В моей руке лишь горстка пепла

Три девушки обсуждают события, которые произошли в 2017 году( топ 10 выражений 2017 года,  топ 10 слов, В России Путин снова будет выдвигать свою кандидатуру на выборы. Новый президент  США, Ксюша Собчак ­ кандидат против всех . и тд). Включают телевизор и видят на экране фильм «Ирония судьбы» ( момент, где поют песню на стихи  Цветаевой) и вспоминают о юбилее 125 лет со дня рождения М.И. Цветаевой. (нарезка фильма) Одна из девушек заинтересовалась Цветаевой и читает биографию Цветаевой Марина Цветаева родилась 9 октября 1892 года. Позднее в одном из своих сборников стихов Марина написала: Красною кистью Рябина зажглась. Падали листья. Я родилась. Спорили сотни Колоколов. День был субботний: Иоанн Богослов. Мне и доныне Хочется грызть Жаркой рябины Горькую кисть. Двумя годами позже на свет появилась ее сестра Анастасия, которую обычно называли Ася. Потом  Марина узнала и уже никогда не забывала, что они обе были разочарованием для матери, которая  ждала сыновей и уже выбрала для них имена: Александр для Марины и Кирилл ­ для Анастасии. Центром для девочек оставалась мама. Марина посвятила огромное количество стихов своей  матери. С ранних лет Марина почувствовала подавленный тоской гнев матери. Компенсируя  пустоту эмоциональной жизни, не внимательность мужа и разочарование во всем мать увлекалась  романтической музыкой, поэзией, искусством. Одним из ранних стихотворений Марины было  «Скучные игры»: Глупую куклу со стула Я подняла и одела. Куклу я на пол швырнула: В маму играть ­ надоело! Не поднимаясь со стула, Долга я в книгу глядела. Книгу я на пол швырнула: В папу играть ­ надоело! В возрасте 4 лет Марина начала писать стихи. Мать, зная об увлечении дочери, запрещала ей брать  бумагу и карандаш. «Все моё детство, все дошкольные годы, вся жизнь до семилетнего возраста,  1 все младенчество – было одним большим криком о листке белой бумаги. Подавленным криком».  ( Из воспоминаний М. Цветаевой) Но не только в бумаге было отказано. Дом Цветаевых был полон запретов. «Мать не когда ничего не запрещала словами; глазами – все». Стихотворение «Мама за книгой»  ясно показывает как Марины воспринимала поглощенность матери этим миром. Мама за книгой. ­ «Мама, а в море не тонет жирафа?» Сдавленный шепот… Сверканье кинжала… Мама душою – далеко! «Мама, построй мне из кубиков домик!» ­ «Мама, смотри: паутинка в котлете!» Мама взволнованно к сердцу прижала В голосе детском упрек и угроза. Маленький томик. Мама очнулась от вымыслов : дети – …Гневом глаза загорелись у графа: Горькая проза. «Здесь я, княгиня, по благости рока!» Такими были воспоминания маленькой Цветаевой о её детстве. Осенью в 1910 году вышел ее первый сборник стихов «Вечерний альбом». Стихи из первого сборника напоминают письма Марины: личные, крайне откровенные, исповедальные.  КАРТИНКА С КОНФЕТЫ  На губках смех, в сердечке благодать,  Которую ни светских правил стужа,  Ни мненья лед не властны заковать.  Как сладко жить! Как сладко танцевать  В семнадцать лет под добрым взглядом  мужа!  То кавалеру даст, смеясь, цветок,  То, не смутясь, подсядет к злым старухам,  Твердит о долге, теребя платок.  И страшно мил упрямый завиток  Густых волос над этим детским ухом.  Как сладко жить: удачен туалет,  Прическа сделана рукой искусной,  Любимый муж, успех, семнадцать лет...  Как сладко жить! Вдруг блестки эполет  И чей­то взор неумолимо­грустный.  О, ей знаком бессильно­нежный рот,  Знакомы ей нахмуренные брови  И этот взгляд... Пред ней тот прежний, тот,  Сказавший ей в слезах под Новый год:  — «Умру без слов при вашем первом слове!»  Куда исчез когда­то яркий гнев?  Ведь это он, ее любимый, первый!  Уж шепчет муж сквозь медленный напев:  — «Да ты больна?» Немного побледнев,  Она в ответ роняет: «Это нервы». М.И. Цветаева Ошибка  Когда снежинку, что легко летает,  Как звездочка упавшая скользя,  Берешь рукой — она слезинкой тает,  И возвратить воздушность ей нельзя.  Когда пленясь прозрачностью медузы,  Ее коснемся мы капризом рук,  2 Она, как пленник, заключенный в узы,  Вдруг побледнеет и погибнет вдруг.  Когда хотим мы в мотыльках­скитальцах  Видать не грезу, а земную быль —  Где их наряд? От них на наших пальцах  Одна зарей раскрашенная пыль!  Оставь полет снежинкам с мотыльками  И не губи медузу на песках!  Нельзя мечту свою хватать руками,  Нельзя мечту свою держать в руках!  Нельзя тому, что было грустью зыбкой,  Сказать: «Будь страсть! Горя безумствуй,  рдей!»  Твоя любовь была такой ошибкой, —  Но без любви мы гибнем. Чародей! стихотворение «Ошибка», которое Марина Цветаева посвятила Эллису( поэт и переводчик Лев  Кобылинский) На «Вечерний альбом» вскоре появились отзывы Брюсова и Волошина, а также Николая Гумилева.  Все критики признали силу Цветаевой.  В мае 1911 года Николай Гумилев писал в журнале «Аполлон»: «Марина Цветаева (книга:  «Вечерний альбом»)… Многое ново в этой книге: нова смелая (иногда чрезмерна) интимность,  новые темы, например, детская влюбленность; ново непосредственное, безумное любование  пустяками жизни».  У МЕНЯ НЕ ЖИВУТ ЦВЕТЫ... Только книги в восемь рядов, У меня не живут цветы, Молчаливые, грузные томы, Красотой их на миг я обманут, Сторожат вековые истомы, Постоят день­другой и завянут, Словно зубы в восемь рядов. У меня не живут цветы. Мне продавший их букинист, Да и птицы здесь не живут, Помню, был горбатым, и нищим... .. Только хохлятся скорбно и глухо, .Торговал за проклятым кладбищем А наутро — комочек из пуха... Мне продавший их букинист. Даже птицы здесь не живут. <1910> Брюсов положительно отзывался о стихотворениях юной Цветаевой, которые «всегда  отправляются от какого­нибудь реального факта»; их автор не боится «вводить в поэзию  повседневность». При этом, однако, Брюсов выражал надежду, что в будущем Цветаева «найдет в  своей душе чувства более острые.,, и мысли более нужные», чем в книге «Вечерний альбом». ПО МЕЖЕ По горбику тесной межи Как ясно, как ласково небо! Иду и дышу ароматом Как радостно реют стрижи И мяты, и зреющей ржи. Вкруг церкви Бориса и Глеба! За полем усатым, не сжатым, 3 Косами стучат косари. Так здравствуй, июльская тишь, День медлит пред ярким закатом... И ты, полевая истома, Душа, насладись и умри! Убогость соломенных крыш Все это так странно знакомо, И полосы желтого хлеба! Как сон, что ласкал до зари. Со свистом проносится стриж Итак, я вернулся, я ­ дома? Вкруг церкви Бориса и Глеба. Максимилиан Александрович Волошин писал, что ни у одной из русских современных женщин­ поэтов «девичья интимность не достигала такой наивности и искренности, как у Марины  Цветаевой», книга которой—«вся на грани последних дней детства и первой юности»; «автор  владеет не только стихом, но и четкой внешностью внутреннего наблюдения,  импрессионистической способностью закреплять текущий миг».  Но большее влияние на признание поэзии молодой Цветаевой оказала рецензия Максимилиана  Волошина, напечатанная в журнале «Утро России»: «Это очень юная и неопытная книга «Вечерний  альбом»… Многие стихи, если их раскрыть случайно, посреди книги, могут вызвать улыбку. Ее  надо читать подряд, как дневник, и тогда каждая строчка будет понятна и уместна. Она вся на  грани последних дней детства и первой юности». Волошин Максимилиан Марине Цветаевой      К Вам душа так радостно влекома!      О, какая веет благодать      От страниц "Вечернего альбома"!      (Почему "альбом", а не "тетрадь"?)      Почему скрывает чепчик черный      Чистый лоб, а на глазах очки?      Я заметил только взгляд покорный      И младенческий овал щеки,      Детский рот и простоту движений,      Связанность спокойно­скромных поз...      В Вашей книге столько достижений...      Кто же Вы? Простите мой вопрос.      Я лежу сегодня ­­ невралгия,      Боль, как тихая виолончель...      Ваших слов касания благие      И в стихах крылатый взмах качель      Убаюкивают боль... Скитальцы,      Мы живем для трепета тоски...      9 декабря 1910 г. Девушка просыпается, а потом засыпает.      (Чьи прохладно­ласковые пальцы      В темноте мне трогают виски?)      Ваша книга странно взволновала ­­      В ней сокрытое обнажено,      В ней страна, где всех путей начало,      Но куда возврата не дано.      Помню все: рассвет, сиявший строго,      Жажду сразу всех земных дорог,      Всех путей... И было все... так много!      Как давно я перешел порог!      Кто Вам дал такую ясность красок?      Кто Вам дал такую точность слов?      Смелость все сказать: от детских ласок      До весенних новолунных снов?      Ваша книга ­ это весть "оттуда",      Утренняя благостная весть.      Я давно уж не приемлю чуда,      Но как сладко слышать: "Чудо ­ есть!" Волошин был хорошим другом, относился к ней как к равной, уважал ее как поэта. Он представил  Цветаеву в современных литературных кругах . Летом 1911 года сестры Цветаевы были  приглашены на дачу Волошина в Коктебель, рядом с Феодосией в Крыму. В Коктебеле Марину  встретил новый мир, мир доверия, дружбы, веселья.  4 Ей было 19, хотелось жизни, любви. Любовь пришла, когда она однажды, гуляя по берегу Черного  моря, встретила Сергея Эфрона. Она собирала камешки, он стал ей помогать. Они родились в один  день. Сергей был на год моложе ее и очень красив – темноволосый, стройный, с большими  чувственными зеленовато­серыми глазами (видео муж) Цвета моря. Вот он встал перед тобой: Посмотри на лоб и брови И сравни его с собой! То усталость голубой, Ветхой крови. Торжествует синева Каждой благородной веной. Жест царевича и льва Повторяют кружева Белой пеной. Вашего полка — драгун, Декабристы и версальцы! И не знаешь — так он юн — Кисти, шпаги или струн Просят пальцы. Есть такие голоса... Есть такие голоса, Что смолкаешь, им не вторя, Что предвидишь чудеса. Есть огромные глаза М. Цветаева: „Заглянув в них и все прочтя наперед, я загадала: если он подойдет и подарит мне  сердолик, я выйду за него замуж. Конечно, сердолик он этот нашел сразу, на ощупь, ибо не отрывал  своих серых глаз от моих зеленых ­ и вложил мне его в ладонь, изнутри освещенный крупный  камень, который я хранила всю жизнь". В годы гражданской войны связь между Марины Цветаевой и Сергеем Эфроном оборвалась почти  полностью. Послушаем их письма. М. Цветаева: „Если вы живы, если мне суждено еще раз с вами увидеться, ­ слушайте! Когда я Вам  пишу. Вы ­ есть, раз я Вам пишу! Если Бог сделает чудо ­ оставит Вас в живых, я буду ходить за  Вами, как собака... Горло сжато, точно пальцами. Все время оттягиваю ворот. Сереженька. Я написала Ваше имя и не  могу писать дальше". 5 С. Эфрон: „Мой милый друг, Мариночка, сегодня получил письмо от Ильи Эренбурга, что вы живы  и здоровы. Прочитав письмо, я пробродил весь день по городу, обезумев от радости. Что мне  писать Вам? С чего начать? Нужно Вам сказать много, а я разучился не только писать, но и  говорить. Я живу верой в нашу встречу. Без Вас для меня не будет жизни. Живите! Я ничего от Вас  не буду требовать — мне ничего не нужно, кроме того, чтобы Вы были живы. Берегите себя,  заклинаю Вас... Храни Вас Бог. Ваш Сергей". М. Цветаева: «С сегодняшнего дня ­ жизнь. Впервые живу. Мой Сереженька! Если от счастья не  умирают, то во всяком случае ­ каменеют. Только что получила Ваше письмо. Закаменела. Не знаю  с чего начать: то, чем и кончу: моя любовь к Вам». Безмолвен рот его, углами вниз,  Мучительно­великолепны брови.  В его лице трагически слились  Две древних крови.  Он тонок первой тонкостью ветвей.  Его глаза — прекрасно­бесполезны!  — Под крыльями раскинутых бровей  — Две бездны.  В его лице я рыцарству верна,  С. Э. Я с вызовом ношу его кольцо!  — Всем вам, кто жил и умирал без страху!  — Да, в Вечности — жена, не на бумаге!  —­ Такие — в роковые времена  — Чрезмерно узкое его лицо Подобно шпаге.  — Слагают стансы — и идут на плаху.  3 июня 1914 Коктебель Посвящено мужу Цветаевой — Сергею Яковлевичу Эфрону (1893—1941). Они познакомились в  Коктебеле, у Волошина, в 1911 году. Сестра Марины — А. И. Цветаева писала: «В ее стихах он  понимал каждую строку, каждый образ. Было совсем непонятно, как они жили врозь до сих пор. Я  никогда за всю жизнь не видела такой метаморфозы в наружности человека, какая происходила и  произошла в Марине: она становилась красавицей» Взгляните внимательно и если возможно —  нежнее,  В ней — все, что вы любите, все, что, летя  вокруг света,  И если возможно — подольше с нее не  сводите очей.  Она перед вами — дитя с ожерельем на шее  И локонами до плечей.  Вы уже не догоните — как поезда ни быстры.  Во мне говорит не влюбленность поэта  И не гордость сестры.  Зовут ее Ася: но лучшее имя ей — пламя,  6 Которого не было, нет и не будет вовеки ни в  ком.  И помните лишь, что она не навек перед вами, Что все мы умрем... Это стихотворение Марина Цветаева написала в 1913 году о своей младшей сестре Анастасии, а  она в ответ увековечила детство и юность величайшего поэта 20 века в своей книге  «Воспоминания». В июле 1921 г. Цветаева получила письмо от мужа. Он эвакуировался с оставшимися  добровольцами в Константинополь, после отправился в Прагу. Марина тут же приняла попытки на  получение разрешения на выезд из Советской России, ей удалось получить положительный ответ  путём изнурительных просьб, в итоге 11 мая 1922 г. вместе с дочерью Алей она покинула родину.  В себя, в единоличье чувств.  Камчатским медведём без льдины —  Где не ужиться (и не тщусь!)  Где унижаться — мне едино.  Не обольщусь и языком  Родным, его призывом млечным.  Мне безразлично — на каком  Непонимаемой быть встречным!  (Читателем, газетных тонн  Глотателем, доильцем сплетен)  Двадцатого столетья — он,  А я — до всякого столетья!  Остолбеневши, как бревно,  Оставшееся от аллеи —  Мне все — равны, мне всё — равно,  И, может быть, всего равнее —  Роднее бывшее — всего.  Все признаки с меня, все меты,  Все даты — как рукой сняло:  Душа, родившаяся — где­то.  ао Т к край меня не уберег Мой, что и самый зоркий сыщик —  Вдоль всей души, всей — поперек!  Родимого пятна не сыщет!  Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,  И всё — равно, и всё — едино.  Но если по дороге — куст  Встает, особенно — рябина...    Тоска по родине! Давно  Разоблаченная мор ка!оо   Мне совершенно всё равно —  Где совершенно­одинокой  Быть, по каким камням домой  Брести с кошелкою базарной  В дом и не знающий, что — мой,  Как госпиталь, или казарма.  Мне всё равно, каких среди  Лиц ощетиниваться пленным  Львом, из какой людской среды  Быть вытесненной — непременно —  Очерк «"Жених.» 1933г.  Посвящен Анатолию Виноградову. Родился этот очерк из затаенной  обиды – за Асю, за отказ ей в работе в 1921 году.Принял сестру Цветаевой директор, профессор  Н.И. Романов, а не А. К. Виноградов, никогда директором Музея Изящных Искусств не бывший.В  очерке “Жених” А.К. Виноградов назван фамилией Тихонравов, поэтически созвучной. Как не был  он директором основанного нашим отцом Музея, так не был А. К. Виноградов женихом – ни  Марины, ни моим*. Не мой и не Асин: общий. А в общем — ничей, потому что ни одна не захотела. Была еще старшая,  но она уже была замужем. Но если бы и не была — тоже бы не захотела. Кто захотел бы? Впрочем,  7 всякая, без чутья. Молодой, если не красивый, то благообразный, именно благообразный (вообще  все, что угодно от блага: благоприличный, благоразумный, благонамеренный, все, все, кроме —  рудный, этого не было, и из­за этого­то…), как говорится, “умный”, “образованный”, “культурный”, из приличной семьи, с хорошим будущим… В этом будущем­то все дело и было, ибо осуществить  его должны были мы, одна из двух незамужних дочерей нашего отца. Из­за него и сватался, нет, не  сватался, даже не ухаживал: охаживал. И как! — кругами, как кот — мясника. Кот, впрочем, был  сытый, немножко даже слишком. Рослый и плотный, и, увы, весь какой­то потный, неуловимо,  точно каким­то подкожным потом, как бывает подпочвенная вода. Вообще, с водой он был связан  целиком. Во­первых, глаза: совершенная вода без ничего, кроме первого впечатления честности.  Честная голубая вода. Нестерпимо­честная. На вас глядели два честных пустых места. В детстве  такие глаза именуются небесными, позже — честными. Почему у женщин такие глаза именуются  русалочьими, а у мужчин — честными? Приводятся как гарантия честности, а принадлежат они,  обыкновенно, самым пройдохам. Этими глазами­то они и проходят — в первые ученики, и в зятья,  и в директора. “Человек с такими глазами не может…” Нет, человек с такими глазами именно  может, и может — все. Свойство этих глаз глядеть прямо в ваши, не минуя и не мигая, сбивать ваш  взгляд, как кеглю, вас непременно пересмотреть. Второе ощущение: губы говорят одно, а глаза  другое: свое и непременно нехорошее. — “А я знаю!” — что? — да какую­то про тебя гадость,  такую гадость, которую ты и сам про себя не знаешь. И вот, в смятении, начинаешь искать. Если  человек слаб, он непременно найдет. Так или иначе, вы этими глазами побиты заранее. Ибо  свойство этих глаз — власть. Глаза судьи. Точные глаза допроса. Допроса, значит — внушения.  Заставлю признаться! — В чем?! — Да в том, что ты такой же, как я. В июне 1922 года Цветаева получила письмо от Бориса Пастернака. Ему в руки попал ее сборник  «Вёрсты», от которого он пришел в восторг: «Дорогой, золотой, несравненный мой поэт»,­ писал  он. Не ответить на письмо она не моглаю.  Они встречались изредка и были мало знакомы. По словам Цветаевой:"Три­четыре беглых встречи  ­ и почти безмолвных, ибо никогда, ничего нового не хочу. ­ Слышала его раз с другими поэтами в  Политехническом Музее. Говорил он глухо и почти все стихи забывал. Отчужденностью на эстраде  явно напоминал Блока. Было впечатление мучительной сосредоточенности, хотелось ­ как вагон,  который не идёт ­ подтолкнуть "Да ну же..." и так как ни одного слова так и не дошло (какая­то  бормота, точно медведь просыпается) нетерпеливая мысль: "Господи, зачем так мучить себя и  других!" Пастернак, со своей стороны, также вспоминает случайность их первых встреч: "На одном сборном вечере в начале революции я присутствовал на её чтении в числе других выступавших... .Я заходил  к ней с каким­то поручением, говорил незначительность, выслушивал пустяки в ответ. Цветаева не  доходила до меня." 1 февраля 1925 года Цветаева пишет Пастернаку: "Наши жизни похожи, я тоже люблю тех, с кем  живу, но это доля. Ты же воля моя, та, пушкинская, взамен счастья".  Тринадцать лет длилась эта переписка, достигнув апогеи в 1926 году. Цветаева потом напишет об  этом: "Летом 26 года Борис безумно рванулся ко мне, хотел приехать ­ я о т в е л а: не хотела  всеобщей катастрофы". Более ста писем... Это удивительная история Любви, Дружбы и Содружества, отраженная в  письмах, прозе, критических заметках. Из письма Б.Пастернака ­ Цветаевой (Москва 31 июля 1926 г.): "Успокойся, моя безмерно любимая, я тебя люблю совершенно безумно... Сегодня ты в таком  испуге, что обидела меня. О, брось, ты ничем, ничем меня не обижала. Ты не обидела бы, а  уничтожила меня только в одном случае. Если бы когда­нибудь ты перестала быть мне тем  высоким захватывающим другом, какой мне дан в тебе судьбой". Эпистолярный роман Бориса  8 Леонидовича Пастернака и Марины Ивановны Цветаевой давно канули в прошлое, но остались  произведения, рожденные этими мгновениями. Влияние на творчество Цветаевой её переписки с Пастернаком, было столь же значительным, сколь  своеобычным, ибо влияние это выражалось не в степени присвоения, поглощения одной личностью  ­ другой, не в той или иной мере "ассимиляции", нет, выявлялось оно в определившейся  нацеленности Марининой творческой самоотдачи ­ самоотдачи, обретшей конкретного  адресата. ...Всё, что было создано ею в двадцатые годы и начале тридцатых, в пору её творческой  зрелости и щедрости, кем бы и чем бы ни вдохновлялось это созданное, ­ всё это, от сердца к  сердцу, было направлено, нацелено на Пастернака, фокусировано на него, обращено к нему, как  молитва. Пастернак любил её, понимал, никогда не судил, хвалил ­ и возведённая циклопической кладкой  стена его хвалы ограждала её от несовместимости с окружающим, от неуместности в окружающем.. Любимая, ­ молвы слащавой, Как угля вездесуща гарь. А ты ­ подспудней тайной славы Засасывающий словарь. А слава ­ почвенная тяга. О, если б я прямей возник! Но пусть и так, ­ не как бродяга, Родным войду в родной язык. Теперь не сверстники поэтов, Вся ширь просёлков, меж и лех Рифмует с Лермонтовым лето И с Пушкиным гусей и снег. И я б хотел, чтоб после смерти, Как мы замкнемся и уйдём, Тесней, чем сердце и предсердье, З а р и ф м о в а л и нас вдвоём. Чтоб мы согласья сочетаньем Застлали слух кому­нибудь Всем тем, что сами пьём и тянем И будем ртами трав тянуть. Осенью 1940 года Цветаева прочла новый сборник Ахматовой «Из шести книг» и оказалась  поражена, не почувствовав никакого роста любимой поэтессы.Цветаева полюбила стихи Ахматовой еще в 1912 году, прочитав сборник «Вечер».В начале  1941 года Ахматова пригласила Цветаеву к себе, так узнала , что та хочет ее видеть. Они  просидели 7 часов.  «Анна встала с дивана, подошла к Марине, со спины обхватила за плечи, подняла ее, послушную, и  повлекла за собой. В узкой маленькой каморке с высоким потолком они, не заметив, просидели несколько часов. Анна  с поджатыми ногами на кровати, Марина — на стоящем впритык стуле. Близость... В такой тесноте либо искрит — тогда двое отлетают друг от друга в разные стороны, — либо  притягивает. Сначала обе молчали. Застыли возле океана тишины — тихого океана, — и каждая опасалась  ступить в него босой, оголенной душой: вдруг обожжет... Первый шаг сделала Анна…». Цветаева так и не узнала, что Ахматова еще 16 марта 1940 года написала стихотворение «Поздний  ответ». Невидимка, двойник, пересмешник.  Что ты прячешься в черных кустах.  То забьешься в дырявый скворечник, То мелькнешь на погибших крестах.  То кричишь из Маринкиной башни:  «Я сегодня вернулась домой.  Полюбуйтесь, родимые пашни,  Что за это случилось со мной.  Поглотила любимых пучина,  И разрушен родительский дом».  Мы с тобою сегодня, Марина,  По столице полночной идем,  А за нами таких миллионы,  И безмолвнее шествия нет,  А вокруг погребальные звоны,  Да московские дикие стоны  Вьюги, наш заметающей след. 9 А в 1961 году  Ахматова пишет сти­е «Нас четверо», в котором говорится также и о Цветаевой Чудится мне на воздушных путях ...И отступилась я здесь от всего, Двух голосов перекличка. От земного всякого блага. Духом, хранителем "места сего" Двух? А ещё у восточной стены, Стала лесная коряга. В зарослях крепкой малины, Тёмная, свежая ветвь бузины... Все мы немного у жизни в гостях, Это ­ письмо от Марины. Жить ­ это только привычка. 10 Девушка просыпается – обсуждение почему до сих пор любят Цветаеву.  Интервью, Романс .