Адресаты любовной лирики А.С.Пушкина

Адресаты любовной лирики Пушкина

«Мимический дар и техническая завершенность танца, эти идеальные для танцовщицы качества, естественно сочетались в ней», – пишет знаток балетного искусства Вера Красовская.
Авдотья Истомина была ярким примером того, насколько жизненна и правдива была школа Дидло. Критики тех лет отмечали: «Изображение страстей и душевных движений одними жестами и игрою физиономии, без сомнения, требует великого дарования: г-жа Истомина имеет его...» Спектакли с участием Истоминой называли праздником театра.

Родилась в 1799 году. Где протекало ее детство и кто были родители, неизвестно. Училась она в Петербургской балетной школе, и еще будучи ученицей выступала на императорской сцене. Окончив школу в 1816-м, семнадцатилетняя танцовщица дебютировала в балете «Ацис и Галатея» и сразу же заняла первенствующее положение в труппе. Со временем ее амплуа становилось все разнообразнее: Лиза в «Тщетной предосторожности», Луиза в «Дезертире», Кора в «Коре и Алонзо»...

Балет «Кавказский пленник, или Тень невесты», показанный на сцене Большого Санкт-Петербургского театра, навеки связал три имени: Пушкина, Истоминой и балетмейстера Дидло. Как всегда, танцовщица была прекрасна: легкий голубой костюм подчеркивал стройность ее фигуры. Невысокого роста, черноглазая брюнетка, хорошо сложенная и гибкая, она очень подходила для роли Черкешенки.

Она была ровесницей Пушкина, и к имени прославленной балерины Александр Сергеевич возвращался в своих произведениях не раз. Среди черновых рукописей Пушкина сохранился план задуманного им романа «Две танцовщицы», одной из героинь которого должна была стать А. Истомина, танцевавшая в балете Дидло.

Он увлекался ею одно время, расточал похвалы. Для поэта Авдотья Истомина оставалась не только одной из красивейших женщин его времени, но и первой романтической танцовщицей. Именно в ней видел Пушкин идеальную представительницу русской школы танца, вдохновившую его на удивительные строки о «душой исполненном полете».

Они встречались в стенах театра, а также у известного писателя и театрального деятеля князя Шаховского, в доме которого горячо обсуждались новые произведения и актерские дебюты. Надо сказать, что Авдотья Ильинична вообще была близка к кругу писателей и поэтов, дружила с Грибоедовым.

Юная Истомина предпочла множеству воздыхателей штаб-ротмистра Шереметева, веселого, добродушного, слегка ветреного повесу, влюбленного в балерину. Шереметев был чрезвычайно ревнив. Грибоедов, провожая поздно вечером Истомину после спектакля, пригласил ее к себе на чашку чая, не предупредив, что жил на квартире у приятеля камер-юнкера А. П. Завадовского, некогда пытавшегося крутить «амуры» с Авдотьей». Граф Александр Завадовский, наследник огромного состояния, был занят проматыванием наследства. Холодный циник и эгоист, он в тот вечер, судя по признанию Истоминой следствию, «по прошествии некоторого времени предлагал ей о любви, но в шутку или в самом деле, того не знает...».

Тогда Грибоедов отвез танцовщицу на квартиру актрисы Марии Азаревичевой. Когда Шереметев разыскал ее у подруги, то сначала попросил прощения и увез к себе. А уже дома стал допытываться, где и с кем была ветреная сильфида, обещая застрелиться на ее глазах или застрелить ее, если не признается. Ревнивец, выпытывая «правду», с негодованием узнал, что их ссорой так гнусно воспользовался Завадовский, и вызвал того на дуэль. Друг Шереметева, Александр Иванович Якубович, корнет лейб-гвардии уланского полка, согласился стать его секундантом и, в свою очередь, вызвал на дуэль Грибоедова. Двойной поединок, вошедший в историю как «дуэль четверых», состоялся на Волковом кладбище.

Выстрел Завадовского оказался «удачным»: истекавшего кровью Шереметева увезли домой, где он скончался через сутки в страшных мучениях – от той же самой раны, от которой через двадцать лет погибнет Пушкин... Вторая дуэль была отложена (Якубович и Грибоедов продолжили ее на Кавказе спустя время). Шереметева жалели, в геройском свете представал Якубович. Единственным виновником случившегося называли Грибоедова...

Театр уж полон; ложи блещут; Партер и кресла - все кипит; В райке нетерпеливо плещут, И, взвившись, занавес шумит. Блистательна, полувоздушна, Смычку волшебному послушна, Толпою нимф окружена, Стоит Истомина; она, Одной ногой касаясь пола, Другою медленно кружит, И вдруг прыжок, и вдруг летит, Летит, как пух из уст Эола; То стан совьет, то разовьет И быстрой ножкой ножку бьет
1 глава Евгений Онегин

Мои богини! что вы? где вы? Внемлите мой печальный глас: Все те же ль вы? другие ль девы, Сменив, не заменили вас? Услышу ль вновь я ваши хоры? Узрю ли русской Терпсихоры Душой исполненный полет?