Опорный конспект по теме: Третий период Великой Отечественной войны: завершающий этап.

ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

СРЕДНЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

ЛУГАНСКОЙ НАРОДНОЙ РЕСПУБЛИКИ

«ПЕРВОМАЙСКИЙ КОЛЛЕДЖ»

ОПОРНЫЙ КОНСПЕКТ

по организации проведению занятий в рамках изучения предмета «История Великой Отечественной войны»

Тема:

Третий период Великой Отечественной войны: завершающий этап

(начало 1944г - 1945г)

2021г

Корсунь‑Шевченковская операция

После освобождения столицы Украины 5‑й танковый корпус Кравченко к почетному наименованию «Сталинградский» прибавил еще одно – «Киевский». Зимой 1943/44 г. южный сектор советско‑германского фронта стал ареной маневренного сражения колоссальных масштабов. Почти все советские танковые армии – элита механизированных войск Красной армии – были сосредоточены на Украине. Здесь же действовала большая часть танковых дивизий вермахта. Открытые пространства Правобережной Украины как нельзя лучше подходили для грандиозных танковых сражений. В январе 1944 г. на Украине была создана 6‑я танковая армия, ставшая последней сформированной в Советском Союзе в годы Великой Отечественной войны. Всего до этого было сформировано пять танковых армий, две из которых уже успели стать гвардейскими. 1944‑й обещал стать годом танковых армий – именно они были главной ударной силой советских войск. Возглавить 6‑ю танковую армию счел бы за честь любой советский танковый командир, но столь высокое доверие Ставки Верховного главнокомандования было оказано освободителю Киева А. Г. Кравченко. За несколько дней до этого генерал‑лейтенант стал Героем Советского Союза.

Боевое крещение новой танковой армии состоялось через несколько дней после окончания ее формирования. В результате боев ноября 1943‑го – января 1944 г. 1‑й и 2‑й Украинские фронты прорвались с плацдармов на Днепре далеко вперед – к Житомиру и Кировограду. В руках немецких войск остался выступ в районе Канева, который опирался на Днепр и, по мысли Гитлера, мог стать плацдармом для контрнаступления во фланг и тыл советским войскам под Киевом и Кременчугом. Фюрер еще лелеял надежду повернуть вспять сражение за Украину и восстановить линию Восточного вала. Однако этот выдвинутый далеко на восток выступ словно бы сам просил советское командование срезать его и окружить стоявшие на Днепре немецкие дивизии. Сражение, получившее название Корсунь‑Шевченковской операции, началось 24 января. Первым в наступление перешел 2‑й Украинский фронт, а два дня спустя к нему присоединился 1‑й Украинский фронт. На острие удара наступали танковые армии двух фронтов. 6‑я армия Кравченко тогда насчитывала 245 танков и самоходно‑артиллерийских установок. Уже на пятый день операции в районе Звенигородки она соединилась с 5‑й гвардейской танковой армией П. А. Ротмистрова. Кольцо окружения вокруг войск вермахта замкнулось. В окружение попало почти 60 тысяч человек из состава двух армейских корпусов. В немецких сводках окруженцы получили условное название «Группа Штеммермана» по имени командира одного из двух злополучных корпусов. После окружения врага две советские танковые армии немедленно развернулись фронтом на юг. Теперь их задачей стало отражение попыток немцев извне пробить коридор к окруженным.

Устойчивость немецкой обороны в сражениях на Восточном фронте в немалой степени держалась на вере командиров в то, что их выручат в случае окружения. Поэтому немецкие дивизии и армии часто не отступали, даже оказываясь под угрозой охвата или обхода. Доверие это было серьезно подорвано под Сталинградом, поэтому германское Верховное командование решило любой ценой не допустить повторения под Корсунь‑Шевченковским разгрома на Волге. Сам Гитлер пообещал окруженцам: «Можете положиться на меня, как на каменную стену. Вы будете освобождены из «котла», а пока держитесь до последнего патрона». Командующий немецкой 1‑й танковой армией генерал‑лейтенант Ганс Хубе был краток и радировал в «котел» всего одну фразу: «Я вас выручу. Хубе». Помимо ободряющих радиограмм, войска в «котле» стали получать топливо и боеприпасы по воздуху. Снабжать 60‑тысячную группировку было намного проще, чем 300 тысяч человек 6‑й армии Фридриха Паулюса в Сталинградском «котле».

Особое значение боям под Корсунь‑Шевченковским придавалось не только в Берлине, но и в Москве. Показательно, что о достигнутом на Украине успехе было объявлено не сразу. Только через пять дней после соединения танкистов А. Г. Кравченко и П. А. Ротмистрова в сводке Совинформбюро прозвучали слова: «Несколько дней назад войска 2‑го и 1‑го Украинского фронтов <…> замкнули кольцо окружения группировки противника, действующей севернее этой линии, в составе девяти пехотных и одной танковой дивизий». Сталин явно опасался того, что добыча может ускользнуть уже в первые дни боев. После объявления на всю страну и на весь мир о достигнутом успехе отступать было уже нельзя. Прорыв врага из окружения стал бы ударом по репутации Красной армии, что было совершенно недопустимо перед запланированной на лето 1944 г. высадкой союзных войск в Европе. Для деблокирующего удара немцами были собраны крупные танковые силы. Количественно и качественно они превосходили группировку, которая в конце 1942 г. пыталась пробиться к окруженной в Сталинграде 6‑й армии Фридриха Паулюса.

По иронии судьбы, немецкое наступление на выручку окруженным под Корсунь‑Шевченковским началось на следующий день после сообщения Совинформбюро об успехе Красной армии на Украине. В нем участвовали два немецких танковых корпуса, которыми командовали генералы Герман Брейт и Николаус фон Форман. Ударам на внешнем фронте окружения подверглись и 5‑я и 6‑я гвардейская танковые армии. Танкистов А. Г. Кравченко атаковали сразу четыре немецких танковых дивизии корпуса Брейта, усиленные тяжелым танковым полком «Беке» (Schwere Panzerregiment «Bake»), вооруженным 80 «тиграми» и «пантерами». В феврале 1944 г. основным танком Красной армии продолжал оставаться Т‑34 с 76‑мм пушкой, серьезно уступавший «тиграм» и «пантерам» в бронировании и вооружении. Позднее на А. Г. Кравченко от Г. К. Жукова посыпались упреки в потере управления армией. Однако сохранить позиции под ударом массы тяжелых танков корпуса Брейта было нереально. 5‑я гвардейская танковая армия начала постепенно отступать. Атакующие немецкие войска добились вклинения в спешно построенную советскую оборону, захватили деревню Лысянка, но до соединения с окруженными было еще далеко. На помощь 6‑й танковой армии пришла 2‑я танковая армия генерал‑лейтенанта С. И. Богданова. Бои шли в исключительно трудных условиях. Маневр обеих сторон сдерживала оттепель. Если зимы 1941/42 и 1942/43 гг. были суровыми, то зима 1943/44 г. была на удивление мягкой и теплой. Дороги раскисли, и только танки с большим трудом могли передвигаться в месиве грязи. Под Корсунь‑Шевченковским в тот момент билось сердце советско‑германского фронта. Именно здесь, под деревней Лисянкой, состоялся дебют нового тяжелого танка ИС – «Иосиф Сталин». Это был советский ответ немецким «тиграм». Прибывший на фронт прямо с завода полк ИСов был оснащен машинами ранней модели, вооруженными 85‑миллиметровой пушкой. Вскоре ИСы получат мощное 122‑миллиметровое орудие, которое сделает их самым опасным противником немецких «панцеров». Первый бой тяжелого танкового полка «Беке», состоявшего из 503‑го тяжелого танкового батальона «тигров» и батальона «пантер» модели D, с советскими ИСами под Лисянкой закончился вничью. Выбить немцев из Лисянки советские танкисты не смогли, но и продвинуться хотя бы на шаг вперед тяжелому танковому полку подполковника Франца Беке также не удалось.

После нескольких дней боев чаша весов битвы, казалось, устойчиво склоняется в пользу Красной армии. Корсунь‑Шевченковский плацдарм все чаще стали называть «Сталинградом на Днепре». На «котел» помимо бомб сыпались листовки с предложениями сдаться в плен. К окруженным даже был отправлен парламентер с предложением сдаться ввиду безнадежности положения. Немцы ответили отказом. Через громкоговоритель к солдатам вермахта обращался взятый в плен под Сталинградом генерал артиллерии Вальтер фон Зейдлиц‑Курцбах. Однако неприятности последовали с неожиданной стороны – окруженные немецкие дивизии начали сами пробиваться из «котла». Отчаянным рывком им удалось пройти несколько километров и захватить деревню Шандеровка. Теперь до соединения с танками Брейта окруженцам оставалось не более 5 километров. Сталин раздраженно телеграфировал маршалу Г. К. Жукову: «Прорыв корсуньской группировки противника <…> в направлении Шандеровка произошел потому, что слабая по своему составу 27‑я армия не была своевременно усилена». Урок Верховного главнокомандующего был учтен, и на внутренний фронт окружения была нацелена 5‑я гвардейская танковая армия П. А. Ротмистрова.

Грянувшие в середине февраля морозы сковали землю. «Тигры» и «пантеры» корпуса Германа Брейта форсировали Гнилой Тикич и двинулись от деревни Лисянка к Шандеровке, где развернулись упорные танковые бои. Танковые армии А. Г. Кравченко и С. И. Богданова оборонялись, контратаковали и снова оборонялись. На острие немецкого удара оставалось все меньше «тигров» и «пантер». Ударный танковый кулак Брейта испытывал постоянную нехватку горючего. Несмотря на то что его дивизии не были окружены, топливо и боеприпасы для них приходилось доставлять по воздуху. 200‑литровые бочки с бензином для тяжелых «панцеров» сбрасывали транспортные самолеты с бреющего полета. Часть из них разбивалась, однако другая доходила до танков. Командующий группой армий «Юг» Эрих фон Манштейн хорошо помнил опыт Сталинграда. Тогда Паулюс отказался пробиваться навстречу застрявшим на Мышковке танкам. Повторять ошибку фон Манштейн не стал. Группа Штеммермана получила от него приказ «своими силами решительно прорываться на рубеж Журженицы – высота 239 и там соединиться с III танковым корпусом». Решимости идущим на прорыв придало неверное понимание приказа фон Манштейна. Командиры окруженных дивизий сочли, что высота 239 удерживается корпусом Брейта и им нужно дойти только до нее. Вечером 16 февраля немцы начали уничтожение неисправной и оставшейся без горючего техники. Начавшийся с наступлением темноты прорыв из деревни Шандеровка стал для них настоящим адом.

Советские войска заметили скопление вражеских машин в селе, и экипаж биплана По‑2 в составе капитана В. А. Заевского и младшего лейтенанта В. П. Лакатоша получил приказ: «Зажечь село, чтобы дать ориентиры артиллерии». Штурман 392‑го авиационного полка В. Лакатош вспоминал: «Погода была нелетная – пурга, видимости никакой, только под собой. Высота облаков 80–100 метров. Приходит посыльный, говорит: «Вас вызывают на аэродром». Вышел, нашел командный пункт, и то только потому, что все время стреляли ракетами, чтобы никто не заблудился, такая была пурга. Пришел мой летчик Виктор Заевский: «Володя, есть задание слетать на окруженную группировку, как ты на это смотришь?» – «Ну, раз нужно, давай, полетели». Мы взяли две кассеты с ампулами с горючей смесью, бомбы и САБы (светящиеся авиационные бомбы. – Прим. авт.). Все шесть держателей были задействованы. Стоял мороз, так что грунт был твердый. Полетели. Шли на высоте 80–100 метров. Машину вели попеременно, примерно по десять минут. За то время становишься мокрый от пота как мышь – ее же бросает ветром как щепку. Когда подошли к Шендеровке, я сбросил светящуюся бомбу, увидел скопление машин и танков посередине деревни. На них же сбросил бомбы и кассеты с КС (химическими авиабомбами. – Прим. авт.). Занялись пожары». За этот вылет летчики были представлены к званию Героя Советского Союза. Известный бельгийский нацист Леон Дегрель, в то время командир окруженной 5‑й добровольческой штурмовой бригады СС «Валлония» (5. SS‑Freiwilligen Sturmbrigade «Wallonien»), вспоминал: «С 22 часов советские батареи накрыли своим огнем центр деревни. Дома горели и, словно днем, освещали отходившие войска. С этого момента работа советских корректировщиков была облегчена. Их снаряды точно ложились в огромную колонну. По всей длине узкой дороги горели машины. Каждую секунду нам приходилось падать в снег, чтобы спастись от снарядов. Между десятками выгоревших повозок в снегу в ужасных конвульсиях дергались раненые лошади». Вскоре от горящей Шандеровки нестройные колонны немецких пехотинцев ушли во тьму, их скрыла метель.

Войскам генерала Вильгельма Штеммермана повезло – наступивший день был облачным и ветреным, авиация действовать не могла. В противном случае бредущие на открытом пространстве колонны были бы быстро разгромлены советскими штурмовиками. Однако у высоты 239 везение солдат вермахта закончилось – она оказалась занята советскими частями и превращена в неприступный опорный пункт. Немцы были вынуждены обойти ее, и почти 20 тысяч человек оказались на берегу Гнилого Тикича. Для соединения с основными силами нужно было всего лишь переправиться через реку. Обычно жарким летом эта речка была не больше ручья, но в феврале 1944 г. после трехнедельной оттепели Гнилой Тикич разлился до ширины в 20–30 метров. Речка превратилась в быструю реку глубиной выше человеческого роста. Для потерявших инженерную технику окруженных немецких частей это было серьезное препятствие, поскольку на всей реке не было ни мостика, ни рыбацкой лодки. Берега Гнилого Тикича стали могилой для многих сотен солдат противника. Вскоре с севера к реке подошли советские танки, выстрелы которых стали пробивать бреши в рядах столпившихся на ее берегах немцев. Отход превратился в беспорядочное бегство. Солдаты вермахта бросались в ледяную воду, пытаясь преодолеть реку вплавь, многие тонули. Из «котла» удалось вырваться примерно половине солдат и офицеров из состава окруженных немецких частей. Вся техника и тяжелое оружие были брошены. Немцы выходили из Корсунь‑Шевченковского «котла» в лучшем случае с винтовками и пулеметами. В ночь на 18 февраля во время прорыва был убит командир окруженной группировки генерал Штеммерман. Советскими войсками было взято в плен около 18 тысяч человек.

После сражения обе стороны праздновали победу. Советское командование награждало отличившихся в разгроме двух немецких корпусов, а американские бомбардировщики разбрасывали над Германией листовки со схемой «Сталинграда на Днепре». Фюрер, в свою очередь, принимал в Берлине «спасителей» окруженной под Черкассами группировки. Генерал Герман Брейт получил Мечи к Рыцарскому кресту. Однако это были лишь пропагандистские акции немцев. Уже в ближайшей перспективе сражение под Корсунь‑Шевченковским стало прологом дальнейших советских успехов на Украине. Танковые дивизии противника надорвались на деблокирующем ударе, и им пришлось оставить массу техники в коридоре к деревне Лисянка. Ударный потенциал вермахта сильно снизился – эффективно наносить контрудары немецкие войска уже не могли.

Котел «Хубе»

В то время как гремело сражение под Корсунь‑Шевченковским, 1‑й Украинский фронт с боями продвигался на запад, освободив Ровно и Луцк. В этом наступлении не участвовали танковые армии. Напротив, в нем активно использовалась архаичная кавалерия. В результате успешного продвижения Красной армии образовался «балкон», нависающий над позициями главных сил немецкой группы армий «Юг». На отбитый пехотой и кавалерией выступ советским командованием были скрытно выдвинуты 3‑я и 4‑я гвардейская танковые армии. Ударом на юг они должны были выйти в тыл немецкой 1‑й танковой армии Ганса Хубе.

Наступление началось через две недели после окончания битвы под Корсунь‑Шевченковским. Немцы не ожидали удара из выступа в районе Ровно и Луцка. Оборона была прорвана, и две советские танковые армии вырвались на оперативный простор. Вскоре за ними последовала еще одна – 1‑я танковая армия М. Е. Катукова. Немецкая 1‑я танковая армия была глубоко охвачена с флангов, ее прижимали к Днестру, на который уже вышли советские танки армии А. Г. Кравченко. К 25 марта кольцо окружения было полностью замкнуто под Каменец‑Подольским. В окружение попало почти 200 тысяч человек. Гитлер приказал отправить в этот район эсэсовский танковый корпус из Франции. Учитывая, что вскоре должна была начаться высадка союзников в Нормандии, это было более чем рискованное решение.

Ввод в бой свежего корпуса с 300 танками и прорыв армии Хубе на запад, навстречу танкам СС, стали неожиданностью для советского командования, которое было уверено, что немецкие войска постараются прорваться на юг. Немцам удалось вырваться из «котла», и полного разгрома 1‑й танковой армии не состоялось. Однако при прорыве они были вынуждены бросить тяжелую технику, в том числе танки «тигр» и «пантера». Так, зимой 1944 г. немецкие танковые войска, имевшие техническое превосходство, были побеждены советским командованием благодаря умелому маневру и отличному управлению подразделениями Красной армии.

Освобождение Западной Украины

После успехов зимнего и весеннего наступления советских войск немцы уверенно считали Украину направлением главного удара в летней кампании 1944 г. Группа армий «Северная Украина» была усилена танками и авиацией. Однако в июне удар Красной армии последовал там, где его не ждали, – в Белоруссии. Началась операция «Багратион». Советско‑германский фронт рухнул. На помощь группе армий «Центр» одна за другой были отправлены практически все немецкие танковые дивизии. Фронт на Украине ослаб, но, несмотря на изъятие из группы армий «Северная Украина» танковых соединений, немецкие командиры еще были уверены в своих силах. Генерал‑майор Фридрих Вильгельм фон Меллентин вспоминал: «Мы были совершенно уверены, что две наши танковые дивизии в случае атаки русских сумеют восстановить положение». Эти две танковые дивизии были выведены в тыл и подчинены 3‑му корпусу Брейта, который должен был парировать советские прорывы контрударами из глубины немецкой обороны.

Наступление 1‑го Украинского фронта на Львов началось 14 июля. Советские войска быстро прорвали фронт, и в прорыв были введены танковые армии. Согласно немецкому плану обороны, корпус Брейта, стоявший в резерве, должен был контратаковать движущиеся в колоннах русские танки. Однако летом 1944 г. в воздухе господствовала советская авиация. Летчики штурмовых и бомбардировочных соединений были направлены на ликвидацию неожиданно возникшей угрозы. Генерал‑майор фон Меллентин писал: «Но командир дивизии, к несчастью, решил уклониться от полученных указаний и для выигрыша времени начал движение по шоссе Золочев – Езерна, хотя генерал Бальк самым строжайшим образом запретил всякое передвижение войск по этой дороге. Результат нарушения приказа не замедлил сказаться. На марше 8‑я танковая дивизия, двигавшаяся длинными колоннами, была атакована русской авиацией и понесла огромные потери. Много танков и грузовиков сгорело; все надежды на контратаку рухнули». Контрудар вермахта был фактически сорван. Советские танковые армии устремились в глубину немецкой обороны. Наступление 1‑го Украинского фронта привело к окружению под Бродами немецкого 13‑го армейского корпуса, который был прижат к труднопроходимому лесисто‑болотистому району и отрезан от линий снабжения. В составе окруженного корпуса действовала 14‑я добровольческая гренадерская дивизия СС «Галиция» (по‑украински – «Галичина»).

Все попытки окруженных под Бродами немецких частей вырваться из «котла» были безуспешными. На них обрушился град ударов с воздуха. К 22 июля сопротивление немцев было сломлено, остатки окруженного корпуса были уничтожены или взяты в плен. Была разгромлена и дивизия «Галиция», которая не оказала никакого влияния на обстановку на фронте. Галицийские добровольцы стали безликим «пушечным мясом» – легкой и податливой целью для советской артиллерии и штурмовиков. Советские танковые армии мимо Бродовского «котла» устремились к Львову. Немцы успели выдвинуть резервы и организовать оборону. Первые атаки на город с востока были неудачными. 3‑я танковая армия П. А. Рыбалко начала обход города с севера, 4‑я танковая – с юга. Известие о том, что советские танки появились к западу от Львова, привело к панике в стане врага. Уверенность немецких солдат и командиров в том, что в случае окружения кто‑то обязательно придет им на помощь, с каждым днем таяла. Уже на седьмой день боев вокруг Львова немцы оставили главный город Западной Украины.

Довоенную границу Советского Союза на Украине части Красной армии пересекли едва ли не в маршевых колоннах, почти не вступая в боевое соприкосновение с немецкими войсками. Советские танковые армии устремились к Висле. В конце июля 1944 г. в Польше был захвачен Сандомирский плацдарм, которому суждено было стать стартовой позицией для броска в сердце Германии – на Одер в январе 45‑го.

ОСВОБОЖДЕНИЕ КРЫМА

Успехи Красной армии в южном секторе советско‑германского фронта привели к изоляции в Крыму румынских и немецких войск. Оборона Крыма облегчалась тем, что он был отделен от материка узкими перешейками. Ширина Перекопского перешейка составляла всего 14 километров. У Красной армии совершенно отсутствовали возможности для маневра при его прорыве. Штурм Перекопа в 1920 г. стал одной из легендарных страниц Гражданской войны. Весной 1944 г. немцы уже в течение пяти месяцев укрепляли свою оборону на Перекопе и в озерных дефиле на Сиваше. Пулеметные расчеты вермахта готовились расстреливать атакующую советскую пехоту, на позициях в лощинах стояли замаскированные гаубицы. Еще в феврале румынский маршал Антонеску потребовал от Гитлера немедленной эвакуации войск из Крыма. Однако фюрер возражал, полагая, что в случае оставления Крыма советские бомбардировщики смогут наносить удары по Румынии. Также потеря Крыма могла повлиять на позицию Турции, что угрожало прекращением поставок в Третий рейх хромовой руды. Жизненно важные для немецких войск поставки румынской нефти и турецкого хрома требовали удержания Крымского полуострова. Главнокомандующий Кригсмарине Карл Дениц убеждал фюрера, что в случае необходимости 17‑я армия будет эвакуирована из Крыма морем силами германского ВМФ. Обещание гросс‑адмирала сохраняло свою силу до тех пор, пока немецкие войска контролировали Одессу. Однако продолжение наступательных операций Красной армии в южном секторе советско‑германского фронта привело к потере группой армий «А» Одессы 10 апреля 1944 г. За десять дней до этого Эвальд фон Клейст, назначенный ответственным за череду отступлений, был отстранен от командования группой армий «А». Заменил Клейста на посту командующего группой армий генерал‑полковник Фердинанд Шернер. 7 апреля он посетил Крым, а затем бодро рапортовал фюреру, что «там все в порядке» и что оборону на полуострове «можно обеспечить еще длительное время».

8 апреля 1944 г. на Перекопе, Сиваше и под Керчью загремели залпы артиллерии – началось наступление Красной армии. В общем гуле артподготовки время от времени гремели оглушительные выстрелы мортир особой мощности. За артиллерией при поддержке огнеметных модификаций Т‑34 в атаку пошла пехота, вооруженная винтовками, автоматами и ручными пулеметами. Последним ударом по обороне противника стала высадка в тылу позиций вермахта на Перекопе советского десанта на резиновых лодках. Немецкая оборона Крыма стремительно рассыпалась. Командующий 17‑й армией генерал‑полковник Эрвин Густав Йенеке запросил штаб группы армий «Юг» об отходе, который был ему разрешен. Началось быстрое отступление немецких войск от Керчи и перешейков к Севастополю. Гитлер рассчитывал оборонять Севастополь так же долго, как Красная армия в 1942 г. Однако это было уже не первое решение фюрера, которое граничило с бессмысленным упрямством. Успех советского наступления привел к тому, что 21 апреля турецкое правительство заявило о прекращении поставок Третьему рейху хромовой руды. 2 августа Турция объявила о разрыве экономических и дипломатических отношений с Германией.

Эвакуация немецких и румынских войск из Крыма началась практически одновременно с советским наступлением. Наиболее опасным противником для германских транспортов на Черном море были крейсера и эсминцы советского флота. Однако после потопления немецкими пикировщиками лидера эскадренных миноносцев и двух эсминцев в октябре 1943 г. Сталин фактически запретил подвергать риску крупные корабли Черноморского флота. Решение об использовании крейсеров и эсминцев оставлялось за Ставкой Верховного главнокомандования. Подводные лодки Черноморского флота понесли тяжелые потери в 1941–1943 гг. Кроме того, они были уже сильно изношены. Поэтому задача не допустить эвакуации немецких и румынских войск из Крыма легла почти исключительно на морскую и сухопутную авиацию.

Пауза в боевых действиях позволила подтянуть к Севастополю тяжелые орудия, в том числе мортиры особой мощности. Вновь началась напряженная работа артиллерийских разведчиков по выявлению сложенных из камней и бревен вражеских огневых точек. Час настал 5 мая 1944 г. После полуторачасовой артиллерийской подготовки начался штурм Севастополя. Стойкость немецкой обороны в 1944‑м оказалась гораздо менее прочной, чем советской в 1942‑м, – она рассыпалась буквально за несколько дней, а в управлении немецкими войсками нарастал хаос. Так, командование Кригсмарине не было поставлено в известность, что северный берег Севастопольской бухты уже занят частями Красной армии. В результате корабли из Констанцы без опаски вошли в бухту в предрассветном тумане 9 мая. Советские артиллеристы стреляли по ним как на полигоне. Были потоплены буксир, лихтеры, два охотника за подводными лодками и несколько сторожевых катеров.

Энергичный командующий Черноморским флотом вице‑адмирал Ф. С. Октябрьский запросил Ставку Верховного главнокомандования об использовании хотя бы старых кораблей флота для атаки транспортов, быстроходных барж и паромов у Севастополя. Однако Москва запретила адмиралу рисковать даже тральщиками. Авиация по‑прежнему оставалась главным противником вражеской эвакуации. На тот момент ВВС Черноморского флота были лидером по использованию метода топмачтового бомбометания, введенного в конце 1943 г. Поздней ночью 10 мая 1944‑го к Севастополю прибыли новейшие немецкие теплоходы «Тотила» и «Тея» с охранением. Однако в Казачьей и Камышовой бухтах их напрасно ждали 9 тысяч солдат. Теплоходы встали в двух милях от берега и начали погрузку тех, кто в беспорядке отошел к юго‑западным причалам Херсонеса. Погрузка была в самом разгаре, когда в небе появились советские штурмовики. В «Тотилу» «топмачтовиками» были всажены сразу три 100‑килограммовые бомбы. Теплоход загорелся и начал тонуть. После еще одного удара «ильюшиных» он скрылся под водой вместе с несколькими сотнями солдат. Погрузка была сорвана. Второй транспорт, «Тея», стремительно снялся с якоря и на полном ходу устремился в открытое море. Корабль был загружен едва ли на треть. Вскоре несущийся на всех парах транспорт настигли советские штурмовики. После шести попаданий бомб‑«соток» «Тея» окутался дымом и потерял управление. Точку в его судьбе поставили шесть «Бостонов» А‑20. Две бомбы‑«сотки», попавшие в область ватерлинии, не оставили теплоходу никаких шансов на спасение. «Тея» унес на дно Черного моря около 1,5–2 тысяч солдат вермахта. Попытка немецкого командования одним рывком эвакуировать остатки 17‑й армии потерпела крах.

Командующий 17‑й армией генерал Карл Альмендингер в ночь на 11 мая эвакуировался торпедным катером в Констанцу, оставив за себя в Крыму командира 49‑го корпуса генерала артиллерии Вальтера Хартманна. Невыполненное командованием Кригсмарине обещание эвакуировать войска 11 мая привело к тому, что артиллеристами 17‑й армии были подорваны все орудия. Последние сутки они вели бой только стрелковым оружием. Разгром лишенных тяжелого вооружения немецких частей превратился в избиение. Развязка в этой драме наступила утром 12 мая на мысе Херсонес. Около 8 часов утра принявший на себя командование остатками 17‑й армии командир 73‑й дивизии генерал Беме капитулировал. Вместе с ним в плен попал командир 111‑й дивизии генерал Грюнер, а командира 336‑й дивизии генерала Хагеманна нашли среди убитых. Британский фронтовой корреспондент Александр Верт вспоминал: «Вид Херсонеса внушал ужас. Вся местность перед земляным валом и позади него была изрыта тысячами воронок от снарядов и выжжена огнем «катюш». Земля была сплошь усеяна тысячами немецких касок, винтовок, штыков и другим оружием и снаряжением <…> Почти все трупы были захоронены, но вода вокруг разрушенного маяка кишела трупами немцев и обломками плотов, которые покачивались на волнах, плескавшихся у оконечности мыса Херсонес». Немецкая 17‑я армия в Крыму пережила безусловный и очевидный разгром. С 10 апреля ее безвозвратные потери составили около 70 тысяч человек. Безвозвратные потери советских войск при освобождении Крыма составили 18 тысяч бойцов и командиров Красной армии. По соотношению потерь это была одна из самых результативных операций советских вооруженных сил в Великой Отечественной войне. Для вермахта на Восточном фронте начиналась череда оглушительных поражений.

ОСВОБОЖДЕНИЕ ЮГО‑ВОСТОЧНОЙ И ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЕВРОПЫ

Примыкавший к Черному морю южный фланг советско‑германского фронта мог бы стать второстепенным «медвежьим углом», каким было Заполярье, если бы не экономическое значение этого направления. Румынская нефть питала промышленность и военную машину Третьего рейха. Потеря этой нефти была бы для Гитлера невосполнимой утратой. Не случайно фюрер всегда очень нервно реагировал на любые угрозы румынским нефтепромыслам. После зимних сражений за Украину советско‑германский фронт стабилизировался в Бессарабии на Днестре и в Румынии под городом Яссы. На одном из совещаний румынский главнокомандующий Йон Антонеску предложил Гитлеру отойти на линию Галац, Фокшаны, гребень Карпат. Фронт по Карпатам и низовьям Дуная обладал большей устойчивостью, чем позиции на Днестре. Горы и одна из великих рек Европы были мощными естественными препятствиями. Их разделяло узкое 80‑километровое «окно» танкодоступной местности в долине реки Серет, которое получило наименование Фокшанские «ворота». Здесь по приказу Антонеску с 1942 г. строилось полторы тысячи бетонных ДОТов. Ценой сдачи территории Румыния могла быть превращена в неприступную крепость. Тем не менее Гитлер отклонил разумное предложение своего союзника об отходе. Впрочем, фюрер дал понять, что допускает такой маневр в случае необходимости.

Ясско‑Кишиневская операция

В конце лета 1944 г. фронт румынских и немецких войск изгибался дугой по Днестру. Оборону здесь держала воссозданная после поражения под Сталинградом 6‑я армия. Шестой порядковый номер был определенно несчастливым для немцев, но они упорно назначали его вновь создаваемым армиям. С одной стороны, немецкие военачальники, вероятно, не желали примириться со сталинградской катастрофой, а с другой – пытались реанимировать дух успехов времен «блицкригов». Тогда 6‑я армия шагала по полям Франции, захватила Киев и Харьков. Теперь она защищала нефтепромыслы Румынии. По иронии судьбы, на ее флангах, как и под Сталинградом, стояли все те же 3‑я и 4‑я румынские армии. Это и решило исход сражения. Советским командованием была задумана классическая операция на окружение – 2‑й Украинский фронт Р. Я. Малиновского и 3‑й Украинский фронт Ф. В. Толбухина должны были ударить по сходящимся направлениям, разгромить и окружить немецкие войска на Днестре. 6‑я танковая армия А. Г. Кравченко была подчинена 2‑му Украинскому фронту. С весны 44‑го она не участвовала в боях, была пополнена и теперь насчитывала более 400 танков и самоходно‑артиллерийских установок. Эта единственная танковая армия в южном секторе советско‑германского фронта должна была обеспечить прорыв Красной армии к румынской нефти и дальше в Венгрию и Австрию. Другие советские танковые армии были уже нацелены на «логово фашистского зверя» – Германию.

Одной из главных задач стало обеспечение скрытности подготовки операции. Если бы немцы раскрыли замысел советского командования, то они могли бы отойти к Фокшанским «воротам» и превратить сражение в позиционную бойню. Благодаря накопленному Красной армией опыту маскировка грядущего наступления была настолько искусной, что немецкие разведчики интерпретировали движение транспорта как переброску войск в Белоруссию или на Украину. Немцы ожидали на Днестре лишь атаки местного значения. В середине августа командующий 6‑й армией генерал Максимилиан Фреттер‑Пико докладывал в Берлин: «Ничего особенного, повсюду тишина». За день до начала советского наступления он написал: «Возможно, что‑то заварится на нашем правом фланге».

Наступательная операция, которая позднее получила наименование Ясско‑Кишиневской, началась 20 августа 1944 г. Немецкий бригадный генерал Вильгельм Виллемер вспоминал: «Дивизионный командный пункт на высоте западнее Карнатени находился под огнем русской тяжелой артиллерии. Картина, открывавшаяся оттуда, была ужасной. Вся долина Днестра <…> была окутана сплошным облаком дыма. Солнце, светившее с ясного голубого летнего неба, казалось, погасло». Сопротивление румынских частей, если таковое и возникало, было быстро подавлено. Однако поначалу советское наступление было недооценено. Немцы все еще считали его атакой местного значения. В одной из пехотных дивизий 6‑й армии на второй день битвы даже состоялся запланированный спортивный праздник. Хотя «спортсмены» и слышали отдаленную канонаду, но еще не знали реальных масштабов надвигающейся катастрофы. Только на третий день боев 6‑я армия получила приказ на отход. Отступление, начавшееся организованно, быстро превратилось в беспорядочное бегство. Картина была типичной для сражений заключительного периода Великой Отечественной войны. Колонны немецкой пехоты спешно отступали, а с воздуха их постоянно утюжили штурмовики Ил‑2.

Дорогу на запад войскам 6‑й армии преграждала река Прут. Немцы изо всех сил стремились пробиться к переправам на этой реке. Однако для пехотных частей бег наперегонки с советскими танками был заранее обречен на провал. К узлу дорог Хуши на Пруте отходящие с востока немецкие подразделения вышли одновременно с танками 6‑й гвардейской танковой армии А. Г. Кравченко. «Тридцатьчетверки» на полном ходу врезались в обозные колонны, гусеницами вминали в пыльную румынскую землю орудия, повозки, машины. Вслед за танками на Прут подошли пехотные части и заняли оборону фронтом на восток. Немцы лихорадочно искали новые пути отхода, но на следующий день сражающиеся на Пруте солдаты увидели взвившуюся в небо белую ракету. Советские пехотинцы встретили ее дружным «Ура!» – ракета означала, что с юга подошли подвижные части 3‑го Украинского фронта Ф. В. Толбухина. Войска двух фронтов Красной армии соединились, и немецкая 6‑я армия была окружена. Остатки немецких и румынских частей откатывались за реку Серет. Бойцы Красной армии, воодушевленные победой, ерничали: «Русские на Прут, румыны – на Серят».

На четвертый день сражения на Днестре и Пруте обескураживающие для немцев известия пришли из румынской столицы – Бухареста. Румынский кондуктор (аналог фюрера или дуче) маршал Ион Антонеску был вызван молодым королем Михаем I во дворец. Король потребовал немедленно заключить перемирие с Советским Союзом. Антонеску отказался, призывая сражаться на Серете вместе с немцами. Однако череда военных катастроф, которые пережила румынская армия в союзе с Третьим рейхом, настроила румынское общество против войны. Молодой король проявил неожиданную решительность. Маршал был тотчас же арестован, а в стране было образовано новое правительство. На следующий день оно объявило о выходе Румынии из войны. Советский народный комиссар иностранных дел В. М. Молотов сразу же выступил с заявлением, что СССР не имеет намерения приобрести какую‑либо часть румынской территории или ущемить независимость Румынии. Более того, было объявлено, что румынские войска не будут разоружаться Красной армией, если повернут оружие против немецких войск. На третий день после ареста Антонеску румынская армия начала боевые действия против вермахта.

Однако немецкие войска в Румынии еще не потеряли боеспособность. Германское Верховное командование сразу же начало предпринимать срочные меры для захвата власти в Румынии. Для этого на Бухарест были даже развернуты зенитные части, оборонявшие нефтепромыслы в Плоешти. Если бы немцам удалось удержать Фокшанские «ворота» и занять там оборону, они вполне могли восстановить режим Антонеску военной силой. 6‑й гвардейской танковой армии А. Г. Кравченко была поставлена задача прорваться к Фокшанским «воротам» и не дать противнику закрепиться на этом рубеже. Стремительным броском танкисты вышли к Фокшанам и быстро пробились через построенные в «воротах» укрепления, которые просто не успели занять достаточными силами. Надежда немцев закрепиться в Румынии рухнула. Однако почивать на лаврах было некогда. Танковая армия Кравченко устремилась дальше в глубь Румынии к нефтяным месторождениям Плоешти. В 60 километрах от них находилась румынская столица. Кравченко поручили деликатную миссию: выйти и к нефтепромыслам, и к Бухаресту. Советская танковая армия могла стать надежной опорой короля Михая I в борьбе с рвущимися к его столице немецкими войсками.

К Плоешти советские танкисты вышли через три дня после прорыва у Фокшан. Западные союзники неоднократно бомбили Плоешти, но точку в работе на Гитлера румынских нефтепромыслов и нефтеперерабатывающих заводов поставили танки генерал‑лейтенанта А. Г. Кравченко. С военно‑экономической точки зрения это был сильный удар по Германии.

На следующий день после захвата Плоешти 6‑я танковая армия вышла к Бухаресту. Планы немцев по свержению нового румынского правительства рухнули. Теперь у них оставался только один выход: отступление через Карпаты в Венгрию. Венгрия оказалась самым верным союзником Третьего рейха, продолжив сражаться до 12 апреля 1945 г.

Когда советские танки уже вошли на улицы Бухареста, окруженная 6‑я армия еще продолжала сопротивление. После нескольких безуспешных попыток прорыва в начале сентября 1944 г. она была окончательно разгромлена. Если для разгрома 6‑й армии Фридриха Паулюса в Сталинграде потребовалось два месяца, то 6‑я армия Фреттер‑Пико в Румынии была разбита всего за две недели.

Сражение за Будапешт

После потери румынской нефти Гитлер судорожно цеплялся за нефтяные месторождения своего последнего союзника – Венгрии. Советские танковые и стрелковые части, несмотря на распутицу, медленно, но верно продвигались к венгерской столице – Будапешту. Для противодействия наступлению Красной армии под Будапешт одна за другой направлялись немецкие танковые дивизии. Здесь же оказался 3‑й танковый корпус генерала Германа Брейта, пополненный после поражения под Львовом. В составе 2‑го Украинского фронта в Венгрии наступала 6‑я гвардейская танковая армия А. Г. Кравченко. Атаковать Будапешт в лоб силами танковой армии было нецелесообразно, да и на узких улицах города возникали сложности с маневрированием, поэтому танковую армию направили в обход – по правому берегу Дуная. Удар армии Кравченко привел к распылению сил немецких танковых войск. Их «панцеры» были сосредоточены к югу от Будапешта, а мотопехота – к северу от венгерской столицы. Брейт был вынужден использовать танки вопреки всем правилам и канонам военного искусства. Танковые «бронегруппы» были полезны в наступлении, однако они ни на что не годились в обороне. Это позволило соседнему 3‑му Украинскому фронту форсировать Дунай и обойти Будапешт с юга. Окружение венгерской столицы состоялось на Рождество 1944 г.

Будапешт уверенно вписывался в последовательно отстаивавшуюся Гитлером концепцию «фестунгов» – «крепостей», которые занимали узлы коммуникаций и препятствовали дальнейшему развитию операции на данном театре военных действий. Снабжение гарнизона по воздуху позволяло сохранять его боеспособность довольно долгое время. Бросок 3‑го Украинского фронта через Дунай к югу от Будапешта существенно изменил обстановку на подступах к городу. Следующий шаг советского командования был очевиден: выход в тыл защитникам венгерской столицы через линию Маргариты. Немецкая разведка развеивала последние иллюзии командующих. Отдел «Армии Востока» («Fremde Heere Ost») докладывал о готовящемся советском наступлении еще 12 декабря 1944 г. Противостоящую войскам Толбухина оборону никак нельзя была назвать устойчивой. 100‑километровая линия Маргариты оборонялась немецкими и венгерскими соединениями общей «боевой численностью» около 7 тысяч 800 человек. Наиболее многочисленными среди них были 271‑я и народно‑гренадерская дивизии и венгерская 23‑я резервная дивизия (3 тысячи человек), немецкая 153‑я учебная дивизия. 14 декабря командующий немецкой 6‑й армией Фреттер‑Пико докладывал, что 36‑километровый фронт линии Маргариты, пролегающий между озером Веленце и Будапештом, может быть сокрушен любым сколь‑нибудь сильным ударом Красной армии, поскольку его обороняло всего лишь около двух тысяч человек в расчете на «боевую численность».

Будучи верны своей активной стратегии, немцы решили ликвидировать угрозу Будапешту с юга контрударом между озерами Веленце и Балатон. Следуя указаниям Гитлера, германское Верховное командование подготовило операцию с кодовым наименованием «Поздняя жатва» («Spaetlese»). Для ее проведения были собраны немецкие 3, 6 и 8‑я танковые дивизии (около 400 единиц бронетехники и 40 тысяч человек). В контрнаступлении также должна была принять участие венгерская парашютная дивизия «Сент Ласло» («Szent Laszlo»). Несколько раз наступление откладывалось из‑за плохой погоды, нехватки топлива и боеприпасов. Сначала дата начала контрнаступления сместилась на 20 декабря, затем на 22 декабря.

Неожиданно в немецкие планы вмешались успешные действия 2‑го Украинского фронта к северу от Будапешта. Это заставило изъять часть сил из ударной группировки, подготовленной к операции «Поздняя жатва». Причем это было сделано в весьма своеобразной манере. Тогдашний командующий группой армий «Юг» Ганс Фриснер писал в своих мемуарах: «Главное командование сухопутных войск отдало приказ ввести в сражение против 6‑й гвардейской танковой армии кроме уже действовавшей там 8‑й танковой дивизии также 3‑ю и 6‑ю танковые дивизии, изъяв у них предварительно все танковые части. Обе эти дивизии следовало перебросить через Комарно в район восточнее реки Грон, и оттуда они должны были вместе с находившейся там 8‑й танковой дивизией начать наступление на Ипольсег с задачей закрыть проход в горном дефиле и установить связь с правым флангом 8‑й армии. 3‑я и 6‑я танковые дивизии должны были оставить все свои танки, самоходную артиллерию и бронетранспортеры в качестве ударного резерва в районе Секешфехервара. Пожалуй, впервые в этой войне, столь обильной примерами самого разнообразного использования танковых войск, мотопехота двух танковых дивизий (все протесты на этот счет оказались безуспешными) была преднамеренно оторвана от своих танков. И это было сделано по личному приказу такого знатока танковой войны, как Гудериан! Это мероприятие, противоречащее всем элементарным принципам боевого применения танковых войск, вызвало величайшее удивление во всех инстанциях группы армий, которые должны были участвовать в его осуществлении».

Это решение не ускользнуло от внимания советской разведки, и в текущих донесениях прямо указывается об использовании главных сил 3‑й и 6‑й танковых дивизий против 2‑го Украинского фронта, а танковых частей – против 3‑го Украинского фронта. Строго говоря, Фриснер несколько преувеличивает и искажает принятое Верховным командованием решение. Были оставлены не просто танки, а танковые боевые группы трех дивизий (точнее будет даже сказать, «бронегруппы»). В них вошли танковые полки, батальоны мотопехоты на БТРах (по одному из каждой дивизии) и артиллерийские дивизионы на самоходных орудиях из состава артиллерийских полков танковых дивизий. Формирование бронегрупп началось с момента появления в германских танковых войсках САУ в артполках и батальонов мотопехоты на БТРах. Во‑первых, такие боевые группы могли свободно передвигаться по пересеченной местности, будучи полностью оснащены гусеничной и полугусеничной техникой. Во‑вторых, вся техника такой боевой группы была бронирована. Пехота была укрыта от налетов артиллерии броней БТРов, артиллерия – броней самоходок «Хуммель» и «Веспе». Это делало бронегруппы устойчивей к заградительному огню артиллерии и контрбатарейной борьбе. Главным недостатком бронегрупп была небольшая численность (всего батальон пехоты), лишь в некоторой степени компенсировавшаяся высокими боевыми качествами. Чаще всего бронегруппы выделялись для решения наиболее трудных и глубоких задач в рамках общего наступления танковой дивизии.

В сущности, Гудериан оставил для «Поздней жатвы» элитные боевые группы с повышенными ударными возможностями. Также в состав бронегруппы вошли танковые батальоны на «пантерах», изъятые из состава 26‑й танковой дивизии и учебной танковой дивизии. 21 декабря, уже после начала советского наступления, бронегруппы были объединены под командованием генерал‑майора Гюнтера фон Папе. Фон Папе командовал танковым корпусом «Фельдхернхалле» («Panzerkorps Feldherrnhalle») в Будапеште, но его штаб был спешно переброшен на западный берег Дуная и принял командование тремя бронегруппами и остатками 271‑й пехотной дивизии. Всего группа фон Папе насчитывала около 300–350 танков и немногочисленную пехоту.

Если находившиеся не в лучшем положении немцы готовились к наступлению, то 3‑му Украинскому фронту сам бог велел не останавливаться на достигнутом. Ставкой Верховного главнокомандования войскам 3‑го Украинского фронта была поставлена задача – прорвать оборону противника юго‑западнее Будапешта. Далее следовало нанести удар из района оз. Веленце в направлении Бичке с выходом основных сил фронта к Дунаю на участке от Эстергома до Несмея. Тем самым оборонявшимся в районе Будапешта немецким и венгерским войскам отрезались пути отхода на запад, и город должен был пасть к ногам советских войск как спелый плод.

Наступление началось 20 декабря 1944 г. Первой в 11.15 утра после часовой артподготовки перешла в наступление 4‑я гвардейская армия, за ней последовала 46‑я армия. Уже в первый час боя была полностью очищена от противника первая траншея. К 14.00 наступающие овладели второй и третьей линиями траншей. К концу дня продвижение составило 4–6 километров. На второй день наступления последовал контрудар по наступающим частям 46‑й армии. В результате контратаки немцам удалось создать угрозу тылу пробивающегося вперед 10‑го гвардейского стрелкового корпуса. Однако остановить советское наступление им не удалось. Шоссе севернее озера Веленце было перекрыто противотанковой артиллерией, и развить первоначальный успех контратакующим немецким танкам не удалось. Тем не менее наличие в полосе советского наступления достаточно большого количества танков противника (пусть и без пехоты) сдерживало наступление обеих армий. 21 декабря 4‑я гвардейская армия начала штурм Секешфехервара. Штурм города шел в целом успешно, но быстрого успеха не обещал. 7‑й мехкорпус, который должен был ударить в обход Секешфехервара, не смог оторваться от пехоты и двигался в ее боевых порядках.

22 декабря немецким командованием была предпринята отчаянная попытка остановить продвижение советских войск контрударом массы танков группы фон Папе. Опершись на рубеж озера Веленце как на непреодолимую естественную преграду, немцы нанесли удары во фланг наступающим частям 46‑й армии. Однако выпады бронегрупп не смогли остановить продвижение советских войск. Немецкие бронегруппы контратаковали, а их встречал огонь противотанковой артиллерии и танков 18‑го танкового корпуса. Разгорелись тяжелые танковые бои. Потери при этом были сравнительно невелики. Пострадавшая в наибольшей степени 170‑я танковая бригада 18‑го танкового корпуса потеряла 22 декабря 9 Т‑34 сгоревшими и 4 подбитыми. Свой первоначальный успех с перехватом проходящего мимо озера Веленце шоссе бронегруппам закрепить не удалось. В отчете, подготовленном по итогам боев штабом 46‑й армии, отмечается: «День 22.12.1944 г. являлся решающим днем в боях по прорыву линии Маргариты». В условиях сложной и быстро меняющейся обстановки войска сумели, не прекращая стремительного наступления на главном направлении, частью сил ликвидировать крупную группировку танков противника, прорвавшихся и угрожавших нашим наступающим войскам во фланг и тыл.

После отражения контрудара группы фон Папе попытки немцев сдержать советское наступление в обороне были безуспешными. Фриснер писал: «Вот теперь и сказалось то, что танки 3‑й и 6‑й танковых дивизий были предумышленно оторваны от своей пехоты, направленной к Ипольсегу. Ее не оказалось в решающий момент, когда нужно было закрепить тактические успехи своих танков и закрыть бреши в линии фронта. Не в пример нам, противник понял, что в плохую погоду и на труднопроходимой местности в озерных дефиле гораздо лучше использовать пехоту. Может быть, он даже заметил отвод наших танковых дивизий на север. Оставшиеся же здесь танковые полки почти ничего не смогли сделать против масс русской пехоты, хотя и причинили ей чувствительные потери. Советская пехота буквально текла мимо наших групп танков, мощными потоками обвиваясь вокруг них. И танки, как правило, оказывались полностью отрезанными от своих основных сил и источников снабжения».

Верно уловив суть происходившего, Фриснер ошибается в принадлежности «мощных потоков». Это была не только и не столько пехота, но и танки с мотопехотой. Важный узел дорог Бичке был взят 24 декабря за счет обхода с запада 170‑й танковой бригадой. Не ожидавшие удара с тыла немцы поспешно откатились на север и северо‑восток, бросая технику. Было захвачено 108 и уничтожено почти 200 автомашин, взято в плен 646 солдат и офицеров противника.

Далее 18‑й танковый корпус продвигался, почти не встречая сопротивления противника и практически без потерь. После пятичасового боя в 13.00 части корпуса заняли Эстергом и тем самым замкнули кольцо окружения вокруг Будапешта.

Вскоре после захвата Эстергома на захваченный 18‑м корпусом рубеж вышла пехота. Теперь его задачей стало образование внешнего фронта окружения как можно дальше от Будапешта. Оставив одну бригаду в Эстергоме на случай попытки немецко‑венгерских войск прорваться из Будапешта, корпус двинулся вдоль Дуная на запад.

К 27 декабря 1944 г. кольцо окружения вокруг Будапешта окончательно сомкнулось. Были окружены 8‑я и 22‑я кавалерийские дивизии СС, 13‑я танковая дивизия, дивизия СА «Фельдхернхалле», часть 271‑й народно‑гренадерской дивизии, 10‑я венгерская пехотная дивизия, 12‑я венгерская резервная дивизия, венгерская танковая дивизия, часть 1‑й венгерской гусарской дивизии и ряд отдельных батальонов и дивизионов, в том числе венгерские добровольческие формирования. Относительно численности окруженных войск противника в советских источниках приводились противоречивые данные. Окончательная цифра достигла 180 тысяч человек. Ее можно интерпретировать как численность первоначально окруженных частей противника в 100 тысяч человек вместе с предполагавшейся советским командованием мобилизацией в городе еще 80 тысяч человек. Однако венгерское население относилось к продолжению войны без особого энтузиазма, и массового вступления в ряды защитников Будапешта все же не было. Например, добровольческий батальон «Ваннай» насчитывал всего около 1000 человек, университетские штурмовые батальоны также около 1000 человек каждый. Более того, часть военнослужащих окруженных венгерских частей прямо или косвенно уклонялись от боевых действий.

Точный подсчет защитников Будапешта затрудняется тем, что защитники города представляли собой конгломерат различных частей. Как это часто бывает в ходе окружений, оборонявшие Будапешт соединения были разорваны между городом и внешним кольцом окружения. Так, из четырех танко‑гренадерских батальонов дивизии «Фельдхернхалле» один остался вне города. Та же ситуация наблюдалась в 13‑й танковой дивизии – один танко‑гренадерский батальон, противотанковый дивизион и ряд тыловых частей оказались вне «котла». Особенно печальные последствия имело для обеих немецких дивизий отсутствие санитарных подразделений, оказавшихся вне окружения.

Общая численность венгерских частей и соединений, полиции и добровольческих формирований, окруженных в Будапеште, составляла 55 100 человек. Немецкие части и соединения насчитывали 42 тысячи 600 человек, включая примерно полторы тысячи больных и раненых в будапештских госпиталях.

Окружение Будапешта заставило Гитлера произвести кадровые перестановки. Новым командующим вновь воссозданной 6‑й армией стал Герман Бальк, для которого это назначение было понижением, поскольку в последние месяцы 1944 г. он командовал группой армий, воевавших против союзников на Западном фронте. Теперь фюрер поставил перед Бальком задачу деблокировать окруженные в Будапеште войска. Присвоение 6‑й армии наименования «армейская группа» лишь несколько сглаживало новому командующему горькую пилюлю отстранения от руководства группой армий. У воевавшего большую часть войны на Восточном фронте Балька карьера на Западном попросту не сложилась. Сам он впоследствии охарактеризовал свои отношения с главнокомандующим германских войск на Западе Гердом фон Рундштедтом как «натянутые». Возвращение на Восточный фронт было для Балька шансом реабилитировать себя как военачальника. Тем более что Герман Брейт постепенно отходил на второй план, ему так и суждено было остаться вечным командиром танкового корпуса. Когда‑то Бальк был точно таким же командиром корпуса, однако теперь командовал армейской группой.

Как это часто бывает, за принятым под влиянием минутного порыва решением одних лиц следует долгий и кропотливый труд других. Импульсивное решение Гитлера нанести деблокирующий удар последовало 24 декабря 1944 г., за день до того, как вокруг Будапешта замкнулось кольцо окружения. Уже несколько дней спустя завертелись колесики германской военной машины, вовлекавшие в свой бег тысячи и десятки тысяч людей. В Венгрию были направлены последние резервы Третьего рейха на Восточном фронте. Из‑под Варшавы на юг был переброшен 4‑й танковый корпус СС. Также под Будапешт отправились 96‑я и 711‑я пехотные дивизии. Начальник Генерального штаба генерал‑полковник Гейнц Гудериан протестовал против этого решения, но фюрер был непреклонен.

В соответствии с неписаными традициями ведения войны, окруженному гарнизону Будапешта, насчитывавшему в общей сложности 188 тысяч человек под командованием оберстгруппенфюрера СС и генерала войск СС Карла Пфеффер‑Вильденбруха, было предложено сдаться. Осажденным было сообщено о прибытии парламентеров через звуковещательные установки в ночь на 29 декабря 1944 г. Однако вместо рутинного обмена стандартными фразами последовала кровавая драма.

Группу парламентеров 2‑го Украинского фронта возглавлял инструктор политотдела 317‑й стрелковой дивизии капитан Миклош (Николай) Штейнмец, венгр по происхождению. Его сопровождали переводчик и шофер. Примерно за час до выезда парламентеров советскими войсками был прекращен огонь, на фронте воцарилась непривычная тишина. В 10 часов 55 минут 29 декабря легковая машина с высоко поднятым белым флагом выехала в направлении немецких позиций. Когда до них оставалось около 100 метров, по машине был открыт огонь из пулеметов и 88‑миллиметрового орудия. От прямого попадания автомобиль вспыхнул, шофер сгорел вместе с ним. Выброшенный из машины Штейнмец был добит пулеметной очередью, и только контуженному и раненому переводчику удалось спастись. Прерванная расстрелом парламентеров тишина сменилась ожесточенной перестрелкой. Тело Штейнмеца в ночь на 30 декабря было вынесено разведчиками с поля боя и доставлено в штаб 18‑го гвардейского стрелкового корпуса. При вскрытии тела парламентера из него были извлечены немецкие пули.

Второй группе парламентеров повезло больше. Ее возглавлял капитан И. А. Остапенко, и она должна была пересечь фронт в Буде, на западном берегу Дуная, в полосе 3‑го Украинского фронта. Парламентеров также поначалу встретили огнем, им пришлось укрыться. Однако в итоге белый флаг произвел впечатление, и они пешком пересекли линию фронта. За гребнем ближайшей высоты их встретила легковая автомашина. Парламентерам завязали глаза и отвезли на командный пункт 8‑й кавалерийской дивизии СС. Остапенко предъявил пакет с ультиматумом старшему по званию офицеру на командном пункте. Тот не стал брать его и сразу же связался по телефону с Пфеффер‑Вильденбрухом. После довольно долгой беседы офицер вернулся и объявил советским парламентерам, что пакет немцы брать не будут. Возвращение происходило по той же схеме, с завязанными глазами. Но по дороге к нейтральной полосе началась стрельба, и Остапенко был убит. Было это убийство намеренным или случайным – не ясно. Два других члена группы парламентеров, Орлов и Горбатюк, благополучно вернулись к своим.

Последней, третьей, группой парламентеров стали двое пленных немцев по фамилиям Губер и Луиш. О них также было сообщено через громкоговоритель. Немцы с пакетом около 13 часов 20 минут пересекли с белым флагом линию фронта на подступах к Буде. По имеющимся на данный момент сведениям, они были вывезены на самолете в Вену. 31 декабря о произошедшей трагедии было сообщено Совинформбюро: «История современных войн не знает подобных преступлений. С незапамятных времен парламентеры пользовались правом неприкосновенности. Это право освящено традициями. Оно записано и в Гаагской конвенции 1907 г. «О законах и обычаях сухопутной войны». Гитлеровские изверги еще раз показали всему миру, что для них закон не писан. Они нагло попирали все конференции и договоры, подписанные Германией». Сообщение Совинформбюро вызвало определенный резонанс в Германии. По приказу Верховного командования было проведено расследование, не приведшее, впрочем, к каким‑либо определенным результатам. Пфеффер‑Вильденбрух вообще отрицал прибытие советских парламентеров, сообщив лишь о присланных пленных немцах (почему‑то четырех). По существующей ныне немецко‑венгерской версии событий автомобиль со Штейнмецем подорвался на мине, а Остапенко погиб в результате стихийно вспыхнувшей перестрелки на переднем крае. Разительное различие между передачей ультиматума в Сталинград и Будапешт вызвано изменениями в составе немецких войск. Армия Паулюса состояла из старых, проверенных соединений. Эсэсовские соединения в Будапеште набирались с бору по сосенке и были практически лишены традиций старой германской армии. Так или иначе, осада окруженного города началась с неприятного инцидента, расширившего пропасть ненависти и недоверия. Последующие сражения за города‑крепости в 1945 г. проходили уже без формальностей.

Одной из особенностей боев за Будапешт стало более чем скромное использование в штурме города бронетехники. Если в Берлине танки и самоходно‑артиллерийские установки будут едва ли не главной ударной силой наступающих (в город войдут целиком три танковые армии), то венгерскую столицу штурмовали в основном силами пехоты, саперов и артиллерии. Однако танки, несмотря на их ведущую роль во многих сражениях Второй мировой войны, были лишь одним из средств борьбы. Помимо пехоты город штурмовали артиллерия, саперы и «химики». Основной «музыкой» штурма стали не лязг гусениц и отрывистые выстрелы танковых пушек, а взрывы снарядов артиллерии и подрывных зарядов саперных частей. Основной тактикой действий артиллерии была стрельба прямой наводкой. Таким способом использовалось до 80 % участвующих в бою орудий.

Однако первой скрипкой в концерте штурма Будапешта стало шипение вырывающихся из огнеметов струй пламени. При незначительном числе танков штурмующие венгерскую столицу соединения 2‑го Украинского фронта располагали весьма внушительным количеством огнеметов. На 6 января 1945 г. 30‑й стрелковый корпус поддерживался армейским батальоном ранцевых огнеметов и 173‑й отдельной ротой, вооруженной огнеметами РОКС, насчитывавшей в сумме около полутора сотен огнеметов. 18‑му гвардейскому стрелковому корпусу был придан 39‑й отдельный батальон «роксистов». Интересно, что в одном из боев огнемет был противопоставлен вражескому танку. Курсировавший по одной из улиц Будапешта «панцер» стал жертвой огнеметчика, который через разрушенный дом пробрался на улицу, по которой двигался танк. Там он затаился в засаде и, когда танк проезжал мимо, поджег его длинной струей. Такой случай, конечно же, не был типичным для боев за Будапешт. Куда чаще огнеметчики содействовали штурмовым группам при захвате зданий. Саперы проламывали стены взрывчаткой, к образовавшимся брешам сразу же подбегали огнеметчики и пускали внутрь здания фонтан огня. Такая же тактика применялась для выкуривания противника из подвалов. На полу первого этажа подрывались заряды взрывчатки, а затем через проломы заливали подвал из огнеметов.

Вечером 17 января Пфеффер‑Вильденбрух получил разрешение эвакуировать Пешт. Отступление к мостам через Дунай превратилось в настоящее светопреставление. На тот момент оставались неразрушенными два моста: цепной мост и мост Эржбеты (Елизаветы). Они были сильно повреждены артиллерией и бомбами, но пока еще стояли. Один из участников тех событий, квартирмейстер 1‑й танковой дивизии подполковник Алайош Вайда, вспоминал: «Повсеместный хаос. Сумятица растет, когда мы проходим по тесной улице мимо горящего дворца. Никто не понимает, где он находится. Толпа людей просто тащит за собой. Никто не видит цели. Все просто двигаются. От горящих домов исходит нестерпимый жар. Между людьми и машинами рушатся обгоревшие обломки домов и оконные рамы. Перед нами немецкая моторизованная жандармерия безуспешно пытается навести порядок. Каждые 10–20 метров оказываюсь в заторе. То тут, то там раздаются разрывы прилетающих мин. Среди этого ужасного грохота слышны автоматные очереди. Никто не знает, кто ведет стрельбу и по кому. Иногда кого‑то калечит упавшим куском стены. Раздаются жуткие крики и стоны. Просто чудо, что мы достигаем площади перед цепным мостом. Там начинается форменный фейерверк. Ночью было светло как днем… В мосту зияют огромные дыры, сквозь которые видна вода. В одной из этих дыр застрявший немецкий военный автомобиль, торчащий вверх. Его пассажиры, скорее всего, мертвы. В другом месте стоит развороченный прямым попаданием грузовик, мы вынуждены его объезжать. Повсюду валяются трупы, через некоторые из них уже переехали по нескольку раз».

Штурм Буды был начат войсками 46‑й армии 3‑го Украинского фронта в конце декабря 1944 г. В старой части города было большое количество каменных и железных оград вокруг зданий. Ограды держались под обстрелом из соседних домов. Их преодоление было возможно только после их подрыва саперами или разрушения артиллерией. Подрыв производился ночью под прикрытием темноты или же днем под прикрытием дымов или же огня соседних подразделений.

Переломным моментом стало 11 февраля, когда советские войска отсекли от основной немецкой группировки ее южную часть. Пфеффер‑Вильденбрух решил идти на прорыв. Он сообщил по радио о своих намерениях в штаб группы армий «Юг» только в самый последний момент, в 17 часов 50 минут 11 февраля. После этого связисты уничтожили всю аппаратуру. Пфеффер‑Вильденбрух боялся, что ему откажут в отступлении, и хотел, чтобы ничто уже не могло помешать его операции. Для прорыва было собрано не более 10–12 единиц бронетехники. План сохранялся в глубокой тайне. Дивизионные командиры были поставлены в известность в 14.00, полковые – в 16.00, а нижестоящие офицеры – после 18.00. Венгерские командиры были проинформированы в последний момент, поскольку немецкое командование опасалось утечки сведений через них. По словам захваченных позднее Красной армией пленных, в 18 часов всем частям был отдан приказ подготовиться к маршу и взорвать все ненужное для него. Сконцентрировав силы на узком участке в северной части центра города, в 20 часов остатки 9‑го горного корпуса СС начали прорыв.

Прорвав фронт 180‑й стрелковой дивизии, окруженцы начали уходить в западном и северо‑западном направлениях. Алайош Вайда вспоминал: «То, что я там увидел, не умещалось в моей голове. Площадь была освещена бесконечным количеством разрывов и выстрелов, прожекторов и ракет. Казалось, настал день. Трассирующие пули летали со всех сторон. Гранаты взрывались то тут, то там. Не будет преувеличением, если я скажу, что мне пришлось пробираться по горам трупов». Против прорывающихся из Будапешта групп были развернуты 2‑й гвардейский механизированный корпус и 5‑й гвардейский кавалерийский корпус. К 15 февраля основная масса вырвавшихся из города частей была уничтожена или захвачена в плен. Из примерно 28 тысяч солдат и офицеров, пытавшихся вырваться из окружения, к своим вышло всего около 800 человек. Пфеффер‑Вильденбрух, прорывавшийся со своим штабом особым маршрутом по так называемой Чертовой канаве, прорвался из города, но после этого его группа была окружена. Причем противником этой группы штаба корпуса были даже не армейские части, а батальон 134‑го погранполка НКВД, несший службу по охране тыла 46‑й армии 3‑го Украинского фронта. После четырехчасового боя с пограничниками немцы засели в нескольких домах и начались переговоры о сдаче. Через местного жителя, выполнившего миссию парламентера, окруженным было предложено сдаться. Командование группы согласилось на капитуляцию, но ее должен был принимать советский офицер в звании не ниже майора. Поскольку в батальоне НКВД майоров не было, пришлось разыскать офицера в этом звании в соседней саперной части. Вскоре странная просьба группы окруженцев объяснилась – среди них был командир 9‑го горного корпуса СС генерал‑полковник Пфеффер‑Вильденбрух.

Потери штурмовавших Будапешт частей и соединений Красной армии можно оценить как умеренные. Так, с 1 по 10 февраля будапештская группа войск потеряла 1044 человека убитыми, 52 пропавшими без вести, 4 погибшими по небоевым причинам (к примеру, из‑за неосторожного обращения с оружием), 3407 ранеными, 276 заболевшими, а всего 4 тысячи 783 человека. 17 февраля будапештская группа войск была расформирована, и вскоре ее соединения были распределены по стоящим фронтом на Запад армиям. Несколько затянувшаяся эпопея штурма столицы Венгрии завершилась.

Сражение у озера Балатон

«Кто хоть раз побывал на озере Балатон, никогда не забудет его. Словно огромная палитра, расцвечено оно всеми цветами радуги. Голубое зеркало воды удивительно четко отражает изумрудную зелень берегов и ажурные строения под оранжевыми черепичными крышами. О Балатоне не случайно поют песни, слагают легенды». Таким поэтичным вступлением начинает свое повествование о боях в Венгрии один из его непосредственных участников. Бойцы Красной армии сражались в Венгрии в не самое подходящее для любования местными красотами время – в январе – марте 1945 г. Однако они смотрели на венгерские пейзажи другими глазами. Это был взгляд победителей. Они месили грязь в двух шагах от столиц вражеских государств, конец войны был уже близок. Поэтому засыпанные грязно‑серым снегом виноградники и леса, дома с выбитыми стеклами выглядели для красноармейцев совсем иначе, чем для стороннего наблюдателя. Однако нельзя сказать, что внешне спокойный пейзаж был безопасным даже за линией фронта. Обстановка в Венгрии была скорее недружественной, и цветы на броню не бросали. Венгрия была союзником Германии. Когда военная фортуна на какое‑то время отворачивалась от Красной армии, с чердаков «строений под оранжевыми черепичными крышами» по советским солдатам и офицерам стреляли еще вчера кисло улыбавшиеся им венгры.

Несмотря на неудачу деблокирования Будапешта, у Гитлера по‑прежнему сохранялся интерес к Венгрии. Более того, именно в Венгрию, а не под Берлин, с Западного фронта была направлена элита танковых войск Третьего рейха – 6‑я танковая армия СС Йозефа Дитриха в составе нескольких дивизий. Фюрер планировал нанести поражение частям Красной армии под Будапештом, восстановить линию фронта по Дунаю, а затем вернуть эсэсовцев в центр Восточного фронта для защиты Берлина. Таким образом, перед советскими фронтами в Венгрии стояла задача разгромить и сковать сильнейшее соединение противника, тем самым облегчая своим войскам штурм немецкой столицы.

Операция получила кодовое наименование «Весеннее пробуждение» («Frühlingserwachen»). Как следует из названия, немецкое Верховное командование, и в первую очередь сам Гитлер, рассчитывало вернуть себе былое могущество. Вся Германия в тот момент хотела проснуться и выйти из кошмара дневных и ночных бомбардировок, танковых прорывов и уличных боев в тихих немецких городках. Весной 1945 г. так или иначе должно было наступить пробуждение. Замысел нового немецкого контрнаступления сводился к тому, чтобы нанести три удара по сходящимся направлениям. Главный удар намечалось нанести силами 6‑й танковой армии СС и 3‑го танкового корпуса 6‑й армии между озерами Веленце и Балатон в юго‑восточном направлении с целью выйти к Дунаю на участке Дунапентеле, Дунафельдвар, Сексард и тем самым разъединить войска 3‑го Украинского фронта на две части. В последующем войска 6‑й танковой армии должны были наступать на север и на юг, вдоль западного берега Дуная. Считалось также целесообразным захватить плацдарм на восточном берегу Дуная в районах Дунафельдвар и Дунапентеле. Второй удар должна была нанести 2‑я танковая армия из района Надьканижа в направлении на Капошвар. Тем самым советский плацдарм на западном берегу Дуная как бы раскалывался надвое. Наименование «танковая» в отношении этого объединения был почти насмешкой. Это было управление 2‑й танковой армии, «осиротевшее» после снятия Гудериана и в итоге сосланное на второстепенное направление. В ее составе не было ни одной танковой дивизии. Ввиду небольших сил, привлеченных к наступлению 2‑й танковой армии, ее удар носил характер сковывающего. Он предназначался в большей степени для отвлечения резервов советской 57‑й армии, сковывания ее с фронта перед окружением и разгромом. Третий удар предполагалось нанести силами войск из группы армий «Е» с южного берега реки Дравы из района Доний‑Михоляц на север, навстречу войскам 6‑й танковой армии СС. Здесь оборонялась болгарская армия, боеспособность которой немцами небезосновательно оценивалась невысоко.

Начавшееся в марте 1945 г. у крупнейшего озера Центральной Европы – Балатон – последнее немецкое наступление во Второй мировой войны вскоре завязло под сокрушительным огнем 100‑миллиметровых снарядов СУ‑100. В войсках 3‑го Украинского фронта этих самоходно‑артиллерийских установок было 80 единиц. Такого количества этих мощных истребителей танков на тот момент не имел ни один фронт, даже стоявшие на подступах к Берлину войска Г. К. Жукова и И. С. Конева. Решение наступать в Венгрии в начале весны вообще было не лучшей идеей Гитлера. Атакующие танки эсэсовских дивизий попросту тонули в грязи. Командующий 6‑й танковой армией СС Зепп Дитрих на послевоенном допросе в советском плену сказал следующее: «Когда танки были введены в бой для развития первоначального успеха, местность оказалась совершенно непроходимой. Земля, считавшаяся промерзшей, и местность, которую генерал Веллер указывал как проходимую, оказалась мокрой и болотистой. Из‑за режима секретности мне было запрещено проводить рекогносцировку. В итоге 132 танка увязли в грязи и 15 «Королевских тигров» утонули по башню, соответственно, наступление могло быть продолжено только пехотой». Точку в немецком наступлении поставил удар недавно сформированной 9‑я гвардейской армии под командованием генерал‑полковника В. В. Глаголева, последовавший в середине марта. Ее дивизии ударили во фланг и тыл прорывающимся к Дунаю немецким танкам и самоходно‑артиллерийским установкам. Под угрозой окружения отборные дивизии СС были вынуждены начать отступление на запад, бросая еще недавно грозную бронетехнику.

Однако удар свежей, хорошо укомплектованной армии из резерва Ставки Верховного главнокомандования не дал ожидаемого результата. Немцы спешно выводили из боя эсэсовские дивизии и бросали их навстречу наступлению Красной армии. В первый день наступления советским войскам удалось продвинуться всего на три километра. Тогда было решено усилить 9‑я гвардейскую армию 6‑й гвардейской танковой армией А. Г. Кравченко. С вводом в бой танковой армии советское наступление начало набирать обороты.

Освобождение Австрии, Чехии и Словакии

Войска 2‑го и 3‑го Украинских фронтов упорно гнали перед собой элитные эсэсовские дивизии, заставляя их отходить дальше на запад, в Австрию. Тем самым 6‑я гвардейская танковая армия облегчала задачу своим «сестрам» – четырем танковым армиям, сосредоточенным на берлинском направлении. В начале апреля советские танкисты и пехотинцы вышли на подступы к Вене. Армия Кравченко была использована для традиционного маневра с обходом и охватом австрийской столицы, заставившей гарнизон города отбивать атаки с тыла. Вена пала за три дня до начала Битвы за Берлин. Но столице Австрии не суждено было стать местом последнего боя 6‑й гвардейской танковой армии Кравченко. Когда над Рейхстагом уже развевалось алое полотнище Знамя Победы, в Чехии группа армий «Центр» генерал‑фельдмаршала Фердинанда Шернера еще продолжала сопротивление. Здесь была сосредоточена почти миллионная группировка немецких войск, имевшая 9 тысяч 700 орудий и минометов, почти две тысячи танков и самоходно‑артиллерийских установок и около тысячи боевых самолетов.

Немцам противостояли части 2‑го Украинского фронта маршала Р. Я. Малиновского, которые 4 апреля 1945 г. в ходе Братиславско‑Брновской наступательной операции взяли Братиславу, завершив освобождение Словакии, и 4‑го Украинского фронта генерала Еременко, только что освободившие район Моравии. Тем временем войска правого крыла 1‑го Украинского фронта преодолели сопротивление противника на перевалах через Рудные горы. На рассвете 9 мая, совершив 80‑километровый бросок, передовые части 3‑й и 4‑й гвардейских танковых армий ворвались в Прагу. Первой в чешскую столицу влетела «тридцатьчетверка» гвардии лейтенанта И. Г. Гончаренко. Днем с востока в город вступили передовые части 60‑й и 38‑й армий 4‑го Украинского фронта. В течение нескольких часов Прага была очищена от остатков немецких войск. Основные силы группы армий «Центр» были окружены, их командующий, Шернер, казнивший тысячи своих солдат за оставление позиций, бросив войска, на самолете улетел в Баварию.

ОСВОБОЖДЕНИЕ БЕЛОРУССИИ И ПРИБАЛТИКИ

К лету 1944 г. Третий рейх ушел в глухую оборону. Во Франции немцами с тревогой ожидалась высадка англо‑американских войск. На фоне провалов группы армий «Север» под Ленинградом и группы армий «Юг» на Украине и в Крыму положение на центральном участке советско‑германского фронта казалось стабильным. Группа армий «Центр» сохраняла здесь относительную устойчивость своего положения, а ее 4‑я армия даже продолжала удерживать обширный плацдарм на восточном берегу Днепра. В конце мая в Берлине прошло награждение офицеров, отличившихся в зимних боях. Среди них был несостоявшийся покоритель Москвы в 1941 г., командующий 3‑й танковой армией генерал‑полковник Георг‑Ганс Рейнгардт. К лету 1944‑го он уже многие месяцы командовал позиционными боями в глухих лесах Белоруссии. Более того, в его носившей наименование «танковой» армии не было ни одного танкового соединения, и она целиком состояла из пехоты.

«Белорусский балкон»

Позиции немецкой группы армий «Центр» к лету 1944 г. выдавались далеко вперед, образовав огромный «Белорусский балкон». На севере он изгибался к границе Прибалтики у Витебска, сам город был полуокружен. На юге «балкон» нависал над освобожденными советскими войсками областями Украины. Выезжавший на Западный фронт в качестве представителя Ставки Верховного главнокомандования генерал‑полковник С. М. Штеменко вспоминал: «Неоднократные попытки <…> наступать в районе Витебска и Орши были малорезультативными, а оплачивались они очень дорогой ценой. «Белорусский балкон» оборонялся прочно». Неудачи стали даже предметом разбирательства специальной комиссии Государственного Комитета Обороны. По итогам ее работы Западный фронт был разделен надвое, на 2‑й и 3‑й Белорусские фронты. Тем самым повышалась управляемость войсками, штабы приближались к тому участку, за который они отвечали. Новыми командующими фронтами стали энергичные командармы, отличившиеся в зимней кампании, – Г. Ф. Захаров и И. Д. Черняховский. Первый был протеже Г. К. Жукова и одним из освободителей Крыма и Севастополя, второй – героем форсирования Днепра, самым молодым командующим фронтом и генералом армии в РККА. Черняховскому было всего тридцать восемь лет. Помимо заслуживших доверие Ставки Верховного главнокомандования и лично Сталина командиров в Белоруссию были направлены проверенные в боях войска‑«южане»: танковая армия П. А. Ротмистрова, конно‑механизированная группа И. А. Плиева, 28‑я армия А. А. Лучинского и другие.

Весной 1944 г. перед советским Верховным командованием стояла дилемма – проводить наступление на Украине либо нанести главный удар в Белоруссии. Наступление на Украине представлялось наиболее заманчивым, поскольку в случае успеха сразу открывало Красной армии путь для продвижения в Польшу и Румынию. Однако в этом случае наступающие советские войска оказывались перед реальной угрозой получить удар во фланг с «Белорусского балкона», где располагалась глубоко эшелонированная оборона немецкой группы армий «Центр». В результате Ставка Верховного главнокомандования решила начать наступление в Белоруссии, надеясь ликвидировать Белорусский выступ и разгромить группу армий «Центр». В случае успеха перед советскими войсками открывалась дорога на запад, и одновременно они развязывали себе руки для наступательных операций на Украине. Между тем в преддверии советского наступления командование вермахта оказалось в той же ситуации, что и советская Ставка три года назад. Одной из главных причин катастроф Красной армии в 1941 г. была неопределенность планов противника. Советское командование раз за разом ошибалось в угадывании направлений главных ударов немцев. Однако, когда противники поменялись местами и Красная армия завладела стратегической инициативой, немцы стали допускать точно такие же ошибки.

Успехи советских войск зимой 1943/44 г. и весной 44‑го на Украине и неудачи в Белоруссии привели немецкое командование к выводу, что главный удар в предстоящей летней кампании будет также нанесен на Украине. Само начертание фронта, как считал Гитлер и многие его генералы, подсказывало удар Красной армии в направлении Балтийского моря. Этим ударом можно было отрезать от Германии сразу две группы армий – «Центр» и «Север». Имели место также экономические соображения. Так, бывший начальник оперативного отдела штаба Верховного главнокомандования вермахта генерал‑полковник Альфред Йодль на Нюрнбергском процессе в 1946 г. сообщил: «Мы предполагали, что удар русских последует на южном участке, а именно в направлении румынской нефти, поэтому основное количество танковых дивизий было сосредоточено нами в районе южных групп армий». Немецкие военачальники после войны часто стремились свалить всю вину за поражения на упрямство фюрера, однако в начале лета 1944 г. они сами были уверены в том, что советское наступление последует на Украине. Поэтому группу армий «Северная Украина» возглавлял «гений обороны» генерал‑фельдмаршал Вальтер Модель, который был известен своими успехами в удержании Ржевского выступа в 1942 г. и восстановлении фронта группы армий «Север» в начале 1944 г., а группой армий «Центр» командовал генерал‑фельдмаршал Эрнст Буш, сменивший попавшего осенью 1943 г. в автокатастрофу Гюнтера фон Клюге. Гитлер ценил Буша за его безусловную лояльность и исполнительность, но в целом это назначение соответствовало вспомогательному направлению, поскольку в «гениях» Буш у немцев не числился.

Всего в составе группы армий «Центр» к июню 1944 г. было четыре армии (3‑я танковая, 4, 9 и 2‑я полевые армии), которые занимали фронт протяженностью в 1100 километров. 2‑я армия занимала позиции в Припятских болотах, остальные выстроились по семисоткилометровой дуге от Витебска до Бобруйска. Общая численность группы армий вместе с тыловыми частями составляла около 900 тысяч человек.

Исходя из предположений о планах противника, немецкое командование распределяло элитные соединения вооруженных сил – танки и авиацию. В группе армий «Северная Украина» в начале июня 1944 г. было семь танковых, две танко‑гренадерских дивизии и четыре батальона тяжелых танков «тигр». В группе армий «Центр» осталась всего одна танковая, две танко‑гренадерские дивизии и один батальон тяжелых «тигров». В составе группы армий «Центр» не было ни одного танка «Пантера», несмотря на то что эта бронемашина выпускалась уже больше года. Всего во всех немецких группах армий на Восточном фронте было более 300 «пантер». Из почти 5 тысяч танков и самоходно‑артиллерийских установок, имевшихся у немцев на Восточном фронте к началу лета 1944 г., в составе группы армий «Центр» было меньше 600 единиц, или примерно одна десятая часть.

Операция «Багратион»

Успехи в зимней кампании на Украине не привели к «головокружению от успехов» в руководстве Красной армии. Напротив, оценка перспектив наступления на Украине была достаточно осторожной. Представитель Ставки Верховного главнокомандования штабист С. М. Штеменко вспоминал существовавшие тогда оценки обстановки: «На львовском, ясском и кишиневском участках фронта столкнулись мощные и почти равные по силам группировки войск. Все шесть наших танковых армий были втянуты здесь в борьбу против основной массы немецких танков». Было решено попытать счастья в Белоруссии, но на этот раз тщательнее подготовиться. Операция получила кодовое наименование «Багратион». Разработанный в Ставке план предусматривал цепочку ударов по сходящимся направлениям силами четырех фронтов: 1‑го Прибалтийского, 1, 2 и 3‑го Белорусских. Сначала должны были быть окружены группировки на флангах немецкой группы армий «Центр» под Витебском и Бобруйском. Пробив бреши на флангах, можно было наступать на белорусскую столицу – Минск, отрезая пути отхода стоящей фронтом на восток немецкой 4‑й армии. Всего к операции в составе войск четырех фронтов привлекалось 1 миллион 200 тысяч человек, 4070 танков и самоходно‑артиллерийских установок и 5321 самолет. Амбициозная задача требовала отказа от шаблонных решений. Командующий 1‑м Белорусским фронтом К. К. Рокоссовский вспоминал: «Изучение местности и состояния вражеской обороны убедило в том, что на правом крыле фронта целесообразно нанести два удара с разных участков: один – силами 3‑й и 48‑й армий из района Рогачева на Бобруйск, Осиповичи, другой – силами 65‑й и 28‑й армий из района нижнее течение Березины, Озаричи в общем направлении на Слуцк. Причем оба удара должны быть главными. Это шло вразрез с установившимся взглядом, согласно которому при наступлении наносится один главный удар».

Если быть точными, то к стремлению наносить один мощный удар советская военная мысль пришла по опыту предыдущих, не всегда удачных операций, когда распыление сил между главным и вспомогательным участками фронта приводило к невыполнению поставленных задач. 22 и 23 мая К. К. Рокоссовскому пришлось отстаивать свое решение на совещаниях в Ставке Верховного главнокомандования. О том, насколько драматично развивались эти совещания, Рокоссовский позднее описал в своих мемуарах: «Решение о двух ударах на правом крыле подверглось критике. Дважды мне предлагали выйти в соседнюю комнату, чтобы продумать предложение Ставки. После каждого такого «продумывания» приходилось с новой силой отстаивать свое решение. Убедившись, что я твердо настаиваю на нашей точке зрения, Сталин утвердил план операции в том виде, как мы его представили. «Настойчивость командующего фронтом, – сказал он, – доказывает, что организация наступления тщательно продумана. А это надежная гарантия успеха».

Нестандартные решения в той или иной степени способствовали планированию советских наступлений. К началу операции «Багратион» Витебск уже был полуокружен, глубокие вклинения в немецкую оборону были и к северу, и к югу от города. Однако фронт вклинений оборонялся немцами особенно прочно. Было решено наносить удар в стороне от них, увеличив масштаб окружения города. Теперь двум «клешням» советского наступления предстояло дольше идти навстречу друг другу, но теперь вначале надо было прорывать более слабую оборону. Также к операции по окружению Витебска не привлекалось ни одного танкового или механизированного корпуса. Для оборонявшего Витебск танкиста Рейнгардта их появление стало бы тревожным сигналом. Отсутствие подвижных соединений, напротив, говорило о стремлении советских войск обороняться.

Основой успеха любой крупной наступательной операции является скрытность ее подготовки. К «Багратиону» эта истина относилась в наибольшей степени. Если бы подготовка к крупному наступлению была вскрыта немецкой разведкой, то в Белоруссию хлынули бы танковые дивизии и авиация из Украины. В лесисто‑болотистой местности, и без того неблагоприятной для наступления, они могли сыграть роковую для Красной армии роль. Скрытность советским командованием обеспечивалась прежде всего перемещением войск исключительно по ночам, с соблюдением жестких мер безопасности. Езда ночью допускалась только с потушенными фарами. Для ориентировки вдоль дорог были выставлены белые указатели, а задние борта и капоты грузовиков красили белой краской. Эти знаки были достаточно хорошо видны ночью, при движении в колонне. Обгоны были строжайше запрещены. Ночные перемещения происходили только с десяти вечера до четырех утра. Любое движение отставших частей вне этого промежутка строжайше запрещалось. С первыми лучами солнца колонны должны были останавливаться и прятаться. Днем могли ездить только автомашины со специальными пропусками. Таких насчитывалось всего около сотни на каждую армию. Контролировали соблюдение маскировки днем и на ночных маршах бипланы По‑2, постоянно облетавшие районы сосредоточения войск. Если летчики замечали что‑то с воздуха, то сбрасывали незадачливой части вымпел.

Какой участок советско‑германского фронта был назначен советским Верховным командованием для нанесения главного удара летней кампании 1944 г., не сообщалось даже высшим руководителям союзников. 6 июня, в день начала операции «Оверлорд» – высадки союзников в Нормандии, Сталин написал британскому премьер‑министру сэру Уинстону Черчиллю: «Летнее наступление советских войск, организованное согласно уговору на Тегеранской конференции, начнется к середине июня на одном из важных участков фронта. Общее наступление советских войск будет развертываться этапами путем последовательного ввода армий в наступательные операции. В конце июня и в течение июля наступательные операции превратятся в общее наступление советских войск».

Драконовские меры секретности пронизывали всю советскую «военную машину» снизу доверху. Планы операций фронтов разрабатывались группами из двух‑трех штабистов, писались обычно от руки и докладывались в Ставке Верховного главнокомандования, как правило, лично командующими. Фронтовые, армейские и дивизионные газеты публиковали материалы только по оборонительной тематике. Работа мощных радиостанций временно прекратилась. Немецкий историк Рольф Хинце позднее с досадой отмечал, что «русские, вопреки своим привычкам, соблюдали на этот раз полное радиомолчание». Разумеется, советские приготовления в Белоруссии не могли остаться вовсе незамеченными немецкой разведкой. Однако масштаб вскрытых ею перемещений советских войск был невелик и поэтому недооценен. В немецком бюллетене с оценкой положения противника на Восточном фронте от 13 июня 1944 г. указывалось, что готовящиеся наступательные действия Красной армии «против группы армий «Центр» имеют цель завести в заблуждение германское командование относительно направления главного удара и оттянуть резервы из района между Карпатами и Ковелем». Успокоенный генерал‑фельдмаршал Эрнст Буш за три дня до советского наступления отправился в отпуск.

Последним подготовительным мероприятием перед началом «Багратиона» стало разминирование. Оно проводилось в последние две ночи перед наступлением. Чтобы не вызвать подозрений у противника, мины не снимались, а обезвреживались. Из них просто выкручивались взрыватели. Тяжелее всего было обезвреживать установленные еще весной натяжные мины. Выросшая трава перепуталась с проволокой, надежно ее замаскировав. За две короткие летние ночи были сняты тысячи своих и немецких мин. Опыт войны, причем как собственный, так и противника, привел к необычному решению: сплошному разминированию. Если раньше перед наступлением в собственных минных полях делались отдельные проходы, то летом 1944 г. на направлениях ударов Красная армия предпочитала снимать их вовсе. В дыму поля боя обозначения проходов были плохо видны танкистам, и неизбежно происходили подрывы. Теперь проблема решалась радикально. На пути наступающих частей остались только минные поля непосредственно перед немецкими позициями и в глубине обороны. Они остались на долю танков‑«тральщиков» и приданных наступающим частям саперов.

По планам Ставки Верховного главнокомандования начало «Багратиона» никак не привязывалось к годовщине начала Великой Отечественной войны. Однако задержка с накоплением боеприпасов и сосредоточением войск сдвинула дату начала операции на 22 июня 1944 г. В этот день под Витебском состоялась разведка боем, которую начали 1‑й Прибалтийский и 3‑й Белорусский фронты. Задачей силового прощупывания немецкой обороны был захват контрольных пленных, подтверждение данных разведки о положении противника. Ведь в последние дни или даже часы перед советским наступлением немцы могли принять контрмеры и усилить свои позиции, что неизбежно потребовало бы корректировки планов. Но разведка боем подтвердила уже собранные ранее данные. Схватки передовых частей Красной армии с немецкой пехотой в первых траншеях продолжались до ночи следующего дня. Фактически разведка боем плавно перешла в наступление, артиллерийская и авиационная подготовка которого началась утром 23 июня. Уже через несколько часов оборона немецкой 3‑й танковой армии под Витебском стала стремительно рассыпаться.

Первыми перешли в наступление 1‑й Прибалтийский и 3‑й Белорусский фронты на витебском направлении. Строго говоря, они начали операцию уже 22 июня 1944 г., ровно три года спустя после начала войны. С утра 22 июня началась разведка боем так называемыми передовыми батальонами, прощупывавшими оборону противника. Поддержанные танками и артиллерией, они продвинулись на 0,5–1,5 км и местами овладели первой позицией обороны противника. На следующий день в бой вступили главные силы ударных группировок двух фронтов. С помощью САУ «Штурмгешюц» немцы могли пытаться удержать советские ударные группировки только в тактической зоне обороны. Если наступающие ее преодолевали, нужны были танковые и моторизованные дивизии для контрударов. А их у фельдмаршала Буша было мало. Летом 1944 г. «Штурмгешюцы» уже не были «крепким орешком»: в «Багратионе» уже массово использовались танки Т‑34–85. Своим 85‑мм орудием они были способны уверенно поражать большинство немецких танков и САУ, включая «тигры».

Во второй половине войны Гитлером была придумана концепция «крепостей», когда крупные узлы коммуникаций должны были обороняться специально выделенными войсками даже в условиях полного окружения. В такой стратегии был свой резон: удержание немецкими войсками узла дорог мешало Красной армии нормально снабжать горючим и боеприпасами вырвавшиеся вперед части. Однако для гарнизона «крепости» эта тактика была самоубийственной. Рано или поздно он сдавался или уничтожался. Лишь немногие немецкие гарнизоны были деблокированы ударом извне. Такой «крепостью» фюрером был объявлен Витебск. Несмотря на угрозу окружения, отход из города 53‑го корпуса генерал‑полковника Гельмута Гольвитцера был запрещен. Рейнгардт уже вечером первого дня боев оценил обстановку и предложил отвод войск из витебской мышеловки. Зимой он удержал позиции, теперь пришло время их оставить. Спешно вернувшийся из отпуска генерал‑фельдмаршал Эрнст Буш лишь транслировал ему приказы Верховного главнокомандования вермахта, а фактически Гитлера: «держаться любой ценой».

На третий день сражения войска двух советских фронтов встретились на берегу Западной Двины. Витебская группировка немецких войск была окружена. К вечеру того же дня фюрер поддался на уговоры своих генералов и разрешил отвод основной массы войск из Витебска. Однако одну дивизию он приказал оставить обороняться в «крепости». Гитлер также потребовал, чтобы в город был высажен с парашютом офицер Генерального штаба с соответствующим приказом. Рейнгардт в ответ заявил, что такой важный приказ фюрера он должен доставить лично. Гитлер опешил, но после этого вопрос об отправке окруженному гарнизону письменного приказа с парашютистом больше не обсуждался. В окруженный город из Ставки Гитлера «Волчье логово» была отправлена радиограмма: «Одна дивизия остается в Витебске и продолжает оборону. Доложите имя командира». Командиром оставленной в «крепости» 206‑й пехотной дивизии был генерал‑лейтенант Альфонс Хиттер.

Однако отчаянная попытка частей вермахта пробиться из окружения успеха не имела. Вырвавшиеся из Витебска немецкие войска сумели пробиться только до лесного массива к юго‑западу от города, где были взяты в плотное кольцо. Под ударами авиации и артиллерийским обстрелом они продержались меньше суток. Взятый в плен командир 197‑й пехотной дивизии полковник Прой показал на допросе: «Полки таяли буквально на глазах. Солдаты бросали оружие, транспортные средства, боеприпасы, военное имущество, личное оружие и, как безумные, разбегались». Уже утром пятого дня боев за Витебск они капитулировали. В плен сдалось около 17 тысяч человек, в том числе сам генерал‑полковник Гольвитцер и его начальник штаба. Оставленная по приказу фюрера в Витебске немецкая дивизия не преуспела в его обороне. Советские части быстро ворвались в город и захватили неповрежденным мост через Западную Двину. Остатки гарнизона во главе с генерал‑лейтенантом Хиттером пошли на прорыв вечером, буквально через несколько часов после ухода основной массы корпуса. Но далеко им уйти не удалось – вскоре генерал и оставшиеся в живых солдаты и офицеры его дивизии пополнили ряды военнопленных.

Главным последствием разгрома вермахта под Витебском стала 150‑километровая брешь в построении немецких войск в Белоруссии. При этом сам город быстро оказался в руках наступающей Красной армии. Можно сказать, что немецкие генералы фактически саботировали реализацию идеи «крепостей», предложенной Гитлером. Однако попытки прорывов приводили лишь к быстрому разгрому немецких частей в лесах или даже в открытом поле. В итоге идея «крепостей» получила свое продолжение уже в боях за саму Германию.

Наступление 1‑го Белорусского фронта началось позднее других, 24 июня 1944 г. Г. К. Жуков как представитель Ставки Верховного главнокомандования отправился под Рогачев на наблюдательный пункт 3‑й армии генерал‑лейтенанта А. В. Горбатова. Маршал К. К. Рокоссовский вспоминал: «Уезжая, Георгий Константинович шутя сказал мне, что они с Горбатовым подадут нам руку через Березину и помогут вытащить войска из болот к Бобруйску». Жуков имел все основания так утверждать, поскольку наступление под Рогачевом должны были поддерживать 1400 самолетов. Туда же, на плацдарм армии Горбатова, нацеливались тяжелые бомбардировщики советской Дальней авиации. Для поддержки наступления под Паричами были выделены существенно меньшие силы – 900 самолетов. Однако сам Рокоссовский остался в войсках южной ударной группировки фронта, где под Паричами предстояло наступать по лесам и болотам. Красноармейцы перед наступлением специально готовились к преодолению болотистой местности: учились плавать, ходить по болоту, спускаться по реке на подручных средствах, ориентироваться в лесу. Было изготовлено большое количество мокроступов – специальных болотных лыж, которые позволяли не вязнуть в топких лесах Белоруссии. Для пулеметов, минометов и легкой артиллерии с той же целью смастерили волокуши, плоты, лодки. Для прохода танков заготовили бревна и связанные охапки хвороста, из которых саперы и танкисты должны были настилать гати – дороги в болотах для танков.

В целом расчет К. К. Рокоссовского на два удара под Бобруйском полностью оправдался. Так получилось, что руку помощи Г. К. Жукову протягивал он. Единственная танковая дивизия группы армий «Центр» вначале была выдвинута для отражения советского наступления к востоку от Бобруйска под Рогачевом. Однако успешное наступление второй советской ударной группировки заставило немцев изменить свои планы. 20‑я танковая дивизия (20. Panzer‑Division) была немедленно развернута для парирования новой угрозы. Пока она была в пути, прорыв под Паричами был расширен. Закрыть его одной дивизией уже было нереально. Кроме того, немцы потеряли немало техники в поспешном марше. Оставшаяся без танкового резерва оборона вермахта под Рогачевом также вскоре рассыпалась. Уже утром четвертого дня наступления два советских танковых корпуса встретились севернее Бобруйска, замкнув кольцо окружения вокруг немецкой 9‑й армии. Через два дня окруженная группировка была ликвидирована. В плен войсками Рокоссовского было взято более 23,5 тысячи человек, трофеями стали тысячи автомашин, повозок, орудий.

Успех под Витебском и Бобруйском позволил Красной армии сделать следующий шаг. 28 июня Ставка Верховного главнокомандования поставила задачу фронтам на окружение противника сходящимися ударами на Минск. Решающую роль в этом наступлении должна была сыграть 5‑я гвардейская танковая армия П. А. Ротмистрова. Первоначальный план Ставки предусматривал бросок армии вдоль шоссе Смоленск – Минск. Удар вдоль шоссе и захват крупного узла дорог в тылу группы армий «Центр» неизбежно ускорили бы ее разгром. Однако взломать оборону немцев на Минском шоссе под Оршей не удалось. Командующий 3‑м Белорусским фронтом И. Д. Черняховский не растерялся – было решено использовать брешь, пробитую его войсками под Витебском. Сюда, в междуречье между Двиной и Днепром, вошло более 500 танков и самоходок армии Ротмистрова. Не встречая в первые два дня серьезного сопротивления, армия стремительно наступала на Борисов, в тыл группы армий «Центр». Тем временем в стане противника произошли кадровые перестановки. Для восстановления стремительно разваливающегося советско‑германского фронта опять требовался «гений обороны», поэтому в тот же день, когда Сталин поставил задачу на наступление на Минск, Эрнст Буш был снят Гитлером с должности командующего группой армий «Центр», а на его место назначен Вальтер Модель.

В ходе Белорусской стратегической наступательной операции достаточно эффективными оказались действия кавалерии. Если танковые армии были мечом Красной армии, то кавалерия – острой и длинной шпагой, тонким инструментом для решения особо важных задач в наступательных операциях. Конно‑механизированная группа, в состав которой входил 3‑й гвардейский кавалерийский корпус, за пять дней после ввода в прорыв продвинулась вперед на 150–200 километров. Тем самым она обеспечила высокий темп наступления 11‑й гвардейской и 5‑й армиям 3‑го Белорусского фронта. При этом конно‑механизированная группа все время вела за собой пехоту, находясь от нее на расстоянии 25–30 километров. Пехота догнала группу лишь на реке Березине, двигаясь преимущественно в маршевых порядках, добивая обойденные кавалерией очаги сопротивления. Танкисты и кавалеристы мешали отступающим немецким войскам восстанавливать фронт.

Подвижные соединения трех советских фронтов уверенно сходились с разных сторон в одну точку – к столице Белоруссии Минску. Немецкая 4‑я полевая армия начала отход на рубеж реки Березины, стремясь вырваться из намечающегося «мешка». Этот отход стал для немцев настоящей «дорогой смерти». Многие переправы через реку уже были захвачены наступающими частями Красной армии. Под контролем немцев оставался только мост под Березино, на шоссе Могилев – Минск. К нему стекались тысячи автомашин, повозок, пешие колонны пехоты. Советские штурмовики безраздельно господствовали в воздухе, осыпая отходящие колонны вермахта бомбами и реактивными снарядами. Один из участников событий с немецкой стороны вспоминал: «Недалеко от моста, где давка была сильнее всего, разыгрывались невиданные до сих пор сцены. Подводы и машины выталкивали друг друга с проезжей части, каждый пытался первым въехать на мост. Происходили ругань и драки. Полевая жандармерия была бессильна».

Происходившее летом 1944 г. в Белоруссии все больше напоминало лето 1941‑го, но теперь в роли окружаемых, теснящихся у переправ были немцы. Точно так же их безжалостно громили с воздуха, точно так же дивизии и корпуса распадались, теряя управление. Отступающие пешим маршем через Березино крупные массы немецкой пехоты пытались обогнать прорывающиеся к ним в тыл советские танки. Без помощи извне результат этого соревнования был предопределен еще до его начала. Первыми в бой были брошены бомбардировщики. Они были собраны в выдвинутом на восток «Белорусском балконе» для ударов по стратегическим объектам в советском тылу. Теперь их использовали, чтобы задержать наступающие советские танковые колонны. Дневные атаки тяжелых бомбардировщиков, в том числе огромных «Хейнкель‑177», в условиях господства в воздухе советской авиации были почти самоубийственными, приводили к большим потерям, а самое главное – не давали ощутимых результатов.

Однако к концу первой недели боев в Белоруссию стали прибывать немецкие танковые дивизии, до этого сосредоточенные на Украине. «Гений обороны» Вальтер Модель знал, куда их поставить. Одна из таких дивизий, хорошо укомплектованная 5‑я, усиленная полнокровным батальоном «тигров», встала на пути 5‑й гвардейской танковой армии маршала П. А. Ротмистрова. Столкновение с двумя сотнями немецких танков, большей частью «тиграми» и «пантерами», привело к замедлению продвижения советских танкистов на Минск и вызвало неудовольствие командования. Маршал А. М. Василевский вспоминал: «5‑я гвардейская танковая армия, всегда блестяще проявлявшая себя, в данном случае действовала хуже, чем прежде». Это было отмечено в Москве, Сталин писал: «Ставка недовольна медленными и нерешительными действиями 5 гв. ТА (гвардейской танковой армии. – Прим. авт.) и относит это к медленному и нерешительному руководству ею». Для выяснения обстоятельств неудач на место событий была направлена специальная комиссия. Участник расследования, командующий 39‑й армией генерал‑полковник И. И. Людников, сделал следующий вывод: «Немцы на некоторых участках применили против нас нашу тактику, в свое время успешно использованную Катуковым, тогда еще полковником, в боях против танков Гудериана на дальних подступах к Москве: бить из засад». Впрочем, немецкой 5‑й танковой дивизии эти бои также стоили больших потерь. Из 159 «панцеров» к моменту их прибытия в Белоруссию через две недели в строю осталось всего 18, кроме того, были потеряны все тяжелые танки «Тигр». При этом под Минском у П. А. Ротмистрова не было ни одного танка Т‑34 с 85‑миллиметровой пушкой, только те же Т‑34–76, какие были в его распоряжении год назад в сражении под Прохоровкой. Новые Т‑34–85 5‑я гвардейская танковая армия начала получать только в августе.

Столица Советской Белоруссии Минск был важным узлом шоссейных и железных дорог, удержанию которого немецкое командование придавало первостепенное значение. Город был поспешно назван «крепостью», но для его обороны у немцев было всего лишь около двух тысяч человек. Грозные «тигры» и «пантеры» остановили советскую 5‑ю гвардейскую танковую армию, но не могли создать сплошного фронта обороны. На рассвете 3 июля танки Красной армии ворвались в Минск с северо‑востока. По плану войти в город должны были танки армии маршала П. А. Ротмистрова, но в реальности это были бронемашины 2‑го гвардейского танкового корпуса генерала А. С. Бурдейного. В середине дня с юго‑востока в город ворвались танки 1‑го гвардейского танкового корпуса. Это означало, что к городу вышли войска К. К. Рокоссовского. К концу дня Минск был полностью очищен от гитлеровских захватчиков.

Соединение в Минске войск 1‑го и 3‑го Белорусских фронтов означало, что кольцо окружения вокруг сгрудившихся к востоку от города остатков войск трех немецких армий замкнулось. Войска 2‑го Белорусского фронта гнали перед собой немецкую пехоту, сжимая кольцо с востока. К 11 июля окруженные под Минском немецкие части были разбиты, их личный состав взят в плен или уничтожен. В числе 35 тысяч пленных оказалось 12 генералов, из них три командира корпуса и 9 командиров дивизий. Всего за две недели боев Красной армией было уничтожено 7 армейских корпусов противника из 9 и 28 дивизий из 34, составлявших группу армий «Центр». Людские потери немцев в Белоруссии оцениваются в 350 тысяч человек, из которых около 150 тысяч попало в плен.

Переброшенные немецким командованием в Белоруссию танковые дивизии были серьезным противником, поскольку могли сыграть решающую роль в начальной фазе битвы, когда только начался взлом обороны вермахта. Однако после того, как основная масса немецкой пехоты была уничтожена и фронт рухнул, танки могли лишь замедлять наступление Красной армии. Советским командованием реализовывалась простая, но эффективная тактика. Наступление велось по двум параллельным маршрутам. Если на одном из них наступающие встречали упорное сопротивление противника, то войска перегруппировывались на соседний маршрут и вскоре выходили в тыл поставленному перед ними заслону. Именно так развивались события под Барановичами. Это был крупный узел дорог, который немецкое командование стремилось удержать любой ценой. Первая попытка овладеть Барановичами ударом с востока успеха не имела; враг, опираясь на заранее подготовленный оборонительный рубеж, оказал упорное сопротивление. Однако уязвимая точка была быстро нащупана к югу от города, где оборонялись менее устойчивые венгерские части. Одновременно в обход города с севера ударила конно‑механизированная группа. Под угрозой окружения Барановичи были оставлены. Этот сценарий повторялся раз за разом, на различных направлениях.

Последовательно разгромив три немецкие армии, советские войска продолжили свое движение на Запад. В сражение были введены резервы – 2‑я гвардейская и 51‑я армии, которые освободились после разгрома немцев в Крыму и теперь были переброшены в Белоруссию. Также к наступлению присоединились левофланговые армии 1‑го Белорусского фронта, стартовавшие с позиций в районе Ковеля. С 28 июля по 2 августа 1944 г. войска 1‑го Белорусского фронта вышли к Висле и захватили плацдармы к северу и югу от Варшавы, в районе Пулав и Магнушева.

На фоне полного разгрома немецких 4‑й и 9‑й армий остатки войск генерал‑полковника Георга‑Ганса Рейнгардта выглядели еще неплохо, что привело к его назначению командующим группой армий «Центр». Вальтер Модель 16 августа сдал дела и отправился в Нормандию восстанавливать разваливающийся после высадки союзных войск Западный фронт. Рейнгардт оставался на посту командующего группой армий всего полгода, до тех пор, пока Восточный фронт вновь не рухнул, на этот раз уже под ударами Красной армии в Висло‑Одерской операции. Последовала очередная вспышка гнева Гитлера, и генерал отправился в «резерв фюрера», а после окончания войны – в американский плен.

На огромных пространствах, освобожденных Красной армией в ходе операции «Багратион», оставались не только мужчины призывного возраста, которых не коснулась мобилизация, но и бывшие подростки, достигшие восемнадцати лет, партизаны, а также бойцы и командиры Красной армии, оказавшиеся в окружении летом 1941 г. и прижившиеся в «примаках». Вся эта разнородная человеческая масса тут же ставилась под ружье и направлялась в пехоту. Подобные пополнения очень часто называли «чернорубашечниками». Артиллерист В. М. Зимаков вспоминал: «Нам пополнение небольшое дали из местного населения – 1926–27 год. Всех под гребенку – и на фронт. Мы их называли «чернорубашечники», потому что одеты они были во все темное да в серых шинельках – обмундирования на них не выдавали». Это название отражало и негативное отношение бойцов, прошедших нелегкий военный путь, к своим товарищам, которые дезертировали во время отступления и поселялись на оккупированной территории в семьях у женщин, оставшихся без мужей. Пехотинец Г. С. Генкин вспоминал: «Больше половины из «черной пехоты» были бывшие бойцы Красной армии сорок первого года <…> Почему относились к ним со злобой? <…> А какие чувства должен испытывать солдат, весь израненный и вымученный передовой, когда в конце сорок третьего он заходит в освобожденное село и видит среди «примаков» парочку своих бывших сослуживцев по началу войны?» Впрочем, если эти бойцы воевали, как все, и не проявляли трусости, то отношение к ним со стороны других красноармейцев очень быстро становилось ровным.

Успехи Красной армии в Белоруссии были настолько впечатляющими, что на Западе сразу же усомнились в них. Руководство Советского Союза в ответ на недоверие союзников решило продемонстрировать свой успех весьма необычным способом. НКВД была спланирована операция под кодовым названием «Большой вальс», по имени популярной тогда американской музыкальной киноленты, посвященной жизни и творчеству знаменитого австрийского композитора и дирижера Иоганна Штрауса. В режиме строгой секретности в Москву из Белоруссии начали прибывать эшелоны с пленными. Были оцеплены и взяты под охрану московский ипподром и стадион «Динамо». Наконец, в газете «Правда», вышедшей утром 17 июля, появилось сообщение о том, что по Москве будут проведены немецкие военнопленные. Также об этом было объявлено по радио.

Высыпавшие на улицу москвичи увидели нестройные колонны по 20 человек в ряд. Впереди шли 19 генералов вермахта. Только они из всех участников «парада» были чисто выбриты. За генералами шествовали две группы из более чем тысячи офицеров. За ними шли небритые солдаты в разнокалиберной униформе. Некоторые вместо сапог носили импровизированные сандалии из автомобильных покрышек. Пленные шли по Ленинградскому шоссе и улице Горького до площади Маяковского. Здесь они разделились на две группы. Первая повернула налево и прошла по Садовому кольцу до Курского вокзала. Военнопленный Йозеф Виммер вспоминал: «Офицеры шли спереди, мы сзади. Мы никуда не смотрели, просто промаршировали, отстраненно, без всяких мыслей, как мертвые. Для нас все закончилось. Мы шли в плен без мыслей и без чувств. Мы пришли на Курский вокзал, 1200 человек погрузили в поезд и уехали». Вторая группа военнопленных повернула направо и прошла по Садовому кольцу через Крымский мост до станции окружной железной дороги «Канатчиково». Конвоировали пленных всадники с шашками из кавалерийского полка дивизии имени Дзержинского. Замыкали шествие поливальные машины, смывавшие пыль и грязь за оккупантами с мостовых советской столицы.

Всего по улицам Москвы провели более 57 тысяч пленных немецких солдат и офицеров. Официально это считалось переброской их транзитом через столицу в лагеря военнопленных, расположенные в восточной части Советского Союза. Однако необычный «парад» побежденных имел огромный политический эффект. Шествие произвело неизгладимое впечатление как на советских граждан, так и на иностранных наблюдателей.

Летом 1944 г. в Белоруссии Красной армией была проведена операция колоссальных масштабов. Четыре советских фронта наступали на более чем 1000‑километровом фронте и с 23 июня по 29 августа продвинулись по прямой на 550–600 километров. При этом были разгромлены основные силы немецкой группы армий «Центр». По разным оценкам, было полностью уничтожено от 17 до 30 дивизий противника. Людские потери немцев в Белоруссии оцениваются в 350 тысяч человек, из которых около 150 тысяч попали в плен. По существу, Красная армия рассчиталась за поражение в июне 1941 г. Разгром группы армий «Центр» позволил 1‑му Украинскому фронту также перейти в наступление и выйти к Висле, образовав крупный Сандомирский плацдарм. Именно вислинские плацдармы несколько месяцев спустя станут стартовыми позициями для удара советских войск на Одер – в сердце Германии.

Освобождение Прибалтики

Разгром группы армий «Центр» открывал перед Красной армией широкие возможности. Можно было наступать на Вислу, Восточную Пруссию, Прибалтику. Все эти возможности были так или иначе использованы. 1‑й Прибалтийский фронт И. Х. Баграмяна был усилен победителями Крыма – 2‑й гвардейской и 51‑й армиями. Вместе с ним на запад, в Прибалтику, наступал 3‑й Белорусский фронт Черняховского. Назначенный очередной «крепостью», Вильнюс оборонялся гарнизоном из 15 тысяч человек. На окраинах отрыли траншеи, некоторые здания подготовили к обороне. Рейнгардт по этому поводу телеграфировал в штаб группы армий: «Попытка удержать Вильнюс приведет к образованию еще одной бреши и серьезным оперативным последствиям. Я оставляю за собой право решать самостоятельно. Постоянно действовать вопреки тому, что я думаю, я просто не могу». 8 июля войска 3‑го Белорусского фронта ворвались на окраину Вильнюса. На следующий день город был окружен. Борьба за эту «крепость» приняла ожесточенный характер. Бои за Вильнюс продолжались пять дней.

Усиленный покорителями Крыма 1‑й Прибалтийский фронт возобновил наступление 20 июля. Советские танковые войска уже уверенно владели техникой быстрых прорывов в глубину. 3‑й гвардейский механизированный корпус вырвался вперед, обогнал пехоту и, преодолев за день 60–70 километров, вышел к литовскому городу Шауляй. Штурмовать его должна была пехота, а танки устремились дальше, к Рижскому заливу. Утром 31 июля командир 8‑й механизированной бригады по радио сообщил в штаб корпуса: «Мы на берегу Рижского залива». Прорыв танкистов 8‑й мехбригады к Рижскому заливу имел важное военное и политические значение: прибалтийская группировка противника была отрезана от остальных сил немцев. Командир корпуса доложил в штаб фронта о выходе к Рижскому заливу. Донесение оказалось неожиданным, и комкор вынужден был доложить о положении соединений еще раз, а командование бригады получило следующее распоряжение: «Набрать в море три бутылки морской воды. Бутылки опечатать, а командиру лично расписаться на них, что вода действительно взята из Балтийского моря. Бутылки с водой направить в штаб корпуса». Приказ был выполнен. Морская вода на самолете была отправлена в штаб фронта, а оттуда в Москву – в Ставку Верховного главнокомандования. На ближайшем заседании бутыли стояли на столе как вещественное доказательство выхода советских войск к Балтийскому морю.

Успешное продвижение Красной армии на запад в ходе операции «Багратион» радикально изменило обстановку в Прибалтике. Весной 1944 г. наступательные операции под Ленинградом остановились на так называемой линии «Пантера» под Нарвой. Это был заранее подготовленный и укрепленный рубеж, перекрывавший межозерные дефиле. Штурм Нарвского рубежа «в лоб» грозил большими потерями. Однако разгром группы армий «Центр» обнажил южный фланг линии «Пантера». Теперь появилась возможность ее попросту обойти. Этой возможностью незамедлительно воспользовались. Наступление Ленинградского фронта началось 17 сентября 1944 г. Ударом из района Тарту на север нарвская группировка немцев была охвачена с тыла и поспешно отступила. Вскоре наступающие войска вышли на подступы к Таллину. Честь освободить столицу Эстонии была отдана подразделениям 8‑го эстонского стрелкового корпуса генерал‑лейтенанта Л. А. Пэрна. 21 сентября им была создана подвижная группа, которая за сутки прошла около 100 километров и ворвалась в Таллин. Уже 22 сентября город был освобожден от немецких войск. За освобождение столицы Советской Эстонии 8‑й эстонский стрелковый корпус получил почетное наименование «Таллинский».

В современной Эстонии период нахождения страны в составе СССР принято называть «советской оккупацией». Однако как в действительности выглядела оккупация, ясно из сообщения Чрезвычайной Государственной Комиссии о злодеяниях фашистов и их пособников в Эстонской ССР от 29 ноября 1944 г.: «За три года оккупации в Эстонии было разрушено 63 тысячи строений, в том числе 2699 промышленных зданий, 21 000 жилых домов, 76 больниц и поликлиник, 400 школ, 86 клубов и кинотеатров, 6 театров. У крестьян забрали 322 тысячи голов крупного рогатого скота, 107 тысяч лошадей. Общий экономический ущерб превысил 16 миллиардов полновесных тогда рублей. Цветущую Эстонию гитлеровцы превратили в рассадник инфекционных заболеваний. Среди населения в небывалых размерах распространялись сыпной тиф, дизентерия, дифтерит и другие заболевания. По немецким официальным данным, за шесть месяцев 1943 г. и 1944 г. было зарегистрировано 3476 случаев сыпного тифа, 7950 случаев дифтерита. Самые тяжелые и невосполнимые потери – в концлагерях и тюрьмах замучено, убито 125 307 человек».

Последней группировкой немецких войск в Прибалтике была группа армий «Север», блокированная на Курляндском полуострове. 25 января 1945 г. ее переименовали в группу армий «Курляндия» (Heeresgruppe Kurland), основную задачу которой Гитлер видел в блокировании прибалтийских портов и обеспечении безопасности немецкого судоходства на Балтийском море. Несмотря на неоднократные просьбы командующих и начальника Генерального штаба Гейнца Гудериана, фюрер отказывался дать разрешение на эвакуацию войск из Курляндии. Красноармейцы даже иронически прозвали ее «лагерем вооруженных военнопленных».

БИТВА ЗА ГЕРМАНИЮ

Оперативная пауза в центральном секторе советско‑германского фронта была настолько долгой, что ее можно было назвать затянувшейся. Плацдармы на Висле были захвачены еще летом 1944 г., однако широкомасштабное наступление с них все не начиналось. 16 октября границу Восточной Пруссии первыми пересекли бойцы 184‑й стрелковой дивизии 3‑го Белорусского фронта генерал‑майора Б. Б. Городовикова. Советские войска впервые ступили на немецкую территорию. На границе появились самодельные деревянные арки, поверху которых крупно белой краской было написано: «Вот она – проклятая Германия!» Неделя за неделей в немецких штабах тянулось время томительного ожидания удара Красной армии. Резервы из Польши растаскивались для проведения контрнаступления в Арденнах. На католическое Рождество 1944 г. по приказу Гитлера из‑под Варшавы был снят и отправлен в Венгрию танковый корпус СС. Оборона самого важного для немецких войск – берлинского – направления оказалась ослаблена.

Висло‑Одерская операция

Если обратиться к записям в журнале боевых действий штаба оперативного руководства вермахта, то в начале января 1945 г. общий замысел советских наступательных планов оценивался немцами следующим образом: «Вырисовываются ударные группировки в районах Баранова, Пулавы, Магнушева и в Восточной Пруссии, то есть те, которые уже давно были нами установлены». Длительная пауза в проведении наступательных операций также нашла свое объяснение у немецких штабистов: «Тот факт, что противник в районе между Карпатами и Восточной Пруссией уже в течение около двух месяцев находится в состоянии боевой готовности и не переходит в наступление, частично объясняется плохой погодой, так как ему нужны мороз и хорошая видимость, чтобы иметь возможность полностью использовать свою авиацию».

Затишье на передовой на стратегически важных направлениях чаще всего сопровождается напряженной работой штабов и бурями в верхних эшелонах военной иерархии. Разработка планов операций штабами двух фронтов заняла чуть меньше месяца. 23 декабря направил на утверждение в Ставку план операции по разгрому кельце‑радомской группировки противника Военный совет 1‑го Украинского фронта, а 25 декабря – план разгрома варшавско‑радомской группировки противника Военный совет 1‑го Белорусского фронта. Оба плана были утверждены Ставкой в один и тот же день – 29 декабря 1944 г.

Войска четырех фронтов были готовы к наступлению уже к 8–10 января 1945 г., но из‑за погодных условий и густых туманов оно было отложено. Одним из распространенных заблуждений относительно Висло‑Одерской операции является привязка ее начала к неким «просьбам» союзников. Якобы она была начата на несколько дней раньше в связи с тяжелым положением англо‑американских войск в Арденнах. Однако к концу декабря 1944 г. кризис миновал, и 3 января 1945 г. началось общее наступление союзников с севера и с юга в общем направлении на Уффализ. Англо‑американские войска медленно, но верно вытесняли немцев из вбитого в их оборону клина. То, что принято называть «мольбами о помощи» со стороны Черчилля, в действительности было простым запросом о планах Красной армии на январь 45‑го. Набирая политические очки, Сталин пообещал начать наступление раньше, хотя в действительности операция начиналась позже запланированного срока. Утверждения И. С. Конева о том, что первоначально операция была назначена на 20 января, но затем была перенесена на 12 января, звучит нелогично на фоне сосредоточения войск на Сандомирском плацдарме. На плацдарме к 9 января было собрано пять общевойсковых, две танковых армии и три отдельных танковых корпуса. Держать такую массу войск на ограниченном пространстве в течение двух недель – с 5 по 20 января – не было никакой необходимости. То же самое мы наблюдаем в полосе 1‑го Белорусского фронта: 61‑я армия закончила сосредоточение на плацдарме 5 января, а 5‑я ударная и 33‑я армии – 8 января. Помимо вскрытия сосредоточения войск немецкой разведкой набитый пехотой и танками плацдарм мог стать объектом артиллерийского обстрела и ударов с воздуха, когда почти каждый снаряд или бомба находили бы себе жертву.

Нехватку сил командование немецкой группы армий «А» в Польше предполагало компенсировать новой тактикой. На основе опыта боев на Восточном фронте немцы разработали эффективную тактику ухода из‑под первого сокрушительного удара советской артиллерии. Ранее огонь сотен орудий и реактивных минометов не оставлял почти ничего живого в первой траншее обороны вермахта. Поэтому было решено в последний момент перед советской артиллерийской подготовкой отводить пехоту во вторую траншею, удаленную от первой на два‑три километра. Для этого через каждые 300–500 метров первая и вторая траншеи соединялись ходами сообщения. Тогда мощная артподготовка Красной армии пришлась бы по пустым позициям, а подготовленные советскими войсками для разгрома немецкой обороны боеприпасы оказались бы израсходованы впустую. В свою очередь, отступившие во вторую траншею и сохранившие боеспособность части вермахта встретили бы советских пехотинцев шквалом огня из автоматов и пулеметов. Кроме того, между первой и второй траншеями концентрировалась основная масса инженерных заграждений, мин и колючей проволоки. Также обороне немецкой группы армий «А» благоприятствовала ее опора на наиболее важную и протяженную польскую реку – Вислу. Немцам нужно было держать не сплошной фронт от Варшавы до Карпат, а прежде всего периметр нескольких плацдармов: Магнушевского (45 километров по фронту и 18 в глубину), Пулавского (30 километров по фронту и 10 в глубину) и Сандомирского (70 километров по фронту и 50 в глубину). Каждый из этих плацдармов немцы плотно опоясали войсками и разнообразными заграждениями.

Томительное ожидание советского наступления пронизывало все звенья немецкой армии – от Верховного командования до младших командиров и солдат. Данные воздушной разведки, шум моторов, усиление разведывательной деятельности Красной армии убедительно свидетельствовали о скором начале крупной наступательной операции. Несмотря на все более частые сбои немецкой военной машины, разведкой противника было, в частности, обнаружено сосредоточение 5‑й ударной армии на Магнушевском плацдарме. Поиски советских разведгрупп заставили обороняющихся усилить боевое охранение на передовых позициях. Также не обошлось без перебежчиков, сообщивших немцам о времени перехода Красной армии в наступление. Трудно сказать, что двигало этими людьми, добровольно пересекавшими линию фронта и сдававшимися врагу в январе 1945 г. Получив данные от перебежчиков о скором наступлении, немецкие части в передовых окопах на вислинских плацдармах усилили бдительность, готовясь в любой момент по приказу бросить все и отходить назад. В тылу немецкой обороны к бою готовились танки, в том числе новейшие тяжелые «Королевские тигры», вооруженные мощной 88‑мм пушкой. Если численность войск вермахта на передовой советские разведчики вычислили довольно точно, то состояние немецких резервов серьезно недооценивали. Немцы собирались дать решительный бой за Германию, обескровить своих противников и заставить их сесть за стол переговоров о мире на выгодных для Третьего рейха условиях.

Шум моторов в последних перегруппировках войск в ночь на 12 января на фронте Сандомирского плацдарма маскировали громкой музыкой через репродукторы. После очередного марша на позициях Красной армии поставили новую пластинку, и над изрытой воронками заснеженной равниной из громкоговорителей понеслись слова: «Союз нерушимый республик свободных/Сплотила навеки Великая Русь./Да здравствует созданный волей народов/Единый, могучий Советский Союз!» Новый Гимн СССР (слова С. В. Михалкова и Г. А. Эль‑Регистана, музыка А. В. Александрова), пришедший на смену «Интернационалу» всего год назад, впервые исполнялся в столь необычных условиях. Застывшие в тревожном ожидании или, наоборот, поглощенные суетой последних приготовлений люди по обе стороны фронта слушали величественную мелодию из потрескивающих громкоговорителей: «Мы в битвах решаем судьбу поколений…» После того как в морозной ночи под литавры прозвучали последние строки гимна «Знамя советское, знамя народное, пусть от победы к победе ведет!», наступила секундная пауза, за которой загрохотали сотни орудий, сливаясь в один оглушительный рев. Все пространство немецкой обороны оказалось под ударом советской артиллерии. Немцы ожидали длительной артиллерийской подготовки и готовились отойти из первой траншеи во вторую, но вместо длительного обстрела первой траншеи на нее был обрушен короткий, всего около получаса, огневой налет советской артиллерии. После того как передовые батальоны подошли ко второй траншее немецкой обороны и встретили на ней сопротивление врага, неизрасходованные боеприпасы обрушились на нее. Настоящая артподготовка взламывала реальные и занятые врагом позиции. Надежды немцев тактикой «отскока» удержать «запечатанными» плацдармы на Висле рухнули. Верховное главнокомандование вермахта высоко оценило технику прорыва Красной армии: «Противнику удалось в первый день вклиниться в нашу оборону на глубину до 25 км. Он совершил обход наших опорных пунктов и оказался очень гибким в руководстве».

Командующий группой армий «Центр» генерал‑полковник Георг‑Ганс Рейнгардт еще рассчитывал остановить наступление Красной армии, бросив в контратаку танки. Однако оставшийся у него в резерве танковый корпус пришлось перебросить на Вислу, где также началось советское наступление. Рейнгардт успел использовать из резервного корпуса лишь одну танковую дивизию, «Великая Германия». К. К. Рокоссовский в ответ ввел в бой 500 танков из резервов фронта. Под польским городом Кельце против них в бой пошел батальон тяжелых танков, сразу более 70 «тигров» и новейших «Королевских тигров». К началу 1945 г. танковые войска почти полностью были перевооружены на новые средние танки Т‑34–85 с длинноствольной 85‑миллиметровой пушкой. Это позволяло советским танкистам уверенно вступать в бой с «тиграми» и «пантерами». Столкновение «тигров» и 61‑й гвардейской Свердловско‑Львовской танковой бригады произошло у деревни Лисув. В ходе ожесточенного боя немецкий 424‑й тяжелый танковый батальон оказался разгромлен, его командир майор Сэмиш погиб. Однако тяжелые потери понесла и советская танковая бригада. В бою погиб ее командир полковник Н. Г. Жуков. Назначенный командиром бригады вместо Жукова полковник В. И. Зайцев вспоминал: «В деревне Лисув перед нами предстало печальное зрелище. На месте бывших домов и надворных построек дымились пожарища. Повсюду виднелись обгоревшие остовы танков. Единственный уцелевший дом служил и медицинским, и командным пунктом бригады». Интересно, что советские танкисты даже несколько недооценили противостоявшего им противника и считали, что их атакуют «тигры» и «пантеры». Видимо, за «пантеру» они принимали схожий с ней по форме корпуса «Королевский тигр». Всего под Кельце немцы бросили в бой почти 450 танков и самоходно‑артиллерийских установок. Однако остановить наступление двух советских танковых армий они не смогли, немецкие танковые части оказались окружены и разгромлены.

После разгрома немецких танковых резервов К. К. Рокоссовский выдвинул вперед 5‑ю гвардейскую танковую армию. Этот удар вызвал настоящий переполох в стане противника. Рейнгардт обратился к Гитлеру: «Мой Фюрер, захваченная карта противника показывает: русская танковая армия идет на Данциг. Если она прорвется, мы будем атакованы в тыл, где вообще нет войск». Командующий группой армий «Центр» просил разрешения отступить. Лишь через девять дней с начала сражения Гитлер разрешил отход. Но остановить войска Рокоссовского Рейнгардт уже не смог. Советские танки вышли к заливу Фришес‑Хафф, и Восточная Пруссия оказалась изолированной от Рейха.

Столь же неудачным оказались действия немецких танковых резервов перед Пулавским и Магнушевским плацдармами. Быстрое наступление советских танковых армий 1‑го Белорусского фронта К. К. Рокоссовского создало угрозу окружения немецкой группировки в районе Варшавы. 17 января 1945 г. многострадальная польская столица была наконец‑то освобождена. Вместо сплошного фронта на берлинском направлении зияла огромная брешь. Карой Гитлера за крушение фронта на Висле и сдачу Варшавы стало смещение командующих. 17 января Йозеф Гарпе был сменен на генерал‑полковника Фердинанда Шернера, а группа армий «А» была переименована в группу армий «Центр». Спустя два дня также был смещен командующий 9‑й армией Смило фон Лютвиц, вместо которого был назначен Теодор Бюссе.

Смена немецких командующих не могла мгновенно привести к изменению обстановки на фронте. Советские танковые армии продвигались так быстро, что иногда неожиданно врывались на аэродромы, где немцы готовили самолеты к вылету. Так, 19 января в районе Любень танкисты захватили сразу 60 самолетов Люфтваффе. Однако не везде новый тактический прием с оставлением первой траншеи оказывался для немцев бесполезен. Наступление 3‑го Белорусского фронта в Восточной Пруссии, начавшееся 13 января 1945 г., оказалось куда менее успешным, чем прорыв с плацдармов на Висле. Относительно неудачный старт наступления в Восточной Пруссии привел к медленному оттеснению противника в район Кенигсберга. Теперь группа армий «Центр» была рассечена на три части: на Земландском полуострове, в районе Кенигсберга и южнее него. Плохая погода в Восточной Пруссии не позволяла в полной мере использовать авиацию для разгрома колонн уходящего противника, поэтому в Кенигсберге и на побережье скопилась крупная и все еще боеспособная группировка немецких войск. Советским командованием на этом участке фронта была взята пауза на несколько недель.

Успешное наступление 1‑го Украинского фронта в конце января 1945 г. привело к охвату и угрозе окружения немецкой группировки в Силезском промышленном районе. Однако захлопывать мышеловку советское командование не спешило. Командующий фронтом И. С. Конев позднее признавался, что в этом вопросе на него повлиял опыт взятия Будапешта. Маршал отмечал, что «бои с противником <…> засевшим в каменных постройках и бетоне, как правило, носят длительный и упорный характер». Силезский промышленный район представлял собой сплошной огромный город заводов и промышленных предприятий, занимающий площадь 40 на 60 километров. Борьба с зацепившимися за заводские цеха и потухшие печи частями противника неизбежно затянулась бы на длительное время и привела к большим потерям в рядах штурмующих, когда все красноармейцы уже строили планы на послевоенную мирную жизнь. Кроме того, разрушать важный в экономическом отношении район было неразумно. В связи с этим И. С. Конев по согласованию со Ставкой Верховного главнокомандования принял решение не препятствовать противнику в выходе из Силезии. На юге немцам намеренно были оставлены «ворота» шириной от четырех до шести километров, а Красная армия не замыкала «котел», лишь показывая готовность это сделать. Через «ворота» немецкие части поспешно покинули Силезский промышленный район. К 29 января он полностью перешел под контроль советских войск.

«Война проиграна» – такими словами начал рейхсминистр вооружений и военной промышленности Альберт Шпеер свой меморандум Гитлеру о значении потери Силезии, направленный в рейхсканцелярию 30 января, в день двенадцатилетия прихода фюрера к власти. В меморандуме бесстрастно объяснялось почему. После массированных бомбежек Рура силезские шахты начали поставлять 60 % немецкого угля. Для железных дорог, электростанций и заводов остался двухнедельный запас угля. Таким образом, сейчас, после потери Силезии, можно, по словам Шпеера, рассчитывать лишь на одну четвертую часть угля и одну шестую часть стали от того объема, который она производила в 1944 г. Подводя итог сказанному, Шпеер делал вывод: «После потери Верхней Силезии немецкая оборонная промышленность более не будет в состоянии хотя бы в какой‑то степени <…> покрыть потребности фронта в боеприпасах, оружии и танках. В этом случае станет также невозможным компенсировать превосходство противника в технике за счет личной храбрости наших солдат». Это автоматически означало катастрофу для Третьего рейха в 1945 г. Однако эта информация осталась достоянием узкого круга лиц в высшем германском руководстве. Вермахт по‑прежнему продолжал получать приказы от фюрера, которые требовали от войск упорной обороны и самопожертвования. Даже окруженному и почти лишенному снабжения гарнизону Познани под руководством фанатичного командира предстояло сражаться месяц. После потери Силезии вся Германия стала «фестунгом». Ускорить капитуляцию «фестунга Третий рейх» мог захват Берлина.

Для восстановления рухнувшего Восточного фронта Гитлер обратился к своему давнему соратнику – рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру, создателю системы «фабрик смерти» – концлагерей, в том числе печального известного Освенцима. Гиммлер был назначен командующим вновь созданной группой армий «Висла». После покушения 20 июля 1944 г. фюрер все меньше доверял профессиональным военным. Такой выбор командующего объединением на ключевом направлении вызвал резкие разногласия в высшем руководстве германских вооруженных сил. Вместе с тем другие немецкие военачальники отмечали положительные качества рейхсфюрера СС. К примеру, один из захваченных в плен командиров дивизий группы армий «Висла», генерал‑лейтенант Зигмунд фон Шпайниц, был менее категоричен: «Гиммлер, вне всякого сомнения, человек большой энергии, исключительной работоспособности и ясного взгляда, но не военный и военного образования не имеет».

Штурм Познани

Смирившись с назначением Гиммлера, Гудериан командировал ему на помощь генерала Вальтера Венка, опытного штабиста, воевавшего на Восточном фронте. Гиммлер не имел военного образования, но за годы на вершинах власти он научился разбираться в людях. Одним из первых его решений было назначение нового коменданта города Познань (немецкое название – Позен). Вместо генерала Маттерна новым командующим «крепостью Позен» стал фанатичный полковник Эрнст Гонелл, командир офицерской школы, спешно произведенный в генерал‑майоры. За свой краткий звездный час Гонелл успел получить Немецкий крест в золоте и Рыцарский крест.

Советские танкисты и мотострелки с удивлением ходили между ровными рядами запорошенных снегом самолетов. Многие десятки двухмоторных «Хейнкелей‑111» выстроились на аэродроме Познани. Захваты самолетов на аэродромах уже не удивляли советских танкистов, но здесь впечатляло количество крылатых машин – впервые встретилось сразу несколько сотен. Всех их приковало к земле отсутствие в Германии горючего. Начинало казаться, что дни «Тысячелетнего рейха» сочтены. Тем временем гарнизон самого города Познань не торопился капитулировать. Поначалу нежелание немцев вывесить белый флаг вызвало лишь легкую досаду. Командующий 1‑й танковой армией М. Е. Катуков вспоминал: «Познань была типичной танковой «душегубкой». На ее узких, хорошо подготовленных к обороне улицах немцы выбили бы у нас все машины. Я приказал А. X. Бабаджаняну и И. Ф. Дремову обойти Познань с севера и юга, замкнув кольцо, перерезать все коммуникации и не дать уйти на запад гитлеровскому гарнизону. 25 января бригады обоих корпусов в третий раз форсировали Варту и окружили Познань. Вокруг города танкисты И. Ф. Дремова захватили несколько аэродромов, на которых стояло огромное количество самолетов». Катуковцами было заявлено о 700 самолетах, однако позднее на допросе генерал Маттерн называл цифру в 200 самолетов на аэродроме в Познани, которые бездействовали из‑за отсутствия горючего. После выхода советских танков к городу самолеты были взорваны. В своем докладе командующему фронтом Г. К. Жукову Катуков обосновал нецелесообразность штурма Познани танками и получил разрешение двигаться дальше, оставив против города заслон мотопехоты до подхода войск 8‑й гвардейской и 69‑й армий. Танкисты рвались вперед – к Берлину. Штурмовать Познань поручалось ветеранам битвы за Сталинград, пехоте 8‑й гвардейской армии В. И. Чуйкова. Сменяя мотострелков на позициях в Познани, пехотинцы завидовали им, но уверенно напутствовали: «Мы скоро вас догоним!»

Сама целесообразность штурма города советским командованием под сомнение не ставилась, поскольку Познань являлась важнейшим узлом железных и грунтовых шоссейных дорог. Гвардейцы В. И. Чуйкова начали атаки на укрепления Познани 26 января. Штурмовать каждый дом не входило в планы атакующих. Командующий 8‑й гвардейской армией позднее писал в мемуарах: «С запада мы атак не вели. Мы сознательно оставили здесь выход, надеясь, что противник воспользуется им и двинется из крепости». Однако, вопреки ожиданиям, прорываться из окружения немецкий гарнизон даже не пытался. Первые попытки Красной армии овладеть Познанью показали, что это «крепкий орешек». Город Познань достался Пруссии после третьего раздела Речи Посполитой в конце XVIII в. Вскоре пруссаки начали здесь строительство крепости, которая приобрела завершенный вид в конце XIX столетия. Крепость состояла из цитадели, окруженной вынесенными вперед фортами. Несмотря на преклонный возраст, в 1945 г. укрепления Познани еще сохраняли свое значение как фортификационные сооружения. Их перекрытия достигали трех метров в толщину и легко выдерживали огонь советской полевой артиллерии. В. И. Чуйков позднее вспоминал: «До Познани, сколь мощными ни были укрепления противника, они не могли называться крепостями. В Познани наша армия впервые встретилась с крепостными фортами». Также командующий 8‑й гвардейской армией отмечал, что «для штурма фортов калибр орудий 152 мм явно недостаточен». Всего в Познани оказалось блокировано около 60 тысяч солдат и офицеров вермахта. Это были остатки выбитых с вислинских плацдармов частей, поспешно брошенных в бой резервов, а также крепостные части.

Еще в 1943 г. Гитлер предложил стратегию «крепостей» («фестунгов»), которая предусматривала удержание крупных узлов дорог сильными гарнизонами даже в полной изоляции. Если в Белоруссии и на Украине в 1944 г. эта стратегия не получила поддержки со стороны военных, то с началом сражения за Германию ситуация радикально изменяется. Все чаще вместо попыток прорыва гарнизоны окруженных городов и отошедшие в них разбитые части придерживаются стратегии «крепостей». Даже после обхода и окружения такой «крепости» войсками противника шоссе и железные дороги оставались блокированными. Ни поезда с боеприпасами и горючим, ни колонны грузовиков не могли проехать через занятый противником город. Приходилось искать пути объезда. Это существенно ухудшало условия снабжения вырвавшихся вперед частей Красной армии. Также осада «крепостей» сковывала части и соединения Красной армии, наступающие группировки постепенно теряли свою ударную мощь. В итоге наступление замедлялось. Требовался штурм «крепости». Он усложнялся тем, что в городах Германии было много прочных каменных промышленных и административных зданий. Они сами по себе оказались способны заменить форты.

Второй штурм Познани состоялся 28 января. Германское Верховное командование в этот день без всякого оптимизма оценивало перспективы удержания города: «По имеющимся сведениям, боеспособность гарнизона очень низка, так что, по‑видимому, его сопротивление продлится лишь до сегодняшнего дня». Перед штурмом командующий 8‑й гвардейской армией обратился к гарнизону с ультиматумом: «Я, генерал Чуйков, предлагаю вам немедленно сложить оружие и сдаться в плен. Я гарантирую вам жизнь и возвращение на родину после войны. В противном случае вы будете уничтожены». Однако белых флагов в назначенный час штурмующие не увидели. Не случайно В. И. Чуйков в своих мемуарах без экивоков назвал коменданта крепости генерал‑майора Эрнста Гоннела «матерым нацистом». Под его руководством забившиеся в подвалы и казематы немцы продолжали сопротивляться с отчаянием обреченных еще почти месяц.

В первой половине февраля войска 8‑й гвардейской армии В. И. Чуйкова очищали от немцев жилые кварталы Познани. После этого наступило время решительного штурма фортов крепости. Ударной силой советских частей стала 2‑я штурмовая инженерно‑саперная бригада. Ее бойцы использовали специальные бронированные нагрудники, все ее бойцы вооружались автоматическим оружием. В бою штурмовые бригады широко использовали огнеметы. Каждый форт окружал непреодолимый для танков ров двенадцатиметровой ширины, который полностью простреливался из бойниц капониров – выдвинутых в ров сооружений. Артиллерийская подготовка могла подавить огонь орудий и пулеметов в верхних сооружениях форта. Однако амбразуры, простреливавшие ров, находились заметно ниже уровня земли и оказывались практически неуязвимыми. Ров легко мог стать могилой для сотен, если не тысяч человек. Форты французского Вердена на Западном фронте в Первую мировую войну показали, в какую кровавую «мясорубку» может превратиться их штурм.

Советские саперы разработали и реализовали простой, но эффективный способ преодоления рва. На одном из складов в Познани нашлись большие 250‑литровые бочки для горючего. Они заполнялись взрывчаткой и под прикрытием дымовой завесы и огня из всех видов оружия подкатывались ко рву. В назначенный момент поджигалась запальная трубка и бочка сталкивалась в ров. Мощный взрыв уничтожал и ослеплял немецких солдат у амбразур внутри рва. Это позволяло штурмовой группе спускаться в ров и захватывать его укрепления. Подобный смелый ход просто шокировал защитников. Так прорыва через ров оказалось достаточно для капитуляции гарнизона познанского форта № 5. Однако в Познани еще оставалась так называемая «Цитаделла» – центральное укрепление крепости. Здесь оставался гарнизон численностью около шести тысяч человек во главе с Гонеллом.

Решительный штурм последовал 18 февраля. Вплотную к «Цитаделле» подтянули тяжелые орудия. Выстрел за выстрелом они пробили проломы в стенах форта. В прочной кладке зияли бреши, в которые свободно, не нагибаясь, мог пройти самый высокий человек. После этого пришел черед сброса в ров бочек с взрывчаткой. Чудовищной силы взрывы оглушили стрелков гарнизона, державших ров под прицелом. Сначала по мосткам от вала к проломам в стене перебрались штурмовые отряды и завязали бой внутри «Цитаделлы». Затем саперы построили мост через ров для танков и самоходок. Для прохода танков через пролом в стене форта он был расширен взрывчаткой. Закопченные саперы обмеряли мощную самоходку «Зверобой» портновскими метрами: «Пройдет!» Вмешательство в бой во дворе цитадели бронетехники поставило точку в сопротивлении гарнизона. Штурм Познани завершился только к 23 февраля, почти через месяц после выхода к нему советских войск. Генерал Маттерн сам добровольно сдался в плен. Назначенец Гиммлера генерал‑майор Эрнст Гонелл покончил жизнь самоубийством. Именно такие фанатики стали последней опорой нацистов. Бессмысленное сопротивление германской армии продолжалось.

Битва за Германию

После обхода Познани танкисты М. Е. Катукова неслись на всех парах к столице Третьего рейха. С каждым часом они были все ближе к Берлину. На старой границе Германии и Польши их встретили укрепления, строившиеся в 1930‑х гг. под названием «Пояс Варты‑Одера» и более известные как Восточный вал. Они никогда не были приоритетным направлением немецкого оборонительного строительства. В сущности, это был такой же «бумажный тигр», как и советская линия Сталина. После вторжения в Польшу в сентябре 1939 г. строительство и совершенствование «Пояса Варты‑Одера» забросили, а часть вооружения перебросили на Западный вал, проходивший вдоль границы с Францией, Люксембургом, Бельгией и частично Голландией. В частности, на «Поясе Варты‑Одера» даже не планировалась постройка крупных укреплений типа «А» (с толщиной стен 3,5 метра бетона, способных выдерживать 520‑миллиметровые снаряды и 1000‑килограммовые бомбы), сравнимых с «овражами» линии Мажино. Здесь предполагалась только постройка сооружений типа «Б» (2,5 метра бетона, способных выдержать 220‑миллиметровые снаряды и 500‑килограммовые авиабомбы), а также легких укреплений типа «Ц» и «Д» (с противоосколочной защитой). В большей степени «Пояс Варты‑Одера» был полигоном для испытания новинок техники фортификации, например, ДОТов с 50‑миллиметровыми автоматическими гранатометами и огнеметами. Только осенью 1944 г. сооружения Восточного вала начали приводиться в порядок.

Немецкое командование располагало достаточно мощной линией укреплений, но оборонять ее оказалось некем. Резервы запаздывали, и на укрепления спешно выдвигали разрозненные части. Танкисты одной из бригад 1‑й гвардейской танковой армии М. Е. Катукова успели проскочить незанятые укрепления в маршевых колоннах. Однако буквально через несколько часов на безлюдных ДОТах «Пояса Варты‑Одера» появились люди в германской униформе, которые уже не теряли ни минуты. В полотне пересекавшей укрепрайон дороги были заранее проделаны специальные отверстия. В них немедленно вставили лежавшие рядом куски рельсов. Дорога стала непреодолимой для танков и взята под прицел пулеметов. Следующая, немного отставшая от передового отряда бригада танкистов Катукова встретила ожесточенное сопротивление. Вырвавшиеся вперед танкисты оказались отрезаны от своих в глубине немецкой обороны. Все попытки пробиться к бригаде потерпели неудачу. Бронированные колпаки немецких ДОТов легко выдерживали обстрел орудий советских танков и самоходно‑артиллерийских установок. Даже для тяжелых ИСов бронированные колпаки «Панцерверке» были крепким орешком, сравнимым по бронезащите с тяжелой самоходкой «Элефант». Тяжелая артиллерия осталась вместе с пехотой общевойсковых армий далеко позади. Танкисты могли лишь с тревогой смотреть на взлетающие вверх ракеты и слушать шум боя в расположении окруженной бригады. В случае подхода немецких резервов ей грозило полное уничтожение.

Однако не везде укрепления «Пояса Варты‑Одера» оказывались заняты хорошо подготовленными и обладающими высоким боевым духом немецкими частями. Будучи уже в статусе командующего группой армий «Висла», Генрих Гиммлер для обороны довоенной границы Третьего рейха приказал выдвинуть в район Мезерица управление 5‑го горного корпуса СС, в подчинении которого находились 433‑я и 463‑я резервные пехотные дивизии. Из показаний попавшего в плен командира первой дивизии Фольрата фон Люббе нам достаточно точно известен ее состав. 433‑я резервная пехотная дивизия была учебным и запасным соединением двухполкового состава с тремя батареями артиллерии. 18 января она получила приказ выступить из места постоянной дислокации и занять оборону на фронте 60 километров на германо‑польской границе 1939 г. Артиллерия дивизии была представлена тремя батареями: одна из трех трофейных советских 152‑миллиметровых гаубиц, вторая – трех 105‑миллиметровых leFH, третья – трех 75‑миллиметровых пушек. Противотанковый дивизион составляли шесть 88‑миллиметровых противотанковых пушек и ручные гранатометы «Офенроры». Минометов и пулеметов не хватало, зато в избытке было «Офенроров» и фаустпатронов. Численность соединения составляла около 4 тысяч человек. Соединению остро недоставало автотранспорта. Большинство солдат состояло из ограниченно годных людей старшего возраста. По показаниям, данным в плену командиром батальона дивизии капитаном Дайнером Ахелом, в его батальоне было 600 человек в возрасте от 17 до 48 лет, большинство было старше 35 лет. Батальон капитана Ахела оборонялся на фронте в восемь километров.

Командование пообещало фон Люббе ополченцев из «Фольксштурма», но они так и не прибыли. Главным препятствием на пути планов по использованию в боях фольксштурмистов была нехватка вооружения и боеприпасов. На оснащение батальонов «Фольксштурма» направили иностранные и устаревшие винтовки с минимальным запасом патронов. Однако даже такие винтовки получали не все фольксштурмисты. Программа производства специальных упрощенных винтовок – «фольксгевер» – запоздала и не дала ожидавшихся результатов. Штатная униформа у фольксштурмистов отсутствовала, и большинство батальонов пошли в бой в гражданской одежде, в плащах и пальто, в разномастных кепках и шляпах. О принадлежности этих людей к вооруженным силам Третьего рейха свидетельствовала только нарукавная повязка. В итоге боеспособность батальонов «Фольксштурма» оказывалась крайне низкой. Под городом Швибус (ныне – Свебодзин) закаленная в боях советская 1‑я гвардейская танковая армия М. Е. Катукова смогла пробиться через укрепления Восточного вала, занятые фольксштурмистами. Окруженная танковая бригада катуковцев была деблокирована и продолжила наступление в направлении Одера.

Провал под Швибусом стал не единственным поражением «Фольксштурма». По схожему сценарию развивались события севернее Мезерица. Шестидесятилетний обер‑лейтенант Герман Штеп, командир роты в 128‑м батальоне «Фольксштурма», в советском плену подробно описал «оборону» вверенных под его начало укреплений. Он был захвачен в плен 31 января в районе Блезена, к северу от Мезерица. Состояние укреплений Штеп описал так: «ДОТ, в котором мы находились, был построен в 1936 г. и представлял собой двухэтажное цементное сооружение. В нем свободно размещалась рота (численностью 50 человек. – Прим. авт.) со всеми пулеметами. Однако ДОТ имел существенные недостатки: вентиляция была не в порядке, и атмосфера поэтому была плохая. Кроме того, в ДОТе господствовала сырость: со стен стекала вода. Состояние ДОТа сильно расстраивало солдат и офицеров роты». Из тяжелого оружия в роте Штепа было только 8 пулеметов, минометы отсутствовали. Отсутствие полноценного противотанкового оружия стало причиной краха обороны роты. Престарелый обер‑лейтенант вспоминал: «31 января днем к нашему ДОТу подошли русские танки. Они были на расстоянии 100–150 метров. Их было 6 штук. Кроме того, было много самоходных и противотанковых пушек. Что мог я сделать против них своим оружием? <…> Увидев в бинокль танки, я сказал, что если мы не станем стрелять, то и русские так же поступят. Так оно и получилось. В роте был один, который немного знал русский язык. Мы выставили белый флаг, а затем вышли наружу. Переводчик крикнул русским, что мы хотим сдаться в плен». Так, почти без единого выстрела 31 января «Фольксштурм» сдал участок обороны Восточного вала.

Победителем в гонке за новую линию фронта мог оказаться не самый быстрый и сильный, а просто тот, кому повезло оказаться в нужное время в нужном месте. Именно так произошло в финальной фазе Висло‑Одерской операции, когда первым вышел на рубеж реки Одер передовой отряд пехоты 5‑й ударной армии, а несколькими часами позже – бригада 2‑й гвардейской танковой армии. Это был армейский передовой отряд под командованием заместителя командира 89‑й гвардейской стрелковой дивизии полковника X. Есипенко. 30 января он получил от командующего 5‑й ударной армией задачу двигаться по маршруту Байерсдорф, Нойдамм, Фюрстенфельде, Кинитц, упредить противника в выходе к Одеру и захватить плацдарм в районе Кинитц. Отряд Есипенко насчитывал 90 танков, в том числе 21 тяжелый ИС, 12 самоходно‑артиллерийских установок, 42 орудия и миномета, 12 «катюш». В 16 часов 26 января подразделения отряда с ходу переправились через реку Нетце в районе Чарникау. Здесь проходила линия обороны, состоящая из ДОТов и длинных рядов колючей проволоки. Именно здесь отряду несказанно повезло. Ни отходящие немецкие части, ни резервы из глубины не успели занять укрепления. Это позволило общевойсковой армии обогнать две танковые армии в выходе на рубеж Одера.

Мимо безмолвных ДОТов отряд вошел на территорию Германии и, не останавливаясь, понесся дальше мимо островерхих фольварков и аккуратно расчерченных полей. Отряд Есипенко двигался по «Рейхсштрассе № 1». Грузовики позволяли отряду продвигаться темпом в 30–40 километров в сутки. В 15 километрах от Одера в передовом отряде стал ощущаться недостаток горючего. Командир отряда сформировал подвижную группу в составе двух стрелковых батальонов на автомашинах, трех рот «тридцатьчетверок», дивизиона «катюш» и одного истребительно‑противотанкового полка. Дозаправив автотранспорт и танки группы за счет автотранспорта остальных частей передового отряда и временно бросив часть техники, полковник Есипенко продолжил движение вперед. В 8 часов 31 января подвижная группа переправилась по льду через Одер и захватила плацдарм на его левом берегу в районе небольшого городка Кинитц. Впоследствии этот эпизод стал обрастать яркими и сочными деталями («когда отряд ворвался в город Кинитц, на его улицах спокойно разгуливали немецкие солдаты, в ресторане было полно офицеров»), но в реальности в маленьком немецком городке не было частей вермахта, кроме поезда с шестью зенитными пушками. Зенитчики и местный персонал Имперской службы труда (Reicharbeitsdienst) были захвачены врасплох и сдались в плен. Всего было захвачено 13 офицеров и 63 юнкера зенитного училища. Также были освобождены 57 советских военнопленных, задействованных в качестве сельскохозяйственных рабочих.

Когда на следующий день после захвата плацдарма противники пришли в себя и осмотрелись, и передовые части 1‑го Белорусского фронта, и немецкие части в районе Кюстрина могли констатировать сложность своего положения и неясные перспективы дальнейшего хода событий. Немецкое командование вместо запланированного маневренного сражения на правом берегу Одера вынуждено было таранить оборону захваченных плацдармов. Строившаяся на западном берегу Одера оборонительная линия «Позиции Нибелунгов» («Nibelungen‑Stellung») в одночасье утратила свое значение. Однако положение советской 5‑й ударной армии также было не безоблачным. С одной стороны, ее дивизии стояли в нескольких десятках километров от немецкой столицы. С другой стороны, они фактически висели в воздухе, зацепившись за Одер. Отставание артиллерии и проблемы со снабжением боеприпасами существенно снижали как обороноспособность войск, так и их возможности по расширению захваченных плацдармов. Расширение шло трудно и продолжалось два месяца.

Близость линии фронта к столице сделала командные пункты немецких войск на Одере местом паломничества для высшего руководства Третьего рейха. Один за другим их посетили гросс‑адмирал Дениц, рейхсмаршал Геринг, рейхсфюрер Гиммлер и командующие другими группами армий. 3 марта 1945 г., к всеобщему удивлению, на Одерский фронт прибыл Гитлер. Это был его второй и последний выезд на фронт. Сначала Гитлер приказал отвезти себя на командный пункт CI армейского корпуса в Харнекоп. Здесь, в старом замке Хезелер, он выслушал доклад генерала Берлина об обстановке, затем посетил командные пункты 309‑й и 303‑й пехотных дивизий. Для войск сам факт визита фюрера на фронт был моральной поддержкой в безвыходной ситуации, но на видевших его вблизи сгорбленная фигура и постоянно трясущаяся рука произвели тягостное впечатление. Один из офицеров, видевших его в тот период, вспоминал: «Его голова слегка тряслась, и это поразило меня больше всего. Левая рука безжизненно висела вдоль туловища, и левая ладонь дрожала мелкой дрожью. Двигался он как очень больной и дряхлый старик. Лицо говорило о крайнем утомлении и полном изнеможении, лишь глаза горели внутренним нестерпимым огнем, который моментально настораживал и казался почти неестественным; взгляд был пронизывающим».

Одной из причин, по которой советское командование отказалось от наступления на Берлин уже в феврале 1945 г., была необходимость осады немецких «крепостей» в тылу двух фронтов. Помимо Познани, в роли «крепостей» выступили города Шнейдемюль, Арнсвальде, Бреслау, Глогау, Торн и ряд других. В журнале боевых действий Верховного главнокомандования вермахта от 16 февраля 1945 г. отмечалось: «В результате сопротивления <…> в Позене и других городах‑крепостях заметно замедлилось продвижение противника». Однако и без финального броска на немецкую столицу результаты Висло‑Одерской операции впечатляли. Примерно за три недели советские войска прошли 600 километров, продвигаясь по 20–40 километров в день. Эта операция вошла в военную историю Великой Отечественной войны как самое стремительное наступление. В результате было полностью разгромлено 35 дивизий противника, еще 25 потеряли более половины личного состава, было взято в плен около 150 тысяч человек. Красная армия выровняла фронт и вышла на дальние подступы к Берлину. Значительные силы противника оказались в «котлах» в Познани и Бреслау. Стала очевидна неспособность немцев эффективно вести боевые действия на два фронта и неизбежность грядущей победы союзников.

Красная армия и мирное немецкое население

В течение трех лет бойцов Красной армии учили ненавидеть врага, потому что иначе воевать было бы просто невозможно – убийство человека запрещено общепринятыми нормами человеческой морали, религиозной этики и здоровой психики. Для этого немцы в советской пропаганде наделялись свойствами, «противными человеческой натуре», подчеркивалась агрессивность противника, его жестокость и коварство. Командир артиллерийского взвода И. Я. Кобылянский вспоминал: «В годы войны немцев я ненавидел огульно, как нечто единое целое, олицетворявшее страшные злодеяния гитлеровцев и в собственной стране, и в завоеванных государствах Европы, и особенно на оккупированных территориях СССР». Опасаясь волны мести со стороны красноармейцев, немецкое население бежало из Восточной Пруссии. Разительный контраст в уровне жизни в СССР и Германии вызывал у советских военнослужащих закономерный вопрос: «Зачем они, живя в такой роскоши, полезли на нашу землю?» Не находя ответа, бойцы скатывались к вандализму. Пехотинец Е. И. Бессонов вспоминал: «Входишь в какой‑то городок, а там все дома двухэтажные, с крышами под нарядной черепицей. Сначала мы эти дома жгли: перед глазами, в памяти, стояли наши деревеньки, сожженные немцами дотла, только печные трубы торчали на пепелищах».

Агрессия первых дней на территории противника прошла у красноармейцев достаточно быстро. Разумеется, были случаи, когда у кого‑то из бойцов за время войны погибла вся семья и он сводил личные счеты с немцами. Но зачастую ко времени вступления на территорию Германии эта боль уже успевала перегореть и притупиться. Командир артиллерийской батареи Л. Р. Ценц вспоминал: «В сорок пятом пленных уже не трогали, но в 1944 г. случаи самосуда были нередкими. Я этому старался воспрепятствовать. Один раз незнакомый старшина вывел пятерых пленных немцев и стал расстреливать их по одному, из нагана. Я успел вмешаться, подошел, забрал у него оружие и сказал: «Ты бы их в бою убивал».

Много было на территории Германии и трофеев. Прежде всего красноармейцы брали съестные припасы, невиданные тогда домашние консервы – закатанные банки с компотами, вареньем, тушеным мясом. Тот же артиллерист Ценц вспоминал: «В Пруссии питались «на подножном корму», едой из немецких складов и подвалов, уж там любого съестного добра и деликатесов было навалом». Помимо продуктов в немецких домах были и вещи, которых так не хватало в разоренном войной Советском Союзе: одежда, отрезы ткани, обувь или кожа для ее пошива. Со вступлением в Пруссию красноармейцы получили возможность отправлять все это домой в посылках. Солдатам разрешили посылать пять килограммов в месяц, а офицерам – десять. Однако на пути к Кенигсбергу у красноармейцев практически не было времени и возможности для сбора трофеев. Лишь немногим из них удавалось отправить домой одну‑две посылки.

Отношения бойцов и командиров Красной армии с местным населением складывались по‑разному. Связист Ю. И. Корякин вспоминал: «Перед переходом границы с Германией политрук роты пришел на собрание и сообщил следующее: «Мы вступаем на территорию Германии. Мы знаем, что немцы принесли неисчислимые беды на нашу землю, поэтому мы вступаем на их территорию, чтобы наказать немцев. Я вас прошу не вступать в контакты с местным населением, чтобы у вас не было неприятностей, и не ходить по одному. Всякое беспричинное нанесение ущерба немцам и немкам недопустимы и будут наказываться».

Еще в январе 1945 г., со вступлением советских войск на территорию Восточной Пруссии, Верховным главнокомандующим был подписан приказ о недопущении грубого отношения к местному населению, который был доведен до всех военнослужащих. Соответствующие приказы по подчиненным частям и соединениям были отданы военными советами фронтов, командующими армиями, командирами дивизий и так далее. К примеру, приказом Военного совета 2‑го Белорусского фронта К. К. Рокоссовского предписывалось мародеров и насильников расстреливать на месте преступления. Впрочем, чаще использовались более традиционные трибуналы и отправка в штрафбат. И если в действительности на мародерство в большинстве случаев смотрели сквозь пальцы, то с изнасилованиями зачастую было совершенно иначе. Всего в первые месяцы 45‑го года за совершенные бесчинства по отношению к местному населению было осуждено военными трибуналами более четырех тысяч офицеров и большое число рядовых. Несколько показательных судебных процессов завершилось вынесением смертных приговоров.

Ялтинская конференция

Успехи Красной армии в ходе январских наступлений 1945 г. дали Советскому Союзу хорошие стартовые позиции на Ялтинской конференции, проходившей в Крыму с 4 по 11 февраля. Это была встреча, на которой «Большая тройка» в лице Черчилля, Рузвельта и Сталина решала судьбы послевоенного мира и согласовывала границы между государствами. Граница между Советским Союзом и Польшей устанавливалась примерно по так называемой линии Керзона 1920 г. СССР сохранял полученный в 1939 г. Львов, но отдавал Польше Белосток. В качестве компенсации Польское государство получало германские земли к востоку от Одера и часть Восточной Пруссии. Черчилль настоял на свободных выборах в Польше, в свою очередь Сталин добился участия в решении судьбы этой страны не только правительства в изгнании, находившегося в Лондоне, но и политических сил в самой Польше. Также на Ялтинской конференции лидерами трех ведущих государств антигитлеровской коалиции было принято окончательное решение о демилитаризации и денацификации Германии. В коммюнике конференции заявлялось: «Нашей непреклонной целью является уничтожение германского милитаризма и нацизма и создание гарантий в том, что Германия больше никогда не будет в состоянии нарушить мир всего мира». Территория Германии разделялась на четыре оккупационные зоны (помимо СССР, США и Великобритании свою оккупационную зону получала Франция).

Одной из ошибок Сталина историки называют отказ от ввода в число победителей во Второй мировой войне Польши, что позволило бы получить еще одну оккупационную зону – польскую. Столица Германии попадала в Восточную (Советскую) зону оккупации, при этом сам Берлин разделялся на четыре оккупационные зоны. Позднее это привело к появлению на карте мира Западного Берлина, ставшего одним из символов «холодной войны». Помимо решения судьбы стран и границ была определена форма получения репараций со стороны Германии. Стороны согласились с тем, что изъятие богатств и оборудования с ее территории должно быть нацелено на ликвидацию военного потенциала немецкого государства. СССР получал репарации в основном в натуральной форме, как принудительный труд германских военнопленных по восстановлению разрушенной войной страны. Одновременно по решениям Ялтинской конференции граждане СССР и Югославии подлежали безусловной репатриации на родину. Это касалось не только военнопленных и насильно угнанных на работу в Третий рейх людей, но и коллаборационистов, сотрудничавших с немцами в той или иной форме.

Операция «Солнцестояние»

В то время как на Ялтинской конференции лидеры «Большой тройки» решали судьбу послевоенного устройства Германии, Генрих Гиммлер судорожно пытался переломить в свою пользу ситуацию на подступах к Берлину. Его штаб спланировал операцию в Померании под кодовым наименованием «Солнцестояние» («Unternehmen Sonnenwende») с привлечением большого количества дивизий СС. Руководство контрнаступлением возлагалось на опытного командира‑эсэсовца Феликса Штайнера. Предполагалось фланговым ударом разгромить советские войска к северу от реки Варта и нанести тяжелое поражение 1‑му Белорусскому фронту маршала Г. К. Жукова.

Немецкое наступление началось 16 февраля 1945 г. Несмотря на определенный успех внезапной атаки, войска 61‑й армии П. А. Белова и 2‑й танковой армии М. А. Богданова отразили удар эсэсовцев. Надежды Гиммлера добиться крупной победы силами своего детища – войск СС – провалились. Однако этот энергичный выпад заставил советское командование серьезно задуматься о перспективах наступления на Берлин в ближайшие недели. Ответный удар маршала Г. К. Жукова последовал незамедлительно. Командующий развернул в Померанию обе танковые армии 1‑го Белорусского фронта. 1 марта они начали наступление, которое стало полной неожиданностью для немецкого командования. Мощные удары быстро рассекли германскую оборону на части.

Помимо традиционных средств борьбы немцами было использовано против плацдармов новейшее вооружение. 1 марта 1945 г. Гитлер лично приказал полковнику Баумбаху, занимавшему в то время должность генерал‑инспектора бомбардировочной авиации, нанести удары по переправам через Одер и Нейсе. Баумбах ранее командовал 200‑й «секретной» бомбардировочной эскадрой. 6 марта переправы были атакованы самолетами «Дорнье‑217» из 200‑й эскадры с помощью управляемых ракет «Хеншель‑293». По донесениям летчиков, им удалось поразить мост у Геритца на плацдарме 8‑й гвардейской армии. Ранее ракеты «Хеншель‑293» применялись преимущественно против кораблей союзников. Одна из ракет, упавшая в воду, вызвала живейший интерес со стороны руководства советских ВВС. Последовала настойчивая просьба в адрес саперов 8‑й гвардейской армии извлечь ракету и организовать ее доставку в Москву.

Вскоре танковые армии М. Е. Катукова и М. А. Богданова вышли к Балтийскому морю. Остатки эсэсовской армии эвакуировались из Восточной Померании на западный берег Одера. Угроза флангу нацеленных на Берлин советских войск была ликвидирована. 20 марта, после катастрофы в Померании, Гитлер отстранил Гиммлера от командования группой армий «Висла». Кипучая энергия политика и беспринципность палача оказались плохими помощниками в делах, требующих военного профессионализма.

Штурм Кенигсберга

В 1945 г. Восточная Пруссия стала для Германии гигантской «крепостью». Еще в конце января, с выходом советских войск к заливу Фриш‑Гаф (ныне – Калининградский залив), немецкая группировка в Восточной Пруссии оказалась изолирована. Сообщение с главными силами вермахта осуществлялось только по морю. Однако попытка сокрушения блокированных войск противника с ходу успеха не принесла. Маршал М. А. Василевский вспоминал: «Сталин порекомендовал мне выехать в Восточную Пруссию, подчеркнув, что быстрейшая ликвидация врага в Восточной Пруссии позволила бы нам усилить основное, берлинское, направление». Ознакомившись с обстановкой на месте, Василевский сразу же отказался от штурма вражеской цитадели «кавалерийским наскоком». Потребовалась почти трехнедельная пауза для подготовки решающего штурма осажденной «крепости». Командир саперного взвода В. В. Чубров вспоминал: «В течение февраля – марта все виды войск, получив свой участок действий при предстоящем штурме, изучали местность, привыкая к обстановке. Весна 45‑го года в Германии была теплой, снег растаял в феврале, и «привыкание» было малоприятным занятием». Первый удар Красной армии последовал по прижатой к морю группе немецких войск к юго‑западу от Кенигсберга, которая была ликвидирована к концу марта. К апрелю пришел час самого Кенигсберга.

Основную часть своей многовековой истории Восточная Пруссия являлась ареной крупных сражений. В V–VI вв. здесь появились первые поселения пруссов, возникшие на побережье современного Калининградского залива. В XIII в. эта территория была захвачена Тевтонским орденом. Город Кенигсберг – нынешний российский Калининград – был основан как замок рыцарями ордена в 1255 г. Последующее столетие стало веком расцвета ордена, когда его казна считалась самой богатой в мире. В это время Тевтонский орден осваивал малозаселенную территорию Пруссии немцами, строя здесь деревни и возводя города. В середине XVII в. благодаря политике великого курфюрста Фридриха Вильгельма Кенигсберг и Восточная Пруссия юридически освободились от польской зависимости. Было создано Бранденбургско‑Прусское государство, столицей которого стал расположенный в пойме реки Шпрее город Берлин. Впоследствии его стали именовать Королевством Пруссия. В конце XVIII столетия территория Пруссии расширилась за счет разделов Речи Посполитой. После 1871 г., когда произошло объединение Германии и образование Германской империи, Кенигсберг по‑прежнему оставался столицей провинции Восточная Пруссия. Городская крепость развивалась в соответствии с современными ей изменениями в искусстве фортификации. С 1872 г. вокруг Кенигсберга началось строительство фортов, которые лишь незначительно отличались друг от друга. Форт как таковой представляет собой земляное сооружение в виде кольцевого вала высотой около восьми метров и по форме является пятиугольником. Сторона вала, обращенная к противнику, имеет вид тупой стрелы. Форт со всех сторон окружен рвом, который не был предназначен для заполнения его водой. Стенка рва, обращенная в сторону противника, вертикальная, обычно одетая камнем. Часть грунта для насыпки валов бралась из внутренней части пятиугольника, поэтому внутренний дворик форта ниже уровня окружающей местности.

Всего в Кенигсберге было построено двенадцать больших и пять малых фортов, которые находились на расстоянии от двух до четырех километров друг от друга, что обеспечивало зрительную и огневую связь между ними. Всем большим фортам были даны имена в честь прославленных германских королей и полководцев. Диаметр оборонительного кольца составлял около тринадцати километров, а его протяженность – более сорока. Уже к концу XIX века стены фортов были значительно усилены дополнительными слоями бетона, песка и земли. К примеру, на их напольных валах поверх кирпичного свода помещался слой песка толщиной в один метр, а выше него бетонный слой толщиной до полутора метров. Попутно сменилась и основная концепция фортов. Если строились они как укрепленные позиции для тяжелой артиллерии, то теперь в них планировалось размещать только пехоту и легкие орудия, в то время как крупнокалиберные пушки должны были находиться на флангах, вне территории фортов. Таким образом, форты из цитаделей превратились в опорные пункты ближнего боя.

С началом Первой мировой войны Восточная Пруссия стала ареной военных действий. Российская Императорская армия пересекла ее границу и в течение короткого времени заняла значительную часть территории, однако не сумела дойти до Кенигсберга. Бои в Восточной Пруссии в ту пору закончились разгромом русской армии. В преддверии войны с СССР нацистским руководством именно этому региону отводилась ключевая позиция в рамках будущего территориального порядка в Восточной Европе. Гитлер планировал сделать Восточную Пруссию центром экономического пространства от Балтийского до Черного моря за счет присоединения к ней территорий Советского Союза. Здесь же располагалась и главная Ставка фюрера – «Волчье логово», из которой он руководил кампанией на Восточном фронте.

Кенигсберг защищало два кольца обороны. Внешней оборонительный пояс имел протяженность пятьдесят километров и состоял из опорных пунктов и узлов сопротивления. В его полосе находилось двенадцать основных и три добавочных форта с системой долговременных сооружений, противотанковыми рвами, двумя‑тремя линиями траншей, проволочными заграждениями и минными полями. Сами форты предназначались для использования в качестве командно‑наблюдательных пунктов, мест размещения пехотных резервов, полевых узлов связи, передовых пунктов боепитания, передовых пунктов сбора раненых. Кроме того, форты представляли собой достаточно мощные пехотные опорные пункты. Нацистская пропаганда называла кольцо фортов «ночной рубашкой Кенигсберга», за которой горожане могут спать спокойно.

Внутренний пояс обороны был протяженностью десять километров и состоял из 24 земляных фортов с подготовленными стрелковыми позициями и убежищами для личного состава. Непосредственно внутри города на всю его глубину немцами были созданы опорные пункты, состоящие из отдельных приспособленных к обороне каменных зданий и целых кварталов. В каждом опорном пункте была подготовлена двухъярусная оборона: в нижних этажах для ведения огня вдоль улиц, а в верхних этажах и на чердаках – для ведения огня сверху по улицам, дворам и соседним зданиям. Подступы к опорным пунктам и промежуткам между ними были закрыты системой завалов, надолбами, баррикадами. Многие участки улиц и строения были заминированы. Всего в обороне Кенигсберга и подступов к нему немцы применили более 150 тысяч противотанковых и противопехотных мин. Система обороны Кенигсберга была непрерывной по фронту и на всю глубину, непроницаемой с фронта и с флангов. Неприступность города усиливалась особенностями местности – водными преградами с крутыми берегами и широкими болотистыми поймами, а также весенней распутицей.

При подготовке к штурму столицы Восточной Пруссии одна из важнейших задач была возложена на штурмовые инженерно‑саперные бригады. Нейтральная полоса и передний край обороны противника на Кенигсбергском обводе изобиловали большим количеством бункеров, железобетонных и кирпичных убежищ, наличие которых могло оказаться серьезной помехой при штурме. Немецкие подразделения могли укрыться в них в период артподготовки и встретить неожиданным огнем атакующих. Поэтому за несколько дней до штурма специально созданные команды, в основном состоящие из саперов‑штурмовиков, взорвали все укрытия в межтраншейном пространстве и частично на переднем крае обороны противника.

На фронте в первые дни апреля 1945 г. еще царило затишье. Огонь по Кенигсбергу вела только артиллерия, целью которой были форты города‑крепости, которые требовалось разбить заранее, до начала общего штурма. На авиацию у советского командования надежды не было, поскольку из‑за плохой погоды самолеты почти не летали и успех штурмовки с воздуха не был гарантирован. Оставался только расстрел укреплений противника из тяжелых орудий. Практически все советские пушки и гаубицы относились к новейшим типам, разработанным незадолго до войны. Исключение составляли самые тяжелые орудия особой мощности – 305‑миллиметровые гаубицы образца 1915 г. Эти орудия били по укреплениям противника, известным как форты № 8 и № 10. Помимо номера они имели названия: «Король Фридрих I» и «Канитц».

Для штурма столицы Восточной Пруссии собралась группировка советских войск численностью 137 тысяч человек, более 5 тысяч орудий, 500 танков и самоходно‑артиллерийских установок. Кенигсберг и подступы к нему были тщательно отсняты с воздуха. По оценке советской разведки, гарнизон города составлял около 60 тысяч человек, но, как вскоре выяснилось, силы защитников были существенно недооценены. План командования Красной армии предусматривал удар по Кенигсбергу с юга, поскольку наибольшее внимание немцы уделяли северному фронту обороны города. Здесь пролегала жизненно важная для крепости трасса к порту Пиллау на Земландском полуострове, через который противник получал боеприпасы, горючее и другие предметы снабжения. Забота о сохранении этой связки с Пиллау перевешивала для немецкого командования опасности оголения южного фронта обороны Кенигсберга.

В ночь на 6 апреля, за считаные часы перед началом штурма Кенигсберга, саперы напряженно проделывали проходы в минных полях и заграждениях противника, расчищая подступы к фортам. Штурм Кенигсберга начался утром 6 апреля. Тяжелая артиллерия сосредоточила огонь на фортах, находившихся на направлении главных ударов. После трехчасовой артподготовки в боевых порядках пехоты к фортам выдвинулись тяжелые самоходные орудия ИСУ‑152 в готовности подавлять огневые средства фортов, но форты молчали. Советские танки и пехота, прорвав оборону немцев в промежутках между фортами, стали продвигаться к городу. Ключом к успеху операции стало глубокое эшелонирование инженерно‑саперных частей, которые действовали тремя эшелонами. Первый эшелон состоял из войсковых саперов и саперов‑штурмовиков. Они продвигались в боевых порядках наступающих войск и выполняли задачи инженерной разведки, участвовали в штурмовых действиях, обеспечивали войска проходами в заграждениях противника и пропускали артиллерию, другую боевую технику через заграждения и водные преграды. Кроме этого, инженерно‑саперные части обеспечивали боевые действия танков, закрепляли захваченные объекты и прикрывали внешние фланги инженерными средствами.

Корпусные, а также приданные армейские и фронтовые инженерные части второго эшелона следовали непосредственно за боевыми порядками и занимались разминированием маршрутов, расчисткой проездов в препятствиях, производили необходимые дорожно‑мостовые работы. Армейские и приданные армиям инженерные части усиления третьего эшелона осуществляли контрольную проверку маршрутов на минирование, строительство мостов грузоподъемностью до шестидесяти тонн, разминирование города и выполняли специальные задачи. Дорогу наступающим войскам прокладывали штурмовые группы. В каждую из них входили стрелковая рота, взвод станковых пулеметов, взвод 82‑миллиметровых минометов, два‑три орудия, один‑два танка или самоходки, противотанковое ружье, отделение огнеметчиков и два‑три химика. Бойцы штурмовых групп вооружались автоматами и ручными пулеметами. У них имелись ножницы для разрезания колючей проволоки, штурмовые лесенки, настилы и лопаты для преодоления рвов перед фортами. В каждой стрелковой дивизии было организовано по 10–12 штурмовых групп.

По сигналу атаки штурмовая подгруппа под прикрытием артиллерийско‑минометного огня огневой подгруппы выдвигалась на возможно близкую дистанцию к объекту штурма. Саперы‑штурмовики подтягивали к сооружению штурма взрывчатые вещества, кумулятивные и сосредоточенные заряды, земленосные мешки. А в это время огневая подгруппа мощным огнем подавляла атакуемое огневое сооружение и соседние огневые точки. Ставилась дымовая завеса, ослеплялись амбразуры, на флангах штурмовой группы создавались отсечные дымовые завесы. В этот момент команда разграждения прокладывала проходы в заграждениях, прикрывающих атакуемые объекты, расчищала путь для действий подгруппы штурма. Танки по проходам подходили вплотную к объекту и своим огнем подавляли огневую точку или своим корпусом закрывали ее амбразуры. Личный состав подгруппы штурма броском выдвигался к объекту атаки, забрасывал гранатами и обстреливал из автоматов гарнизон объекта через пролазы, амбразуры, проемы в стенах и врывался в опорный пункт. Однако ворваться внутрь объекта штурма было, как правило, крайне трудно. Поэтому саперы‑штурмовики, подрывая стены кумулятивными или сосредоточенными зарядами, устраивали проходы для подгруппы штурма и очень часто при этом уничтожали взрывами зарядов и гарнизон объекта. Огнеметчики, в свою очередь, создавали очаги пожара, выкуривая вражеский гарнизон и обеспечивая штурмовой группе возможность проникнуть внутрь атакуемого объекта.

Чрезвычайно важной задачей штурмовых групп, и в первую очередь саперов‑штурмовиков, явилось закрепление захваченных объектов. При этом закрепление в основном производилось не после полного очищения объекта от личного состава противника, а в динамике боя. Противник пытался отбить потерянные здания и восстановить положение, используя для этого гарнизоны ближайших объектов. Иногда это ему удавалось. Поэтому саперы‑штурмовики старались как можно быстрее приступить к приведению зданий в оборонительное состояние и прикрыть подступы к нему имеющимися у штурмовой группы минами.

В ходе штурма Кенигсберга особенно отличился 51‑й отдельный гвардейский саперный батальон 13‑го гвардейского стрелкового корпуса. Взвод саперов этого батальона под командованием гвардии старшины Н. И. Галибина под сильным огнем противника 6 апреля проделал проходы во вражеских заграждениях, открыв путь наступающим войскам. Однако продвижению вперед и атаке форта мешала долговременная огневая точка гитлеровцев. Галибин с тремя саперами под ураганным огнем врага вышел к огневой точке и взрывом уничтожил ее гарнизон. Командир другого взвода того же саперного батальона младший лейтенант А. М. Родителев 7 апреля в составе штурмовой группы вместе с восемью саперами, участвуя в атаке, достиг огневых позиций зенитных батарей врага. Внезапным налетом саперы захватили 15 зенитных орудий, в рукопашном бою уничтожили 6 гитлеровцев и 5 вражеских солдат взяли в плен. Спустя несколько минут немцы предприняли попытку вернуть оставленные орудия. Саперы отбили три контратаки и удержали артиллерийские позиции до подхода основных сил.

Частично разрушенные форты № 8 и № 10 уже не оказали серьезного сопротивления, но на подходе к городским кварталам советское наступление замедлилось. Сказывались недооценка численности гарнизона и отсутствие поддержки с воздуха. Из‑за плохой погоды авиация вновь почти бездействовала. Успех штурма Кенигсберга повис на волоске. Теперь немцы могли перебросить с севера на юг свои резервы и восстановить целостную оборону города. Наконец 7 апреля погода улучшилась, и свое веское слово смогла сказать советская авиация. Вскоре после полудня небо над Кенигсбергом будто бы потемнело от 500 бомбардировщиков Дальней авиации. Обычно они действовали под прикрытием ночной темноты, поскольку тихоходные «бомберы» Ил‑4 и Б‑25 «Митчел» были легкой жертвой для немецких истребителей. Только в тяжелых условиях 1941 г. Дальнюю авиацию бросали в бой днем, невзирая на потери. Теперь, наоборот, никакого противодействия вражеских истребителей даже не предполагалось, а при свете дня точность бомбометания многократно возрастала. На столицу Восточной Пруссии обрушилось почти четыре тысячи бомб. Командир экипажа Ил‑4 В. А. Пшенко вспоминал: «Когда на Кенигсберг летали днем, то там столько самолетов было, что сначала было страшновато. Все думал, как бы не столкнуться. Между нами ходят наши же истребители. Ко мне подошел один. Открывает фонарь рукой, показывает: «Здорово!» Бомбы пошли. Он юрк вниз, посмотрел, куда упали бомбы. Догоняет и показывает большим пальцем вверх: «Во!» – Значит, попал».

Главной целью летчиков советской бомбардировочной авиации были немецкие резервы, которые следовало уничтожить до того, как солдаты и офицеры вермахта займут позиции в окопах и превращенных в цитадели зданиях Кенигсберга. После бомбардировки в городе царил хаос, связь штаба гарнизона с войсками была нарушена. К 8 апреля остатки гарнизона были оттеснены в центральную и восточную части Кенигсберга. Сообщение остатков германских войск в городе с портом Пиллау было прервано. Дальнейшее сопротивление без запасов и снабжения извне становилось бессмысленным. К утру 9 апреля оно приобрело уже очаговый характер, а вечером комендант крепости Кенигсберг генерал Отто фон Ляш прислал парламентеров на командный пункт одного из советских стрелковых полков. В ночь на 10 апреля немецкий генерал прибыл на командный пункт 11‑й гвардейской дивизии, где подписал свой последний приказ – о капитуляции. К 9 часам утра солдаты вермахта подняли белый флаг над своим последним очагом сопротивления – башней «Дона» у озера Обер‑Тайх. Гитлер, узнав о сдаче столицы Восточной Пруссии, в ярости заочно приговорил фон Ляша к смертной казни. По мнению фюрера, комендант Кенигсберга, оказавшись в безвыходной ситуации, должен был либо погибнуть в бою, либо застрелиться, как в аналогичной ситуации это предпочел сделать генерал‑майор Гонелл в Познани.

В сводке Совинформбюро от 10 апреля 1945 г. прозвучала цифра в 42 тысячи убитых и 92 тысячи пленных из состава гарнизона Кенигсберга. Однако это были первые, непроверенные данные, которые включали в себя и задержанных жителей города. Современные подсчеты по документам 3‑го Белорусского фронта дают цифру в 70 тысяч немецких военнослужащих, захваченных и сдавшихся в плен в Кенигсберге. Борьба за Восточную Пруссию практически завершилась. Основным инструментом сокрушения противника стала техника, в первую очередь артиллерия. Маршал А. М. Василевский особо отметил это в своих воспоминаниях: «Восточно‑Прусская операция по расходу боеприпасов вообще не имела себе равных среди всех операций в истории войн».

ПАДЕНИЕ БЕРЛИНА

31 января 1945 г. танкисты 1‑го Белорусского фронта вышли к Одеру в районе Кюстрина и Франкфурта‑на‑Одере. Не дожидаясь подхода пехоты, отставшей на 30–50 километров, они форсировали реку и захватили плацдармы. Позади осталось 400 километров польской территории, 35 разбитых немецких дивизий, более 150 тысяч пленных. Впереди всего в 100 километрах находилось «логово фашистского зверя» – Берлин. Казалось, еще один решительный рывок, и война будет окончена. Однако в начале февраля Ставка Верховного главнокомандования приняла решение остановить наступление на столицу Третьего рейха. Требовалось подтянуть тылы, пополнить наступающие части и обеспечить несокрушимость их флангов. В феврале – марте 2‑й Белорусский фронт очистил от немецких войск Померанию, а 1‑й Украинский – Силезию. Теперь войска Красной армии могли продолжать наступление на столицу Третьего рейха, не боясь самим попасть в окружение.

Подготовка к штурму Берлина

Вспышка ярости фюрера последовала неожиданно и потому была особенно устрашающей. 28 марта 1945 г. в тесном бункере рейхсканцелярии шло очередное совещание высшего военного руководства Третьего рейха. В условиях череды поражений на всех фронтах неудача контрнаступления под Кюстрином, в ходе которого не удалось ликвидировать русский плацдарм, не была чем‑то из ряда вон выходящим. Разница была лишь в том, что этот город находился менее чем в 100 километрах от Берлина. Очевидец этого совещания вспоминал, что Гитлер «заходился в крике, его глаза вылезали из орбит, а жилы на висках наливались кровью». Фюрер в ярости обвинял в неудаче командующего 9‑й армией Теодора Бюссе и других генералов. Когда начальник Генерального штаба Гейнц Гудериан попытался вступиться за них, то на него обрушилась вся мощь гнева фюрера. Формально Гудериан был отправлен в отпуск, однако в действительности это было равносильно отставке. Преемником «Быстрого Гейнца» и последним начальником гитлеровского Генерального штаба стал сорокасемилетний генерал‑лейтенант Ганс Кребс.

Немецкое командование предвидело наступление советских войск на столицу Третьего рейха и тщательно готовилось к его отражению. От Одера до Берлина была построена глубоко эшелонированная оборона. Дивизии первой линии пополнялись личным составом и техникой, в оперативной глубине создавались сильные резервы. В Берлине и близ него формировалось огромное количество ополченческих формирований – батальонов «Фольксштурма». Стремясь повысить стойкость своих войск в обороне, немецкое руководство ужесточало репрессивные меры. 15 апреля в своем обращении к солдатам Восточного фронта Гитлер требовал расстрела на месте всех, кто отдаст приказ на отход или будет отходить без приказа.

В тот же день, когда в бункере под рейхсканцелярией клокотала ярость фюрера, командующий 1‑м Белорусским фронтом Г. К. Жуков готовился лететь в Москву. Маршал отправлялся к Сталину в приподнятом настроении. Наконец‑то после нескольких недель боев на вспомогательных направлениях целью фронта становился Берлин. Для московского совещания Жуков подготовил два плана наступления на немецкую столицу. Вариант «А» предусматривал удар с Кюстринского плацдарма. Вариант «Б» предполагал удар с Франкфуртского плацдарма. Два вероятных направления удара рассеяли бы внимание обороны и облегчили задачу штурма Берлина. Однако в Кремле Жукова ждали плохие новости. Он вспоминал: «Поздно вечером того же дня Сталин вызвал меня к себе в кремлевский кабинет: «Немецкий фронт на Западе окончательно рухнул, и, видимо, гитлеровцы не хотят принимать мер, чтобы остановить продвижение союзных войск».

В марте 1945 г. англо‑американские войска форсировали Рейн, в Руре ими была окружена крупная немецкая группировка. Американские и английские танки устремились на восток, к Берлину. Хотя в феврале в Ялте союзники договорились о передаче Берлина в советскую зону оккупации, однако успехи кружили голову. Премьер‑министр Великобритании Черчилль писал президенту США Рузвельту: «Русские армии на юге, судя по всему, наверняка войдут в Вену <…> Если мы преднамеренно оставим им и Берлин, хотя он и будет в пределах нашей досягаемости, то эти два события могут усилить их убежденность в том, что все сделали они. Поэтому мое мнение таково: захватить Берлин, если он окажется в зоне досягаемости». Жуков понял, что выбора плана операции уже нет. В кратчайшие сроки мог быть реализован только один план наступления – с Кюстринского плацдарма.

События в Москве развивались стремительно. 1 апреля в Ставку Верховного главнокомандования был вызван командующий 1‑м Украинским фронтом И. С. Конев. Позднее маршал вспоминал: «Начальник Генерального штаба прочел вслух телеграмму, существо которой вкратце сводилось к следующему: англо‑американское командование готовит операцию по захвату Берлина <…> Сталин обратился к Жукову и ко мне: «Так кто же будет брать Берлин, мы или союзники?» Так вышло, первому на этот вопрос пришлось отвечать мне, и я ответил: «Берлин будем брать мы, и возьмем его раньше союзников».

Последующие дни прошли в напряженной работе в Генеральном штабе над планом операции двух фронтов. Один из пунктов директивы 1‑му Белорусскому фронту гласил: «Танковые армии ввести на направлении главного удара после прорыва обороны для развития успеха в обход Берлина с севера и северо‑востока». Этим маневром предотвращался выход союзников к германской столице с запада. С другой стороны, сильнейший танковый кулак исключался из Битвы за Берлин. Маршал Г. К. Жуков был крайне недоволен, но большая политика диктовала военные решения. Открытое выступление против решения самого Сталина грозило отстранением от командования фронтом. Поэтому при внешнем согласии с волей вождя оба командующих решили действовать по‑своему.

Маршал Г. К. Жуков еще в Москве принял решение придерживаться своих мартовских разработок. Основной удар наносился через Зееловские высоты, оборонявшиеся немецким танковым корпусом генерала Гельмута Вейдлинга. После прорыва немецкой обороны танковые армии должны были вырваться вперед и образовать заслоны на окраинах Берлина, предотвратив усиление гарнизона города за счет резервов и отхода войск с Одерского фронта. Штурмовать столицу Третьего рейха предстояло общевойсковым армиям.

Маршал И. С. Конев также был недоволен, поскольку войска его фронта исключались из борьбы за Берлин – все назначенные Ставкой Верховного главнокомандования и лично Сталиным цели лежали к югу и западу от «логова фашистского зверя». Не имея возможности открыто выступить против Верховного главнокомандующего, маршал приказал штабу фронта подготовить одновременно два плана. Один соответствовал директиве Ставки, второй предусматривал возможный рывок на Берлин. Для этого нашлась формальная зацепка в подготовленных в Москве документах. В своих мемуарах маршал рассказал об этом так: «Обрыв разграничительной линии (фронтов. – Прим. авт.) у Люббена как бы намекал, наталкивал на инициативный характер действий вблизи Берлина». Так появилась идея «особого отряда» 3‑й гвардейской танковой армии П. С. Рыбалко. В случае успешного прорыва обороны танкисты должны были стремительным броском выйти к Берлину и опередить соседний фронт в захвате вражеской столицы. Для того чтобы танки Рыбалко не сожгли на улицах, их предполагалось усилить стрелковыми частями на грузовиках.

В то время как генерал‑полковник Гейнц Гудериан паковал свои вещи перед отъездом на курорт, под Кюстрином свои танковые части к новым боям готовил генерал‑лейтенант С. М. Кривошеин. Гудериан и Кривошеин знали и хорошо помнили друг друга – в сентябре 1939 г. при передаче Бреста Советскому Союзу они стояли рядом на трибуне во время торжественного прохождения войск. Тогда Кривошеин командовал танковой бригадой, а теперь его 1‑й механизированный корпус разместился в лесу на восточном берегу Одера. По ночам красноармейцы переходили на западный берег реки, рыли окопы, орудийные площадки, капониры для танков, а к утру возвращались в расположение своих частей. Только в ночь на 15 апреля танки Кривошеина, в том числе ленд‑лизовские «Шерманы», переправились через Одер и заняли подготовленные позиции.

Советское командование отчетливо осознавало, насколько сложно будет взять главную цитадель Третьего рейха. Маршал Г. К. Жуков впоследствии вспоминал: «Готовя наступление, мы полностью отдавали себе отчет в том, что немцы ожидают наш удар на Берлин». В преддверии начала операции советские разведывательные самолеты сделали 15 тысяч аэрофотоснимков Берлина, всех подступов к нему и оборонительных полос. По результатам этих съемок, а также трофейным документам и опросам пленных составлялись подробные схемы, планы, карты, которыми снабжались все командно‑штабные инстанции. Военно‑топографическая служба 1‑го Белорусского фронта изготовила точный макет столицы Третьего рейха с пригородами, который был использован при изучении вопросов, связанных с организацией наступления, общего штурма города и боев в его центре.

За те два месяца, пока фронт стабилизировался на Одере, в 70 километрах от Берлина, его жители успели смириться с мыслью о стоящем на пороге противнике. Берлинцев даже перестала тревожить глухая канонада на востоке. Город жил обычной жизнью, насколько это можно было сказать об осыпаемой бомбами столице гибнущего государства. 12 тысяч полицейских все еще несли службу. Почтальоны разносили почту. Ежедневно выходили газеты, не прерывалась телефонная и телеграфная связь. Вывозился мусор. Были открыты кинотеатры, театры и даже неразрушенная часть знаменитого Берлинского зоопарка. Работали метро и надземка, немногие не пострадавшие от бомбежки бары и рестораны были переполнены посетителями. Это был поистине «пир во время чумы».

В 1945 г. Берлин был одним из крупнейших городов мира и по своей площади уступал только Большому Лондону, состоявшему из 32 районов и Лондонского Сити. Однако его огромная территория была застроена только на 15 %, а остальную часть столицы Третьего рейха занимали сады и парки. Город был подготовлен к круговой обороне, которая состояла из трех обводов с девятью секторами. Внешний обвод опоясывал Берлин по линии автострады в 15–18 километрах от центра города. Он состоял из системы опорных пунктов, расположенных в шахматном порядке и имевших между собою огневую связь, а также естественных препятствий – озер, рек, прудов и густых перелесков, которыми изобиловали окрестности Берлина. Между внешним и средним обводами обороны немецкой столицы все ее пригороды и дачные поселки были превращены в опорные пункты, изобилующие противотанковыми препятствиями из камня и металлических балок, связанными между собою стрелковыми ячейками. Средний обвод проходил с востока по реке Шпрее, с юго‑востока и юга – по Тельтов‑каналу, опираясь на эти естественные препятствия. Он представлял собою систему опорных пунктов, расположенных в каменных зданиях и развалинах по набережным, большинство мостов через реку и канал были подорваны. Так, например, были взорваны все мосты через канал Берлин‑Шпандауэр‑Шиффартс в северной части города. Войскам 3‑й ударной армии и 2‑й гвардейской танковой армии пришлось наводить переправы.

Внутренний обвод проходил вокруг правительственных учреждений в центре города и представлял собой систему мощных ДОТов, имевших между собою огневую связь. Все здания внутри этого обвода были превращены в опорные пункты и подготовлены к обороне с учетом кругового обстрела. Окна полуподвальных помещений и первых этажей заложены мешками с песком, с оставлением в них бойниц для стрельбы и наблюдения. В помещениях верхних этажей располагались пулеметы, автоматчики и группы, вооруженные фаустпатронами. За углами домов сооружены окопы для противотанковых орудий и минометов, а улицы были забаррикадированы металлическими балками, кирпичом и средствами городского транспорта. В опорные пункты были превращены и многие здания, находившиеся в других районах города. А восемь секторов обороны, обозначавшихся латинскими буквами от А до Н, расходились как куски пирога через все три оборонительных обвода. Девятый сектор – Z – находился в центре города. Он имел собственный защитный гарнизон, состоявший из частей СС охраны Гитлера.

Одна из загадок Битвы за Берлин – сохранение в целости и сохранности многих мостов через Шпрее и Ландвер‑канал в центральной части города. Учитывая, что берега Шпрее в центре немецкой столицы одеты камнем, форсирование реки вне мостов стало бы непростой задачей для Красной армии. Разгадку дали показания генерала Вейдлинга в советском плену. Он вспоминал: «Ни один из мостов не был подготовлен к взрыву. Геббельс поручил это организации «Шпур», в связи с тем, что при взрывах мостов воинскими частями причинялся хозяйственный ущерб окружающим владениям. Оказалось, что все материалы для подготовки мостов к взрыву, а также заготовленные для этого боеприпасы были вывезены из Берлина при эвакуации учреждений «Шпур».

Немаловажное значение в системе обороны Берлина имели подземные сооружения, в том числе и метро, которые широко использовались немцами для скрытого маневра войск, а также для укрытия их от артиллерийских и бомбовых ударов.

Вокруг города была развернута сеть радиолокационных постов наблюдения. Берлин располагал сильной противовоздушной обороной, которую обеспечивала 1‑я зенитная дивизия. Ее основные силы располагались на трех гигантских башнях противовоздушной обороны – флактурмах. Это были бетонные сооружения высотой около 40 метров, на крыше которых оборудовались установки зенитных орудий до 128‑миллиметрового калибра. Также башни оснащались 20‑ и 37‑миллиметровыми автоматическими зенитными пушками. В Берлине было построено три подобных сооружения – в районе Зоопарка, во Фридрихсхайне (на востоке города) и в Гумбольтхайне (на севере города).

Подготовка Берлина к обороне в основном заключалась в строительстве баррикад и укреплении зданий. Баррикады в городе сооружались на промышленном уровне. Они имели 2–2,5 метра в высоту и 2–2,2 метра в толщину. Сооружали их из дерева, камня, иногда из рельсов и фасонного железа. Часть улиц была полностью перегорожена баррикадами, не было оставлено даже проезда. Подходы к баррикадам минировались. Одной из «находок» в обороне столицы Рейха стала танковая рота «Берлин», состоявшая из неспособных к самостоятельному передвижению танков. Потерявшие ход боевые машины были вкопаны на перекрестках улиц и использовались как неподвижные огневые точки. Людей в военной форме в Берлине было не так много. Большинство вооруженных защитников города носили гражданскую одежду с повязкой на рукаве. Это были берлинские фольксштурмисты. Вооружение их было совершенно недостаточным. Чаще всего у них были итальянские, датские винтовки с небольшим запасом патронов. Зато фаустпатронов было в избытке.

Однако если в Берлине войск было мало, то на пути войск Г. К. Жукова к столице Третьего рейха стояла двухсоттысячная 9‑я армия генерала Бюссе. В ее составе было почти 500 танков и самоходно‑артиллерийских установок. В оценке перспектив обороны командующий был предельно циничен: «Мы будем считать свою задачу выполненной, если нам в спину ударят американские танки». Как военные профессионалы, германские генералы считали, что судьба Берлина будет решена на Одерском фронте. Если в сражениях с Красной армией его удастся удержать, то столица Рейха будет спасена. Если же нет, то любые усилия по обороне города будут тщетными. Именно поэтому берлинский гарнизон был изначально слаб и плохо вооружен: все силы немцы бросили на Одерский фронт.

Если советское командование могло использовать успешно завершившие бои в Восточной Пруссии армии в новых боях, то для вермахта державшие там оборону дивизии и корпуса были потеряны навсегда – либо уничтожены, либо взяты в плен. Исключением иногда становились штабы разбитых частей. Их командиры прибыли под Берлин с единственным багажом – боевым опытом. Гитлер старался собрать на подступах к своей столице «звезд» успешных оборонительных сражений. По крайней мере, тех из командиров, кто пока еще сохранял его доверие. В воскресенье 15 апреля в ротах дивизий на Одерском фронте зачитали обращение фюрера: «Солдаты Восточного фронта! Последний раз со смертельной ненавистью большевизм начал наступление. Он пытается разрушить Германию и наш народ истребить <…> Берлин был немецким и будет немецким, а Европа не станет никогда русской. Создайте тесное сотрудничество всех не для защиты глубины страны, а ваших детей и жен и тем самым своей судьбы. В эти часы на вас смотрит весь народ».

Фраза фюрера «Берлин останется немецким!» сразу же стала пропагандистским штампом и даже воплотилась в многочисленных граффити, которые мальчишки из «Гитлерюгенда» и Союза германской молодежи писали белой краской на стенах домов и заборах осажденной столицы Третьего рейха.

Зееловские высоты

По другую сторону фронта красноармейцам зачитали обращение Военного совета 1‑го Белорусского фронта: «Войска нашего фронта прошли за время Великой Отечественной войны тяжелый, но славный путь. Боевые знамена наших частей и соединений овеяны славой побед, одержанных над врагом под Сталинградом и Курском, на Днепре и в Белоруссии, под Варшавой и в Померании, в Бранденбурге и на Одере <…> Славой наших побед, потом и своей кровью завоевали мы право штурмовать Берлин и первыми войти в него, первыми произнести грозные слова сурового приговора нашего народа немецким захватчикам. Вперед, на Берлин!»

Однако добиться этого было очень непросто, поскольку немецкие 9‑ю и 4‑ю танковую армии от Берлина отделяли считаные километры. Маршалу Жукову требовалось как можно быстрее пробиться на соединение с войсками 1‑го Украинского фронта Конева и силами танковых и общевойсковых армий образовать заслон на пути отхода немецкой группировки. В этой ситуации командующий 1‑м Белорусским фронтом был вынужден направить главный удар через Зееловские высоты. Это был кратчайший маршрут, позволявший не допустить отхода немецких войск в Берлин. Кроме того, наступая на этом направлении, Жуков избегал опасности получить удар во фланг в полосе 2‑го Белорусского фронта, который включался в операцию на четверо суток позже. Как выяснилось впоследствии, именно такими и были планы немецкой стороны. Начальник оперативного отдела Верховного главнокомандования Вооруженными силами Германии генерал Йодль свидетельствовал: «Для Генерального штаба было понятно, что битва за Берлин будет решаться на Одере, поэтому основная масса войск 9‑й армии, оборонявшая Берлин, была введена на передний край. Срочно формировавшиеся резервы предполагалось сосредоточить севернее Берлина, чтобы впоследствии нанести контрудар во фланг войскам маршала Жукова».

Зееловские высоты представляли собой гряду холмов, находившихся примерно в 17 километрах от Одера. С них прекрасно просматривалась передовая у реки Одер по обеим сторонам Кюстрина. Немцы разместили здесь вторую линию обороны своей столицы, осознавая, что этот опорный пункт является ключом к Берлину. Взяв Зееловские высоты, советские войска выходили в тыл 4‑й танковой и 9‑й армий, отсекая их от города. Начальник оперативного отдела штаба 56‑го танкового корпуса вермахта Зигфрид Кнаппе впоследствии вспоминал: «Мы знали, что это решающее сражение перед Берлином».

Немцы предвидели, что советское наступление начнется со дня на день, и в конце каждой ночи отводили свои войска в глубину обороны для того, чтобы избежать высоких потерь от артиллерийской подготовки противника, которую Красная армия обычно начинала в предрассветные часы. Г. К. Жуков учел этот прием противника и решил начать артподготовку в 3 часа ночи по берлинскому времени. Кроме того, так маршал выигрывал драгоценное время дневного боя для захвата второй полосы обороны противника. В ночь на 16 апреля в предрассветной мгле вертикально вверх взметнулся белый луч прожектора. Хорошо видимая на многие километры вокруг воткнутая в «небесную твердь» ослепительная игла была сигналом для начала артиллерийской подготовки.

Артподготовка была короткая – всего около 20 минут, – но очень мощная. Главную ударную группировку фронта поддержали 6,5 тысячи орудий калибром от 76,2 миллиметра и выше и 1100 установок реактивной артиллерии. В Берлине этот артиллерийский огонь казался приглушенными раскатами далекого грома. Мало кто в столице Третьего рейха обратил на него внимание. Однако чем ближе к передовой, тем страшнее звучала канонада. В пяти километрах от переднего края со стен падали картины, разбивались вдребезги оконные стекла и зеркала. Со шпиля церкви в городке Мюнхеберг на Зееловских высотах слетел крест. Грохот выстрелов и взрывов на передовой был просто оглушительным. В артподготовке принимал участие 34‑й отдельный артиллерийский дивизион особой мощности, на вооружении которого состояло шесть мортир калибром 280 миллиметров.

Как только огненный шторм артиллерийской подготовки перестал бушевать, на Кюстринском плацдарме зажглось почти полторы сотни зенитных прожекторов. Это была знаменитая идея Г. К. Жукова: наступать при свете прожекторов. Атаки с подсветкой не были изобретением советского полководца. Немцы применяли атаки в темноте при свете прожекторов еще с 1941 г. К примеру, так был захвачен плацдарм на Днепре у Кременчуга, с которого позднее окружали Киев. В декабре 44‑го с подсветки прожекторами началось немецкое наступление на Западном фронте в Арденнах. Этот случай ближе всего к атаке при свете прожекторов с Кюстринского плацдарма. Главной задачей данного приема было удлинить первый, самый ответственный день операции. Вместе с тем лучам прожекторов мешала поднятая пыль и дым от разрывов, ослепить немцев несколькими прожекторами на километр было нереально. Маршал Чуйков вспоминал: «Когда мы любовались силой и эффективностью действия прожекторов на полигоне, никто из нас не мог точно предугадать, как это будет выглядеть в боевой обстановке <…> я увидел, как мощные пучки света прожекторов уперлись в клубящуюся завесу гари, дыма и пыли, поднятую над позициями противника <…> прожекторы не могли пробить эту завесу, и нам было трудно наблюдать за полем боя». Однако главная задача была решена: наступление 16 апреля удалось начать раньше, чем позволяло время года. Кроме того, немцы отвели основные силы из‑под первого удара советской артиллерии назад, на вторую линию обороны. Для преодоления полупустых позиций прожекторы, безусловно, оказались полезными. Пехотинцы Красной армии смогли, не встречая серьезного сопротивления, продвинуться вперед на полтора‑два километра. Тем временем взошло солнце и тускло осветило затянутое дымом поле сражения. Раскаленные прожекторы были выключены.

Несмотря на первоначальные успехи, к середине дня стало ясно, что прорвать оборону противника с ходу не получилось. Войска увязли в густой сети ирригационных каналов. Мосты через эти каналы были взорваны немцами, а подходы к переправам густо заминированы. Маршал Чуйков вспоминал: «Особенно упорное сопротивление противник оказал на канале Хаупт <…> Вешние воды сделали его глубоким, непроходимым для наших танков и самоходных орудий». Темп наступления снизился. Ситуацию мог переломить воздушный «молот». Не случайно Жуков попросил у Ставки Верховного главнокомандования целый авиакорпус новейших бомбардировщиков Ту‑2. Однако погодные условия, которые свели на нет эффект от использования прожекторов, осложнили и действия авиации. До полудня район целей был закрыт туманом и дымкой. Запланированные массированные удары штурмовиков и бомбардировщиков были советским командованием отложены. Поэтому Жуков решил ввести в бой свой главный козырь – танковые армии. Маршал мотивировал свое решение следующим образом: «К 13 часам я отчетливо понял, что огневая система обороны противника здесь в основном уцелела <…> Для того чтобы усилить удар атакующих войск и наверняка прорвать оборону, мы решили <…> ввести в дело дополнительно обе танковые армии». Однако ввод танковых армий на тесном плацдарме не переломил ситуацию. Впоследствии Чуйков с досадой отмечал: «Танки <…> буквально уперлись в наши тягачи, перетаскивавшие артиллерию, в результате чего маневр вторых эшелонов дивизий и корпусов оказался скованным». Прорыв обороны немцев в первый день не состоялся. Возможно, свою роль в неудаче советского наступления сыграло то, что оборону держал корпус под командованием опытного ветерана оборонительных боев за Ржев – генерала Гельмута Вейдлинга. Немцы подтягивали к Зееловским высотам свои лучшие части, в том числе и снятые с обороны Берлина. Пехотинец Н. И. Сафонов вспоминал: «Мы штурмовали Зееловские высоты – это было что‑то страшное! От 120 человек в нашей роте осталось человек двадцать <…> Давно воевавшие солдаты говорили, что там было еще страшнее, чем в Сталинграде».

Ввод танковых армий против Зееловских высот, а не севернее, как того требовала Ставка Верховного главнокомандования, раскрыл план Г. К. Жукова. В случае успеха ему бы все простили, но своеволие вместе с неудачным началом вызвало ярость вождя. Маршал Г. К. Жуков вспоминал: «На этот раз И. В. Сталин говорил со мной не так спокойно, как днем. «Вы напрасно ввели в дело 1‑ю гвардейскую танковую армию не там, где требовала Ставка, – сказал он резко и добавил: – Есть ли у вас уверенность, что завтра возьмете Зееловский рубеж?» Стараясь быть спокойным, я ответил: «Завтра <…> оборона на Зееловском рубеже будет прорвана». Командующий фронтом рассчитывал, что удар танковых армий вместе с воздушным «молотом» позволит прорывать немецкую оборону, но и на следующий день погода не улучшилась. Большая часть авиации маршала Г. К. Жукова оставалась прикована к аэродромам. Продвижение вперед составляло всего несколько километров. Тяжелее всего было армиям В. И. Чуйкова и М. Е. Катукова, наступавшим на Зееловские высоты. Впрочем, их соседи, 5‑я ударная армия Н. Э. Берзарина и 2‑я танковая армия С. И. Богданова, с трудом пробивались через систему рек и каналов. Взамен разбитых немецких частей подходили резервы группы армий «Висла». Тень неудачного наступления на Ржев в 1942 г. легла на Кюстринский плацдарм. В этот момент наступил час резервов и вторых эшелонов. 1‑й механизированный корпус С. М. Кривошеина направился на передовую, где ему пришлось пересекать плотный поток автомашин и артиллерийских частей, меняющих свои позиции.

16 апреля перешли в наступление и войска 1‑го Украинского фронта. Лесистые районы на берегах реки Нейсе к юго‑востоку от Берлина благоприятствовали накоплению крупных масс войск. Немцы ожидали здесь удара на Дрезден, который рассек бы Германию пополам. Советское наступление на берлинском направлении для немецкого командования оказалось неожиданным. Поэтому прорыв обороны противника войсками маршала И. С. Конева произошел гораздо быстрее, чем на Кюстринском плацдарме. Немецкие резервы из‑за нехватки топлива не подошли к участку прорыва или же подошли слишком поздно. Вечером второго дня наступления состоялся телефонный разговор между Коневым и Сталиным. В своих мемуарах маршал описал его следующим образом: «Сталин вдруг прервал меня и сказал: «А дела у Жукова идут пока трудно. До сих пор прорывает оборону». Сказав это, Сталин замолчал <…> я доложил свое мнение: «События у нас развиваются благоприятно, сил достаточно, и мы в состоянии повернуть обе наши танковые армии на Берлин». После короткой паузы Сталин ответил: «Очень хорошо. Я согласен. Поверните танковые армии на Берлин».

Получив разрешение Верховного главнокомандующего, Конев незамедлительно разослал приказы в войска. Однако нельзя сказать, что дела у маршала шли блестяще. Темпы наступления войск 1‑го Украинского фронта были ниже плановых. Однако помогал опыт. Пробившийся дальше всех танковый корпус армии Рыбалко оказался на берегу реки с взорванной переправой. Глубина брода была всего около метра, и поэтому было принято простое и оригинальное решение: танки форсировали реку методом слепого вождения, при закрытых и герметизированных подручными средствами люках механика‑водителя. Через это «игольное ушко» вскоре прошли вперед на Берлин все три корпуса танковой армии Рыбалко.

Сталин, казалось, уже поставил крест на маршале Жукове как покорителе Берлина. Для прорыва к столице Третьего рейха Ставкой Верховного главнокомандования привлекался соседний 2‑й Белорусский фронт Рокоссовского, который изначально получил вспомогательную задачу – разгромить немецкую армию к северу от Берлина. На второй день боев Рокоссовскому было приказано: «После форсирования р. Одер не позднее 22 апреля главными силами развивать наступление на юго‑запад, нанося удар в обход Берлина с севера». Однако войска 2‑го Белорусского фронта не имели заранее захваченных плацдармов. Им нужно было форсировать и новое, и старое русло Одера. Форсирование шло трудно, и войска Рокоссовского были исключены из участия в Битве за Берлин. Единственным, кто имел в глазах Сталина реальные шансы на покорение немецкой столицы, оставался маршал И. С. Конев. На третий день сражения танковые армии его 1‑го Украинского фронта вырвались на оперативный простор. Без труда ломая сопротивление остатков разбитых частей вермахта и разрозненных отрядов «Фольксштурма», они мчались к Берлину.

Чехарда кадровых перестановок всегда была спутником неудач в боевых действиях. В тот же день, когда маршал Конев перенацеливал своих танкистов на Берлин, Вейдлинг отстранил командира 9‑й парашютно‑десантной дивизии генерала Бруно Бройера. Этот шаг Вейдлинга мог бы остаться незамеченным, если бы на участке дивизии Бройера оборона Одерского фронта не была бы проломлена на всю глубину – ввод в бой механизированного корпуса Кривошеина оказался той самой соломинкой, переломившей хребет верблюда. На второй день боев передовая бригада корпуса захватила мост через Альте‑Одер у города Платков. Переправа была заминирована, но быстрый прорыв советской мотопехоты не позволил немцам ее взорвать. Дальнейшее продвижение частей мехкорпуса было почти безостановочным. Танкисты словно проткнули немецкую оборону тонкой «спицей», далеко вырвавшись вперед на узком фронте.

К 1945 г. Красная армия в совершенстве освоила технику развития успеха. «Прокол спицей» был немедленно использован советским командованием. Вслед за мехкорпусом Кривошеина в пробитую брешь в немецкой обороне устремились остальные соединения танковой армии С. И. Богданова. Успех Кривошеина также повлиял на его соседа. Маршал М. Е. Катуков впоследствии вспоминал: «У меня под Зееловом обход обозначился на правом фланге, и я принял на себя тяжелую ответственность: снял (танки. – Прим. авт.), прикрылся истребительной артиллерией, оставил две бригады у тов [арища] Чуйкова, а ему сказал: «Я пошел, если удачно – за мной». 1‑я гвардейская танковая армия двинулась в обход Зееловских высот». Вейдлинг вспоминал: «20 апреля <…> части, понесшие огромные потери в предыдущих боях, измотанные и усталые до крайности, не могли больше выдержать огромный натиск превосходящих русских войск». Корпус Вейдлинга был к тому моменту обойден с обоих флангов и потерял связь с соседями.

Вечером этого дня Г. К. Жуков потребовал от С. М. Богданова как можно быстрее выйти к немецкой столице: «2‑й гвардейской танковой армии поручается историческая задача: первой ворваться в Берлин и водрузить Знамя Победы. Лично Вам поручаю организовать исполнение». Два дня спустя танкисты С. М. Кривошеина прорвались в пригород Берлина Вайсензее и стали первыми советскими частями, вступившими на улицы немецкой столицы. Тем временем главные силы 1‑го Белорусского фронта бурным потоком обходили с флангов разбитый корпус Вейдлинга. Армия за армией они выходили на северо‑восточные и юго‑восточные окраины Берлина.

Планам маршала Конева, касавшимся быстрого выхода на улицы германской столицы, не суждено было сбыться, поскольку он недооценил недавно построенное кольцо обороны вокруг Берлина. В лесисто‑озерной полосе между Барутом и Цоссеном темп наступления был потерян. Танки армии П. С. Рыбалко встретились с многочисленными заграждениями – завалами, рвами, минными полями, ДОТами. На них обрушились удары новейших немецких реактивных самолетов. Поворот войск И. С. Конева на Берлин, хотя и не принес маршалу славы покорителя немецкой столицы, сыграл положительную роль в боях за город. Глубокий обходной маневр позволил сомкнуть смежные фланги двух фронтов за спиной у немецкого Одерского фронта. Для вермахта это была катастрофа, сравнимая с Уманским «котлом» Красной армии августа 1941 г. Очевидец этих боев в окружении Эбергард Баумгарт из 32‑й дивизии СС вспоминал: «Я редко видел на войне такую массу мертвых на небольшом пространстве, и тогда это были русские, теперь это были немцы». В то время как по улицам разрушенного Берлина советские штурмовые группы пробивались к Рейхстагу, у маленькой деревушки Хальбе к юго‑востоку от столицы Третьего рейха разыгрывалась драма гибели целой армии. Хальбе находилась на стыке 3‑й армии 1‑го Белорусского фронта и 28‑й армии 1‑го Украинского фронта. Через «игольное ушко» улиц Хальбе на запад пытались прорваться несколько десятков тысяч человек, густо усеивая своими телами дороги и поля в ее окрестностях. Имена многих из них так и остались неизвестными.

В окружение юго‑восточнее Берлина попали 11‑й танковый корпус СС, 5‑й горный корпус СС, гарнизон крепости Франкфурт, 5‑й армейский корпус. В «котле» у Шпреевальда оказались остатки одной танко‑гренадерской и 13 пехотных дивизий, а также множества отдельных частей и подразделений. Оценки численности окруженных колеблются в пределах от 150 до 200 тысяч человек. Точная цифра вряд ли когда‑нибудь станет известна. Согласно данным командующего тыловым районом 9‑й армии генерал‑лейтенанта Фридриха‑Густава Бернхарта, в окружение попали 50 тысяч солдат и офицеров, 10 тысяч фольксштурмистов, всего с учетом тыловых частей – около 150 тысяч человек. На 24 апреля в составе окруженных немецких соединений насчитывалось примерно 150–200 танков, в том числе «Королевские тигры» 502‑го тяжелого танкового батальона СС. Именно последние оставшиеся в строю 14 «Королевских тигров» 502‑го батальона СС стали тараном, с помощью которого остатки 9‑й армии пытались пробиться через Хальбе на запад.

Большую роль в уничтожении окруженной немецкой группировки сыграла артиллерия, в особенности в период прорыва остатков 9‑й армии генерала Теодора Бюссе на запад. Артиллерийские части выделялись в заслоны, располагавшиеся на путях движения отдельных групп немцев, а также для парирования попыток врага расширить образовавшиеся при прорывах горловины. Ведя огонь прямой наводкой и с закрытых позиций по прорывавшимся немецким колоннам, советский «бог войны» безжалостно выкашивал людей и технику. Это была своего рода месть за «котлы» 1941–1942 гг. Солдат 12‑й танковой дивизии СС «Гитлерюгенд» (12. SS‑Panzer‑Division «Hitlerjugend») Гюнтер Куне вспоминал: «Это был забой скота. Я не могу этого описать, я не знаю, какие там были потери у русских, но у нас они были чудовищные. В этом лесу под Хальбе лежали штабеля трупов, один метр в высоту». Усиление за счет этих войск гарнизона Берлина не состоялось. Штурм Зееловских высот стоил Красной армии около двадцати тысяч человек: пять тысяч из них погибло, остальные получили ранения различной степени тяжести. Но разгром главных сил 9‑й армии вермахта спас советские войска от во много раз более высоких потерь при штурме Берлина.

В то время как войска 1‑го Белорусского фронта, наступая с севера и востока, сжимали кольцо окружения и теснили противника на запад, войска 1‑го Украинского фронта выполняли роль своего рода «наковальни», о которую разбивались немецкие дивизии. В период с 25 по 27 апреля войска маршала Конева создали три полосы обороны общей глубиной до пятнадцати‑двадцати километров. Немцев гнали под удары авиации, артиллерии и свежеустановленные минные поля. Отряды заграждения 1‑го Украинского фронта с 26 по 30 апреля на путях прорыва неприятельской группировки установили 18 тысяч мин и устроили 12 тысяч 500 погонных метров минированных завалов.

В ходе операции по ликвидации группировки немцев под Хальбе, согласно советским данным, войсками 1‑го Белорусского и 1‑го Украинского фронтов было взято в плен 120 тысяч человек. Безвозвратные потери противника оценивались в 60 тысяч. В числе пленных было семь генералов. Командующему 9‑й армией Бюссе удалось пробиться вместе с остатками своих войск к армии Венка, и генерал был арестован военными властями союзной администрации уже после капитуляции Германии, в июле 1945 г. Кроме того, войска двух фронтов в ходе ликвидации «котла» юго‑восточнее Берлина захватили в качестве трофеев 304 танка и штурмовых орудия, более 1500 полевых орудий, 17 тысяч 600 автомашин и много другого военного имущества. Удар по Кюстринскому плацдарму через Зееловские высоты и сопутствующие ему потери были оправданны. Судьба Берлина решилась на Одере.

Последний штурм

Перед Адольфом Гитлером стояла дилемма – оставаться в своей столице или бежать в «Альпийскую крепость», построенную в горах на юге Германии систему бункеров. 20 апреля, в свой пятьдесят шестой день рождения, фюрер начал колебаться, он все еще думал, что ситуацию можно исправить. Надеждой лидера Третьего рейха оставалась горстка солдат к северу от столицы под командованием обергруппенфюрера СС Феликса Штайнера, пафосно именуемая «армейской группой». На следующий день Гитлер телеграфировал эсэсовскому генералу: «Первоочередной задачей армейской группы Штайнера является наступление с севера <…> От успешного выполнения вашей задачи зависит судьба столицы германского рейха». Через два дня, когда он выяснил, что его приказ еще не выполнен, последовала очередная вспышка гнева фюрера. Гитлер проклинал армию, обвинял ее командиров в коррупции, слабости и лжи. Он заявил, что останется в Берлине и встретит смерть на ступенях рейхсканцелярии. «Все кончено, – кричал фюрер «Тысячелетнего рейха», – остается одна только смерть». Гитлер принял окончательное решение остаться в Берлине.

Еще одним резервом для спасения столицы Третьего рейха стала 12‑я армия генерала Венка, стоявшая на Эльбе фронтом против наступающих армий союзников. Она была спешно сформирована в начале апреля из 15–17‑летних юношей и частей Имперской трудовой службы. Первый боевой опыт эти солдаты получили в боях с американцами. Генерал‑фельдмаршал Вильгельм Кейтель прибыл на командный пункт Венка около двух часов ночи 23 апреля. Поприветствовав уставившихся на него офицеров прикосновением маршальского жезла к фуражке, он сразу же указал на карту. В своих воспоминаниях Кейтель писал так: «Я выехал в расположение 12‑й армии Венка прямо из рейхсканцелярии на служебном автомобиле <…> С глазу на глаз я кратко обрисовал Венку сложившуюся под Берлином ситуацию и добавил только, что вижу единственный путь спасения фюрера в прорыве его армии к столице». 23 апреля Венк начал спешно разворачивать свои войска на Берлин. Однако в его в распоряжении была только пехота, на вывод которой на исходные позиции ушло несколько дней. Наступление как «армейской группы» Штайнера, так и Венка имело сугубо локальное значение и на судьбу Берлина уже никак не влияло.

Единственной надеждой Гитлера оставался корпус Гельмута Вейдлинга. Фюрер настойчиво требовал его отхода в Берлин. Начальник артиллерии корпуса полковник Веллерман вспоминал о совещании, проходившем в штабе корпуса 22 апреля: «Генерал Вейдлинг сообщил им о создавшемся положении. С одной стороны, командующий 9‑й армией угрожает ему расстрелом, если он немедленно не присоединится к 9‑й армии. С другой стороны, Гитлер грозит ему тем же, если он со своим корпусом немедленно не войдет в Берлин. Но всем без исключения было ясно, что втянуть танковый корпус в развалины Берлина <…> означало бы бессмысленную и неминуемую смерть». Вейдлинг подчинился приказу Гитлера и отступил с Одерского фронта в столицу. Численность его солдат не превышала 13–15 тысяч человек, и они лишь смогли усилить военными профессионалами берлинский гарнизон, состоявший из фольксштурмистов, полиции, частей ПВО и других разношерстных подразделений. Общая численность защитников Берлина к началу советского штурма оценивается в 100–120 тысяч человек. Этих сил было явно недостаточно для того, чтобы оборонять такой огромный город, каким была столица Третьего рейха. Поэтому немцы обороняли группы кварталов, а внутри них отдельные здания и объекты, имевшие ключевое значение.

К апрелю 1945 г. из 3331 боеготового самолета Люфтваффе в целом без малого половина, 1524 машины, была собрана в 6‑м Воздушном флоте Грейма на берлинском направлении. Видя возросшую активность врага в воздухе, Жуков просил Сталина довести боевой состав авиации 1‑го Белорусского фронта c 2 тысяч самолетов примерно до 3 тысяч. Его просьба была удовлетворена. Воздушная Битва за Берлин обещала быть жаркой.

Главной задачей советских истребителей в начале Берлинской операции стала защита переправ через Одер. Если бы они были разрушены, то наступающие на немецкую столицу войска остались бы без снарядов и горючего. С этой задачей летчики‑истребители справились: была повреждена только одна переправа. Активность немецких истребителей в первый день сражения была достаточно высокой. Ошибок немцы не прощали. Группа из 21 Ту‑2, не встретившись с истребителями прикрытия, получила команду идти на цель без прикрытия. Она была атакована шестью истребителями, и два Ту‑2 были сбиты. Однако последнее воздушное сражение у ворот вражеской столицы ВВС Красной армии удалось выиграть. Немало советских летчиков стали асами в последние дни войны. Так, старший лейтенант В. А. Громаковский за время Берлинской операции сбил 5 самолетов противника, а лейтенант В. И. Александрюк – 7. Эти и многие другие советские летчики летали на истребителе Ла‑7, ставшем вершиной развития истребителей конструкторского бюро С. А. Лавочкина в период Великой Отечественной войны.

24 апреля 1945 г. Гитлер приказал командующему 6‑м Воздушным флотом Роберту Риттеру фон Грейму, находившемуся в Мюнхене, прибыть в рейхсканцелярию. Прорваться в Берлин, окруженный советскими войсками, было весьма сложно, но тем не менее Риттер фон Грейм и его любовница, известная летчица‑испытатель Ханна Райч, смогли проскочить над охваченным огнем Берлином. Во время полета их самолет был поврежден огнем с земли, а Риттер фон Грейм ранен в ногу. Райч удалось посадить машину на импровизированной полосе рядом с Бранденбургскими воротами. Фюрер произвел Риттера фон Грейма в генерал‑фельдмаршалы и назначил командующим Люфтваффе вместо смещенного им со всех постов по подозрению в измене «нациста номер два» Германа Геринга. 28 апреля связной самолет взлетел с полосы в центре Берлина у парка Тиргартен. Бойцы советской 3‑й ударной армии решили, что это сам Гитлер пытается покинуть свою поверженную столицу. Однако в кабине сидели Роберт Риттер фон Грейм и Ханна Райч – фюрер приказал им лететь в Фленсбург в ставку командующего Кригсмарине гросс‑адмирала Карла Деница, для того чтобы арестовать Гиммлера, которого он так же, как и Геринга, обвинил в измене. В Фленсбурге посланцы Гитлера сдались в плен американцам, а через месяц Риттер фон Грейм принял яд. По легенде, его последними словами были: «Я командующий Люфтваффе, но у меня нет Люфтваффе!»

Силы штурмовавшей Берлин Красной армии составляли более 400 тысяч человек. В столицу Третьего рейха вошла не просто многочисленная армия. У советских войск уже был опыт штурма немецких городов, накопленный в январе – марте 1945 г. Механизированный корпус С. М. Кривошеина после прорыва на берлинские улицы был переброшен на северо‑западные окраины Берлина, где форсировал Шпрее и через несколько дней соединился с наступавшими с юга частями танковой армии П. С. Рыбалко. Берлин был окончательно окружен.

В штурме столицы Третьего рейха принимали участие не только сухопутные войска, но и моряки. Фланг одного из секторов обороны города был прикрыт рекой Шпрее, ее русло в этом месте было шириной около 100–200 метров. Немцы понимали, что обычными армейскими средствами форсирования рек быстро построить здесь переправу не удастся, поэтому на берегу находился лишь слабый заслон. Однако для форсирования реки на участке 5‑й ударной армии ей были приданы 10 катеров Днепровской флотилии. Это были легкие связные полуглиссеры, вооруженные одним пулеметом «максим», которые подвезли на грузовиках и спустили на воду. Под покровом темноты и тумана десант на лодках беззвучно пересек реку. Неожиданная высадка в сравнительно глухом месте стала неожиданностью для немцев, советский десант успешно закрепился. После этого зарокотали моторы катеров Днепровской флотилии. Накопление сил на плацдарме пошло быстрыми темпами. За лодками и глиссерами последовали паромы с артиллерией. Так смелым маневром была дезорганизована защита целого сектора обороны Берлина. Захваченный немецкий пленный позднее показал: «Большинство сил располагалось на главной линии обороны <…> на левом фланге по р. Шпрее имелось только боевое охранение, так как мы не думали, что русские будут форсировать озера. Однако русские ударили нам во фланг, тем самым нарушили всю систему обороны». Под угрозой окружения немцы поспешно отступили, оставив сразу несколько кварталов практически без боя. Вейдлинг без колебаний отстранил командира эсэсовской дивизии, оборонявшей этот сектор.

Наступая по улицам Берлина, советские корпуса и дивизии нацеливались на массивное здание в его центре – Рейхстаг, которое было сооружено в конце XIX столетия для немецкого парламента. После Первой мировой войны Рейхстаг стал политическим центром Веймарской республики. Когда в 1933 г. его подожгли неизвестные, нацисты обвинили в поджоге коммунистов, и вскоре последовали ограничения прав и свобод граждан Германии. Фактически же после поджога Рейхстага немецкий парламент как таковой перестал существовать. В 1945 г. его значение как правительственного сооружения было мизерным. «Мозговой центр» Третьего рейха находился в другом месте – в расположенном неподалеку бункере Гитлера под новой рейхсканцелярией на улице Вильгельмштрассе, 77. Положение бункера фюрера было неизвестно штурмующим. В ночь на 30 апреля танки били прямой наводкой по Имперской канцелярии. Командир корпуса в танковой армии М. Е. Катукова генерал А. Х. Бабаджанян вспоминал: «В ночь на 30 апреля танки 44‑й и 45‑й гвардейских танковых бригад били из своих пушек прямой наводкой по Имперской канцелярии. Никто из нас не знал тогда, что именно здесь, в бронированных подземельях, прячутся Гитлер, Геббельс, Борман и другие главари фашистской Германии и что именно тут разыграется финальная сцена трагедии, кончившейся как бессмысленный фарс». Приказы штурмующим немецкую столицу войскам Красной армии игнорировали комплекс правительственных зданий и собственно рейхсканцелярию. На страже рейхсканцелярии стоял самый крупный из когда‑либо созданных танков – «Маус». На фронт он не попал из‑за своих размеров и веса, а при подходе советских войск был взорван своим экипажем, не сделав ни единого выстрела по противнику.

Имея превосходство в людях и технике, советские войска не могли полностью использовать свое преимущество в кварталах огромного города, превращенного противником в неприступную крепость. В первую очередь это касалось авиации, но и продвижение танков также серьезно сковывалось отсутствием возможности для маневра на узких берлинских улицах и наличием у немцев большого количества фаустпатронов. Командующий 1‑й гвардейской танковой армией М. Е. Катуков вспоминал: «Саперы и автоматчики прокладывали путь танкам, предварительно выкурив из щелей фаустников <…> Но автоматчиков в бригаде было мало, и танкистам часто самим приходилось расчищать себе дорогу. По узким улицам одновременно могли продвигаться только две машины. Первые танки вели огонь, а следующие стояли на очереди. Если одна из машин выходила из строя, на ее место становилась другая».

В этой ситуации в уличных боях был использован проверенный еще в развалинах Сталинграда опыт боевого применения штурмовых групп: стрелковой роте придавались 2–3 танка, самоходное орудие, саперное подразделение, связисты и артиллерия. Впрочем, при штурме Берлина нередко возникали случаи, когда пехотинцам приходилось рассчитывать только на собственные силы. Командир штурмовой группы пехотинец М. Бондарь вспоминал: «Мы начали продвигаться по правой стороне Биркенштрассе <…> Вскоре попали под огонь просочившейся в наш тыл диверсионно‑разведывательной группы противника, которая обстреляла нас из дома, превратив его в узел сопротивления. Группа залегла среди развалин. В разведку был послан Казанцев, который знал немецкий. Через полчаса он доложил, что до двадцати гитлеровцев с двумя пулеметами и фаустпатронами засели там и держат под огнем всю улицу, но к дому есть скрытый подход слева. Под прикрытием огня сковывающей группы мы выскочили на тротуар, ползком преодолели улицу и вышли в переулок. Из него скрытно подошли к дому, забросали гитлеровцев гранатами и с криком «ура» атаковали их. Короткая схватка закончилась нашей победой, засевшие в доме фашисты были уничтожены».

Одной из типовых технологий штурма зданий была следующая. После артиллерийской подготовки, поднимавшей кирпичную пыль и дым, штурмовая группа прорывалась в здание и закреплялась в нем. Обосновавшись в штурмуемом доме, передовая группа проводила задымление улицы и прорыв под прикрытием дымовой завесы основных сил подразделения. Накопление в штурмуемом объекте крупных сил позволяло очистить его от противника. В некоторых случаях баррикады разбивались огнем артиллерии, но достаточно часто приходилось их подрывать.

Продвигаясь вперед, пехота штурмовых групп использовала подвалы, проходные дворы и проломы в стенах. Баррикады, завалы и другие препятствия просто обходились. После прохода пехоты расчистку производили саперы. Берлинское метро и канализация для продвижения частей Красной армии почти не использовались, поскольку у советских бойцов не было точного плана этих сооружений. Кроме того, большинство из наружных выходов метро было завалено обломками зданий, а все тоннели заполнены скрывающимися от обстрела берлинцами и частично залиты водой. Продвижению штурмовых групп мешала многоярусность немецкой обороны: защитники столицы Третьего рейха рассредоточивались по разным этажам зданий. Однако иной раз советским пехотинцам удавалось использовать особенности берлинской обороны против самих же немцев. П. Винник вспоминал: «Надо было освободить центральную улицу <…> Немцы дали населению команды – не закрывать квартиры. Мы этим воспользовались. Вдвоем с бойцом мы прошли в указанный командиром дом. Во дворе стояли походные кухни, лежали ящики с минами, – и немцы там сидели. Буквально через 40–50 минут я остался один, а напарник вернулся и привел туда всю роту. Мы спустились на третий этаж, открыли окна и забросали немцев гранатами. От них месиво осталось, и улица была открыта».

При продвижении пехоты в городских кварталах часто применялся и такой метод: особо выделенные батареи и дивизионы выходили вперед на полтора‑два километра, быстро разворачивались на перекрестках улиц и открывали огонь во все стороны по окнам, подъездам и подвалам домов. Батареи двигались перекатами – одна стреляет, другая передвигается. Такой образ действий давал возможность пехоте быстро продвигаться за артиллерией, обескураживал и деморализовывал противника, нарушал его систему огня, наблюдения и связи. Командир огневого взвода Герой Советского Союза И. Ф. Клочков вспоминал: «Перетащив под мостом на другую сторону орудия, мы увидели широкую улицу с высокими многоэтажными домами и, к великому удивлению, заметили на ней немецких солдат и офицеров, довольно беспечно проезжавших на машинах и велосипедах <…> Мы немедля укрылись в засаде <…> Группу гитлеровцев удалось захватить врасплох, не открывая огня. Старшине Погорелову посчастливилось взять в плен трех офицеров во главе с полковником, ехавших на машине <…> Как и следовало ожидать, через некоторое время немцы нас обнаружили и открыли огонь по засаде из ближайших домов. Мы ответили дружным орудийным и пулеметным огнем <…> Противник начал поспешно отступать».

Управление уличным боем в полку и батальоне осуществлялось как по радио, так и с помощью телефонного кабеля и через связных. По мере продвижения штурмовых групп связистам почти без сна и отдыха приходилось протягивать кабель по насквозь простреливаемым улицам, цепляя провод за стены домов, вывески, оконные рамы. Немцы, в свою очередь, старались лишить штурмовые группы возможности действовать согласованно с остальными войсками и пытались уничтожать связистов. Полный кавалер ордена Славы связист Б. Заманский вспоминал: «Я устранял порыв, а из дома на противоположной стороне улицы по мне открыли огонь. Увидел, откуда стреляют, и успел заскочить в подъезд. Открыл ответный огонь из автомата. Началась перестрелка, продлившаяся минут двадцать. У меня было с собой два запасных диска к автомату и несколько гранат. Так получилось, что удалось немцев заблокировать в доме. Забросал их гранатами. Еще нескольких положил из автомата. Минут через 15–20 ко мне подошла подмога. Немцы стали по одному выходить из дома с поднятыми руками. Больше двадцати немцев вышло».

Знамя Победы над Рейхстагом

Главный приз зачастую достается не тому, кто из кожи вон лезет ради его достижения, а тому, кто упорно делает свое дело, не надеясь на награду. Ни по начальному плану Берлинской операции, ни по промежуточным директивам маршала Г. К. Жукова 3‑я ударная армия не числилась среди потенциальных покорителей Рейхстага. Командовал армией генерал В. И. Кузнецов – тот самый, который 22 июня 1941 г. встретил под Гродно, а затем выводил из окружения свою 3‑ю армию. Казалось, что война для него закончится в Прибалтике, где он был заместителем командующего фронтом. Неожиданно в конце марта 1945‑го у Жукова возник конфликт с командующим 3‑й ударной армией генерал‑лейтенантом Н. П. Симоняком. До начала Берлинской операции оставалось всего две недели, и опытный Кузнецов оказался подходящей заменой. Энергично наступая при прорыве Одерского фронта, ему удалось сохранить резервы. Через неделю после выхода на окраины Берлина части армии Кузнецова вышли к мосту Мольтке через Шпрее – последнему серьезному препятствию на пути к Рейхстагу, до которого оставалось всего 800 метров. На следующий день, 29 апреля, состоялся первый штурм Рейхстага. Атакующим удалось пробиться вплотную к нему, но в спину им стреляли из массивного здания Кролль‑оперы, находившейся на площади Кенигсплац перед Рейхстагом. От штурма пришлось отказаться и отойти назад. На следующий день штурм повторился. На этот раз Кролль‑опера тоже была атакована и очищена от засевших в ней немцев. Это открыло бойцам Красной армии дорогу к Рейхстагу.

Попытка взять Рейхстаг с ходу оказалась неудачной. Здание защищал пятитысячный гарнизон. Кроме того, на Королевской площади не оказалось артиллерии крупного калибра, способной сделать бреши в его мощных стенах. Несмотря на большие потери, все, способные атаковать, были собраны в сводные батальоны на первой линии для последнего решающего броска. В. Устюгов вспоминал: «У нас к этому времени в полках первого эшелона осталось по одному батальону. Был командир батальона у нас, и у него было два солдата. И он пошел в атаку». И вот через пролом в северо‑западной стене Рейхстага, сделанной саперами 171‑й дивизии, группа советских бойцов ворвалась в здание. Почти одновременно с центрального входа при поддержке артиллерии его штурмовали солдаты 150‑й стрелковой дивизии. М. Бондарь вспоминал: «Устремляемся к Рейхстагу. Рядом бегут воины полков Зинченко и Плеходанова. Огнем и гранатами прокладывают себе путь шаталинцы. Здесь все смешалось, нет четко выраженных боевых порядков. Гитлеровцы обрушивают на нас ураган огня. Но наш натиск не ослабевает. Вся масса воинов на широком фронте устремляется вперед. Вот осталось 50… 30… 20… метров, и, наконец, мы достигаем широкой лестницы, ведущей к главному входу в Рейхстаг. Невероятное движение людей, возгласы, команды. Раненые зовут санитаров, сраженные пулей падают навзничь. Лядов первым из нас подбегает к колонне и крепит на ней свой флаг. У дверей образовалась толкучка – они оказались заколоченными. Натиск большого количества людей, решивших поднажать плечами, к успеху не приводит. Солдаты приносят бревна. Лес рук подхватывает их и с разгону бьет по двери. Это сержант Бобров из группы Макова первым проявил инициативу, и она нашла всеобщую поддержку. Несколько мощных ударов – и дверь с треском распахивается. «Ура‑а‑а‑а!» – загремело под сводами здания».

30 апреля в 11 часов 30 минут после сильной артиллерийской подготовки советские пехотинцы перешли в наступление. Через два часа началась мощная артиллерийская подготовка штурма самого Рейхстага. В 14 часов 20 минут 1‑й батальон 380‑го стрелкового полка и 1‑й батальон 525‑го стрелкового полка 171‑й стрелковой дивизии первыми ворвались в Рейхстаг и водрузили в окне первого этажа красный флаг. В тот же день верхние этажи Рейхстага были захвачены войсками Красной армии, но гитлеровцы укрылись в подвале и продолжали сопротивление. Они рассчитывали вырваться из окружения, отрезав находившихся в здании красноармейцев от основных сил. Однако уже ранним утром 1 мая над Рейхстагом было поднято Знамя Победы. Для его водружения было отобрано двое бойцов‑разведчиков – сержант М. А. Егоров и младший сержант М. В. Кантария. Во время боев за Рейхстаг они упорно продвигались к верхним этажам вместе с остальными пехотинцами. Через плечо Егорова был перекинут продолговатый холщовый мешок с торчащим из него древком – штурмовой флаг 756‑го стрелкового полка 150‑й стрелковой дивизии. Снизу разведчиков прикрывал огнем командир группы лейтенант А. П. Берест.

Позади у Егорова было два года партизанской войны, прорыв через кольцо немецких войск, уничтоживших партизанскую зону, призыв в армию, тяжелое ранение в плечо в первом же бою и разведпоиски в Польше и Германии.

Впереди было несколько шагов до купола Рейхстага. Внезапно каменная лестница оборвалась – целый марш оказался разбитым. Замешательство красноармейцев было недолгим. «Я сейчас!» – крикнул Кантария и метнулся куда‑то вниз. Вскоре он появился с деревянной стремянкой. И снова бойцы упрямо полезли вверх. На крыше они прошли к громадному всаднику, под ними лежали укутанные в дымные сумерки дома. Кругом метались вспышки, по кровле постукивали осколки. Ведущая на купол лестница была перебита в нескольких местах и шаталась. Тогда разведчики полезли по редким ребрам каркаса, обнажившегося из‑под разбитого стекла. Карабкались медленно, друг за другом, мертвой хваткой цепляясь за железо. Наконец достигли верхней площадки. Прикрутили ремнем к металлической перекладине штурмовой флаг – и тем же путем вниз. Командир 150‑й стрелковой дивизии генерал‑майор В. М. Шатилов вспоминал: «Когда Егоров и Кантария предстали перед Неустроевым, на часах было без десяти одиннадцать вечера. А пять минут спустя Зинченко торжественно доложил мне по телефону: «Товарищ генерал, Знамя Военного совета укреплено на куполе Рейхстага в двадцать один час пятьдесят минут по московскому времени!»

Однако бой за Рейхстаг продолжался еще весь следующий день, и только в ночь на 2 мая его гарнизон капитулировал. В приказе Военного совета фронта значилось: «Войска 3‑й ударной армии генерал‑полковника Кузнецова, продолжая наступление, сломили сопротивление врага, заняли главное здание Рейхстага и сегодня, 30 апреля <…> подняли на нем наш Советский флаг. В боях за район и главное здание Рейхстага отличился 79‑й стрелковый корпус генерал‑майора Переверткина и его 171‑я стрелковая дивизия полковника Негоды и 150‑я стрелковая дивизия генерал‑майора Шатилова».

Агония «Тысячелетнего рейха»

В полдень 29 апреля Гитлер обратился к генерал‑майору Вильгельму Монке, командовавшему центральным сектором обороны Берлина: «Как долго вы еще сможете продержаться?» – «Максимум 20–24 часа». Поздним вечером фюрер отправил радиограмму с запросом о положении армии Венка. Неутешительный ответ последовал в час ночи 30 апреля. Днем Гитлер застрелился. Его жена Ева Браун также совершила самоубийство вместе с ним, приняв цианистый калий. В тот же день, в соответствии с инструкцией Гитлера, их останки вынесли по лестнице через запасной выход бункера в сад рейхсканцелярии, облили бензином и подожгли в воронке от 280‑миллиметровых снарядов, оставленных батареей советского 34‑го отдельного артиллерийского дивизиона особой мощности. Смерть Гитлера ускорила развязку боев за столицу Третьего рейха. К войскам Красной армии в секторе 8‑й гвардейской армии В. И. Чуйкова немецким командованием был направлен парламентер. Из бункера фюрера в штаб армии направилась делегация во главе с Гансом Кребсом. Чуйков вспоминал: «В комнату вошел немецкий генерал с орденом Железного креста на шее и фашистской свастикой на рукаве. Присматриваюсь к нему. Среднего роста, плотный, с бритой головой, на лице шрамы. Правой рукой делает жест приветствия по‑своему, по‑фашистски».

Кребс сообщил Чуйкову о смерти Гитлера и образовании нового германского правительства во главе с гросс‑адмиралом Карлом Деницем. Однако от переговоров с новым правительством советское командование отказалось. Встречное предложение было лаконичным: «Немедленная и безоговорочная капитуляция берлинского гарнизона». Оно было отклонено, и военные действия возобновились. Механизированный корпус С. М. Кривошеева штурмовал с запада парк Тиргартен. Стена парка была подорвана саперами, и штурмовые группы проникли внутрь. Яркую картину боя того дня нарисовал в своих воспоминаниях маршал М. Е. Катуков: «Под прикрытием сильного артиллерийского огня и дымовой завесы саперы подобрались к кирпичной стене зоосада, подложили под нее взрывчатку и проделали в нескольких местах бреши. Пехота, танки, артиллерия, укрываясь за развалинами и завалами, накапливались у зоосада. Огонь открыт из всех орудий. Зоосад заволокло пылью и гарью. В этой страшной какофонии даже не слышен рев моторов наших бомбардировщиков, хотя проносились они совсем низко и, развернувшись над зоосадом, обрушивали на него бомбовый удар».

Над Рейхстагом уже развевалось Знамя Победы, но в Берлине еще гремели выстрелы и взрывы. Генерал‑лейтенант Ганс Кребс застрелился 1 мая 1945 г. после возвращения с переговоров в штабе Чуйкова. Из‑за неудачи его миссии бои за город продолжились. Однако жирную точку в них поставил последний комендант Берлина генерал Гельмут Вейдлинг, который с самого начала был настроен пессимистически относительно перспектив защиты столицы имеющимися силами. На допросе в советском плену он рассказал: «1 мая в 21.30 я собрал работников с целью решить – пробиваться или сдаваться русским. Я заявил, что дальнейшее сопротивление бесполезно, что прорываться означает при успехе попасть из «котла» в «котел». Меня все работники штаба поддержали».

Обращение немцев к советскому командованию последовало прямым текстом по радио на русском языке: «Алло! Алло! Говорит 56‑й танковый корпус. Просим прекратить огонь. К 12.50 по берлинскому времени высылаем парламентеров на Потсдамский мост. Опознавательный знак – белый флаг на фоне красного цвета. Ждем ответа». Немецкие парламентеры были встречены в два ночи 2 мая на мосту в районе Клукк‑штрассе. Возглавлял парламентеров начальник штаба Вейдлинга полковник фон Дуфвинг. На кратких переговорах было согласовано время капитуляции немецкого гарнизона – раннее утро 2 мая. Штаб гарнизона перешел линию фронта и сдался примерно в шесть утра.

Уже будучи в плену, Вейдлинг отдал свой последний приказ, в котором говорилось: «30.04.45 фюрер покончил с собой, предоставив нас, давшим ему присягу, самим себе <…> общее положение делает дальнейшую борьбу бессмысленной. Каждый час вашей борьбы увеличивает ужасные страдания гражданского населения Берлина и наших раненых <…> я призываю вас немедленно прекратить сопротивление». Этот приказ был объявлен через громкоговорители, и к исходу 2 мая организованное сопротивление военнослужащих берлинского гарнизона прекратилось.

В самом крупном сражении в мировой истории – Битве за Берлин – с обеих сторон участвовало 3,5 миллиона человек. Главную роль в сражении за немецкую столицу сыграла советская пехота – рядовые красноармейцы и младшие командиры, прошедшие всю войну фронтовики и молодые бойцы, только попавшие на передовую. В ходе Берлинской стратегической наступательной операции Красная армия потеряла 350 тысяч человек убитыми и ранеными, из них безвозвратно – около 80 тысяч. Потери немецких войск составили 400 тысяч человек убитыми и 380 тысяч взятыми в плен. До Дня Победы – подписания Германией капитуляции – оставалось чуть меньше недели. Однако бои последующих дней фактически были уже агонией побежденного Третьего рейха.

Советские войска разгромили берлинскую группировку и взяли штурмом немецкую столицу. Развивая дальнейшее наступление, они вышли к Эльбе, где соединились с американскими и английскими войсками. Берлинская операция продемонстрировала союзникам высокую боеспособность Красной армии, и в частности ее основных сил – пехоты. Это явилось одной из причин отмены плана полномасштабной войны США и Великобритании против СССР. С падением Берлина и утратой жизненно важных районов Германия окончательно потеряла возможность продолжать организованное сопротивление. Советские войска освободили сотни тысяч узников концлагерей, среди которых более 200 тысяч граждан иностранных государств. Среди них – бывший премьер‑министр Франции Эдуар Эррио, командующий норвежской армией генерал Отто Руге, все высшее военное руководство Бельгии.

7 мая во французском городе Реймс, где на протяжении более десяти столетий короновались короли Франции, был подписан Акт о безоговорочной капитуляции Германии. Протокол подписал генерал‑полковник Альфред Йодль в присутствии в качестве свидетелей генерала Уолтера Смита, генерал‑майора И. А. Суслопарова и генерала французской армии Франсуа Севеза. Однако из‑за того, что Суслопаров не располагал необходимыми полномочиями, Советский Союз настаивал на подписании другого акта. 8 мая в 22 часа 43 минуты по центральноевропейскому времени – в 0 часов 43 минуты 9 мая по московскому – генерал‑фельдмаршал Вильгельм Кейтель, генерал‑полковник Ганс‑Юрген Штумпф и генерал‑адмирал Ганс‑Георг фон Фридебург подписали еще один Акт о капитуляции Германии, который вступал в силу с ноля часов по московскому времени.

9 мая Красная армия освободила Прагу, 10 мая советские войска заняли плацдарм на Хельской косе и город Хель. 11 мая в Прибалтике капитулировала немецкая группа войск «Курляндия». 14 мая – Белград и Югославия. С 9 по 14 мая на всех фронтах советскими войсками было взято в плен более 1 миллиона 230 тысяч немецких солдат и офицеров, а также 101 генерал вермахта. 15 мая Совинформбюро объявило об окончании приема пленных на всех фронтах.

24 июня 1945 г. на Красной площади столицы Советского Союза в ознаменование победы над гитлеровской Германией состоялся Парад Победы. Командовал парадом маршал К. К. Рокоссовский, принимал – маршал Г. К. Жуков. Марш сводных полков завершал строй красноармейцев, несших 200 опущенных знамен и штандартов разгромленных немецких войск. Затем под мрачную дробь барабанов флаги поверженного Третьего рейха были брошены на специальный помост. Первым был брошен личный штандарт Гитлера. Теперь у Красной армии на континенте Евразия оставался последний противник – японская Квантунская армия в Маньчжурии.

ИСТОЧНИК: «История Великой Отечественной войны 1941-1945гг. в одном томе / Артем Драбкин, Алексей Исаев»: Эксмо: Яуза; Москва; 2018г