Дети войны. Сценарий мероприятия 7-8 класс

Дети войны... (читает ученик) Казалось, было холодно цветам, И от росы они слегка поблёкли. Зарю, что шла по травам и кустам, Обшарили немецкие бинокли. Цветок, в росинках весь, к цветку приник,  И пограничник протянул к ним руки. А немцы, кончив кофе пить, в тот миг  Влезали в танки, закрывали люки. Такою всё  дышало тишиной,  Что вся земля ещё спала, казалось. Кто знал, что между миром и войной, Всего каких­то пять минут осталось!    В этом году исполняется   77 лет со дня Победы нашего народа над  фашистскими захватчиками. Эта война считается народной. Не потому, что  народ хотел вести эту войну, а потому, что для её прекращения поднялся весь  народ. А так как наш медиацентр ­ школьный, то мы посвящаем наше    мероприятие детям, по возрасту школьникам,   которые не играли в игры, не  сидели за партами, а воевали  на фронте, работали в тылу, партизанили на  оккупированных территориях, выживали в концлагерях и блокадном Ленинграде, детям, просто жившим и выжившим в дни войны – нашим прабабушкам и  прадедушкам, без которых не было бы и нас. Наверное, у каждого народа есть свое великое ратное поле – пядь земли,  внешне, может быть, ничем не примечательная, травой поросшая, солнцем  выжженная. Но назовут эту землю по ­ имени и дрогнет сердце, многое  вспоминается, о многом подумается: здесь происходили события, которым  суждено остаться в памяти народной. (Голос Левитана)   Властно наложила война свой отпечаток  на все кругом: И все в её тяжелой власти И ей одной подчинено.  И все на свете на две части Июньским днем разделено И с первых дней и часов начались приметы военного времени: 1 Стояла очередь за хлебом  и очередь в военкомат.   Обе людские цепочки выстроились во имя жизни – нельзя жить без хлеба.  Нельзя надеяться на жизнь, не  встав в строй воинов. (фильм. Гебельс)  Гитлеру потребовалось всего 44 дня, чтобы разгромить Францию, 19 дней  Бельгию, на Данию ушел всего 1 день.   Когда фашистские орды вторглись на территорию нашей страны, их ждал  совсем другой прием. Немецкие войска 73 дня штурмовали Киев, 250 дней –  Севастополь, а Ленинград, не смотря на блокаду, в течение 900 дней взять им  так и не удалось. Да было тяжело. Кровь стынет в жилах от рассказов о  зверствах  фашистов. Они жгли, уничтожали всё живое.  В военном плане это не давало  выигрыша, это был просто акт устрашения.  В обращении немецкого  командования к солдатам говорилось: «У тебя нет сердца, нервов. На войне они не нужны. Уничтожай в себе жалость и сочувствие – убивай всякого русского.  Не останавливайся, если перед тобой старик, женщина, девочка или мальчик –  убивай…». И они убивали.  Леонид Леонов вспоминает  «Наши братья качались в петлях, наши сестры и невесты горше Ярославен плакали в немецком полоне. Мы дрались в полную  ярость, мы не смели умирать, мы понимали, какая ночь наступит на земле, если  мы не устоим. Даже на обычную усталость, какую знает и железо, мы не имели  права»   Война обрушилась не только на взрослых, но и на детей. Бомбёжки,  голод, холод, разруха – вот что пришлось им пережить. Война вторглась в их  детство. (читает ученик) А мы не станем памяти перечить, И  вспомним дни далёкие, когда Упала нам на слабенькие плечи Огромная, не детская беда. Была земля и жёсткой и метельной,  Была судьба у всех людей одна. У нас и детства не было отдельно,  А были вместе – детство и война. Дети пропустили целый учебный год, школы были закрыты или  переоборудованы под госпитали. И только 1 сентября 1942 года  вошли в свои  классы, но уже ни как дети, а как умудренные взрослые  граждане. Сколько  событий пережили за этот не учебный год. Смерти, бесчисленные смерти,  2 обстрелы, бомбежки, голод. По возможности создавались все условия, чтобы  дети получали знания по школьной программе,  кроме того были введены новые  предметы, такие как военное дело.  Они писали сочинения на газетных страницах, в просветах между строк, не  хватало тетрадей. Учителя выводили оценки, но они хорошо знали, что учат не  школьников, а созревших людей, чей опыт жизни не уступает учительскому.  И, может быть, самое бесчеловечное из всего, чему научились дети, ­ это  умению умирать тихо, спокойно, без выкриков. (Живая память т.3. стр. 25)    Девочка руки протянула  И головой,­ На край стола… Сначала думали  ­ Уснула, А оказалось – Умерла. Её из школы на носилках Домой Ребята понесли. В ресницах у подруг Слезинки То исчезали, то росли. Никто не обронил ни слова. Лишь хрипло, Сквозь метельный стон, Учитель выдавил, что снова Занятья­  После похорон.    В «алтайской правде» от 16 апреля 2010 года напечатаны воспоминания  Елены Максимовны Скорогудиной, педагога с 50­ летним стажем:    «Не хватало учебников, не говоря уже о тетрадях. Если первое время ещё  обходились старыми запасами мела и классных журналов, чтобы ставить  отметки, то через два года ничего этого не осталось. В 1943 годе Елена  Скородулина набрала первоклашек. Она вспоминает, как приходилось  изощряться, чтобы учить их грамоте. На класс был один букварь. Распределяла  детей по группам и назначала время пользования учебником. Один быстро  готовит уроки, несёт учебник соседу, тот следующему, так и передавали   его по  деревне в слякоть и мороз, по утру все были готовы отвечать. Учительница  вырезала из газет или журналов буквы и наклеивала их картофелем на какую­ нибудь старую бумагу, так дети осваивали чтение. Вместо чернил писали сажей,  3 на чем только было можно: на газетах между строк, на дощечках.  В сельских  классах учились почти по 30 человек. Учились с радостью. Никто и не думал  прогуливать уроки, хотя зимой часто случались перебои с топливом. В  помещении холодно, чернила из сажи замерзали. Полуголодные дети сидели  одетые, руки пытались греть дыханием. Только одежда у них была продуваемая,  фуфайки и штаны, сплошь в заплатках, бывало, старший брат снимет дома  валенки, а младший тут же их надевает и идет в школу, хотя утопает в них почти  по пояс. В таких  условиях учились писать и читать первоклассники. «   Но самое горькое, когда на уроке ученик сообщал, что они получили  похоронку, плакал весь класс.    (воспоминания 13­ летнего подростка) А между тем в село поступали похоронки. И разносить их приходилось  мне. Я учился в школе и работал почтальоном. Меня 13­ летнего мальчишку,  ждали в каждом доме. Ждали и боялись: что я принесу? Или треугольник с  радостным сообщением, или конверт с казенным штемпелем и незнакомым  почерком. А в семье четверо или пятеро детей.  Была надежда: закончится война, вернется с фронта отец – и заживем  счастливо. И вот теперь этой надежды больше нет. Как жить дальше? Не потому  ли я  до сих пор помню всех погибших своих земляков, с содроганием   вспоминаю те безутешные слезы и причитания матерей, жен, детей.   В каждом городе, в каждом селе был госпиталь и когда привозили  раненных с передовой, девчонки и мальчишки   бежали поговорить с бойцами в  надежде, что кто­нибудь воевал рядом с их отцом.  В годы войны наша страна делала всё, чтобы уберечь детей. В первую  очередь детей эвакуировали.  (Я помню…Иосиф Шрайбман, бывший Рубцовчанин)   Я был еще мальчишкой хилым, Когда стальным своим пером Война свой росчерк наложила Незаживающим рубцом.   Я не родился на Алтае Сквозь дым пожаров нас везли, Чтобы в далеком этом крае Приют и кров себе нашли. Я  помню яростных бомбежек Ползущий цепенеющий страх Я помню женщину в сережках 4 Как крест, распятую в кустах Как ярким пламенем вагонов Вдруг осветил весь черный склон, Все поле горя, слез и стона В степи горящий эшелон. Сквозь море слез,            сквозь море зла Троих детей, больную бабку В эвакуацию везла; Как жили мы на клубной сцене. Где многие делили кров. Свечой колеблемые тени Скрывали рой тревожных снов; Как я из матери однажды Все слезы выжал, сколько есть ­ я спать пойду. Во сне не слышно Как сильно хочется мне есть. (из воспоминаний 6­летней девочки) "Мне было 5 – 6 лет. Из блокадного Ленинграда нас эвакуировали в  Пермскую область. Везли через Ладогу, где мы попали под бомбежку.  Много детей тогда погибло, а кто выжил, натерпелся страха и ужаса. На  Урал нас везли в товарных поездах вместе со скотом. На какой­то  небольшой станции фашисты разбомбили поезд, загорелись вагоны. Все  вокруг смешалось: метались из стороны в сторону люди, плакали дети,  ржали лошади, мычали коровы, визжали свиньи. Мою старшую сестру Нину  осколком ранило в лицо. Из ушей и раздробленной челюсти хлестала кровь.  Средней сестре Тамаре пули попали в ногу, мать была смертельно ранена.  На всю жизнь я запомнила эту картину. С убитых снимали теплую одежду и  обувь, а потом их сваливали в общую могилу. Я кричала: "Дядя, не надо  мою маму!" Сестер увели, чтобы оказать им медицинскую помощь, а я  сидела возле матери, которую положили на опилки. Дул сильный ветер,  опилки засыпали ее раны, мама стонала, а я вычищала ей раны и просила:  "Мама, не умирай!" Но она умерла. Я осталась одна". Но порой   усилия защитить детей оставались напрасны. 5 Когда наш эшелон разбомбили, мы попали в руки немцев. Фашисты  выстраивали детей отдельно, взрослых отдельно. От ужаса никто не плакал,  смотрели на все стеклянными глазами. Дети четко усвоили урок: заплачешь –  расстреляют. Так на их глазах убили маленькую девочку, которая кричала без  остановки. Немец вывел ее из шеренги, чтобы все видели, и пристрелил. Все  поняли без переводчика – плакать нельзя". Вот так просто угасали жизни.  Фашистские нелюди стреляли в детей ради забавы, чтобы посмотреть, как  ребятишки в страхе разбегаются, или выбирали себе живую мишень, чтобы  поупражняться в меткости. Ведь ребенок не может работать, пользы от него  никакой, значит, можно убивать безнаказанно. Хотя в лагерях находилась работа  и для детей. Например, выносить человеческий пепел из крематория и зашивать  его в мешки, чтобы потом этим прахом удобрять землю. Заключенные в лагерях  дети были донорами крови для немецких солдат.  Кто не успел уйти с оккупированных земель, особенно те люди, нации  которых Гитлер приговорил к уничтожению, попадали в концлагеря. Были  специальные лагеря для женщин и детей.   В лагере Равенсбрюк в крематории отправлялись лишь женщины и дети.  В музее лагеря можно увидеть фотографию детского сердца. В центре  нарисован кружочек, и подпись – каждый эсэсовец, который так метко будет   стрелять и так точно попадать в сердце ребёнка, будет получать дополнительные  дни к отпуску.      (Песня «Бухенвальдский набат»)  В лагере Саласпилс уничтожили 7 тысяч только детей. А сначала у всех у  них – и у годовалых и у десятилетних – брали кровь для немецких солдат.  Сохранился рассказ 10 летней Наташи Лемешонок, о младшей сестре,  полуторагодовалой Ане: «Она всё время плакала, хотела есть, я кормила её  листьями. Когда водили в ревир (медицинский барак), я держала Аню на руках.  Она кричала, и доктор топал ногами. Когда подошла наша очередь, он вырвал у  меня Аню и положил на стол... один раз её унесли и обратно не принесли ». А сколько детей обрекли захватчики на страшную смерть от голода в  одном только Ленинграде. Не сумев взять город силой, они решили взять его  голодом и холодом. Враги так быстро подошли к городу, что в него не успели  подвезти продовольствие, топливо. Перестали работать тепло и электростанции.  Не стало электроэнергии и отопления.   У них было особое, опаленное войной, блокадное детство. Они росли в  условиях голода и холода, под свист и разрывы снарядов и бомб. Это был свой мир, с особыми трудностями и радостями, с собственной шкалой ценностей. Александр Фадеев в путевых заметках "В дни блокады" писал: "Дети  школьного возраста могут гордиться тем, что они отстояли Ленинград вместе  со своими отцами, матерями, старшими братьями и сестрами.  Они потушили  десятки тысяч зажигалок, сброшенных с самолетов, они потушили не один  6 пожар в городе, они дежурили морозными ночами на вышках, они носили воду  из проруби на Неве, стояли в очередях за хлебом... И они были равными в том  поединке благородства, когда старшие старались незаметно отдать свою долю  младшим, а младшие делали то же самое по отношению к старшим. И трудно  понять, кого погибло больше в этом поединке".  Велик вклад в Победу и тех, кто самоотверженно трудился в тылу –  женщин, стариков, детей. Они заменили собой ушедших на фронт мужей,  сыновей, отцов и братьев, трудясь на полях и заводах. Именно они ковали победу в тылу.   Именно эти дети во время войны восстанавливали разрушенное хозяйство, в 12 лет становясь у станков на заводах и фабриках, работая на стройках.  Воспитанные трудом и доблестью, они рано взрослели, заменяя погибших  родителей своим братьям и сестрам. Наш город в годы войны превратился в настоящую оружейную кузницу. Из  Харькова, Ростова, Одессы везли целые заводы. Но это были только машины. А  рабочие кадры приходилось брать на месте. Но кто оставался тогда в тылу – дети и старики. Зина Комарова стала работать на заводе «Алтайсельмаш» в 14 лет.  Она вспоминает: «Иногда домой не ходили, в цехе спали. Работа срочная, но  мастер посмотрит, мы уже из сил выбиваемся, и скажет: «А ну, спать, детвора!».  Работали на заводе мои одногодки, приехавшие из сёл и деревень. Они  умудрялись за неделю вперёд хлеб съесть, а потом с голоду падали».  Хлеб тогда давали не свободно. А норму, по карточкам. Работающим  давали по 500­600 гр. в день, но часто это было всё, что они имели, а больше  взять было неоткуда. Работа же была тяжёлая, не детская. Алтай был не только кузницей, но и  её кормильцем.   Третью часть всех  работающих на полях и фермах края составляли подростки 12­16 лет. Они  должны были отрабатывать по 50 трудодней, но работали больше. Председатель колхоза вспоминает: «...Настоящие герои труда – колхозные  мальчишки 9­12 лет. Уборка тогда длилась 2, а то и 3 месяца. И мальчишки с  утра до утра на бричках возили хлеб. Выпадет роса, остановятся комбайны – и  мальчишки выпрягут лошадей, лягут под брички, и спят. Через час­другой ветер  высушит поле, комбайнам надо двигаться, и мы начинаем будить ребятишек...  Ну, не герои ли были эти мальчишки!». Ни орденов, ни наград не получали дети за свой труд, но лучшей наградой  было сознание того, что и они работают для Победы. А сколько было мальчишек и девчонок, которые воевали!  Воспоминания сына полка Александра Колесникова В марте 1943 года мы с другом сбежали со школьных уроков и  отправились на фронт. Нам удалось забраться в товарный поезд в вагон  7 с прессованным сеном. Казалось, все складывается благополучно, но на  одной из станций нас обнаружили и отправили обратно в Москву. На  обратном пути я снова удрал на фронт – к отцу, служившему  заместителем командира механизированного корпуса. Где я только не  был, сколько дорог пришлось пройти пешком, проехать на попутных  машинах... Однажды в Нежине случайно встретил раненого танкиста  из части отца. Выяснилось, что батюшка получил от мамы известие о  моем "героическом" поступке и пообещал устроить мне при встрече  отменную "лупку".  Последнее существенно изменило мои планы. Недолго думая, я  пристроился к танкистам, которые направлялись на переформирование  в тыл. Рассказал им, что отец у меня тоже танкист, что маму  потерял во время эвакуации, что остался совсем один... Мне поверили,  приняли в часть сыном полка . Так в 12 лет я стал солдатом.  Они сражались повсюду: на море, как Боря Кулешин, в небе, как Аркаша  Каманин, в Брестской крепости – Валя Зенкина, в керченских катакомбах –  Володя Дубинин. Многие из них были удостоены звания Героев Советского Союза, к  сожалению, почти все они получили это звание – посмертно.  Но о них мы поговорим при следующей нашей встрече.     Во время Второй мировой войны всего в мире погибло 13 миллионов  детей. Кто теперь скажет, сколько среди них было русских ребят, сколько  белорусских, польских или французских?  Прошло 76 лет, как закончилась Великая Отечественная война, но эхо её до сих пор не затихает в людских душах. Да, у времени своя память.  Память…  Какое счастье, что сегодня узнать о той войне помогает только память,  сохранившаяся в книгах и письмах, в кинофильмах и песнях, в сердцах людей,  прошедших страшные четыре года Великой Отечественной войны.  Память – это ежедневное, ежеминутное, ежесекундное напоминание о том,  что в нашей жизни нет, и никогда не может быть места фашизму, войне.                  И сейчас, глядя на фотографии тех детей в их глаза, мы говорим: «Это не должно повториться!»      8