Я слушаю далекий грохот Подпочвенный, неясный гуд...
Парад вермахта в Берлине.
1937 г.
Гитлеровские войска входят в Прагу.
Март 1939 г.
Расстрелы в оккупированной Польше. 1939 г.
Плакат «Евреи – наше несчастье».
Германия. 1935 г.
С каким весельем я служил –
Огонь был не огонь.
С какой свободою дружил!
Ты памяти не тронь...
Но если снова воевать...
Таков уже закон:
Пускай меня пошлют опять
В стрелковый батальон.
Быть под началом у старшин
Хотя бы треть пути.
Потом могу я с тех вершин
В поэзию сойти.
Действующая армия, 1943-1944 г.
(Читает автор)
x x x
Я был пехотой в поле чистом,
В грязи окопной и в огне.
Я стал бродягой-журналистом
В последний год на той войне.
В каких я странах побывал –
Считать не сосчитать.
Какой в Берлине был привал –
Мечтать не помечтать!
С. Гудзенко
Нас не нужно жалеть
Муз. В. Зубкова сл. С. Гудзенко
Исп. М. Волонтир
Нас не нужно жалеть, ведь и мы б никого не жалели.
Мы пред нашим комбатом, как пред Господом Богом чисты.
На живых порыжели от крови и глины шинели.
На могилах у мертвых расцвели голубые цветы.
Расцвели и опали. Проходит за осенью осень...
Наши матери плачут и ровесники молча грустят.
Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел.
Нам досталась на долю нелегкая участь солдат.
Это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
Подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.
Нас не нужно жалеть, ведь и мы б никого не жалели.
Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.
(Песня из кинофильма «Цыган»)
Шофёр
Крутясь под “мессершмиттами”С руками перебитыми,Он гнал машину через грязьОт Волхова до Керести,К баранке грудью привалясь,Сжав на баранке челюсти.
И вновь заход стервятника,И снова кровь из ватника,И трудно руль раскачивать,Зубами поворачивать…
Но - триста штук, за рядом ряд -Заряд в заряд, снаряд в снаряд!
Им сквозь нарезы узкиеВрезаться в доты прусские,Скользить сквозными ранами,Кусками стали рваными…
И гать ходила тонкаяПод бешеной трёхтонкою,И в третий раз, сбавляя газ,Прищурился фашистский ас.
Неслась машина напролом,И он за ней повёл крылом,Блесной в крутом пике блеснулИ - раскололся о сосну…
А там… А там поляноюТрёхтонка шла, как пьяная,И в май неперелистанныйГлядел водитель пристально:
Там лес бессмертным обликомВпечатывался в облако,Бегучий и уступчатый,Как след от шины рубчатой.
Мясной Бор,Май 1942 г.
СОРОКОВЫЕ
Сороковые, роковые,
Военные и фронтовые,
Где извещенья похоронные
И перестуки эшелонные.
Гудят накатанные рельсы.
Просторно. Холодно. Высоко.
И погорельцы, погорельцы
Кочуют с запада к востоку...
А это я на полустанке
В своей замурзанной ушанке,
Где звездочка не уставная,
А вырезанная из банки.
Да, это я на белом свете,
Худой, веселый и задорный.
И у меня табак в кисете,
И у меня мундштук наборный.
И я с девчонкой балагурю,
И больше нужного хромаю,
И пайку надвое ломаю,
И все на свете понимаю.
Как это было! Как совпало –
Война, беда, мечта и юность!
И это все в меня запало
И лишь потом во мне очнулось!..
Сороковые, роковые,
Свинцовые, пороховые...
Война гуляет по России,
А мы такие молодые!
1961
МУЗЫКА
Какая музыка была!
Какая музыка играла,
Когда и души и тела
Война проклятая попрала.
Какая музыка во всем,
Всем и для всех - не по ранжиру.
Осилим... Выстоим... Спасем...
Ах, не до жиру - быть бы живу...
Солдатам голову кружа,
Трехрядка под накатом бревен
Была нужней для блиндажа,
Чем для Германии Бетховен.
И через всю страну струна
Натянутая трепетала,
Когда проклятая война
И души и тела топтала.
Стенали яростно, навзрыд,
Одной-единой страсти ради
На полустанке - инвалид,
И Шостакович - в Ленинграде.
Советская поэзия 50-70х годов.
Москва, "Русский язык", 1987.
Москвичи слушают по радио заявление Советского правительства о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз
А потом подняться, разогнуться,
От кювета тело оторвать,
На ледовом поле не споткнуться
И пойти в атаку -
Воевать.
Я лежу в пристрелянном кювете.
Снег седой щетиной на скуле.
Где-то человек живет на свете -
На моей красавице земле!
Знаю, знаю - распрямлюсь, да встану,
Да чрез гробовую полосу
К вражьему ощеренному стану
Смертную прохладу понесу.
Я лежу в пристрелянном кювете,
Я к земле сквозь тусклый лед приник...
Человек живет на белом свете -
Мой далекий отсвет! Мой двойник!
Строфы века.
Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
* * *
Человек живет на белом свете.
Где - не знаю. Суть совсем не в том.
Я - лежу в пристрелянном кювете,
Он - с мороза входит в теплый дом.
Человек живет на белом свете,
Он - в квартиру поднялся уже.
Я - лежу в пристрелянном кювете,
На перебомбленном рубеже.
Человек живет на белом свете
Он - в квартире зажигает свет
Я - лежу в пристрелянном кювете,
Я - вмерзаю в ледяной кювет.
Снег не тает. Губы, щеки, веки
Он засыпал. И велит дрожать...
С думой о далеком человеке
Легче до атаки мне лежать.
МЕДАЛЬОН
...И был мне выдан медальон пластмассовый, Его хранить велели на груди, Сказали: – Из кармана не выбрасывай, А то... не будем уточнять... иди!
Гудериан гудел под самой Тулою.От смерти не был я заговорен, Но все же разминулся с пулей-дурою И вспомнил как-то раз про медальон.
Мою шинель походы разлохматили,Прожгли костры пылающих руин. А в медальоне спрятан адрес матери: Лебяжий переулок, дом 1.
Я у комбата разрешенье выпросил И, вдалеке от городов и сел, Свой медальон в траву густую выбросил И до Берлина невредим дошел.
И мне приснилось, что мальчишки смелые,Играя утром от села вдали,В яру орехи собирая спелые,Мой медальон пластмассовый нашли.
Они еще за жизнь свою короткую Со смертью не встречались наяву И, странною встревожены находкою, Присели, опечалясь, на траву.
А я живу и на судьбу не сетую. Дышу и жизни радуюсь живой, – Хоть медальон и был моей анкетою, Но без него я долг исполнил свой.
И, гордо вскинув голову кудрявую, Помилованный пулями в бою, Без медальона, с безымянной славою, Иду по жизни. Плачу и пою. 1951 год.
Материалы на данной страницы взяты из открытых источников либо размещены пользователем в соответствии с договором-офертой сайта. Вы можете сообщить о нарушении.