Теория Раскольникова и её развенчание

Раскольникова и её развенчание в романе Теория Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание»

Каморка его приходилась под  на квартиру.  самою кровлей высокого  пятиэтажного дома и  походила более на шкаф, чем

стесненное   Он  был  задавлен  бедностью;  но  положение  даже  перестало  время  тяготить его. Насущными делами  своими  он  совсем  перестал  и  не  хотел заниматься.  в  последнее  На какое дело хочу покуситься…  Разве я способен на это?  Разве это серьезно?  Он  был  до  того  худо  одет,  что  иной,  даже  человек,  посовестился  бы  днем  выходить  в  таких лохмотьях на улицу.  привычный  и  В эту же минуту он и сам сознавал, что  мысли его порою мешаются и что он  очень слаб: второй день как уж он почти  совсем ничего не ел.

Дом процентщицы. Средняя Подьяческая,3 Старушонка  поминутно  кашляла  и  кряхтела.  Должно  быть,  молодой  человек взглянул на нее каким­нибудь особенным взглядом, потому что и в ее  глазах мелькнула вдруг опять прежняя недоверчивость.     ­  Раскольников,  студент,  был  у  вас  назад  тому  месяц,  ­  поспешил  пробормотать  молодой  человек  с  полупоклоном,  вспомнив,  что  надо  быть  любезнее.     ­  Помню,  батюшка,  очень  хорошо  помню,  что  вы  были,  ­  отчетливо  проговорила  старушка,  по­прежнему  не  отводя  своих  вопрошающих  глаз  от  его лица.     ­  Так  вот­с...  и  опять,  по  такому  же  дельцу...  ­  продолжал  Раскольников,  немного смутившись и удивляясь недоверчивости старухи.

Никогда  до  сих  пор  не  входил  он  в  распивочные,  но  теперь  его  кружилась,  и  к  тому  же  палящая  жажда томила его. голова  Бывают  иные  встречи,  совершенно  даже  с  незнакомыми  нам  людьми,  которыми  мы  начинаем  интересоваться  с  первого  взгляда,  как­то  вдруг,  внезапно, прежде чем скажем слово. Такое точно впечатление произвел на  Раскольникова тот гость, который сидел поодаль и походил на отставного  чиновника.

Это был человек лет уже за пятьдесят,  среднего роста и плотного сложения, с  проседью и с большою лысиной, с  отекшим от постоянного пьянства  желтым, даже зеленоватым лицом и с  припухшими веками, из­за которых  сияли крошечные, как щелочки, но  одушевленные красноватые глазки. Но  что­то было в нем очень странное; во  взгляде его светилась как будто даже  восторженность, ­ пожалуй, был и  смысл и ум, ­ но в то же время  мелькало как будто и безумие. Одет он  был в старый, совершенно оборванный  черный фрак, с осыпавшимися  пуговицами. Одна только еще держалась  кое­как, и на нее­то он и застегивался,  видимо желая не удаляться приличий. Мармеладов ­ такая фамилия;  титулярный советник.

Письмо дрожало в руках его; он  не  хотел  распечатывать  при  ней:  ему  хотелось  остаться наедине с  этим  письмом.  Когда  Настасья  вышла,  он  быстро  поднес  его  к  губам  и  поцеловал;  потом  долго  еще вглядывался в почерк адреса, в  знакомый  и  милый ему мелкий и  косенький  почерк  его  матери,  учившей  его  когда­то  читать  и  писать.  Он  медлил;  он  даже  как  будто  боялся  чего­то.  Наконец  распечатал: письмо было большое,  плотное,  в  два  лота;  два  большие  почтовые  листа  были  мелко­ намелко исписаны.

Переведя  дух  и  прижав  рукой  стукавшее  сердце, тут же нащупав и оправив еще раз  топор,  он  стал  осторожно  и  тихо  подниматься  на  лестницу,  поминутно  прислушиваясь. Но и лестница на ту пору  стояла  совсем  пустая;  все  двери  были  заперты;  никого­то  не  встретилось.  Во  втором  этаже  одна  пустая  квартира  была, правда, растворена настежь, и в ней  работали  маляры,  но  те  и  не  поглядели.  Он постоял, подумал и пошел дальше.

Он вынул топор, взмахнул его обеими руками, едва себя чувствуя, и почти  без  усилия  опустил  на  голову  обухом.  Силы  его  тут  как  бы  не  было.  Но  как  только  он  раз  опустил  топор,  тут  и  родилась  в  нем  сила.    Старуха,  как  и  всегда,  была  простоволосая.  Светлые  с  проседью,  жиденькие  волосы  ее,  по  обыкновению жирно смазанные маслом, были заплетены в крысиную косичку  и  подобраны  под  осколок  роговой  гребенки,  торчавшей  на  ее  затылке.  Удар  пришелся в самое темя, чему способствовал ее малый рост. Она вскрикнула,  но очень слабо, и вдруг вся осела к полу, хотя и успела еще поднять обе руки к  голове. Тут он изо всей силы ударил раз и другой, всё обухом и всё по темени.  Кровь хлынула. Он отступил, дал упасть и тотчас же нагнулся к ее лицу; она  была уже мертвая. Глаза были вытаращены, как будто хотели выпрыгнуть, а  лоб и всё лицо были сморщены и искажены судорогой.

низкая,  от  слева.  На            Это  была  большая  комната,  но  единственная  чрезвычайно  отдававшаяся  Капернаумовых,  запертая  дверь  к  которым  находилась  в  стене  противоположной  стороне,  в  стене  справа,  была  еще  другая  дверь,  всегда  запертая  наглухо.  Сонина  комната  походила  как  будто  на  сарай,  имела  неправильного  четырехугольника,  и  это  придавало  ей  с  тремя  что­то  окнами,  канаву,  перерезывала  комнату  как­то  вкось,  отчего  один  угол,  ужасно  острый,  убегал  куда­то  вглубь,  так  что  его,  при  слабом  освещении,  даже  и  разглядеть  нельзя  было  хорошенько;  другой  же  угол  был  уже слишком безобразно тупой.  уродливое.  Стена  выходившая  вид  весьма  на

Во всей этой большой комнате почти совсем не было мебели. В углу,  направо, находилась кровать; подле нее, ближе к двери, стул. По той  же стене, где была кровать, у самых дверей в чужую квартиру, стоял  простой тесовый стол, покрытый синенькой скатертью; около стола  два плетеных стула. Затем, у противоположной стены, поблизости  от  острого  угла,  стоял  небольшой,  простого  дерева  комод,  как  бы  затерявшийся в пустоте. Вот всё, что было в комнате. Желтоватые,  обшмыганные и истасканные обои почернели по всем углам; должно  быть,  здесь  бывало  сыро  и  угарно  зимой.  Бедность  была  видимая;  даже у кровати не было занавесок.

"Иисус  говорит  ей:  воскреснет  брат  твой.  Марфа  сказала  ему:  знаю,  что  воскреснет  в  воскресение,  в  последний  день.  Иисус  сказал  ей:  Я есмь  воскресение и  жизнь;  верующий  в  меня,  если  и  умрет,  оживет.  И  всякий  живущий  и  верующий  в  меня  не  умрет  вовек.  Веришь  ли  сему?  Она  говорит  ему  (и  как  бы  с  болью  переведя  дух,  Соня  раздельно  и  с  силою  прочла,  точно сама во всеуслышание исповедовала):  ­Так,  господи!  Я  верую,  что  ты  Христос,  сын  божий, грядущий в мир". Тогда многие из иудеев,  пришедших к Марии и  видевших, что сотворил  Иисус, уверовали в него"

­  Да  разве  вы знаете, кто убил?  ­ спросила она, леденея от  ужаса и дико смотря на него.  ­  Знаю  и  скажу...  Тебе,  одной  тебе!  Я  тебя  выбрал.  Я  не  прощения приду просить к тебе, я просто скажу. Я тебя  давно выбрал, чтоб это сказать тебе

Он облокотился на колена и, как в клещах, стиснул себе ладонями голову.    ­Экое страдание! ­ вырвался мучительный  вопль у Сони.    ­ Ну, что теперь делать, говори! ­ спросил  он,  вдруг  подняв  голову  и  с  безобразно  искаженным  от  отчаяния  лицом  смотря на нее. его  схватила      ­  Что  делать!  ­  воскликнула  она,  вдруг  вскочив  с  места,  и  глаза  ее,  доселе  полные слез, вдруг засверкали. ­ Встань!  (Она  за  плечо;  он  приподнялся,  смотря  на  нее  почти  в  изумлении).  Поди  сейчас,  сию  же  минуту,  перекрестке,  поклонись,  поцелуй  сначала  землю,  которую  ты  осквернил,  а  потом  поклонись  всему  свету,  на  все  четыре  стороны,  и  скажи  всем,  вслух:  "Я  убил!"  Тогда  бог  опять  тебе  жизни  пошлет. стань  на

III часть. Глава 5. Большая часть этих благодетелей и установителей были человечества страшные особенно кровопроливцы. Одним словом, я вывожу, что и все, не то что великие, но и чуть-чуть из колеи выходящие люди, то есть чуть-чуть даже способные сказать что- нибудь новенькое, должны, по природе своей, быть непременно  Люди, по закону природы, разделяются вообще на преступниками, - более два разряда: на низший (обыкновенных), то есть, так или менее, разумеется. сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово.

натуре Подразделения тут, разумеется, бесконечные, но отличительные черты обоих разрядов довольно резкие: первый разряд, то есть материал, говоря вообще, люди по своей консервативные, чинные, живут в послушании и любят быть послушными. По-моему, они и обязаны быть послушными, потому что это их назначение, и тут решительно нет ничего для них унизительного. Второй разряд, все преступают закон, разрушители, или склонны к тому, судя по способностям. Преступления этих людей, разумеется, относительны и многоразличны; большею частию они требуют, в весьма разнообразных заявлениях, разрушения настоящего во имя

−Так...  кто  же...  убил?..  −  спросил  он,  не  выдержав,  задыхающимся  голосом.  Порфирий Петрович даже  отшатнулся  на  спинку  стула,  точно  уж  так  неожиданно  и  он  был  изумлен вопросом. своим,  ­Как  кто  убил?..  –     переговорил  он,  точно  не  веря  ­  ушам  да вы убили,  Родион  Романыч!  Вы  и  убили­с...  −  прибавил  он  почти  шепотом,  совершенно  убежденным голосом.

Он вошел на Сенную.  Он  вдруг  вспомнил  слова  Сони:  "Поди  на  перекресток,  поклонись  народу,  поцелуй  землю,  потому  что  ты  и  пред  ней  согрешил,  и  скажи  всему  миру  вслух:  "Я  убийца!"".  Он  весь  задрожал,  припомнив  это. Каким­то припадком оно к нему вдруг подступило: загорелось в душе  одною  искрой  и  вдруг,  как  огонь,  охватило  всего.  Всё  разом  в  нем  размягчилось, и хлынули слезы. Как стоял, так и упал он на землю...     Он стал на колени среди  площади, поклонился до земли и  поцеловал эту грязную землю, с  наслаждением и счастием. Он  встал и поклонился в другой раз.

Сибирь. На берегу широкой, пустынной реки стоит город, один из административных центров России; в городе крепость, в крепости острог. В остроге уже девять месяцев заключен ссыльно-каторжный второго разряда, Родион Раскольников. Со дня преступления его прошло почти полтора года.

Он  даже  и  не  знал  того,  что  новая  жизнь не даром же ему достается,  что  ее  надо  еще  дорого  купить,  заплатить за нее великим, будущим  подвигом...       Но  тут  уж  начинается  новая  история,  история  постепенного  обновления  человека,  история  постепенного  перерождения  его,  постепенного  перехода  из  одного  мира  другой,  знакомства  с  новою,  доселе  совершенно  неведомою  действительностью.  Это  могло  бы  составить  тему  но  нового  теперешний  наш  окончен. рассказ     в  рассказа,  ­­

Каковы предпосылки совершённого преступления? 1. «Среда заела». Социальные предпосылки 2. Теория о «необыкновенном человеке». Идеологические предпосылки

В чём Раскольникова? преступность теории

Нравственные уроки романа