"Ладожские рисунки" поэта-монахини Елизаветы Шаховой

«Ладожские рисунки» поэта – монахини

Елизаветы Шаховой

Дворянка по происхождению, родилась в Санкт – Петербурге 30 марта 1822 года, наделенная редким поэтическим талантом, она уже в 10 лет писала стихи, а в 17 была автором двух сборников, за которые Российская Академия наградила девушку – поэта золотой медалью, а император Николай I подарил ей серьги и перстень, украшенный бриллиантами.

В 1841 году Елизавета Шахова переезжает с матерью из Петербурга в Москву, где знакомится с основательницей Спасо-Бородинского женского монастыря, вдовой героя Отечественной войны 1812 года, игуменьей Марией Тучковой. Увидев девушку и поговорив с ней, она однажды сказала Елизавете: «Если мир вас обманит, вспомните мать Марию, которая призывала вас в свои объятия» [1].

Слова игуменьи оказались пророческими. Неожиданно для многих Елизавета Шахова… Впрочем, пусть об этом она скажет сама:

В тот день, когда мой путь широко

Вдаль разостлался предо мной, -

В рассвете счастья, без порока,

Любви и радости земной,

За шаг до брачного чертога, -

Раздался, над челом моим,

Призывный глас Христа и Бога,

И – я, взяв крест, пошла за Ним. [2]

 

В 1845 году в возрасте 23-х лет Шахова ушла в подмосковный монастырь к мари Тучковой, чтобы стать послушницей. Через два года эту обитель посетил известный религиозный писатель и просветитель архимандрит Игнатий (Брянчанинов), который стал духовным наставником Елизаветы. В 1849 году по его совету она поселяется с матерью в Староладожском Успенском монастыре, который в то время был единственной женской обителью в Санкт – Петербургской епархии.

Здесь они провели 14 лет [3] и где, вероятно, Елизавета была пострижена в монахини с именем Мария. Изучив историю Староладожской обители, она опубликовала жизнеописание ее самой известной игуменьи Евпраксии. [4]

В 1862 году Шахова уехала из Старой Ладоги, чтобы посетить московские монастыри, а затем (в 1863 – 1871 гг.) занималась педагогической работой. Сначала она была наставницей в приюте для девочек в Тверском Рождественском монастыре, затем (в 1868 г.) ее перевели в Прибалтику возглавить училище для девочек духовного знания в Марии-Магдалинском монастыре в г. Вильно.

В 1871 г. по инициативе императрицы Марии Александровны, супруги Александра II, Елизавету Шахову назначают начальницей Покровской общины сестер милосердия на Большом проспекте Васильевского острова в Петербурге. Но через год, из-за ухудшения зрения, а главное – от усталости жить в многолюдной столице, она оставляет свой пост. «Я уволилась от управления в Ладожский Успенский монастырь», - напишет она в автобиографии. [5] Здесь для нее был построен маленький домик – келья, где ей было свободно заниматься литературой, вести переписку и встречаться с коллегами по перу.

В 1896 году монахиня Мария (Шахова) приняла схимнический постриг со своим первым именем Елизавета. Перед самой смертью она ослепла. Скончалась 5 июля 1899 года и была погребена в Старой Ладоге на кладбище Успенского монастыря. Могила, к сожалению, не сохранилась.

В конце жизни она писала такие строки:

Пора и мне о силах новых,

О звуках новых не мечтать,

Но, в зимний сумрак лет суровых,

Итоги жизни сосчитать!

пора заржавленную лиру

На ветки северных берез

Закинуть, - пусть, по ветру, миру

Издаст свой стон последних грез!

***

Иные песни глас приносит,

Из жизни замкнутой, иной:

Но эти песен мир не просит,

Ему язык их не родной!

Земные цели и задачи

Ему решат его жрецы,

И роковые неудачи

Заменят призраком льстецы.

Ему не нужно гласов с неба!

Пусть все, что вне земли, молчит!

Он только: - «зрелища и хлеба!» -

Разноголосицей кричит.

 

 

Наш лишний век в века вселенной, -

Способен ринуть мир в хаос, -

Но, над землею обновленной

Свет лучший вызовет Христос! [6]

 

Творчество Елизаветы Никитичны Шаховой, монахини Марии, почти неизвестно современному читателю. Лишь некоторые стихотворения можно встретить в антологиях, например, «Царица муз: Русские поэты XIX - начала XX вв.» (М., 1989). Несколько ее стихов опубликовано в «Журнале Московской патриархии» (1995, № 12).

Предлагаю читателю познакомится с стихотворениями из цикла «Ладожские рисунки» и первой частью поэмы «Древний монастырь Успения Богородицы в Старой Ладоге», взятыми из книги «Собрание сочинений в стихах Елизаветы Шаховой» (СПб., 1911).

 

 

 

Развалины на берегу Волхова
в Старой Ладоге

Века, не годы, протекали
Над этой крепостью глухой,
Под грудой камней своды спали
Над исторической рекой;
Здесь, дикой зарослью повиты
(Еще исчез недавно след),
Чугунные торчали плиты,
С насечкой символов побед:
Мечи и панцири гласили,
Что тут прах рыцарей зарыт,
И буквы стертые носили
О них глагол, но смысл не вскрыт —
Все стерла давность! Нет сказаний
О чужестранных мертвецах
На этом месте, — без преданий
О здешних битвах и бойцах!
Но в край забытый муж ученый*),
С заветной думою достиг,
И — замок, прахом поглощенный,
Как остов собранный возник!
Раскрылись грозные руины,
Бойницы, башни, тайники,
И встали древние картины
Времен минувших у реки.
В них любопытный посетитель
Читает летопись побед,
Гадает, кто был победитель
И как был смят и прогнан швед.
Открыты внутренние сходы,
Колодец тайный под стеной,
Ступени, стены, переходы, —
Громадных камней — ряд сплошной…
Как любо тут стоять, мечтая,
Так сердце млеет, ум парит!
Днесь**) о тебе, о Русь святая!
Здесь камень с камнем говорит…[7]

*) археолог Н.Е. Бранденбург

**) ныне, сегодня

 

 

К фотографии вида развалин.

С семейной группой

Н.Е. Бранденбурга

 

 

Вот — на стекле, под свето-тенью,
Развалин вид изображен:
Внизу, под их отлогой сенью,
Своей семьею окружен,
На кратком отдыхе, тот самый
Рачитель ревностных трудов,
Кто грузный мусор — в панорамы
Преображает, в честь родов!
Сошлась к нему, — в часы досуга, —
Вся симпатичная семья:
Его прекрасная супруга,
И молодые сыновья,
И отрок — сын, — как миньятюра, —
Его черты, серьезный взгляд; —
С ним рядом — стройная фигура:
Струится облаком наряд,
Легко, воздушно очертанье
Красивой девушки: черты
Типичны, в целом — сочетанье
Ума и меткой остроты!
Еще, под группою, находит
Кого-то взгляд! еще портрет!
Его сотрудник! Он подходит
Склоняясь, и — в руке букет,
Из полевых цветов, подносит
Супруге друга своего,
С улыбкой, преданно он просит
Принять случайный дар его…
Поэзия такой картины, —
Свежа, как брошенный венок,
В обломках вскопанной руины,
Потомству дальнему зарок!
Живая, лучшая награда
Трудолюбивому дана:
Его талантливые чада,
И — друг-сподвижница — жена!
Твой жребий счастьем обеспечен,
Ученый муж, и гражданин!
И труд твой славой будет вечен,
У исторических руин.
Простите, гости дорогие!
Простите, новые друзья!
Когда опять, в полу—глухие
Старинной Ладоги края;
Из новой, в древнюю столицу,
На Волхов памятный, с Невы,
Одну Успенскую черницу
Утешить, соберетесь вы? [8]

 

 

 

Древний монастырь Успения Богородицы

 в Старой Ладоге

Летопись-поэма в 3 частях

 

На низменном холме стоит старинный храм,

Над исторической рекою Новаграда,

Весь белый, выступил из-за зеленых рам

Деревьев вековых соседнего посада;

Внизу, по берегу, идет кирпичная ограда,

С двумя воротами, и — башни по углам.

За каменной стеною, серея, видны кровли

Отдельных домиков; тут втиснут монастырь,

Меж двух слобод, — где склад и сбыт торговли

Наполнили молвой береговой пустырь…

Не место, кажется, здесь было для вселенья

Избрать отшельницам обители святой!

Но шел за веком век, сменялись поколенья,

И — оглашаемый житейской суетой, —

Вокруг, со всех сторон, с реки и с суши,

Владычицы Успения удел,

Храня врученные от Господа Ей души,

Подобно Ноеву Ковчегу, уцелел.

Обитель вынесла рушения и беды,

Иноплеменников нашествия погром:

Предания гласят, как нападали Шведы,

Как билась Ладога отчаянно с врагом.

Свидетели тому — здесь — падшие твердыни

Стен древней крепости, — из местных крупных плит

И тесаных булыг, да ветхий храм, в средине,

О вере вековой безмолвно говорит.

Здесь — замок Рюрика, раскопанный недавно

Археологами, и твердостью основ

Он поразил их кладкою исправной

Оплота смелого, за несколько  веков!

У самых врат святых, — дорога столбовая

На Грузино, и дальше, над рекой,

Святителя и Чудотворца Николая

Старинный монастырь стоит еще, мужской.

Завидное, безмолвное жилище!

Нет близко сел под ним: поля да лес густой,

И высится в нем холм, прозваньем Побидище,

Прославленный, при нем, победою святой:

Здесь был расчет славян с завистным шведом,

Здесь — Александр князь первых русских сил —

Решил их давний спор, с морским своим соседом,

И русский стяг высоко водрузил.

Так новгородские и шведские скрижали

Хранят предание и память здешних битв:

Не раз огонь и меч здесь страшно бушевали,

И снова возникал приют святых молитв,

И снова строилась тесовая ограда,

Где малый храм был цел, на низменном холме, —

Пристанище распуганного стада,

И собранного вновь, — чтоб светом быть во тьме

Живущим, в суете житейских попечений.

Оставшимся в живых, согражданам своим:

В трудах и подвигах, соблазном развлечений

Молва окрестная не повредила им.

Встарь были крепкие подвижницы святые,

Руководившие, по верному пути,

Послушных инокинь, и души их простые

Заботливо могли наставить и спасти.

Венчала подвиг их блаженная кончина,

Святая память их не тускла без следа!

Так вечной памяти достойна Акулина,

Вновь сестр своих собравшая сюда,

Чуть битва грозная, на месте, отгремела,

Неустрашимая строительница — мать,

Став крепкою главой у немощного тела,

Явилась монастырь с обломков поднимать!

Царевой милостью, боярской благостыней,

Обитель женская была воссоздана,

Из пепла фениксом, — с заветною святыней,

Возникла, и ведет с веками счет она!

Сменив тесовые на каменные рамы,

Картинкой выглядит, на зелени садов….

Есть церковь новая… но тесны наши храмы,

И маленький собор разрушится готов,

Дал трещины в стенах, — хотя и подновленный

Лет тридцать пять назад, — но кладка стен из плит, —

Непрочный матерьял – железами сцепленный, —

Внушает страх: надолго — ль Бог велит

Стоять, не падая, «безглавому» собору?

Глава старинная, широкая, снята,

Разбита бурею давно, в былую пору,

И – вместо прежнего, из дерева — креста,

Обитый жестью крест, на «фонаре» поставлен:

Лет семьдесят и более, прошло

Над круглым куполом, который обезглавлен,

И много чудного потом произошло…

В то время правила обителью святая

Евпраксия (чью память край поместный чтит,

Издалека, к ее могиле, притекая

Народ усопшую пустынницу святит).

Любила старица безмолвие пустыни:

В лесу, среди болот, за три версты, она

Нашла себе приют молитвенной святыни

Там, где высокая, кудрявая сосна

Шатром развесистым пригорок покрывала,

Где сень и тишина, среди немой глуши,

Ум к Богомыслию святому призывала.

Привольно было ей, из глубины души,

Свободно и вполне, молитве предаваться,

И стала старица, вдали монастыря,

По целым дням, до ночи, оставаться

В Абрамовском участке пустыря.

В убежище от всякой непогоды,

Велела сруб сложить, под кровлей из досок,

Затворец маленький, среди лесной природы,

С одною дверцею, с оконцем на восток.

У самого ствола большой сосны ветвистой,

Ютилась хижинка, обросшая травой,

А ниже, под холмом, — с водой прозрачно чистой,

Прорыла старица колодец ключевой,

И был благославлен тот подвиг потаенный,

В усилиях пустынного труда,

С молитвою святой всегда соединенный:

Руками трудницы добытая вода

Прияла, и хранит доныне, дар целебный:

К колодцу под крестом, и сестры, и народ

Приходят, с верою, поют над ним,  молебны,

В день праздника Креста бывает крестный ход.

Теперь на месте том — часовенка другая,

И, стенками ее, вокруг обнесена,

Уже посохшая, от времени, нагая,

Сквозь кровельку, прошла заветная сосна,

И на сучке одном, чудесно водруженный

Самой Евпраксией, крест сверженный, с главой

От купола, — грозой не поврежденный,

И не расколотой стрелою громовой…

Когда та страшная здесь буря восшумела,

Евпраксия одна, внутрь храма, заперлась:

Не немощь женскую, но мужество имела

На подвиг стать, в тот час, как местность вся тряслась,

Блистали молнии и громы рокотали,

И ветер ярый выл, и ливень бушевал…

Вдруг — треск … Колокола качаться, с звоном стали,

И — вихрь, ударившись по куполу, сорвал

Главу церковную, усиленным напором,

Креста не повредив, с трезвоном прокатил,

Пронес главу над дрогнувшим собором,

И за оградою, на поле, опустил,

И стих….В обители же было первым делом

Главу, упадшую с собора, обрести…

Тогда, на куполе, печально опустелом,

Пришлось на «фонаре» крест новый вознести…

А первый крест – Евпраксия святая,

Отдельно от главы, на рамена взяла,

И скрытно, вечером, пустыни достигая,

Там, на сучек сосны заветной, вознесла…

Как был он водружен, то было лишь известно

Ее сподвижнице — монахине одной,

Но благодать, на месте, силы крестной

Является до днесь, над здешнею страной;

И освятил Господь и место, на поляне,

Куда был сброшен крест… Где встарь

Ростили рожь и жито  поселяне,

Там Господу  воздвигнут был алтарь:

Где, в бурю обрела когда-то Евпраксия

Главу, снесенную на ветреных крылах,

Там церковь создалась святого Алексея,

Усопших прихожан приосеняя прах.

Не злаками полей, и не снопами жнива,

Крестами убралось все поле, как помост,

В могильных бугорках, распаханная нива —

Всей Старой Ладоги кладбищенский погост. [9]

 

Примечание

[1]  А. Белецкий. Тургенев и русские писательницы 30 – 60 гг. XIX века // Творческий путь Тургенева. Сборник статей. – Петроград, 1923, с.  135

[2]  Собрание сочинений в стихах Елизаветы Шаховой. – СПб., 1911, с. 118, 119 («Автобиографический отзыв из глуши»)

[3]  Автобиография Елизаветы Шаховой // Полное собрание творений святителей Игнития Брянчанинова. Том 8. – М., 2007, с. 287

[4]  Журнал «Странник», 1860, март, с. 65 - 99

[5]  Автобиография Елизаветы Шаховой. Указанное выше сочинение, с. 291

[6]  Собрание сочинений в стихах Елизаветы Шаховой. – СПб., 1911, с. 117, 119

[7] Собрание сочинений в стихах Елизаветы Шаховой. – СПб., 1911, с. 207

[8] Собрание сочинений в стихах Елизаветы Шаховой. – СПб., 1911, с. 208

[9] Собрание сочинений в стихах Елизаветы Шаховой. – СПб., 1911, с. 34 – 38 (2-я пагинация)