Презентация "Мужество остается в веках" посвящена 115 летию со дня рождения поэта Мусы Джалиля.

Посвящено 115 летию со дня рождения поэта Мусы Джалиля.
Автор: Ароян Татьяна Васильевна
Учитель МАОУ СШ № 1 г. Михайловска.

Муса Джалиль 

Поэт и журналист, ставший в годы Великой Отечественной войны военным корреспондентом и ярым борцом за свободу. Этому человеку суждено было прожить короткую, но яркую жизнь, наполненную лишениями и трудностями. Биография Мусы Джалиля, как и его творчество, наполнена борьбой, стремлениями и верой в светлое будущее российского народа.

С 1931 года работал в Казани редактором детских журналов, а через два года в Москве — завотделом литературы и искусства в татарской газете «Коммунист». Много занимался с молодыми поэтами, состоял в Союзе писателей ТАССР. Жил в Казани и работал заведующим литературной частью Татарского оперного театра.

В биографии Мусы Джалиля важно упомянуть, что с началом Великой Отечественной войны он ушел на фронт, в должности политрука воевал на Волховском и Ленинградском фронтах и был военным корреспондентом печатного издания «Отвага». Принимал активное участие в военных действиях.

В 1942 году Муса Джалиль был ранен в грудь и попал в плен к немцам. Там он вступил в общество «Идель-Урал», в которое созывались представители неславянских национальностей для агитации против большевизма и привлечения на сторону гитлеровцев недовольных советской властью.

Однако Муса развернул подпольную деятельность, устраивал побеги военнопленных (всего с его помощью бежало около 600 человек). Однако позже подпольную организацию раскрыли, и поэта вместе с его соратниками посадили в тюрьму смерти Моабит, а 25 августа 1944 года казнили на гильотине.

Молодая мать
Горит деревня. Как в часы заката, Густой багрянец по небу разлит. Раскинув руки, на пороге хаты Расстрелянная женщина лежит.
Малыш озябший, полугодовалый, Прижался к ней, чтоб грудь ее достать. То плачет он надрывно и устало, То смотрит с удивлением на мать.
А сам палач при зареве пожара, Губя живое на своем пути, Спешит на запад, чтоб спастись от кары, Хотя ему, конечно, не уйти!
Сарвар украдкой вышла из подвала, Поблизости услышав детский крик, К крыльцу своих соседей подбежала — И замерла от ужаса на миг.
Ребенка подняла: «Не плачь, мой милый, Не плачь, тебя я унесу в наш дом». Она его согрела, и умыла, И теплым напоила молоком.
Сарвар ласкала малыша впервые, Впервые в ней заговорила мать. А он к ней руки протянул худые И начал слово «мама» лепетать.
Всего семнадцать ей, скажи на милость! Еще вся жизнь, все счастье впереди. Но радость материнства засветилась Уже сейчас у девушки в груди.
Родные звуки песенки знакомой Польются в предвечерней тишине… Мне в этот час пройти бы мимо дома, И заглянуть бы в то окошко мне!
Сарвар малышку вырастит, я знаю, В ее упорство верю до конца. Ведь дочерям страна моя родная Дарует материнские сердца.

Покидая город в тихий час,
Долго я глядел в твои глаза.
Помню, как из этих черных глаз
Покатилась светлая слеза.
И любви и ненависти в ней
Был неиссякаемый родник.
Но к щеке зардевшейся твоей
Я губами жаркими приник.
Я приник к святому роднику,
Чтобы грусть слезы твоей испить
И за все жестокому врагу
Полной мерой гнева отомстить.
И отныне светлая слеза
Стала для врага страшнее гроз.
Чтобы никогда твои глаза
Больше не туманились от слез.

Они с детьми погнали матерей И яму рыть заставили, а сами Они стояли, кучка дикарей, И хриплыми смеялись голосами. У края бездны выстроили в ряд Бессильных женщин, худеньких ребят. Пришел хмельной майор и медными глазами Окинул обреченных… Мутный дождь Гудел в листве соседних рощ И на полях, одетых мглою, И тучи опустились над землею, Друг друга с бешенством гоня… Нет, этого я не забуду дня, Я не забуду никогда, вовеки! Я видел: плакали, как дети, реки, И в ярости рыдала мать-земля. Своими видел я глазами, Как солнце скорбное, омытое слезами, Сквозь тучу вышло на поля, В последний раз детей поцеловало, В последний раз…

Шумел осенний лес. Казалось, что сейчас Он обезумел. Гневно бушевала Его листва. Сгущалась мгла вокруг. Я слышал: мощный дуб свалился вдруг, Он падал, издавая вздох тяжелый. Детей внезапно охватил испуг,— Прижались к матерям, цепляясь за подолы. И выстрела раздался резкий звук, Прервав проклятье, Что вырвалось у женщины одной. Ребенок, мальчуган больной, Головку спрятал в складках платья Еще не старой женщины. Она Смотрела, ужаса полна. Как не лишиться ей рассудка!
Все понял, понял все малютка.
— Спрячь, мамочка, меня! Не надо умирать!
— Он плачет и, как лист, сдержать
не может дрожи. Дитя, что ей всего дороже,
Нагнувшись, подняла двумя руками мать,
Прижала к сердцу, против дула прямо…

— Я, мама, жить хочу. Не надо, мама! Пусти меня, пусти! Чего ты ждешь? — И хочет вырваться из рук ребенок, И страшен плач, и голос тонок, И в сердце он вонзается, как нож. — Не бойся, мальчик мой. Сейчас вздохнешь ты вольно. Закрой глаза, но голову не прячь, Чтобы тебя живым не закопал палач. Терпи, сынок, терпи. Сейчас не будет больно.— И он закрыл глаза. И заалела кровь, По шее лентой красной извиваясь. Две жизни наземь падают, сливаясь, Две жизни и одна любовь!

Гром грянул. Ветер свистнул в тучах. Заплакала земля в тоске глухой, О, сколько слез, горячих и горючих! Земля моя, скажи мне, что с тобой? Ты часто горе видела людское, Ты миллионы лет цвела для нас, Но испытала ль ты хотя бы раз Такой позор и варварство такое? Страна моя, враги тебе грозят, Но выше подними великой правды знамя, Омой его земли кровавыми слезами, И пусть его лучи пронзят, Пусть уничтожат беспощадно
Тех варваров, тех дикарей,
Что кровь детей глотают жадно,
Кровь наших матерей…

Чулочки

Их расстреляли на рассветеКогда еще белела мгла,Там были женщины и детиИ эта девочка была.Сперва велели им раздеться,Затем к обрыву стать спиной,И вдруг раздался голос детскийНаивный, чистый и живой:-Чулочки тоже снять мне, дядя?Не упрекая, не браня,Смотрели прямо в душу глядяТрехлетней девочки глаза.«Чулочки тоже..?»

И смятеньем эсесовец объят.Рука сама собой в волненииВдруг опускает автомат.И снова скован взглядом детским,И кажется, что в землю врос.«Глаза, как у моей Утины» —В смятеньи смутном произнес,Овеянный невольной дрожью.Нет! Он убить ее не сможет,Но дал он очередь спеша…Упала девочка в чулочках.Снять не успела, не смогла.

Солдат, солдат, а если б дочкаТвоя вот здесь бы так легла,И это маленькое сердцеПробито пулею твоей.Ты человек не просто немец,Ты страшный зверь среди людей.Шагал эсесовец упрямо,Шагал, не подымая глаз.Впервые может эта думаВ сознании отравленном зажглась,И снова взгляд светился детский,И снова слышится опять,И не забудется навеки«ЧУЛОЧКИ, ДЯДЯ, ТОЖЕ СНЯТЬ?»