История Карамзиных.

1 Историк и писатель Николай Михайлович  Карамзин и его жена Екатерина Андреевна  имели семерых детей. О них писали в  основном в связи с Пушкиным, часто  бывавшим в доме Карамзиных и дружески к  ним относившимся.  В конце мая 1826 года скорбная процессия  двигалась по Санкт­Петербургу к  Тихвинскому кладбищу Александро­Невской  лавры. Хоронили именитого русского  писателя Николая Михайловича Карамзина,  автора бесподобной сентиментальной повести «Бедная Лиза», заставившей плакать всю просвещенную Россию, нашумевших  произведений «Наталья, боярская дочь» и «Марфа Посадница», пламенной  патриотической публицистики, а главное — великого труда «История Го­ сударства Российского». Перед смертью Карамзина император Николай Первый дал его труду высо­ чайшую оценку: « русский народ достоин знать свою Историю. История, Вами написанная, достойна русского народа». Сокрушенный тяжелой потерей,  государь приходил ко гробу попрощаться с покойным. Семье покойного была  назначена достойная его славы пожизненная пенсия, и сам государь взялся  покровительствовать семье. Первыми в похоронной процессии шли три сына  писателя — Андрей, Александр и Владимир. Первому было чуть больше  одиннадцати лет, второму — десять, третьему — семь. Судьба детей великих отцов – быть в тени отцовской славы… Повзрослев, сыновья не посрамили отца, посвятив свои жизни процветанию России. Старший, Андрей, окончив Дерптский университет, служил затем в конной артиллерии, а выйдя в отставку с чином гвардии полковника, стал управлять Демидовскими заводами на Урале, которые принадлежали его жене. Управляющим он оказался превосходным, и в Нижнем Тагиле был ему поставлен чугунный памятник. Когда началась война с турками, Андрей Николаевич, воодушевленный 2 патриотическими идеями, встал в ряды защитников Отечества. Он погиб,  попав во вражескую засаду. Ему не было еще и сорока лет.  Младший, Владимир, окончил юридический факультет Петербургского  университета, достиг высоких чинов, стал сенатором, но последние годы  жизни провел в своем имении в Курской губернии, поменяв шумную столицу  на деревенскую тишину, где оставил о себе добрую память в крестьянской  среде. Александру Карамзину выпала большая, полная трудов и самоотверженных поступков жизнь. Воспитывался он вместе с Андреем в родительском доме, и как для Андрея, так и для него самого было доро­ го наставление отца: «Надобно, чтобы мы хотели сделаться добрыми: тогда Бог поможет нам, и будем, чем быть желаем усердно». Вместе со старшим братом окончил он Дерптский университет и поступил на военную службу. Их образ жизни и пристрастия совершенно совпадали.  В студенческие годы они любили пирушки, танцы, легкие увлечения,  прослыли щеголями, пользовались успехом в салонах, и великосветская жизнь им вовсе не казалась пустой и никчемной. Впрочем, баловни судьбы, опекаемые государем, они только отдавали положенную дань молодым порывам и влечениям, готовя себя к серьезному поприщу, правда, еще окончательно не избранному. Оба полюбили Пушкина и сблизились с ним. Александр был вхож в дом Пушкиных, подружился с Натальей Николаевной и чуть ли не каждую субботу проводил время в 3 остроумных беседах за завтраком в дружном пушкинском семействе. Веселый нрав, неутомимость в танцах, когда случались балы — а случались они часто,  — любовь к поэзии, незлобивость и обходительность создали Александру  репутацию приятного во всех отношениях молодого человека, которого  высший свет признал за своего.  В середине 30­х годов XIX века Карамзины вообще пользовались особой  приязнью, заведя свой литературный салон, куда охотно приходили и  Жуковский, и Вяземский, и Баратынский, и, конечно, Пушкин. Поэтесса  Евдокия Ростопчина с восторгом писала о встречах лучших людей своего  времени у Карамзиных: Там говорят и думают по­русски, Там чувством родины проникнуты сердца; Там чинность модная своею цепью Узкой Не душит, не теснит. Там памятью отца. Великого и славного, все дышит... Государь Николай Павлович не оставлял без внимания семью покойного пи­ сателя, который поддержал его в решающие часы восстания декабристов,  заботился о вдове Екатерине Андреевне и ее детях, и благодаря близости ко  двору Александр сдружился с наследником цесаревичем — своим тезкой. Как отмечала одна из родственниц Александра Карамзина, он был высок, красив, с чудными синими глазами и здоровым цветом лица. Едва ли удивительно, что 4 его внешность, жизнелюбие и остроумие нравились цесаревичу, тяжело  переносившему неукоснительно строгий режим, в котором его воспитывал  отец.                                                  Безусловно, Александра ожидало блестящее будущее. Но он сам переменил свою жизнь. Случилось это после роковой дуэли Пушкина с Дантесом и потрясшей двад­ цатидвухлетнего прапорщика смерти поэта. В том, что произошло ужасное  для всей России несчастье, он увидел и свою вину, потому что доверялся  Дантесу и даже осуждал Пушкина за гневные выпады, как ему казалось,  совершенно необоснованные, против обаятельного и любезного француза. С тяжелым сердцем признавался Александр в своей ошибке брату Андрею,  написав ему за границу горькое письмо. Покаянные строки раскрывали  коварство мнимого друга, которому удалось склонить на свою сторону  великосветское общество: «Нашему семейству он больше, чем кому­либо, заявлял о своей дружбе, пере­ до мной прикидывался откровенным, делал мне ложные признания,  разыгрывал честью, благородством души и так постарался, что я поверил его  преданности госпоже Пушкиной, я за это жестоко наказан угрызениями  совести, которые до сих пор вкрадываются в мое сердце, но много раз в день и которые я тщетно стараюсь удалить. Без сомнения, Пушкин должен был 5 страдать, когда при нем я дружески жал руку Дантесу, значит, я тоже помогал разрывать его благородное сердце, которое так страдало, когда он видел, что  враг его встал совсем чистым из грязи, куда он его бросил. Тот гений, что  составлял славу своего отечества, тот, чей слух так привык к  рукоплесканиям, был оскорблен чужеземным авантюристом, желавшим зама­ рать его честь. Только после его смерти я узнал правду о поведении Дантеса и с тех пор больше не виделся с ним. (...) Он меня обманул красивыми словами  и заставил меня видеть самоотвержение, высокие чувства там, где была лишь  гнусная интрига. Всего этого достаточно, брат, для того, чтоб сказать, что ты  не должен подавать руку убийце Пушкина». Гибель поэта стала неизбывной драмой Александра Карамзина, ему уже опо­ стылел Петербург, непереносимым становились светское блистание,  беспрерывная череда раутов, балов, приемов, многословных пышных речей на  званых обедах, разговоры ни о чем и развлечения без искреннего веселья.  Иного выхода он не видел, как только удалиться, куда глаза глядят. От горечи невосполнимой утраты, от душевного сокрушения, от стыда за себя самого. Все окружающее разочаровало его. И многие, с кем он знался, стали безраз­ личны ему. Глубокая тоска овладела душой. Он искал одиночества. И явно о  себе он писал с горькой иронией: «Философия самая ужасная вещь  настоящего века, станешь философствовать, что вот­де как проводишь время, что­де молодость проходит таким подлым образом, что оскотинился, что  чувства душевные тупеют приметно, что начинаешь весьма походить на  полено и прочее. При этой философии начинает по всему телу проходить  какая­то гадость, которая мало­помалу переходит в сонливость, станешь  зевать, ляжешь да всхрапе! А на другое утро в казармы! Видя такую всеобщую гадость в жизни, можно помешаться...». Жаждущий полезной деятельности, высоко образованный, с ясным умом и  крепкой натурой, он, было, впал в уныние, заразившись скептицизмом, в одно время поговаривали, что  это с него Михаил Лермонтов списывал своего Печорина. Но «карамзинское» отцовское начало не позволило ему махнуть на себя ру­ кой. И восстав против «всеобщей гадости в жизни», он принял решение уйти в народ, заняться полезным делом и тем самым оправдать свое существование  па земле. Ему выпала доля стать одним из первых дворян­«народников»,  которые брались за тяжелую задачу преобразования в российской глубинке не на словах, а на деле. Причины были налицо — сокрушающее Россию  крепостное право. Не однажды в исповедных разговорах с Александром его  брат Андрей называл закабаленного русского мужика несчастнейшим из  людей. Дух декабризма объединял сыновей знаменитого певца монархии, но  они, конечно, не думали ни о каких революциях, придя к выводу, что 6 крестьянскую реформу следует начинать исподволь, с практических  собственных подвижек, с личного примера. Надо было спускаться с небес на землю. Нравственный долг побудил Александра чаще бывать в далеком лесном углу  Нижегородской губернии, где он решил потрудиться для народного блага не  покладая рук. На жительство в Петербург он возвращался с неохотой.                                                                    Макателемское имение, куда он ездил, с конца XVIII века принадлежало  князю Андрею Ивановичу Вяземскому. Это была выдающаяся личность. Потомок Рюриковичей, сиятельный князь,  участник русско­турецкой войны. Единственным собеседником, которого он признавал равным себе, был писа­ тель­историограф Николай Михайлович Карамзин. Их пылкие разговоры могли продолжаться до глубокой ночи. И когда случилось так, что Карамзин попросил у князя руки его внебрачной дочери­красавицы Екатерины Андреевны, князь с радостью дал согласие. За дочерью он не пожалел богатого приданого, в которое входило и родовое имение в Макателемах. Итак, с 1797 года Макателемами, что были подарком князю от Павла Первого, владел сам Вяземский, а с 1804 года, когда его внебрачная дочь вышла замуж за Николая Михайловича, они стали семейной собственностью Карамзиных. Села Большой и Малый Макателемы известны с XVI века и в старину были  первое сплошь мордовским, а второе — преимущественно русским. Как и всюду в округе, села не отличались ровной благополучной жизнью. В  письме светлейшему князю Вяземскому от 17 июля 1797 года приказчик  перечислил немало мужицких напастей и нужд: живут «совсем очень бедно»,  «хлеб родится очень худ», лен и просо — тоже; много скота держать нельзя  «по причине малости покосу» меж пашен по овражкам; платья сельчане  «носят споднее, все пеньковое»; «избы крыты дранью, и внутри двора, и в избе пусто»; замуж «отцы, имеющие девок, ниже не отдают, как 50 руб. за девку»,  а потому в селах немало «скудных» холостяков... Конечно, смекалистому приказчику выгодно было нарисовать картину  помрачнее, чтобы меньше с него спрашивалось, но, лукавя, он все же знал  меру и от истины далеко не отклонялся. 7 Николай Михайлович  Карамзин в свою очередь  тоже получал письма из  Макателемов с жалобами  на крестьянское житье­ бытье. И отвечал со всей  строгостью. Я всех вас  люблю равно, как детей  своих, и суд мой беспри­ страстен; я хочу только  вашего добра общаго,  отвечая за вас Богу.  Нынешний год вы должны благодарить Всевышняго  за то, что не было  рекрутства. Будьте благополучны» «Будьте благополучны» или «Будьте здоровы и благополучны» — такими по­ желаниями закапчиваются письма Карамзина макателсмским крестьянам. Не  забывая о строгости, но все же по­отечески наставлял их. Многих из крестьян Николай Михайлович мог знать в лицо, ведь он сам  побывал в Макателемах в тяжелом 1812 году, когда Москва была занята  французами, и ему пришлось с женой и малыми детьми спасаться от  насильников.  Миновали годы... Ища душевного успокоения и полезного дела, посещал Макателемы в невы­ носимо горькую для себя пору гвардейский офицер Александр Николаевич  Карамзин. Как отмечал в своих записках дальний родственник Карамзиных,  опубликованных в альманахе «Памятники Отечества» за 1989 год, «господа в  Макателеме не живали, и никаких приспособлений к мало­мальски культур­ ной жизни ожидать там не приходилось». Поселялся Александр в двух  беленых избах, соединенных сенями. Первыми его намерениями были  разбивка большого сада, постройка больницы и школы для сельских детишек.  Конечно, все это возникло не сразу, не по мановению руки. Строительство на  селе сопряжено с великими трудностями, и прошли годы, прежде чем что­то  из намеченного осуществилось. Но Александру Николаевичу упорства  было  не занимать. Однако первое время душа его не знала покоя. Выручала порой  только поэзия. В макателемской тиши он пишет стихотворение­притчу «Небесный гость»,  которая явно соответствует его настроениям, вызванным разочарованностью  обществом, низостью и мелочностью людей, не знающих высокой цели. Герой стихотворения — «светлый гений» парил в небесной сини, наслаждаясь  высотой и свободой, но изнемог, близкое солнце обожгло его крылья, и он в  изнеможении опустился на землю. 8 И долина наша темная. Гостя горного приняв. Озарилась мигом радости, И, смягчив жестокий нрав. Красотой небесной тронутый, Перед думою святой. Перед кроткой грустью гения Умилился род людской. Гений не мог сжиться с нечестивым племенем людей, и его вновь позвала не­ бесная синь. В ночь расцветающей весны, в мае он принимает окончательное  решение покинуть землю. С восторгом описывает автор красоту ночи, и в его  описании чувствуются непосредственные впечатления от белых ночей под  Петербургом, ведь в детстве ему посчастливилось жить в Царском Селе, где  царь Александр Первый выделил для семьи Карамзиных особняк. Сквозь дубровы с тихим ропотом Пробирается ручей. Разлился в ночном безмолвии Звонкой трелью соловей. Восхитительна, Всевышняго Ты возлюбленная дочь. Неба севера весенняя Нетемнеющая ночь! Но земная красота не остановила гения, он мощно рванулся на своих белых  крыльях в небесную высь. Под стихотворением помечено: «Ноябрь. 1842. С.  Макателемы». Александр Николаевич по неизвестным причинам обошелся без посвящения,  но можно не сомневаться, что его стихи связаны с раздумьями о гибели  Пушкина. Ведь только Пушкина Александр Николаевич называл в своих  письмах гением, и гибель великого поэта вызывала в нем полные отчаяния,  горестные восклицания: «Плачь, мое бедное отечество! Не скоро родишь ты  такого сына! На рождении Пушкина ты истощилось!» Стихотворение «Небесный гость» Александр Карамзин написал в свои 27 лет,  при свече в полутемной избе, тоскливой ноябрьской порою, когда за окнами  уже кружится первый снежок, а дороги еще осклизлы и непроезжи, когда  давит трепетную повинную душу одиночество. Но он был не один, если  ощущал присутствие рядом незабвенного Пушкина. 9 Вместе с тем все туманнее для него становились времена, когда в тех петер­ бургских покоях, незатейливо убранных, с овальным столом и шторами на окнах, где жило родное семейство и где дух отца еще собирал тут избранное общество за чаем  с ситным хлебом, было ему, изгою по своей воле,  гораздо теплее и уютнее, чем в глухом Ардатовском уезде, в самом,  может быть, дремучем углу, заросшем соснами и спрятанном от всего мира.  Но нет, Александр Николаевич не жалел о прошлой жизни. А каким его са­ мого тогда воспринимали? Вероятно, всего­навсего лишь избалованным  милым мальчиком, не пригодным вовсе для жизни. Никаких исключительных дарований и особых устремлений за вторым сыном  создателя «Истории Государства Российского» не замечалось. Они проявились, когда Александр Николаевич определил для себя цель жиз­ ни. Деятельные будни в Макателемах, где Александр Николаевич по решению его мудрой матери на семейном совете стал управлять всеми делами, в конце  концов, целиком захватила доброго малого из столичного бомонда, сделав его преобразователем и подвижником. Жизнь бывшего гвардейца, прекрасно танцевавшего вальсы, превратилась в  бесконечные труды, дела и хлопоты. Стоит обратить внимание, что, занимаясь общественными нуждами, радея о крестьянах, Александр Николаевич совер­ шенно не помышлял о возведении собственно дома с колоннами и  бельведером, как было принято у степенных помещиков, а вполне  удовлетворялся скромным жильем из двух соединенных изб. В 1851 году после смерти горячо любимой матери Екатерины Андреевны  Александр Николаевич стал полноправным владельцем имения. За год до  этого он женился на княжне Наталье Васильевне Оболенской, дочери боевого  генерала. Наталья Васильевна, младшая из семи детей, воспитывалась  матерью княгиней Екатериной Александровной, в девичестве графиней  Мусиной­Пушкиной. С Натальей Васильевной, Ташей, Александр Николаевич решил связать свою  жизнь в Москве, когда был там проездом из имения в Петербург. Он видел ее 10 и ранее, дружил с ее братьями, но никогда не думал, что породнится с  Оболенскими. Все случилось как бы по воле Провидения. Набожный  Карамзин оказался в гостеприимной семье в Великий пост. Просветленные  глаза Натальи Васильевны поразили гостя, и он понял, что нашел свою  суженую. Вскоре они обвенчались. Это был необыкновенно удачный брак. Молодожены стали жить душа в душу.  Про таких супругов говорят, что они созданы друг для друга. Перед женитьбой Александр Николаевич благоустроил свое жилище в  Макателемах, сделав его двухэтажным с просторной передней, кабинетом,  столовой и стеклянной галереей. Полы были застланы паркетом, а на  оштукатуренных стенах повешены портреты. Ни Петербург, ни Москва не прельстили супругов, которых соединила не  только любовь, а горячее желание изменить жизнь крестьян  просветительством и благотворительностью.