Литературный очерк "Майское вино".

Вы когда­нибудь задумывались о случайности, которая живёт с нами каждый  день? События, люди, чувства или эмоции ­ всё, всё, всё, что происходит с вами так, как  вы этого не ожидали. Может вы вели беседу со случайным человеком, которого даже не  Случайная встреча — самая  неслучайная вещь на свете.                                                                    Фридрих Ницше. предполагали в своём дне, и не догадывались, как эта беседа может изменить вашу  жизнь? Задумайтесь над этим, и я вас уверяю, что вы найдёте такую встречу, а  ежели нет, то будьте уверены ­ она ждёт вас в будущем. Ну а пока я хотел бы рассказать одну историю ­ совершенно обычную ­ обычную  потому, как её может наблюдать каждый в своей жизни, но не замечать и не  придавать весомого значения, и только потом, спустя несколько лет или даже  десяток лет, эта история врежется в вашу душу так, что перевернёт в ней всё вверх  дном, словом, море ­ небо, а небо ­ море, и уже за это её можно назвать  удивительной. Стоит опустить свой взгляд немного ниже, знаю, что это сложно в  наше­то время, но позвольте вас попросить обратиться к низам, ведь именно там и  живёт начало моей истории. Причём в буквальном смысле, ведь нам стоит обратить внимание вот на это  подвальное помещение обычного жилого дома. На первый взгляд, сырая, грязная яма, где поселился так давно мрак, и живёт с ним гниль, что выпускает свой мёртвый запах из двух этих круглых окон за  решётками под звуки крыс, которые кишат в бешеной суете. Но первый взгляд всегда обманчив! Не стоит ему верить, ведь он ведёт вас в  грязную и сырую яму с крысами... Лучше уж довериться второму, осмысленному,  взгляду, который покажет вам, что из двух этих маленьких, совсем невзрачных  окошек за решёткой на уровне асфальта горит светлый, приятный глазу огонёк.  Если же не побояться и поверить третьему взгляду, то можно заметить уютный  книжный шкаф в углу среди множества цветов: среди них, и разросшийся плющ, и аккуратно усаженные лилии, тюльпаны в вазах, и лимонное дерево, приятного  жёлтого цвета, стоящее на пёстром, измазанном краской ковре, а на нём же стоит  маленький ободранный диван голубого цвета с белыми пятнами, что так  напоминают облака, и также множество листов, кисточек и виниловых пластинок,  что для нашего времени, мягко говоря, странно. По великому счастью, моя история  случилась именно в этом подвальчике в совершенно обычный вечер, от которого я  не ждал чего­то удивительного ­ того, что может поменять мою жизнь, и заставить  меня вспоминать ту встречу каждый день. В тот день московские улицы горели, на дворе стоял чудесный май, вокруг  всё цвело, и, гуляя с одиночеством, я думал о работе, ведь завтра важный  постановочный день, но вот что странно, в тот момент, когда я шёл по улице, на ней  перегорели фонари, причём все разом, только потом я прочёл, что в электросети  был сбой, и решив свернуть в переулок, а затем перейти на другую улицу, я увидел  эти окна. Какой­то необъяснимой, манящей силой меня влекло в эти окна, такая сила  пробуждается в тот момент, когда мы ищем ответы на вопросы, которые мучают нас по ночам и не дают покоя днём: ты в надежде бежишь от них изо дня в день,  стараясь спрятаться в ночи, словно звёзды тебя укроют от этого кошмара, а луна всё решит за тебя, но нет... друг мой, нет, с рассветом тебя начнут бить вопросы в грудь, и с первыми лучами солнца они догонят тебя! Нельзя бегать вечно! Сила, таинственная загадка, которую я до сих пор не могу разгадать,  вызывала во мне влечение и словно магнитом тянула меня во двор, тупоугольный двор, замкнутый квадрат, и глаза панельных домов смотрели на меня, и водосточные трубы выпирали, словно морщины на лице, провода от кондиционеров вросли в  стены, как вены, и свет от фонаря показал мне человека, стоящего в углу, лицо его  было в чёрной саже, изрезано морщинами, отчего казалось, что это вовсе не человек, а часть того страшного фасада. Монотонно он водил по асфальту метлой, что­то  проговаривая и озираясь по сторонам, и с каждым движением моё сердце сжималось точно в такт его метлы, и в этот момент было ощущение, что стены вокруг  сдавливают меня, выход ­ бежать назад, но там тёмный переулок, наполненный  такой безжизненностью и слоями неонового света, который падал на асфальт с  лужами, отчего они приобретали страшный до ужаса вид, будто ты сейчас же  провалишься в них и будешь захлёбываться этим неоновым светом. В страхе  безысходности я побежал к двери того самого подвальчика с приятным горящим  светом из двух круглых окон. Дверь же имела оранжевый цвет, действительно  странно в таком­то дворе... оранжевая дверь... Сбежав, пропустив несколько  ступенек, не думая уже о цвете двери, я ударился об неё, и мои глаза наполнились  приятным солнечным светом, я почувствовал запах апельсина, который унёс меня в  воспоминания о детстве, где я несу пакет с этими же апельсинами, но пакет в этот  же момент рвётся, и они вылетают на дорогу, а затем катятся от меня, но их  останавливает седой мужчина с тростью... что­то я увлёкся, друг мой, вернёмся к  происходящему. От шума в двери хозяин решил открыть её с таким доверием и уверенностью, которая обосновывается тем ужасом, что царит в том переулке, и оранжевая дверь в этот момент была моим спасением. Дверь открыл мужчина в розовой шапке, на нём был полосатый, как зебра,  халат, полосатые фиолетово­зелёные чулки и красные тапочки, если пристально  смотреть на халат, то сквозь него на груди светился какой­то символ, но вопрос  "Кто вы?" отвлёк меня от его понимания и анализа. Вопрос повторился: "Кто вы?" ­ Здравствуйте, прошу меня простить за столь поздний визит...там... что­то было... Но не дослушав, словно зная, что я скажу, чудик ответил: ­ Что­то страшное, что­то, отчего хочется бежать прочь. ­ Да­да, вы совершенно правы! ­ воскликнул я. Я постарался всмотреться в этот символ, что так сиял на груди его сиреневой майки из­под черно­белого халата. Странный человек из подвала оторвал меня снова от моих мыслей о символе  довольно наводящим вопросом: ­ Вас интересует это? ­ достав медальон рукой, где на указательном пальце была  татуировка кроличьей лапки, спросил он. ­ Ну...Если позволите... Хотелось бы узнать. ­ Конечно! Конечно! Я плохо спал, поэтому не откажусь от хорошей компании.  Входите. Я попал словно в другой мир, другую вселенную, сказку: пятиугольная комната  имела одну стену с бардовым цветом, другую же с зелёным, третья была окрашена в  рыжий, следующая имела фиолетовый цвет, а последняя ­ чистая, белая и пустая  стена, ничего на ней не было и вдоль неё не лежало... остальные же стены были  увешены картинами, полками с вазами, в которых жили цветы, и по соседству  совещались книги. На полу было нарисовано небо, я плыл по облакам своих эмоций,  впечатлений и фантазий, перепрыгивая с облака на облако. Я словно улетел... Меня  окатила целая волна ­ именно волна ­ на потолке было нарисовано бушующее море,  и дельфины, выпрыгивающие из воды, летая в умиротворении и блаженстве, я  совсем потерял ориентацию и не заметил, как оказался у стола и стула, и  почувствовал в своих ногах что­то тёплое и мягкое... это был песок, в котором были зарыты ракушки. И снова чудак отвлёк меня своим вопросом: ­ Действительно, чудесно?! И страх, что вы видели там во дворе, словно утонул в  этом бушующем море, ­ сказал хозяин сказки, сидя на том самом диване, что я  видел из окна, на потрёпанном голубом диване с белыми облаками.  ­Это потрясающе! Как? Как вы всё это сотворили?! Кто вы? ­ Присаживайтесь, я налью нам клиновый сироп и отвечу на все вопросы. Рассматривая среди разросшегося плюща чудесный большой книжный шкаф,  который был сделан из простого гипсокартона, но имел совершенный вид... на  обратной его стороне были изображены галактики, звёзды, вся солнечная система. Но тут же вернулся обладатель сказочной комнаты, которая (только подумать!)  находилась в подвале... Вернулся он вместе с обещанным сиропом. ­ Для начала познакомимся, ­  сказал обладатель кружки с ногами, руками, и  белоснежной улыбкой, и голубыми глазами. Мне же досталась кружка в виде рыжей кошки, которая облизывала свою лапку. Он продолжил: ­ Меня зовут Себастьян Николаевич Акминский. ­ Простите... Аквинский, как Фома Аквинский? ­ Нет, что вы, нет. Акминский Себастьян Николаевич, художник, ну когда­то им  был. Учёбу я бросил, да и много чего не так сделал в своей жизни... Тут он опустил взгляд на небо, всматриваясь в облака и что­то про себя  проговаривая, а я успел заметить, что у него голубые глаза, светлая, не то рыжая, не  то седая щетина и светлые волосы, которые он постоянно убирал за уши. ­ А вы один живёте, ­ попивая сироп, спрашивал я. ­ Совершенно один. Или же можно с уверенностью заверить, что живу я с тоской­ неразлучницей. Тут он совершенно неожиданно посмотрел на меня, и я понял, насколько он  прекрасен. Светлые сильные волосы накрывали его голову вплоть до шеи, синее  море в глазах его пленяло своей глубиной, и ободряющая улыбка разгоняла тоску и  боль в моем сердце. Такую улыбку встречаешь, как минимум, ну один или два раза в жизни, улыбка,  наполненная силой жизни и способная даровать её другим, и я почувствовал, что  могу быть понятым настолько, насколько я этого хотел. ­ А вы? Кто Вы?  ­ спросил он, убирая кружку от своих губ. ­ Меня зовут Винецовский Александр Ярославович, режиссёр театра им.  Ермоловой. ­ Так мы коллеги!  ­ радостно, блистая той самой улыбкой жизненной силы, сказал  Себастьян. ­ Что вы имеете в виду? ­ Искусство, товарищ мой, искусство! Нашу родину! ­ Ах, да... Искусство ­ немного с сожалением сказал я. ­ Что такое? Я что­то не так сказал, ­ положив руку мне на плечо, сказал художник. ­ Нет, нет, что вы. О своём задумался. Но давайте о вас! ­ А что обо мне? ­ Где вы выставляетесь? Сколько стоят ваши картины? ­ Ха­ха­ха, забавно... Не забывайте, что мы с вами в под­вааа­ле. Какие выставки?  Какие деньги? Я ­ нищий! У меня ничего нет, кроме моей искренней любви к  искусству! Любовь творить и быть творением таланта своего! ­ Но на что же вы живёте? Что вы едите? ­ Пойдёмте, я покажу вам. Мы встали с мягкого, как облака, дивана и направились мимо деревянной, криво  сколоченной, но раскрашенной белыми лилиями перегородки, за которой была  кухня, состоящая из одного стола и стула, и букета разноцветных цветов. Себастьян показал мне лестницу, за которой лежали в ряд картины, накрытые белой мантией,  но один уголок картины выглядывал наружу, это был всё тот же символ, что я видел на груди у Акминского, лестница вела к двери, поднимаясь в след за ним и открыв  её, мы оказались на кухне, где пахло жареным мясом, овощами и специями ­ это  была кухня ресторана «Квартира 44», под которой жил Себастьян. ­ Вот чем я зарабатываю и питаюсь, ­ с неким стеснением сказал художник. Оказывается, он работает тут официантом и может забирать часть еды к себе домой. ­ Ужас! Но ведь вы такой замечательный мастер! Где справедливость ?! Где слава?  Признание? Деньги наконец? Разве вы хотите прожить всю жизнь в подвале, скрывая свои работы под лестницей ресторана, в котором носите еду? ­ Но ведь это неглавное! Неглавное... ­ А жить в несправедливости ­ главное?! Прятать талант ­ это главное?! ­ Вы находитесь в большом заблуждении, товарищ мой. Эх... как в утреннем тумане  вам не видать ни дороги, ни то, куда она ведёт. ­ Что вы имеете в виду? Позвольте объяснить, ­ морща лоб и прямо смотря на  Акминского, твердил я. Я объясню, объясню... надо лишь найти мост... Так не выйдет. ­ Какой мост? Он что совсем сбрендил?  ­ невольно про себя проговаривал я. А Себастьян Николаевич тем временем рылся в шкафчике маленькой кухни  уютного ресторанчика. Я в это время решил оглядеть сам ресторан, но мои шаги  прервались с появлением громкого возгласа:   ­ Находка! Нашёл! Я нашёл! ­ поднимая вверх штопор, кричал художник. ­ Штопор? Ваш мост ­ это штопор? ­ с недоумением смотрел я на это ярко­красное  пятно, которое показывалось мне из пальцев, измазанных краской, Акминского. Тонкая полоска света лежала на полу кухни, заселяя в неё свет так, что  можно было увидеть на столе лежащие тарелки, кастрюли и большой блестящий нож с маленькими еле заметными красными пятнами, и вдруг в одно мгновение и  тарелки, и кастрюли, и нож с красными пятнами поглотила большая всеобъемлющая тень художника, и всё пропало, будто Акминский сложил всю тревогу и страх,  который вцепился в меня в том страшном дворе, в большие карманы своего черно­ белого халата. ­ Все в трюм! ­ с бесконечным позитивом вскрикнул Себастьян. Дверь закрылась, и мы спустились в подвальное помещение маленького уютного  ресторана "Квартира 44". ­ Себастьян Николаевич, вы что­то хотели мне объяснить, что­то про дорогу в  тумане... ­ опустив голову, перебирая в руках кисточку, сказал я. ­ Одну минуту, сейчас! ­ громкий голос доносился из конца уютного подвальчика. Акминский опустился на правое колено к одному из облаков, что было нарисовано  на полу, проводя по нему рукой, он запустил свои пальцы в него, словно оно было  настоящее, и его рука утонула в облаке, а затем он вытащил из него бутылку вина и  громко сказал: ­ Вот оно! Вот он мост! ­ Что за мост? Я действительно не пониманию, о чём идёт речь. Акминский вышел с бутылкой красного вина, которая была слегка пыльной, но я  сумел разглядеть изображение, которое на ней было, оно представляло из себя что­ то похожее на яйцо ­ шаровидной формы и прозрачное ­ и сквозь это яйцо можно  было увидеть пустыню, которая не имела конца, и виден был лишь горизонт и швы  на её глади. Сквозь яйцо выбивался солнечный свет с того горизонта, и я невольно  задумался, что может быть за ним. Но в эту же минуту объявился Себастьян Николаевич с двумя бокалами и  уже открытой с помощью того красного штопора, что блистал в темноте на кухне,  бутылкой. ­ Что это за вино, Себастьян Николаевич? ­ Обало Робле. Вино, обладающее глубоким гранатовым цветом с жемчужным  оттенком... Ох... Александр Ярославович, это вино с мягким цветочным ароматом и с нотками горького шоколада, с насыщенным, ярким, свежим и бархатистым вкусом спелых  красных ягод, ­ и всё это завершается длительным послевкусием. Поэзия в бутылке, никак иначе. ­ Вы имеете винный погреб? ­ удивлённо спросил я. ­ Совсем небольшой. Я ведь беден, куда мне до метровых залежей вина, ­ наливая в  бокалы вино, проговаривал художник. Красная живая, могучая, свежая, наполненная огненной страстью и безмятежным  ароматом цветов, волна хлынула в бокалы, играя на его стенках и закручиваясь,  падала на дно. Был слышен запах горького шоколада. Аромат вылетел из бутылки и бокалов, разнёсся по воздуху и, залетев в наши  лёгкие, расцветал, выпуская в кровь поэзию лилиями по воде. А тем временем я начал разговор: ­ Себастьян Николаевич, вы могли бы объяснить мне всю сущность своего внешнего  вида. Смею полагать, что он неспроста такой. ­ Вы правы, товарищ мой, но стоит ли мне объяснять её, как вы выразились,  сущность? ­ Думаю, что да, ­ с некой неуверенностью сказал я, выпивая бокал чудесного вина. ­ Я живу искусством, и живу им давно. Это мой собственный мир, в котором я могу  делать то, ради чего я рождён ­ творить, творить и ещё раз творить, и быть  творением таланта своего. Сущность каждого человека ­ сделать мир лучше,  оставить в нём что­то благородное... что­то важное для будущего поколения... что­ то прекрасное... И мой внешний вид, и я, и моё творчество ­ это мой мир, который я  хочу оставить после себя. ­ Но, Себастьян Николаевич, как же слава и признание? Разве вы хотите всю жизнь  прожить в подвале под рестораном, в котором работаете официантом, с вашим­то  талантом? Разве вы этого достойны? Разве это ваше предназначение и сущность  вашей жизни? ­ Отвечу я вам словами великого Пастернака: Быть знаменитым некрасиво. Не это подымает ввысь. Не надо заводить архива, Над рукописями трястись. Цель творчества самоотдача, А не шумиха, не успех. Позорно ничего не знача, Быть притчей на устах у всех. Товарищ мой, искусство, если оно подлинное, не рвётся за славой, поймите же, лишь маленький процент людей поймёт его, и спустя века только придёт осознание  красоты и всей мысли. Пусть я беден и не знаменит, но я знаю, зачем я живу и знаю, что после меня  найдутся люди, которые продолжат моё дело, а после них и другие, а потом  следующие, и так поколение за поколением. ­ Ну а как же деньги?! Талант должен быть оплачен! Так ведь? ­ Александр Ярославович, у меня не захватывает дух от денег, скорее наоборот. Я  не стремлюсь быть знаменитым. А дух у меня по­настоящему захватывает от людей,  которые делают своё дело с любовью. Будь то почтальон, или дворник, или человек,  который варит вам утром кофе в ресторане. Неважно! Важно лишь то, что они  любят своё дело и посвящают ему жизнь, даже за это они достойны любви и  уважения. Каждый творит свою историю и достоин быть целой историей. Вот мы с вами сейчас сидим и творим историю. Поймите же, цель нашей жизни ­ это не деньги и слава и прочие бесполезные вещи.  Цель ­ прожить её как можно красочнее с той любовью, с которой ты делаешь своё  дело, и оставить после себя историю, которую будет продолжать следующее  поколение, а за ним другое, и так на протяжении веков. И цель каждого дня жизни ­ сделать хоть немного мир лучше, хоть немного больше, чем ты делал вчера, и тогда  жизнь имеет смысл.  Я смотрел в глаза Себастьяна Акминского, как в те, что никогда не видел и  больше никогда не увижу. Этот человек, эта встреча, эта беседа ­ всё это дар мне,  который никогда больше не повторится. Благодаря ему за эту ночь я почувствовал  жизнь сильнее, чем чувствовал её на протяжении всех этих лет. ­ А вот символ на вашей шее? Он подтверждает вашу философию? Я никогда  прежде не встречал подобного изображения. Акминский достал медальон, который представлял собой круг и в нём же ещё три  маленьких кружочка, которые держали друг друга, представляя таким образом  треугольник из маленьких кружков. ­ Что это, Себастьян Николаевич? ­ Религия, Искусство и Наука – это ветви одного и того же дерева. ­ Сами придумали? ­ Эйнштейн... Суть заключается в том, что все мы ­ одно большое дерево, все мы взаимосвязаны, и  все мы друг другу нужны. Нельзя выбросить искусство, оставив только науку ­ мир  рухнет, равно, как если выбросить науку из нашей жизни, и всё рухнет разом, если  выбросить религию. Потом мы долго ещё беседовали о мире, о добре и зле, о роли человека, но  всё это осталось там... в далёких уголках памяти, но то, что Себастьян Николаевич  Акминский внёс в мою жизнь мысль, которая была, как цветок в пустом поле, я  помнил, помню и буду помнить всю жизнь. Выйдя утром, пока Себастьян Акминский спал, из той самой оранжевой двери в  тупоугольном квадратном дворе, я было направился на ту улицу, где вчера  перегорели огни и где судьба занесла меня в чудесный подвальчик ресторанчика  "Квартира 44", но тут меня словно окатило: накрыло мягким пуховым одеялом из  запаха весенней черёмухи. Запах повёл меня в ту самую сторону, где она и  располагалась: пышная, в белом платье красавица так и сводила всех прохожих с  ума своим благоуханием. Ветер подхватывал с белоснежных кистей её нежный  аромат и нёс его в каждое открытое окно, в каждый уголок уютного ресторанчика,  где посетители пробовали его на вкус. Ветер занёс нежный аромат и в мои лёгкие,  отчего они расцвели, словно весенний сад по утру, и в этот момент ощутил я такую  лёгкость, умиротворённость и вкус счастья, что усталость улетучивалась по ветру  куда­то вдаль.  Май цвёл во дворе и во мне. в. апрельский 2017 год