Генрих Гейне. Лучшие стихи

Генрих Гейне

* * *

Ich weiß nicht, was soll es bedeuten,

Dass ich so traurig bin;

Ein Märchen aus alten Zeiten,

Das kommt mir nicht aus dem Sinn.

 

Die Luft ist kühl und es dunkelt,

Und ruhig fließt der Rhein;

Der Gipfel des Berges funkelt

Im Abendsonnenschein.

 

Die schönste Jungfrau sitzet

Dort oben wunderbar,

Ihr goldnes Geschmeide blitzet,

Sie kämmt ihr goldenes Haar.

 

Sie kämmt es mit goldenem Kamme,

Und singt ein Lied dabei;

Das hat eine wundersame,

Gewaltige Melodei.

 

Den Schiffer im kleinen Schiffe

Ergreift es mit wildem Weh;

Er schaut nicht die Felsenriffe,

Er schaut nur hinauf in die Höh’.

 

Ich glaube, die Wellen verschlingen

Am Ende Schiffer und Kahn;

Und das hat mit ihrem Singen

Die Lorelei getan.

 

Лорелея

Не знаю, что стало со мною,

Печалью душа смущена.

Мне всё не даёт покоя

Старинная сказка одна.

 

Прохладен воздух, темнеет,

И Рейн уснул во мгле.

Последним лучом пламенеет

Закат на прибрежной скале.

 

Там девушка, песнь распевая,

Сидит на вершине крутой.

Одежда на ней золотая,

И гребень в руке — золотой.

 

И кос её золото вьётся,

И чешет их гребнем она,

И песня волшебная льётся,

Неведомой силы полна.

 

Безумной охвачен тоскою,

Гребец не глядит на волну,

Не видит скалы пред собою —

Он смотрит туда, в вышину.

 

Я знаю, река, свирепея,

Навеки сомкнётся над ним, —

И это всё Лорелея

Сделала пеньем своим.

(Перевод В. Левика)

 

Лорелея

Не знаю, о чём я тоскую,

Покоя душе моей нет.

Забыть ни на миг не могу я

Преданье далёких лет.

 

Дохнуло прохладой. Темнеет.

Струтся река в тишине.

Вершина горы пламенеет

Над Рейном в закатном огне.

 

Девушка в светлом наряде

Сидит над обрывом крутым,

И блещут, как золото, пряди

Под гребнем её золотым.

 

Проводит по золоту гребнем

И песню поёт она.

И власти и силы волшебной

Зовущая песня полна.

 

Пловец в челноке беззащитном

С тоскою глядит в вышину.

Несётся он к скалам гранитным,

Но видит её лишь одну.

 

А скалы кругом всё отвесней,

А волны — круче и злей.

И, верно, погубит песней

Пловца и челнок Лорелей.

(Перевод С. Маршака)

 

Лорелея

Не знаю, що стало зо мною,

Сумує серце моє, —

Мені ні сну, ні спокою

Казка стара не дає.

 

Повітря свіже — смеркає,

Привільний Рейн затих;

Вечірній промінь грає

Ген на шпилях гірських.

 

Незнана красуня на кручі

Сидить у самоті,

Упали на шати блискучі

Коси її золоті.

 

Із золота гребінь має,

І косу розчісує ним,

І дикої пісні співає,

Не співаної ніким.

 

В човні рибалку в цю пору

Проймає нестерпний біль,

Він дивиться тільки вгору —

Не бачить ні скель, ні хвиль.

 

Зникають в потоці бурхливим

І човен, і хлопець з очей,

І все це своїм співом

Зробила Лорелей.

(Переклад Л. Первомайського)

 

Лорелея

І сам я не знаю, чого це

Такий обгорта мене сум

І все старосвітська казка

Не йде та не йде мені з дум.

 

Стає холодніше, смеркає,

Рейн хвилю по хвилі жене,

Вершину гори осяває

Останнє проміння ясне.

 

Чудової вроди дівчина

У пишному сяйві зорі

Своє золотеє волосся

Розчісує там на горі.

 

Із злота гребінчиком чеше

І пісню співає вона,

І спів той чудовий могучий

Далеко розносить луна.

 

Плавець у човні її чує, —

Журба йому серце в’ялъть,

Не скель він пільнує, а з неї

Не зводить очей ні на мить.

 

І вже його човен розбитий

Сховався у вирі страшнім:

Втопила його Лорелея,

Втопила співанням своїм.

(Переклад Б. Гринченка)

 

* * *

Du bist wie eine Blume,

So hold und schön und rein;

Ich schau dich an, und Wehmut

Schleicht mir ins Herz hinein.

 

Mir ist, als ob ich die Hände

Aufs Haupt dir legen sollt,

Betend, dass Gott dich erhalte

So rein und schön und hold.

 

* * *

Твою красоту, дорогая,

С цветами лишь можно сравнить.

Смотрю на тебя я, не в силах

В сердце тоску свою скрыть.

 

Когда б я смог прикасаться

Рукой твоего лица,

То я бы Господа Бога

Молил бы о том без конца.

15.01.2004

(Перевод Н. П. Хмеленка)

 

* * *

Ти квітка і гарна, і чиста,

Весняна в тобі яснота;

Дивлюсь я на тебе, і туга

Серце мене огорта.

 

І наче тобі у зажурі

Я руку кладу на чоло,

І, молячись, небо благаю,

Щоб цноту твою зберегло.

(Переклав Сава Голованівський)

 

* * *

An dem stillen Meeresstrande

Ist die Nacht heraufgezogen,

Und der Mond bricht aus den Wolken,

Und es flüstert aus den Wogen:

 

“Jener Mensch dort, ist er närrisch,

Oder ist er gar verliebet,

Denn er schaut so trüb und heiter,

Heiter und zugleich betrübet?”

 

Doch der Mond, der lacht herunter,

Und mit heller Stimme spricht er:

“Jener ist verliebt und närrisch,

Und noch obendrein ein Dichter.”

 

* * *

На пустынный берег моря

Ночь легла. Шумит прибой.

Месяц выглянул, и робко

Шепчут волны меж собой:

 

“Этот странный незнакомец —

Что он, глуп или влюблён?

То ликует и смеётся,

То грустит и плачет он”.

 

И, лукаво улыбаясь,

Молвит месяц им в ответ:

“Он и глупый, и влюблённый,

И к тому же он — поэт”.

(Перевод В. Левика)

 

* * *

Dass du mich liebst, das wusst ich,

Ich hatt es längst entdeckt;

Doch als du mir’s gestanden,

Hat es mich tief erschreckt.

 

Ich stieg wohl auf die Berge

Und jubelte und sang;

Ich ging ans Meer und weinte

Beim Sonnenuntergang.

 

Mein Herz ist wie die Sonne

So flammend anzusehn,

Und in ein Meer von Liebe

Versinkt es groß und schön.

 

* * *

Что ты меня тоже любишь,

Я раньше ещё догадался.

Но вдруг такое услышать —

От страха я растерялся.

 

Счастливый, поднялся в горы,

Восторга и слёз не прятал.

А после бродил у моря

В вечерних лучах заката.

 

И сердце моё, как солнце,

Всеми огнями искрится:

Оно, пылая, красиво

В море любви садится.

(Перевод Н. П. Хмеленка)

 

* * *

Hab eine Jungfrau nie verführet

Mit Liebeswort, mit Schmeichelei;

Ich hab auch nie ein Weib berühret,

Wusst ich, dass sie vermählet sei.

 

Wahrhaftig, wenn es anders wäre,

Mein Name, er verdiente nicht

Zu strahlen in dem Buch der Ehre;

Man dürft mir spucken ins Gesicht.

 

* * *

Sie haben heut Abend Gesellschaft,

Und das Haus ist lichterfüllt.

Dort oben am hellen Fenster

Bewegt sich ein Schattenbild.

 

Du schaust mich nicht, im Dunkeln

Steh ich hier unten allein.

Noch wen’ger kannst du schauen

In mein dunkles Herz hinein.

 

Mein dunkles Herze liebt dich,

Es liebt dich und es bricht,

Und bricht und zuckt und verblutet,

Aber du siehst es nicht.

 

* * *

У вас вечеринка сегодня, —

И дом сияет в огне,

И твой силуэт освящённый,

Я вижу, мелькает в окне.

 

Но ты не глядишь и не видишь

Меня в темноте под окном.

Ещё труднее заметить,

Как сумрачно в сердце моём.

 

А сердце печально томится,

И кровь сочится опять,

И любит, и рвётся на части...

Но это тебе не видать.

(Перевод Ал. Дейча)

 

* * *

Sie haben dir viel erzählet

Und haben viel geklagt;

Doch was meine Seele gequälet,

Das haben sie nicht gesagt.

 

Sie machten ein großes Wesen

Und schüttelten kläglich das Haupt;

Sie nannten mich den Bösen,

Und du hast alles geglaubt.

 

Jedoch das Allerschlimmste,

Das haben sie nicht gewusst;

Das Schlimmste und das Dümmste,

Das trug ich geheim in der Brust.

 

* * *

Ich hab dich geliebet und liebe dich noch!

Und fiele die Welt zusammen,

Aus ihren Trümmern stiegen doch

Hervor meiner Liebe Flammen.

 

* * *

Liebste, sollst mir heute sagen:

Bist du nicht ein Traumgebild’?

Wie’s in schwülen Sommertagen

Aus dem Hirn des Dichters quillt?

 

Aber nein, ein solches Mündchen,

Solcher Augen Zauberlicht,

Solch ein liebes, süßes Kindchen,

Das erschafft der Dichter nicht.

 

Basiliken und Vampire,

Lindenwürm’ und Ungeheu’r,

Solche schlimme Fabeltiere,

Die erschafft des Dichters Feu’r.

 

Aber dich und deine Tücke,

Und dein holdes Angesicht,

Und die falschen frommen Blicke —

Das erschafft der Dichter nicht.

 

* * *

Ангел мой, я жду ответа,

Может быть, была ты сном,

Одурманившим поэта

Летом в сумраке лесном.

 

Но лицо, и стан, и ножки,

Этих глаз волшебный свет, —

Нет, такой прелестной крошки

Не создаст вовек поэт.

 

Змей, драконов безобразных,

Монстров, пышущих огнём,

Вот каких уродов разных

Мы, поэты, создаём.

 

Но тебя, твой смех прелестный,

Твой лукавый смех — о нет!

Твой, плутовка, взор небесный

Не создаст вовек поэт.

(Перевод В. Левика)

 

* * *

Мила, я не знаю, хто ти —

Чи не мрія, не мана,

Що поету в день спекоти

Появляється вона?

 

Ні, поет створить не зможе

Ні в уяві, ані в сні

Ці уста і личко гоже

Оченята ці ясні.

 

Він драконів, та вампірів,

Та потвор, та всяку бридь,

Та жахних казкових звірів

Може в помислі створить.

 

А твоє лукавство гоже,

Блиск чарівної брехні

Він створить ніяк не зможе

Ні в уяві, ані в сні.

(Переклав Дмитро Павличко)

 

* * *

Als ich auf der Reise, zufällig

Der Liebsten Familie fand,

Schwesterchen, Vater und Mutter,

Sie haben mich freudig erkannt.

 

Sie fragten nach meinem Befinden,

Und sagten selber sogleich:

Ich hätte mich gar nicht verändert,

Nur mein Gesicht sei bleich.

 

Ich fragte nach Muhmen und Basen,

Nach manchem langweil’gnen Gesell’n,

Und nach dem kleinen Hündchen

Mit seinem sanften Bell’n.

 

Auch nach der vermählten Geliebten

Fragte ich nebenbei;

Und freundlich gab man zur Antwort,

Dass sie in den Wochen sei.

 

Und freundlich gratuliert ich,

Und lispelte liebevoll,

Dass man sie von mir recht herzlich

Vieltausendmal grüßen soll.

 

Schwesterchen rief dazwischen:

“Das Hündchen, sanft und klein,

Ist groß und toll geworden,

Und ward ertränkt, im Rhein.”

 

Die Kleine gleicht der Geliebten,

Besonders wenn sie lacht;

Sie hat dieselben Augen,

Die mich so elend gemacht.

 

* * *

Когда мне семью моей милой

Случилось в пути повстречать,

Все были так искренне рады —

Отец, и сестрёнка, и мать.

 

Спросили, как мне живётся

И как родные живут.

Сказали, что я всё такой же

И только бледен и худ.

 

И я расспросил — о кузинах,

О тётках, о скучной родне,

О пёсике, лаявшем звонко,

Который так нравился мне.

 

И после о ней, о замужней,

Спросил невзначай: где она?

И дружески мне сообщили:

Родить через месяц должна.

 

И дружески я поздравлял их,

И я передал ей привет,

Я пожелал ей здоровья

И счастья на много лет.

 

“А пёсик, — вскричала сестрёнка, —

Большим и злющим стал,

Его утопили в Рейне,

А то бы он всех искусал”.

 

В малютке с возлюбленной сходство,

Я тот же смех узнаю

И те же глаза голубые,

Что жизнь загубили мою.

(Перевод В. Левика)

 

* * *

Коли я в дорозі потрапив

До любчиної сім’ї,

Впізнали мене сестрички,

І батько, і мати її.

 

Питали мене про здоров’я,

Самі ж стояли на тім,

Що я не змінівся нітрохи,

Хіба що став блідим.

 

Питав про тітук і кузин я,

Про різних людців нудних,

І про малу собачку,

Що бачив я у них.

 

Також про одружену милу

Спитав я мимохідь,

Вони повідомили радо,

Що має вона родить.

 

Я дружньо їх поздоровив,

І ввічливо пробелькотів,

Щоб щиро її вітали

Від мене безліч разів.

 

Сестричка тут озвалась:

“З собачкою стало щось,

Бо виросла і сказилась —

Втопіти її довелось”.

 

Коли сестричка сміється —

Я милу в ній пізнаю:

У неї ті самі очі,

Що юність згубили мою.

(Переклав Любомир Дмитерко)

 

* * *

Und bist du erst mein ehelich Weib,

Dann bist du zu beneiden,

Dann lebst du in lauter Zeitvertreib,

In lauter Pläsier und Freuden.

 

Und wenn du schiltst und wenn du tobst,

Ich werd es geduldig leiden;

Doch wenn du meine Verse nicht lobst,

Lass ich mich von dir scheiden.

 

* * *

И если ты станешь моей женой,

Все кумушки лопнут от злости.

То будет не жизнь, а праздник сплошной:

Подарки, театры и гости!

 

Ругай меня, бей! — на всё я готов,

Мы брань прекратим поцелуем.

Но если моих не похвалишь стихов,

Запомни: развод неминуем!

(Перевод В. Левика)

 

* * *

Как станешь ты моей женой,

Я жизнь твою так устрою,

Что будут завидовать жизни такой —

Удовольствиям и покою.

 

Бранись, бесись, как сто стихий,

Я буду терпеть и не взвою...

Но если мои не похвалишь стихи,

Я разведусь с тобою

(Перевод В. Нейштадта)

 

* * *

Коли ми одружимось, тобі

Всі зайздритимуть, та й годі.

Зо мною ти житимеш, далебі,

В розвагах та насолоді.

 

Хоч бийся, хоч лайся, — буду терпіть,

Покірно гнутимуть спину;

А віршів моїх не станеш хвалить, —

Ту ж мить тебе покину.

(Переклав Леонід Первомайський)

 

* * *

Mit deinen blauen Augen

Siehst du mich lieblich an,

Da wird mir so träumend zu Sinne,

Dass ich nicht sprechen kann.

 

An deine blauen Augen

Gedenk ich allerwärts; —

Ein Meer von blauen Gedanken

Ergießt sich über mein Herz.

 

* * *

Ты голубыми глазами

Так нежно следишь за мной,

А я молчу, овеян

Неуловимой мечтой.

 

Я помню ночью и днём.

Как море, мечты голубые

Волнуются в сердце моём.

(Перевод В. Левика)

 

* * *

Der Brief, den du geschrieben,

Er macht mich gar nicht bang;

Du willst mich nicht mehr lieben,

Aber dein Brief ist lang.

 

Zwölf Seiten, eng und zierlich!

Ein kleines Manuskript!

Man schreibt nicht so ausführlich,

Wenn man den Abschied gibt.

 

* * *

Свом письмом напрасно

Ты хочешь напугать;

Ты пишешь длинно ужасно,

Что нам пора порвать.

 

Страниц двенадцать, странно!

И почерк так красив!

Не пишут так пространно,

Отставку дать решив.

(Перевод А. Блока)

 

* * *

Вы, право, не убили

Меня своим письмом.

Меня вы разлюбили,

А клятв — на целый том!

 

Отказ длинён немножко —

Посланье в шесть листов!

Чтоб дать отставку, крошка,

Не тратят столько слов.

(Перевод В. Левика)

 

* * *

Ти пишеш — розлюбила,

Всьому кінець — розрив.

Та довгий лист твій, мила,

Мене не засмутив.

 

Сім сторінок досади

І ще п’ять — гіркоти...

Знимаючи з посади,

Коротші шлють листи.

(Переклад Сави Голованівського)

 

* * *

Ты марна спрабуеш мяне

Пiсьмом абразiць сваiм.

Ты пiшаш пра свой намер

Са мной парваць назусiм.

 

Ажно дванаццаць старонак!

Прыгожы кожны сказ.

Не пiша так шматслоўна

Нiхто ў апошнi раз.

(Пераклад М. Хмелянка)

 

* * *

In welche soll ich mich verlieben,

Da beide liebenswürdig sind?

Ein schönes Weib ist noch die Mutter,

Die Tochter ist ein schönes Kind.

 

Die weißen, unerfahrnen Glieder,

Sie sind so rührend anzusehn!

Doch reizend sind geniale Augen,

Die unsre Zärtlichkeit verstehn.

 

Es gleicht mein Herz dem grauen Freunde,

Der zwischen zwei Gebündel Heu

Nachsinnlich grübelt, welch von beiden

Das allerbeste Futter sei.

 

* * *

Wir fuhren allein im dunklen

Postwagen die ganze Nacht;

Wir ruhten einander am Herzen,

Wir haben gescherzt und gelacht.

 

Doch als es morgens tagte,

Mein Kind, wie staunten wir!

Denn zwischen uns saß Amor,

Der blinde Passagier.

 

* * *

Wie neubegierig die Möwe

Nach uns herüberblickt,

Weil ich an deine Lippen

So fest mein Ohr gedrückt!

 

Sie möchte gerne wissen,

Was deinem Mund entquillt,

Ob du mein Ohr mit Küssen

Oder mit Worten gefüllt?

 

Wenn ich nur selber wüsste,

Was mir in die Seele zischt!

Die Worte und die Küsse

Sind wunderbar vermischt.

 

* * *

Ich hab mir lang den Kopf zerbrochen,

Mit Denken und Sinnen, Tag und Nacht,

Doch deine liebeswürdigen Augen,

Sie haben mich zum Entschluss gebracht.

 

Jetzt bleib ich, wo deine Augen leuchten,

In ihrer süßen, klugen Pracht —

Dass ich noch einmal würde lieben,

Ich hätt es nimmermehr gedacht.

 

* * *

Бесподно голову ломал я,

Мечтал и думал — ночи и дни,

Но вдруг твои глаза увидел,

И мне подсказали решенье они.

 

Останусь там, где глаза твои светят, —

Их взор так нежен и глубок!

Что я любить ещё раз буду,

Я и подумать бы не мог.

(Перевод В. Левика)

 

* * *

Leise zieht durch mein Gemüt

Liebliches Geläute.

Klinge, kleines Frühlingslied,

Kling hinaus ins Weite.

 

Kling hinaus bis an das Haus,

Wo die Blumen sprießen.

Wenn du eine Rose schaust,

Sag, ich lass sie grüßen.

 

* * *

Тихо сердца глубины

Звоны пронизали.

Лейся, песенка весны,

Разливайся дале!

 

Ты пролейся, где цветы

Расцветают томно,

Если розу встретишь ты —

Ей привет мой скромный.

(Перевод А. Блока)

 

* * *

Задзвени із глубини

Тихої печалі,

Мила пісенько весни, —

Линь все далі й далі!

 

Линь, дзвени, знайди той дім,

В квітах сад зелений,

І троянду перед ним

Привітай від мене.

(Переклав Леонід Первомайський)

 

* * *

Die blauen Frühlingsaugen

Schaun aus dem Gras hervor;

Das sind die lieben Veilchen,

Die ich zum Strauß erkor.

 

Ich pflücke sie und denke,

Und die Gedanken all,

Die mir im Herzen seufzen,

Singt laut die Nachtigall.

 

Ja, was ich denke, singt sie

Lautschmetternd, dass es schallt;

Mein zärtliches Geheimnis

Weiß schon der ganze Wald.

 

* * *

Глаза весны синеют

Сквозь нежную траву.

То милые фиалки,

Из них букет я рву.

 

Я рву их и мечтаю,

И вздох мечты моей

Протяжно разглашает

По лесу соловей.

 

Да, всё, о чём мечтал я,

Он громко разболтал.

Разгадку нежной тайны

Весь лес теперь узнал.

(Перевод В. Коломийцева)

 

* * *

Весны синеют очи

И прячутся в траву, —

То нежные фиалки,

Что я для милой рву.

 

Я их срывал в раздумье,

И всё, что думал я,

Сквозь грусть свою расслышал

Я в пенье соловья.

 

Да, это всё пропел он,

Прощёлкал, просвистал, —

И о сердечной тайне

Весь лес теперь узнал.

(Перевод Т. Сильман)

 

* * *

Весни блакітні очі

Пробились крізь траву, —

Це ті фіалки ніжні,

Які я в лісі рву.

 

Зриваю їх і мрію

Про сни моїх ночей, —

Мої зітхання дзвінко

Підхоплює соловей.

 

Авжеж, про що я мрію,

Він навкруги розніс —

Мою чарівну тайну

Вже знає цілий ліс.

(Переклав  Володимир Сосюра)

 

* * *

Aus meinen Tränen sprießen

Viel blühende Blumen hervor,

Und meine Seufzer werden

Ein Nachtigallenchor.

 

Und wenn du mich liebhast, Kindchen,

Schenk ich dir die Blumen all,

Und vor deinem Fenster soll klingen

Das Lied der Nachtigall.

 

* * *

Из слёз моих много родится

Роскошных и пёстрых цветов,

И вздохи мои обратятся

В полуночный хор соловьёв.

 

Дитя, если ты меня любишь,

Цветы все тебе подарю,

И песнь соловьиная встретит

Под милым окошком зарю.

(Перевод А. Фета)

 

* * *

Посходили пишні квіти,

Де сльози посіяв я,

Мої зітхання стали

Піснями солов’я.

 

Як ти мене любиш, дівчатко,

Я заквітчаю твій дім,

Щоб завжди співав соловейко

Перед вікном твоїм.

(Переклав Дмитро Павличко)

 

* * *

Am leuchtenden Sommermorgen

Geh ich im Garten herum.

Es flüstern und sprechen die Blumen,

Ich aber, ich wandle stumm.

 

Es flüstern und sprechen die Blumen,

Und schauen mitleidig mich an:

“Sei unserer Schwester nicht böse,

Du trauriger, blasser Mann!”

 

* * *

Сияющим летним утром

Блуждаю в цветущем саду,

И шепчут цветы и лепечут,

Но молча один я иду.

 

И смотрят цветы с состраданьем,

И шепчут, клонясь на ветру:

“Ты, грустный, бледный прохожий,

Прости её, нашу сестру”.

(Перевод Р. Минкус)

 

* * *

Mein Kind, wir waren Kinder,

Zwei Kinder, klein und froh;

Wir krochen ins Hühnerhäuschen,

Verstreckten uns unter das Stroh.

 

Wir krähten wie die Hähne,

Und kamen Leute vorbei —

“Kikereküh!” — sie glaubten,

Es wäre Hahnengeschrei.

 

Die Kisten auf unserem Hofe,

Die tapezierten wir aus,

Und wohnten drin beisammen,

Und machten ein vornehmes Haus.

 

Des Nachbars alte Katze

Kam öfters zum Besuch;

Wir machten ihr Bückling’ und Knickse

Und Komplimente genug.

 

Wir haben nach ihrem Befinden

Besorglich und freundlich gefragt;

Wir haben seitdem dasselbe

Mancher alten Katze gesagt.

 

Wir saßen auch oft und sprachen

Vernünftig, wie alte Leute’,

Und klagten, wie alles besser

Gewesen zu unserer Zeit;

 

Wie Lieb’ und Treu’ und Glauben

Verschwunden aus der Welt,

Und wie so teuer der Kaffee,

Und wie so rar das Geld!  — — —

 

Vorbei sind die Kinderspiele,

Und alles rollt vorbei —

Das Geld und die Welt und die Zeiten,

Und Glauben und Lieb’ und Treu’.

 

* * *

Дитя, и мы с тобой знали

Весёлого детства дни.

В курятник порой забирались,

В соломе резвились одни.

 

Кричали с тобой петухами,

А мимо люди шли.

“Кукареку!” — всем казалось,

Что это петух вдали.

 

А то мы, бывало, ящик

Оклеим, украсим кругом,

Потом в него заберёмся

И будто в хоромах живём.

 

Соседская кошка с визитом

Ходила к нам с давних пор,

Мы низко пред ней склонялись

И светский вели разговор.

 

С волненьем её о здоровье

Просили мы рассказать;

Со старыми кошками часто

Потом приходилось болтать.

 

И чинно, как старые люди,

Не раз мы сидели одни,

Вздыхая, что много лучше

Всё было в наши дни.

 

Что верности, веры и чувства

Нет в мире уже и следа,

Что кофе всё дорожает

И в деньгах большая нужда!

 

Давно миновали игры

И не вернутся вновь,

Как время, вера и деньги,

Как верность и любовь.

(Перевод И. Елина)

 

* * *

Дітя моє, бувши дітьми,

Двійком малих дітей,

Ми в курнику під солому

Ховалися від людей.

 

Ми кукурікали півнем,

І люди, що йшли повз нас,

Вірили — кукуріку! —

То півень і є якраз.

 

Ящик стояв на подвір’ї —

Жили ми з тобою в нім,

Прикрасивши папірцями

Його, як гостинний дім.

 

Стара сусідова кішка

Візит нам складала свій,

Робили ми компліменти

І ввічливий кніксен їй.

 

Розпитували, чи здорова;

А втім, у пізніший час

Те саме стареньким кицям

Казали ми ще не раз.

 

Сиділи вдвох, і частенько

Тужили, як люди старі,

І скаржилися, що добре

Жилося в давній порі.

 

Як зникли вірність, і віра,

Й любов, що жила колись,

І як подорожчала кава

І гроші перевелись!

 

Минули дитячі ігри,

Ніщо не вернеться знов —

Ні світ, ні життя, ні гроші,

Ні вірність, ні віра й любов.

(Переклав Сава Голованівський)

 

* * *

Wie dunkle Träume stehen

Die Häuser in langer Reih’;

Tief eingefüllt im Mantel,

Schreite ich schweigend vorbei.

 

Der Turm der Kathedrale

Verkündet die zwölfte Stund’;

Mit ihren Reizen und Küssen

Erwartet mich Liebsten jetzund.

 

Der Mond ist mein Begleiter,

Er leuchtet mir freundlich vor;

Da bin ich an ihrem Hause,

Und freudig ruf ich empor:

 

“Ich danke dir, alter Vertrauter,

Dass du meinen Weg erhellt;

Jetzt will ich dich entlassen,

Jetzt leuchte der übrigen Welt!

 

Und findest du einen Verliebten,

Der einsam klagt sein Leid,

So tröst ihn, wie du mich selber

Getröstet in alter Zeit.”

 

* * *

Из мрака дома выступают,

Подобны виденьям ночным.

Я, в плащ закутавшись, молча

Иду, нетерпеньем томим.

 

Гудят часы на башне.

Двенадцать! Уж, верно, давно,

Томясь нетерпеньем счастливым,

Подруга смотрит в окно.

 

А месяц, мой провожатый,

Мне светит прямо в лицо,

И весело с ним я прощаюсь,

Взбегая к ней на крыльцо.

 

“Спасибо, мой верный товарищ,

За то, что светил мне в пути!

Теперь я тебя покидаю.

Теперь другим посвети!

 

И если где-то влюблённый

Блуждает, судьбу кляня,

Утешь его, как бывало

Умел ты утешить меня”.

(Перевод В. Левика)

 

* * *

Im Walde wandl’ ich und weine,

Die Drossel sitzt in der Höh’;

Sie springt und singt gar feine:

“Warum ist dir so weh?”

 

“Die Schwalben, deine Schwestern,

Die können’s dir sagen, mein Kind;

Sie wohnten in klugen Nestern,

Wo Liebstens Fenster sind.”

 

* * *

По роще брожу я, рыдая,

В ветвях замечаю дрозда,

И свищет мне птица лесная:

“Какая случилась беда?”

 

Сестёр своих, ласточек сизых,

Спросил бы ты лучше о ней:

Гнездятся они на карнизах

У окон любимой моей.

(Перевод А. Ревича)

 

* * *

Du schönes Fischermädchen,

Treibe den Kahn ans Land;

Komm zu mir und setze dich nieder,

Wir kosen Hand in Hand.

 

Leg an mein Herz dein Köpfchen,

Und fürchte nicht zu sehr;

Vertraust du dich so sorglos

Täglich dem wilden Meer.

 

Mein Herz gleicht ganz dem Meere,

Hat Sturm und Ebb’ und Flut,

Und manche schöne Perle

In seiner Tiefe ruht.

 

* * *

Красавица рыбачка,

Оставь челнок на песке.

Посиди со мной, поболтаем,

Рука в моей руке.

 

Прижмись головкой к сердцу,

Не бойся ласки моей;

Ведь каждый день ты с морем

Играешь судьбою своей.

 

И сердце моё как море,

Там бури, прилив и отлив,

В его глубинах много

Жемчужных дремлет див.

(Перевод А. Блока)

 

* * *

Красавица рыбачка,

Причаливай сюда!

Сядь возле меня, поболтаем,

Ну что ты робеешь всегда?

 

Не бойся, дай мне руку,

Склонись на сердце ко мне.

Ты в море привыкла вверяться

Изменчивой, бурной волне.

 

А в сердце моём, как в море,

И ветер поёт, и волна,

И много прекрасных жемчужин

Таит его глубина.

(Перевод В. Левика)

 

* * *

Вродливице рибачко,

До суші плинь в човні,

Зостанься тут поруч зо мною

І руку дай мені.

 

Прилинь до мого серця

І страх даремний забудь, —

Щодня ж у дикім морі

Ти прокладаєш путь.

 

Як море, в мене серце —

Нуртує і кипить,

І скарб чудових перлів

На дні його лежить.

(Переклав Дмитро Паламарчук)

 

* * *

Herz, mein Herz, sei nicht beklommen,

Und ertrage dein Geschick.

Neuer Frühling gibt zurück,

Was der Winter dir genommen.

 

Und wie viel ist dir geblieben,

Und wie schön ist noch die Welt!

Und, mein Herz, was dir gefällt,

Alles, alles darfst du lieben!

 

* * *

Сердце, сердце, сбрось оковы

И забудь печали гнёт!

Всё прекрасный май вернёт,

Что прогнал декабрь суровый.

 

Снова будут увлеченья,

Снова будет мир хорош.

Сердце, всё, к чему ты льнёшь,

Всё люби без исключенья!

(Перевод В. Левика)

 

* * *

So wandl’ ich wieder den alten Weg,

Die wohlbekannten Gassen;

Ich komme von meiner Liebsten Haus,

Das steht so leer und verlassen.

 

Die Straßen sind doch gar zu eng!

Das Pflaster ist unerträglich!

Die Häuser fallen mir auf den Kopf!

Ich eile soviel als möglich!

 

* * *

Es liegt der heiße Sommer

Auf deinen Wängelein;

Es liegt der Winter, der kalte,

In deinem Herzchen klein.

 

Das wird sich bei dir ändern,

Du Vielgeliebte mein!

Der Winter wird auf den Wangen,

Der Sommer im Herzen sein.

 

* * *

На щёчках твоих румянец,

Как жаркое лето цветёт.

Сердечко твоё снегами

Вот-вот зима занесёт.

 

Но верь, моя дорогая,

Всему свой час и черёд:

Щеками зима завладеет,

А в сердце лето придёт.

(Перевод В. Левика)

 

* * *

Горячий полдень лета

На щёчках твоих цветёт;

Зима в твоём сердечке,

Холодном, словно лёд.

 

Но знаю, дорогая,

Что будешь ты иной!

Зима на щёчки ляжет,

Спалит сердечко зной.

(Перевод В. Звягинцевой)

 

* * *

На личку в тебе літо,

Неначе жар горить,

Але в малім твоїм серці

Зима, зима лежить.

 

Нічого в цьому світі

Тривалого нема —

Палатимо в серці літо,

А личико зв’ялить зима.

(Переклав Леонід Первомайський)

 

* * *

Im wunderschönen Monat Mai,

Als alle Knospen sprangen,

Da ist in meinem Herzen

Die Liebe aufgegangen.

 

Im wunderschönen Monat Mai,

Als alle Vögel sangen,

Da hab ich ihr gestanden

Mein Sehnen und Verlangen.

 

* * *

Чудесным светлым майским днём,

Когда весь мир в цветенье,

В душе моей раскрылась

Любовь в одно мгновенье.

 

Чудесным светлым майским днём,

Под птичий гам и пенье

Поведал я любимой

О муке и томленье.

(Перевод В. Зоргенфрея)

 

* * *

В чудеснейшем месяце мае

Все почки раскрылися вновь,

И тут в молодом моём сердце

Впервые проснулась любовь.

 

В чудеснейшем месяце мае

Все птицы запели в лесах,

И тут я ей сделал признанье

В желаньях моих и мечтах.

(Перевод П. Вейнберга)

 

* * *

Як в травні місяці сади

Розвинулися зрання,

Тоді в моєму серці

Проснулось кохання.

 

Як в травні місяці в садах

Зачулось щебетання,

Я їй своє бажання

Освідчив без вагання.

(Переклав Леонід Первомайський)

 

* * *

Verriet mein blasses Angesicht

Dir nicht mein Liebeswehe?

Und willst du, dass der stolze Mund

Das Bettelwort gestehe?

 

Oh, dieser Mund ist viel zu stolz,

Und kann nur küssen und scherzen;

Er spräche vielleicht ein höhnisches Wort,

Während ich sterbe vor Schmerzen.

 

* * *

Sie haben mich gequälet,

Geärgert blau und blass,

Die einen mit ihrer Liebe,

Die andern mit ihrem Hass.

 

Sie haben das Brot mir vergiftet,

Sie gossen mir Gift ins Glas,

Die einen mit ihrer Liebe,

Die andern mit ihrem Hass.

 

Doch sie, die mich am meisten

Gequält, geärgert, betrübt,

Die hat mich nie gehassen,

Und hat mich nie geliebt.

 

* * *

Они меня истерзали

И сделали смерти бледней, —

Одни — своею любовью,

Другие — враждою своей.

 

Они мне мой хлеб отравили,

Давали мне яду с водой, —

Одни — своею любовью,

Другие — своею враждой.

 

Но та, от которой всех больше

Душа и доселе больна,

Мне зла никогда не желала,

И меня не любила она.

(Перевод Ап. Григорьева)

 

* * *

Вони мене дражнили,

До серця дійняли,

Одни тим, що любили,

Другі тим, що кляли.

 

Вони мені до всього

Отрути долили,

Одні тим, що любили,

Другі тим, що кляли.

 

Котрб ж мені найбільший

Жаль серцю завдала, —

То тая не любила

Мене і не кляла!..

(Переклала Леся Українка )

 

* * *

Und wüßten’s die Blumen, die Kleinen,

Wie tief verwundet mein Herz,

Sie würden mit mir weinen,

Zu heilen meinen Schmerz.

 

Und wüßten’s die Nachtigallen,

Wie ich so traurig und krank,

Sie ließen fröhlich erschallen

Erquickenden Gesang.

 

Und wüßten sie mein Wehe,

Die goldnen Sternelein,

Sie kämen aus ihrer Höhe,

Und sprächen Trost mir ein.

 

Die alle können’s nicht wissen,

Nur Eine kennt meinen Schmerz:

Sie hat ja selbst zerrissen,

Zerrissen mir das Herz.

 

* * *

Когда бы цветы то узнали,

Как ранено сердце моё,

Со мной они плакать бы стали,

Шепча утешенье своё.

 

Узнай соловьи, как мне трудно,

Каким я недугом томим, —

О, как утешали бы чудно

Они меня пеньем своим!

 

Узнай моё злоё несчастье

И звёзды в небесной дали,

Они со слезами участья

Ко мне бы радушно сошли.

 

Узнать моё горе им трудно,

И знает его лишь одна:

Ведь сердце мне так безрассудно

Сама ж и разбила она!

(Перевод М. Михайлова)

 

* * *

Когда бы цветы узнали,

Как сердце моё пронзено,

Они бы мои печали

Со мной разделили давно.

 

Когда бы терзанья эти

Поведал я соловью,

Пропел бы он на рассвете

Мне лучшую песнь свою.

 

И если б мои мученья

Достигли небесных высот,

На землю мне в утешенье

Спустился бы звёзд хоровод.

 

Но где им знать про это?

То ведомо ей одной.

Разбила сердце поэта

Она своею рукой.

(Перевод Т. Сильман)

 

* * *

Щоб квіти довідались пишні,

Як серце болить мені,

Заплакали б, невтішні,

Від болю мого, смутні.

 

Що серце у мене хворе,

Знали б в саду солов’ї,

Піснями печаль і горе

Вилікували б мої.

 

А знали б у високості

Зірки, що біль мене гне,

Вони б завітали в гості,

Розважили б мене.

 

Та звідки їм знати все це?

Одна лиш знає мій біль —

Та, що розбила серце,

Розбила без зусиль.

(Переклав Андрій Малишко)

 

* * *

Wenn ich an deinem Hause

Des Morgens vorübergeh,

So freut’s mich, du liebe Kleine,

Wenn ich dich am Fenster seh.

 

Mit deinen schwarzbraunen Augen

Siehst du mich forschend an:

“Wer bist du, und was fehlt dir,

Du fremder, kranker Mann?”

 

“Ich bin ein deutscher Dichter,

Bekannt im deutschen Land;

Nennt man die besten Namen,

So wird auch der meine genannt.

 

Und was mir fehlt, du Kleine,

Fehlt manchem im deutschen Land;

Nennt man die schlimmsten Schmerzen,

So wird auch der meine genannt.”

 

* * *

Когда твоим переулком

Пройти случается мне,

Я радуюсь, дорогая,

Тебя увидев в окне.

 

За мной ты большими глазами

С немым удивленьем следишь:

“Скажи, незнакомец, кто ты?

О чём ты всегда грустишь?”

 

Дитя, я поэт немецкий,

Известный в немецкой стране.

Кто знает великих поэтов,

Тот знает и обо мне.

 

И многие вместе со мною

Грустят в немецкой стране.

Кто знает великое горе,

Тот знает, как горько и мне.

(Перевод В. Левика)

 

* * *

Когда выхожу я утром

И вижу твой тихий дом,

Я радуюсь, милая крошка,

Приметив тебя за окном.

 

Читаю в глазах чернокарих

И в лёгком движении век:

“Ах, кто ты и что тебе надо,

Чужой и больной человек?”

 

Дитя, я поэт немецкий,

Известный в немецкой стране.

Назвав наших лучших поэтов,

Нельзя не сказать обо мне.

 

И той же болезнью я болен,

Что многие в нашем краю.

Припомнив тягчайшие муки,

Нельзя не назвать и мою.

(Перевод С. Маршака)

 

* * *

Як вранці повз твій будинок

Доводиться йти мені,

Я дуже радий, дитино,

Що бачу тебе в вікні.

 

Очей твоїх карих погляд

Запитує зоддалік:

“Хту ти й чого тобі треба,

Чужий, сумний чоловік?”

 

Відомий в землі німецькій,

Поет німецький я.

Згадають людей найкращих —

Назвуть і моє ім’я.

 

Багато німців, дитино,

Хочуть того, що й я,

Згадають найгірше лихо —

Назвуть і моє ім’я.

(Переклав Леонід Первомайський)

 

* * *

Die Welt ist dumm, die Welt ist blind,

Wird täglich abgeschmackter!

Sie spricht von dir, mein schönes Kind:

Du hast keinen guten Charakter.

 

Die Welt ist dumm, die Welt ist blind,

Und dich wird sie immer verkennen;

Sie weiß nicht, wie süß deine Küsse sind,

Und wie sie beselligend brennen.

 

* * *

Молва пуста, молва слепа,

И мир вокруг стал костным.

Дитя, не потому ль толпа

Зовёт твой характер несносным!

 

Молва слепа, молва пуста,

Тебя не понимают:

Не знают, как сладки твои уста

И как они жарко пылают.

(Перевод Р. Минкус)

 

* * *

Мир стал и глупый и слепой.

Он всё безумней день ото дня.

Вот, мол, у тебя характер плохой,

Пытаются все убедить меня.

 

Мир стал совершенно невыносим!

Все так унизить тебя хотят.

Но разве, как мне, известно им,

Как жарко твои поцелуи горят?

(Перевод Н. П. Хмеленка)

 

* * *

Цей світ дурний, цей світ сліпий, —

Це в нього постійний фактор.

Він вигадав здуру, моє дитя,

Що в тебе важкий характер.

 

Цей світ дурний, цей світ сліпий,

Ніколи сліпці й не взнають,

Які солодкі цілунки твої

І як нахненно палають!

(Переклав Леонід Первомайський)

 

* * *

Wenn du mich vorüberwandelst,

Und dein Kleid berührt mich nur,

Jubelt dir mein Herz, und stürmisch

Folgt es deiner schönen Spur.

 

Dann drehst du dich um, und schaust mich

Mit den großen Augen an,

Und mein Herz ist so erschrocken,

Dass es kaum dir folgen kann.

 

* * *

Ein Fichtenbaum steht einsam

Im Norden auf kahler Höh’.

Ihn schläfert; mit weißer Decke

Umhüllen ihn Eis und Schnee.

 

Er träumt von einer Palme,

Die, fern im Morgenland,

Einsam und schweigend trauert

Auf brennender Felsenwand.

 

* * *

Самотній кедр на стромъні

В північній стоїть стороні,

І кригою, й снігом укритий,

Дрімає і мріє вві сні.

 

І бачить він сон про пальму,

Що десь у південній землі

Сумує в німій самотъні

На спаленій сонцем скалі.

(Переклав Леонід Первомайський)

 

* * *

Ў паўночным краю на кургане

Сасна адзінока стаіць,

Абкутаўшысь лёдам і снегам,

Як белай адзежынай, спіць.

 

І бачыць у сне яна пальму,

Што ў дальняй паўдзённай зямле

Самотна стаіць і нудзьгуе

На спаленай сонцам скале.

(Пераклад М. Багдановіча)

 

* * *

Es stehen unbeweglich

Die Sterne in der Höh’

Viel tausend Jahr’, und schauen

Sich an mit Liebesweh.

 

Sie sprechen eine Sprache,

Die ist so reich, so schön;

Doch keiner der Philologen

Kann diese Sprache verstehn.

 

Ich aber hab sie gelernet,

Und ich vergesse sie nicht;

Mir diente als Grammatik

Der Herzallerliebsten Gesicht.

 

* * *

Стоят веками звёзды

Недвижно в небесах

И друг на друга смотрят

С тоской любви в глазах.

 

И говорят друг с другом

Тем чудным языком,

Что никакому в мире

Лингвисту незнаком.

 

Но я разгадал его тайны.

И мне не забыть тот язык.

Грамматикой служил мне

Любимой нежный лик.

(Перевод В. Левика)

 

* * *

Стоять віки незрушно

В височині зірки,

І тужно споглядають

Одна одну віки.

 

Вони говорять, — мова

В них гарна і проста;

Але з філологів жоден

Її не прочита.

 

Я вивчив їхню мову

І знаю в ній кожне слівце,

Бо мав граматику гарну —

Коханої лице.

(Переклав Терень Масенко)

Мой перевод стихотворения Гейне на украинский язык

* * *

Стоять нерухомо зiрки

Вiками в височинi.

I нiжно одна на одну

Дивляться сумно вони.

 

Чарiвною мовой вони

Таємницi шепочуть свої.

І жоден у свiтi фiлолог

Не може збагнути її.

 

Лиш я цю мову зiрок

На все життя осягнув.

Адже коханої вид

Менi словником служив.

(Переклав Микола Хмеленок)

 

* * *

Kaum sahen wir uns, und an Augen und Stimme

Merkt ich, dass du mir gewogen bist;

Stand nicht dabei die Mutter, die schlimme,

Ich glaube, wir hätten uns gleich geküßt.

 

Und morgen verlasse ich wieder das Städtchen,

Und eile fort im alten Lauf;

Dann lauert am Fenster mein blondes Mädchen,

Und freundliche Grüße werf ich hinauf.

 

* * *

Es hat die warme Frühlingsnacht

Die Blumen hervorgetrieben,

Und nimmt mein Herz sich nicht in Acht,

So wird es sich wieder verlieben.

 

Doch welche von den Blumen alln

Wird mir das Herz umgarnen?

Es wollen die singenden Nachtigalln

Mich vor der Lilie warnen.

 

* * *

Am fernen Horizonte

Erscheint, wie ein Nebelbild,

Die Stadt mit ihren Türmen

In Abenddämmrung gehüllt.

 

Ein feuchter Windzug kräuselt

Die graue Wasserbahn;

Mit traurigem Takte rudert

Der Schiffer in meinem Kahn.

 

Die Sonne hebt sich noch einmal

Leuchtend vom Boden empor,

Und zeigt mir jene Stelle,

Wo ich das Liebste verlor.

 

* * *

Ich wollt’, meine Schmerzen ergössen

Sich all’ in ein einziges Wort,

Das gäb’ ich den lustigen Winden,

Die trügen es lustig fort.

 

Sie tragen zu dir, Geliebte,

Das schmerzerfüllte Wort;

Du hörst es zu jeder Stunde,

Du hörst es an jedem Ort.

 

Und hast du zum nächtlichen Schlummer

Geschlossen die Augen kaum,

So wird dich mein Wort verfolgen

Bis in den tiefsten Traum.

 

* * *

Хотел бы в единое слово

Я слить мою грусть и печаль

И бросить то слово на ветер,

Чтоб ветер унёс его в даль.

 

И пусть бы то слово печали

По ветру к тебе донеслось,

И пусть бы всегда и повсюду

Оно тебе в сердце лилось!

 

И если б усталые очи

Сомкнулись под грёзой ночной,

О, пусть бы то слово печали

Звучало во сне над тобой!

(Перевод Л. Мея)

 

* * *

Хотів би я в слово єдине

Вмістити всю думу смутну,

Віддать його вільному вітру —

Нехай би одніс вдалину.

 

Нехай би печаль в отім слові

До тебе моя попливла,

Щоб ти її кожну хвилину

Почути, кохана, могла.

 

І навіть, коли серед ночі

Заплющиш ти очі ясні,

І тут щоб знайшло моє слово

Тебе у найглибшому сні.

(Переклав Леонід Первомайський)

 

* * *

Коли в подушкъ і в тишу

Порину в час нічний,

Зринає перед мене

Твій образ осяйний.

 

Коли ж склепляє очі

Дрімота і пітьма,

Твій образ милий входить

У сон мій крадькома.

 

А прокидаюсь вранці —

Те саме й наяву:

Весь день твій образ в серці,

Тобою я живу.

(Переклав Діодор Бобир)

 

* * *

Das Meer hat seine Perlen,

Der Himmel seine Sterne,

Aber mein Herz, mein Herz,

Mein Herz hat seine Liebe.

 

Groß ist das Meer und der Himmel,

Doch größer ist mein Herz;

Und schöner als Perlen und Sterne

Leuchtet und strahlt meine Liebe.

 

Du kleines, junges Mädchen,

Komm an mein großes Herz;

Mein Herz und das Meer und der Himmel

Vergehen vor lauter Liebe.

 

* * *

Богато жемчугом море,

Богато звёздами небо;

А сердце моё, а сердце,

Любовью к тебе богато.

 

Огромны море и небо,

Но сердце моё огромней.

И ярче, чем жемчуг и звёзды,

Любовь моя пламенеет.

 

Дитя моё, не бойся,

И к сердцу прижмись скорее!

Ведь сердце, и небо, и море

В огне любви сгорают.

(Перевод Н. П. Хмеленка)

 

* * *

Du hast Diamanten und Perlen,

Hast alles, was Menschenbegehr,

Und hast die schönsten Augen —

Mein Liebchen, was willst du mehr?

 

Auf deinen schönen Augen

Hab ich ein ganzes Heer

Von ewigen Liedern gedichtet —

Mein Liebchen, was willst du mehr?

 

Mit deinen schönen Augen

Hast du mich gequält so sehr,

Und hast mich zugrunde gerichtet —

Mein Liebchen, was willst du mehr?

 

* * *

У тебе алмази, і перли,

І людсьскі усі скарби.

І очі найкращі у світі, —

Чого ще, люба, тобі?

 

Мене своїми очима

В нерівній боротьбі

Вкінець ти занапастила, —

Чого ще, люба, тобі?

(Переклав Леонід Первомайський)

 

* * *

Надворі лиха негода,

То дощ, то січе сніжком.

Сиджу в задумі й дивлюся

У темряві за вікном.

 

Ген здалеку вогник самотній

Мигтить крізь тьму густу;

З ліхтариком добра матуся

Прямує кудись в сльоту.

 

Можливо, іде купити

Масла, яєць і муки,

Бо хоче коржа смачного

Вона спекти для дочки.

 

Дочка у кріслі на свічку

Мружиться в напівсні;

Круг милого личка злотом

Локони сяють рясні.

(Переклав Наум Тихий)

 

* * *

Настали дні травневі,

Квітки навкруг цвітуть.

Пливуть хмарки рожеві

Блакиттю в дальню путь.

 

Лунають солов’їні

Пісні в рясних садах,

Ягнята в конюшині

Стрибають на лугах.

 

А я співать не в силі,

Лежу в траві слабий,

Вслухаюсь в звуки милі

В полоні марних мрій.

(Переклав Захар Гончарук)

 

* * *

Sterne mit den goldnen Füßchen

Wandeln droben bang und sacht,

Dass sie nicht die Erde wecken,

Die da schläft im Schoß der Nacht.

 

Horchend stehn die stummen Wälder,

Jedes Blatt ein grünes Ohr!

Und der Berg, wie träumend streckt er

Seinen Schattenarm hervor.

 

Doch was rief dort? In mein Herze

Dringt der Töne Widerhall.

War es der Geliebten Stimme,

Oder nur die Nachtigall?

 

* * *

Ходять в небі тишком-нишком

Зірок ніжки золоті, —

Тільки б землю не збудити,

Що заснула в забутті.

 

Кожен лист — зелено вушко

В настороженім гаю,

І гора крізь сон, мов руку,

Простягає тінь свою.

 

Що за спів? У серці в мене

Він луною промовля.

Чи коханої то голос,

Чи лиш пісня солов’я?

(Переклала Надія Мотузова)

 

* * *

Mit schwarzen Segeln segelt mein Schiff

Wohl über das wilde Meer;

Du weißt, wie sehr ich traurig bin,

Und kränkst mich doch so schwer.

 

Dein Herz ist treulos wie der Wind

Und flattert hin und her;

Mit schwarzen Segeln segelt mein Schiff

Wohl über das wilde Meer.

 

* * *

Ты красива, ты богата,

Ты хозяйственна притом.

В лучшем виде хлев и погреб,

В лучшем виде двор и дом.

 

Сад подчищен и пострижен,

Всюду польза и доход.

Прошлогодняя солома

У тебя в постель идёт.

 

Но увы, ни губ, ни сердца

Всё ты к делу не приткнёшь,

И кровати половина

Пропадает ни за грош.

(Перевод В. Левика)

 

* * *

Когда лежу я в постели

Под кровом тьмы ночной,

Твой нежный кроткий образ

Сияет предо мной.

 

И лишь глаза глаза закрою,

Дремотой унесён,

Я вижу вновь твой образ,

Прокравшийся в мой сон.

 

И даже утро не в силах

Развеять волшебство.

Я где-то в недрах сердца

Весь день ношу его.

(Перевод В. Левика)

 

* * *

Только платьем мимоходом

До меня коснёшься ты —

По твоим следам несутся

Сердца бурные мечты.

 

Обернёшься ты, вперится

Глаз огромных синева —

С перепугу за тобою

Сердце следует едва.

(Перевод А. Блока)

 

* * *

Як повз мене ти проходиш

І поділ твій шелестить,

Серце схопиться шалене

Й за тобою вслід летить.

 

Озірнешся ж і на мене

Світлий погляд кинеш ти —

Серце злякане не сміє

За тобою далі йти.

(Переклав Абрам Кацнельсон)

 

* * *

Біля рибальської хати

В море дивились ми.

Тумани надвечірні

Вставали вже з пітьми.

 

На маяку поступово

Спалахували вогні,

І корабель з’явився

В далекій далині.

 

Ми говорили про бурі,

Про те, як моряк живе,

Як він між водою і небом,

Між горем і щастям пливе.

 

Про береги далекі,

Про північ і про схід,

Про північ і народи,

З яких дивуватися слід.

 

Над Гангом — там велетенські

Ліси запашні цвітуть,

І перед лотосом люди

Навколішки стають.

 

В Лапландії люди маленькі,

Плескатоголові й брудні,

Навочіпки сядуть, белькочуть

І рибу печуть на вогні.

 

Дівчата прислухблись,

Та все затихло нараз, —

У тьмі корабель сховався,

Бо був уже пізній час.

(Переклав Любомир Дмитерко)

 

* * *

Замріяно я дивився

Но очі ті, на чоло —

Обличчя її на портреті

Враз оживать почало.

 

І посмішка чарівлива

З’явилася на устах,

І наче від сліз печальних

Заграло світло в очах.

 

І сльози покотились

У мене з-під повік, —

Не міг я, не міг повірить,

Що втратив тебе навік!

(Переклав Ярослав Шпорта)

 

* * *

Die Lotosblume ängstigt

Sich vor der Sonne Pracht,

Und mit gesenktem Haupte

Erwartet sie träumend die Nacht.

 

Der Mund, der ist ihr Buhle,

Er weckt sie mit seinem Licht,

Und ihm entschleiert sie freundlich

Ihr frommes Blumengesicht.

 

Sie blüht und glüht und leuchtet,

Und starret stumm in die Höh;

Sie duftet und weinet und zittert

Vor Liebe und Liebesweh.

 

* * *

Боїться квітка лотос,

Як сонячне сяйво йде,

Ясне чоло схилила

І ночі замріяно жде.

 

Коли ж коханок місяць

Промінням розбудить її, —

Навстріч йому розтуляє

Вона пелюстки свої.

 

Цвіте, й росте, і прагне

До ніжних місячних рук,

І тане, і пахне, і плаче

З любові й любовних мук.

(Переклав Євген Дроб’язко)

 

* * *

Я в чашечку лилии белой

Великую душу вложу,

Чтоб лилия песней звенела,

Которую милой сложу.

 

Пусть песня парит легкокрыло,

Лобзанием уст молодых,

Что милая мне подарила

В чудесный и сладостный миг.

(Перевод А. Голембы)

 

* * *

Я в чашечку лилии белой

Всю душу свою волью,

Чтоб песенка прозвенела

Про милую мою.

 

И будет песня крылата,

И трепетна и нежна,

Как тот поцелуй, что когда-то

Мне подарила она.

(Перевод В. Зоргенфрея)

 

* * *

Всю душу свою до краю

Я лілії віддаю,

Хай дзвінко вона співає

Пісню про милу мою.

 

Щоб пісня завжди тремтіла,

Як досі цілунок тремтить,

Яким вона спалила

Мене в незабутню мить.

(Переклав Леонід Первомайський)

 

* * *

Ты губы в кровь искусала мне,

Целуй же, чтоб им зажить,

И если до вечера ты не вполне

Управишься — что тужить!

 

У нас впереди ещё целая ночь,

Подруга моя, любовь!

Мы можем с тобой целоваться всю ночь!

Опять, и ещё раз, и вновь.

(Перевод В. Зоргенфрея)

 

* * *

Как ты поступила со мною,

Пусть будет неведомо свету,

Об этом у берега моря

Я рыбам сказал по секрету.

 

Пятнать твоё доброе имя

На твёрдой земле я не стану, —

Но слух о твоём вероломстве

Пойдёт по всему океану.

(Перевод С. Маршака)

 

* * *

Die Rose, die Lilie, die Taube, die Sonne,

Die liebt’ ich einst alle in Liebeswonne.

Ich lieb’ sie nicht mehr, ich liebe alleine

Die Kleine, die Feine, die Reine, die Eine;

Sie selber, aller Liebe Bronne,

Ist Rose und Lilie und Taube und Sonne.

 

* * *

Троянду і сонце, лілею й голубку

Любив я колись, мов укохану любку.

Тепер не люблю їх — люблю до загину

Єдину, безвинну дитину, перлину;

Віднині й навіки мені моя любка —

Троянда і сонце, лілея й голубка.

(Переклав Леонід Первомайський)

 

* * *

Як я в очей твоїх блакить

Погляну — біль зникає вмить;

А як тебе цілую я,

Вертається снага моя.

 

Як до грудей тулюсь твоїх,

Небесних заживаю втіх;

А скажеш: “Я тебе люблю!” —

Тоді я гірко сльози ллю.

(Переклав Дмитро Павличко)

 

* * *

Мне снилось: печальные звёзды взошли,

Печален месяц двурогий.

К возлюбленной, чуть не край земли,

Плыву я воздушной дорогой.

 

И вот её дом, её двери порог,

И к лесенке лбом я прижался,

Которой часто её башмачок

И шлейф её касался.

 

А ночь длинна, а ночь холодна,

И так хололдны ступени!

Мне чудилось: кто-то глядит из окна,

Подобно призрачной тени.

(Перевод В. Левика)

 

* * *

Не верую я в небо,

Ни в Новый, ни в Ветхий завет.

Я только в глаза твои верю —

В них мой небесный свет.

 

Не верю я в господа бога,

Ни в Ветхий, ни в Новый завет.

Я в сердце твоё лишь верю —

Иного бога нет.

 

Не верю я в духа злого,

В геенну и муки её.

Я только в глаза твои верю,

В злое сердце твоё.

(Перевод Ю. Тынянова)

 

* * *

А я не вірю в небо,

Хоч попик каже — гріх,

Я вірю в твої очі —

Небесне світло в них.

 

Я в бога теж не вірю,

Хоч попик каже — гріх;

Я вірю в твоє серце,

Це бог богов моїх.

 

Я в сили злі не вірю,

Хоч кажуть, що пекло є;

Я вірю в твої очі

І в серце лихе твоє.

(Переклав Леонід Первомайський)

 

* * *

Не вірую більше я в небо,

Ні в Новий, ні в Ветхий Завіт.

Лиш очі твої — потреба,

І в них мій небесний світ.

 

Не вірю я в Бога, в смерті,

Ні в Новий, ні в Ветхий Завіт,

Моє божество в твоїм серці,

На інших богів — дефіцит.

 

Не вірю я в біса з книжки,

І пекло мене не страшить.

Краще твій погляд ніжний

Нехай мене спопелить!

(Переклав Олександр Седень)

 

* * *

Я знаю, що серцям нашим

В одне слід з’єднатися двом.

Їх схильність взаємно відома

І відданість в дружбі цілком.

 

Ах, тільки не в’яне роза,

Що квітне на грудях твоїх.

Її ж миловидних подружок

Вже смуток осінній настиг.

(Переклав Олександр Седень)

 

Hymnus

     Ich bin das Schwert, ich bin die Flamme.

     Ich habe euch erleuchtet in der Dunkelheit, und als die Schlacht begann, focht ich voran, in der ersten Reihe.

     Rund um mich her liegen die Leichen meiner Freunde, aber wir haben gesiegt. Wir haben gesiegt, aber rund umher liegen die Leichen meiner Freunde. In die jauchzenden Triumphgesänge tönen die Choräle der Totenfeier. Wir haben aber weder Zeit zur Freude noch zur Trauer. Aufs neue erklingen die Drommeten, es gilt neuen Kampf —

     Ich bin das Schwert, ich bin die Flamme.

 

* * *

Deutschland. Ein Wintermärchen

                        Ein Auszug

Im traurigen Monat November war’s,

Die Tage wurden trüber,

Der Wind riss von den Bäumen das Laub,

Da reist’ ich nach Deutschland hinüber.

 

Und als ich an die Grenze kam,

Da fühlt’ ich ein stärkeres Klopfen

In meiner Brust, ich glaube sogar,

Die Augen begannen zu tropfen.

 

Und als ich die deutsche Sprache vernahm,

Da ward mir seltsam zumute;

Ich meinte nichts anders, als ob das Herz

Recht angenehm verblute.

 

Ein kleines Harfenmädchen sang.

Sie sang mit wahrem Gefühle

Und falscher Stimme, doch ward ich sehr

Gerührt von ihrem Spiele.

 

Sie sang von Liebe und Liebesgram,

Aufopferung und Wiederfinden

Dort oben in jener besseren Welt,

Wo alle Leiden schwinden.

 

Sie sang vom irdischen Jammertal,

Von Freuden, die bald zerronnen,

Vom Jenseits, wo die Seele schwelgt

Verklärkt in ew’gen Wonnen.

 

Sie sang das alte Entsagungslied,

Das Eiapopeia vom Himmel,

Womit man einlüllt, wenn es greint,

Das Volk, den großen Lümmel.

 

Ich kenne die Weise, ich kenne den Text,

Ich kenn’ auch die Herren Verfasser;

Ich weiß, sie tranken heimlich Wein

Und predigten öffentlich Wasser.

 

Ein neues Lied, ein besseres Lied,

O Freunde, will ich euch dichten!

Wir wollen hier auf Erden schon

Das Himmelreich errichten.

 

Wir wollen auf Erden glücklich sein

Und wollen nicht mehr darben;

Verschlemmen soll nicht der faule Bauch,

Was fleißige Hände erwarben.

 

Es wächst hienieden Brot genug

Für alle Menschenkinder,

Auch Rosen und Myrten, Schönheit und Lust,

Und Zuckererbsen nicht minder.

 

Ja, Zuckererbsen für jedermann,

Sobald die Schoten platzen!

Den Himmel überlassen wir

Den Engeln und den Spatzen.

 

Германия. Зимняя сказка

(Отрывок из поэмы)

То было мрачной порой ноября,

Хмурилось небо сурово.

Дул ветер. Холодным дождливым днём

Вступал я в Германию снова.

 

И вот я увидел границу вдали,

И сразу так сладко и больно

В груди защемило. И, что таить, —

Я прослезился невольно.

 

Но вот я услышал немецкую речь.

И даже выразить трудно:

Казалось, что сердце кровоточит,

Но сердцу было так чудно!

 

То пела арфистка — совсем дитя,

И был её голос фальшивым,

Но чувство правдивым. Я слушал её,

Растроганный грустным мотивом.

 

И пела она о муках любви,

О жертвах, о свиданье

В том лучшем мире, где душе

Неведомо страданье.

 

И пела она о скорби земной,

О счастье, так быстро летящем,

О райских садах, где потонет душа

В блаженстве непроходящем.

 

То старая песнь отреченья была,

Легенда о радостях неба,

Которой баюкают глупый народ,

Чтоб не просил он хлеба.

 

Я знаю мелодию, знаю слова,

Я авторов знаю отлично:

Они без свидетелей тянут вино,

Проповедуя воду публично.

 

Я новую песнь, я лучшую песнь

Теперь, друзья, начинаю:

Мы здесь, на земле, устроим жизнь

На зависть небу и раю.

 

При жизни счастье нам подавай!

Довольно слёз и муки!

Отныне ленивое брюхо кормить

Не будут прилежные руки.

 

А хлеба хватит нам для всех, —

Закатим пир на славу!

Есть розы и мирты, любовь, красота

И сладкий горошек в приправу.

 

Да, сладкий горошек найдётся для всех,

А неба нам не нужно, —

Пусть ангелы да воробьи

Владеют небом дружно!

(Перевод В. Левика)

 

Генрих Гейне

     Г. Гейне родился 13 декабря 1797 г. Он образно писал о себе, что он первый человек ХІХ в., потому что над его колыбелью “играли последние лунные лучи восемнадцатого и первая утренняя заря девятнадцатого века”.

     Детство Гейне проходило в родном городе Дюссельдорфе на Рейне. Отец, Самсон Гейне, был небогатый и не очень удачливый купец-еврей. Мать Гейне была образованной и начитанной женщиной. Она знала латынь и английский, любила стихи.

     Ещё в детстве Генриха отличали большой талант и прилежание. Он любил читать, а также хорошо рисовал.

     В детстве он общался с представителями всех социальных слоёв города. Однако его друзьями были дети простых людей. Он любит также свою няню Zippel, которая рассказывала ему много сказок и легенд и пела чудесные народные песни.

     В родительском доме Гейне слышал бесконечные разговоры о деньгах, английских сукнах, торговых спекуляциях, о богатой родне в Гамбурге. Родители Гейне рассудили, что коммерция — единственное поприще, где их первенец мог бы добиться успеха.

     Хотя мечтательный мальчишка был глубоко равнодушен к премудростям торгового дела, родители не желают расстаться со своей заветной мечтой и посылают его на выучку в Гамбург к богатому родственнику Соломону Гейне.

     В доме богатого дядюшки неимущему родственнику пришлось испытать немало обид и унижений. Его положение в доме дяди-миллионера ухудшилось, когда богатые родственники узнали, что юноша влюбился в их дочь.

     Дочь гамбургского банкира, на каждом шагу стремившаяся подчеркнуть своё превосходство над бедным родственником, всегда умела показать, что он ей не пара. Амалия выросла в доме, где единственной мерой ценности человека было богатство. Рассудительная и практичная, она следовала заповедям своего отца. Воспитанная в роскоши, она насмешливо и презрительно отвергла любовь молодого человека, не имевшего денег и положения, унизив песни Гейне, слагавшиеся для неё и в честь неё.

     Сердце Гейне было ранено любовью, безответной любовью к Амалии. Он ищет утешение в поэзии.

     Убедившись, что его племянник непригоден к коммерции и чтобы избавиться от непокорного юноши, Соломон отправляет его учиться в университет, согласившись три года давать ему деньги на учёбу.

     Так Гейне поступает в Бонский университет. За участие в тайных манифестациях студенческих союзов он был исключён из университета. Он продолжает учёбу в Берлине, а затем в Гёттингене.

     В 1827 г. выходит его сборник стихов “Книга песен”, прекрасный памятник его любви. Много прекрасных строк он посвящает своей кузине Амалии. Это был лирический дневник любящего сердца.

     Гейне много путешествовал. Он хотел познакомиться с жизнью простого народа. В своих “Путевых картинах” он описывает не только красоту природы, но и тяжёлую жизнь народа. Он говорит, что с гор, где стоят хижины, он насмешливо смотрит на дворцы. Он высмеивает сказки о небе и аде, которые распространяют служители церкви. Правительство запрещает его книги на “вечные времена”.

     После окончания университета Гейне получает учёную степень доктора юридических наук.

     Немецкие реакционеры увидели в нём своего врага. О месте профессора университета ему не приходится и мечтать. Он едет в Гамбург в надежде получить место адвоката. Его попытка оказалась тщетной. Ни Берлин, ни Гамбург не приняли его. Они были злы на него и начали против него ожесточённую травлю.

     И вот однажды его застаёт радостная весть: во Франции разразилась Июльская революция и свергнут король. Отныне его уже не покидает мысль: отправиться в Париж, чтобы быть в первых рядах борцов. “Теперь я снова знаю, что я хочу, что мне нужно, что я должен … Я сын революции … Я меч и пламя!”

     1 мая 1831 г. он покидает Германию и едет в Париж. Тогда он ещё не знал, что Франция станет его второй родиной.

     В Париже он познакомился с молодым Карлом Марксом, который также вынужден был жить в эмиграции. Поэт часто навещал великого мыслителя и беседовал с ним о важнейших проблемах своего времени. Под влиянием К. Маркса Гейне стал политическим поэтом.

     Здесь же случилось событие, сыгравшее особую роль в личной судьбе Г. Гейне: в октябре 1834 г. он познакомился с Crescentia Eugenie Mirat (Mathilde), простой французской работницей, своей будущей спутницей жизни.

     Она была на 18 лет моложе Гейне и не умела ни читать, ни писать. Она была красивой девушкой с фантазией и темпераментом. Много вечеров он шептал ей на ухо стихи, и она понимала язык любви, несмотря на его корявый французский язык. Ночь от ночи она была у него на руках — но он не мог его завоевать. Он страдал, как все влюблённые. Она же была, как ребёнок: любила попугаев и красивые платья и тысячу других красивых вещей. Казалось, её интересовали только попугаи. Однажды из ревности Гейне отравил её попугая.

     Он ходит с ней на концерты и на балы, хотя и не танцует. Он поедет с ней в деревню её детства, стащит из сундука её мамы её детскую рубашку, которую будет рассматривать за своим письменным столом во время её отсутствия, когда она станет его женой, как реликвию богини.

     13 лет он не был на родине. Здесь, в Париже, он узнал о смерти отца. Смерть мужа надломила мать. А Генрих не мог ничем помочь. 40 дней он провёл тайком у матери. Оставаться в Германии дольше было опасно. Он был бы немедленно арестован, если бы о нём узнала полиция.

     Под впечатлением этого короткого свидания Гейне и создаёт свою выдающуюся поэму “Германия. Зимняя сказка”. Ничего не изменилось на его родине за время его отсутствия. Тот же реакционный прусский абсолютизм, та же отсталость и раздробленность страны, тот же утончённый обман народа с помощью религии, те же нравы и обычаи. Поэту больно за свой “глупый народ”, он хочет разбудить силы народа, его волю к борьбе. Поэт мечтает о счастливой жизни для всех людей — о рае на земле. Он мечтает о свободной, единой, демократической Германии без королей и кайзеров, без какой бы то ни было эксплуатации.

     Последние 8 лет своей жизни поэт был прикован к постели. Его болезнь всё время прогрессировала. Резко ухудшилось зрение, паралич лица настолько затруднял речь, что, проводя долгие вечера с женой у камина, Гейне не мог произнести и слово.

     Поэт оказался обречённым на полную неподвижность. Пришлось подумать об особом устройстве постели, которую Гейне с горькой ироний называл “матрацной могилой”.

     Но даже болезнь не погасила у Гейне интереса к жизни. “Самое жалкое земное существование кажется мне завиднее и куда предпочтительнее небесных радостей”, — сказал он однажды своему собеседнику.

     Рассказывают, как некий посетитель, возможно, ожидая покаянных речей, спросил у Гейне о его отношении к Богу и как поэт немедленно отпарировал: “Будьте спокойны, Бог простит меня — это его профессия”.

     Обречённый на полную неподвижность, полуслепой, он не оставлял борьбу, не сдавался, до последнего вздоха отстаивал правое дело. В промежутках между страшными приступами боли поэт создавал книгу, которой суждено было умножить поэтическую славу поэта.

     За месяц до смерти он собственноручно пишет письмо матери и, как всегда, утешает старушку: “Здоровье моё не ухудшается”.

     Гейне работал до последнего дня, и предсмертными словами поэта были: “Бумагу и карандаш!”

     Гейне умер 17 февраля 1856 г. Он похоронен на кладбище Монмартр, где он завещал себя похоронить.

     Реакционная немецкая буржуазия, против которой была направлена резкая сатира Гейне, пыталась замалчивать его как великого политического поэта.

     Когда фашисты в 1933 г. пришли к власти, произведения великого немецкого поэта сжигались на кострах.

     Рано узнали и полюбили творчество Гейне в России. “Гейне едва ли не самый популярный чужеземный поэт у нас в России”, — писал И. С. Тургенев.

     Поэзия Гейне привлекала композиторов. Некоторые его стихотворения положены на музыку свыше 10 раз. А. Бородин, И. Брамс, Р. Франц, Э. Григ, Ф. Лист, Ф. Мендельсон-Бартольди, М. Мусоргский, А. Рубинштейн, Ф. Шуберт, Р. Шуман, Р. Штраус, Р. Вагнер, П. Чайковский, С. Рахманинов — и десятки других композиторов можно бы назвать, говоря на тему: Гейне и музыка.

     Ни один сборник стихов не имел такого успеха, как его “Книга песен”. Ещё при жизни поэта она издавалась 30 раз. Имеется более 500 песен на стихи Гейне. Только одно стихотворение “Du bist wie eine Blume” переложено на музыку более 255 раз.

 

Heinrich Heine — Dichter und Kämpfer

 

      Düsseldorf am Rhein. Hier wurde am 13. Dezember 1797 der größte deutsche Lyriker des 19. Jahrhunderts Heinrich Heine geboren. Er schrieb bildhaft über sich selbst, dass er der erste Mensch des 19. Jahrhunderts sei, weil über seiner Wiege “die letzten Mondstrahlen des 18. und das erste Morgenrot des 19. Jahrhunderts spielten”.

      Seine Mutter war eine gebildete, viel belesene Frau. Sie konnte Latein und Englisch, liebte Gedichte sehr.

      Schon in der Kindheit zeichnete sich Heine durch große Begabung und Fleiß aus. Er las viel und gern und malte auch gut.

      In seiner Kindheit verkehrte Heine mit Angehörigen aller sozialen Schichten der Stadt. Seine Freunde aber waren Kinder einfacher Leute. Er liebte auch seine Amme Zippel sehr, die ihm viele Märchen und Sagen erzählte und schöne Volkslieder sang.

      Die Eltern wollten aus dem Jungen einen erfolgreichen Kaufmann machen. Im Elternhaus hörte er oft Gespräche über Geld, englische Stoffe,

      Der Bruder des Vaters, Salomon, war ein Hamburger Bankier. Nach dem Lyzeum sollte Heine im Geschäft seines Onkels Salomon Heine den Kaufmannsberuf erlernen. Aber der Junge zeigte kein Interesse für den Handel.

      Seine Lage im Haus des reichen Bankiers verschlechterte sich, als der Onkel erfuhr, dass der arme Junge sich in seine Tochter verliebte.

      Amalie wuchs in dem Haus auf, wo das einzige Maß des Menschenwertes der Reichtum war. Sie wollte von dem armen Vetter nichts wissen und machte sich lustig über seine Verse, die er ihr widmete. Sie zeigte ihm, dass er zu ihr nicht passte.

      Als der Onkel sah, dass aus Heinrich kein Kaufmann werden kann, erlaubte er ihm, an die Universität zu gehen und gab ihm das Geld zum Studium.

      So ging Heine auf die Universität nach Bonn, wo er auf Wunsch seiner Eltern und des Onkels Salomon die Rechtswissenschaft studieren sollte.

      In Bonn widmete er sich mehr der Literatur. Wegen der Beteiligung an geheimen Versammlungen wurde er von der Universität verwiesen. Er setzt sein Studium in Berlin und dann in Göttingen fort.

      1827 erscheint seine Gedichtsammlung “Buch der Lieder”, das schöne Denkmal seiner Liebe. Viele schöne Zeilen widmet er seiner Kusine Amalie. Das ist ein lyrisches Tagebuch eines liebenden Herzens.

      Nach Beendigung der Universität erhielt Heine den wissenschaftlichen Grad eines Doktors der Rechtswissenschaften. Er fährt nach Hamburg in der Hoffnung, eine Arbeit an der Universität zu finden. Das war nicht leicht. Weder Hamburg noch Berlin nahm Heine auf. Die deutschen Reaktionäre hatten in ihm ihren Feind erkannt.

      Heine reiste viel. Er wollte das Leben des Volkes kennen lernen. In den “Reisebildern” beschreibt er nicht nur die Schönheiten der Natur, sondern auch das schwere Volksleben. Er sagt, dass er von den Bergen, wo die Hütten stehen, lachend auf die Paläste niederschauen will. Er verspottet die philisterhaften Vorstellungen von Himmel und Hölle, die die Väter der Kirche verbreiten.

      Die Regierung verbietet seine Bücher “auf ewige Zeiten”.

      Da erreichte ihn eines Tages die frohe Nachricht: In Frankreich war die Julirevolution ausgebrochen und der König gestürzt worden. Von nun an verließ ihn nicht mehr der Gedanke, nach Paris zu gehen, um alles mitzuerleben, mitzufühlen und mit eigenen Augen zu sehen: “Jetzt weiß ich wieder, was ich will, was ich soll, was ich muss... Ich bin der Sohn der Revolution ... Ich bin ... Schwert und Flamme!”

      Am 1. Mai 1831 verlässt er Hamburg und fährt nach Paris, wo er dauernden Wohnsitz nimmt und als Korrespondent der “Allgemeinen Zeitung” und französischer Journale seinen Unterhalt verdient.

      In Paris lernte er Crescentia Eugenie Mirat (Mathilde) kennen, eine einfache französische Arbeiterin, seine spätere Lebensgefährtin. Sie war 18 Jahre jünger als Heine.

      Eines Tages wird er ihr ein Billettdoux verschwiegen zugesteckt haben — das sie nicht lesen konnte. Eines Abends wird er ihr die ersten heimlichen Blumen zum Fenster hinaufgereicht haben.

      Sie konnte weder lesen noch schreiben. Aber sie hatte Phantasie und Temperament. Sie war ein schönes Mädchen. Er hatte sie Nacht für Nacht im Arm — und konnte sie nicht erobern. Er war sehr verliebt, schmerzlich verliebt wie alle großen Liebenden. Sie kannte diese Liebe nie. Sie war ewig ein Kind. Sie liebte Papageien und schöne Kleider und noch tausend andere schöne Dinge der schönen Welt. Sie schien sich nur für Papageien zu interessieren. Er litt an der Liebe und vergiftete einmal aus Eifersucht ihren Papagei.

      Er ist mit ihr ins Dorf Vinot gefahren. Er kramte an der Stätte ihrer Jugend aus der Truhe ihrer Mutter das Hemdchen jenes Babys heraus, das jetzt seine Frau war — und betrachtete dieses Hemdchen zu Haus, am Schreibtisch, während ihrer Abwesenheit, wie die Reliquie einer Göttin. Er ging mit ihr in Konzerte und auf Bälle, obwohl er nicht tanzte.

      Um den 20. 12. 1843 lernte Heine Karl Marx kennen, der ebenfalls nach Paris kam, weil er in Deutschland verfolgt wurde. Oft besuchte der Dichter den großen Denker und unterhielt sich mit ihm über die wichtigsten Probleme ihrer Zeit.

      Hier erfuhr er vom Tod seines Vaters. Der Tod des Gatten hat die Mutter gebrochen. Und Heinrich konnte ihr mit nichts helfen. 13 Jahre war er in der Heimat abwesend. 40 Tage verbrachte er heimlich bei der Mutter. Es war gefährlich, länger in Deutschland zu bleiben. Er würde sofort verhaftet, hätte die Polizei von ihm erfahren.

      Unter dem Eindruck dieses kurzen Wiedersehens schuf er sein hervorragendes Poem “Deutschland. Ein Wintermärchen”. Nichts hat sich in seiner Heimat während der Zeit seiner Abwesenheit verändert. Der zutiefst reaktionäre preußische Absolutismus herrscht nach wie vor, die Rückständigkeit und Zersplitterung des Landes sind geblieben ebenso wie auch die heuchlerische Kirchenpredigt, die alten Sitten und Bräuche. Der Dichter schüttet seinen Spott aus, und dieser Spott ist bitter und zugleich traurig. Heinrich spricht über das deutsche Volk etwas verächtlich, nennt es “einen großen Lümmel”. In diesen Zeilen fühlt man einen tiefen Schmerz des Dichters um das deutsche Volk, das so betrogen wird.

      Heine deutet in bildhafter Form auf die soziale Funktion der christlichen Religion: die Armen und Ausgebeuteten werden in steter Unterwerfung gehalten mit dem Hinweis auf das ewige glückliche Leben nach dem Tod.

      Heine will die Kräfte des Volkes, seinen Willen zum Kampf erwecken. Der Dichter träumt von einem vollen und vielseitigen Leben für alle Menschen — vom Himmelreich auf Erden. Er träumt von dem freien, einheitlichen, demokratischen Deutschland ohne Könige und Kaiser, ohne jegliche Ausbeutung.

      Die letzten 8 Jahre seines Lebens war Heine an das Krankenlager gefesselt, das er “Matratzengruft” nannte.

      Die Krankheit des Dichters entwickelte sich inzwischen weiter. Die Sehkraft verschlechterte sich steil, die Gesichtslähmung erschwerte die Sprechfähigkeit so, dass Heine, lange Abende mit seiner Frau am Kamin verbringend, kein einziges Wort sagen konnte.

      Der Dichter war zur vollen Unbeweglichkeit verdammt. Man musste an eine besondere Einrichtung des Bettes denken, das Heine mit bitterer Ironie “Matratzengruft” nannte.

      Zur vollen Unbeweglichkeit verdammt, halbblind, gab er den Kampf nicht auf, ergab sich nicht, verteidigte bis zum letzten Atem die gerechte Sache. Da er nicht mehr lesen und schreiben konnte, diktierte er einem Sekretär.

      Man erzählt, wie ein gewisser Besucher, der wahrscheinlich auf Worte der Reue wartete, Heine nach seiner Haltung zum Gott fragte und wie der Dichter unverzüglich parierte: “Seien Sie ruhig, Gott wird mich verzeihen — das ist sein Beruf”.

      Ein Monat vor seinem Tod schreibt er eigenhändig einen Brief an die Mutter und tröstet wie immer die Alte: ”Meine Gesundheit verschlechtert sich nicht. ”

      Heine arbeitete bis zum letzten Tag, und die letzten Worte des Dichters waren: “Papier und Bleistift!”.

      Er starb um 5 Uhr am 17. Februar 1856.

      Der Dichter wurde laut seines Vermächtnisses auf dem Friedhof Montmartre begraben. Auf seinem schlichten Grabstein stehen die Worte: Henri Heine [an'ri: 'haine].

      Die Poesie Heines lockte viele Komponisten. Einige seiner Gedichte wurden mehr als 10-mal vertont. Es gibt rund 5.000 Vertonungen von Heines Gedichten. Allein das Gedicht “Du bist wie eine Blume” wurde 255-mal vertont.

      Die reaktionäre deutsche Bourgeoisie, gegen die Heines scharfe Satire gerichtet war, versuchte ihn als großen politischen Dichter totzuschweigen.

      Als der Faschismus 1933 zur Macht kam, wurden die Werke des großen deutschen Dichters auf dem Scheiterhaufen verbrannt.

 

 

Скачано с www.znanio.ru