Хрестоматия по литературе (внеурочная деятельность) "Литературное наследие Сибири"

АДМИНИСТРАЦИЯ ГОРОДА ТОМСКА ДЕПАРТАМЕНТ ОБРАЗОВАНИЯ МУНИЦИПАЛЬНОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ СРЕДНЯЯ ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ ШКОЛА № 33 г. ТОМСКА УЧРЕЖДЕНИЕ 634526, г. Томск, д. Лоскутово, ул. Ленина, 27а, тел.: (3822) 94­35­62, факс: (3822)94­34­00 Литературное наследие Сибири (внеурочная деятельность) Хрестоматия 3 класс                                                           Первухина Ольга Александровна Автор: учитель начальных классов Томск, 2019 Аннотация          Хрестоматия по «Литературному наследию Сибири» предназначена для обучающихся начальных классов и педагогов. Курс «Литературное наследие Сибири»   является   гармоничным   продолжением   изучения   Литературного чтения   во   внеурочной   деятельности.   Данное   пособие   позволяет   расширить знания   обучающихся   о   культуре   малых   народов   Сибири,   их   роли   в культурном развитии сибирского края. Основными целями Хрестоматии являются:  приобщение учащихся к литературному наследию Сибири;  знакомство   с   литературно   ­   краеведческим   материалом,   авторами   – сибиряками и авторами, пишущими о Сибири;  формирование грамотного читателя, любящего свой край.           В   Хрестоматии   представлены   произведения   сибирских   писателей   и авторов, которые пишут о Сибири. Разработаны вопросы,  как по содержанию произведения, так и развивающего характера. Предложены проекты по более глубокому изучению природы Сибири, животного мира,  фольклора. Проекты могут быть и групповыми, и индивидуальными. Содержание 3 класс Урок № 1 Николай Хоничев. Томский лес. Урок № 2 Валерий Доманский. Белый Яр. Урок № 3 Экскурсия в музей леса (п. Тимирязево) Урок № 4 – 5 Сергей Заплавный. «Легенды о Тояне». Урок № 6 ­ 7 Экскурсия «Томск в легендах и сказаниях» Урок № 8 – 9 И.А. Гончаров. Отрывок из главы «До Иркутска» («Фрегат  "Паллада"») Урок № 10 – 11 Е. Айпин. В святом бору. Урок № 12 Н.М. Ядринцев. В тайге. Урок № 13 В. Шишков. Отрывки из повести «Тайга». Белка. Урок № 14 В. Арсеньев. Из книги «По Уссурийской тайге». Урок № 15 – 16 Г. Вяткнн. Поэма «Сказ о Ермаковом походе». Урок № 17 Г. Потанин. «Из записной книжки сибиряка». Детство. Занятие № 1 Николай Хоничев.  Томский лес. Томский лес. Кедрачи на холмах. И озера, как синие бусы. И созвездья… на мудрых песках… Чудо­сосен стволов светло­русых. Томский лес… И прикрыла трава Сладкий лепет лесной земляники. Буквы­листья и ветви­слова И березы похожи на книги. И возносится до облаков, Вызывая в душе равновесье, Память странных, далеких веков В тихом говоре томского леса.  Вопросы: 1. Как по­другому называют кедр? 2. Какие деревья растут в наших лесах? 3. О чем могут «говорить» деревья? Поработаем над проектом. Тема проекта 1. Как  и где используется сосна? 2. Значение леса для окружающей среды. Занятие № 2 Валерий Доманский.  Белый Яр. За брусникой? Жаль мне вас. Что нашли вы в этом Сочи –  Море, скука, грязный пляж. Ну, а здесь – простор и ветер, Ягоды, как огоньки. Полыхают, точно свечи, Полные грабовики. Этот запах, что сравнится! Эти кочки, этот жар, Эти сполохи, зарницы, Чай с брусникой, самовар.. Чтоб зимой потом не сетовать, Что так мало в жизни чар, Каждым летом вам советую Ехать только в Белый Яр. 1999 г. Почему бы вам на лето Не поехать в Белый Яр? Захватите чай, галеты И латунный самовар. Не успеете приехать,  Как вас в гости позовут И, конечно, на орехи На телеге повезут. Наберете вдоволь шишек, Чтоб потом их теребить И щелкать за чтеньем книжек –  Веселее будет жить. Это чудо на рассвете –  В кедраче ходить с мешком, Повстречается вам тетерев, Вертит важно он хвостом. Вновь зовут пройтись вас лесом, Где растут боровики, Удалые, как черкесы, Крепкие, что кулаки! Загляденье, наслажденье Находить их и срезать, Сдерживая восхищенье, Из­под веток извлекать. А рыбалка? – Чем же хуже На заре иль вечерком, Особливо, если ужин Поджидает с костерком? Вот и щука, вот и лещик Килограммчика на два, И стерлядка в садке плещется. Ох ушица, ох уха! Посидеть, попеть, подумать У костра – желанный миг, Разогнать души угрюмость, Убежать от мудрых книг Хорошо! И до рассвета, Созерцая речки сталь, Наслаждаться ночью этой, Уноситься мыслью вдаль. Вы бывали на болоте Вопросы: 1. Где Вы побываете, если Вас пригласят в Белый Яр? 2. Как понимаете слова «разогнать души угрюмость»? 3. Опиши эпизод, который понравился тебе больше всего. Поработаем над проектом. Тема проекта 1. История названия Белый Яр. Занятие № 3 Экскурсия в музей леса (п. Тимирязево) Занятие № 4 – 5 Сергей Заплавный. «Легенды о Тояне». …   Это   было   давным­давно,   когда   в   Сибири   только   появилось   белое   дерево (береза). Оно означало – быть Сибири под белым царем…      На высоком берегу большой сибирской реки стоял хорошо укрепленный городок храброго князя эуштинцев Тояна. И родился у Тояна сын – Ушай. С детских   лет   рос   он   бесстрашным   и   умелым   воином.   Никто   не   мог   с   ним сравниться в стрельбе из лука, в беге на лыжах.     Неподалеку от Тоянова городка, у притока большой   реки, жил со своим племенем князь Басандай. И была у него красавица дочь – Тома, ровесница Ушая. Многие знатные князья сватались за Тому,  но Басандай мечтал выдать ее за большого сибирского хана.     Однажды во время охоты, преследуя сохатого, Ушай случайно оказался в угодьях   Басандая.   В   это   время   княжна   Тома   прогуливалась   по   лесным тропинкам,  слушая   пение   птиц,  вдыхая   животворный   воздух   под   кедрами. Увидев ее, Ушай был сражен красотой девушки, а Тома поразилась силе и ловкости Ушая. И они полюбили друг друга.     С этой поры Ушай и Тома стали часто встречаться в условленном месте – на поляне. Во время очередного свидания их застал Басандай, разгневался и с позором выгнал со своих земель небогатого князя Ушая.       Тома   в   отчаянии   добежала   до   реки,   возле   которой   жил   любимый,   и бросилась в нее. С тех пор реку эту называют Томой.    Узнав о смерти княжны, Ушай тоже расстался с жизнью. Речка, в которой он утонул, стала называться Ушаем (Ушайка). Озеро же возле улуса эуштинцев в честь   неутешного   отца   юноши   назвали   Князь­Тояновым.   Это   и   есть Нестояново озеро…    Очень достоверное предание. В нем нет ничего нереального. Особенно, если вспомнить:   у   сибирских   народов   издавна   принято   давать   рекам   и   озерам имена утонувших.  Вопросы: 1. Что узнали о князе Тояне, о Князе Басандае? 2. Прочитай эпизод встречи Ушая и Томы. 3. Откуда происходят названия рек и озер у сибирских народов? 4. Существует несколько легенд, связанных с названием данных рек. Если тебе интересно, найди их и познакомь с ними своих одноклассников. Занятие № 6 ­7 Экскурсия «Томск в легендах и сказаниях» И.А. Гончаров. Отрывок из главы «До Иркутска» («Фрегат "Паллада"»)  Занятие № 8 ­ 9      Я  выехал  из Якутска 26 ноября при 36 градусов мороза; воздух чист, сух, остр, режет   легкие,   и   горе   страждущим грудью! но зато не приобретешь простуды, флюса,  как,  например,  в Петербурге, где стоит только распахнуть для этого шубу. Замерзнуть можно, а простудиться трудно.       И  какое здесь прекрасное небо, даром что якутское: чистое, с радужными оттенками!  Доха,  то  есть  козлиная  мягкая  шкура (дикого горного козла), решительно  защищает  от  всякого  мороза и не надо никакого тулупа под нее: только   тяжести   прибавит. Она легка, пушиста и греет в 40 градусов! Не защитит лишь от   ветра,   от   которого   ничто   не   защитит. Как же тогда? Опустите замет у повозки,  или  спрячьтесь, или, наконец, как знаете. Лошади от   ветра   воротят   морды     назад,     ямщики   тоже,   и   седоки   прячут   лицо   в подушки ­ напрасно: так и режет  шею,  спину,  грудь и непременно доберется до носа.     По Лене живут всё русские поселенцы и, кроме того, много якутов: оттого все     русские     и     здесь   говорят   по­якутски,   даже   между   собою.   Все   их сношения ограничиваются   якутами   да   редкими   проезжими.  Летом  они занимаются   хлебопашеством,     сеют     рожь   и   ячмень,   больше   для   своего употребления, потому что   сбывать   некуда.   Те,   которые живут выше по Лене,   могут   сплавлять   свои   избытки     по     реке   на   золотые   прииски, находящиеся между городами Киренском и Олекмой. Зимой  крестьяне  держат  лошадей на станциях. Лошади не сильны, хотя и резвы;  корм их одно сено, и потому, если разгон велик, лошади теряют силу и едва   выдерживают гоньбу по длинным расстояниям между станциями. Все станции расположены  на  пригорках,  оттого  при  подъеме  и  спуске  всегда берутся предосторожности.  Экипажи  спускают  на Лену на одной лошади, или коне, как здесь  все  говорят,  и  уже  внизу  подпрягают  других, и тут еще держат их человек  пять  ямщиков,  пока  садится  очередной  ямщик; и когда он заберет вожжи,  все  расступятся и тройка или пятерка помчит что есть мочи, но скоро утомится: снег глубок, бежать вязко, или, по­здешнему, убродно.      На  одной  станции  случается ехать по берегу, потом спуститься на проток   Лены,   потом переехать остров, выехать на самую Лену, а от нее опять на   берег,   в лес. Иногда же, напротив, едешь по Лене от станции до станции, любуешься  то  горами,  то  торосом,  то  есть буграми льда, где Лена встала неровно;  иногда  видишь  в  одном месте стоит пар над рекой. "Что такое?" ­ спросишь.  "Наледи",  ­  говорят,  то  есть проступающая сквозь лед вода или вытекающие на ленский лед горные ключи, вероятно минеральные, которые иногда вовсе  не  замерзают,  может  быть  от  присутствия  в них газов. К весне, в феврале и марте, дорога по Лене, говорят, очень хороша, укатана.       Какие  развлечения  на  таком  длинном  переезде?  Приедешь на станцию: "Скорей,   скорей   дай  кусочек  вина   и  кружок  щей".Всё   это   заморожено   и везется в  твердом  виде;  пельмени тоже, рябчики, которых здесь множество, и другая дичь.  Надо иметь замороженный черный и белый хлеб. На станциях есть молоко, кое­где  яйца,  местами  овощи,  но  на  это нельзя рассчитывать. Жители, по  малому   числу   проезжих, держат всё это только для себя или отправляют,   если   близко,     на     прииски,     которые     много     поддерживают здешние места, доставляя работу.    Первые  дни мороз был уж очень силен. Высунешь на минуту руку поправить что­нибудь  ­  и  пальцы озябнут до костей; дотронешься даже до дерева, и то жжется,   как   железо.   На   одной   станции   я   спросил,   сколько   считают   они градусов   такого   мороза.   "Градусов   пятьдесят,   батюшка",   ­   сказала   мне старуха. Человек мой  усмехнулся. "Градусов пятьдесят не бывает", ­ сказал он. "И! родимый!  У нас   и семьдесят бывает", ­ отвечала   она. "Когда  же кончаются эти морозы?" ­"А  в  апреле, кормилец; в мае всё тает, а уж в июне, в половине, и высохнет всё".  ­  "Как  вы  это живете тут?" ­ спросил я. "Да мы уж обнатуренные", ­ сказала  она.  "А  лето  у  вас  хорошо?"  ­  спросил я. "Годявое, да только коротко: сеем ярицу, да озябает, не каждый год родится, а когда родится, так хорошо".      Откуда этот язык, да и обнатуренные, ­ кто завез сюда?           Хороши   камельки, или чувалы, на станциях и вообще в юртах. Как войдешь с  морозу,  охватит  вас  и  в  минуту согреет тепло, которое так и пышет от целого  костра стоймя горящих поленьев лиственницы. Она лучше даже березы на дрова:  славно горит и долго держит жар. Каменская станция. 7­го декабря.       Мороз  не  смягчается  ни  на минуту: везде по станциям говорят, что он свыше     40№.     Я     думал     гораздо     больше   об   этом   морозе;   я   его   легко переношу. Сегодня  попались плохие лошади, и мы ехали тридцать верст 41/2 часа ­ мне и горя  мало! Еще под Якутском один ямщик предложил мне "проехать зараз вместо двадцати   сорок   пять   верст".   ­   "Что ты, любезный, с ума сошел: нельзя   ли   вместо     сорока   пяти   проехать   только   двадцать?"   ­   "Сделайте божескую милость, ­ начал умолять, ­ на станции гора крута, мои кони не встащат, так нельзя ли вам  остановиться  внизу,  а  ямщики  сведут  коней вниз и там заложат, и вы поедете  еще  двадцать  пять  верст?"  ­ "Однако не хочу, ­ сказал я, ­ если озябну,  как  же  быть?"  ­  "Да  как­нибудь уж..." Я сделал ему милость – и ничего. Только с носа кожа лупится.       Сегодня  я  проехал  мимо  полыньи:  несмотря  на  лютый мороз, вода не мерзнет,  и  облако черного пара, как дым, клубится над ней. Лошади храпят и пятятся.   Ямщик франт попался, в дохе, в шапке с кистью, и везет плохо. Лицо   у    него    нерусское.  Вообще   здесь   смесь  в  народе.  Жители   по   Лене состоят   и   из   крестьян,   и   из   сосланных   на   поселение   из   разных   наций   и сословий; между ними есть  и  жиды,  и  поляки, есть и из якутов. Жидов здесь любят: они торгуют, дают движение краю.       На  Каменской  станции  оканчивается  Якутская  область, начинающаяся у Охотского  моря,  ­  это две тысячи верст: до Иркутска столько же остается ­что  за расстояния!      Поледуйская станция. 13 декабря.       Всё  еще  пустыня, всё Лена! Я сейчас из леса: как он хорош, осыпанный, обремененный снегом! Столетние сосны, ели, лиственницы толпятся группами или разбросаны  врозь.  Взошел  молодой месяц и осветил лес, чего тут нет? Какой разгул     для   фантазии:   то   будто   женщина   стоит   на   коленях, окруженная   малютками,   и   о   чем­то   умоляет:   всё   это   деревья   и   кусты   с нависшим снегом; то будто   танцующие   фигуры;   то   медведь   на   задних лапах; а мертвецов какая пропасть!  Особенно когда заснешь ­ беда: у шапки образуются сосульки и идут к   бровям, от бровей другие к ресницам, а от ресниц к усам и к шарфу. Сквозь эту  ледяную  решетку  лес  кажется  совсем фантастическим.  Это  природная декорация Чуйская станция, 13 декабря. Витима.       Лена,  Лена  и  Лена!  Но  всё  еще пустая Лена; кое­где на лугах видны большие  кучи снегу ­ это стога сена; кое­где три­четыре двора, есть хижины, буквально  заваленные  снегом,  с  отверстиями,  то есть окошками, в которых вставлены  льдины  вместо  стекол:  ничего, тепло, только на улицу ничего не видать.  В  других  избах,  и  это  большею  частию, окна затянуты бычачьими пузырями. Вчера    ночью    я    проехал    так    называемые   щеки,   одну   из достопримечательностей     Лены.     Это   ­   огромные,   величественные   утесы, каких я мало  видал  и  на  морских  берегах.  Едешь у подошвы, и повозка с лошадьми похожи   на   ползающих   насекомых.   Они ужасно изрыты, дики, страшны, так что хочется  скорей  миновать  их.  Щеки  эти  находятся  между Пьянобыковской и  Частинской    станциями, верстах в тысяче двухстах от Иркутска. Какие названия станций!     Всему     есть   местные   причины,   до которых  археологу  нетрудно добраться,  по  молодости  края.  Например, Пьяным  быком  прозвали утес, о который   когда­то   разбилась   барка  с вином.  Спешу  сообщить  вам  это археологическое  сведение,  опасаясь,  что оно погибнет от времени. Деревень еще  мало:  скоро  пойдут,  говорят, чаще, чем ближе к Иркутску. Встречаются часто   приискатели,   приказчики   их, возы. Дорога  уже лучше, торнее,  морозы возобновились,  да  еще с ветром: несносно, спрятаться некуда.       От  слободы  Качуги  пошла  дорога степью; с Леной я распрощался. Снегу было  так  мало,  что  он  не  покрыл траву; лошади паслись и щипали ее, как весной. На последней станции всё горы; но я ехал ночью и не видал Иркутска с Веселой   горы.   Хотел   было   доехать   бодро, но в дороге сон неодолим. Какое неловкое  положение ни примите, как ни сядьте, задайте себе урок не заснуть,   пугайте     себя     всякими     опасностями   ­   и   все­таки   заснете   и проснетесь, когда экипаж остановится у следующей станции.       Я  проснулся,  однако,  не  на  станции. "Что это? ­ спросил я, заметив строения,  ­  деревня,  что ли?" ­ "Нет, это Иркутск". ­ "А Веселая гора?" ­ "Э, уж давно проехали!"           В  самую  заутреню  Рождества Христова я въехал в город. Опухоль в лице была  нестерпимая.  Вот  уж третий день я здесь, а Иркутска не видал. Теперь уже ­ до свидания.  Вопросы: 1. Почему русские, живущие вдоль берегов Лены, говорят по­якутски? 2.   О какой достопримечательности р. Лены ты узнал? Как описывает ее автор? 3. Какие народы проживают на р. Лене? Расскажи о их занятии. 4. Как вы понимаете значение слов «обнатуренные», «годявое лето»  Занятие № 10 – 11 Е. Айпин. В святом бору.    Вот тут, по преданию, святое место раньше было, ­ отец повернул голову к высокому, крутому берегу реки. ­  На вершине этой горы когда­то боги жили. Дома   у   них   тут   стояли   в   незапамятные   времена.   А   после,   старые   люди говорят, на небо ушли, к Нум Торуму, а землю людям оставили, чтобы они места заповедные тут охраняли, деревья и травы без нужды не трогали. Без нужды дерево не рубили. ­ А зверя и рыбу брать можно? ­ Когда нужда заставит – можно. И в старину брали, когда совсем туго приходилось охотникам. Такие места на помощь человеку приходили:  здесь зверь­птица потомство выводили, никто их не тревожил, отсюда они по всей тайге расходились. В тихих лесных озерах рыба икру метала, тоже свой род продолжала. Святые, заповедные места были. Люди их берегли. ***    Человек остановился у древней сосны.        Кора сосны выцвела и стала такой же светлой и чуть голубоватой, как ягель. На ее вершину и ветви­руки опирается огромное небо вселенной. А ночью там отдыхают усталые звезды и усталая Луна.      Более трех веков в жаркие летние дни солнце грело спину старой сосны. Грело и тянуло все соки и смолы, и кора стала красноватой, а древесина стала кремневой. Стала твердой, как сталь. И если бы сосна стояла на другом бору и ее грели другие лучи солнца и омывали другие дожди, тогда, быть может, ее давно срубили бы на полоз нарты, куда идет только кремневая древесина. Может быть, срубил бы ее удачливый рыбак и выстругал надежное кремневое весло.     А возможно, охотник бы ее срубил на матицу или лабаза.     Это могло случиться, если бы она  выросла не в этом светлом бору, а где­то далеко   отсюда.   На   этом   же   бору   никто   ее   не   тронет.   На   этом   бору   она неприкосновенна. Она будет возвышаться здесь много­много лет. А потом, когда   не   станет   мочи   стоять,   она   осторожно   уляжется   на   мягком   ягеле светлого бора. Затем на нее вскарабкаются маленькие гибкие сосенки. И она медленно уйдет в землю живительным соком, чтобы потом родиться на свет новым бором.      Человек на шаг отступил от сосны.       Старшее   поколение   сосен   еще   не   одряхлело   и   держалось   потому,   что среднее   еще   не   набрало   силу.   Темнокудрые     сосны   только   выпрямились, только раскинули ветви­руки в стороны, но еще не дотянулись до старших. Солнце   не   так   щедро   к   ним,   оно   отдало   мало   тепла,   и   спины   их   еще   не закремневели,   и   не   выстоять   им   сильный   ураган   без   старших.   Еще   нужно расти, чтобы возмужать и набрать полную силу. Ведь после ухода старших им быть в ответе за эти земли и за эти воды…    Человека позвал рыже­зеленый молодой сосняк. И нашептывает ему сосняк, что уйдет все живое и…вернется все живое. Но уйти – легче! Вернуться – труднее! Вернется ли?!    Сосняк захватил ровную чистую поляну пять­шесть лет назад. Солнце щедро отдает   ему   свое   тепло   и  заботливо   тянет   деревья   ввысь.    Дожди   ласково омывают   теплыми   струями.   Земля   поит   своими   соками.   А   светлый   бор неумолчно напевает свою дивную мелодию. Ведь без подрастающего сосняка немыслимо будущее светло­звонкого бора.    Бор все зовет человека. И сказали ему сосны: уйдет поколение, но останется земля.   Уйдет   человек,   но   родится   человек.   И   всегда   будет   человек.   И   у человека всегда будет земля и небо. И щемящая боль в груди стала медленно уходить…    В этом заповедном бору ничто не тревожит и не беспокоит крылатых птиц и некрылатых   зверей.   Они   спокойно   выводят   свое   потомство   и   затем разлетаются и разбегаются по всей таежной и не таежной земле. В приборовых реках­заливах и в озерах­ручьях непуганая рыба живет и нерестится, играет и кормится.      Стоит бор испокон века. И кажется, что все начиналось отсюда: и звери­ птицы, и деревья­травы, и реки­заливы, и озера­ручьи. Но сначала был только этот светлый изумительный бор. Живой вздыхающий бор…    Светлый бор ведет человека, что­то ему нашептывает.    Сосны бора то ли сказку сказывают, то ли песню напевают.    Ягель бора то ли песню напевает, то ли сказку сказывает…    Ведь бор­то вздыхает, бор­то живой.    Послушайте… Сосняк – лес, в котором растут сосны. Бор – сосновый лес, растущий на сухом возвышенном месте. Нерест – метание самками рыб икры и следующее за ним оплодотворение. Ягель –  кустистый, беловато­серый лишайник, служащий кормом северным оленям.       Вопросы: 1. О чем гласит предание? 2. Найдите описание старой сосны. Почему она так выглядет? 3. Какие строки, по­твоему мнению, являются в рассказе главными?  Почему? 4. Был ли ты в сосновом бору? Если да, то что услышал там ты?  Расскажи. Занятие № 12 Н.М. Ядринцев. В тайге. Наступила осень, а мы, все еще не кончив путешествия, обогнув хребты Алтая и пройдя по Чуе, пробирались к югу. С  реки Чуй и высокого плоскогорья к ее вершине   мы   пошли   по   речке   Чьгон­Узуну.   Это   была   совершенно   дикая местность.   Поднимались   мы   вверх   по   высоким   горам   Чуйского   хребта. Помним, когда в первый раз открылся нам вид на Чуйские Альпы из цветущей Курайской   долины.   Перед   нами   была   панорама   Чуйской   степи,   скалы   и хребты, спускаясь в долину, были покрыты лесом, местами со скал струились водопады.   Вдали   была   мягкая   зелень   лугов.   Когда   мы   спустились   к   этой степи, мы почувствовали тепло, а вдали, как бы контрастом с этой зеленью и теплом, возвышались величественные белые вершины Чуйских Альп, сплошь покрытые   снегом.   Мы   видели,   чувствовали   эти   снега,   но   не   ощущали   их ледяного дыхания, вокруг нас все цвело, мягкий нежный воздух ласкал, а ледяные громады служили только прекрасным аксессуаром и декорацией к открывшемуся пейзажу.  Мы поднимались на эти хребты все выше и выше. Горная речка, извиваясь, неслась с шумом по камням, обегала, подмывала скалы и, извиваясь, снова уходила   вдаль.   Помню,   мы   поднялись   на   перевал   ранним   утром   в   начале августа   Холод   давал   себя   чувствовать.   Было   2°,   кое­где,   под   копытами лошадей, в ущелье, трещала замерзшая льдистая поверхность, лужицы ущелья были   обсыпаны   снегом,   как   пухом,   а   дальше,   за   горою,   стояла   огромная сахарная голова снежной сопки. Поднявшись на хребет, ежась от холода, мои спутники   испытывали   нетерпение,   пока   я   производил   наблюдения   над анероидом (барометром). А вокруг открывалась дивная панорама у подножия виден был спускающийся к долине хребет, а там открывалась степь верст на сто,   представляя   целую   карту   и   протяжение   пройденной   реки   со   всеми извилинами;   направо   и   налево   высились   скалы,   ущелья,   дикие,   угрюмые, нависшие, а за ними белые снежные верхушки гор, вечно покрытые снегом. На них были то розовые, то синеватые блестки, свойственные морозному утру; воздух был свеж и прозрачен.  На   вершине   перевала   стояло   "обо",   то   есть   груда   камней,   набрасываемых инородцами, шаманистами и буддистами. Иногда в них воткнут сухой куст, увешанный   маленькими   цветными   ленточками,   пучками   конского   волоса, кусками материи, что придает ему оригинальный вид украшенной елки. Эти обрывки и ленточки развеваются по ветру. Подобные обо встречаются на всех перевалах,   перекрестках.   Эти   жертвенники   с   первого   раза   загадочны   и необъяснимы для путешественника. Впоследствии он привыкает встречать их на всем пространстве инородческой пустыни. Обо должны оградить путника от бед, несчастий и злых духов, которые могут причинить ему зло, заставить сбиться с дороги и погибнуть в этих пустынях. Инородец, монгол и алтайский калмык одинаково с благоговением приближаются к этим насыпям и делают от себя приношение, то есть каждый прикрепляет ленточку или обрывок от халата. Мы также, подъезжая к этому обо и не желая нарушать обычая и подчиняясь общему благоговейному настроению в пожелании благополучного пути,  подвесили  к  деревцу  несколько  парусинок, оторванных  с  дорожного шарфа.  Эти обычаи, а также разные приметы, пустые, вызывающие улыбку человека развитого,   стоящего   вне   языческого,   пантеистического   и   мифологического миросозерцания, получают в пути и для него какую­то притягательную силу: окружающая   среда   как   будто   действует   и   на   него.   Следя   за   своими ощущениями,   постепенно   удаляясь   в   пустыни,   я   чувствовал,   что   это отдаление  от людского  мира,  это  постоянное  сосредоточение  внимания  на одной   природе   как­то   подчиняло   ей,   заставляло   чувствовать   всю   ее внушительность и подавляло и в то же время сближало, ­ словом, делало вас пантеистом. Я помню это ощущение, когда изо дня в день идешь и видишь кругом   только   гигантские   горы,   хребты,   скалы.   Понемногу   они   кажутся какими­то   чудовищами,   и,   когда   утомленный   взор   ваш   скользит   по   их мощным контурам среди вечернего мрака, вас охватывает невольный трепет и вам кажется ­ вот­вот эти чудовища пошевельнутся, как гигантские киты. Еще более   вы   чувствуете   внушительность   и   таинственность   этих   гор,   когда входите   в   миросозерцание   окружающих   дикарей,   придающих   им   особое значение, дающих  им  имена,  рассказывающих   целые   эпопеи   из  жизни  этих мертвых громад о том, что они были богами, богатырями, а теперь застыли Надобно   видеть   благоговение   инородца   перед   этими   горами   во   время   его жертвоприношений и торжественных обрядов, иногда в темную ночь, когда горят таинственные костры в юртах, а дикий шаман в перьях и с сотнями змей (ремней)   и   побрякушек   на   своей   мантии,   с   огромным   бубном   в   руках, кружится, мечется и в диком экстазе, пролагая дорогу духам, выскакивает из юрты и обращается с заклинанием к этим горам, а они высятся перед ним темные, грозные, недосягаемые, облитые лунным сиянием.  Вопросы: 1. Какой пейзаж открылся перед путешественниками? 2. Для чего служат «обо»? О каком обычае ты узнал? 3. Чем по преданию ранее были горы? 4. Какая картина возникла в твоем воображении? Изобрази на рисунке. Поработаем над проектом. Тема проекта 1. Обычаи и традиции народов Сибири. Занятие № 13 В. Шишков. Отрывки из повести «Тайга». Белка Вот третью неделю живем в глухой тайге, в избушке зверолова, поджидаем тунгусов: они поведут нас на юг, к Ангаре. Путь будет труден, мы это знаем: по тайге, без дорог, без теплого угла, через снега, буран, морозы. Мы также знаем, что еще долго будут нас ждать в родном краю, и когда пройдут все сроки, нас станут оплакивать горько. Но что же делать? Надо мириться, иного выхода нет.  После встречи с тунгусом, когда наш скудный флот ­ два шитика и три лодки обледенели, мы решили, пробивая шестами тонкий лед, плыть дальше, наугад, в надежде повстречать жилье. Мы плыли день и ночь. На быстрых местах   шитики   неслись   сломя   голову,   то   и   дело   ударяясь   о   невидимые   в ночной   тьме   камни.   Мы   прекрасно   знаем,   что   от   иного   внезапного   удара шитик может перевернуться. Если спасемся сами, погибнет остаток сухарей. Так   и   так   ­   смерть.   Однако   раздумывать   некогда,   плывем.   И   вот   подул ураганный встречный ветер. Наши лодки почти остановились. Мы бросили весла, шли на шестах. Но шесты один за другим ломались, за целый день мы едва проходили версту. А нам нужно лететь стрелой, чтоб не погибнуть. Ветер дул целую  неделю. Мы коченели  от холода,  лица  опухли, руки разбиты в кровь. Мы теряем последнее мужество. И одно на душе "скорей бы конец". Вдруг,   совершенно   неожиданно,   как   молния   в   ясный   день,   ­   избушка зверолова. В ней люди. Итак, мы третью неделю живем в этой родной, дороже каменных   палат,   избушке.     В   лесу   сегодня   тепло,   ­   сказал   товарищ. Выглядываю в окно. Белеет земля, белеет крыша балагана, и на фоне сизого неба   желтыми   призраками   вытянулись   вверх   задумчивые   в   своей   дреме лиственницы.   Редко,   редко   падают   неторопливые   снежинки.   Беру   палку   и спешу в глубь тайги, подальше от жилья, туда, где слышен рокот грозного порога.   Как   тихо,   как   хорошо   в   тайге.   Солнца   нет,   снеговыми   облаками укрыто   небо,   и   сквозь   колючие   узоры   леса   виднеется   долина   Нижней Тунгуски.   А   за   рекой   угрюмо   дремлет   хребет   Унекан,   траурно­черный   с белыми пятнами снега. Тише, человек, тише. Взгляни, какую землю попирает твоя нога. Только взгляни, человек...  Слышу   тайным   слухом:  шепчут   мне  хвои,  весь   воздух:  "Не   бойся   смерти, человек. Смерть ­ сон. Уснешь, чтобы проснуться, как и эта тайга весной. Не будешь верить ­ умрешь, человек, и не проснешься. Верь".  Вот   вижу:   сквозь   белую   пушистую   скатерть,   только   что   вытканную мудрейшим ткачом из узорчатых блесток снега, проглядывает куст голубики. Ее  спелые   ягоды,  голубые   с  беловатым   пушком,  так   удивительно   красиво проступают из белизны пороши. Срываю и пробую. Поддеваю в пригоршни снег и нюхаю долго, долго. Какой удивительный аромат: пахнет облаками, небом, вечностью.  Иду по мшистой шубе тайги. Оглядываюсь назад. По моим следам расцветают в снегу розы: то безглазая пята топчет подснежную бруснику, из брусники алая брызжет кровь. Блеснуло на минуту солнце, позолотило стволы дерев, зарумянило свежий ковер на полянках, поиграло зайчиками на хвое, скрылось. Белка.  Становлюсь под дерево и, притаившись, жадно слежу за ней. Она распушила хвои, долго всматривается в мое лицо, испытующе хоркочет и, как пружина, упруго прыгает вверх по высокой прямой сосне. Приостанавливается, вновь взглядывает   на   меня.   Я   замер,   не   шелохнусь,   и   это   успокаивает   ее.   Ах плутовка! Она будто не замечает моего присутствия. Я для нее ­ пень, ничто. Нет, притворяется. Я прекрасно понимаю, что за мной неотрывно следят ее глаза. Шевельнись только и ­ прощай игра. Скачет вдоль большого раскидистого отростка, садится на самый его конец, игриво поджимает передние лапки к белой груди. Бисерные глаза ее еще раз вскользь   задевают   меня,   она   грозит   в   мою   сторону   лапкой   и,   взметнув хвостом, несется сначала по суку, потом вниз головой по стволу к земле. Упруго скачет сразу четырьмя лапами почти до самых корней ­ не к моим ли ногам сейчас прыгнет, шельма, не сядет ли она на мое плечо, чтоб шепнуть колдовское зверючье слово? Нет. Вдруг круто повернулась в воздухе, и голова ее вновь вверху, а хвост стелется по стволу сосны, скок­скок­скок.  Опять бросает лукавый взгляд и, приняв беспечную дразнящую позу ­ лови! ­ она без боязни спускается вниз, на широкий столетний пень. Вот привстала на дыбочках,   вновь   с   любопытством   разглядывает   меня,   пришельца, презрительно грозит лапкой, ждет.  ­ Ужо­ко я ее. Ужо­ко! Где у меня ружье?! ­ улыбаясь, шепчу я, плененный игрой, как ребенок. Не слышит и словно не видит, но знает, что нет ружья. Хоркает,   искоса   смотрит   на   меня,   трет   лапками   плутовскую   мордочку, смеется.  ­ Ага, ты так?! ­ не утерпел, схватил палку, замахнулся.  Она стремглав на самую вершину и, раскинув кивером хвост, швыряет в меня шишкой. Я ухаю, стучу по стволу палкой, как баран прыгаю возле корневища:  ­ Ух ты! Ух! Вот я тебя.  Она   с   вершины   на   вершину   скачет   где­то   там,   под   облаками,   и,   смеясь, задорно кричит;  ­ Что, взял? Ха­ха... Лови!  Пришелец – пришлый, неместный, чужой человек. Кивер – военный головной убор без полей с высокой тульей. Вопросы: 1. На   чем   отправились   в   путь   путешественники?   Какие   лишения   им пришлось преодолеть? 2. Какую картину увидел автор, выйдя из избушки? 3. Доводилось ли тебе видеть белку в лесу? Расскажи об «игре» автора с белкой. 4. Представь, что на месте автора этого произведения  был ты. В какую «игру» белочка играла бы с тобой? Поработаем над проектом Тема проекта 1. Эмоции животных в рисунках и фотографиях. 2. Может ли человек жить без чувств? Занятие № 14 В. Арсеньев. Из книги «По Уссурийской тайге».    В 1902 году во время  одной  из  командировок  с  охотничьей  командой  я пробирался вверх по реке Цимухе, впадающей в Уссурийский   залив  около села Шкотова. Мой отряд состоял из шести человек  сибирских  стрелков  и четырех лошадей   с   вьюками.   Цель   моей   командировки   заключалась   в обследовании   Шкотовского   района   в   военном   отношении   и   в   изучении перевалов в горном   узле Да­дянь­шань, откуда берут начало четыре реки: Циму, Майхе, Даубихе и  Лефу. Затем  я  должен  был  осмотреть  все  тропы  около  озера  Ханка  и  вблизи Уссурийской железной дороги.    Горный хребет, о котором здесь идет речь, начинается около Имана и идет к югу  параллельно  реке  Уссури  в  направлении  от  северо­северо­востока  к юго­западу так, что на запад от него будет река Сунгача и озеро Ханка, а на восток ­ река Даубихе. Далее он разделяется на две  ветви.  Одна  идет  к юго­западу и  образует  хребет  Богатую  Гриву,  протянувшийся  вдоль  всего полуострова  Муравьева­Амурского,  а  другая  ветвь  направляется  к  югу  и сливается   с   высокой   грядой,   служащей   водоразделом     между     реками Даубихе  и Сучаном.    Верхняя часть Уссурийского залива называется  бухтой  Майтун.  Бухта  эта раньше значительно глубже вдавалась в  материк.  Это  бросается  в  глаза  с первого   взгляда.   Береговые   обрывы   ныне   отодвинуты   в   глубь   страны километров на пять. Устье реки Тангоузы раньше  было  на  месте  нынешних озер   Сан   и Эль­Поуза, а устье реки Майхе находилось немного выше того места, где теперь пересекает  ее железная дорога. Вся эта площадь   в   22 квадратных  километра представляет собой болотистую  низину,  заполненную наносами   рек   Майхе   и Тангоузы. Среди болот сохранились еще кое­где озерки   с   водой;   они   указывают,   где   были   места   наиболее   глубокие.   Этот медленный процесс отступления моря  и нарастания суши происходит еще и теперь.   Эта   же     участь     постигнет     и     бухту   Майтун.   Она   и   теперь   уже достаточно мелководна. Западные берега ее слагаются из   порфиров,   а   восточные   из   третичных     отложений:     в     долине     Майхе развиты граниты и сиениты, а к востоку от нее ­ базальты.    Село Шкотово  находится  около  устья  реки  Цимухе,  на  правом  берегу. Основание его относится к 1864 году. В 1868 году его сожгли хунхузы,  но  на другой   год   оно   возродилось   снова.   Пржевальский   в   1870   году     в     нем насчитал   шесть   дворов   и   тридцать   четыре   души   обоего   пола.   Я   застал Шкотово  довольно большим селом.    Здесь мы провели двое суток,  осматривали  окрестности  и  снаряжались  в далекий путь.  Река  Цимухе,  длиной  в  30  километров,  течет  в  широтном направлении и имеет с правой стороны один только приток ­ Бейцу. Долину, по   которой   протекает   река,   здешние   переселенцы   называют   Стеклянной падью. Такое название она получила от  китайской  зверовой  фанзы,  в  окне которой  был вставлен небольшой кусочек стекла. Надо заметить, что  тогда  в Уссурийском крае не было ни одного стекольного завода, и потому в глухих местах   стекло ценилось особенно высоко. В глубине гор и лесов оно было своего рода меновой единицей. Пустую бутылку можно было выменять  на муку, соль, чумизу и даже на пушнину.  Старожилы  рассказывают,  что  во время  ссор   враги   старались проникнуть друг к другу  в  дом  и  перебить стеклянную     посуду.     Немудрено   поэтому,   что   кусочек     стекла     в     окне китайской     фанзы     был     роскошью.     Это   обратило   внимание   первых переселенцев, и они назвали  Стеклянной  не  только фанзу и речку, но и всю прилегающую местность.    От Шкотова вверх  по  долине  Цимухе  сначала  идет  проселочная  дорога, которая  после   села  Новороссийского   сразу   переходит   в  тропу.    По     этой тропе можно выйти и на Сучан,  и  на  реку  Кангоузу  к  селу  Новонежину. Дорога несколько раз переходит с одного берега   реки   на   другой,   и   это является   причиной,   почему   во   время   половодья   сообщение   по   ней прекращается.    Из Шкотова мы выступили рано, в тот же день дошли до  Стеклянной  пади и свернули в нее.  Река  Бейца  течет  на  запад­юго­запад  почти  по  прямому направлению   и   только   около   устья   поворачивает   на     запад.     Ширина Стеклянной пади не везде одинакова: то она суживается метров  до  ста,  то расширяется   более   чем   на   километр.   Как   и     большинство     долин     в Уссурийском     она   отличается   удивительной   равнинностью. Окаймляющие ее горы, поросшие   корявым дубняком, имеют очень крутые склоны.   Границы,   где     равнина     соприкасается     с   горами,   обозначены чрезвычайно резко.  Это свидетельствует  о том,    что    здесь  были большие денудационные процессы. Долина раньше  была  гораздо  глубже  и только впоследствии выполнилась наносами реки.       По   мере   того   как   мы   углублялись   в   горы,   растительность   становилась лучше. Дубовое редколесье сменилось густыми смешанными лесами, среди которых     было   много   кедра.   Путеводной   нитью   нам   служила     маленькая тропинка,  проложенная китайскими охотниками и искателями женьшеня. Дня через два мы достигли   того места, где была Стеклянная фанза, но нашли здесь  только  ее  развалины.  С каждым днем тропинка становилась все хуже и хуже. Видно  было,  что  по  ней давно уже не ходили люди.  Она  заросла травой  и  во  многих  местах  была завалена буреломом. Вскоре мы ее совсем потеряли. Встречались нам и зверовые тропы; мы  пользовались   ими,   пока они  тянулись  в  желательном  для  нас направлении, но больше шли целиной. На третий день к  вечеру  мы  подошли  к хребту Да­дянь­шань, который идет здесь в меридиональном направлении и имеет высоту в среднем около 700 метров. Оставив людей внизу, я поднялся  на  одну из соседних вершин, чтобы оттуда  посмотреть,  далеко  ли  еще  осталось  до перевала. Сверху хорошо были видны все горы. Оказалось, что водораздел был в двух или трех километрах от нас. Стало ясно, что к вечеру нам   не   крае, дойти   до него, а если бы мы и дошли, то рисковали заночевать без воды, потому  что  в это время года горные ключи в истоках почти совсем иссякают. Я решил  встать на бивак там, где остались лошади, а завтра идти к перевалу.    Обыкновенно  свой  маршрут  я  никогда  не   затягивал   до   сумерек   и останавливался на бивак так, чтобы засветло можно было поставить  палатки и заготовить дрова на ночь. Пока стрелки возились  на  биваке,  я  пользовался свободным     временем     и     отправлялся       осматривать       ближайшие окрестности.   Постоянным   моим   спутником   в   такого   рода   экскурсиях   был Поликарп   Олентьев   ­ отличный человек и прекрасный охотник. Ему было тогда лет двадцать шесть. Он был среднего роста и хорошо сложен.   Русые волосы,  крупные  черты  лица  и небольшие усы дадут читателю некоторое представление о   его   лице.   Олентьев был оптимист. Даже в тех случаях, когда   мы   попадали   в   неприятные     положения,   он   не   терял   хорошего настроения и старался убедить меня, что "все к  лучшему в этом лучшем из миров". Сделав нужные распоряжения, мы взяли с ним ружья   и пошли на разведку.    Солнце только что успело скрыться за горизонтом, и в то время, когда лучи его золотили верхушки гор, в долинах   появились   сумеречные   тени.   На фоне бледного неба резко выделялись вершины  деревьев  с  пожелтевшими листьями. Среди птиц, насекомых, в сухой  траве  ­  словом,  всюду,  даже  в воздухе, чувствовалось приближение осени.       Перейдя   через   невысокий   хребет,   мы   попали     в     соседнюю     долину, поросшую густым лесом. Широкое и сухое ложе горного ручья пересекало ее поперек.     Тут   мы   разошлись.   Я   пошел   по   галечниковой   отмели   налево,   а Олентьев  ­  направо. Не прошло и двух минут, как вдруг в его стороне грянул выстрел. Я  обернулся и в это мгновение увидел, как что­то гибкое и пестрое мелькнуло   в   воздухе.   Я   бросился   к   Олентьеву.   Он   поспешно   заряжал винтовку, но, как   на   грех,   один патрон застрял в магазинной коробке, и затвор не закрывался.    ­ Кого ты стрелял? ­ спросил я его.    ­ Кажется, тигра, ­ отвечал  он.  ­  Зверь  сидел  на  дереве.  Я  хорошо прицелился и, наверное, попал.     Наконец застрявший патрон был вынут. Олентьев вновь зарядил ружье,  и мы осторожно двинулись к тому месту, где  скрылось  животное.  Кровь  на сухой траве   указывала,   что   зверь   действительно    был   ранен.     Вдруг Олентьев остановился и стал прислушиваться. Впереди, немного вправо от нас,  слышался храп. Сквозь заросли папоротников ничего нельзя было видеть. Большое дерево, поваленное на землю, преграждало нам путь. Олентьев хотел было уже перелезть валежник, но раненое животное   предупредило   его   и стремительно   бросилось навстречу. Олентьев второпях выстрелил в упор, даже не  приставляя  приклада ружья к плечу, ­ и очень удачно. Пуля попала прямо в голову зверя.  Он  упал на дерево и повис на нем так, что голова и передние лапы свесились  по  одну сторону, а задняя часть тела ­ по другую. Убитое животное сделало еще несколько   конвульсивных   движений   и начало грызть землю. В это время центр тяжести переместился, оно медленно подалось вперед и грузно свалилось к ногам охотника.      С   первого   же   взгляда   я   узнал   маньчжурскую   пантеру, называемую местными жителями барсом.   Этот   великолепный представитель кошачьих был из числа крупных. Длина его тела от носа до корня хвоста равнялась 1,4 метра.  Шкура  пантеры,  ржаво­желтая  по  бокам  и  на    спине   и   белая     на брюхе,  была  покрыта  черными  пятнами,  причем   пятна   эти располагались рядами, как полосы у тигра. С боков, на лапах и на голове  они были сплошные и мелкие, а на шее, спине и хвосте ­ крупные, кольцевые.    В Уссурийском крае пантера  держится  только  в  южной  части  страны,  и главным  образом  в  Суйфунском,  Посьетском  и   Барабашевском     районах. Главной пищей ей служат пятнистые олени, дикие козули и фазаны. Животное это  крайне хитрое и осторожное. Спасаясь от  человека,  пантера  влезает  на дерево  и выбирает такой  сук,  который  приходится  против  ее  следов  на земле  и, следовательно, как раз против луча зрения охотника. Растянувшись вдоль   него,   она   кладет   голову   на   передние   лапы   и     в     этом     положении замирает.     Пантера   отлично   понимает,   что   со   стороны   головы   ее     тело, прижатое  к  суку,  менее заметно, чем сбоку.    Снимание шкуры с убитого животного отняло у  нас  более  часа.  Когда  мы тронулись в обратный путь, были уже глубокие сумерки. Мы шли долго и наконец   увидели   огни   бивака.   Скоро   между     деревьями     можно     было различить  силуэты людей. Они двигались  и  часто  заслоняли  собой  огонь. На  биваке  собаки встретили нас дружным лаем. Стрелки окружили  пантеру, рассматривали  ее  и вслух высказывали свои суждения. Разговоры затянулись до самой ночи.    На другой  день  мы  продолжали  наш  путь.  Долина  суживалась,  и  идти становилось труднее. Мы  шли  целиной  и  только  заботились  о  том,  чтобы поменьше кружить.     В полдень мы подошли к самому гребню. Подъем был крутой и трудный. Лошади карабкались на кручу изо всех сил; от напряжения у  них  дрожали ноги,   они падали и, широко раскрыв ноздри, тяжело и порывисто дышали. Чтобы  облегчить путь, пришлось идти зигзагами, часто  останавливаться  и поправлять     вьюки.   Наконец   мы   взобрались   на   хребет.   Здесь   дан   был получасовой   отдых.   По   хребту,   поросшему   лесом,   надо   идти   всегда осторожно,  надо  часто  останавливаться, осматриваться, иначе легко сбиться с пути, в особенности  во  время  тумана. Помню,   раньше   я   несколько   раз   таким     образом     блуждал.     Чтобы     не повторить ошибки, я приказал людям остановиться и, выбрав высокий кедр, не  без  труда взобрался на самую его вершину.    Сверху я увидел весь горный хребет Да­дянь­шань как на ладони. Он шел  на север с легким изгибом к  востоку.  Здесь  он  имел  характер  расплывчатый, неясный,   а   далее   на   восток,   вероятно   в   верховьях   Даубихе   и   Улахе,   был высок и величествен. Западные его склоны казались крутыми и обрывистыми, восточные ­ более пологими. Слева вдали виднелись Майхе и  Цимухе,  справа ­  сложный бассейн Сучана. С этой стороны местность была так пересечена, что   я   долго   не   мог   сообразить,   куда   текут     речки     и     к     какому     они принадлежат     бассейну.   Впереди,   километрах   в   пяти,   высилась   какая­то куполообразная гора. Ее­то я и наметил пунктом, где следовало второй раз ориентироваться.    На вершине хребта Да­дянь­шань растет  лес  крупный,  чистый,  вследствие чего наше передвижение с вьюками происходило довольно быстро. В одном месте мы спугнули   двух   изюбров   ­   самца   и   самку.   Олени   отбежали немного   и остановились как вкопанные, повернув головы в нашу сторону. Один из   казаков хотел было стрелять, но я остановил его. Продовольствия мы имели достаточно, а лошади были перегружены настолько, что захватить с собой   убитых   оленей     мы   все   равно   не   могли   бы.   Я   несколько   минут любовался изюбрами.  Наконец  самец не выдержал. Он издал короткий крик и,  положив  рога  на  спину,  сильными прыжками пошел наискось под гору.       Благородный   олень,     обитающий     в     Приамурском     крае,     называется изюбром. Это стройное и красивое животное  имеет в длину 1,9, а в высоту ­ 1,4 метра. Вес   тела   достигает   197   килограммов. Шерсть изюбра летом светло­коричневая, зимой ­ серовато­бурая с   бело­желтым зеркалом сзади. На длинной   и   сильной   шее,   украшенной   у   самцов   гривой, помещается красивая  голова  с  большими  трубчатыми  и  подвижными  ушами. Вилообразно   расходящиеся   рога   имеют   впереди   два     прямых     бивня     и несколько верхних отростков. Рога эти зимой спадают и весной вырастают вновь,  и   притом   каждый   раз   одним   отростком   больше.  Поэтому   по   числу отростков можно судить о возрасте оленя, считая один лишний год,  когда  он ходит     (саек).   Однако   количеству   отростков   есть   предел. Обыкновенно взрослый самец имеет их не более семи. В дальнейшем идет только увеличение веса рогов, их размеров и толщины. Молодые весенние рога, наполненные кровью и  еще  не  затвердевшие, называются пантами.     В Уссурийском крае благородный олень обитает в  южной  части  страны, по всей долине реки  Уссури  и  ее  притокам,  не  заходя  за  границу  хвойных насаждений   Сихотэ­Алиня.   На   побережье   моря   он   встречается   до   мыса Олимпиады.    Летом изюбр держится по теневым  склонам  лесистых  гор,  а  зимой  ­ по   солнцепекам   и   в   долинах,   среди   равнинной   тайги,     где     полянки чередуются     с   перелесками.   Любимый   летний   корм   изюбра     составляет леспедеца,  а  зимой  ­ молодые побеги осины, тополя и низкорослой березы.   безрогим   Горизонт – видимая граница неба и земли. Бухта – небольшой залив, защищенный от бурь и волн. Валежник – сухие деревья и сучья, упавшие на землю. Вопросы: 1. Почему стекло считалось роскошью? Откуда пошло название местности? 2. Что узнал о повадках пантеры? 3. Как называют благородного оленя? Найди дополнительный материал о нем и подготовься рассказать об этом ребятам.  Занятие  № 15 ­ 16 Г. Вяткнн. Поэма «Сказ о Ермаковом походе».  «Не корыстно у нас шутка зашучена». Былина о Ермаке «…Тяжелый панцирь, дар царя, Стал гибели его виною…» К. Рылеев I                 *** И толпа волною испененною Залила атаманово крыльцо: ­Выходи­ка сюда поскорейча И ты, удалой Тимофеич, И ты, голова забубенная –                           Иван Кольцо. Налегают, гудят, зашарашились… Хмур  и темен вышел Ермак: ­Что, ребята, в башку                             втемяшилось? Пошто расшумелись так?            *** Не соколы стаей ринулись По лесам –  Загудели, звеня, перекинулись Голоса: ­Не хотим боле разбойничать! ­Надело купецкой мошною                                         Трясти! ­На Каспии бы повольничать! ­За Янк аль подале уйти! Не труба протрубила ратная, Не река разлилась многоструйная, Даль дымится кровавым туманом, Утром зори – красней кумача. ­Эх, ты, Русь, с государем Иваном Нешто дьявол тебя повенчал! Их немало царило над нами, А еще не сидел такой. ­ Эй, окстись­ка, да в горло зубами, Со святыми его упокой! Крепнет в бочках пенная брага –  Копит черную боль народ. Ну, того и гляди, ­ босая ватага По Кремлю с батогами пойдет.                  *** Сумрачно в казачьем круге, Даже песен не поют… Что за песни, коль в любой округе Бродит голод да гуляет кнут. Приуныли старые, вздыхая. Молодежь – как в туче грозовой, Стала, видно, мать­земля родная Хуже мачехи лихой. Безнадежней ночи, горше травы, Вороны летают по дворам. Коли волк уходит от облавы, Не пора ль, товарищи, и нам? Отвечал Тимофеич так: ­Притупились мечи булатные, Закручинились головы буйные, Да куда поведет Ермак? На Волге нам жить –  Ворами слыть, На Дону быть –  Беды не избыть, А идти на Янк –  Переход велик.        *** Не вихрем вздыбились травы, Всколыхнулся казачий круг: ­Не замай загадкой лукавой, Не пужай, атамане и друг! ­Не боимся путей нехоженых, Все равно с царем не дружить! ­Что Янк! Ты иную дороженьку, Ты нам каменный пояс кажи. ­Далеко ль татарва сибирская? Чай, ее – как в степи ковыля? ­Хороши, бают, камни ирбитские И югорские соболя. Просветлел Ермак, гладит бороду, Глянул вкось на Ивана Кольцо: ­Своевать татарву – дело доброе, Не ударить бы в грязь лицом. Совещались. Бряцали ковшами. Пели песни, каких не певали давно. Три зари отошли над полями, Три зари отзвенели в окно.  А как новой заре разгораться ясней –  Целовалися И браталися,  И седлали горячих коней. А к полудню в покинутом стане Только пепел да конский помет… Ну­ка, сунься, царю Иване, Догони казачий поход! II Хоть коршун сыт, он полетит едва ли, А соколу куда вольней лететь. Пусть Строгановы крепки на Урале, Но им одним Сибирь не одолеть. И   хоть   сентябрь   отцвел   огнем багряным И снег заносит стены городка, Но Строгановы     рады долгожданным, Лихим гостям – дружине Ермака. И катят для бушующей ватаги Осьмнадцать   бочек   фряжского вина, Хмельного меду, пенящейся браги, ­  Вались, ребята! Пей до дна! С устатку да с крутого перевала, С морозов этих не грешно гульнуть, Да так, чтоб небу жарко стало… Потом   опять  –  сбираться   в   новый путь. Чай,   тыщи   верст   прошлепаны недаром, Недаром глаз впивается в тайгу… …И дни идут. И яростным пожаром Пылают печи – плавится чугун, Куются пушки, ядра и пистоли, Скрипят возы с одеждой и добром, И далеко меж Чусовских раздолий Разносит эхо тяжкий стук и гром… А вспыхнул май зеленой огневицей, Горячий ветер поманил листвой, И вот плывут невиданные птицы –  Казачьи струги вверх по Чусовой. Кнут –  прикрепленная к рукоятке веревка   или   ремень,   которыми погоняют животных. Вопросы: 1. Почему мать­земля родная  стала хуже мачехи лихой? 2. О чем совещался атаман Ермак с казаками? Что они задумали? Занятие № 17 Г. Потанин. «Из записной книжки сибиряка». ДЕТСТВО ­Sic transit gloria mundil* (Так проходит слава земная) Эти слова приходят мне на память когда я вспоминаю о своей родине, т. е. о казачьей станице Ямышевой,   на   правом   берегу   Иртыша,   на   середине   между   Омском   и Семипалатинском. Теперь это самая захудалая, самая бедная станица на Иртышской казачьей линии,   а   когда­то,   в   конце  XVIII  столетия,   это   был,   важный административный и торговый пункт, важнее Омска. Служил начальник всей военной   линии,   простиравшейся   от   Омска   до   Усть­Каменогорска.   Здесь стоял   самый   значительный   гарнизон;   в   руках   начальника   линии сосредоточены были сношения с независимыми кочевниками­киргизами, или калмыками,   земли   которых   начинались   на   другом   берегу   Иртыша.   Этот начальник был степным генерал­губернатором XVIII столетия. Ямышево было тогда самым торговым местом на линии; на старом плане этого   селения,   который   я   видел   в   архиве   омского   областного   правления, обозначены   гостиный   двор   и   мусульманская   мечеть.   Тут,   вероятно,   была татарская   или   сартская   слобода.   Это   местечко   свое   торговое   значение приобрело очень давно благодаря тому, что в его окрестностях было богатое соляное озеро. Сюда съезжались жители за солью со всей Западной Сибири: из Тобольска,   из   Томска,   из   Алтая   и   из   Киргизской   степи.   На   эти   съезды солепромышленников   являлись   также   купцы   из   отдаленных   городов Туркестана: из Кашгара и даже из Яркенда, лежащего у северного подножья Тибетских гор. Синолог о. Палладий напечатал небольшую карту Монголии, которая, по его мнению, была составлена во времена Чингисхана, т. е. в XIII столетии. На этой   карте,   приблизительно   в   тех   местах,   где   потом   появилось   селение Ямышево, прочитаете подпись: Емиши. Вот, значит, как давно ямышевская ярмарка была известна в  Центральной Азии. Отец мой не жил в Ямышеве; он привез в Ямышево свою жену в дом своего тестя только на короткое время, чтобы дать ей возможность разрешиться от бремени. Ее отец был капитаном крепостной артиллерии. Ямышево в то время уже  сильно утратило свой прежний     блеск.     Главное      начальство    уже переехало в Омск, но, кажется, офицеры крепостной артиллерии не все были переведены в другие места. Дед мой носил фамилию Трунин, офицеры крепостной артиллерии были выслужившиеся из нижних чинов. Поэтому они не особенно поднимались над   уровнем   солдатской   массы;   но   так   как   артиллерия   самая   грамотная часть армии, то и мой дед интересовался не одной только службой. У моего отца в бумагах я видел листочек, на котором мой дед зарисовал картину ложных солнц, виденную им в Ямышеве. У деда было два брата; все трое, по­видимому,   были   способные   люди;   двое   дослужились   до   генеральских чинов, и один из. них занимал в Петербурге должность дежурного генерала. В журнале «Иртыш, превращающийся в Ипокрену», который издавался в Тобольске,   какой­то   Трунин   помещал   стихотворения;   он,   может   быть, принадлежал к одной фамилии с моим дедом. Мой дед не сделал военной карьеры, потому что имел большую семью: у него было 17 детей, из которых взрослого возраста достигло три сына и шесть   дочерей.   Отец   был   одним     из     видных   офицеров     Сибирского казачьего войска, т. е. того войска, станицы которого тянутся вдоль реки Иртыш. По семейному преданию, наши предки вышли на казачью линию из города Тары.  Один из братьев назывался Андрей. Его сын Илья, дослужившийся до чина сотника, прослыл первым богачом на линии. У него были огромные табуны лошадей и несметное число баранов. Мой отец показывал мне хранившееся в бумагах письмо к моему деду Илье киргизского хана Аблая.  Отец гордился обладанием   этим   документом:   он   думал,   что   он   свидетельствует,   в   какой степени табуны деда  Ильи импонировали  киргизской  орде.   Безграмотный хан приложил к своему письму оттиск своей печати. Печать эта несомненно, имела   вид   перстня,   у   которого,   вместо   каменной   вставки,     была сердцевидная   плоскость   с   выгравированным   именем Аблая. Такую печать коптили на огне, а потом притискивали к смоченной бумаге. Мой детский ум был очень заинтригован этим отпечатком копоти. Я инстинктивно сознавал, что   за   этим   отпечатком   скрывается   сложный   мир,   во   всех   подробностях непохожий на русский.   ­Когда я был мальчиком 8 лет, когда деда Ильи уже не было в живых, его вдова,   бабушка   Степанида,   о   его   богатстве   передавала   мне   такие   факты: иногда он садил свою жену в телегу и возил целый день по степи между березовыми дубровами и колками, чтобы показать ей свои табуны;   минуют один   колок,   выедут   на   проталину   и   увидят   косяк   лошадей.   Бабушка Степанида спрашивает: «Это чей косяк?» «Наш»,­ отвечает дед Илья. Едут далее; проедут другой колок,— опять косяк. Опять бабушка спрашивает, чей он,   и   дед   отвечает:   «Тоже   наш».   И   так   до   вечера.   По   всей   степи   были рассеяны косяки деда Ильи. Когда дед Илья умер и три его сына стали делить его скот, то коров и баранов пригнали в Островку; скота было так много, что во двор моего деда весь он не поместился; дворы у казаков загораживаются большие, в несколько раз   просторнее   крестьянских.   Кроме   собственного   двора,   пришлось   еще занять два соседних; а конские табуны и не пригоняли в Островку: их делили в степи. Мой отец был выдающимся офицером в сибирском казачьем войске. До того времени все казачьи офицеры этого войска были из простых казаков, пожалованные   за   продолжительную   службу   в   нижних   чинах.   Теперь   это войско снабжается офицерами из омского кадетского корпуса; тогда его еще не   было.   Войсковое   казачье   училище,   которое   впоследствии   было преобразовано в кадетский корпус, было основано позднее. Купец – лицо, владеющее торговым предприятием, занимающееся частной  торговлей. Казак – представитель военного сословия. Перстень – кольцо на палец с драгоценным камнем. Импонировать – внушать уважение, доверие, располагать к себе. Вопросы: 1. Чем славилось Ямышево? Приготовь чтение этого отрывка. 2. Опиши  печать киргизского хана? Как он ее ставил? 3. Кто мог стать офицером в сибирском казачьем войске?  Словарь сибирского говора Балаган – легкая жилая постройка в лесу, поле. Лабаз – 1) навес, сарай для хранения чего­либо; 2) помост на ветвях  деревьев, на котором охотники поджидают зверя. Матица – балка, поддерживающая потолок (в деревянных постройках). Обнатуренный – привыкший к местным климатическим условиям. Прииск – место разработки драгоценного ископаемого (например,  золота, платины, серебра). Сполохи – 1) вспышки молнии, зарницы; 2) северное сияние, движущиеся  столбы света в нем. Торнее дорога – наезженная, утоптанная, гладкая, ровная. Тунгус – устаревшее название эвенка. Убродно – тяжелопроходимая дорога (глагол убродить) – очень устать от ходьбы. Фанза – китайское или корейское жилище, каменное или саманное на  каркасе из деревянных столбов. Хоркочет – от глагола хоркать – издавать характерные звуки. Шельма – ловкая, плутоватая (зверек); пройдоха. Шитик – род лодки или плоскодонного речного судна. Используемая литература 1. Полный словарь сибирского говора. В 4 томах/редактор О.И. Блинова. – Томск: Издательство Томского университета, 1991. 2. Даль В.И. Толковый словарь русского языка (современная версия).­ М:  ЭКСМО, 2009. 3. Словарь русского языка в 4 томах. – Академия Наук СССР Институт  русского языка. ­ Москва: Русский язык, 1985.