Разработка урока "Судьба личности в тоталитарном режиме"(9-11кл.)

«Всю мудрость, накопленную человечеством, рабовладельцы  середины XX века употребили на то, чтобы конвейерным способом  превращать человека в животное». «Как только из кухни выносили пищевые отходы, группа «доходяг»  ­ человек пятнадцать­ застывала в положении «стойка». Стоило  лишь «кухонным мужикам» удалиться, как все эти голодные,  обезумевшие люди кидались к отливу и, отталкивая друг друга,  выгребали руками рыбную чешую, пузыри и рыбьи кишки,  заталкивая всё это поспешно в рот». «Стыдно смотреть, как шесть, а то и десять здоровых молодых  мужчин ведут с винтовками в руках и с собаками дюжину  полуживых, истощённых женщин! Оттого стыдно, что где­то на  фронте такие же солдаты грудью своей защищают родную землю». «Отдыхом» у нас считалась разгрузка муки в мешках по 70 кг.  Труднее было поднимать по трапу стокилограммовые мешки с  горохом или сахарным песком. Но самые ужасные были ящики со  спиртом: длинные как гробы, они были очень неудобные для  погрузки, а главное – весили 114 кг! Чаще всего я имела дело с  бочками солёной трески и достигла почти виртуозности в их  штабелёвке». «Жизнь заключённого – постоянные этапы. Лишь в могиле его не  перегоняют с места на  место… Странное это было путешествие!». «Избитую до полусмерти и к тому же раздетую, меня отвели в  «холодную». Сквозь не застекленное окошко в камеру намело много снега. На улице в тот день было 54   мороза…». «Изнанкой Красноярска было Злобино – знаменитый невольничий  рынок. Сюда приезжали начальники шахт, рудников и заводов  приобретать для своих производств квалифицированных  невольников. В Злобино я работала на погрузке кирпича». «Морозы даже для Норильска были небывалые. На ветру градусник  иногда показывал 74   . В нашу обязанность входило заменять  разорванные от мороза рельсы. Случалось, что по три раза в день мы сбрасывали перед надвигающимся составом рельсы и скаты, а затем  опять поднимали их на полотно». «К великому моему удивлению я была оставлена работать  медсестрой в центральной больнице лагеря… Работы и днём и  ночью – уйма! Каждый делает всё, что может, не щадя своих сил и  не считаясь со временем… Сгребаю больного в охапку, несу в  ванну, мою. Из ванной тащу в перевязочную, на стол. Отношу  следующего больного в ванну и бегу в перевязочную – помочь врачу. Затем подаю следующего больного на стол, а другого – в ванну.  Бегом – туда, бегом – сюда!». «Однажды наши эстонцы­врачи пришли в волнение: в приёмный  покой привезли знаменитого борца­тяжеловеса, занявшего первое  место на Берлинской олимпиаде 1936 года и принёсшего Эстонии  славу. Я не думала, что когда­нибудь эта «груда костей» вновь  превратится в человека! По выздоровлении его оставили  истопником при больнице». «Не отпускали умирать домой и тех, чей вид мог послужить  «наглядным свидетельством» того, к чему приводит  «исправительно­трудовой…» Девочка, едва вышедшая из детского  возраста, лежала на клеёнке, по которой почти непрестанно  скатывались на пол капли крови… «Тётя Фрося, скажите, только  скажите всю правду: мама не очень испугается, когда увидит меня  такой? Она помнит меня кудрявой, румяной… Нет, правда: я была  очень красивая!». «Боже мой! Это была Вера Леонидовна! Но до чего же она не была  похожа на ту стройную, ещё миловидную женщину, какой я её  помнила! Лицо всё в коричневых пятнах, землистого цвета. Худые,  узловатые конечности и резко выпирающий живот, туго обтянутый  майкой и трусами… больше всего меня удивило, что здесь были и мужчины, и женщины в одном бараке… надо как­то спасти и её, и её будущего ребёнка!».