Романтизм в литературе США 19 века: Вашингтон Ирвинг

Романтизм в литературе США 19 века.

1. Вашингтон Ирвинг
- (Из биографии): годы жизни, происхождение, Ирвинг и Пушкин.
- Новаторство Ирвинга
- Темы, идеи, романтические черты:
а) в комической эпопее «История Нью-Йорка»,
б) в рассказе «Рип Ван Винкль».

* 3 апреля 1783 года - 28 ноября 1859 года; Родители Вашингтона Ирвинга были Уильям Ирвинг-младший, из Кухольма, Шапинсей, Оркнейских островов, Шотландии – служил старшиной в британском морфлоте, и Сары Ирвинг(Сондерс), из Фалмута, Корнуолл, Англия; Еще современники Пушкина отметили в его творчестве признаки интереса  к  произведениям  Ирвинга. Заметив лишь внешнее сходство отдельных тем и ситуаций, недоброжелательно писал об этом Полевой в «Московском телеграфе»: «И.П. Белкину явно хотелось попасть в колею В. Ирвинга. Но как “Евгений Онегин” далёк от “Дон Жуана”, так “Повести Белкина” далеки от созданий В. Ирвинга». В  начале  30-х  годов  в  России  были  очень  популярны  произведения Ирвинга.  Начинающий  американский  писатель  живо  интересовался  литературой Старого Света и много лет провел в Европе. Научное осмысление творческих контактов писателей началось только через сто лет. Внимание ученых сосредоточивалось преимущественно на интерпретации Пушкиным отдельных мотивов, встречавшихся в прозе Ирвинга, отмечалось сходство принципов нарратологии и жанрообразования.  М.П.  Алексеев,  рассматривая  особенности  жанровой  природы «Истории села Горюхина», отметил общность жанровых принципов произведения  с  «Историей  Нью-Йорка»  Ирвинга.  А.Ахматова  обосновала мысль,  что  замысел  Пушкина  «Сказки  о  золотом  петушке»  восходит  к «Легенде  об  арабском  звездочете»  Ирвинга,  это  вызвало  полемику. Н. Берковский отметил сюжетную общность повести Пушкина «Метель» и произведения Ирвинга «Жених-призрак». Г. Шалюгин продолжил рассмотрение темы, затронутой Ахматовой. В работах о творческих контактах Пушкина и Ирвинга доминирует интерес к конкретным фактам творческого освоения темы, мотива, ситуации, приёма. В  русской  и  американской  литературах  в  этот  период  шел  процесс становления и развития романтизма. В таких условиях для Пушкина, как и для Ирвинга, актуальной была проблема формирования национального сознания.  Этим  обусловлено  стремление  писателей  способствовать  развитию национального языка, обращение в художественном творчестве к фактам отечественной истории, интерес к фольклору своего и других народов,  настойчивые  поиски  художественных  средств  отражения  национального колорита. Такая направленность, общность интересов и стремлений стала предпосылкой литературных контактов. Русская литература развивалась в общеевропейском культурном контексте, где в условиях формирования наций, борьбы за государственную независимость складывались новые эстетические системы. Аналогичный процесс шел и в американской литературе. Романтизм в США начал развиваться позднее, чем в странах Европы, и  американские  писатели  осваивали  опыт  европейского,  особенно  английского, романтизма. Интерес к культурам европейских народов стал важным фактором формирования романтизма в его творчестве, способствовал освоению народного быта, истории, фольклора,  жанровому развитию американской литературы.  В  начале  20-х  годов  его  «Книга  эскизов»  (1820),  сборники «Брейсбридж-холл»  (1822)  и  «Рассказы  путешественника»  (1824)  были известны не только в Америке, но и в России. Особое значение имело его обращение к прозе. Все это определило роль Ирвинга в американской и мировой литературе: «Американские» новеллы Ирвинга вполне отвечали духу времени. Молодому национальному сознанию, искавшему опоры в своих американских национальных традициях, в историческом прошлом, в природе своей страны и ее неповторимых легендах, Ирвинг дал именно то, чего оно жаждало». В  библиотеке Пушкина  было  7  книг  Ирвинга  на  французском  и  английском  языках. «Американская литература того времени вообще вызывала особый интерес, – писал А.Зверев о межнациональных связях, – потому что преобладало ощущение родственности условий национальной жизни двух стран и ее коренных, и пока еще не воплотившихся потребностей и запросов»2. Стремясь добиться воплощения этих «потребностей и запросов» в прозе, оба писателя руководствовались характерными для поэтики романтизма идеями  творческого  использования  фольклора,  фактов  истории  своего народа,  отображения  национального  колорита  и  бытовых  ситуаций.  В «Предисловии к переосмысленному  изданию»  сборника  «Альгамбра» Ирвинг писал в 1851 г.: «Я тщательно соблюдал местный колорит и достоверность, дабы явить цельную, правдивую и живую картину того микрокосма, того необычайного мирка, в который меня забросил случай и о котором иностранцы имеют крайне туманное представление...»3 Такая позиция  была  близка и  Пушкину.  Он  шел  своим  путём,  стремясь найти способ  отражения в художественном  произведении жизненных проблем времени, чувств и судеб разных представителей современного ему общества. Особенно значительным и плодотворным интерес Пушкина к творчеству Ирвинга был в 1830 году, когда вместе с Дельвигом и Сомовым он предпринял издание «Литературной газеты», в которой стремился объединить  писателей,  способных  противостоять  влиянию  на  литературу Булгарина, Полевого и других его литературных противников. Отметив исчерпанность  характерных  для  поэтики  сентиментализма  и  романтизма  приемов,  Пушкин  утверждает, что особенностью прозы должна стать «Точность и краткость – вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей – без них блестящие выражения ни к чему не служат»2. Ряд прозаических фрагментов неосуществленных произведений Пушкина  («Надинька»,  «Гости  съезжались  на  дачу»»,  «На  углу  маленькой площади»,  «В начале 1812 года»,  «Записки молодого человека»)  свидетельствует, что ему не сразу удалось создать произведения, которые соответствовали  бы сформулированным им требованиям. Нового подхода требовала  характерная  для  прозы  трёхступенчатость  системы  повествования  –  автор,  повествователь,  персонаж. Соотношение  этих  категорий требовало иных средств выражения, чем в лирике и драме. Уезжая осенью 1830 года в Болдино в связи с имущественными делами  и предстоящей  женитьбой,  Пушкин  намеревался  присылать  Сомову материал для газеты, но эпидемия холеры в России нарушила все планы. Карантины  исключали  возможность  проезда,  прекратилась  даже  почтовая  связь.  Сомов  с  трудом  находил  материал  для  очередного  номера, компенсируя  дефицит  материала  собственными  сочинениями,  иногда даже ранее напечатинными. Планы, связанные с изданием газеты, оставались нереализованными, её существование было под угрозой. Связь с Пушкиным отсутствовала.  В таких условиях Сомов публикует в газете свою повесть «Самоубийца»,  которая  была  задумана вместе  с  Пушкиным  под  впечатлением  от произведения  В.Ирвинга  «Дом  с  привидениями»  в  котором  их  привлёк мотив явления призрака умершего пращура потомкам с целью решения имущественных дел. Каждый должен был написать свой вариант с иным сюжетом, конфликтом и образами. Они планировали использовать только конструктивно важный у Ирвига мотив давно умершего пращура со своими потомками. По-видимому обстоятельства помешали обсуждению замысла, и это послужило причиной того, что, получив после снятия карантинов «Литературную газету»,  где  в  пяти  номерах  была  напечатана повесть Сомова, Пушкин вычеркнул из плана повестей название «Самоубийца».  Впоследствии он  использовал фрагменты  неосуществленной повести в «Пиковой даме» и «Дубровском». Пользуясь примером известной светской игры – состязания в придумывании вариантов развития заданной темы, писатели искали разные способы развития сюжета, преодолевая трудности прозаического повествования о житейских проблемах персонажей разных социальных групп. Это был не единственный подобный опыт, так создавались «Гусар»  Пушкина  и  «Киевские  ведьмы»  Сомова,  «Роман  в  письмах» Пушкина и «Роман в двух письмах» Сомова. Отдельные особенности поэтики повестей, написанных Пушкиным и Сомовым в этот период, дают основание для предположения, что до отезда Пушкина в Болдино ими обсуждались творческие идеи, навеянные прозой Ирвинга. Продуктивным для организации повествования оказался подсказанный  произведениями  Ирвинга приём  авторской  «маски». Свои произведения он приписывал вымышленному Дидриху Никербокеру  –  эксцентричному  джентльмену,  историку,  автору  «Истории  Нью-Йорка» и рассказов, рукописи которых якобы были найдены среди бумаг после его таинственного исчезновения. По-разному преломляется опыт Ирвинга в произведениях Пушкина и Сомова. Сомов обратился к жанровой форме рассказа путешественника, при которой автор остаётся неизвестным, повествователь пересказывает услышанную им историю. Воспользовавшись приёмом «подставного автора», он существенно изменил структуру повествования. В рассказ путешественника включается описание самой поездки, попутчиков. Иногда в качестве рассказчика выступает герой описанных событий. В 1830 г. им опубликованы шесть рассказов путешественника, четыре из них помещены в «Литературной газете».  Пушкин  не  ограничился  приемом  авторской  маски  и  лаконичными замечаниями об уже не существующем авторе. В отличие от Ирвинга, он отводит повествователю самостоятельную роль. Образ Ивана Петровича Белкина объединяет повести в цикл. Его характер раскрывается в отзы-вах о нем дружественного соседа, в его рассказе о себе, в его отношении к событиям и поступкам героев повестей. Он выступает и в качестве персонажа. В поэтике повестей свою роль выполняет и то, как он видит происходящее,  на  что  обращает  внимание  читателя  (слушателя),  влияя  на восприятие рассказа. Пушкин усложняет систему повествовательных инстанций, что обогащает арсенал художественных средств изображения. В повести «Выстрел» образ Белкина вводится в действие,  его личностные качества, и отношение к описанным событиям и лицам становится средством  создания  образов.  Таким  простым  приемом,  как  передача  нарративной функции героям достигается убедительность созданных образов. В рассказе злобствующего Сильвио о начале дуэли привлекательнее выглядит граф, который в ожидании выстрела противника занят черешнями и проявляет полное равнодушие к происходящему. О второй части дуэли рассказывает граф, он крайне взволнован, нарушает в отчаянии долг чести  и  выглядит  жалко  рядом  с  Сильвио,  который  эффектно  дарит  ему жизнь, выстрелив в отверстие от пули в картине. Значимость проблемы нарратива, над чем  настойчиво  работал  Пушкин,  легко  уяснить,  если представить, как поменяв местами рассказчиков, легко разрушить сложную гамму чувств каждого участника дуэли и превратить обоих в беззастенчивых хвастунов. Внимание ученых привлекало сюжетное, ситуативное сходство некоторых  произведений  Пушкина  и  Ирвинга.  Отмеченная  Н.  Берковским близость повести «Метель» новелле Ирвинга «Жених-призрак» позволяет  увидеть,  как  неоднозначно  трансформируется  в  сознании  писателей известный в мировой литературе мотив «подмены жениха».  У  Ирвинга воссоздана  атмосфера  рыцарского  средневековья  с  фантастическими  и трагическими событиями гибели жениха, похищения невесты. Используется мотив Бюргеровой «Леноры» и шекспировский мотив вражды родов влюбленных. Пушкин избегает фантастики, как обычно в случаях, когда творческий  импульс  рождался  впечатлением  от  произведений  Ирвинга. Случившееся представлено как жизненное, хотя и необычное, происшествие, воссоздается однообразие и размеренность жизни российской провинции, изредка нарушаемой необычными событиями. Рассмотрение предпосылок и характера творческих связей Пушкина и Ирвинга убеждает в справедливости замечания В. Гиппиуса, что у Пушкина «интерес к популярному американскому новеллисту... не исключал значительно большей сложности литературных притязаний и отталкиваний в пушкинских повестях».
* Новатор в области радиодрамы (одна из форм художественного радиовещания, передача по радио записи пьесы или инсценировки литературных произведений. Создан также ряд оригинальных произведений для радио), Рейс был создателем и руководителем радиопрограммы «Мастерская Коламбиа» на студии «Си-Би-Эс», которая выходила в эфир с 1936 по 1946 год.
* Темы произведений Ирвинга очень разнообразны. В рассказе «Рип Ван Винкль» затрагивается тема разрушительного времени. Рип Ван Винкль — это свидетельство ужасающей быстротечности жизни и человеческой бренности. Изюминка рассказа в том, что здесь выражается чувство, знакомое каждому. Ирвинг написал за одну ночь рассказ, вложив в него все, что знал о вечном враге человека — времени. Ирвинг пристрастился к тому, что Скотт называл «сверхъестественным в художественном произведении». Рассказы Ирвинга о страшном, несмотря на основательное знакомство с немецкими мастерами (По и Готорном), пронизаны светлым настроением. Он любит оживлять жуткие новеллы улыбкой иронического сомнения. Ведь не было никого призрачного Всадника без головы, а голова на луке седла Брома Бонса — простой тыквой! Рассказы о сверхъестественном питали живое и неугомонное воображение Ирвинга и возбуждали желание блестнуть мастерством. Один из четырех разделов неоконченного романа — «Рассказы путешественника» (1824) — прямое свидетельство длительности и плодотворности интереса Ирвинга к сфере сверхъестественного. Испанский период жизни Ирвинга был гораздо счестливее, нежели немецкий. Ирвинг доверил своей собственной фантазии тему о великом мореплавателе Христофоре Колумбе. В «Жизни и путешествии Христофора Колумба» заметны мучительные колебания между историей и романтическим повествованием. Но мало кто из поклонников Ирвинга откажется признавать одним из лучшими его образцами величественных и мрачных героев Колумба. Ирвинг создавал в своих произведениях особый мир, непохожий на окружающую его действительность. Вот как пишет Лонгфелло о первом сборнике новелл Ирвинга: «Я был еще школьником, когда книга была опубликована и прочтена многими со все возрастающим по мере чтения удивлением и удовольствием; мы были очарованы милым юмором, чуть грустноватой тонкой нежной атмосферой повествования; даже серо-коричневая обложка, мягкие очертания заголовков и прекрасный четкий шрифт этого издания казался выразительным символом стиля автора». В те годы Ирвинг сформировал правила литературного вкуса, которым не изменял ни при каких обстоятельствах. Ирвинг в своих произведениях затрагивал различные темы. Но в целом в тематике любого произведения присутствовало соприкосновение прошлого и настоящего. Ирвинг иронизировал над прошлым колониальной Америки, но в то же время предпочитал это прошлое настоящему Соединенных Штатов.
- В 1809 г. Ирвинг затевает остроумную литературную мистификацию, предварившую публикацию его книги «История Нью-Йорка». В вечерней нью-йоркской газете появилось сообщение, что разыскивается пожилой джентльмен по имени Дидрих Никербокер, насчет которого имеется подозрение, что он не совсем в своем уме. Вскоре последовало известие, что этого джентльмена видели путешествующим пешком. Выдуманный персонаж становился все более реальным, приобретал внешний облик, приметы, характер. Наконец, публикуется объявление, что в погашение неоплаченного гостиничного счета будет напечатана «весьма любопытная рукопись», принадлежащая перу таинственно исчезнувшего джентльмена. Так появилась «История Нью-Йорка». Словечко «никербокер» быстро стало нарицательным, до сих пор оно означает «коренной житель Нью-Йорка» и широко используется в названиях литературных журналов и ресторанов, отелей и торговых обществ и т. п. По жанру «История Нью-Йорка» - комическая эпопея. Это рассказ о тех временах, когда Нью-Йорк назывался Новым Амстердамом и был мирным поселением голландских фермеров - любителей капусты и свежего бочкового пива. Ирвинг окружает патриархальное прошлое ореолом привлекательности, оно предстает милым, добрым, уютным. «Доброе старое голландское время» противопоставлено «вырождающемуся как именует Никербокер буржуазную деловитую и прозаическую Америку. Эта симпатия к прошлому в «Истории Нью-Йорка» постоянно сочетается с мягкой иронией по отношению к нему. Комический эффект, как правило, возникает за счет нарочитой гиперболизации и пародийного снижения героического материала. Вот, например, описание великого побоища у форта Кристина между голландцами и шведами: «Земля задрожала, словно пораженная параличом; при виде столь жуткой картины деревья зашатались от ужаса и увяли; камни зарылись в землю, как кролики, и даже речка Кристина изменила направление и в смертельном испуге потекла вверх по горе». Никербокер обильно и с истовой серьезностью уснащает свое «научное» сочинение многочисленными ссылками и аллюзиями к древним авторам, античной истории и мифологии, что усиливает комизм повествования. Но в «Истории Нью-Йорка» ощущается и сатирическое начало. Она направлена против буржуазной современности. Так, говоря о политической жизни Нового Амстердама, Ирвинг постоянно находит повод подчеркнуть черты сходства в прошлом и настоящем. Например, в изображении раздоров партии квадратноголовых и партии плоскозадых писатель создает сатиру на американскую двухпартийную систему - федералистов и демократов. Что же касается самого разделения на партии, то Никербокер поясняет, что без них люди не знали бы своего собственного мнения, т. е. того, что им надлежит думать по тому или иному поводу, и могли бы впасть в соблазн начать мыслить самостоятельно. В «Истории Нью-Йорка» немало и прямых параллелей с реальными историческими событиями и политическими деятелями. Центральное место в ней занимают периоды правления трех голландских губернаторов. Читатели книги без труда узнали в этих комических персонажах трех президентов США: в Воутере Сомневающемся - Адамса, в Вильяме Упрямом - Джефферсона, а в Питере Твердоголовом - Мэдисона. Сатирическая аллегория - один из основных художественных приемов Ирвинга в этом произведении. По художественной манере, типу письма, общему мироощущению, ясному и логичному, «История Нью-Йорка» сохраняет черты просветительской литературы. Страницы этой книги Ирвинга заставляют вспомнить произведения Свифта, Филдинга, Стерна - создателей сатирической традиции английского Просвещения. В то же время образ самого повествователя - старого чудака и педанта Дидриха Никербокера - наделен некоторыми романтическими чертами. Несмотря на свою - в духе Просвещения - склонность к рассудительности и Морализаторству, Никербокер - своеобразный беглец в прошлое, подернутое мягкой дымкой легенды и фантазии, от торгашества и спекулятивной горячки зарождающегося американского капитализма. Этот романтический мотив «ухода», намеченный уже в раннем творчестве Ирвинга, разовьется в последующих его произведениях и пройдет через все искусство американского романтизма.
«История Нью-Йорка» оснащена всеми аксессуарами ученого исторического труда. Ее вымышленный «автор» — Дидрих Никербокер — одинаково серьезен в описании и больших, и малых событий, что порождает комический эффект. Историческое время формально простирается здесь от «сотворения мира» до конца XVII в., но по существу своему «История Нью-Йорка» — это бурлеск, пародия, сатира, перенасыщенная аллюзиями на большие и малые события в жизни города и страны начала XIX в. Это книга, написанная о современности и для современников. Прошлое здесь — только повод для разнообразных иронических комментариев и намеков, но не предмет художественного исследования. Ирвинг пока еще был далек от романтического освоения истории.
- Произведение В. Ирвинга, совершившее романтический переворот в американском художественном сознании — новелла "Рип Ван Винкль" была впервые опубликована в 1819 (годом позже она вошла в состав "Книги эскизов"). Очевидно, это и есть дата рождения самобытной литературы США. "Рип Ван Винкль" — первый образец нового для американской словесности и оказавшегося чрезвычайно перспективным новеллистического жанра, создателем которого также выступает В. Ирвинг. В отличие от европейской, американская новелла генетически не связана с опытом литературы Возрождения. В ее основе лежат традиции английского просветительского очерка и эссе Стила и Аддисона. Но Ирвинга всегда выделял творческий подход к традиционным жанрам: он склонен был нарушать их каноны и смешивать краски. Так и на сей раз, он смешал неторопливое абстрактное размышление, свойственное эссе, с конкретным описанием нравов, присущим очерку, добавил романтическую индивидуализацию характеров и насытил произведение элементами оригинального фольклора американских поселенцев. Кроме того, из европейской волшебной сказки писатель позаимствовал четкую и динамичную фабулу, в опоре на которую и был построен сюжет "Рипа Ван Винкля", а затем и других ирвинговских новелл. Традиция нового романтического жанра получила блестящее развитие в творчестве непосредственных преемников В. Ирвинга — Готорна и По. Э. По к тому же теоретически разработал жанровые параметры американской новеллы, которая, перешагнув границы романтической эпохи, стала — наряду с романом — национальной литературной формой Америки. Действие "Рипа Ван Винкля" отнесено в прошлое. Но это не историческое сочинение; Ирвинг руководствуется здесь принципами романтической историографии, введенной в художественный обиход В. Скоттом. Это во многом поэтически условный мир патриархальных голландских поселений XVIII века в долине реки Гудзон. Вместе с тем это типично нативистская проза: своеобразный быт голландских колонистов, прекрасные пейзажи берегов Гудзона и величественная панорама Каатскильских гор выполнены тщательно, любовно и вдохновенно. Бытовые и топографические подробности сплавлены здесь с мотивами локального фольклора — подлинными поверьями, преданьями, байками, легендами и бытовыми сказками штата Нью-Йорк. Все это придает новелле неповторимую атмосферу, выраженный национальный колорит и особую пластическую выразительность. Знаменательно, что в основу "Рипа Ван Винкля" положена фабула европейской волшебной сказки о пастухе Петере Клаусе, двадцать лет проспавшем в горах, которую писатель почерпнул из сборника немецкого фольклориста Отмара. Будучи обнаруженным критикой в 60-е годы XIX века, этот факт вызвал многочисленные нападки на В. Ирвинга; прежнего кумира обвинили в плагиате. Между тем причина была не в недостатке у автора воображения: в других случаях он проявил себя писателем, неистощимым на выдумки. Обращение В. Ирвинга к фольклорному наследию Старого Света имело программный характер и диктовалось соображениями принципиальными. Дело в том, что романтическое мироощущение требовало чуда, волшебства, сказки. А волшебной сказке как раз и не нашлось места в уникальном по этническому и жанровому разнообразию фольклоре США. Она оказалась полностью вытесненной из памяти американских наследников устной традиции Старого Света. В пуританской Новой Англии бытовал религиозный фольклор: поверья и преданья о ведовстве, колдовстве и адских муках. Жители же центральных штатов и фронтира искали подспорья в здоровом непритязательном юморе совсем иных фольклорных жанров. Там были распространены бытовые сказки (о сварливых женах и т.д.), а также оригинальные рассказ-анекдот, рассказ-розыгрыш и практическая шутка, проделка (все они нашли отражение в новеллах ирвинговской "Книги эскизов"). Такой представлялась картина американского фольклора вплоть до 30-х годов XIX века, когда первыми отечественными фольклористами была открыта богатая волшебносказочная традиция коренных обитателей материка — индейцев, сам факт существования которой до тех пор оставался неизвестным белым американцам. Стремясь восполнить этот своеобразный пробел, Ирвинг (как вслед за ним У. Остин, Дж. Холл и Дж.К. Полдинг) попытался "вживить" сказочную фантастику в сердцевину американского фольклора и обратился для этого к сказочному опыту европейских стран. Ему действительно удалось "вырастить" волшебную сказку на американской почве. Не случайно фигура неприспособленного ленивца Рипа Ван Винкля моментально перекочевала в устный рассказ и стала восприниматься как подлинно народная. Образ Рипа — художественное открытие Ирвинга — стал нарицательным для обозначения человека, потерявшего связь со своим временем. "Чудесный" элемент в новелле "Рип Ван Винкль" плотно оброс реалиями американского быта и органически сплавился с мотивами оригинального фольклора США. Так, к фабуле немецкой волшебной сказки Ирвингом "прививается" излюбленный в бытовых сказках центрального региона Америки сюжет о сварливой жене, что принципиально меняет содержание произведения и придает ему национальную окраску: мужское население американских колоний превышало женское, и любая жена почиталась божьим благословением (с этим фактом и связано широкое распространение данного бытового сюжета в фольклоре первопоселенцев). Беглый намек на возможную недостоверность "волшебной" версии двадцатилетнего отсутствия Рипа Ван Винкля позволяет предположить, что он просто скрывался от домашней тирании своей сварливой жены. В таком случае Рип — поистине грандиозный шутник, а вся невероятная история, поведанная им и заимствованная из немецкой сказки, — великолепный рассказ-розыгрыш. Причем, общая волшебная и поэтическая атмосфера отнюдь не рассеивается оттого, что "чудо" получает возможность рационального истолкования. Новелла, зато, приобретает сугубо национальное звучание: рационализация чуда достигается за счет обращения Ирвинга к американскому фольклору — к оригинальному жанру "рассказа-розыгрыша". Заметим, что в новеллах других ранних сборников ("Дьявол и Том Уокер" из "Рассказов путешественника", сказок книги "Альгамбра") волшебство больше не получает реалистического обоснования, что свидетельствует об усилении романтической струи в творчестве В. Ирвинга. О том же свидетельствует и его последовательное, хотя, возможно, во многом интуитивное обращение к специфически романтической жанровой разновидности новеллы — к литературной сказке. Весьма распространенная в творчестве европейских (особенно немецких) писателей-романтиков, признанная ныне "квинтэссенцией романтизма", новелла-сказка нашла приверженцев и на американской почве. Право первопроходца и здесь принадлежит В. Ирвингу. Постепенно, методом проб и творческих ошибок, которые в других отношениях оборачивались несомненными удачами, сначала опираясь на фабулу какой-либо конкретной европейской волшебной сказки (как в новеллах "Книги эскизов" и "Рассказов путешественника"), затем — на обобщенно-сказочную фабулу, законы построения которой он уже успел освоить, писатель, в конце концов, создает блестящие образцы романтической литературной сказки (новеллы книги "Альгамбра"). Вместе с тем они являются и типичной раннеромантической американской прозой. В этой связи "Рип Ван Винкль" может расцениваться как первая проба ирвинговского пера в сказочном жанре.
"Рип Ван Винкль" — это новелла-сказка, принадлежащая своей стране и своему времени. Сам фольклорный и сказочный материал принимает здесь актуальную проблематику. Так, поэтизированную картину голландской провинции, пронизанную духом народных поверий и преданий, автор противопоставляет сатирической зарисовке Америки XIX века. Вместе с тем уже в историческом прошлом своей страны Ирвинг видит истоки многих пороков современности. Отсюда и следует та легкая ирония, которой окрашены самые идиллические описания прошлого. По отношению к картинам "двух Америк" — патриархальной и современной — двадцатилетний сон героя (центральное сказочное событие) служит идеальным временным и стилистическим переключателем. Фабула немецкой сказки в целом оказывается удобной рамой для размышлений Ирвинга о прошлом США, о его неразрывной связи с настоящим, об утратах и приобретениях новой буржуазной цивилизации.