ЖАНР ЛИТЕРАТУРНОЙ СКАЗКИ В ТВОРЧЕСТВЕ А. С. ПУШКИНА

 Жанр литературной сказки в творчестве А. С. Пушкина

Сказки А. С. Пушкина с народно-стилевой основой («Сказка о Медведихе», «Сказка о попе и работнике его Балде», «Сказка о рыбаке и рыбке»)

В развитии и утверждении жанра литературной сказки особое место принадлежит А. С. Пушкину. Достаточно давно сложилось мнение, что обращение Пушкина к фольклору связано с решением им проблемы народности. Но, кроме того, для него, несомненно, был важен опыт художественного освоения чудесного, фантастического мира, чрезвычайно ярко выразившегося в волшебной сказке, в мифотворчестве народнопоэтического сознания. Литературная сказка в творчестве писателя представлена в различных вариантах. В связи с этим Р. Поддубная подчеркивает, что «вопрос об эволюции жанровой поэтики сказок представляет значительный интерес для понимания всего творчества Пушкина, поскольку позволяет увидеть, какие элементы фольклорной поэтики он считал продуктивными и творчески использовал даже в нефольклорных произведениях, а от каких отказался, почувствовав за ними архаичные нормы мироощущения» [66, с. 24]. Фольклорные сюжеты и образы Пушкин воссоздает в свете романтического литературного опыта.

Переработки народной сказки стали в России заметным явлением, начиная со второй половины XVIII века. Зачастую это были своего рода пересказы народных сказок в духе авантюрно-волшебного рыцарского романа. В конце XVIII – начале XIX века на основе народной сказки создавались «богатырские поэмы»: «Бова» А. Радищева, «Бахариана» М. Хераскова, «Царь-Девица» Г. Державина. В течение первых двух десятилетий XIX века сказка проникла в различные литературные жанры: басню, романтическую повесть, поэму. А. С. Пушкин пришел к своим первым сказкам прежде всего через опыты в жанре баллады. Его балладные произведения «Жених» (1828), «Утопленник» (1828), в которых использованы народные источники, включают в себя также мотивы новеллистических сказок и фантастику не сказочного типа. Поэтому они не могут быть отнесены к жанру литературной сказки, а, следовательно, остаются за пределами нашего исследования. Но именно балладу «Жених» можно считать промежуточным звеном на пути Пушкина к литературной сказке, поскольку ей присущи некоторые элементы композиции и образной системы народной сказки.

В период с 1831 по 1834 годы Пушкиным был создан знаменитый сказочный цикл, в который вошли «Сказка о царе Салтане», «Сказка о попе и работнике его Балде», «Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях», «Сказка о рыбаке и рыбке», «Сказка о золотом петушке». К ним примыкает и «Сказка о Медведихе», менее известная, чем остальные и основанная не на сказочном, а на былинном и песенном фольклоре.

Обращаясь к различным видам фольклора, в болдинскую осень 1830 года Пушкин создает произведение сказочного характера «Как весенней теплою порою…», которое стали называть «Сказкой о Медведихе», и «Сказку о попе и работнике его Балде». Исследователи подчеркивают, что в «Сказке о медведихе» соединены и переосмыслены элементы народной сказки, баллады, плача, песни. Работая в жанре баллады, поэт скоро понял, что этот жанр несовместим с поэтической природой волшебной сказки. Сюжет народной сказки начинает развиваться с конфликта и завершается полным его разрешением. Это придает «замкнутость» сюжету сказки и «позволяет абстрагировать содержание сказки в пространстве и во времени» [34, с. 44]. Сказочное пространство – это, чаще всего, некоторое царство, куда силою воображения переносится слушатель.

По наблюдениям Д. Лихачева, сказочное время «не выходит за пределы сказки. Оно целиком замкнуто в сюжете. Его как бы нет до начала сказки и нет по ее окончании. Оно не определено в общем потоке исторического времени» [45, с. 226].

Сюжет «Сказки о Медведихе» не имеет аналогов в фольклорных источниках, что позволяет считать автором сюжета самого Пушкина. Исследователи отмечают некоторую неясность замысла сказки, так как отсутствует единство между первой и второй частями произведения [14, с. 533]. Острый драматизм сближает «Сказку о Медведихе» с балладой. Однако ее герои обрисованы в традициях сказочного анималистического эпоса. В ней повествуется о том, как ранним утром в лесу гуляет медведица с тремя медвежатами. Мужик с рогатиной встречает их, убивает медведицу и приносит жене в подарок медвежью шубу «в пятьдесят рублев» да трех медвежат в мешке «по пяти рублев». Медведь узнает об этом. Свое горе он выражает в причитании. К медведю-боярину собираются звери со всего леса: «и большие, и меньшие».

В русских народных сказках часто встречаются животные, восходящие к тотемам: рыба-прародительница, конь, корова, птицы. Одним из наиболее распространенных, как указывает В. Аникин, является медведь [5, с. 93]. «Медведь» – наименование-табу, возникшее вследствие запрета произносить имя обожествленного зверя. Ряжение в медведя и магические действия с вывернутым тулупом проходят сквозь все славянские обряды. Пушкин употребляет не нейтральное слово медведица, а именно медведиха, то есть жена медведя.

Медведиха выходит на гулянье со своими детьми как счастливая хозяйка семейства. Это своего рода воплощение народного идеала. Однако в сказке он нарушен. С народным представлением о горе связана аллегоричность образа медведя черно-бурого, который запечалился, голову повесил, голосом завыл. Таким образом, в произведении возникают и соединяются две тональности, два эмоциональных полюса, которые создают идейно-художественную целостность. Соединение идиллической и драматической тональности свидетельствует о том, что Пушкин ориентируется на лирический, песенный стиль и на стиль похоронных причитаний. Подобно народному рассказчику, который хранит в памяти народную кайму и стилевые жанровые свойства, поэт воплощает сюжет в заранее заготовленные сказочные обороты и формулы. В тексте сказки несложно выявить выражения, буквально совпадающие с текстами фольклорных произведений.

Пушкин мастерски использует в сказке народные причитания, которым предшествует синтаксический параллелизм в конструкции положительного и отрицательного сравнения: не звоны пошли по городу – пошли вести по всему свету:

Ах ты, свет моя медведиха,

На кого меня покинула,

Вдовца печального,

Вдовца горемычного?

Уж как мне с тобой, моей боярыней,

Веселой игры не игрывати,

Милых детушек не родити,

Медвежатушек не качати,

Не качати, не баюкати [74, с. 311].

 

Д. Благой отмечал, что «Пушкин любил ходить на кладбище, когда там голосили над могилами бабы и прислушиваться к бабьему причитанию, сидя на какой-нибудь могиле» [14, с. 369]. Такого рода впечатления, вероятно, и нашли отражение в сказке.

Концовка «Сказки о Медведихе» подсказана Пушкину шуточной песней из сборника Д. Чулкова «За морем синичка не пышно жила», о чем неоднократно упоминалось в исследовательской литературе. Однако внимательное изучение последних строк произведения позволяет соотнести сказку с кумулятивными детскими сказками, особенность которых заключается в использовании прозвищ, в названиях, в характеристиках, которыми наделяются в сказке животные. Весь художественный смысл такого приема – дать по возможности более меткое обозначение, ярко изобразить предмет, в одном-двух словах подчеркнуть его характерную сущность. В кумулятивных сказках название предмета играет главенствующую роль. Пушкин дает точные характеристики персонажам, но внимание читателя концентрируется не на предмете, а на его характеристиках: волк – зубы закусливые, глаза завистливые; бобр – жирный хвост; зайка беленький. Углубляет такие характеристики меткие социальные обозначения персонажей: медведь-боярин; волк-дворянин; бобр-торговый гость; ласочка-дворяночка; белочка-княгинечна; лисица-подьячиха; горностаюшка-скоморох; байбак-игумен; зайка-смерд; целовальник-еж. В оценке персонажей чувствуется влияние скомороших песен, которое проявляется именно в социальных обозначениях. Детская кумулятивная сказка как бы сужается автором в перечень. Персонажи выстраиваются иерархически по своей социальной значимости. Ступенчатое сужение концовки сказки, по замечанию Т. Зуевой, является «веским аргументом в пользу художественной законченности произведения» [34, с. 50].

Таким образом, можно говорить о новой тенденции в развитии сказочного жанра в творчестве Пушкина, когда он, пытаясь оторваться от конкретного народного сюжета, совмещает элементы разных фольклорных жанров.

Собственно цикл сказок Пушкина начался с социально-бытовой «Сказки о попе и работнике его Балде» (1830). Известна точка зрения, рассматривающая зарубежный фольклор как источник пушкинских сказок (В. Сиповский, М. Азадовский). Однако большинство исследователей источниками сказок Пушкина считают русские народные сказки. Несмотря на большое значение зарубежного фольклора, в пушкинских сказках основополагающее значение все же имеет национальный фольклор. Так, И. Лупанова в своем исследовании замечает, что «основным источником пушкинских сказок должны быть по праву признаны те произведения, идейный замысел и образы которых оказали решающее влияние как на постановку поэтом определенной художественной задачи, так и на ее творческое воплощение. А такие произведения мы находим именно в русском фольклоре» [54, с. 153].

Поздней осенью 1824 года Пушкин записал: «Поп поехал искать работника. Навстречу ему Балда. Соглашается Балда идти к нему в работники, платы требует только три щелчка в лоб попу. Поп радехонек, попадья говорит: «Каков будет щелк». Балда дюж и работящ. Но срок уже близко. Поп начинает беспокоиться. Балда обводит вокруг пальца бесов. Затем – Балда у царя. Дочь одержима бесом. Балда под страхом виселицы берется вылечить царевну. После приключений бес пойман и высечен» [73, с. 410]. Так зафиксировано в Михайловском. В Болдино 1830 года поэт то же записывает стихами:

Жил-был поп,

Толоконный лоб [76, с. 305].

Исследователи обычно подчеркивали органичность воплощения принципа народности в этой сказке. Так, Д. Благой отмечал, что «в первой сказке поэта народность содержания и формы приходят едва ли не в максимально возможное для сказки в стихах гармоническое соответствие» [14, c. 29]. Т. Зуева полагает, что сюжет «Сказки о попе…» мог быть записан Пушкиным в Псковской губернии. Однако «конспективная запись народного источника представляет собой контаминированный сюжет, объединяющий несколько повествовательных мотивов» [34, с. 52]. Среди этих мотивов можно выделить главные:

·        хозяин и батрак (наем за три щелчка);

·        работник вьет веревки, чтобы «море морщить, да чертей корчить»;

·        соревнование, «кто лощадь понесет»;

·        состязание в беге;

·        кто дальше забросит дубину;

·        кто раскусит камень;

·        игра в карты с чертом и др.

Все мотивы связаны между собой образом работника. Создавая сказку, Пушкин отбрасывает лишние, на его взгляд, мотивы и пишет свой вариант сказки, в которой акцент перенесен на социальный конфликт. Его сказка состоит из таких мотивов:

·        поп и Балда заключают договор;

·        Балда выполняет все условия, но поп поручает работнику невыполнимые задания;

·        попу приходится подчиниться условиям договора.

В центре повествования оказались неимоверные проделки сметливого работника. Просторечное слово «балда» имеет несколько значений. В. Даль в «Толковом словаре живого великорусского языка» выделяет такие значения его: дылда, болван, балбес; долговязый и неуклюжий дурень; большой молот, кувалда; кулак от 8 до 15 фунтов [28, с. 663]. В характере работника соединились все эти значения. Он с виду глуп, но на самом деле обладает сметливостью и наделен недюжинной силой. Балда – шут, плут, но его скрытый ум противопоставляется окружающей его глупости, что позволяет говорить о фольклорной природе образа.

Однако, в отличие от фольклорного героя, пушкинский герой совершает поступки, психологически мотивированные. Разгадав намерения попа (посмотреть кой-какого товару), он и предлагает себя в качестве товара. Поп соглашается взять его, замышляя извлечь для себя пользу. «Фольклорно-сказочная логика заменяется у Пушкина логикой характеров, которые начинают объяснять поведение героев, то есть определяют сюжет», – пишет по этому поводу Т. Зуева [34, с. 55]. Обычно исследователи связывают пушкинскую сказку с антипоповскими сказками, а самого попа делают объектами социальной сатиры [54, с. 159-160]. Но в сказке нет никакой социально-разоблачительной критики попа. Как утверждает М. Шустов, пушкинский поп толоконный лоб не из антипоповских народных сказок, а из сказки-небылицы, «в которой все не по-нашему: стоит церковь из пирогов складена, оладьями повешена, блином накрыта» и «выскочил поп, толоконный лоб – я его и съел» [86, с. 50]. Поэтому поп – сказочный персонаж, позволяющий глубже проникнуть в специфику характера главного персонажа Балды, на котором держится основной смысл сказки. Поп и Балда противопоставлены в произведении, как противопоставлено сказочное и реальное. В результате этого в сказке возникает много алогизмов. Так, нелепое задание попа не вызывает ни тени удивления у работника, который выполняет его и завершает дело щелчками. Поэтому можно утверждать, что на первом плане в сказке Пушкина не взаимоотношения хозяина и батрака, а более глубокий смысл, заключающийся в неизбежности наказании того, кто не сдерживает своих обещаний.

От сказочного народного стиля в пушкинском произведении сохраняется традиционный сказочный зачин (жил-был), некоторые фольклорные формулы (ср.: в народной сказке: скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; у Пушкина: время идет, срок уж близенько), концовка, в роли которой выступает последняя фраза: не гонялся бы ты поп за дешевизной. Заключительная фраза стала функционировать в языке как пословица. Акцент на моральном аспекте сближает сказку с басенным творчеством и со стихотворными сказками-новеллами конца XVIII – начала XIX вв., в основе которых лежала бытовая история или анекдот. С фольклорными произведениями сказку роднит прежде всего особенность ее стиха. Он связан с формами так называемого «балагурного» стиля: с народным театром, раешником, лубочными картинками. Такой стиль проявляет себя в малых жанрах устного народного творчества: пословицах, поговорках, прибаутках, загадках, скороговорках. Своеобразны и рифмы в сказке. Они, по большей части, неточные, но часто втречающиеся в фольклоре: поп – лоб, по лбу – полбу, ладно – накладно, морщить – корчить и т.п. Отсутствие стихотворного размера не разрушает единства стихов, которые рифма соединяет в двустишия, подкрепленные параллелизмом стихов:

Ест за четверых,

Работает за семерых [76, с. 305].

 

Попадья Балдой не нахвалится,

Поповна о Балде лишь и печалится [76, с. 305].

 

Бесенок по берегу морскому,

А зайка в лесок да додому [76, с. 307].

 

Авторский план сказки образуется благодаря широкому использованию поэтом выражений афористического характера: идет, сам не зная куда; почесывать лоб; понадеялся на русский авось; не будет … накладно; щелк щелчку рознь; ест за четверых, работает за семерых. Автор-повествователь выступает как народный рассказчик, блестяще знающий народный язык. Отсюда – широкое употребление просторечных слов и выражений: проворье, бедство, двух зайков, до дому, меньшой и т.п. Колорит народного рассказа воссоздается поэтом с помощью форм народного синтаксиса и ритмико-интонационного строя устно-разговорной речи. Так, в речи рассказчика используются преимущественно простые предложения (Жил-был поп, // Толоконный лоб), нередко используется инверсия (Пошел поп по базару). Предложения часто начинаются союзами а, вот (А Балда приговаривал с укоризной), при описании действий персонажей опускаются глаголы (Испугался бесенок, да к деду). Приведенные примеры характерны для бытового народного языка.

Сюжет в пушкинской сказке движется, как и в народной сказке. Но динамика его значительно усиливается. Пушкин не просто рассказывает, а воспроизводит картины сказочных событий в настоящем времени. «Повествование в сказке отмечается замечательной живописностью, картинностью выражений» – писал Д. Благой [14, с. 535]. Местом действия Пушкин избирает привычную для русского крестьянина обстановку – базар, достигая внешней реалистичности. Одновременно грань между реальным и сказочным миром стирается в результате условности, заключающейся в том, что невозможное с точки зрения здравого смысла преподносится рассказчиком с интонациями достоверности. Исследователи увидели в сказке Пушкина некоторые отступления от сказочного канона, проявляющиеся в психологической мотивировке завязки (поп, поколебавшись, все-таки согласился на условия Балды) [65, с. 130]. Вместо краткой характеристики работника, часто приводимой в народной сказке, Пушкин дает красочное описание жизни Балды:

Живет Балда в поповском доме,

Спит себе на соломе.

Ест за четверых

Работает за семерых [76, с. 308].

 

Такая описательность – характерная особенность чисто литературного жанра. Финальная сцена сказки также проникнута психологизмом:

Идет Балда, покрякивает,

А поп, завидя Балду, вскакивает,

За попадью прячется,

Со страху корячится [76, с. 309].

 

Внутреннее состояние персонажа передается изображением целого ряда действий. Но Пушкин значительно изменяет сам характер изображаемого действия, о чем детально писал В. Непомнящий [65].

Таким образом, используя народный сюжет, Пушкин предложил не сатирическую сказку, а, скорее, своеобразную притчу о противоречивости русского характера, в котором уживаются нравоучение и идеал. Предложенная в «Сказке о попе и работнике его Балде» форма, больше не повторилась в его творчестве. Но примечательно то, что такой художественный опыт обогатил все последующие сказки поэта. Фольклорные приемы тесно переплелись в сказке с чисто литературными, иногда даже срослись, но при этом сугубо авторские приемы не разрушали канонов народной сказки.

Продолжая развивать свое творчество в избранном направлении, Пушкин создает «Сказку о рыбаке и рыбке» (1833), которая в значительной степени продолжала тему «Сказки о попе и работнике его Балде». Исследователи полагают, что источником послужила «Сказка о рыбаке и его жене» из сборника братьев Гримм. Своеобразным итогом изучения сказки фольклористами можно признать заключение И. Лупановой: «Внимательное изучение «Сказки о рыбаке и рыбке» свидетельствует о том, что, в отличие от гриммовской сказки, смысл которой исключительно в морали: «будь доволен тем, что имеешь», – смысл пушкинской сказки гораздо более широк, и, в частности, он заключается в воспроизведении русской народной сатиры на барство, на несправедливое социальное устройство» [54, с. 167]. Акцентируя внимание на характере сатиры автора, исследовательница отмечает ее общность с сатирическими народными сказками.

Вопрос о фольклорных источниках сказки о рыбаке и рыбке был обстоятельно рассмотрен М. Азадовским. Используя пушкинские черновики и сопоставив сказку братьев Гримм и текст «Сказки о рыбаке и рыбке», ученый пришел к выводу о несомненном знании и использовании поэтом мотивов немецкой сказки. Однако из деталей пушкинской сказки в тексте Гриммов отсутствует мотив корыта (первое требование у Гриммов – новый дом), по-разному именуются рыбки: у Пушкина – золотая, у Гримов – камбала; причем у Пушкина опущено указание, что рыбка – заколдованный принц. Наконец, у Пушкина значительно усилен мотив покорности мужа. В сказке Гримм старик – только покорный муж, не смеющий ослушаться приказов жены и пользующийся вместе с нею дарами чудесной рыбки; у Пушкина старик совершенно отделяется от старухи. Г. Макогоненко подчеркивает, что «следование образцу было откровенным; при этом, чем больше было совпадений, тем отчетливее выступала оригинальность пушкинской сказки» [57, с. 31]. Сказка братьев Гримм – это зафиксированная народная сказка-притча о жадности. Жена рыбака требует выполнения с помощью чудесной камбалы ее желаний. Сначала она хочет новый дом, затем замок, потом пожелала стать императрицей, папой римским и, наконец, Богом. Последнее желание старухи не исполняется. Рыбак и его жена возвращаются в старую хижину. Пушкин, отталкиваясь от гриммовского сюжета, большое внимание уделил русской сказочной традиции, в частности, сюжету «жадная старуха». Поэт отказался от побочных линий немецкой сказки и все внимание сосредоточил на одной – старик и старуха, детально разрабатывая крестьянскую тему. Рыбак и его жена – бедные люди. Они живут в своей землянке «тридцать лет и три года». Желания старухи социально обусловлены: она не хочет быть «черною крестьянкою» – хочет быть дворянкой, царицей, владычицей морскою.

В качестве основного признака стиля в «Сказке о рыбаке и рыбке» В. Виноградов выделяет прием варьирования. Сказка состоит из экспозиции и одного повторяющегося мотива.

1. Экспозиция. Старик выловил золотую рыбку. Она просит отпустить ее в море за выполнение любого желания.

2. Старуха велит обратиться к рыбке с просьбой сделать ее дворянкой, царицей, владычицей морскою. Рыбка выполняет все желания, кроме последнего [20, с. 114].

В своей сказке Пушкин отказывается от литературных способов изображения персонажей: образы-типы старика и старухи свойственны бытовой сказке. Кроме того, для народного творчества характерны так называемые кумулятивные сказки, о которых уже упоминалось, когда события связываются между собой причинно-следственными связями. Кумулятивная структура сказки о рыбаке и рыбке помогает глубже раскрыть характер жадной старухи. Если в волшебной сказке превращения чаще всего связаны с приобретением героями определенных положительных качеств, то превращения старухи в пушкинском произведении происходят вопреки законам чудесной сказки. Изображение старухи дается в стиле лубочных картинок.

1) Жил старик со своею старухой

У самого синего моря…

Старик ловил неводом рыбу,

Старуха пряла свою пряжу [77, с. 338].

 

2) Перед ним изба со светелкой,

С кирпичною, беленою трубою,

С дубовыми, тесовыми вороты,

Старуха сидит под окошком [77, с. 340].

 

3) Что ж он видит? Высокий терем.

На крыльце сидит его старуха

В дорогой собольей душегрейке[ 77 , с. 340].

 

4) …перед ним царские палаты.

В палатах видит свою старуху.

За столом сидит она царицей,

Служат ей бояре да дворяне [77,  с. 342].

 

5) Глядь: опять перед ним землянка,

На пороге сидит его старуха,

А перед нею разбитое корыто [77,  с. 343].

Накопление эпизодов происходит по принципу нарастания. Бесконечная жадность старухи соответствует бесконечной возможности развития сюжета кумулятивной сказки.

В сказке братьев Гримм противопоставление жене мужа проявляется слабо. Хотя рыбак и противится жене, но выполняет ее капризы, и сам потом пользуется добытыми благами. Вот как об этом сказано у братьев Гримм: «Вошел он в избу, а в избе чистые сени и нарядная комната, и стоят в ней новые постели, а дальше чулан и столовая; всюду полки, а на них самая лучшая утварь, и оловянная, и медная – все, что надо. А позади избы маленький дворик, и ходят там утки и куры; а дальше – небольшой садик и огород с разной зеленью и овощами.

– Видишь, – говорит жена, – разве это не хорошо?

– Да, – ответил рыбак, – заживем мы теперь припеваючи, будем довольны и сыты» [25, с. 129].

У Пушкина все иначе. Антитеза «старик-старуха» постепенно углубляется. Старуха-крестьянка изображена как сварливая, вечно чем-то недовольная баба, ругающая безропотного мужа:

Старика старуха забранила:

«Дурачина ты, простофиля!» [77, с. 339].

С переменой социального положения изменяется и поведение старухи. Став дворянкой, она проявляет жестокость по отношению к слугам, мужа «на конюшне служить послала». А изъявив желание быть царицей и встретив сопротивление старика,

Осердилася пуще старуха,

По щеке ударила мужа:

«Как ты смеешь, мужик, спорить со мною»,

Со мною, дворянкой столбовою?..» [77 , с. 341].

Сюжет сказки развивается несколько необычно для фольклора. В центре народной сказки – герой, который добивается успеха благодаря своим положительным качествам. Вместе с тем народная сказка сложна по своей структуре. Если на одном полюсе действуют старик со старухой, а на другом – золотая рыбка, то перед нами волшебная сказка. Если в центре конфликт между стариком и старухой, тогда это бытовая сказка. В центре пушкинского повествования – антигерой в необычных условиях: для достижения желаний старухи нет преград. Но и ее желаниям нет предела. В пушкинской сказке противопоставление муж – жена углубляется. Уже в начале сказки автор подчеркивает патриархальную подчиненность старухи мужу:

Жил старик со своею старухой… [77, с. 338].

Каждый занимается испокон установленным делом:

Старик ловил неводом рыбу,

Старуха пряла свою пряжу [77, с. 338].

С появлением золотой рыбки начинается их противостояние. Бытовая ссора, характерная для многих фольклорных сказок, перерастает в социальный конфликт: как только старуха поднялась вверх по иерархической лестнице, она начинает обращаться со своим мужем, как с подчиненным, холопом. Но старик продолжает видеть в своей социально растущей  старухе свою жену. Это подтверждается текстом сказки:

– Разбранила меня моя старуха;

– Еще пуще старуха бранится;

– Пуще прежнего старуха взбранилась;

– Опять моя старуха бунтует;

– Что мне делать с проклятою бабой?

Однако вскоре старик подчиняется новым условиям и ведет себя с женою как холоп.

Развитие действия в сказке связано с образом золотой рыбки – чудесного помощника, встречающегося во многих сказках. Согласно фольклорной традиции чудесный помощник вознаграждает героя, отрицательный персонаж наказывается.

В сказке Пушкина золотая рыбка вынуждена исполнять прихоти старухи, потому что с просьбой обращается старик, которому рыбка не может отказать. Желание помочь старику заставляет ее выполнять требования старухи. «Реакция рыбака на требования старухи отделяет его мораль от безнравственного поведения дворянки и царицы и сближает его самого с золотой рыбкой, которая разделяет его возмущения», – замечает Г. Макогоненко [58, с. 136]. Изображение негодования и нарастания гнева чудесного помощника передается через картины изменяющегося моря. Море в сказке – «это образ-символ, вобравший в себя опыт романтизма и личный пушкинский поэтический опыт» [58, с. 136]. Исследователь выделяет три символических значения образа моря:

1)    объективная реальность, часть могучей природы, «обыкновенное синее море»;

2)    «персонаж волшебной сказки, сопутствующий добру и ненавидящий зло, насилие, хамство»;

3)    «извечная свободная стихия», которую нельзя подчинить чьей-то воле [58, с. 140-141].

Поучительность, дидактизм сказки определяется философской метафоричностью сюжета, помещенного в реальную бытовую картину. Концовка в точности повторяет зачин:

Они жили в ветхой землянке

Ровно тридцать лет и три года [77, с. 338].

 

Глядь: опять перед ним землянка,

На пороге сидит его старуха [77,  с. 343].

«Сказка о рыбаке и рыбке» обладает скрытой иронией: в ней пародируется волшебно-сказочное личное благополучие героя, обязательная его «царственность» в устной сказке. Поэтому эту сказку Пушкина иногда называют «ложно-волшебной».

Идею сказки точно выражает художественная деталь – разбитое корыто: человек, который желает невозможного, непременно остается ни с чем, у разбитого корыта. В сказке столкнулись две неравные силы – море-океан и старуха, пожелавшая стать «владычицей морскою». «Но нет в мире такой силы и власти, которые бы покорили Окиян-море. Оттого описание его поведения закономерно осуществлено по законам стилистики романтизма, где море изображалось мятежным потоком, который обрушивается на «гибельный оплот самовластья», – замечает Г. Макогоненко [58, с. 141]:

Видит, на море черная буря:

Так и вздулись сердитые волны,

Так и ходят, так воем и воют [77, с. 342].

В пушкинской сказке в общей художественной идее слились структура и стилевая система. Кумулятивная композиция сказки в тесной связи с повторениями фольклорного характера дали возможность поэту в полной мере использовать возможности вольного стиха как повествовательной единицы. Ритм сказки, соединенный с вечным ритмом моря, приобретает философское звучание. Сказка предупреждает о реальной возможности человеческого разъединения. В голосе автора слышны интонации сожаления по поводу возможности оказаться у разбитого корыта.

Таким образом, сказки Пушкина с народно-стилевой основой обнаружили свою близость с басенной литературной традицией, которая проявляется, прежде всего, в наличии морали. Басенные сентенции пушкинских произведений стали функционировать в языке как пословицы. Однако существование авторского плана свидетельствует о сближении этих сказок с романтической поэмой.