Рассказ "Ярчиха"

«Ярчиха».

Рассказ.

 ( Ульяна Губенко Ростовская область Чертковский район).

Посвящается всем матерям слободы Семёно – Камышенская пережившим тяжёлые жизненные испытания   военного и послевоенного времени.

Полуразрушенные развалины этой маленькой крытой соломой с подслеповатыми оконцами и  буквально сказочной в моём воображении хатки до сих пор стоят на одной из  улиц слободы.

Мне всегда в детстве казалось, что там так тепло, уютно и есть какие - то чудеса. Хотя чудес на самом деле никаких и не было. А жила простая русская женщина, вдова умершего  после войны от тяжёлых ран бравого танкиста Константина Ярцева. И обстановка в хатке была самая простая крашенные самодельные табуретки, лавка, посудный шкафчик и стол.  Украшением служила лишь кровать с красивыми вышитыми подзорами и высокими пуховыми подушками  и выцветшие портреты в деревянных рамках уже изрядно подпорченных жуком - короедом и украшенных вышитыми рушниками да ярко  – красные герани на широких деревянных подоконниках выбеленных синеватой побелкой. Между рамами окошек круглый год лежала желтая вата, на которой искрились уже потускневшим стеклом старые разбитые ёлочные игрушки. Так и жила женщина, вынесшая на своих плечах все тяготы военного лихолетья, уставшая от тяжёлой колхозной работы и поднимавшая в одиночку двоих детей, помогающая воспитывать им подрастающих внуков, получавшая от государства за свои труды копеечную пенсию. Тяжёлый труд согнул её спину, ноги передвигались с большим трудом и не давали спать долгими ночами. Сколько помню, она постоянно ходила в  тёмных  ещё  шитых местной портнихой тёткой  Паранькой юбках и  обязательной «зависке», как называют у нас передник. Ей и никогда не требовалась сумка для магазинных покупок. Всё помещалось в «зависку». Я не знаю, помнят  ли кто  сейчас живущие в слободе её полные инициалы, наверное, кто – то и помнит из старожилов, правда и их осталось почти ничего. А так, её называли просто по -  уличному, до конца её нелёгкой жизни «Баба Ярчиха». А у неё было красивое русское имя Мария ( фамилия её в девичестве была Ключникова), родом она была из многодетной зажиточной и очень трудолюбивой ещё до революции семьи, где у отца с матерью было 10 дочерей и один сын Алёша, умерший в молодости от разрыва аппендицита. На похоронах сына отец в сердцах сказал дочерям, что лучше бы из вас умерло пять, чем мой единственный сын. Но дочери не затаили обиду на отца, тогда это было в порядке вещей, ведь именно сын был продолжателем рода, на него возлагались надежды на достойную заботу о престарелых родителях и хозяйстве. Я помню рассказы её старшей сестры бабушки Агафьи, которая жила с нами по соседству. Рассказчица она была замечательная. А ещё она умела правильно оплакивать покойников, ещё в подростковом возрасте этому искусству её научила бабушка со стороны матери, и до войны она этим даже зарабатывала, а потом как – то всё сошло на спад  и  стало никому не нужным. Рассказывала с большим трепетом и любовью  как жили они дружно,  уважали родителей, а особенно отца. Отец обладал такой недюжинной богатырской силой, что мог поднять за раз обеими руками два мешка с пшеницей и прожил до 90 лет. Как с песнями шли на прополку или жатву хлеба в белоснежных выбитых по краям узорами платках и ими любовались все односельчане. А смотреть было на что, девчата были все рослые, симпатичные, работящие и бог не обделил их крепким   здоровьем. Как пасли коров и свиней, заготавливали сено и припасы на зиму. А перед церковными праздниками ловили по распоряжению барыни волоком в речке  рыбу и ей и себе, собирали  яблоки и груши в огромном барском саду который находился за речкой Мельничной между широкими заливными лугами и хутором,  и при этом пели красивые и душевные песни. Мечтали о счастливом замужестве и детях.  Долгими зимними вечерами готовили себе приданое, пряли, шили, вязали, вышивали, и каждая старалась отличиться своим мастерством. После сбора урожая отец запрягал повозки и вёз излишки урожая в Миллерово на ярмарку. Приезжал с покупками, новым инвентарём, платками, отрезами на платья, пряниками, мешком белой муки, солью, сахаром и обязательным бочонком солёной очень вкусной и жирной рыбы. Ходили на спевки  хора в домик церковного старосты. Он чудом сохранился до нашей поры. Сейчас там находится отделение почты, и многое напоминает в интерьере о тех далёких годах. Весь привычный уклад жизни разрушила революция. Чудом семье удалось избежать высылки, отец вовремя успел выдать младших дочерей за крестьян среднего достатка, чем спас их, а старшие дочери вместе с семьями успели бежать. Следы некоторых из них затерялись и до конца своих дней сёстры не знали об их дальнейшей судьбе. Со своим хозяйством отцу пришлось расстаться, что успел продать, что  попрятал по ближайшим соседям, многую скотину пришлось пустить под нож. Правда кто – то выдал и мясо пришли и забрали местные активисты во главе с Манькой Кривой (так называли одну из активисток по фамилии Диденко, которая лютовала больше всех, оставляя семьи земляков буквально без семян простых огородных культур, не говоря о зерне и прочих продуктах). После ежедневных обходов эта компания по изъятию излишков у местных «эксплуататоров» устраивала в одной из хат выселенных жителей пирушку, в ход шёл конфискованный самогон и продукты. Единственно, что успел спрятать отец – шкуры с зарезанной скотины. Их привязали к ивам возле берега реки и спустили под лёд. Тёмными зимними морозными ночами он  тайком ходил на реку, долбил топором лёд и острым ножом отрезал куски коровьей шкуры, на ней были кое - где остатки мяса и жира. Вот эта похлёбка,  которую варили ночью, чтобы никто не увидел и не учуял запаха, и спасла всю его оставшуюся семью от неминуемой голодной смерти. А мать сумела сохранить семена овощей, привязав холщовые мешочки с ними к исподней юбке, так и спала, не снимая юбки, зная, что с обыском могут прийти в любую минуту. Весной эти семена стали спасением для семьи. А Манька Кривая в   конце тридцатых годов выехала из слободы в соседнее село, видимо боясь мести земляков за содеянные дела. Замуж Мария вышла, наверное, по большой любви, уж очень весёлый и красивый был тракторист Костя. Отделились от родителей, построив небольшую хатку мазанку под камышовой крышей, думали временно, а пришлось прожить в ней Марии до конца своих дней.  Из  родившихся детей  в живых остался старший сын Шурик и дочь Мария, остальных унесли болезни. Все планы в одночасье порушила война. Костя пришёл с фронта с тяжёлым ранением лёгкого и прожил немного. И осталась она одна с детьми подростками, без особой помощи государства. Это в последние годы вдовам ветеранам Великой Отечественной войны почёт и уважение, а тогда все были на равных. Ведь самая тяжёлая и грязная колхозная  работа доставалась именно тем, у кого не было мужей, защитников и опоры.  Но постепенно жизнь началась налаживаться, вырос сын, отслужив в армии, остался работать трактористом в колхозе, женился, пошли внуки, построил на материном подворье новый просторный дом. Дочь тоже вышла замуж в родном селе. Все были рядышком. Казалось бы, живи и радуйся. Но судьба преподносила новые испытания, сын хоть и работал, но сильно пил и при этом обижал невестку. Холодными зимними ночами мог выгнать всю семью на улицу, изводил пъяными нотациями детей. На материны слёзы и просьбы не реагировал. Характером он пошёл весь в покойного отца, тот тоже не упускал случая пропустить рюмку, другую и побуянить. Так и остался сын впоследствии на старости лет один одинёшенок. Старшая дочь забрала мать к себе в город, сын умер от неизлечимой болезни. Пока была жива Мария Николаевна,  из последних сил  готовила нехитрую еду своему непутёвому сыну,  кое – как обстирывала, мать есть мать. Я помню её в последние годы  жизни. Почти слепая, с палочкой в  трясущихся руках, в зависке и юбке  уже давно не  нестиранных  она приходила за продуктами в магазин. И не единым словом не жаловалась на свою судьбу и проблемы. А многочисленные внуки со стороны дочери как – то забыли о ней, занятые своими заботами и проблемами.   Потом слегла и умерла. Хоронили её тихо и скромно без речей и почестей, как и десятки остальных вдов и матерей проживших свою нелёгкую жизнь в тяжелейшие военные и послевоенные годы. А их в слободе было не мало, и о каждой можно написать не один рассказ. У каждой из них день жизни в те трудные времена был равен подвигу. Подвигу труженицы и матери отдававшей своим детям всё, вплоть до последней крошки хлеба. Не роптавших на свою судьбу, а умевшим радоваться каждому наступившему дню и редким праздникам( будь то сельская свадьба или празднование Ноябрьской, Дня колхозника).Для них уже на пенсии сложилась незыблемая традиция в любую погоду вплоть до зимних холодов под вечер собираться на широкой деревянной лавке перед чьим – либо домом и вести бесконечные разговоры о своём и чужом житье- бытье, вспоминать ушедшие годы. Без этих посиделок и разговоров они просто не представляли свою жизнь, а сколько любви, заботы и гордости звучало в их словах, когда они рассказывали о своих детях, внуках и правнуках. Именно в них теперь был смысл жизни этих женщин, настоящих русских матерей, не требовавших от окружающих к себе ровным счётом абсолютно ничего, добрых, чутких и бескорыстных. И каждая из них в глубине души хотела как можно дольше прожить на этом свете, а после ухода в мир иной надеялись на долгую о себе память и заботу об их последнем пристанище на земле. И пусть мой рассказ будет напоминанием близким моей героини о том, что есть на земле место, где жива ещё память о той, которая отдала им всю свою заботу, ласку и тепло, место,  где ещё не поздно сказать спасибо.