ПИСАТЕЛИ, УЧЕНЫЕ О НАЦИОНАЛЬНОМ ХАРАКТЕРЕ НАРОДОВ РОССИИ

ПИСАТЕЛИ, УЧЕНЫЕ О НАЦИОНАЛЬНОМ ХАРАКТЕРЕ НАРОДОВ РОССИИ Ф. М. Достоевский: «…Нет, судите наш народ не потому, чем он есть, а по тому, чем желал бы стать. А идеалы его сильны и святы, и они­то и спасли его в века мучений». Академик   Д.   С.   Лихачев:  «На   нашей   планете   издавна   существовало несколько   типов   культур:   китайская,   японская,   буддийская,   исламская, европейско­христианская.   Каждая   национальная   культура   и   каждый   тип культуры бесценны.  Русская   культура   распространяется   на   огромную   территорию,   в   нее включаются   и  СанктПетербург,  и  Владивосток.   Это   культура   единая.  Семья, переезжающая из Санкт­Петербурга в Хабаровск или Иркутск, не попадает в иную культурную среду. Среда остается того же типа. Русская   культура   уже   по   одному   тому,   что   она   включает   в   свой   состав культуры   десятков   других   народов   и   издавна   была   связана   с   соседними культурами   Скандинавии,   Византии,   южных   и   западных   славян,   Германии, Италии, народов Востока и Кавказа, – культура универсальная и терпимая к культурам других народов. Эту последнюю черту четко характеризовал Ф. М. Достоевский в своей знаменитой речи на Пушкинских торжествах. Но русская культура еще и потому европейская, что она всегда в своей глубочайшей основе предана идее свободы личности. Я понимаю, что эта моя последняя мысль может показаться в высшей степени странной тем, кто привык подменять знание истории исторической мифологией. Большинство людей и на Западе до сих пор убеждены, что русским свойственна не только терпимость, но и терпение, а вместе с тем – покорность, безличность, низкий уровень духовных запросов. Нет,   нет   и   нет!   Вспомните,   в   союз   многих   племен   –   восточнославянских, угрофинских, тюрских – были по летописной легенде призваны князья­варяги. Сейчас ясно, что князья выполняли в X–XI вв. роль военных специалистов. А, кроме того, если легенда верна, для такого общего призвания нужен был союз, какая­то организация. Но мало этого – кем бы ни управляло вече в русских городах, оно было большой школой общественного мнения. С мнением киевлян и новгородцев  постоянно  должны  были  считаться  князья.  Новгородских  князей даже   не   пускали   жить   в   пределы   города,   чтобы   избежать   диктатуры.   Людисвободно переходили из княжества в княжество, как и сами князья. А когда установились границы государства, началось бегство в казачество. Народ с трудом терпел произвол государства. Вече сменили земские соборы. Существовали законодательство, «Русская правда», «Судебники», «Уложение», защищавшие   права   и   достоинство   личности.   Разве   этого   мало?   Разве   мало народного движения на восток в поисках свободы от государства и счастливого Беловодского царства? Ведь и Север, и Сибирь с Аляской были присоединены и освоены не столько государствами, сколько народом, крестьянскими семьями, везшими   с   собой   на   возах   не   только   хозяйственный   скарб,   но   и   ценные рукописные книги. Разве не свидетельствуют о неискоренимом устремлении к свободе   личности   постоянные   бунты   и   такие   вожди   этих   бунтов,   как   Разин, Булавин, Пугачев и многие другие? А северные гари, в которых во имя верности своим   убеждениям   сами   себя   сжигали   сотни   и   тысячи   людей!   Какое   еще восстание   мы   можем   противопоставить   декабристскому,   в   котором   вожди восстания  действовали  против  своих   имущественных, сословных  и классовых интересов,   но   зато   во   имя   социальной   и   политической   справедливости?   А деревенские сходы, с которыми постоянно вынуждены были считаться власти! А вся   русская   литература,   тысячу   лет   стремившаяся   к   социальной справедливости?   Сотни   произведений,   универсальных   по   своей   общественной справедливости; целые семьсот лет, о которых мы знаем лишь понаслышке, а прочли  лишь  одно – «Слово  о полку  Игореве»,  да  и то в переводе…  И это «отсутствие опыта общественной жизни»? Да  хоть бы немного воспользоваться опытом нашего земства! Часто повторяется мысль, что на характере русского народа отрицательно сказалось   крепостное   право,   отмененное     сравнительно   с   другими   странами Европы довольно поздно – только в 1861 г. Однако крепостным правом не был затронут   русский   Север.   По   сравнению   с   некоторыми   иными   европейскими государствами крепостное право в России не носило характера рабства; рабство же в США было отменено позднее, чем крепостное право в России. К тому же русский   национальный   характер   оформился   до   закрепощения   крестьян. Писатели в XIX в. всегда отмечали чувство собственного достоинства у русских крестьян (А. С. Пушкин, И. С. Тургенев, Л. Н. Толстой и др.). Я стремлюсь развеять миф, но я не хочу сказать, что все было прекрасно в характере русской культуры. Следует искать лишь реальные недостатки, а не вымышленные. Не у маркиза де Кюстина, пребывавшего в России чуть большедвух   месяцев,   учиться   нам   воспринимать   Россию!   Будем   свободны   в   наших представлениях о России. Одна черта, замеченная давно, действительно составляет несчастье русских: это во всем доходить до крайности, до пределов возможного. У   замечательного   представителя   европейского   Возрождения   –   Максима Грека,   переехавшего   в   Россию   на   рубеже  XVI   в.,   здесь   сильнейшим   образом пострадавшего и тем не менее полюбившего Россию из окон своих тюремных келий, где он, несмотря ни на что, писал свои замечательные работы, а затем в чрезвычайно быстрый срок после своей кончины признанного святым (какова длительность наших традиций!), – есть поразительный по верности образ России. Он пишет о России как  о женщине, сидящей при пути в задумчивой  позе, в черном   платье.   Она   чувствует   себя   при   конце   времени,   она   думает   о   своем будущем. Она плачет. Берег реки или моря, край света, пути и дороги – были всегда   местами,   к   которым   стремился   народ.   Даже   первые   столицы   Руси основывались   на   Великом   пути   из   варяг   в   греки.   На   пути   были   основаны Владимир и Смоленск, Ярославль получает свое значение как первый путь за «Камень»   –   в   Сибирь.   Иван   Грозный   мечтает   о   переносе   своей   столицы   в Вологду,   на   путях   в   Англию,   и   только   случай   (вернее   «дурная»   примета) заставляет его отказаться от своей затеи. Но Петр Великий все же переносит столицу своей империи на самый опасный рубеж – к морю. Столица на самой границе огромной страны! – думаю, это единственный в своем роде случай в мировой истории. Но в России он еще связан с идеологическим моментом – решительным преобразованием всей страны. А что говорить о многочисленных монастырях, которые все время двигались дальше и дальше в леса и на острова к Студеному морю? Эту   же   черту   доведения   всего   до   границы   возможного   и   при   этом   в кратчайшие сроки можно заметить в России во всем. Не только в пресловутых русских внезапных отказах от всех земных благ, но и в русской философии и в искусстве. Хорошо это или плохо? Не берусь судить. Но что Россия благодаря этой своей   черте   всегда   находилась   на   грани   чрезвычайной   опасности   –   это   вне всякого сомнения, как и то, что в России не было счастливого настоящего, а только заменяющая его мечта о счастливом будущем. Я кратчайшим образом остановился только на двух чертах русского народа, но и эти две черты смог скорее назвать, чем определить. Самое главное – выйти из   тумана   мифов   о   русском   народе   и   русской   истории,   выйти   при   светедосконального знания фактов, фактической истории, не затемненной туманом ложных обобщений. Черт   русского   национального   характера   очень   много.   Существование   их непросто   доказать,   особенно   если   каждой   черте   противостоят   как   некие противовесы и другие черты: щедрости – скупость (чаще всего неоправданная), доброте – злость (опять­таки неоправданная), любви к свободе – стремление к деспотизму и т. д. Но, по счастью, реальной национальной черте противостоит по большей   части   призрачная,   которая   особенно   заметна   на   фоне   первой   – настоящей и определяющей историческое бытие. Что   же   нам   делать   в  будущем,  особенно   с  теми   двумя   чертами   русского характера, о которых я говорил раньше? Я   думаю,   что   в   будущем   их   надо   во   что   бы   то   ни   стало   развивать   в правильном направлении. Стремление русских к воле надо направлять по пути всяческого   развития   духовной   множественности,   духовной   свободы, предоставлении   юношеству   разнообразных   творческих   возможностей.   Мы слишком   стиснуты   сейчас   в   рамках   немногих   профессий,   которые   не   дают развиваться   тем   многочисленным   потенциалам,   к   которым   склонен   народ, юношество нации. Стремление   русских   во   всем   достигать   последнего   предела   надо   также развивать по преимуществу в духовной области. Пусть будут у нас герои духа, подвижники,   отдающие   себя   на   служение   больным,   детям,   бедным,   другим народам,   святые,   наконец.   Пусть   снова   страна   наша   будет   родиной востоковедения,   страной   «малых   народов»,   сохранения   их   в   «красной   книге человечества». Пусть безотчетное стремление отдавать всего себя какому­либо святому   делу,   что   так   отличало   русских   во   все   времена,   снова   займет   свое достойное   место   и   отвлечет   русского   человека   от   коверкающих   его   схем единомыслия,   единодействия   и   единоподчинения.   Все   эти   «едино»   не свойственны   нам   и   ведут   в   сторону,   к   взрывам   и   выстрелам,   к   развитию преступности, которая есть не что иное, как теневой противовес стремлению русских во всем ударяться в крайности, стоять на краю опасности. Надо понять черты русского характера (хотя бы те две, на которые я указал). Правильно направленные, эти черты – бесценное свойство русского человека. Не направленные   никак   или   направленные   по   неправильному   пути,   они   дают   в первый момент большой эффект, а потом становятся взрывоопасными. Эффект   «теневого   противовеса»   русских   национальных   черт   характера опасен, и он должен быть предотвращен.Я мыслю себе XXI в. как век развития гуманитарной культуры, культуры доброй   и   воспитывающей,   закладывающей   свободу   выбора   профессии   и применения   творческих   сил.   Образование,   подчиненное   задачам   воспитания, разнообразие   средних   и   высших   школ,   возрождение   чувства   собственного достоинства, не позволяющего талантам уходить в преступность, возрождение репутации человека как чего­то высшего, которой должно дорожить каждому, возрождение совестливости и понятия чести – вот в общих чертах то, что нам нужно в XXI в. Не только русским, конечно, но особенно русским, потому что именно это мы в значительной мере потеряли в нашем злополучном ХХ в.». В. Личутин: ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ «Поначалу с какой­то самонадеятельностью я пытался проникнуть в душу русского   народа,   еще   не   сознавая   всей   сумеречной   бездонности   и непостижимости ее. И лишь после обнаружилось, что работа эта требует долгого труда,  ведь   кроме   горестных   мгновений,  требующих   нашего   участия,  в   душе народа живет еще и огромный праздничный мир, и он, видимо, куда весомее, куда   самороднее,   если   держит   в   сохранности   и   скопе   Русь,   не   дает   ей рассыпаться. Многое потускнело в ней, надолго уснуло, попритухло иль ждет в оцепенении своего часа, и нужны не только благословление, знания и старания, но и верное духовное, сердечное зрение, чтобы не заплутать в манящей мгле национального сознания». «Как бы ни растекалась моя мысль, но все ее ручьи и потоки хотелось бы встретить в одной реке: душевное здоровье, гармония, цельность». Древо   нашего   национального   сознания  по   представлению   Владимира Личутина состоит из опыта, нравственности и слова. «Если опыт – это бесчисленные корни, опутывающие землю, нравственность – морщиноватый, изъеденный  улитками ствол, то  слово  – развесистая крона. Через   опыт   нравственность   наша   питается   соками   познанья;   чуть   позабыл прошлое,   историю   предков,   отвернулся   от   нажитого,   предал   презренью   и насмешке,   тут   неслышно   проникают   в   ствол   хвори,   поедом   начинает   есть древоточец,   и   снаружи   вроде   бы   исполинское   дерево   вдруг   трухлявеет, наполняется   табачной   пылью,   и   тогда   достаточно   одного   ветровала,   чтобы рухнул   гигант.   А   листья,   витая,   плывя   по   воздуху,   соседствуя   с   солнцем   и вольным   ветром,   несут   в   ствол   дух,   музыку,   гармонию.   И   нельзя   из   этого триединства   изъять   ни   одной   составной   части   иль   поменять   местами,   какневозможно   дерево   воткнуть   кроною   в   землю,   а   кореньем   в   поднебесье   и заставить его зацвести и плодоносить. Национальное   сознание   –   синоним   душевного   здоровья:  как   и   всякое здоровье оно может поддаваться хворям, всяким болестям, но, как во всяком недуге,   важно   вовремя   спохватиться.   И   тут   нам   в   услужение   пойдет   опыт предков, незатухающая родовая память. Родовая   память  –   это   не   блазнь,   не   причуда,   не   суеверье     темного безграмотного народа, но нажитой выверенный опыт. …Я не пытаюсь кого­то осуждать в этих утратах, но лишь размышляю об историческом   потоке   природного   ума,   о   тех   ручьях,   живых   родниках   и многих речонках, что сливаются в одну огромную реку народного знания, питающего нравственность. Как   бы   хотелось,   чтобы   не   пересыхали   эти   жилы,   чтобы   новые   гремучие родники прободали землю и полнили реку нажитого праведного опыта. Я по себе чувствую,  как   скоро   пустеет   мое   знание   природы,  в  коей   родился   и   жил.  Я становлюсь   чужим   незнакомцем,   заблудившемся   в   тайге,   во   мне   пресеклись многие корешки родства, соединявшие весь род. Ведь мы повязаны с предками не столько обычной родственной памятью воспоминаний и житейских примет, но и   унаследованным   опытом.   Сколько   мы   потеряем,   растрясем   в   своенравной своей   дороге   из   нажитого   ранее,   значит,   настолько   утратим   знание   Родины, жизни, протекшей задолго до нас. Мы любим взывать к родовой памяти, худо представляя, что такое она и что значит для нас. Родовая память – это знание отхлынувшей,   отошедшей,   утратившейся   жизни   в   ее   первозданных свойствах.  Утратить   куда   как   легко,   но   восстанавливать   приходится   по крохам…». ИСТОКИ РУССКОЙ ОБЩИННОСТИ «Русскому   человеку   свойственна  ватажность,   компанейство:  из   этой смычки, подпорки соседского плеча родилась позднее русская общинность, та самая   крепостца   среди   равнинных   лесных   поприщ,  коей   постоянно   досаждал порубежный вор, коварный тать и злой подорожник. Сами пространства, полные злых и добрых стихий, выпестовали со временем ту самозащиту, тот общинный мир, о котором нам осталось лишь догадываться. На самоценности мира, его достоинствах сломала копья за минувшее столетие вся общественная русская мысль,  но   она   так   и   не  пришла   к   единому   выводу   о   значимости  "мира"  как глубинных корней всего национального древа».