Сценарий спектакля "А зори здесь тихие..."

«А зори здесь тихие…»

Картина 1

 

Действующие лица

Васков

Кирьянова

Осянина

Комелькова

Бричкина

Четвертак

Гурвич

Хозяйка

Майор

 

Появляется сержант Васков и майор.

 

Майор. Чепухой занимаетесь! Писанину развели. Не комендант, а писатель какой-то.

Васков. Шлите непьющих. А то нет с ними управы, не разъезд, а курорт какой-то. Три дня отсыпаются, а потом начинаются чьи-то именины, и над разъездом уже не выветривается запах местного первача.

Майор. Ладно, Васков. Будут тебе непьющие. Но гляди, старшина, если ты и с ними не справишься...

Васков. Так точно.

Васков (один). Вопрос сложный. Два отделения - это же почти что 20 человек непьющих. Фронт перетряси - и то сомневаюсь.

Хозяйка. Зенитчики прибыли.

Васков. С командиром прибыли?

Хозяйка.  Не похоже, Федот Евграфыч.

Васков. Слава богу!  Власть делить – это хуже нету.

Хозяйка.  Погодите радоваться.

Васков.  Радоваться после войны будем.

 

Входят девушки.

 

Кирьянова. Товарищ старшина, первое и второе отделения третьего взвода пятой роты отдельного зенитно-пулеметного батальона прибыли в ваше распоряжение для охраны объекта. Докладывала помкомвзвода сержант Кирьянова.

Васков. Так, нашли, значит, непьющих... Слушай мою команду: из расположения без моего слова ни ногой.

Кирьянова.  Даже за ягодами? 

Васков. Ягод еще нет. Клюква разве что.

Кирьянова.    А щавель можно собирать?  Нам без приварка трудно, товарищ старшина. Отощаем.

Васков. Не дальше речки. Аккурат в пойме прорва его.

 

Уходит. Девчонки, что-то напевая, развешивают белье на палатке. Появляется Васков.

 

Васков.  Демаскирует.

Кирьянова.  А есть приказ.

Васков.  Какой приказ?

Кирьянова.  Соответствующий. В нем сказано, что военнослужащим женского пола разрешается сушить белье на всех фронтах. Разрешите идти?

Васков. Идите. (один)  Ну их, этих девчонок, к ляду! Только свяжись – хихикать будут до осени…

 

Входит хозяйка

 

Хозяйка. Да не бычьтесь вы, Федот Евграфыч. Они вас промеж себя старичком величают, так что глядите на них соответственно. Что вас расстраивает-то?

Васков. Да как сказать? Вроде бы все хорошо… Ну, прежде всего, конечно, – дисциплина. Ладно, не пьют бойцы – это все так. А внутри – беспорядок: «Люда, Вера, Катенька – в караул! Катя – разводящая». Разве ж это команда? Развод караулов положено по всей строгости делать, по уставу. А это насмешка полная, это порушить надо, а как? Попробовал насчет этого со старшей, с Кирьяновой, поговорить, да у той один ответ: «А у нас разрешение, товарищ старшина. От командующего. Лично». Смеются, черти…

Хозяйка. Да не расстраивайся, Федот Евграфыч. Все обустроится…

 

Картина 2

 

Майор. Пополнить отделение нужно. У вас здоровый коллектив, Маргарита Степановна. Женщина на фронте, сами знаете, – объект, так сказать, пристального внимания. И есть случаи, когда не выдерживают. Один из штабных командиров – семейный, между прочим, – завел себе, так сказать, подругу. Член Военного совета, узнав, полковника того в оборот взял, а мне приказал подругу эту, так сказать, к делу определить. В хороший коллектив.

Рита.    Давайте.

Майор. Ну, вот и хорошо (уходит).

 

Появляется Женя.

 

Женя. Боец Евгения Комелькова в ваше распоряжение…

 

Выбегают девчонки. Начинают рассматривать Комелькову.

 

Соня. Женька, ты русалка!

Галя.  У тебя кожа прозрачная!

Лиза.  С тебя только скульптуру лепить!

Кирьянова.  Ой, Женька, тебя в музей нужно! Под стекло на черном бархате…

Рита.  Красивая. Красивые редко счастливыми бывают.

Кирьянова.  На себя намекаешь? 

 

Все расходятся. Остаются Женька и Рита.

 

Осянина. Из всех довоенных событий я ярче всего помню школьный вечер, встречу с героями-пограничниками. Именно там я увидела лейтенанта Осянина, который и героем-то не был и очень стеснялся. Я тоже не из бойких. Просто мы с ним оказались рядом и сидели, боясь шевельнуться и глядя строго пред собой. А потом школьные затейники организовали игру, и нам опять выпало быть вместе. А потом был общий фант: станцевать вальс, и мы станцевали. А потом стояли у окна. А потом… Да, потом он пошел меня провожать.   И я страшно схитрила: повела его самой дальней дорогой. А он все равно молчал. И от этой робости мое сердце падало прямо в колени. Мы даже простились не за руку, просто кивнули друг другу. А потом писали письма. В июне он приехал в отпуск и сказал, что на границе неспокойно, что отпусков больше не будет и нам надо немедленно пойти в загс. Так я стала Осяниной. И более счастливой девушки на свете просто не могло быть. А муж погиб на второй день войны... Ненавидеть я выучилась тихо и беспощадно, и буду бить этих гадов, пока хватит сил.

Комелькова. Значит, и у тебя личный счет имеется.

Осянина. И у тебя тоже?

Комелькова. А я одна теперь. Маму, сестру, братишку - всех из пулемета уложили.

Осянина. Обстрел был?

Комелькова. Расстрел. Семьи комсостава захватили и - под пулемет. А меня эстонка спрятала в доме напротив, и я видела все. Все! Сестренка последней упала - специально добивали...

Осянина. А у меня сынок в городе остался с мамой. Вот и бегаю по ночам, пока все спят.

Комелькова. Смотри, аккуратней. Налетишь на патруль либо командир какой заинтересуется - и сгоришь.

Осянина. Ничего, я везучая.

Картина 3.

 

Осянина. Товарищ старшина!

Васков. Что?

Осянина. Немцы в лесу!

Васков. Так... Откуда знаешь?

Осянина. Сама видела. Двое. С автоматами, в маскировочных накидках...

 

Васков подходит к телефону.

 

Васков. (Рите)    – Команду – в ружье: боевая тревога! Кирьянову ко мне. Бегом! (Рита убегает) Товарищ Третий, семнадцатый говорит. Немцы в лесу возле расположения обнаружены в количестве двух. Разведка, мыслю я. Ловить их надо. (Появляется Кирьянова). Есть, товарищ Третий, взять пять человек и идти, пока след не простыл. Есть передать трубку Кирьяновой. (Кирьянова берет трубку, два раза говорит «слушаю» да пять раз поддакнула. Кладет трубку).

Кирьянова. Приказано выделить в ваше распоряжение пять человек.

Васков. Ты мне ту давай, которая видела.

Кирьянова. Осянина пойдет старшей.

Васков. Ну, так. Стройте людей.

 

Девчонки выбегают.

 

Кирьянова. Построены, товарищ старшина.

Васков. Вольно. Осянина, командуй, кого еще с собой возьмешь.

Осянина. Женя, Галя, Лиза...

Васков. Погоди, Осянина. Немцев идем ловить, не рыбу. Так хоть чтоб стрелять умели.

Осянина. Умеют.

Васков. Да, вот еще. Может, кто немецкий знает?

Гурвич. Я знаю.

Васков. Что - я? Что такое - я? Докладывать надо.

Гурвич. Боец Гурвич.

Васков. Как по-ихнему – руки вверх?

Гурвич.  Хенде хох.

Васков.  Точно. Ну, давай, Гурвич. Идем на двое суток, так надо считать. Взять сухой паек, патронов… по пять обойм, подзаправиться… Ну, поесть, значит, плотно. Обуться по-человечески, в порядок себя привести, подготовиться. На все – сорок минут. Р-разойдись!.. Кирьянова и Осянина – со мной.

 

Склоняются над картой

 

Васков.  Значит, на этой дороге встретила?

Осянина.  Вот тут.  А прошли мимо меня, по направлению к шоссе.

Васков.  К шоссе?.. А чего это ты в лесу в четыре утра делала?

Кирьянова.  Просто по ночным делам.

Васков. Ночным!.. Это что за дел такие?

Кирьянова.  Знаете, товарищ старшина, есть вопросы, на которые женщина отвечать не обязана.

Васков.  Нету здесь женщин! Нету! Есть бойцы и есть командиры, понятно? Война идет, и покуда она не кончится, все в среднем роде ходить будем. Ладно. Потом разберемся. К шоссе, говоришь, пошли?

Осянина.  По направлению…

Васков.  Черта им у шоссе делать: там по обе стороны еще в финскую лес сведен, там их живо прищучат. Нет, товарищи младшие командиры, не к шоссе их тянуло, не к шоссе…

Осянина.    Там кусты и туман.  Мне казалось…

Васков.  Креститься надо, коли что кажется.  Тючки, говоришь, у них?

Осянина.  Да, и, вероятно, тяжелые: в правых руках несли. Очень аккуратно упакованы.

Васков.  Мыслю, тол они несли. А если тол, то маршрут у них совсем не на шоссе, а на железку. На Кировскую дорогу, значит.

Кирьянова . До Кировской дороги неблизко.

Васков.  Зато лесами. А леса здесь погибельные: армия спрятаться может, не то что два человека.

Осянина. Если так,  надо же охране на железную дорогу сообщить.

Васков.  Кирьянова сообщит.  Мой доклад – в двенадцать тридцать ежедневно, позывной «Семнадцать». Готовы?

 

Выходят девчонки.

 

Васков. Противника не бойтесь. Он по нашим тылам идет, значит, сам боится. Но близко не подпускайте, потому как противник все же мужик здоровый и вооружен специально для ближнего боя. Если уж случится, что рядом он окажется, тогда затаитесь лучше. Только не бегите, упаси бог: в бегущего из автомата попасть – одно удовольствие. Ходите только по двое. В пути не отставать, не курить и не разговаривать. Если дорога попадется, как надо действовать?

Комелькова.  Знаем.  Одна – справа, другая – слева.

Васков.  Скрытно.  Порядок движения такой будет: впереди – головной дозор в составе младшего сержанта с бойцом. Затем в ста метрах – основное ядро: я…с переводчицей. В ста метрах за нами – последняя пара. Идти, конечно, не рядом, а на расстоянии видимости. В случае обнаружения противника или чего непонятного… Кто по-звериному или там по-птичьему кричать может?

 

Девчонки смеются.

 

Васков.  Я серьезно спрашиваю! В лесу сигналы голосом не подашь: у немца тоже уши есть.

Гурвич.  Я умею.  По-ослиному. И-а! И-а!

Васков. Ослы здесь не водятся. Ладно, давайте крякать учиться. Как утки. Ну-ка, попробуйте.

 

Девчонки крякают.   

 

Васков. Идем на Вопь-озеро.  Ежели немцы к железке идут, им озера не миновать. А пути короткого они не знают: значит, мы раньше их там будем. До места нам – верст двадцать, к обеду придем. И подготовиться успеем, потому как немцам, обходным порядком да таясь, не менее чем полста отшагать надо. Все понятно, товарищи бойцы?

Бричкина.  Понятно…

Васков.  Младшему сержанту Осяниной проверить припас и готовность. Через пятнадцать минут выступаем. Заместителем на все время операции назначаю младшего сержанта Осянину. Головной дозор, шагом марш.

 

Отряд двигается за кулисы.

Картина 4.

Музыка. Выходят Васков, всматривающийся в следы, и Гурвич, очень уставшая.

 

Васков. Тятя с маманей живы у тебя или сиротствуешь?

Гурвич. Сиротствую? Пожалуй, знаете, сиротствую.

Васков. Сама, что ли, не уверена?

Гурвич. А кто теперь в этом уверен, товарищ старшина? В Минске мои родители. Я в Москве училась, готовилась к сессии, а тут...

Васков. Родители еврейской национальности?

Гурвич. Естественно.

Васков. Естественно… Было бы естественно, так и не спрашивал бы.

Гурвич.  Может, уйти успели…

Васков (тяжело вздыхает). А ну, боец Гурвич, крякни три раза для проверки боевой готовности.

Гурвич.  Зачем это?

Васков.  Для проверки боевой готовности. Ну? Забыла, как учил?

Гурвич.  Нет, не забыла!

Гурвич. Кря, кря, кря.

 

Прибегают девушки.

 

Осянина. Что случилось?

Васков.  Коли б что случилось, так вас бы уж архангелы на том свете встречали. Растопалась, понимаешь, как телушка. И хвост трубой. Устали?

Комелькова.  Еще чего!

Васков. Вот и хорошо.  Что в пути заметили? По порядку: младший сержант Осянина.

Осянина.  Вроде ничего… Ветка на повороте сломана была.

Васков.  Молодец, верно. Ну, замыкающие. Боец Комелькова?

Комелькова.  Ничего не заметила, все в порядочке.

Бричкина.  С кустов роса сбита.  Справа еще держится, а слева от дороги сбита.

Васков.  Вот глаз!  Молодец, красноармеец Бричкина. А еще было на дороге несколько следов. От немецких резиновых ботинок, что ихние десантники носят. По носкам ежели судить, то держат они вокруг болота. И пусть себе держат, потому что мы болото это возьмем напрямки. Сейчас пятнадцать минут покурить можно, оправиться. Я первым пойду, а вы гуртом за мной, но – след в след. Тут слева-справа трясины – маму позвать не успеете. Каждый слегу возьмет и прежде, чем ногу поставить, слегой дрыгву пусть попробует. (Берет слегу в руки и дает каждой девчонке). Вопросы есть? Ну, у кого силы много?

Бричкина.  А чего? 

Васков.  Боец Бричкина понесет вещмешок переводчицы.

Гурвич. Зачем? 

Васков.  А затем, что не спрашивают. Комелькова!

Комелькова.  Я.

Васков.  Взять мешок у красноармейца Четвертак.

Комелькова.  Давай, Четвертачок, заодно и винтовочку…

Васков.  Разговорчики! Делать что велят: личное оружие каждый несет сам… Повторяю, значит, чтоб без ошибки. За мной в затылок. Ногу ставить след в след. Слегой топь…

Комелькова.  Можно вопрос?

Васков.  Что вам, боец Комелькова?

Комелькова.  Что такое – слегой? Слегка, что ли?

Васков.  Что у вас в руках?

Комелькова.  Дубина какая-то.

Васков.  Вот она и есть слега. Ясно говорю?

Комелькова.  Теперь прояснилось. Даль.

Васков.  Какая еще даль?

Комелькова.  Словарь, товарищ старшина. Вроде разговорника.

Осянина.   Евгения, перестань! 

Васков.  Да, маршрут опасный, тут не до шуток. Порядок движения: я – головной. За мной – Гурвич, Бричкина, Комелькова, Четвертак. Младший сержант Осянина – замыкающая. Вопросы?

Четвертак. Глубоко там?

Васков.  Местами будет по… Ну, по это самое. Вам по пояс, значит. Винтовки берегите.

 

Уходят. Музыка, все появляются, измученные. Приваливаются.

Васков. Ну, как, устали?

Осянина. Ничего, товарищ старшина.

Комелькова. Тихо-то как.  Как во сне.

Васков.  От левой косы Синюхина гряда начинается. С другой стороны эту гряду другое озеро поджимает, Легонтово называется. Монах тут жил когда-то, Легонт прозвищем. Безмолвия искал.

Гурвич.   Безмолвия здесь хватает, – вздохнула

Васков.  Немцам один путь: меж этими озерами, через гряду. А там известно что: бараньи лбы да каменья с избу. Вот в них-то мы и должны позицию выбрать: основную и запасную, как тому устав учит. Выберем, поедим, отдохнем и будем ждать. Так, что ли, товарищи красноармейцы?

Девчонки. Так.

Васков. Вольно.

 

Девчонки расходятся. Начинают принимать пищу.

 

Васков. Напрасно стучишь, товарищ переводчик. Я тебе, понимаешь, не дролюшка, и нечего мне кусочки подкладывать. Наворачивай, как бойцу положено.

Гурвич.  Я наворачиваю.

Васков.  Вижу! Худющая, как весенний грач.

Гурвич.  У меня конституция такая.

Васков.  Конституция?.. Вон у Бричкиной такая же конституция, как у нас у всех, а – приятно посмотреть.

 

Доели.

 

Васков. Противник силою до двух вооруженных до зубов фрицев движется в район Вопь-озера с целью пробраться на Кировскую железную дорогу и Беломоро-Балтийский канал. Нашему отряду в количестве 6 человек приказано держать оборону Синюхиной гряды, где и захватить противника в плен. На запасной позиции оставить все имущество под охраной бойца Четвертак.

Четвертак. А почему это меня в запасные?

Осянина. Ты, Галка, наш резерв.

Комелькова. Вопросов нет, все ясненько.

Васков.  А ясненько, так прошу пройти на позицию. Чтоб и не шевельнулся никто. Первым я с ними говорить буду.

Гурвич.   По-немецки? 

Васков.  По-русски!  А вы переведете, ежели не поймут. Ясно говорю? Ежели вы и в бою так высовываться будете, то санбата поблизости нету. И мамань тоже. С немцем хорошо издали воевать. Пока вы свою трехлинеечку передернете, он из вас сито сделает. Поэтому категорически лежать приказываю. Лежать, пока лично «огонь!» не скомандую. А то не погляжу, что женский род… Все. Кончен инструктаж.

 

Девчонки заняли разные позиции. Подходит к Комельковой. Она причесывается.

 

Васков. Крашеные, поди?    

Комелькова.  Свои. Растрепанная я?

Васков. Это ничего.

Комелькова.  Вы не думайте, там у меня Лиза Бричкина наблюдает. Она глазастая.

Васков.  Ладно, ладно.

Комелькова. Товарищ старшина, а вы женаты?

Васков.  Женатый, боец Комелькова.

Комелькова.   А дети есть?

Васков. Дети?..  Был мальчонка. Помер. Аккурат перед войной.

Комелькова.  Умер?

Васков. Да, не уберегла маманя…

 

Идет к Осяниной.

 

Васков. Как там у тебя, Осянина?

Осянина.  Никого, товарищ старшина.

Васков.  Продолжать наблюдение!

 

Идет дальше.

 

Гурвич (читает)

Рожденные в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы – дети страшных лет России —
Забыть не в силах ничего.

Испепеляющие годы!
Безумья ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы —
Кровавый отсвет в лицах есть…
Васков.  Кому читаешь-то? 

Гурвич.  Никому. Себе.

Васков.  А чего ж в голос?

Гурвич.  Так ведь стихи.

Васков. А-а… Глаза портишь.

Гурвич.  Светло, товарищ старшина.

Васков.  Да и вообще… И вот что: ты на камнях-то не сиди. Они остынут скоро, начнут из тебя тепло тянуть, а ты и не заметишь. Ты шинельку подстилай.

Гурвич.  Хорошо, товарищ старшина. Спасибо.

Васков.  Вот. А в голос все-таки не читай. Ввечеру воздух сырой тут, плотный, а зори здесь тихие, и потому слышно аж за пять верст. И поглядывай. Поглядывай, боец Гурвич.

 

Подходит к Бричкиной.

 

Васков. Откуда будешь, Бричкина?

Бричкина. С Брянщины, товарищ старшина. Лесник у меня отец-то, жили на кордоне, вот я ему и помогала.

Васков. То-то крякаешь хорошо. Ничего не заметила?

Бричкина. Пока тихо.

Васков. Ты все примечай, Лизавета. Человек ты лесной, все понимаешь. «Лиза, Лиза, Лизавета, что ж не шлешь ты мне привета...» Припевка в наших краях такая была. Бричкина. Бричкина. А у нас...

Васков. После споем с тобой, Лизавета. Вот выполним боевой приказ и споем.

Бричкина. Ну, глядите, товарищ старшина, обещались.

 

Подходит к Четвертак.

 

Васков.  Ты чего скукожилась, товарищ боец?

Четвертак.  Холодно…

Васков.  Жар у тебя, товарищ боец. Чуешь? (наливает из фляжки) Так примешь или водой разбавить?

Четвертак.  А что это?

Васков. Микстура. Пей без разговору!

Четвертак. Это же спирт! Не буду!  Ну, что вы в самом деле! У меня мама – медицинский работник…

Васков.  Нету мамы. Война есть, немцы есть, я есть, старшина Васков. А мамы нету. Мамы у тех будут, кто войну переживет. Ясно говорю? Отдыхай, товарищ боец. Выздоровей только к завтраму. Очень тебя прошу, выздоровей.

 

Подходит к Осяниной.

 

Васков. Слышишь? Сороки кричат. Значит, идет кто-то, беспокоит их. Не иначе, немцы. Зови остальных.

 

Рита машет рукой. Подходят остальные. Все прижимаются к сцене.

 

Васков. Ну, идите же, идите... Раз, два...

Осянина. Три, четыре, пять...

Гурвич. Шесть... Восемь... Десять...

Комелькова. Одиннадцать... Двенадцать...

Четвертак. Тринадцать.. .Четырнадцать...

Бричкина. Пятнадцать...Шестнадцать...

Гурвич. 16, товарищ старшина.

Васков. Вижу. (К Бричкиной) Дорогу назад хорошо помнишь?

Бричкина. Ага, товарищ старшина.

Васков. Главное дело - болото, поняла? Бродок узкий, вправо - влево - трясина. На островке передохнешь. Доложишь Кирьяновой обстановку. Мы тут фрицев покружим маленько, но долго не продержимся, сама понимаешь.

Бричкина. Ага, побежала я.

Васков. Дуй, Лизавета батьковна.

Лиза убегает.

 

Васков. Стало быть, 16 их. 16 автоматов - это сила. В лоб такую не остановишь. И не остановить тоже нельзя. Нельзя их тут через гряду пропустить, надо с пути сбить, в обход направить. А как?

Комелькова. Товарищ старшина, а если бы они лесорубов встретили?

Васков. Ну орлы вы у меня, девоньки. Так и поступим. Испугаем их лесорубами. В самом центре, чтоб немцы в вас уперлись, останутся бойцы Гурвич и Четвертак. Костры палите подымнее, кричите да аукайтесь, чтоб лес звенел. Но из-за кустов все же не слишком высовывайтесь: ну, мелькать там, показываться, но не очень. И сапоги снимите. Сапоги, пилотки, ремни – все, что армейскую форму определяет. Судя по местности, немцы могут попробовать обойти эти костры только левее: справа каменные утесы прямо в речку смотрелись, здесь прохода удобного нет, и здесь Осянина будет. Приказ тот же: мелькать, шуметь да костры палить. А вот левый фланг на себя и Комелькову возьму: тут другого прикрытия нет. Тем более что оттуда весь плес речной проглядывается: в случае, если б фрицы все ж таки надумают переправляться, я бы двух-трех отсюда свалить успею, чтобы вы смогли разбежаться.

Осянина. Идут, товарищ старшина.

Васков.   По местам, девоньки, только очень вас прошу: поостерегитесь. За деревьями мелькайте, не за кустами. И орите, позвончее да почаще орите.

Девушки с криками (Эге-ге, где вы там? Идите купаться... и другими убегают за кулисы). Картина 5.

Появляется Бричкина.

 

Бричкина. Как хорошо он сказал: «После споем с тобой, Лизавета». Я думаю о его словах, и мне легче, ничего не страшно. На этот раз никто не идет впереди, не расталкивает грязь. Жидкое месиво цепляется за бедра, волочится за мной, но я все равно продвигаюсь вперед. Но не страшны мне ни грязь, ни холод, ни живая, дышащая под ногами почва. Страшно полное одиночество, мертвая загробная тишина, повисшая над болотом. Господи, как страшно! Но надо двигаться дальше. Последний кусок остается, и каким бы трудным он ни был, дальше уже суша, твердая родная земля с травой и деревьями. Стало труднее идти, топь до колен добирается, но теперь с каждым рывком приближается берег, а там и пень, с которого старшина тогда в болото сиганул. Что это? Пузырь вздулся, и я в сторону шарахнулась. Вот глупая-то. Боже, ноги теряют опору, повисли где-то в холодной зыбкой пустоте, и топь мягкими тисками сдавила тело. Земли нет. Ноги медленно, страшно медленно тащит вниз, руки без толку гребут топь, а тропа где-то совсем рядом: шаг, полшага до нее, но эти полшага уже невозможно сделать. А надо мною небо, синее прекрасное небо, и как хочется жить, безумно хочется! А как же девчонки и старшина без подмоги! Над деревьями медленно всплывает солнце, лучи падают на болото, и я в последний раз вижу его свет - теплый, нестерпимо яркий, как обещание завтрашнего дня. И я верю, что завтра будет и для меня...

 

Картина 6.

 

Девушки и Васков на привале. Появляется Осянина.

 

Васков. Ну, все теперь. Теперь все, девчата, теперь им деваться некуда, ежели, конечно, Бричкина вовремя прибежит.

Осянина. Прибежит.  Она быстрая.

Васков. Ты кисет захватила?

Осянина. Забыла, Федот Евграфович, миленький, забыла!..

Васков. Эх, жалко кисет-то, дорог он мне очень. Надпись на нем: «Дорогому защитнику Родины». От ребятишек.

Гурвич. Я принесу, я знаю, где он лежит!

 

Убегает. Все уходят. Появляется Гурвич.

 

Гурвич. У нас была большая и дружная семья. Еще в университете донашивала за сестрами платья, и долго не замечала их тяжести, потому что бегала не на танцы, а в читалку и в театр. А заметила, сообразив, что сосед по лекциям совсем не случайно пропадает вместе со мной в читальном зале. А спустя год, летом, он подарил мне книгу стихов Блока и ушел добровольцем на фронт. Недолго, правда, носила: всего год. А потом надела форму. И сапоги на два номера больше. В части меня почти не знали: я была незаметной и исполнительной. Поэтому, наверно, мой голос услыхал только старшина. Единственный, почти беззвучный крик, с которым все отлетает, все растворяется и потому звенит. Внутри звенит, в тебе самом, и звона этого ты уже никогда не забудешь. Словно замораживается он и холодит, тянет за сердце.  Ждали меня немцы или я случайно на них напоролась? Бежала без опаски по дважды пройденному пути, торопясь притащить ему, старшине Васкову, махорку. Бежала, радовалась и понять не успела, откуда свалилась на хрупкие плечи потная тяжесть, почему пронзительной, яркой болью рванулось вдруг сердце… Нет, успела. И понять успела и крикнуть, потому что не достал нож до сердца с первого удара. Удар на мужика был рассчитан, не дошел он с первого раза до сердца. (Уходит)

 

Музыка. Появляется Васков, в руках нож, кисет, фотография, подходят девушки.

 

Васков. Теперь на двух нас меньше стало. А фотографию и документы я к себе положу, рядом с партбилетом.

Осянина. Отличница была. И в школе, и в университете.

Четвертак. Стихи читала. (Плачет).

Осянина. Без истерик тут!

Четвертак. Нет, нет, нельзя так, у меня мама- медицинский работник.

Осянина. Хватит врать! Нет у тебя мамы! И не было. Подкидыш ты, и нечего тут выдумывать!

Комелькова. Ну зачем так, зачем? Нам без злобы надо, а то остервенеем. Как немцы остервенеем.

Васков. Немцы, девчонки. Приготовиться к бою.

 

Убегают, звуки стрельбы.

 

Васков. Два автомата да трехлинейка - всего-то огня было, а немцы не выдержали. Не потому, конечно, что испугались, неясность была. И, постреляв немного, окатились в леса.

Осянина. Вы коммунист, товарищ старшина?

Васков. Член партии большевиков…

Осянина. Просим быть председателем на комсомольском собрании.

Васков. Собрании?.. и какова же тема?

Комелькова. Трусость!

Васков. Вон оно что… Собрание – это хорошо.  Это замечательно: собрание! Мероприятие, значит, проведем, осудим товарища Четвертак за проявленную растерянность, протокол напишем. Так?.. А фрицы нам на этот протокол свою резолюцию наложат. Годится? Не годится. Поэтому как старшина и как коммунист тоже отменяю на данное время все собрания. И докладываю обстановку: немцы в леса ушли. На месте взрыва гранаты крови много: значит, кого-то мы прищучили. Значит, тринадцать их, так надо считать. Это первый вопрос. А второй вопрос – у меня при автомате одна обойма осталась непочатая. А у тебя, Осянина?

Осянина.  Полторы.

Васков.  Вот так. А что до трусости, так ее не было. Трусость, девчата, во втором бою только видна. А это растерянность просто. От неопытности. Верно, боец Четвертак?

Четвертак.  Верно…

Васков. Тогда и слезы и сопли утереть приказываю. Нам надо обстановку разведать. В поиск со мной пойдет боец Четвертак. Здесь Осянина старшая. Задача: следом двигаться на большой дистанции. Ежели выстрелы услышите – затаиться приказываю. Затаиться и ждать, покуда мы не подойдем. Ну, а коли не подойдем – отходить. Скрытно отходить через наши прежние позиции на восток. До первых людей: там доложите.

 

Картина 7

На сцене - Четвертак.

 

Четвертак. Я действительно была подкидышем, и даже фамилию мне в детском доме дали, потому что меньше всех ростом вышла, на четверть меньше. И я всегда сочиняла сказки, уж очень хотелось, чтобы и со мной происходили удивительные и неповторимые вещи. В первый же день войны вся наша институтская группа явилась в военкомат, и всех взяли, а меня нет, потому что я не подходила под армейские стандарты ни ростом, ни возрастом. Но я не сдалась и в конце концов попала в зенитчицы. Но осуществившаяся мечта всегда лишена романтики. Реальный мир оказался суровым и жестоким и требовал не героического порыва, а неукоснительного исполнения всех воинских уставов. Перед глазами стоит мертвое лицо Сони, полузакрытые глаза и затвердевшая от крови гимнастерка. Я физически, до дурноты ощущаю проникающий в ткани нож, чувствую тяжелый запах крови. Я хочу все это вычеркнуть из памяти, но не могу. И это рождает тупой, чугунный ужас. Немцы появились. Спрятал меня Васков в куст, замереть велел. А немцы на меня идут, вот уже дышат в лицо, вот заметят сейчас. Мама! (Убегает, слышна автоматная очередь).

 

Выскакивает Васков.

 

Васков. Что же ты сделала, девонька? С разбегу ты упала, сунулась лицом в землю, так и не сняв с головы заломленных в ужасе рук. Последний твой крик затерялся в булькающем хрипе, а ноги еще бегут, еще бьются, вонзаясь в мох носками сапог. Увлечь надо немцев за собой, отвести от последних своих бойцов. (Хватается за голову, уходит)

Картина 8.

Появляется Васков.

 

Васков. Не дошла, значит, Бричкина. Помощи ждать неоткуда. Хоть, надеюсь, оставшиеся двое отошли.

Выбегают девчонки и бросаются на шею.   

Девчонки.  Федот Евграфыч! Товарищ старшина!..

Васков.  Ну что вы, девчата, что вы… Эх, девчоночки вы мои, девчоночки! Съели-то хоть кусочек, спали-то хоть вполглазика?

Осянина. Не хотелось, товарищ старшина.

Васков. Да какой я вам теперь старшина, сестренки? Я теперь вроде как брат. Вот так Федотом и зовите. Или Федей, как маманя звала.

Комелькова. А Галка?

Васков. Погибли наши товарищи смертью храбрых. Четвертак – в перестрелке, а Лиза Бричкина в болоте утопла. Выходит, что с Соней вместе троих мы уже потеряли. Это так. Но ведь зато сутки здесь противника кружим. Сутки!.. И теперь наш черед сутки выигрывать. А помощи нам не будет, и немцы идут сюда. Так что нам бой принимать. Последний, по всей видимости…

 

Пригибаясь, отходят за кулисы, выстрелы. Вскрик Осяниной. Женя и Васков ведут ее под руки и укладывают на сцену, облокотив на руку Васкова.

 

Васков. Чем?

Комелькова. Граната.

Осянина. Немцы, где немцы?

 

Комелькова смотрит на нее в упор, а потом, схватив, автомат, убегает.

 

Васков. Ничего, Рита, ничего. Он поверху прошел, заживет.

Осянина. Иди, туда иди. Там Женька.

Васков. Уводит она их от нас.

(Замирают) На сцене Комелькова.

 

Комелькова. Я всегда верила в себя, ничего не боялась. Скакала на лошадях, стреляла в тире, сидела с отцом в засаде на кабана, гоняла на отцовском мотоцикле по городку, танцевала на вечерах, пела под гитару. Я и сейчас верю в себя, уводя немцев от Риты, ни на мгновение не сомневаюсь, что все окончится благополучно. Надо же, первая пуля ударила в бок, ведь так глупо, так несуразно и неправдоподобно умирать в 19 лет... Немцы ранили меня вслепую, сквозь листву, и я могла бы уйти, но я буду стрелять, пока будут патроны. Что, боитесь? То-то же. Ну, подходите. Что же вы? Гады! Будьте же вы прокляты! Я буду стрелять и лежа, пока будут силы, и только к мертвой вы сможете подойти. Как не хочется умирать. Но там Рита и старшина. Как я люблю жизнь!

Картина 9.

На сцене Осянина.

 

Осянина. Женя сразу умерла?

Васков. Сразу. Не победили они нас, понимаешь? Не победили! Я еще живой, меня еще повалить надо!.. Как в груди болит! Здесь свербит, Рита. Так свербит!.. Положил ведь я вас, всех пятерых положил, а за что? За десяток фрицев?

 Осянина. Ну, зачем так… Все же понятно, война.

Васков.  Пока война, понятно. А потом, когда мир будет? Будет понятно, почему вам умирать приходилось? Почему я фрицев этих дальше не пустил, почему такое решение принял? Что ответить, когда спросят: что ж это вы, мужики, мам наших от пуль защитить не могли? Что ж это вы со смертью их оженили, а сами целенькие? Дорогу Кировскую берегли да Беломорский канал? Да там ведь тоже, поди, охрана, там ведь людишек куда больше, чем пятеро девчат да старшина с наганом…

Осянина. Не надо, Родина ведь не с каналов начинается, совсем не оттуда. А мы ее защищали. Сначала ее, а потом канал.

Васков. Да. Ты полежи покуда, я вокруг погляжу. Возьми. (Протягивает ей оружие). Два патрона, правда, осталось, но все-таки спокойнее с ним.

Осянина. Погоди. Помнишь, на немцев у разъезда наткнулась? Я тогда к маме в город бегала. Сыночек у меня там...

Васков. Не тревожься, Рита, понял я все.

Осянина. Спасибо тебе.  Просьбу мою последнюю выполнишь?

Васков.  Нет.

Осянина.  Бессмысленно, все равно ведь умру. Только намучаюсь.

Васков.  Я разведку произведу и вернусь. К ночи до своих доберемся.

Осянина. Иди. Завали меня ветками и иди.

 

Васков отходит, раздается выстрел. Васков возвращается.

 

Васков. Что же ты сделала, девонька?

 

Обращается в зал.

 

Что, взяли? Взяли, да? Пять девчат, пять девочек всего было, и не прошли вы, никуда не прошли! Все здесь остались...

 

Садится, обхватывает голову руками и замирает. Появляются юноша с девушкой.

 

Юноша. Поехали мы с ребятами ловить рыбешку в милый уголок. Там полное безлюдье. Но однажды моторкой приехал какой-то старикан: седой, коренастый, без руки, и с ним капитан-ракетчик. Там, оказывается, тоже воевали. Воевали, когда нас с тобою еще не было на свете. Капитан и отец его привезли мраморную плиту. Мы разыскали могилу - она за речкой, в лесу. Я хотел им помочь донести плиту - не решился. А зори-то там тихие-тихие...

 

Музыка звучит громче.

 

Скачано с www.znanio.ru