Сценарий спектакля "Молодая гвардия"

 «Молодая гвардия»

 

Действующие лица.

 

Ульяна Громова - Данилова

Любовь Шевцова - Климок

Валя Филатова - Петрова

Саша Бондарева - Захарова

Сережа Тюленин - Самалыков

Олег Кошевой - Козлов

Володя Осьмухин - Скрипник

Ваня Земнухов – Власов

2 полицая  -

 

Музыка 1

 

Выбегает Уля. В руке держит лилию.  С другой стороны быстро выходит Валя.

 

Уля. Нет, ты только посмотри, Валя, что это за чудо! Прелесть! Просто изваяние… Ведь она не мраморная, а живая, но какая холодная! И какая тонкая, нежная работа, - человеческие руки никогда бы так не сумели! Смотри, смотри, ведь она не белая, то есть она белая, но сколько оттенков – желтоватых, розоватых, каких-то небесных, а внутри она жемчужная, просто ослепительная, - у людей таких и красок и названий-то нет!

Валя. И нашла время любоваться. Чудная ты, Уля, ей-богу!

 

Музыка 2

 

Раскаты орудий издалека. Лица девушек напрягаются.

 

Валя. Опять!

Уля. Опять…

Валя. Неужто они войдут на этот раз! Боже мой! Помнишь, как в прошлом году переживали? И всё обошлось! Но в прошлом году они не подходили так близко. Слышишь, как бухает?

Уля. Когда я слышу это и вижу небо, такое ясное, вижу ветви деревьев, траву под ногами, чувствую, как её нагрело солнышко, как вкусно она пахнет, – мне делается так больно, словно это ушло от меня навсегда, навсегда. Душа так, кажется, очерствела от этой войны, ты уже приучила её не допускать в себя ничего, что может размягчить её, и вдруг прорвется такая жалость, такая любовь ко всему!

Валя. А ведь как хорошо мы жили, ведь правда, Улечка?

Уля. Как хорошо могли бы жить все люди на свете, если бы только они захотели, если бы только они понимали!

 

Музыка 3

 

Выходит Саша. Звук летящего самолета. Девушки прислушиваются.

 

Саша. Должно быть, на Каменск полетели, переправу бомбить…

Уля. Или на Миллерово.

Саша. Скажешь, на Миллерово. Миллерово давно сдали, разве не слыхала сводку вчера?

Уля. Всё равно, бои идут южнее.

Валя. Что же нам делать, девчата?

 

Музыка 4

 

Страшный удар, потрясающий землю. Девушки молча глядят друг на друга.

 

Саша. Неужто сбросил где-нибудь?

Валя. Они ж давно пролетели, а новых не слыхать было.

 

Музыка 5

 

Звуки взрывов. Девушки бегут врассыпную. Уля, убегая, натыкается на выходящую из-за кулис Любу. Та спокойна.

 

Уля. Люба, я с Первомайки, Ульяна Громова. Скажи мне, что происходит?

Люба. Обыкновенно… Наши оставили Ворошиловград, оставили ещё на заре. Получен приказ немедленно эвакуироваться всем организациям.

Уля. А как же мы?

Люба. А ты тоже уезжай. Команда такая ещё с утра дана.

Уля. А ты?

Люба. Я? А ещё посмотрю.

Уля. А ты разве не…

Люба. Нет (отворачивается и уходит)

 

Картина 2.

 

Музыка 6

 

Проходят Ваня Земнухов и Володя Осьмухин.

 

Володя. Ваня, ты знаешь, я всегда с удовольствием читал твои стихи и в стенгазете, и в журнале «Парус», который вы выпускали с Кошевым.

Ваня. Ты читал этот журнал?

Володя. Да, я читал этот журнал, я читал всё, что издавалось в нашей школе, и я тебе определенно скажу: у тебя есть талант.

Ваня (смущенно) Уж и талант! Пока что так, кропаем стишки… Пушкин – вот это да, это мой бог!

Володя. А у тебя любовные есть?

Ваня. Какие там любовные, что ты, право!

Володя. Нет, наверно, у тебя есть.

Ваня. Брось глупости говорить…

Володя. Неужели правда, не пишешь? Правильно. Разве сейчас время писать любовные стихи?

Ваня. Не в этом дело, писать можно обо всём. Если мы родились на свет  и живем жизнью, о которой мечтали, быть может, многие, мы имеем право писать обо всём, чем мы живем, это всё важно и неповторимо.

 

Музыка 7

 

Пулеметные очереди, взрывы снарядов. С двух сторон к ребятам подходят другие. Застывают в ужасе.

 

Олег. Немцы… (оглядывается и видит уставшего, замученного Сережу Тюленина). Сережа? Ты откуда?

Сережа. Я с самого тринадцатого числа ещё не ложился, с самого тринадцатого утра и до сегодняшнего дня всё в бою.

Валя. Ой ты…

Сережа. Наши все погибли, а я ушел… Полковник говорит: «Уходи, чего тебе пропадать». Сам он был уже весь израненный, и лицо, и руки, и ноги, и спина, весь в бинтах. «Нам, - говорит, - всё равно гибнуть, а тебе зачем?» Я и ушел.

Валя. Ой ты…

Олег. А как же ты к ним попал?

Сережа. А вот как. Мы ещё укрепление заканчивали, а наши отошли, все краснодонцы по домам, а я к командиру роты, прошу зачислить меня. Пока мы спорили, стала бить немецкая артиллерия. Я к бойцам в блиндаж, взял у убитого бойца винтовку и давай палить, как все. Мы несколько суток отбивали атаки, меня уже никто не прогонял. Я двоих сам убил.  Может, и больше. А двоих сам видел, что убил. Я их, гадов, теперь везде буду убивать, где ни увижу….

 

Картина 3.

 

Музыка 6

 

Все уходят. Ночь.

 

Музыка 4

 

Взрыв, зарево огня. Крадучись, проходит Сережа. Ему навстречу Володя.

 

Володя. Ты что здесь?

Сережа. Я пожар смотрел. Из парка. Потом стал пробираться до дому, да увидел, что у вас окно открыто.

Володя. Что это горит?

Сережа. Трест.

Володя. Ну-у?

Сережа. Там их штаб устроился. В нижнем белье выскакивали.

Володя. Ты думаешь – поджог?

Сережа. Да уж не само загорелось. Как жить думаешь?

Володя. Будто не знаешь.

Сережа. Вот и я так. Немцы у вас дома стоят?

Володя. Да. Всех кур пожрали, пьянствовали всю ночь.

Сережа. Значит, ещё ничего. А в больнице остановились эсесовцы. Там раненых оставалось человек сорок, вывезли всех в рощу – и из автоматов. А врач Федор Федорович, как они стали брать, не выдержал и вступился. Так они его прямо в коридоре застрелили.

Володя. Ах, черт! Какой хороший человек был.

Сережа. Человек, каких мало.

 

К ребятам подходят Олег и Ваня.

 

Олег. Ребята, видели, как трест загорелся?

Сережа. Конечно, видели. И не просто видели.

Олег. Сережка, неужели твоих рук работа?

Сережа. А ты что думаешь, я буду дома отсиживаться? Я их ненавижу.

Ваня. Значит, вместе?

Володя. Конечно, вместе.

Олег. Навсегда?

Ваня. Навсегда, пока кровь течет в наших жилах. (Уходят).

 

 

Картина 4.

 

Музыка 6

Сережа садится за стол. Кладет голову на руки. Появляется Люба. Тихо зовет. Сережа спит за столом, положив голову на руки.

 

Люба. Сережа. Сережа!

Сережа. Что?

Люба. Оставили меня здесь, сам понимаешь, зачем. Велели ждать приказа, и вот скоро месяц, а никого и ничего (садится рядом, поникнув головой). Первый раз в жизни выдаю себя не за того, кто есть, черт знает что вытворяю, изворачиваюсь, противно, и сердце болит. А вчера люди, что с эвакуации вернулись, сказали: отца убили немцы на Донце во время бомбежки…. Как думаешь жить?

Сережа. Как и ты.

 

Музыка 8

 

Стук в дверь. Входит Олег. Люба встает и собирается уходить.

 

Олег. Останься, Люба, со мной связались подпольщики. Я всё знаю. Они просили узнать, кто из наших сидит у немцев арестованный.

Сережа. Я узнаю, у меня получится, ты же знаешь.

 

Вбегает Уля. За ней Ваня, Валя, Саша.

 

Уля. Ребята! Ужасное несчастье! У Вали отца взяли!

Олег. Когда взяли?

Уля. Сегодня вечером. Пришел немец, толстый такой, в черном, с ним ещё солдат и полицай… Били его. Потом отвели к конторе лесхоза, там стоял грузовик, полный арестованных, всех куда-то повезли….

Ваня. Что же нам делать?

Володя. Я предлагаю не дальше как в ночь на послезавтра напасть на тюрьму. ( К Уле) У первомайцев найдутся смелые, преданные ребята? 

Уля. Да, конечно.

 

Ребята молчат. К Уле подсаживается Люба.

 

Люба. Узнала меня? Ты знаешь, у меня к этим фашистам да полицаям такая ненависть, я бы их резала своими руками. Хоть их и целое полчище!

Ваня. Да, они на всех улицах, во всех домах – как будто вся немецкая армия собралась у нас в Краснодоне!

Валя. Ой, что же теперь будет?

Олег. А будет вот что! Я даже стихи написал об этом. Послушайте!

Мне тяжело! Куда только не глянь,

Везде я вижу гитлеровскую дрянь!

Я решил, что жить так невозможно!

Смотреть на муки и самому страдать!

Надо скорее, пока еще не поздно,

В тылу врага – врага уничтожать!

Саша. Да-да… Иногда я чувствую в душе такое мстительное чувство, что даже боюсь за себя. Боюсь, что сделаю что-нибудь опрометчивое.

Люба. Ребят, конечно, мы еще найдем. Ненавистью охвачены все советские сердца.

Уля. Дело ведь не только в ребятах.

Олег. За ребятами дело не станет, смелые ребята ведь всегда найдутся, а всё дело в организации. Ведь мы же не организация… Вот собрались и разговариваем.

Володя. Зачем же мы тогда собрались?

Ваня. А вот зачем. Чтобы быть готовыми. Это первое. Второе. Разве можно действовать вслепую? Разве можно предпринимать хоть что-нибудь, не связавшись с арестованными?

Олег. Я возьму это на себя. Родня, наверно, понесет передачи, можно будет кому-нибудь записку передать – в хлебе, в посуде…

Сережа. Лучше бы напасть…

Володя. То-то и есть. Силы найдутся, не беспокойся.

Олег. Я и говорю, что у нас нет ни организации, ни дисциплины.

Ваня. Так давайте создадим организацию.

Сережа. И назовем «Молодая гвардия»!

 

Музыка 6

 

Все встают.

 

Олег. Я, Олег Кошевой, вступая в ряды членов Молодой гвардии, перед лицом своих друзей по оружию, перед лицом родной многострадальной земли, перед лицом всего народа торжественно клянусь: беспрекословно выполнять любые задания организации; хранить в глубочайшей тайне всё, что касается моей работы в Молодой гвардии. Я клянусь мстить беспощадно за сожженные, разоренные города и села, за кровь наших людей. И если для этой мести потребуется моя жизнь, я отдам ее без минуты колебаний. Если же я нарушу эту священную клятву под пытками или из-за трусости, то пусть мое имя, мои родные будут навеки прокляты, а меня самого покарает суровая рука моих товарищей.

Уля. Я, Ульяна Громова, клянусь…..

Володя. Я, Владимир  Осьмухин, клянусь …

Ваня. Я, Иван Земнухов, клянусь ….

Сережа. Я, Сергей Тюленин, клянусь …

Валя. Я, Валентина Филатова, клянусь ….

Саша. Я, Александра Бондарева, клянусь …

 

Музыка 6

 

Все уходят, остаются Олег и Люба.

 

Олег. Поедешь в Ворошиловград. Нам нужно точно знать, что там происходит, установить связи с их подпольем. Расскажи там, где ты будешь, о гибели наших людей, их фамилии и как их зарыли в парке. А потом скажи, что, несмотря на это, дела идут в гору. О Молодой гвардии тоже расскажи.

Люба. Я поняла, Олег, не волнуйся.

Олег. Но самое трудное не это. Устроишься там артисткой в немецкое казино. Пой, танцуй, улыбайся. Ты должна добыть точные сведения о численности немецких войск, об их планах. Никто в городе не должен узнать, кто ты на самом деле. Трудно будет, но держись. Нам нужны эти сведения. Удачи тебе (уходит).

 

Музыка 6

 

Люба (одна) Я не знала, что будет так трудно. И самым невыносимым оказалось не то, что по дороге, устроившись в попутной машине, я увидела колонну пленных, полураздетых, в изорванных остатках военных брюк и гимнастерок, босых, обросших и таких худых, что казалось, одежда у них наброшена прямо на скелеты. Я, не раздумывая бросилась из машины, схватила лежащие рядом белые булки, ещё какую-то еду, которой меня угостили немцы, и стала совать эти куски в тянувшиеся ко мне черные руки. И не то было больно, когда фельдфебель пытался меня отогнать и сыпал на мою голову удары. И не то было трудным, когда приходилось петь и танцевать на потеху немцам, принимать их ухаживания. Противно, но не так трудно. Самое страшное  - лицо девочки, дочки женщины, к которой меня поставили на постой, ее глаза и слова: «Русские артистки все эвакуировались». Вот это самое трудное – быть чужой среди своих. Но у меня задание, я не могу подвести ребят (уходит).

 

Музыка 6

 

Появляются Олег и Ваня с листовками в руках.

 

Олег. Расклеивать листовки будем только в одном районе, а спустя несколько суток – в другом, а потом – в третьем, чтобы всякий раз направлять внимание полиции по ложному следу. И ребята должны ходить парами, - один достает листовку, другой мажет, и пока один наклеивает, другой прячет склянку. И чтобы ходили обязательно юноша с девушкой: если захватит полицай, можно объяснить прогулку в такой неурочный час мотивами любовными.

Ваня. А давай вместо мучного клейстера использовать мед. С клейстером масса проблем: его надо варить, он оставляет следы на одежде, для него нужны кисточки, посуда, а мед можно носить в маленьком пузырьке и плескать прямо из горлышка на обратную сторону листовки.

Олег. Давай, действуй.

 

Музыка 6

 

Ваня уходит. Выходят Сережа с Сашей.

 

Сережа. Олег, а мы решили с Сашей разбросать листовки и днем в людных местах.

Олег. Только осторожней.

Сережа. Не волнуйся, сам понимаю (уходят).

Олег. Я не могу сидеть без дела. Пойду-ка и я расклею несколько листовок на шахту № 1 – бис (уходит).

 

Музыка 6

 

Ваня и Уля.

 

Ваня. Где же Олег? Куда он запропастился?

Уля. Не знаю. Ребят я уже отправила, объяснила, что будет хуже, если он попался и нас здесь застукают ночью всей компанией.

Ваня. Да, завтра очень трудный день.

 

Появляется Олег.

 

Ваня. Олег, ты что, ходил один?

Олег. Откуда ты узнал?

Ваня. Вот что я тебе скажу, только ты не серчай. Это в первый и последний раз ходил на такое дело. Понятно?

Олег. Непонятно.  Дело удалось, а без шероховатостей не бывает. Это не прогулка, это борьба, где есть и противник.

Ваня. Дело не в противнике, а нельзя быть мальчишкой ни тебе, ни мне. Ведь мы едва уговорили, чтобы ребята не пошли на помощь к тебе. Может, ты думаешь, что мы только из-за тебя переживали? Нет, мы за всё дело переживали. Пора, брат, привыкнуть, что ты уже не ты, а я не я… Разве мы можем теперь рисковать без всякой нужды, по пустякам? Нет, брат, не имеем права. И ты уж меня извини, я это решением штаба проведу. Все наши знания пришло время в настоящее дело пустить, - понимаешь? А полицаев дразнить – это, брат, мелко плавать. Не этого от тебя ребята ждут, эти люди знаешь, как на тебя надеются?

Олег. Ох, и хороший же ты парень, Ваня. И ты прав, ох, как ты прав. Что ж, проводи через штаб, коли так…

Ваня. Все ж таки надо поздравить тебя с удачей, и я забыл….( жмут друг другу руки)

Олег. Уля, что с тобой? Ты что-то сама на себя не похожа…

 

Музыка  (фоном)

 

Уля. Вчера я провожала Валю. Я стояла около самого оцепления, дожидаясь, пока она выйдет из здания биржи. Немецкий солдат, пропустивший Валю с чемоданом, схватил было меня за руку, но я спокойно и холодно посмотрела на него. На мгновение подобие человеческого выражения мелькнуло в его глазах, и он отпустил мою руку, отвернулся и вдруг злобно закричал на молодую женщину, не отпускавшую от себя сына, подростка лет шестнадцати. Наконец женщина оторвалась от сына, и выяснилось, что угоняют не его, а ее: подросток, плача, как ребенок, смотрел, как она с узелком в руке вошла в здание биржи, в последний раз улыбнувшись сыну с порога. Всю ночь мы с Валей просидели, обнявшись, в домике Филатовых. Старенькая Валина мама то подходила и гладила нас обеих по голове, то перебирала вещички в Валином чемодане, то тихо-тихо сидела в углу на креслице. Если бы никогда этого не видеть! Этого прощания Вали и ее мамы, этого бесконечного пути с чемоданом под свистящим ветром, этого последнего объятия перед цепью немецких солдат. Но всё это было, было… Горе этой немыслимой разлуки дало людям право на проявление любви. Женщины в толпе пытались прорваться через кордон, выкрикивая последние слова прощания своим детям. А молодые люди уже словно принадлежали к другому миру: они отвечали вполголоса или просто молча, с бегущими по лицу слезами, смотрели и смотрели на дорогие лица. Я всё пыталась разыскать Валю в колонне и наконец увидела ее. В глазах Вали было выражение муки оттого, что в последнюю минуту она не могла увидеть меня. Я здесь, Валечка, я здесь, я с тобой!

Олег. Гады! Ненавижу! Буду бить их, пока жив! Пока хватит сил! (К Уле). Мужайся. Мы обязательно им отомстим! Ни одна слеза не останется неотомщенной! Сегодня же! За всех угнанных в Германию! И за Валю тоже.

 

Вбегает Саша.

 

Саша. Ребята!  Любка приехала…

Олег. Тогда  сегодня в пять у меня. Сообщи всем нашим…

 

Картина 6.

Музыка 6

 

Выходят остальные ребята, рассаживаются.

 

Олег. Все заключенные погибли... Их в землю зарыли. Живыми... Они пели «Интернационал». А земля над ними еще долго шевелилась, словно дышала...

Сережа. А я хочу ещё сказать об этом Игнате Фомине. Неужто мы будем его терпеть? Этот Иуда выдал наших товарищей, он виноват в их смерти. Я предлагаю его убить. Поручите это мне, потому что я его все равно убью.

Ваня. А что? Он правильно говорит. Фомин – злостный предатель наших людей. Его надо повесить.  Повесить в таком месте, глее бы его могли видеть наши люди. И оставить на груди плакат, за что он повешен. Чтобы другим было неповадно. А что, в самом деле? Поручите это мне и Тюленину.

Олег. Мы должны получить разрешение на это от старших товарищей. Но надо иметь раньше наше общее мнение... Я поставлю на голосование вопрос о Фомине, а потом — кому поручить.

Ваня. Вопрос ясен.

Олег. Да, ясен, но все-таки я поставлю... Кто за его казнь?

 

Все медленно поднимают руки.

 

Олег. Ладно. Только это должно быть не убийство, а казнь. Судить будем от имени народа! Здесь сейчас мы — законные представители народа...Что там еще у нас?

 Володя.  Еще одно дело. Там, на станции, ссыпной пункт. Свозят туда зерно со всех хуторов. Надо бы попортить его, чтобы фашистам не досталось. Может быть, мучного клеща запустить? А ещё часть стоит в скирдах.

Олег. Скирды надо сжечь… Хотите послушать Москву?

Любка. Как... Москву?

Олег. Только одно условие: ни о чем не спрашивать! Потерпите немножечко... (Уходит.)

 

Музыка 10 (сначала громко, потом тише)

 

 

Ваня. Записывайте, записывайте!

Ульяна. Мы завтра же выпустим ее!

Валя. Напечатаем в своей типографии!

 

Музыка 10 (опять громко)

 

Саша. С типографским шрифтом у нас все в порядке. Вместо типографской краски мой отец приготовил одну «оригинальную смесь». Вполне заменяет!

Олег. Молодцы. Только осторожней. Будьте все время начеку.

Люба. Еще я похитила у офицеров и солдат медицинской службы перевязочный материал, и мы с девушками решили собрать каждому парню индивидуальный пакет. Вы ведь не то, что мы, вам придется сражаться.

Олег. Очень скоро придет время, когда мы выступим все. Тогда нам будет нужно очень много перевязочного материала. А сейчас еще одно дело (все подходят к столу и склоняются над картой). Нам необходимо освободить военнопленных, работающих в лесхозе на хуторе Погорелом.

Володя. Охрана далеко живет?

Саша. Охрана живет по правую сторону дороги, в самом хуторе. А барак на отлете слева, возле рощи. И всего один часовой.

Сережа. Я думаю, охрану выгоднее не трогать, а снять часового. А жаль: следовало бы их всех передавить.

Саша. Надо делать то, что проще и ближе всего ведет к цели.

Олег. Правильно. Есть еще одно.  В городе несколько семей фронтовиков, находящихся особенно в бедственном положении. Надо им помочь из средств Молодой гвардии. Что у нас есть от продажи того, что мы похитили из немецких грузовиков?

Валя. Думаю, хватит.

Олег. И последнее. Надо поддержать наших людей. Трудно им. Предлагаю развесить этой ночью красные  флаги в самых видных местах города.

Сережа. А чтобы полицаи сразу не полезли их снимать, привесить таблички: «Заминировано».

Уля. Ребята, вы знаете, сколько людей сейчас собираются отправить в Германию! Их угонят в рабство! Кто, если не мы, их может освободить? Володя. И что ты предлагаешь?

Уля. Нужно уничтожить все списки!

Ваня. Да ты что? Они же на бирже под охраной!

Уля. А мы сожжем биржу со всеми списками, справками и документами! Валя. А как мы отвлечем немцев?

Олег. А мы покажем им концерт!

Ваня.  Да! Мы отвлечем их, когда весь немецкий гарнизон соберется в клубе!

Любовь. Точно! Я буду петь, а вы подожжете биржу!

Сергей. Так и сделаем!

Олег. А тебе, Уля, я поручаю и другую работу против вербовки и угона молодежи в Германию. Люди должны знать, чем это им грозит.

Уля. Я уже занимаюсь этим: устраиваю на работу тех, кому это грозит, мы выпускаем разъяснительные листовки, оформляем людям с помощью знакомого врача освобождения по болезни, прячем их по хуторам.

Олег. Ну что же, так и решим. На сегодня пока всё. Расходимся.

 

(все расходятся)

 

Картина 7.

 

Музыка 6 (сначала громко, потом тише)

 

Олег (один за столом) Идет время, и наша Молодая гвардия становится уже большой, разветвленной по всему району и всё растущей организацией, насчитывающей  уже более ста членов. За это время мы расклеили более 5000 листовок,  уничтожили целую автоколонну с солдатами, боеприпасами и горючим, отбили у немцев более 500 голов скота, которые те собирались отправить в Германию, освободили из фашистского концлагеря 70 Советских военнопленных, а также 50 советских бойцов, которые чуть не погибли в немецком плену в первомайской больнице! Но чем шире развертывается деятельность организации, тем все уже сходятся вокруг нее крылья частого бредня, заброшенного гестапо и полицией. Надо быть предельно осторожными: известность может привести к тому, что в ряды организации может проникнуть предатель.

 

Входят Сережи и Саша.

 

Сережа. Олег, мы шли сюда и увидели по дороге стоящую у одного из домов немецкую грузовую машину, заваленную мешками, без всякой охраны и без водителя.

Саша. Мы влезли туда, ощупали мешки, судя по всему, там новогодние подарки.

Сережа. В общем, мы сбросили несколько мешков и рассовали их по прилегающим дворам и сарайчикам.  Думаем, что часть этих подарков можно будет продать на рынке: организация нуждается в деньгах.

Олег. Ну что же, сделаем.

 

Музыка 6

 

(ребята расходятся)

 

Валя и Уля.

 

Валя. Ульяночка, беда. Полиция, произведшая обыск в ближайших домах и не нашедшая подарков, на рынке поймала мальчишку с сигаретами. Они его допросили, и мальчишка сознался, откуда он получил их. Арестованы Мошков, Земнухов и Стахович.

 

Выходит Олег. Девушки бросаются к нему.

 

Уля. Олег…

Олег. Я все знаю. Девчата, найдите Туркенича, Осьмухина  и Тюленина. Передайте им, чтобы всё запрятали, что нельзя запрятать, уничтожили. Скажите, через два часа дадим знать, как быть дальше. Предупредите своих родных.

 

Девушки убегают.

 

Олег. Ребята, думаю, не выдадут. Но как же поступить? (садится, обхватывает голову руками. Выходят остальные).

 

Музыка 6

 

Олег (встает). Мы должны отказаться от каких бы то ни было возможностей благополучного исхода для нас. Как нам ни больно, как ни трудно, мы должны отказаться от мысли, что мы можем остаться здесь до прихода Красной Армии, оказать ей помощь с тыла, от всего, что мы хотели сделать даже завтра. Иначе мы погибнем сами и погубим всех наших людей. Немцы разыскивают нас несколько месяцев, они знают о нашем существовании. Они попали в самый центр  организации.  Если даже ничего, кроме этих подарков, не знают и не узнают, они схватят всех нас, кто учился с арестованными, кто с ними общался, и еще десятки невинных… Что же делать? Уходить из города. Не всем, конечно. Ребят с Первомайки вряд ли затронет этот провал. Они смогут продолжать работу. За исключением Ули: она, как член штаба, может быть в любой момент раскрыта… Мы честно боролись и имеем право с чувством выполненного долга разойтись…. Мы потеряли трех товарищей. Но мы должны разойтись без чувства упадка и уныния. Мы сделали всё, что смогли….(помолчал) Есть другие мнения?

Уля. Я не вижу необходимости уходить мне сейчас. Я подожду, может быть, я смогу работать дальше. Я буду осторожна….

Олег. Тебе надо уйти.

Сережа. Ей обязательно надо уходить!

Уля. Я буду осторожна.

Олег (подходит к Уле) Спасибо, спасибо, что ты была и есть….(Она нежно проводит рукой по его волосам). (Подходит к Сереже). Ты всё понял?

Сережа. Всё.. Стахович может не выдержать… Так?

Олег. Да.. Нехорошо было бы сказать об этом: нехорошо не доверять, когда не знаешь. Его уж, наверно, мучают, а мы на свободе.

Сережа. Куда думаешь идти?

Олег. Попробую перейти через фронт.

Сережа. Я тоже. Значит, до встречи в рядах Красной Армии?

Олег. Да.

 

Картина 8.

 

Музыка 11

 

Выходят по одному (в окровавленной одежде).

 

Ваня. Меня взяли на заре. Заломили руки за спину, втолкнули в маленькую темную камеру с заиндевевшими стенами и склизким полом и заперли за мной дверь на ключ. Я остался один. Главной и единственной мыслью было: «Терпи, там видно будет». Спустя несколько часов раздались шаги в коридоре, ключ завизжал в замке, и я был отведен в приемную майстера Брюкнера. И начался допрос. Я все отрицал. И тогда все переменилось. Полицай громадной рукой схватил меня за воротник, повернул лицом к себе и с силой ударил меня крест-накрест хлыстом по лицу. Один удар пришелся на угол левого глаза, и глаз сразу стал оплывать. Потом меня приволокли в помещение, где сидел унтер Фенбонг и два солдата. Фенбонг красной рукой взял со стола хлыст из скрученного электрического провода и подал один полицаю, а другой взял себе. И они стали по очереди вдвоем бить меня по голому телу, оттягивая линьки на себя. Но я молчал все время, пока меня били. Молчал и буду молчать до последнего (отходит и садится в одну сторону).

Володя. Была какая-то странная закономерность в арестах, каждый из которых немедленно становился известным всему городу. Арестовали сначала родителей тех членов штаба, кто ушел из города. Потом арестовали родителей тех ребят, близких к штабу, кто тоже ушел из города. Я три дня провел в деревне у дедушки, а потом вышел на работу. Я не мог оставить мать и сестру и поэтому не ушел из города. Я был арестован прямо на рабочем месте (отходит и садится в ту же сторону).

Уля. Первые дни после того, как начались аресты, я не ночевала дома. Но аресты, как и предсказал Олег, не затронули Первомайку и поселок Краснодон. Я и вернулась домой. Но утром я услышала топот тяжелых ботинок по крылечку. Это пришли за мной. Меня поместили в общую камеру. Не было ни нар, ни коек, девушки и женщины размещались на полу. Камера была так забита, что начала оттаивать, и с потолка всё время капало. Соседняя большая камера, судя по всему, была отведена для мальчиков (отходит и садится в другую сторону).

Валя.  К вечеру в тюрьме стало тише. В камере горит под потолком тусклая электрическая лампочка. Иногда несколько пар ног, стуча, приходят по коридору, и слышно звяканье оружия. Однажды мы все вскочили, потому что донесся ужасный звериный крик, - кричал мужчина, и от этого было особенно страшно (подсаживается к Уле).

Уля. Вызывают меня. Вот что осталось в моей памяти… Некоторое время я стояла в приемной. В кабинете кого-то били. Дверь открылась, и из кабинета вывели Ваню Земнухова с неузнаваемо опухшим лицом. Позвали меня. И на все вопросы я ответила холодно: «Я не буду отвечать на вопросы, потому что не признаю за вами права судить меня. Делайте со мной что хотите, но больше вы от меня ничего не услышите….» И меня отправили к Фенбонгу. Когда меня вели назад в камеру, навстречу пронесли на руках Анатолия Попова с запрокинутой назад светлой головой и свесившимися до полу руками, из угла его рта струйкой стекала кровь.

 

Музыка 11

 

Избитые, в крови с одной стороны сцены – девушки, с другой – юноши.

Появляется Любка с узелком в руках. Оглядывает арестованных девушек, и выражение лица ее меняется.

 

Саша. Люба! Ты откуда?

Люба. Меня взяли в Ворошиловграде. Как вы, девочки?

Саша. Никто из заключенных не признался в своей принадлежности к организации и не показал на товарищей, несмотря на то, что нас подвергают неимоверным пыткам. Эта стойкость почти ста юношей и девушек постепенно выделили нас среди невинно арестованных и среди родных и близких. Тюрьма переполнена, и они были вынуждены отпустить наших родных. Теперь они  с утра до ночи толпятся у здания тюрьмы. Из-за дощатой стены иногда слышны вопли избиваемых, и чтобы заглушить их, в тюрьме с утра заводят патефон. Немцы были вынуждены принимать передачи для заключенных.

Люба (сидя на полу, развязывая узелок). Девочки, хотите варенья? Балда! Раздавил мою губную гармошку! Что я буду здесь  делать без гармошки!

Валя. Обожди, сыграют они на твоей спинке, отобьют охоту к гармошке!

Люба. Так ты знаешь Любку! Думаешь, я буду хныкать или молчать, когда меня будут бить? Я буду ругаться, кричать. Вот так: «А-а-а! Дураки! За что вы бьете Любку?»

 

Девушки смеются.

 

Саша. И то правда, девушки, на что нам жаловаться? А кому легче? Нашим родным еще тяжелее. Они, бедные, не знают даже, что с нами. Да то ли им еще придется пережить?

 

Музыка 12

 

Валя. Кого сейчас?.. Люба, тебя.

 

Люба встает и уходит.

 

Уля. Девочки, хотите, почитаю вам стихи?

Саша. Давай, Улечка.

Уля. Рожденные в года глухие

Пути не помнят своего.

Мы - дети страшных лет России –

Забыть не в силах ничего.

 

Появляется Люба.

 

Валя. Ну что, Любушка?

Люба. Вы не поверите! Присутствовали все начальники жандармерии и полиции. Меня не били, а были даже вкрадчиво-ласковы. Мне намекали, что было бы очень хорошо для меня, если бы я выдала радиопередатчик, а заодно и шифр. Это была с их стороны только догадка, но они не сомневались, что это так и есть, иначе как объяснить мои разъезды по городам. Мне велели подумать и отпустили в камеру.

  

(Люба садится на пол, извлекает из кошелки то сухарь, то яичко, покачивает головой и напевает)

 

Люба. Люба, Любушка, Любушка-голубушка,

Я тебя не в силах прокормить…  Девчата, налетай!

 

Музыка 12

 

Уля. Опять кого-то. Люба, опять тебя! Да что же это они никак не оставят тебя в покое!

 

Люба уходит.

 

Музыка 11.

 

Люба появляется в окровавленном платье. Еле передвигает ноги. Девчонки бросаются к ней.

 

Люба. Проводом скрученным избили, гады!

 

Девчонки усаживают Любу, усаживаются сами.

 

Саша. Девчонки! А давайте напишем на волю записки своим родным. Может, предадим через охранника. Мальчишкам отстучите. Пусть тоже пишут.

Музыка 11 (фоном, мжду письмами громко)

Девчонки и мальчики пишут и озвучивают вслух.

Люба. «Здравствуйте, мамочка и Михайловна! Мамочка, вам уже известно, где я нахожусь... Прости меня за все, может быть, я тебя вижу в последний раз, а отца уж наверно не увижу. Мама, передайте привет тете Маше и всем, всем... Не обижайся, с тем до свидания. Твоя дочурка Любаша».

Ваня. "Мама, я получил сегодня и вчера табак, за что тебе благодарен. Спасибо всем, кто мне помогает. Получил майку. Мне не холодно, в камере тепло. Белья не нужно. Привет деду, Лиде. До свидания, жду".

Саша. "Мамочка! Если папа будет жив, то пусть отомстит по лозунгу: "Кровь за кровь, жизнь за жизнь". Домой не вернусь. Спрячь дневник. С приветом, Саша".

Володя. "Мама, прости, что заставляю много ходить...Променяй или продай мои валенки и еще что-нибудь из моих вещей. Если найдется хороший купец на часы, то и их продай, чтобы не пришлось голодать".

Валя. «Дорогие сестры! Вернуться домой надежды нет. Нас должны расстрелять, жаль детей. Берегите моих детей, так как они останутся без отца и матери. Я не теряю надежды и уверена, что их воспитает Советская власть, так же, как воспитала меня. Наши скоро вернутся. Мы будем бороться до конца...Хочется жить. Берегите себя. 14 января 1943 г. Ваша Валя».

Люба. Саша! Что-то наши мальчишки притихли. Уж не повесили ли они носы?

Саша. Все-таки их больше терзают…

Люба. Давай мы их малость расшевелим. Мы сейчас на них карикатуру нарисуем. (Люба и Саша склоняются над листком бумаги и что-то рисуют, пересмеиваются, отнимают друг у друга карандаш. Встает Люба). Девчата, посмотрите! «Ой вы, хлопцы, что невеселы, что носы свои повесили?» (Девушки смотрят на карикатуру, смеются).

 

Саша встает, передает карикатуру мальчишкам.

 

Володя. Это вам показалось, девчата. Жильцы нашего дома ведут себя прилично…

Валя. Улечка, прочти мое любимое, из «Демона».

Уля. (читает отрывок из «Демона»)

Что люди? – что их жизнь и труд? -

Они прошли, они пройдут,

Надежда есть – ждет правый суд:

Простить он может, хоть осудит!

Моя ж печаль бессменно тут,

И ей конца, как мне, не будет;

И не вздремнуть в могиле ей!

Валя. Видите! Все-таки ангел спас Тамару. Как это хорошо!

Уля. Нет, я бы улетела с Демоном! Подумайте, он восстал против самого бога!

Люба. А что! Нашего народа не сломит никто! Да разве есть другой такой народ на свете? У кого душа такая хорошая? Кто столько может вынести? Может быть, мы погибнем, но это не страшно. Да, мне совсем не страшно! Но мне бы хотелось еще рассчитаться с ними, с этими! Да песен попеть. Подумайте, прожили шесть месяцев при немцах, как в могиле просидели: ни песен, ни смеха, только стоны, кровь, слезы.

Саша. А мы и сейчас споем, ну их всех к чертовой матери!

По долинам и по взгорьям

Шла дивизия вперед…

 

Девушки встают рядом с ней. Встают юноши.

 

Все. Этих дней не смолкнет слава,

Не померкнет никогда,

Партизанские отряды

Занимали города….

 

Врываются полицаи.

 

Полицаи. Да вы что, очумели? Замолчать! (раскидывают девушек, завязывается драка с юношами. В центре остается одна Люба. Начинает отбивать каблуками чечетку, упирая руки в бока, идет на полицая).

Полицай. А! Дочь чумы! (схватывает за руку Любку, тащит из камеры. Очень отдаленно звук мотора).

Люба. А! Бейте! Бейте! Вон наши голосок подают! Трусы! Пришел ваш час, выродки из выродков!

 

Любу уволакивают.

 

Музыка 11

 

Олег (появляется в камере юношей). Пусть мне только 16 лет, не я виноват в том, что мой жизненный путь оказался таким малым… Что может страшить меня? Смерть? Мучения? Я смогу вынести это… Конечно, хотелось бы умереть так, чтобы память обо мне осталась в сердцах людей. Но пусть я умру безвестным… Что ж, так умирают сейчас миллионы людей, так же, как и я, полные сил и любви к жизни. В чем я могу упрекнуть себя? Я не лгал, не искал легкого пути в жизни. Иногда был легкомыслен, может быть, слаб от излишней доброты сердца. Это не такая большая вина в 16 лет! Я даже не изведал всего счастья, какое было отпущено мне. И все равно я счастлив! Счастлив, что не пресмыкался, как червь, - я боролся! Пусть моя смерть будет так же чиста, как моя жизнь, - я не стыжусь сказать себе это…. Ты умрешь достойно, Олег! (Выходит в центр). Я руководил Молодой гвардией один и один отвечаю за все, что делали ее члены по моему указанию. Я мог бы рассказать о деятельности Молодой гвардии, если бы меня судили открытым судом. Но бесполезно для организации рассказывать о ее деятельности людям, которые убивают и невинных. Да вы и сами теперь мертвецы…. Эти мои слова – последние! (уходит в сторону)

Володя. После этого Олег был брошен в застенок гестапо, и для него началась та страшная жизнь, которую не то что выдержать, о которой невозможно даже сказать. Но он выдержал эту жизнь, и его не убивали, потому что ждали начальника, который хотел лично допросить главарей организации.

 

Музыка 11

 

Появляется Сережа.

 

Сережа. Я попал в части Красной Армии, участвовал в боях, был ранен и вынужден был остаться на хуторе, занятом немцами, когда отошли наши части. Потом пробрался домой. Там меня и взяли. Я молчал, когда меня били, молчал, когда Фенбонг, скрутив мне руки назад, вздернул меня на дыбу, молчал, несмотря на страшную боль в раненой руке. И только когда Фенбонг проткнул мне руку шомполом, я заскрипел зубами. Все же я поразительно живуч. Меня бросили в одиночную камеру, и я тут же стал обследовать камеру на предмет возможного побега. Я уверен, что выйду отовсюду. Потом привели мою мать и стали бить ее на моих глазах. Я молчал. Потом меня били на глазах у матери, а я все молчал. А когда Фенбонг, выйдя из себя, схватил со стола железный ломик, перебил мне здоровую руку в локте, то я только сказал: «Это всё…»

 

Встает Володя.

 

Володя. Что, не можете?.. Не можете!... Столько стран захватили… Отказались от чести, от совести… а не можете… сил у вас нет….

Уля. Поздним вечером двое немецких солдат внесли меня в камеру после допроса и швырнули к стене. Я попросила Сашу поднять мне кофточку. Она завернула к подмышкам набухшую в крови кофточку и отпрянула в ужасе: на моей спине горела окровавленная пятиконечная звезда.

Саша. Ребята, слышите, слышите? Крепитесь, наши идут. Все равно наши идут.

 

Музыка 11 (громко, потом на слова ребят тихо, на выод каждого громко)

 

Ребята встают по одному, поддерживая друг друга.

 

Сережа. Нас вывели на пустырь и посадили в два грузовика. Многие не могли идти сами. Вынесли Анатолия Попова, у которого была отрублена ступня. Витю Попова с выколотыми глазами вели под руки. У Володи Осьмухина была отрублена правая рука, но он шел сам.  Ваню Земнухова вынесли на руках.

Саша. Первой шла машина с девушками. Мы запели. Подхватили песню и ребята. Вот уже виден косо свалившийся набок после взрыва копер шахты № 5.

Сережа. Впереди балка. У меня не хватит сил. Но впереди, стоя на коленях, едет Толька со связанными руками. Он еще силен. Я развязал зубами узел у него за спиной, он стал ногой на заднюю стенку и спрыгнул. Немцы стали стрелять наугад. Но он ушел!

Валя. Нас сгрузили в промерзшее помещение бани при шахте и некоторое время продержали тут: ждали начальство. Мы получили возможность проститься друг с другом. Нас выводили небольшими партиями  и сбрасывали в шурф по одному. И каждый, кто мог, успевал сказать те несколько слов, какие он хотел оставить миру.

Володя. Опасаясь, что не все погибнут в шахте, немцы спустили на нас две вагонетки. Но стон из шахты слышен был еще на протяжении нескольких суток.

 

Музыка 11 (громко, потом фоном))

 

Опускают головы, замирают.

 

Олег. Я стоял перед фельдкомендантом Клером, связанный за кисти рук. Зачем они меня связали? Они боялись меня несвязанного. Я стоял, бессильно свесив правую перебитую руку, с лицом, почти не изменившимся, только виски у меня стали совершенно седые. Меня подвергли новым страшным испытаниям. Но я уже ничего не чувствовал: дух мой парил бесконечно высоко, как только может парить великий творческий дух человека. Я был расстрелян в Ровеньках тридцать первого января днем, и тело мое вместе с телами многих других людей, расстрелянных в этот день, было закопано в общей яме.

Музыка 11 (громко, потом фоном)

 

Люба. А меня мучили еще до седьмого февраля, всё пытаясь добыть у меня шифр и радиопередатчик. Перед расстрелом мне удалось передать на волю записку матери: «Прощай, мама, твоя дочь Люба уходит в сырую землю». Когда меня вывели на расстрел, я запела песню. Ротенфюрер СС, ведший меня на расстрел, хотел поставить меня на колени и выстрелить в затылок, но я не встала на колени и приняла пулю в лицо. Я не дожила неделю до того, как Красная Армия вошла в Краснодон и в Ворошиловград. Пятнадцатого февраля советские танки ворвались в Краснодон.

Уля. Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая пересилила бы русскую силу?!

Валя. Вот они, эти имена.

Олег. Герой Советского Союза Олег Кошевой.

Уля. Герой Советского Союза Ульяна Громова.

Ваня. Герой Советского Союза Иван Земнухов.

Сережа. Герой Советского Союза Сергей Тюленин.

Люба. Герой Советского Союза Любовь Шевцова.

Володя. Владимир Осьмухин.

Саша. Александра Бондарева.

Валя. И еще, еще, еще имена…

 

Музыка 13 (громко, потом тише)

 

Олег. Что же такое – мы?
Уля.  Веруя в пробуждение,
         Взяв у земли взаймы
         Силу в момент рождения,

Люба. Мы ей вернем сполна
            все, что она давала,
Володя. Лишь бы была она,
              Только б существовала!
Сережа. Мы проросли из нее,
               Словно трава степная…
Ваня.    Гибнет в печи смолье,
              Солнце напоминая…
Валя.    Глядя в лицо огня,
             Мы говорим тревожно:

Саша.  «Можно убить меня, -
Олег.    Нас убить невозможно!»

 

Уля.. Памяти павших минута молчания.

 

Музыка 13 (громко)