Воспоминания о Великой отечественной войне Бурцева Василия Михайловича.

Муниципальное общеобразовательное учреждение «Гимназия №10» имени учителя В.А. Смирнова города Ржева Тверской области

Воспоминания о  Великой  отечественной войне

 Бурцева Василия Михайловича.

Работу выполнила:

Огулина Елизавета Николаевна

Обучающаяся 6– А класса

Руководитель:

Иванова Марина Алексеевна

директор МОУ «Гимназия №10»

Ржев 2018 г.

Из краткой биографии Бурцева Василия Михайловича. Родился 20 ноября 1919 г. в д. Дубровка Ржевского уезда Тверской губернии. Был призван в РККА 20 октября 1939 г. Службу проходил в 20-м пограничном отряде имени Н.И. Ежова, затем - в 94-м пограничном отряде. С марта 1941 г. - инструктор городской окршколы шоферов в г. Черновцы. С июня 1941 по март 1943 г. - Управление войск НКВД, 97-й пограничный отряд, Юго-Западный и Сталинградский фронты, Курская дуга, шофер. С марта 1943 по май 1947 г. - Управление МВД в Германии, 97-й пограничный отряд, 1-й Белорусский фронт, шофер. Демобилизован 20 января 1948 г. в звании ефрейтора. Награжден медалями "За отвагу" (1945 г.), "За боевые заслуги" (1943 г., № 1441911), "За оборону Сталинграда", "За освобождение Варшавы", "За взятие Берлина", "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г". Член ВКП (б) с декабря 1943 г. После увольнения из армии работал на строительстве Верхне-Свирской ГЭС, затем - последовательно старшим инженером-механиком, начальником автоколонны, главным механиком отделения всесоюзной организации "Севэнергомехтранс" в г. Нарва Эстонской ССР.

Корреспондент И. Вершинин в 2011 году беседовал с ветераном ВОв Бурцевым В. М. В интервью были затронуты вопросы о детстве ветерана, о ратном пути и о послевоенной жизни Василия Михайловича. Сохранилась литературная обработка этой беседы и мы из неё можем узнать о нашем земляке чуть больше, чем из приведенной ранее биогрефии.

О своей жизни до службы в армии, о своей семье, об учёбе Василий Михайлович корреспонденту рассказал следующее.  

Я родился в ноябре 1919 года в тогда еще Тверской губернии, потом она была переименована в Калининскую область. Сейчас она снова называется Тверская. Это было недалеко от Ржева, где потом, во время войны, проходили очень сильные бои, в деревне Дубровка. Семья наша была большая и состояла из семи человек: отца, матери, четырех их сыновей: Ивана, Алексея, Михаила, меня, и дочери Марии. До 1929 года все в деревне жили на единоличных хозяйствах - на так называемых приусадебных участках. У нас были большой и хороший дом-пятистенник, постоялый двор, где имелись лошадь, корова, овцы и поросята. В огороде мы выращивали и заготавливали огурцы. Вот сейчас, например, огурцы в деревне выращивают только под пленкой, а тогда, видимо, погодные условия были настолько хорошими, что все росло без пленки. Но потом началась коллективизация и все хозяйства начали объединять в общие колхозы. Должен вам сказать, что сначала при колхозах работалось неплохо. Помню, когда заканчивался сбор урожая, в деревне убивали быка, выкладывали на общий стол его мясо, наливали водки и давали выпивать и закусывать всей деревне. Наша деревня тогда была большая, там было 67-70 дворов. Уже потом деревня стала пустовать. Мой сын Миша, который сейчас вместе со мной живет в Нарве, как-то недавно ездил в родную деревню. Так говорит: осталось от Дубровки всего ничего. В деревне ни пройти ни проехать, все заросло. Правда, совсем недавно, лет так пять назад, сделали дорогу от Ржева до станции Медведево, где я когда-то учился в семилетке. Окончил я школу-семилетку в соседней деревне Медведево. Школа располагалась в здании, где раньше жила помещица Черкасова. Потом этот дом был отдан под школу. После окончания школы надо было поступать куда-то, чтобы продолжать дальше учебу. Но все основные учебные заведения находились в городе. И я подал заявление в педагогический техникум в Ржеве, который располагался на улице Школьная. В этом педтехникуме у меня уже тогда учился мой старший брат Алексей. Он меня был всего на год старше, так получалось, что мы шли у родителей один за одним. Он потом почти одновременно со мной призвался в армию. Когда началась война, он окончил Бакинскую школу младших командиров, находился на фронте и погиб в Керченском проливе. В мирное время мы с ним переписывались, помню, он присылал фотокарточку, где он стоит в военной форме и в буденновке. (На сайте "ОБД - Мемориал" есть следующие данные об Алексее Михайловиче Бурцеве, брате В.М. Бурцева - "Бурцев Алексей Михайлович, 1918 года рождения, призван в 11.1939 Ржевским РВК Калининской области, был убит 12 февраля 1943 г.) Другой мой старший брат Иван тоже погиб. Точнее, он не погиб, а скончался от ран, полученных в годы Великой Отечественной войны. Когда он воевал в Белоруссии под Минском, то был ранен. С тех пор стал неполноценным человеком, ходил все время с загнутыми назад руками. После демобилизации ему, как инвалиду войны, дали путевку в санаторий в Сухуми, а потом - в Палангу в Литву. И вот, когда ему там делали разные разогревательные ванны, он внезапно скончался. Его доставили в Ржев и там на родине похоронили. Был у нас младший брат Михаил, он был 1926 года рождения. Ему тоже досталось: во время войны он и отца хоронил, и работал в колхозе. Сейчас из всей нашей семьи остался один я - единственный.

Так вот, я не договорил: когда после окончания семилетки поступал в педтехникум, у отца было тяжелое материальное положение и содержать меня во Ржеве он просто не мог. Надо было ведь держать квартиру в городе и ее оплачивать. Старший брат хотя и работал маляром-отходником, денег все равно не хватало. Конечно, пока у брата была возможность, он нам помогал как мог: когда я учился в школе, он высылал мне ботинки, костюмчик, рубашку. Но потом такой возможности не стало. А тут вдруг подвернулся случай - началось строительство Нижне-Свирской ГЭС. Строил ее знаменитый советский энергетик Генрих Осипович Графтио, кстати, швед по национальности. (Впоследствии Нижне-Свирская ГЭС была названа именем Г.О. Графтио (1869-1949).) К нам приехал какой-то инструктор и предложил: "Кто желает ехать на строительство Нижне-Свирской ГЭС?" Я сразу согласился и поехал. Тогда на строительстве станции организовали ФЗО, где обучали специальностям токарей, фрезеровщиков, слесарей-авто ремонтников - тех, кто имел семиклассное образование, и специальностям краснодеревщиков, плотников, столяров - тех, кто не имел начального образования. Учили нас всех в течение года. Я стал учиться на слесаря-авто ремонтника, получил права и окончил школу с отличием. А потом по специальности был направлен на строительство 2-й Свирской ГЭС, которая возводилась в Ленинградской области в Подпорожье, это было где-то за Лодейным полем. И там я работал до призыва в армию. А взяли меня в армию, когда мне было уже 20 лет. Кстати, когда под руководством тогда еще живого Генриха Ягоды заключенные строили Беломор-Балтийский канал, Сталин проезжал с Кировым на теплоходе по реке Свирь. Так что наше место было знаменитым. По реке, помню, часто ходили речные шлюзовые пароходы.

Призвался я в армию добровольцем еще в октябре 1939 года. Хочу сказать: это сейчас в армию люди не идут служить, а тогда не служить в армии считалось самым позорным делом. К тому времени я продолжал работать на строительстве 2-й Свирской ГЭС, в 1938 году получил водительские права, хорошо знал машины, я уже был подготовленный воин. Меня сразу направили в пограничные войска. Правда, когда я пришел в военкомат, то попросил: "Пошлите меня в танковые войска!" Но военный комиссар Шоломенцев мне на это так ответил: "Там на границе вы встретите и танки, и все другие механизмы". Все уже тогда чувствовали, что будет война. Так же точно думал и Шоломенцев. Кто знает, может быть, если бы я пошел в танковые войска, то, может быть, сгорел бы в танке в первые дни войны. Танкисты же воевали по принципу: "или пан - или пропал". Ведь сколько танков погибло в Курском сражении? Не счесть.

Сначала свою службу я проходил в Подпорожье. Однако через какое-то время нас прямо с границы сняли и повезли в Ленинград, а уже оттуда - через Дон на Украину, в город Славута. Там располагался 20-й пограничный отряд имени Ежова, куда нас зачислили и где мы проходили так называемый курс молодого бойца. У нас все было: и ночные вылазки, и даже диверсантов приходилось ловить. Потом, когда мы прошли подготовку, к нашему Советскому Союзу как раз перешли Западная Украина и Западная Белоруссия. И нас с границы сняли и повели на новую границу через Львов в Западную Украину. Там, в районе городов Стрый и Ковель, располагался 94-й пограничный отряд. Это было у самого подножья Закарпатских гор. Там я и продолжил cвою пограничную службу. А поскольку еще в 1938 году я сдал на шоферские права и получил в ПТУ специальность слесаря по авто ремонту, меня назначили шофером. Дороги в глубине Закарпатья были плохие, ездить на заставы было опасно, в особенности зимой, но мы всегда, чтобы не свалиться в обрыв, на грузовых машинах имели цепи. Хочу вам сказать, что у нас действительно была самая настоящая служба на границе! Помню, когда я прибыл на заставу в 94-й пограничный отряд, которая находилась у подножья Карпат в Сколье, там стали появляться нарушители, перебежчики, которые переходили границу. Случались даже вооруженные нападения. Помню, как-то однажды нас заставили рыть в полный человеческий рост окопы для того, чтобы отражать возможное нападение. Потом там же мы находились на боевом посту с ручными пулеметами. Начальник пограничной заставы хотел сделать и меня пулеметчиком, сказал: "Бурцев, я вас сделаю пулеметчиком!" Но пулеметчиком он меня не сделал, потому что вскоре пришло распоряжение из пограничного отряда: как опытного шофера оставить Бурцева служить  по специальности. И я ездил на своей полуторке по всему отряду. Помню, 5-м отделом у нас командовал майор Кухленко. Так приходилось с ним ездить на самую дальнюю границу и обменивать диверсантов. Их тогда посадили в машину, накрыли брезентом, потом, когда привезли, куда-то их передали. Мы тогда граничили с Венгрией. Однажды нам передавали по обмену известного венгерского коммуниста Матиаса Ракоши. Я также в этом участвовал. Но получилось это сделать не сразу. Когда в первый раз мы с начальником 94-го отряда полковником Махонько прибыли на границу, тот сказал: "В этот раз что-то буржуазная Венгрия нам не передала Матиаса Ракоши. У них праздник какой-то! Сказали: на другой день". И мы на следующий день поехали на ту же самую границу. У нас 16-20 пограничников сидели в засаде, происходил обмен. Все прошло хорошо! Уже после войны, насколько я знаю, Ракоши вернулся в Венгрию, возглавил правительство, но повел какую-то не ту политику  в  Венгрии, в результате всего этого устроили переворот, его сняли. (В 20-е 30-е гг. Матиас Ракоши (1892-1971) вел нелегальную коммунистическую деятельность в Венгрии. В 1935 году его приговорили к пожизненному тюремному заключению. Однако в октябре 1940 года он был обменен правительством СССР на трофейные знамена, захваченные Россией при подавлении венгерской революции в 1848-49 гг. Вероятно, в этом событии и принимал участие В.М. Бурцев. После окончания Второй мировой войны М. Ракоши стал фактическим диктатором Венгрии.)

Так продолжалось до марта 1941 года, а потом по решению Киевского пограничного военного округа, так как было очень мало на западных границах шоферов, была создана школа шоферов. Располагаться она стала в городе Черновцы. И там я до самого начала войны  служил инструктором по вождению. Проводил занятия с курсантами, преподавал им теорию, вождение грузовых машин и многое другое. Я уже тогда приобрел какой-то опыт в подготовке курсантов. Школа тогда насчитывала 800 учащихся. Ездил на самые дальние расстояния. Со мной иногда садился и ездил проверять заставы сам начальник 94-го погранотряда полковник Махонько. Однажды поехали как-то зимой. Было ужасно холодно. А машины какие у нас были до войны? Не теплые. Поэтому надо было одевать шубу. Нам, шоферам, тогда давали черные шубы, а пограничникам - белые. Так и ездили. Часто военные грузы развозил по заставам.

22 июня 1941 года меня застало в Черновцах. Как сейчас помню, это был выходной день и нас отпустили на целый день. Все было хорошо, нам было весело, все-таки молодые были. До 12 часов мы гуляли по одному хорошему парку. Но потом всех собрали и объявили о нападении. Так получилось, что из-за войны школу шофёров нам не пришлось выпустить. Командование нашего отряда и другое высокое начальство долго решалось: что же делать с нашими курсантами? Весь батальон курсантов нам было приказано отвезти на подмогу сражающимся пограничникам, что мы и сделали. По пути нас обстреляли немецкие пикировщики "Ю-87" и "Ю-88", среди курсантов были раненые. Немцы тогда летели бомбить Киев и Львов. Мы в тот самый момент вместе с курсантами находились в укрытии. Рядом с нами находился аэродром. Так он загорелся, они тогда его разбомбили. А потом, когда мы этих курсантов доставили, они сражались вместе с пограничниками. Тогда на границе оказывали сопротивление только пограничники, а никакой регулярной армии еще не было даже на подходе. Тогда еще "Правда" писала о том, что пограничники в этих первых боях сражались как львы. А что у них было за оружие? Да никакого! Было легкое стрелковое оружие на заставах и в комендатурах, были пулеметы Дегтярева и "Максим", были винтовки и автоматы, вот и все. Потери были жуткими. В первые дни войны мы потеряли очень много людей! Мне сохранило жизнь, наверное, то, что я был шофером. А ведь были солдаты, которые шли непосредственно в бой. Что им приказывали, то они и выполняли. Вот дали им, допустим, приказ взять высотку или освободить деревню. И они шли навстречу смертоносному огню. Я как-то читал такое у Жукова: "Как ни прискорбно было смотреть, а бывало, с наблюдательного пункта сам видел, как совсем молодые ребята шли в атаку. Им всего было по 20-26 лет. И они шли и погибали".

Пришлось начать отступление. Отступление шло организованно.  Уже был получен приказ отходить. Но так как армии еще не было на подходе, много пограничников было убито. Вот если бы армия была бы на подходе, мы тогда бы могли избежать таких больших жертв. Может быть, и война тогда бы быстрее закончилась. Но потом мы получили приказ отойти от границы. От города Черновцы мы отступали к городу Каменец-Подольску. Когда пересекали Днестр, то по громкоговорителю прослушали речь Сталина, где он говорил, что врагу не нужно оставлять ничего, всю технику при отступлении уничтожать. Это было 5 августа. Кстати, основная переправа через реку была разбомблена и нам пришлось искать другую переправу для того, чтобы по ней перебраться через реку. В то время машин не хватало, а пешим, как говориться, далеко не уйдешь. Поэтому мы перевозили людей группами: отвезем и едем обратно за следующей партией. Потом через Нежин и Северную Буковину, так мы добрались до Киева. Там нас, бывших преподавателей школы шоферов, вызвали в управление Киевского пограничного округа, которое располагалось по адресу: Виноградная, 5. В управлении нам дали направление, куда двигаться дальше, выдали новые машины ЗИС-5. У нас все очень дружелюбно друг к другу относились. Война как-то всех сплачивала. Старались друг другу помогать, если у кого-то что-нибудь случалось с машиной, - мы уже сообща шли ему на помощь. Помню, мы, шофера, обратились с просьбой о помощи к заместителю части по транспорту майору Канаграю: "Мы увязнем или же попадем в плен. Надо заказать цепи". И он на специальном заводе в Насве заказал три комплекта цепей для наших машин ЗИС-5. И это было правильно! Ведь к тому времени мы ездили по украинскому чернозему. Хороших дорог там в то время не было, только проселочные.

На некоторое время мы остановились в предместье Киева - город Бровари, потом прошли через города Лохвиц и Елец, после чего оказались в городе Гадяч Сумской области. И вот оттуда нас уже направили прямо в Сталинград. Там шли очень сильные бои, немецкая авиация нас постоянно бомбила. В то время в Сталинграде жило 400 тысяч человек населения. Город был большим, там были красивейший парк, металлургический завод "Красный Октябрь", тракторный завод "Баррикада". И все это было обречено Гитлером на испепеление. Когда немец прорывал оборону, то на расстоянии между Волгой и Доном, а это составляло 45 километров, рассредоточил множество своих соединений: 14-й танковый корпус, шесть дивизий, 4-ю авиационную армию. А 14-й танковый корпус так вообще приближался к Сталинграду: к поселку Рынок и тракторному заводу. Корпус был полностью укомплектованным и имел 300 танков. И вот такая лавина шла на Сталинград. Но потом в город стали прибывать и наши соединения: 64-я армия генерала Шумилова, 62-я армия генерала Чуйкова, дивизия генерала Родимцева, дивизия генерала Батюка. Все эти соединения вели тяжелые бои в центре Сталинграда. Что мне запомнилось непосредственно в Сталинграде? Как сейчас помню, 23 августа 1942 года немец сделал самый сильный налет на город. Бомбардировщики на бомбежку города выходили с солнечный стороны и их было не видно. Они фактически подожгли весь Сталинград! Из самолетов немцы сбрасывали на парашютах зажигательные бомбы. Таких бомб, как впоследствии стало известно, было выброшено 10 тысяч! Город после этого был весь в руинах и в огне. Буквально все горело! Потом противник стал сбрасывать уже с бомбардировщиков осколочные бомбы. Много тогда погибло гражданского населения. Мне, в частности, как шоферу, приходилось участвовать в эвакуации мирных граждан. Отвозили как раненых, так и убитых. Спасали от больших налетов женщин, стариков, детей. Подвозили снаряды, боеприпасы. У нас не было никакой паники. У нас были свои командиры, которых мы слушались, что они нам приказывали, то мы и выполняли. А паники никакой не было! Стойко держались под Сталинградом. Жуков говорил: "Сталинград - это закат немецкой армии, это боевой клин сражений". И признак этому - Курская дуга, после которой немец уже не смог оправиться.

Помню, когда мы оказались в районе Даргары, немцы начали сбрасывать осколочные бомбы в траншеи, которые там находились. Эти траншеи нас и спасли. Нас буквально засыпало землей. Потом, когда все заканчивалось, отрывали машины от насыпей. То же самое, кстати, было и на наблюдательном пункте командующего 62-й армии Чуйкова. Нас послали его охранять. И вдруг прямо на наших глазах взорвало охрану у Чуйкова. Погибло там около 30 человек. Мы тогда спасали командующего. Его штаб и НП находились у самого подножия реки Волги. Было очень тяжело. Это только потом к Сталинграду стала подходить подмога. Из-за этой подмоги город, собственно говоря, и выстоял! А не было бы ее, еще неизвестно, чем бы это дело обернулось. Около "Дома Паулюса" также приходилось бывать. Насколько мне сейчас помнится, Паулюс сначала со своим штабом находился в бараке, а потом перебрался в районный магазин Сталинграда. Там его наши и взяли в плен вместе с начальником штаба Шмидтом, адъютантом Адамом и многими другими генералами и офицерами. В военное время кормежка неважной была: очень часто бывало такое, что не было подвоза. Нам приносили, если такая возможность была, суп или кашу, в большинстве случаев - гречневую. В сильные морозы немного водочки давали. Но мы питались еще ничего по сравнению с немцами. Ведь когда шли бои под Сталинградом, у нас стояли сильные морозы, доходило даже до минус сорока градусов. Вот этот генерал-мороз нам и помог тогда! Я сам в этом убедился, когда воочию наблюдал за тем, как от местечка Гумрака до станции Паньшино, а это 40 километров, шли по четверо большой колонной военнопленные немцы. Они были одеты в легкие шинельки, поэтому замерзали, некоторые из них падали. На станции им давали хлеб на отделение. Так они мерзлыми губами его ели. Как говорят, голод - не тетка!

Самые сильные бои в Сталинграде были около поселка Рынок и тракторного завода. Мне самому приходилось в этих местах ездить. Ездили в том числе и под обстрелом. Мы тогда с этим не считались, надо было спасать людей. Но бывало такое, что нас землей засыпало или оглушало. Ведь когда сыпались бомбы, нас засыпало землей в блиндажах, и приходилось откапываться. И такое встречалось не раз. Уже потом, чтобы осколком не продырявило машину, мы, когда останавливались, закапывали моторную часть в землю, а кузов оставляли: ладно, Бог с ним, разобьет - так ничего страшного. А мотор - это штука была куда посерьезнее. Ведь если осколком пробьет мотор, где взять машину? Надо ехать на переоформление. А куда там поедешь, если идет война? Вот и заранее заботились о машинах, спасали их как могли. А немцы, например, в отличие от нас, были более осторожными: когда ездили, то перед этим на расстоянии 100 километров вырубали все деревья, чтобы не наскочить на партизанские засады.

Политруки у нас были с самого начала войны. Но потом, когда уже в 1943году были введены погоны, их понизили в должности: если раньше они уравнивались с командирами, то теперь становились их заместителями по политической части. Если раньше у политработника было звание бригадный комиссар, то теперь он становился просто полковником. Но это было сделано, наверное, правильно! Раньше, например, если немцы захватывали наших в плен, то определяли политруков по знакам на рукаве. Они знали уже, что это агитатор-пропагандист, и его в первую очередь расстреливали. А обычного строевого командира не трогали, считали: идет война, пленение командиров - это в порядке вещей. У нас политическую работу проводил дивизионный комиссар Тельман. Помню, когда мы находились рядом с Украиной в Белгородской области, там проходило заседание Военного Совета фронта. Там присутствовал командующий фронтом Маршал Тимошенко, генералы Рогаткин, Тельман, даже Хрущев там был. Было приглашено на заседание и наше пограничное командование, в том числе и Тельман. И вот так я их туда отвозил на своей машине.

После того, как в начале 1943 года закончилась Сталинградская битва, нам подали эшелон, мы укрепили на платформы свои машины и отправились на Курскую дугу. Когда доехали до маленького городишки Елец, то выгрузились и отправились в сторону Курска. Курск немцы, как и Сталинград, также очень сильно бомбили. 5 августа на Курск был произведен сильнейший налет! Но и наши летчики бились отчаянно. Я своими глазами видел, как один наш летчик, который оказался в гуще немецких самолетов, сбил, наверное, четыре бомбардировщика. Под Курском разворачивалось величайшее танковое сражение. В нем с обеих сторон участвовало до 13 тысяч танков. Мы, шофера, там также находились и подвозили снаряды, мины. Эти мины устанавливались прямо на поле сражений и предназначались для борьбы с немецкими танками. Их было нами установлено до тысячи штук. В результате боев было уничтожено 1500 немецких танков. Впрочем, и наших танков было подбито немало.

Прямо после знаменитого танкового сражения мы своим ходом пошли через Украину и Белоруссию в сторону Польши. А однажды пришлось даже встречаться с командующим 1-м Белорусским фронтом Маршалом Рокоссовским. Дело было в 1944 году, когда шли бои по освобождению Белоруссии. Тогда начальника разведывательного отдела штаба 1-го Белорусского фронта генерал-майора Чекмазова (Петр Никифорович Чекмазов (1901-1983) - один из ярчайших представителей высших эшелонов советской разведки. В РККА с 1920 г. В годы Великой Отечественной войны возглавлял разведотделы ряда фронтов. С февраля 1944 г. - начальник разведотдела 1-го Белорусского фронта. В октябре 1943 г. ему было присвоено звание генерал-майора.), начальника следственной части фронта, фамилию которого позабыл, полковника, и начальника отдела боевой подготовки фронта, тоже полковника, взяли в одну из действующих армий, где допрашивали одного немецкого "языка". Нас, полное отделение пограничников в количестве двенадцати человек и под руководством капитана Найденова, взяли как охрану и включили в состав разведывательного отдела штаба фронта. Я, как шофер, ездил за немцами, которые были захвачены в плен, и отвозил на допрос в город Гомель. Когда я выгрузил этих шестнадцать "языков", они спросили по-немецки: "Камрад, нас расстреляют?" Я им ответил: "Кто честно и добровольно сдался в плен, того российское руководство не расстреливает". Командующий фронтом Рокоссовский всегда любил разведчиков и в этот самый момент приехал туда. Когда закончился допрос, стал намечаться вечерок Рокоссовского с офицерами развед отдела. Нам же, пограничникам, поручили поддерживать порядок, а меня, как члена партии, поставили дежурить в совещательную комнату, где находился телефон высокой частотности - ВЧ. Перед этим меня еще проинструктировали: "Не исключена возможность, что будет звонить сам Иосиф Виссарионович Сталин". Среди приглашенных было много полковников и подполковников с орденами. Все они расположились в соседнем помещении по крыльям, а в центре за столом сидел Военный Совет фронта: командующий тогда еще генерал армии Рокоссовский, начальник штаба фронта генерал-полковник Малинин и некоторые другие. И вдруг зазвонил телефон. Вызывали начальника штаба фронта генерал-полковника Малинина (Малинин Михаил Сергеевич (1899-1960), советский военачальник, впоследствии генерал армии. С октября 1943 г. - начальник штаба 1-го Белорусского фронта. Впоследствии, осенью 1944 г., стал командующим фронта.). По инструкции, если зазвонит телефон, мне было положено обращаться к руководителю вечера полковнику Савицкому. Савицкий мне тогда еще сказал: "Вы только, если зазвонит телефон, честно и сразу сообщите, когда мы будем проводить вечер! А я вам и выпить разрешу, и накормлю как следует". Я начал разыскивать Савицкого. А они тогда уже "заложили", пили и закусывали, стали пускать шары в воздух и стрелять из винтовок. В общем, вышло так, что я Савицкого не нашел и сам отважился идти в помещение, где сидел Рокоссовский. По инстанции прошелся навытяжку и доложил, как положено: "Товарищ генерал армии, разрешите обратиться к генерал-полковнику Малинину". Рокоссовский посмотрел на меня и кивком головы показал: обращайтесь. Тогда я обратился к Малинину: "Товарищ генерал-полковник! Вас вызывают к телефону".

Затем все члены Военного Совета встали из-за стола и направились в мою совещательную комнату. Я воочию наблюдал за тем, что происходило. Там они выпили. Рокоссовский стоял прямо напротив меня у двери. Он достал пачку папирос "Казбек". Тогда все высшее начальство в армии курило "Казбек". Он постукал по пачке, достал папиросу и закурил. Я успел разглядеть, во что он был одет. Он был в бриджах, в военном кителе и с нашивками за два ранения: одно было тяжелое, другое - легкое. Малинин взял трубку. С ним по телефону разговаривал командир какой-то дивизии. Потом все о чем-то переговорили. Малинин снова взял трубку и сказал: "Здесь сам командующий!" Рокоссовскйи не беря трубки сказал: "Пошлите на северо-западный фланг больше мотопехоты". Потом они поговорили, покурили и снова сели за стол, а после выпили красного и быстро разъехались. Остальные остались "гудеть", наверное, до утра. Вот такой был случай. А где бы мне пришлось еще бы Рокоссовского увидеть? Да нигде.

Помню, когда мы проходили через Сумскую область и уже взяли города Ахтырку и Богодухов, немцы высадили небольшой десант. Мы его разгромили, часть захватили в плен. Потом мы вошли в Польшу. Там тоже бои были кровопролитные. Тогда, если не ошибаюсь, глава польского правительства Николайчик сказал: "Мы без помощи Красной Армии сами отразим атаки гитлеровцев!" И что же в результате этого получилось? Вошли гитлеровские войска и залили Варшаву кровью. Тогда на подмогу полякам пришла Красная Армия и помогла освободить Варшаву. После Польши мы попали уже на Зееловские высоты, форсировали Одер. Помню, когда дошли до города Кюстрина, там оставались одни печные трубы. Бои там были настолько большими, что город буквально стерли в порошок. Потом мы подошли к Берлину, наши войска приблизились к городу и начали его окружение.

Командовал тогда 1-м Белорусским фронтом, который был главным участником операции, Георгий Константинович Жуков. До этого фронтом командовал Рокоссовский, но Сталин назначил вместо него Жукова, исходя из соображений, что Жуков - опытнейший генерал и т.д. и т.п. Жуков потом вспоминал: "Обижался на меня Рокоссовский!" Потом подошли к Берлину войска Маршала Конева и других наших генералов. А вслед за тем началось сражение за Берлин. Мы в этот момент подвозили снаряды, гранаты, боеприпасы, в общем, все, что нужно для того, чтобы вести бои. Кстати, там же, в Германии, я впервые встретил случай применения немцами фаустпатронов. Они многие наши ими машины подбивали. Когда мы вошли в город, нам на "Виллисах" не проехать было: все было разбито и разрушено, кругом валялись огромные кирпичные глыбы. Введено было особое положение, везде были расставлены часовые. Помню, нам, шоферам, категорически запрещалось зажигать огни. Поэтому нам, когда мы брали к себе в кузов солдат, как-то приходилось выкручиваться.

В первые годы войны мы ездили на машинах-полуторках - ЗИС-5. Но потом, когда стала приходить помощь из Англии и Америки, мы стали получать наряду с продовольствием паровозы, высокооктановый бензин и грузовые автомобили. Из продовольствия, помню, приходило к нам на отделение в консервах что-то очень вкусное: какой-то студень с колбасой. Он был таким вкусным, что его можно было и без хлеба есть. Не знаю, почему им сейчас не торгуют? Но помощь по лендлизу была все же мизерной, война требовала больших затрат. Грузовые же машины приходили к нам в разобранном виде через Иран. В Иране уже находились шофера, которые собирали эти машины и перегоняли в Советский Союз. К нам приходили "Студабеккеры", "Шевроле" и другие машины. Это была хорошая техника!

Когда в апреле 1945 года бои закончились, Жуков заключил с немцами в Карлхорсте акт о безоговорочной капитуляции Германии. Мы были отведены на берег реки Шпрее, в местечко Грюнау. После этого мы продолжали служить в Германии. Часто ездили по Берлину: по улице Ундердерлинд, на Александр пляц, да и у рейхстага бывали. Тогда, кстати, Берлин был разделен на несколько зон. Территория от рейхстага до Бранденбургских ворот была как раз зоной американцев. Но у нас были хорошие отношения с американцами: они свободно ездили в нашу зону, а мы - в их. Потом из Москвы приезжали какие-то большие генералы смотреть Берлин. Со всех зон были конфискованы открытые "Фиаты", на которых их мы шофера, и развозили. Мне также пришлось их возить. Кстати, потом проводилась Потсдамская мирная конференция, и нас, пограничников, направляли на ее охрану. Помню, когда я вез на "Фиате" на конференцию одного из генералов, то заблудился и вместо поворота в правую сторону сделал поворот в левую, то есть, в сторону американской зоны. Рядом со мной сидел генерал и сзади сидело несколько человек. Смотрю, американский солдат улыбается и показывает: "Давай, мол, сюда". У нас же шло братание с союзниками. Американцы запомнились мне очень приветливыми людьми. Потом Берлин был поделен на зоны, но мы продолжали с ними общаться: они приезжали в нашу зону, а мы, в свою очередь, к ним. Помню, вместе купались в реке Шпрее. Они приезжали тогда на хороших классных легковых машинах. У нас тогда такого легкового транспорта не хватало, машины в основном были грузовыми, а у них этого добра было навалом. Я тогда сказал своему генералу: "Товарищ генерал, извините, я повернул налево, а надо направо". Тот только сказал: "Ничего, ничего". Когда мы прибыли на конференцию, там был и Сталин, и президент Америки Рузвельт, и премьер-министр Англии Черчилль. Так что это было большое историческое событие! (Потсдамская мирная конференция проходила во дворце Цецилиенхоф  с 17 июля по 2 августа 1945 г.)

Я и на рейхстаге расписывался,  туда все солдаты, которые дошли до Берлина, приходили и расписывались: кто такой, откуда и т.д. Первое время мирное население в Берлине очень сильно голодало, но потом, когда город поделили на зоны, его стали снабжать. Первым человеком, который начал этим заниматься, стал генерал Берзарин, которого назначили комендантом Берлина. Он занимался именно снабжением берлинцев. Потом он погиб по нелепому случаю. Они ехали на машине. Девушка-регулировщица уже дала направление потоку грузового транспорта. Но адъютант Берзарина решил: мы проскочим. И не проскочили: попали под "Студебеккер".  Берзарин погиб тогда.

9 мая мы встретили с ликованием. Еще перед этим думали: что-то такое непонятное, неужели будет опять война? А когда узнали, что закончилась война, то восприняли эту новость с радостью. Расстреливали все снаряды, буквально до последнего. Стреляли из всех видов оружия: танкисты из танков, пулеметчики из пулеметов, артиллеристы - из артиллерии. Для нас, в первую очередь, это была великая победа! Каждый солдат, который оставался в живых, сильно ликовал.

Сейчас некоторые говорят: "Часто награждали!" Не особо награждали. Активно награждали, может быть, тех, кто постоянно участвовал в атаках. А шофер не пойдет с машиной в атаку, ему надо только боеприпасы да людей подвозить. Вместо оружия у нас только руль был! Правда, в кабине у шофера всегда лежал на всякий случай карабин. Кроме того, нам выдавался семизарядный наган. Не пистолет ТТ, а именно наган. Первую свою награду - медаль "За боевые заслуги" - я получил за бои под Сталинградом. Тогда наш пограничный отряд попал в засаду, было уничтожено очень много наших войск. И что мы сделали? Подвезли на машинах очень много ручных гранат и много другого оружия. Сделали подвоз боеприпасов, короче говоря, обеспечили солдат оружием. Но эту медаль, собственно говоря, мне дали и за многие другие дела. Мы, например, когда горел Сталинград, активно спасали людей. Но все сделать не смогли! Много погибло стариков, детей и женщин.  

А медаль "За отвагу" получил уже за бои в Берлине. Тогда мы не только подвезли технику, но и в критической ситуации спасли свои машины. Дело в том, что когда мы ехали, немец с шестого этажа дома пустил в нашу сторону фаустпатрон. Но мы проскочили и опасность нас миновала. Их запускали не на слишком далекие расстояния - где-то не более чем на 70 метров. Делалось это так. Немец брал трубу с зарядом, ставил под мышку, нажимал крючок и тяжеловатый фаустпатрон летел, куда нужно. Но он, по правде говоря, был опасен, когда только взрывался. Тогда у немцев эти фаустпатроны были очень широко распространены.

Страшно было. Вот сейчас некоторые ветераны иногда говорят: "Не было страшно!" Не могу поверить. Мне, например, было всегда очень страшно. Знаете, мне было очень жутко видеть убитых и искалеченных. Страшно было людей даже подвозить. Некоторые даже говорили: лучше я буду есть один только черный хлеб, лишь бы только не было бы войны.

Как мы в годы войны относились к Сталину? Как мы относились? Да мы чтили его как самого настоящего вождя всех времен и народов. Он был строгим, но справедливым. Знаете, при Сталине не было того ужаса, который сейчас с Россией творится. Не было воровства, коррупции, не было так много убийств и бандитских нападений. Но главная вина Сталина, я считаю, состояла в том, что он старался оттянуть войну. Это была большая ошибка его и Жукова. Ведь к нам в пограничные округа приходили немецкие фельдфебели, перебежчики, уже было известно не только число, но и точный час нападения, а Сталин говорил: "Это, наверное, обман!" И все оттягивал. Нужно было, наоборот, подтягивать войска к границе. А так получалось, что только пограничники сдерживали натиск гитлеровцев. Если бы вооруженная кадровая армия была подтянута к границе, мы бы не имели те большие жертвы, которые были в 1941 году. Сколько из-за этого попало наших солдат в плен? Ужас один. Да и аэродромы были в первые дни почти все сожжены. Страшный это был год - 1941-й. Мы столкнулись с таким опытным врагом, что у него было все подготовлено для того, чтобы вести войну. Ведь у нас еще со времени гражданской войны не было никаких военных заводов: ни танковых, ни авиационных. За некоторыми разве что исключениями. А у немцев все было налажено, они хотели выиграть победу с малыми силами. Мы несли большие потери, а они погибали, как говорят, один к трем: если у них погибал один солдат, то у нас сразу три. Они же сами говорили, что русские не научились воевать. Нас гнали как скот на бойню. А уже потом, когда американцы и англичане встали на нашу сторону, уверенность уже появилась.

 В 1947 году я получил двухмесячный отпуск, а по возвращении демобилизовался. Как опытному шоферу генерал Кузнецов предлагал мне остаться на сверхсрочную службу, но я отказался и стал мирным человеком. Кстати, вместе со мной демобилизовался мой друг Владимир Михайлович Васильев. Он был родом из Ленинграда. Провоевал всю войну шофером. Интересно, что он находился в 64-й армии генерала Шумилова. Когда в плен был захвачен Паулюс, тот его вез на машине. Так Владимир Михайлович рассказывал: там, где была станица Ивовлинская, подогнали эшелон и Паулюса посадили в специальный легкий вагон, где ему были созданы все условия. А вот другим 33-м генералам, которые были захвачены с Паулюсом вместе, уже не создавались такие привилегии. Паулюса, кстати говоря, долго держали в России, использовали как опытного военного.

Сразу после демобилизации я вернулся в родную деревню Дубровку в Калининской области. Там мы вместе со своим другом Алексеем Югановым, который жил в километре от меня, как следует отдохнули, а потом я начал срочно искать работу. Я написал письмо Константину Густавовичу Тресса, который до войны работал начальником на строительстве Верхне-Свирской ГЭС. После войны строительство станции продолжалось, так как в войну она была затоплена. Я его спросил: "Нужны ли вам шоферы?" Он мне ответил: "Приезжайте, у нас как раз шоферов не хватает". И я через Ленинград поехал устраиваться на работу. Меня приняли с распростертыми объятиями. Я написал заявление и стал работать. Главным инженером у нас работал знаменитый энергетик Петр Степанович Непорожний. Тогда, помню, каждый блок старались пустить к какому-нибудь празднику: годовщине Октябрьской Революции, дню рождения Иосифа Виссарионовича Сталина и так далее. Я был тогда, можно сказать, стахановцем. Меня фотографировали и печатали обо мне в газетах, они у меня и сейчас сохранились. Тогда же я женился на Марии Григорьевне Рассказовой, появилась своя семья.

Потом, когда я оказался в Нарве, начал работать в гараже - в отделении всесоюзной организации "Севэнергомехтранс". Был старшим инженером-механиком, начальником автоколонны, главным механиком. Руководитель Иван Макарович Ткаченко предлагал мне должность главного инженера, но я так и не стал им, так как его вскоре от должности освободили. Правда, новый руководитель, которого прислали из Архангельска, тоже был неплохим работником. Под моим ведомством находилась большая мастерская. Я руководил ремонтом, заменял двигатели, в моем подчинении находились токари, слесари и фрезеровщики, которые также проводили работы в мастерской. Там и закончилась моя трудовая деятельность. За все время работы в Нарве и в Ленинградской области я участвовал в строительстве трех водяных (двух свирских и одной нарвской) и двух тепловых (в Нарве) станций. Сейчас многие люди, с кем мне когда-то приходилось работать, скончались. А ведь они были намного моложе меня!

Бурцев Василий Михайлович.