Не зачеркнуто памятью

 

Не зачеркнуто памятью

 

Между адом и … адом

 

    Человечество собирается завершить тысячелетнюю историю и начать новую – первую человеческую главу.  Приятное это чувство – осознавать, что в это развитие и ты внес свою, хотя бы крошечную долю.

         Смерть явление естественное: все, что живет, должно умереть, но кто отдает свою жизнь за наше дело, в подвиг превращает он свою смерть.

 

Мартин Швантес,

казнен в феврале 1945 года

в застенках Заксенхаузена ...

 

Введение.

Эту работу я начала еще в 2005 году в сотрудничестве с детьми и педагогами разных общеобразовательных школ Юрги, а впоследствии к нашей работе присоединились сотрудники одной из городских библиотек города.

  «Между адом и ... адом» - это наше преклонение перед мужеством и героизмом, страданиями и стремлению к жизни, восторг и восхищение людьми, которые поведали нам свои истории жизни

За 2 года нами была сделана большая работа. Из небытия прошлого были возвращены десятки имен, фамилий, фактов и документов. Но мы решили раздвинуть границы познаний об истории строительства концлагерей и о жизни в них наших героев. Нам стало интересно: где та история жизни и смерти, радости и скорби? что стало с люди, которые прошли все ужасы фашистских застенков, как отразилась история нашей страны на судьбе этих людей? На эти и многие другие вопросы мы попытались ответить в своей первой работе «Возрожденные из пепла...»

Наши встречи с героями повествования были разными: одних мы заставали дома, других искали на работе, третьи …, а третьи - предпочли не общаться с нами. Тяжел груз прожитого, и не их вина, что так все сложилось. Жизнь - удивительная вещь, и поэтому как не им, прошедшим невероятные муки и страдания не знать и не понимать этого.

Конечно же, на первоначальном этапе работы к нашему желанию восстановить историю жизни в плену бывших малолетних узников, проживающих в настоящее время в нашем городе, отнеслись с недоверием. Но, постепенно, наши собеседники становились союзниками и помощниками, и с огромным удовольствием помогали нам собирать и обрабатывать материалы, не смотря на тяжесть воспоминаний и возраст, многим из них уже ближе к 80-ти.

Наша работа повествует о стремлении к жизни, и мы считаем, что не зря решили продолжить эту тему, потому что наше сегодняшнее, это их прошлое, и эта тема еще долгие годы будет актуальна, своевременна и необходима. Скорее всего, прошло то время, когда подлинную историю своего государства, своего города, своей семьи было стыдно знать. В настоящее время стыдно не знать этого и поэтому познание своего прошлого, а это, прежде всего, жизнь наших бабушек, дедушек, мам и пап, дает возможность оценить преемственность поколений, это во - первых. Во - вторых, а это покажет время. Поживем, увидим.

Знакомясь с историческим прошлыми и нынешними днями наших героев, мы

еще раз убедились, как важно место личности в истории, насколько хрупка и нежна человеческая жизнь, насколько интересны и неповторимы жизненные пути каждого, отдельно взятого человека. А сколько утрачено документов, имен, фамилий, дат? Многое из утраченного дало бы возможность более точно воспроизвести ту действительность, в которой жили десятки сотен людей, а о многом мы бы знали не понаслышке, и имели бы возможность более реально оценивать происшедшее.

 

Вступление.

 

 9 мая 2005 года наша страна отметила 60-летний юбилей Великой Победы. Это был праздник всего народа, независимо от места проживания, возраста и национальности.

   За 3 года, 10 месяцев и еще 18 дней война унесла 26 миллионов 452 тысячи жизней. Это официальная цифра погибших на фронтах. А кто посчитал жизни штрафбатников, замученных и заживо закопанных, сожженных и растерзанных собаками в многочисленных фашистских лагерях смерти и гетто Варшавы и Люблино? А кто посчитал мученические смерти младенцев? Ведь, как известно, эти смерти не считали ни фашисты, ни советские руководители.

     «Из одного металла льют медь за подвиг и медаль за труд...» Все ли здесь так и на самом деле?  Эта рассказ о совсем неприметных людях, которые живут рядом с нами. О них мы ничего не знаем. А у каждого из них за спиной – немыслимые испытания, о которых они предпочитают молчать и не считают это подвигом. Как, какой меркой оценить жизнь? И как можно понять то, что после кошмара фашистских концлагерей они, уцелевшие и выжившие, оказались в кошмаре советских чисток и ссылок?

Эта повесть написана совместно с членами детского эколого-краеведческого объединения «Ласточка» Муниципального учреждения дополнительного образования г. Юрги «Станция юных туристов», учащиеся 2 и 10-ой школ, совместно с педагогами школы  №10 и работниками детской городской библиотеки – филиала № 6. Мы попытались восстановить события тех лет на основе воспоминаний бывших малолетних узников концлагерей. Большинство из них были совсем крохами, или родились в этих нечеловеческих условиях. Их 34, четверо с большим трудом согласились встретиться с нами. Четыре судьбы¸ четыре совершенно разных человека, но объединяет их одно: все они – дети – узники концлагерей. А пятого, Алексея Николаевича Тумаренко, уже нет в живых. Но остались документы – молчаливые свидетели тихого подвига простого человека. Они не имеют никаких высоких правительственных наград. Они всю жизнь, по приказу родителей, молчали и до сих пор молчат, боятся шевелить старое. И то, что они нам доверились и рассказали о самом сокровенном, сдерживая слезы, дает нам право говорить о том, что память – категория нравственная и забывать об этом нельзя.

А может уже пора вернуть им долги за их мученичество и мужество? И тогда, действительно, будет верна фраза «Из одного металла льют медаль за подвиг и медаль за труд...»

 

  А я начинаю.

 

Глава 1.  Выбор.

 

Мысль рассказать о бывших малолетних узниках фашистских концлагерей зародилась еще год назад, когда наша страна и многие страны мира праздновали 60-летие Великой Победы над фашистской Германией. В эти праздничные дни прошло множество встреч с бывшими участниками боев и тружениками тыла, но за всеми этими праздничными мероприятиями и чествованиями ветеранов, как-то незаметными остались те, кто не по своей воле оказался на временно оккупированной территории, был угнан в Германию в трудовую армию, или прошел все ужасы фашистских застенков и остался жив.

Оказалось, что не только в нашем небольшом провинциальном городке, где, кажется, что все обо всем и обо всех знают, но и на огромной территории России наши сверстники и взрослые люди практически ничего не ведают об одной из страшнейших страничек истории нашего государства. В течение многих лет это было «белым пятном», да и сама историческая память о Второй Мировой войне, о преступлениях нацистов с каждым новым поколением отодвигается все дальше и дальше, заслоняется более близкими и, казалось бы, более важными и значимыми событиями.

В последнее время все чаще можно слышать, что война уже давным-давно закончилась и уже хватить воевать и говорить об этом, что есть более важные дела и проблемы. Да об этом не только говорить, кричать надо! Загляните в глаза этих людей. Сколько там боли, немого крика, ведь на их глазах терзали и убивали дорогих и близких людей, а память о том кошмаре жива в их сердцах до сих пор.

Даже спустя 60 лет мы не можем дать ответ на вопрос: за что? Чем дальше уходят от нас события тех лет, тем острее возникает потребность ответить на него… Десятки, сотни тысяч согнанных за колючую проволоку, а потом – расстрелянных, растерзанных собаками и людьми, сожженных в печах крематориев, заживо закопанных в землю… Что же двигало убийцами: страх, ненависть, жадность или же…? Или же?! Наступило время рассказать об этом.

Освенцим, Маутхаузен, Дахау…  Целая индустрия смерти, которая не поддается осмыслению и поэтому, продолжая тему «Возрожденные из пепла…» мы хотим сегодня рассказать страшную правду лишь о нескольких фашистских застенках, об их истории и о том, с какой целью они строились, и сколько человек погибло, было казнено, умерло от побоев, непомерного труда и голода за время их существования.

Мы никак не хотим повергнуть вас всех в ужас от услышанного и увиденного. Цель нашего повествования – рассказать о том, насколько человеческий ум мог придумать то, что невозможно воспринимать без содрогания и ужаса. А еще показать рисунки, сделанные разными художниками в разное время в разных концлагерях. Сохранились они только благодаря мужеству и стойкости многих и многих людей.

                           

 Глава 2. Между адом и … адом.

 

Летом 1936 г гитлеровцы начали строить концлагерь Заксенхаузен. После завершения строительства здесь предполагалось разместить 10.000 узников, на самом же деле число узников доходило до 60.000 тысяч. Первыми сюда были доставлены 500 узников из Болотного лагеря Эстервеген. Затем последовали транспорты из Лихтенбурга и Заксенбурга.

Заксенхаузен был школой и центром концлагерной системы. Здесь проходили подготовку эсесовские фюреры и младшие фюреры, занимавшие затем должности комендантов, лагерфюреров, рапортфюреров и блокфюреров в двух тысячах концентрационных лагерей, покрывавших как паутина всю Германию и оккупированную фашистами часть Европы. Школа террора создала в концлагере Заксенхаузен атмосферу убийств и смерти.

В Заксенхаузене фашисты опробовали на узниках новые образцы химических и бризантных гранат, новый газ, отравленные пули, средства против сыпного тифа, туберкулеза и эпидемической желтухи. Для этого узников в большинстве случаев заражали микробами этих болезней.

А вот что рассказала нам Лидия Потаповна Автономова. Совсем крошечной она попала вместе с мамой, старшими братом и сестрой за колючую проволоку и прошла все ужасы детского лагеря под городом Бург.

 

Автономова Лидия Потаповна.

(бывшая узница детского лагеря под г. Бург.)

 

Жили мы под Ленинградом, на станции Володарка, это в 40 км от города. Семья наша была большая: папа, мама и шестеро детей. Я родилась в феврале 1941 года, а спустя три месяца началась война. Папа ушел на фронт, а мама осталась с нами.

Мы оказались на временно оккупированной территории. Начался голод. А в 1943 году, в октябре, нас погнали пешком в Германию. Шла мама с нами, с шестерыми. Старшей – одиннадцать, а мне, вот, последней, чуть больше двух. Четверо из детей дошли. Один умер от голода в дороге, второй пропал. Гнали нас через Псков, Гдов до Бурга, там был лагерь. Нас, малышей, отобрали у родителей и поместили в бараки. Кровь у нас брали для раненных фашистских солдат. Мама со старшенькими работала на хлебопекарне, и искали нас, но никто не знал, где мы, живы ли. Как-то удалось узнать, что есть бараки и оттуда слышен детский плач, и наши мамы во время работы жестами друг другу передавали эту новость. Матери пошли туда, потребовали нас показать. Сначала нас не показывали, потом нас показали в маленькое оконце, завернутыми в одеяло. Мамы потребовали нас развернуть. Крик стоял! Отдали нас матерям больными и парализованными. У меня полностью была парализована вся правая сторона, но со временем это отошло, но нога так и до сих пор не двигается.

Голодные, холодные, на пинках, на тычках, плен, есть плен. Многие умирали от голода, а нам «повезло»: четверо работали, тем и кормились. Старшие всем делились с младшими, так и осталось с тех пор – заботиться о ближнем.

Выжили! В 1945 году нас освободили, и мы вернулись домой, на пепелище. Папа погиб на фронте, мама всю жизнь так и ждала его, не верила в то, что его больше нет, любила сильно.

Я передвигалась на четвереньках, мама тоже сильно болела. Денег дома не было, а мне требовались витамины и усиленное питание. Часто врачи меня укладывали в гипс, но мне не становилось лучше.

В 1956 году меня в очередной раз привезли на осмотр к профессору, который пообещал поставить меня на ноги.  Сделали три операции, и я встала.

До 1961 года я ходила с протезом, это был такой специальный аппарат от самого бедра, а мне уже было 21 год. Платья носить я не могла, постоянно ходила в широких шароварах, как говорится: и детства не было, и юность без радости пролетела.

 

Алексей Николаевич Тумаренко, бывший узник одного из концлагерей, попавший туда после кровопролитных боев и окружения в самом начале войны. Его воспоминания еще раз говорят о том кошмаре, через который пришлось пройти всем пленникам фашистских застенков.

 

 Тумаренко Алексей Николаевич.

(бывший узник концлагеря под г. Умань Черкесской области.)

 

Родился я в 1912 году марте месяце в деревне Березовка Болотнинского района

Новосибирской области в семье крестьянина – бедняка.

В ноябре месяце 1939 года был призван на действительную службу в ряды Советской Армии, где прослужил до 1945 года.

Служа в Советской Армии, я занимал должность зам. политрука штабной батареи 309 артиллерийского полка 140 дивизии. В августе 1941 года во время тяжелых, кровопролитных боев, мы попали в окружение в местечке Подвысокое Винницкой области. Пытались несколько раз прорваться к своим, но каждый раз – безуспешно. На наших глазах гибли наши боевые товарищи. Фашисты тоже несли большие потери. Иногда дело доходило до рукопашной. Превосходящими в несколько раз силами, фашистам удалось полностью окружить нас и взять в плен. Я попал в немецкий лагерь города Умань Черкесской области. Каждый день был под страхом смерти, издевательств, голода, изнуренные люди, стоны раненных, трупы умерших, их ведь никто не убирал, это очень тяготило всех, кто еще мог двигаться. Меня спасла случайная встреча с женой сослуживца по полку – Евдокией Васильевой. В первые месяцы войны местные жители довольно часто приходили к колючей проволоке в надежде найти своих, или вырвать кого-нибудь из фашистских застенков. Первое время фашисты охотно за золото и большие деньги отдавали пленников. Евдокия Васильева назвала меня своим родным братом и, таким образом, я оказался на свободе на временно оккупированной территории. Фронт был уже далеко и я, скрыв свое прошлое, устроился на работу агрономом в городе Гайсин, где проработал до 1944 года.

С приближением Советской Армии, фашисты начали угонять мирных жителей на принудительные работы в Германию. Та же участь грозила мне и моим товарищам. Не дожидаясь этого, я вместе с несколькими жителями Гайсина ушел в лес, где мы дождались прихода Советской Армии. После освобождения города, я сразу же пришел в военкомат, оттуда был направлен в 159 Днестровский УР, где принял Присягу, получил звание сержанта и пошел в бой. 27 августа 1944 года был тяжело ранен, по возвращению из госпиталя был признан инвалидом II группы и выехал на родину в г. Болотное Новосибирской области.

 

Страшны испытания, выпавшие на долю узников лагеря Заксенхаузен. Одно из «исследовательских учреждений» протянуло вокруг плаца проверок «трассу для испытания обуви» с девятью различными настилами. На ней фашисты испытывали новые «эрзац - подошвы». Примерно 150 узников должны были ежедневно проходить около 40 километров по настилу из бетона, грубого и мелкого шлака, щебня, гравия, песка, гальки и т.п. Пробежка на длинные дистанции и другие издевательства превращали ходьбу в невыносимые страдания.

Для того, чтобы вынудить узников давать показания, отряд гестаповцев особого назначения выдумал в 1944 году гнуснейшую пытку: узникам было приказано ходить и бегать в ботинках, размер которых был на два номера меньше. Чтобы усилить страдания узникам привязывали на спину наполненные песком мешки весом в 20 килограмм.

Быстрое наступление Советской армии помешало намерению убить всех узников в Заксенхаузене. Поэтому был отдан приказ: перебросить узников на побережье Балтийского моря, погрузить на суда и потопить их. Ранним утром 21 апреля 1945 года узники начали свой марш смерти. Более 30.000 мужчин и молодых людей, распределенных на маршевые колонны по 500 человек каждая, тянулись по дорогам Бранденбурга и Мекленбурга. Лишения на марше и голод требовали ежедневно тяжелых жертв. Тот, кто от усталости валился с ног, подвергался немедленному расстрелу. Лес у местечка Белов в Мекленбурге стал кладбищем для нескольких сот узников. Но час освобождения был уже близок. В начале мая 1945 года быстро продвигающиеся вперед танковые части Советской армии освободили марширующие колонны узников на дорогах Мекленбурга. В лагере осталось приблизительно 3.000 больных, в том числе 1.400 женщин.

Освенцим – концентрационный лагерь истребления в верхней Силезии (Польша) построенный в 55 километрах от Кракова. Был основан как концлагерь в 1940 году. В 1942 г. стал лагерем истребления. За время существования лагеря там было уничтожено свыше 4-х миллионов человек. На территории Советского Союза в период Великой Отечественной войны в советских лагерях военнопленных находилось, по предварительным подсчетам, 4.125.982 человек.  Сравнению - не подлежит.

Из материалов Нюрнбергского процесса. Освенцим. В лагере были организованы специальные больницы, хирургические блоки и лаборатории. Немецкие профессора и врачи производили в них массовые эксперименты над совершенно здоровыми мужчинами, женщинами и детьми.

Из заключенных Освенцимского лагеря также изготавливались анатомические пособия. В 1943 г. лагерное начальство передало Анатомическому институту в Страсбурге 115 специально обработанных заключенных с целью пополнения коллекции этого института.

По технической организованности, массовости и жестокости Освенцимский лагерь оставил далеко позади все немецкие лагеря смерти. На его территории имелось 35 специальных склада для вещей и одежды, из которых 29 немцы перед своим отступлением сожгли вместе с находившимися там вещами. В оставшихся 6-ти складских помещениях было обнаружено 348.820 комплектов верхней и нижней мужской одежды, 836.255 комплектов верхней и нижней женской одежды, 13.964 штуки ковров, а также большое количество детской одежды: рубашки, распашонки, штанишки, пальто, шапочки… На кожевенном заводе Освенцимского лагеря обнаружено 293 тюка запакованных женских волос, общим весом семь тысяч килограммов. Экспертная комиссия установила, что волосы срезаны со 140 тысяч женщин.

Среди узников этого страшнейшего лагеря были и наши земляки. Среди них -Е.М.Мухина, совсем недавно она ушла из жизни, Н.П. Автономов, который после Освенцима оказался в Бухенвальде и остался в живых только чудом.

 

А вот, что нам поведал Родзевич Павел Михайлович, бывший узник детского лагеря под городом Линс.

 

Родзевич Павел Михайлович.

(бывший узник детского лагеря под г. Линс.)

 

Я родился в 1942 году, в Киевской области. В июле 1942 года нашу семью перегнали в Линс, где мы до освобождения, это 1945 год, находились в трудовом лагере. Я вместе с сестренкой, ей было всего 2,5 годика, находился в детском лагере, а маму купил фабрикант, это и спасло нас. Мы находились за колючей проволокой, а мама целыми днями работала, а вечером она подбиралась к детскому лагерю, подзывала сестренку и передавала ей капустные листья. Вот этим и кормились. До нас здесь девчата были, старшие. Их прятали, друг другу передавали, чтобы немцы девочек не погубили. Староста об этом знал, но молчал. В детском лагере в основном детдомовцы из Киева были. К концу их почти совсем не осталось. Старшие говорили, что детей забирают, чтобы кровь брать. Дети после этого не возвращались.

Освободили нас в 1945 году. И сразу же загрузили в эшелоны и повезли в Сибирь, в Абагурский лагерь. Сгрузили и оставили на улице под колючей проволокой. До 1946г. шла чистка. Проверяли, потому что все, кто был на территории Германии в концлагерях или трудовых, считались предателями. Потом выдали справку, мы получили документы и уехали в Новокузнецк. Мама пошла работать на пимокатную фабрику пимокатом. Моя мама – замечательный человек! В 8 лет осталась без родителей: отец погиб, а мать пропала, как ушла искать отца, так больше и не вернулась. В 16 лет вышла замуж. Когда началась война, у нее уже было двое детей. Чтобы нас не трогали после чистки, мама перевела нас на фамилию отца – Булах, а нам строго – настрого запретила говорить, что мы были в лагере. Мы молчали, боялись, да и сейчас не говорим об этом.

В Юргу приехали в 1951 году. Я пошел в школу № 6, это было на первом участке. Мне было уже 9 лет, но пребывание в лагере сказалось, поэтому я так поздно пошел в школу, закончил ее в 1959 году, был призван в армию, затем завод, работал в 27 и 16 цехах, а в 1992 году вышел на пенсию.

С весны 1942 года начался принудительный угон миллионов молодых людей на работу в Германию. Поскольку добровольная вербовка не дала желаемых результатов, нацисты применили варварские способы захвата людей. Кузьмина Надежда Ивановна, бывшая узница трудового лагеря под г. Эссен, при встрече так рассказывала нам об этом.

 

Кузьмина Надежда Ивановна

(бывшая узница трудового лагеря под г. Эссен.)

 

 В 1943 году нас, самых младших, а мне только 16 исполнилось, погнали в Германию. Мы тогда еще не знали, что наши наступают и скоро придет освобождение. Убежать было невозможно, поэтому никто не убегал, понимали, что никого не оставят в живых.

 28 мая нас пригнали в районный городок – Глухов, до войны там был городок танковых частей. Фашисты туда со всего района под колючую проволоку сгоняли молодежь. До нас в 1941 году, там были военнопленные, а в 1943 году мы стали обитателями подвалов городка. Спустя неделю нас, через строй немцев с собаками, загнали в теплушки. Родителей близко не подпускали, но я все – таки успела в толпе увидеть маму. Она стояла вся черная.

Везли нас в Германию две недели, и все это время мы ревели. Поезда останавливались в степи, чтобы мы смогли справить свою нужду под вагонами, нас дальше и не пускали. Кормили консервами, и то по чуть–чуть.

Привезли нас в г. Эссен. Поселили в бараки. Вокруг все было разбомблено, американцы сильно бомбили. Бараки дощатые были, внутри двух ярусные нары из досок. Кормили нас капустными листьями, да еще иногда брюкву давали, все это рано утром и поздно вечером. Работали мы на металлургическом заводе. Стены высокие, краны ходят, огонь горит. Я была между всеми меньше всех, маленькая, худенькая. Надеть на ноги нечего было, и я ходила босиком. Вот я босиком и подметала металлургическую стружку и относила ее на свалку.

Спустя 1,5 месяца нам с девочкой удалось бежать. Началась сильная бомбежка, мы укрылись в подвале дома, которого уже почти не было. Стало чуть тише, мы выглянули, бараки наши полыхали, проволока разорвана, ворота нараспашку, кругом все горит, сыплется. Выползли мы с ней тихонечко и пошли. Долго шли, вышли на окраину города, оглянулись, а там – дым, пламя, раненные мечутся. К вечеру вышли на скошенную полянку, нарвали колосков, ошелушили их, поели и с тем заснули, а ночью холоднеющие были, а утром двинулись дальше.

Дорога шла мимо леска, в Германии не лес, а небольшие перелески. Девочка не захотела пойти по этому леску, испугалась, что собьемся с дороги и домой не попадем, шли-то ведь на восток, к своим. Ну, вышли мы с ней на дорогу, а навстречу полицай. И закончилась на этом наша дорога домой. Привел он нас прямо в тюрьму. Нас – по разным комнатам, осталась я одна среди незнакомых девчат, они уже давно в этой тюрьме жили, их отсюда на работу водили. Попала я туда во время обеда, каждой принесли по одной большой картофелине, а я такая голодная была, есть хотелось жутко. Забилась я в уголок, и в слезы. Сели вокруг меня девчата, стали успокаивать. Тут открывается дверь, и меня зовут на выход. Отвез меня полицай на ферму к молодой хозяйке. Первое, что она меня спросила: как меня зовут? Дала она мне воды, я вымылась, переоделась. Захожу, а на столе огромная чашка картошки с капустой. Если бы не стыдно было, я бы все съела, но как я могу! А есть хочется, чуть-чуть к еде прикоснулась и больше не стала. Так я и осталась в этой семье. Я занималась домом: уборка, стирка, работа в поле. Тут давали кушать. Утром подъем в 6 утра и весь день в работе: сел, поел и за работу, и так до семи вечера. Попытались меня отправить корову доить, но силенок у меня не хватило, и меня вернули в дом.

Нас было восемь человек работников: поляк, два француза, два русских, немка и я. За год я повзрослела, выучила немецкий язык, делала все бегом, боялась, что отправят назад, в лагерь.

 9 мая 1945 года в город вошли американцы, и мы все-таки решили идти домой. Вот так: от лагеря до лагеря и дошли до Эльбы. Впервые я там видела негров. Вы не представляет, какими были красивыми наши, советские офицеры! Они среди американцев, французов, англичан выделялись особенной выправкой!

В Юргу я приехала недавно, в 1997 году, после смерти мужа, а до этого мы с ним жили 35 лет в Казахстане. В Юрге живут мои сыновья, внуки. Жизнь прожита, она разной была: и горькой, и страшной, и хорошей, всего понемножку.

 

Беккер Оскар Генрихович, бывший узник трудовой армии на территории Германии, тоже вспоминает о тех страшных скитаниях по дорогам и весям родного края и других стран.

 

Беккер Оскар Генрихович.

(бывший узник трудовой армии на территории Германии.)

 

Я родился в июле 1938 году в Одесской области. К началу войны мне еще не было и трех лет. И почти сразу же мы оказались на оккупированной территории. А потом нас погнали. В нашей группе было 17 человек, среди них я с мамой. Хлебнули мы всего: и с телеги скидывали, и с теплушек выталкивали, и с машины сбрасывали, и все на землю. Терпели, чтобы не погибнуть. Страшно было, когда самолеты бомбили. Старшие говорили, что за сутки тысячу вылетов было. Лежали, не шевелились. У нас был руководитель – полковник медицинской службы. Он нам постоянно твердил, чтобы мы были осторожными, под ноги смотрели, мин-то натыкано, видимо – невидимо было. У нас на глазах медсестра на одной из них подорвалась.

После очередной бомбежки, а мы прятались в полуразрушенном доме из трех комнат, я был весь изранен стеклом, ползали от одной стены к другой, чтобы не погибнуть от осколков разорвавшейся бомбы. А я еще всю ночь не спал, будил взрослых, если слышал гул самолетов, и мы переползали с места на место.  В последний раз мы только успели перебежать и… взрыв! Не переползли бы, не выжили бы, погибли бы все. А самое интересное было: часы на одной стене висели, кончился этот кошмар: дым, взрывы, осколки, огонь, а эти часы висят себе на стене и тикают! Выползли мы из этих комнат, когда чуть-чуть все затихло, а я весь в крови, все руки и ноги стеклом иссечены. Перемотала меня медсестра, а у меня даже сил плакать не было, глаза слипались от бессонной ночи, и отползла в сторону. Взрыв и все...

Погнали нас дальше, это было в Бухаресте.  На вокзале, мы груду тел увидели, вперемешку детей и взрослых, кто это был, можно было узнать только по низу или верху, тела в клочья были разорваны. В тот день Пасха была, и люди ехали на праздник: дети с куличами, с подарками, взрослые тоже одеты празднично. И в одно мгновение все это превратилось в кровавое месиво. Кровь ручьем текла, как у нас, когда снег тает, вода по Московской течет, так у нас там то же самое было, только ручей кровавый был. Мать глаза мне рукой прикрыла, чтобы я этого ужаса не видел. В этот день мне 5 лет исполнилось.

Погнали нас в лесок, чтобы хоть немного укрыться да дух перевести, отсиделись и дальше.

        В чистом поле мы лежали, не двигались, любое шевеление – смерть. Самолеты летали низко, лицо летчика можно было разглядеть. Мама глаза мне прикроет и шепчет, чтобы я не шевелился, вот так и лежали, пока они не улетали. А потом дальше и дальше по кругу.

В 1945 году нас освободили и сразу же в теплушку, и в Молотовскую область, Соликамский район, г. Бобруйск, сейчас это Пермская область.

В 1951 году я приехал в Юргу и уже 50 лет живу здесь. Тридцать семь лет работал в тресте, строил дома, там же встретил свою жену, вот уже полвека вместе.

Все вышесказанное показывает, что мирное население, как и попавшие в плен военнослужащие, оказалось в неимоверно тяжелом положении. В условиях объявленной «тотальной войны» и в соответствии со своими взглядами и понятиями нацисты осуществляли жестокую политику террора против всех, независимо от их национальности.

 

P.S.

 К сожалению, собственноручные рукописи воспоминаний этих людей, прошедших ужасы фашистских застенков и советских фильтрационных зон, были уничтожены. При увольнении меня с работы в должности педагога дополнительного образования, руководителя школьного музея по сокращению штатов, музейные экспонаты, по приказу директора школы были вынесены из комнаты, где раньше размещался школьный музей. Комната та была бывшим холодильником для школьной столовой, ничего не скажешь - «достойное место» для хранения музейных экспонатов. Да и для новой комнаты музея подобрали тоже ну очень «достойное место» - комнату в школьном подвале.

Школу строили в 1956 году, и, естественно, было отведено место для бомбоубежища в подвале школы под землей. Сейчас в этих комнатах работают раздевалка для малышей и для старших ребят, качалка для учеников военно-профильных классов, хранится документация –журналы успеваемости разных годов, личные дела педагогов за последние 25 лет.  Вот в одной из таких комнат бывшего бомбоубежища было решено разместить музей.

 Я прекрасно знала, что из себя представляет комната, предназначенная для музея: пол местами прогнил, никакой вентиляции, обшарпанные стены и окна, почти полностью засыпанные землей.

 Меня в комнату не пустили, ссылаясь на то, что там ведутся ремонтные работы. Все музейные экспонаты, среди которых были уникальные вещи: собственноручные рукописные воспоминания, поисковые задания классам и отчеты по этим заданиям, летописи разных школьных лет, личные вещи частников Великой Отечественной войны, были сложены на подоконники. Как они там лежали, я могу только предположить! А в результате- многие работы были просто уничтожены дождями, в течение лета шли дожди и не факт, что окна в подвале на это время закрывались.

Как к такому относиться? С презрением к тем, кто таким образом относится к той святой истории нашего государства, о которой так много трещат на всех углах! И я с большой долей уверенности могу сказать, что в канун 75-летия Великой Победы все отчитаются об успешном военно-патриотическом воспитании подрастающего поколения.

А я себя ругаю, что, уходя из школы, не забрала эти ценные рукописи. И вину за уничтожение этих бесценных документов я с себя не снимаю.

 

Глава 3. Совсем не простая история семьи Сапожник.

 

А эта история написана от имени Исаака Шмулевича Сапожник. В один из дней, после того, как наша работа о детях узниках концлагерей была опубликована в местной прессе, и все участники этой исследовательской работы были награждены медалью Союза Славянских Журналистов «Сыны Отечества», у меня дома раздался звонок и смущенный мужской голос спросил, могу ли я рассказать о письмах, которые долгое время хранились дома, на антресолях. Письма эти оказались весточкой из далеких 30-40-х годов ХХ-го столетия, в те годы, когда разгоралось пламя самой страшной и кровопролитной Второй Мировой войны.

Когда Исаак Шмулевич, это он мне звонил, бережно достал свёрток и очень осторожно развернул его, я ахнула! Передо мной лежали письма из гетто Лодзи! Все они были датированы 1939-1942 годами! Письма прекрасно сохранились, на них отчетливо видна Гербовая печать фашистской Германии со свастикой. Все письма были написаны на немецком и польском языках. Было очень интересно узнать, что в этих письмах написано. Но ни Исаак Шмулевич, ни я не знаем этих языков. И у меня возникла идея попытаться перевести несколько писем, обратившись за помощью к учителю английского языка той школы, где училась моя дочка.

Протасова Нина Ивановна с удовольствием согласилась нам помочь. Но об этом я расскажу чуть позже.

А пока вернемся к Исааку Шмулевичу.  Волнуясь, он рассказал непростую историю простой польской еврейской семьи.

Вот эта история.

 

Я, Сапожник Исаак Шмулевич, хочу рассказать об отдельных эпизодах из непростой жизни моих родителей, их братьев и сестер. Надеюсь, что таким образом продлится Память о них, и не исчезнет она с моим уходом, и останется в памяти людей, прочитавших эти записи. Заранее хочу сказать, что, к большому сожалению, мама и папа мало говорили с нами (имею в виду себя и мою сестру) об их молодых годах, о семьях, где они родились и росли. Поэтому все, что я постараюсь здесь рассказать, будет носить отрывочный характер. Но думаю, что даже отдельные факты из их жизни дадут представление об их устремлениях и мечтах о новой жизни, о том непростом времени, где было много хорошего и плохого, радостей и горестей, как, впрочем, и в жизни любого поколения.

Итак, мои родители родились в Польше. На этой фотографии, которая была сделана в 1939 году в городе Лодзь, они стоят в центре, на стульчике сидит бабушка Идесс, справа от нее стоит Цирл, старшая мамина сестра, рядом с ней Шимек – брат, в центре, как я уже говорил, мои будущие родители и Мотя, муж Цирл.

Это последняя фотография, сделанная перед захватом Польши фашистскими войсками. Что случилось потом с каждым из них, я расскажу чуть позже, а пока я хочу вернуться к родителям.

Папа, Сапожник Шмуль Иехелевич, родился в 1915 году в Бельцк-Подляцком (какое-то время этот город принадлежал Западной Украине). В семье папы было еще два брата, а вот о родителях папы я ничего, к сожалению, не знаю.

Мама, Вайнгартен Хая-Сура Ицковна родилась в 1913 году в Польше. О ее семье я знаю чуть больше и поэтому могу рассказать о ней. Отец мамы был ткачом-частником. Дома у них стоял старый ткацкий станок, и мой дед занимался изготовлением ткани.

Бабка, ее звали Идесс, воспитывала детей, которых по сегодняшним временам было немало. Кроме мамы было еще три сестры - Цирл, Стефа и Франя, и брат Шимек.

Папа учился в польской школе, неплохо закончил 7 классов. После окончания школы пошел работать в типографию города Лодзь, наборщиком. Вступил в еврейскую Коммунистическую партию Бунда. Этот выбор сыграл огромную роль в его судьбе, а также его брата Зельмана и моей мамы.

В сентябре 1939 года мой отец, как и все солдаты Польской Армии, был на передовой, участвовал в первых тяжелейших боях против фашистских захватчиков. Как известно, Польская Армия в ходе этих боев потерпела сокрушительное поражение и была почти полностью уничтожена. Многие солдаты были убиты или попали в плен, кому удалось вырваться из этого огненного котла, тот в одиночку добирался до дома. В число таких одиночек попал и мой папа. Он был легко ранен и решил пробираться в Лодзь, к семье, чтобы там найти мою маму. Они уже к этому времени были знакомы.

Смешаться с гражданским населением было непросто, т.к. по обычаям того времени, солдаты Польской Армии, были острижены наголо и выделялись в толпе. На этой фотографии как раз мой папа снят в форме солдата Польской Армии. Он благополучно добрался до дома и встретился с мамой. По рассказам моих родителей, нацисты очень часто проводили обыски и облавы. Во время этих карательных операций отца прятали под пышную перину на кровати, что не раз спасало ему жизнь.

В первые месяцы оккупации фашисты не особо притесняли евреев и поэтому они более-менее свободно передвигались по улицам, не зная о том, какая судьба их ждет в дальнейшем. Не избежала облав и моя мама. Она была схвачена на улице, и как многих других горожан, среди которых были и евреи, и поляки, ее отправили мыть окна в какое-то учреждение. Что должно было с ними произойти дальше, можно догадаться. Но судьба была благосклонна к маме. Неожиданно к ней подошел пожилой немец и, стараясь не привлекать внимания окружающих, вывел маму из здания на улицу и отпустил ее на все четыре стороны. Это и спасло ее от гибели.

Как я говорил выше, мои родители придерживались левых взглядов, хотя мама так и не вступила ни в одну из партий, и поэтому желание перебраться в Советский Союз было у них велико. К ним присоединились младший брат мамы Шимон и средний брат отца - Зельман. Вчетвером они решили перебраться в СССР. Просился с ними и младший брат отца - Янек, но ему было только 14 лет, и поэтому взрослые решили, что для подростка путь в Советский Союз будет очень тяжел, и он остался в Польше. Впоследствии все об этом горько пожалели. Янека схватили фашисты, т.к. он был евреем, и чуть позже сожгли в печах одного из концлагерей.

Мои родители более - менее благополучно добрались до границы с Советским Союзом. С ними были и мои дяди - Шимон и Зельман. Таких беженцев было достаточно много, и поэтому они наняли проводника, предварительно заплатив ему за нелегальный переход через границу. Им очень повезло. Начальник заставы, на территорию которой перешли ночью мои родные, оказался очень порядочным человеком. Он не обвинил их в шпионаже в пользу фашистской Германии, как в то время было достаточно часто с беженцами с той стороны, а это грозило либо расстрелом\\fs.znanio.ru\znanio\media\d50397\18\0d\арп.doc, либо СИБлагом, что и случилось с людьми, с которыми я познакомился в 1996 году. В настоящее время эти люди проживают в Австралии, в Мельбурне. Они точно так же, как и мои родители, нелегально перешли границу Польши с Советским Союзом. Но они были менее удачливы и были отправлены в один из сибирских СИБлагов.

Освободили их только в 1956 году. А моих родных отправили в лагерь для перемещенных лиц. Пробыв определенное время в этом лагере, и, получив документы, они стали полноправными гражданами Советского Союза. В стране они нашли то, на что они рассчитывали: защиту и приют. В 1943 году мой отец приехал в Юргу. К тому времени здесь был построен и начал выпускать военную продукцию машзавод. Папу прислали на несколько месяцев сюда, в командировку, чтобы научить молодых рабочих, которые были набраны на работу из близ лежащих деревень и, естественно, вообще понятия не имели ни о геометрии, ни о тригонометрии, делать сверхточную продукцию для фронта. Как потом оказалось, это обучение стало длиною в целую жизнь.

Судьбы родных, оставшихся в Польше - трагичны. Про Янека я уже писал. Стефа и Цирл попали в Освенцим. Стефу освободили американцы. Она вышла замуж за французского еврея, и до 1948 года они жили во Франции, а затем эмигрировали в Австралию, где прожили долгую и счастливую жизнь. Вырастили детей. Один из них - профессор медицины. Второй тоже отменный доктор.

 Цирл не дожила в Освенциме до освобождения 2 недели. Ее сожгли в печах лагеря. Была у мамы еще одна сестра - Франя. Со слов друзей и знакомых, кто выжил, она попала в Варшавское гетто и погибла там во время восстания.

Мои бабушка и дедушка со стороны мамы были отправлены фашистами в гетто города Лодзь, где погибли от голода. О судьбе родителей моего отца мне ничего не известно.

А это письма, которые посылали в Молотов моим родителям родные и друзья из оккупированной Польши.

\\fs.znanio.ru\znanio\media\d50397\18\0d\арп.doc\\fs.znanio.ru\znanio\media\d50397\18\0d\арп.docВсе письма датированы 1939 - 1941 годами. В первое время фашисты, пока не напали на Советский Союз, разрешали вести переписку с родственниками и получать от них посылки. Обратите внимание, что на лицевой стороне открытки стоит Гербовая печать фашистской Германии со свастикой.

Эта печать здесь хорошо видна. Все письма написаны на польском и немецком языках. Их более 50-ти штук. Долгое время к ним никто не прикасался. И вот настало время прочитать, что там написано.

 

Благодаря Нине Ивановне, мы узнали, что все письма содержат приветы родственникам, проживающим в Советском Союзе, здесь же – описание повседневной жизни в оккупированной фашистами Польше, об изменениях, происходящих ежедневно, о том, что пока живы, о друзьях и их семьях, грусть от расставания и надежда на скорую встречу.  И, конечно же, вопросы к родным, как им живется на новой родине?  как складываются взаимоотношения с людьми, окружающими их? нет ли проблем со здоровьем и питанием, и вообще, что они чувствуют вдалеке от родных и близких людей.

Никто из писавших даже не подозревал о том, что эти письма спустя много лет станут свидетелями страшной трагедии большой и дружной еврейской семьи Сапожник. В живых остались только мама, Вайнгартен Хая-Сура Ицковна, папа, Сапожник Шмуль Иехелевич, младший брат мамы Шимон и средний брат отца - Зельман.

 

                                                                 Глава 5.

Последняя, требующая продолжения...    

 

Так что же это было? Массовое безумие? Страх перед будущим? Или что-то еще?! Как это все понять, объяснить и жить с этим? Испытавшие адские муки, выдержавшие самые страшные пытки, перенесшие нечеловеческие страдания, видевшие все собственными глазами, присутствовавшие при совершении ужасов, которым нет названия, сегодня они еще могут рассказать. Время неумолимо. Еще пять – десять лет и не останется никого из них. Свидетелей не останется…

История не знает сослагательного наклонения, и она не может рассматриваться лишь сквозь гибель и страдания миллионов людей. Не зря говорят: дни жизни не те, что прошли, а те, что запомнились. Мы надолго запомним наши встречи и работу над книгой.

Мы смотрели на этих милых, тихих старичков, веря и не веря их рассказам, потому что нормальной человек не может нормально воспринимать все то, о чем они рассказывали. Мы живы благодаря им, потому что они выстояли и победили.

 

И фронт, и тыл…

 

6 февраля 2008 года нашему Юргинскому машиностроительному заводу исполнится 65- лет. Мой дедушка, Баташов Иван Григорьевич, мои родители – Евтюшкина Тамара Ивановна и Евтюшкин Александр Егорович, очень рано ушли из жизни, мой брат и большая дружная семья Баташовых – Евтюшкиных, которые работали в различных цехах и подразделениях машиностроительного, составили золотую славу этого промышленного гиганта.

  Однако моя работа посвящена юношам и девушкам начала 40-х годов - первым строителям и работникам Юргинскогого машиностроительного завода, которые были эвакуированы из различных Западных районов Советского Союза в первые месяцы Великой Отечественной войны.

Почему я выбрала именно эту тему — рассказ о судьбах людей, порой незаметных и скромных? Скорее всего, потому что я росла в семье, где постоянно говорилось о событиях, которые происходили на нем. Я горжусь тем, что нашу семью знают и уважают в городе. В Краеведческом городском музее есть портреты моих родных, и я этим очень горжусь. Это во- первых. А во- вторых я уже много лет собираю вместе с ребятами по крупицам историю нашего города. Я очень бережно и осторожно отношусь к каждому воспоминанию, и очень переживаю, когда не получается какая-то встреча с человеком. Мои герои — простые люди с очень интересными судьбами, о которых никто и никогда не говорил. Я вместе с одноклассниками дочери и ребятами из других школ города, педагогами и библиотекарями собирала материал, посвященный бывшим малолетним узникам концлагерей на временно оккупированной территории. Я видела, как пожилые люди плакали, не стесняясь нас, вспоминая об ужасах, которые они пережили, чувствовала, что эти люди не привыкли, что их слышат и слушают, что они кому-то еще нужны. Итогом нашей работы стала книга «Между адом и адом...», которая получила медаль и диплом конкурса славянских журналистов «История боевой награды».

После общения с этими людьми, у меня появилось желание рассказать о неизвестных страничках истории нашего города. Ведь не секрет, что в истории любого населенного пункта, будь то огромный и процветающий со множеством рекламы и огня на улицах город или же как наш, скромный небольшой городок, которого даже нет на многих картах, есть «белые пятна», о которых как-то не принято говорить. Для нашего горда «белым пятном» стала история отряда молодых рабочих, который прибыл в первые месяцы Великой Отечественной войны практически на пустырь. Как раньше было принято в нашем государстве, об этом старались не говорить и поэтому люди, к которым я обратилась с предложением помочь создать эту работу, на первоначальном этапе к моей идее отнеслись с некоторым недоверием, потому что они привыкли, что в газетах, на радио и телевидении говорят о других. Поэтому немало труда стоило уговорить их рассказать о том, что они пережили, как им работалось в тех условиях, как менялся завод и город. И вот спустя почти год у меня на диктофоне и в записях остались десятки разных воспоминаний о прошлом, размышления о настоящем и пожелания будущим поколениям.

  Не надо быть большим умником, чтобы понять, что совсем скоро не останется ни одного настоящего свидетеля того времени и большинство исторических событий мы будем воспринимать через Интернет и телевидение. Пока еще есть время и живы те, кто может поделиться своими воспоминаниями, надо постараться сделать записи об их прошлом и тогда, скорее всего, не прервется ниточка, связывающая нас, молодое и беспокойное поколение и их, умудрённых жизненным опытом людей.

 

 Введение.

 

В работе речь пойдет о создании крупного машиностроительного завода в суровых климатических условиях и необжитых территориях Сибири, о молодых строителях и рабочих Юргинского машиностроительного завода, который появился на карте будущей Кемеровской области и за труд людей был дважды отмечен высокими правительственными наградами: орденом Ленина завод был награжден в 1966 году, а спустя десять лет, в 1976 году — Орденом Октябрьской Революции.

Мой город появился в суровые военные годы. Это небольшой и уютный город со своей историей и своими проблемами. Сегодня в городе Юрге десятки промышленных предприятий. Есть среди них и довольно крупные, такие, ферросплавный завод, в настоящее время выпускающий нужную и необходимую продукцию, завод железобетонных конструкций, завод по производству кирпича, молочный завод, продукция которого славится своей продукцией не только в нашем городе, но и далеко за его пределами... А все же право считаться первым принадлежит Юргинскому машиностроительному заводу. Именно машиностроительный завод в свое время сделал Юргу городом, подарил многим молодым людям минуты счастья и любви.

Как у людей, так и у предприятий есть своя биография и своя история. Не исключением из этого правила стал и наш машиностроительный завод. Приведу лишь несколько строчек из потрясающей судьбы нашего Юргинского машиностроительного завода, завода, который во всех документах того времени обозначался как «завод Т». А все начиналось так.

        Первый этап развития Юргинского машиностроительного завода охватил предвоенные и военные годы. Согласно третьему пятилетнему плану (1938 -1942г.г.) в восточных районах страны создавались предприятия — дублеры машиностроительного, нефтеперерабатывающего и химического направления, чтобы устранить перебои в снабжении некоторыми промышленными продуктами с уникальных предприятий.

        22 октября 1939 года принято Постановление Государственного комитета.

При Совете народных комиссаров СССР о строительстве в Новосибирской области машиностроительного завода. История завода начиналась с выбора площадки под строительство, их было предложено несколько. Созданная наркомом комиссия под председательством Василия Васильевича Добрякова, выбрала именно Юргу, так как на территории района были ранее установлены месторождения строительного песка и гравия, а также наличие железнодорожного пути, реки, поселка и близлежащих деревень, где можно найти кадры для будущего завода.

19 ноября 1939 года принято решение Юргинского районного исполнительного комитета депутатов трудящихся № 96 об отводе земли для строительства машиностроительного завода.

28 ноября 1939 года принято решение общего собрания колхоза «Авиаотряд» Юргинского района о передаче 6езизвратно и без компенсаций земель колхоза под строительную площадку Машиностроительного завода. 13 июня 1940-года Совет Народных комиссаров утвердил проектное задание о строительстве завода.

Для строительства завода нужна была материально-техническая база. Её еще предстояло создать.

 В 1940 году в Юрге работало одно единственное промышленное предприятие – крупозавод. Его база представляла собой десяток ветхих станков. Она и послужила фундаментом для будущего завода. До 1941 года строительство шло медленно. Война внесла свои коррективы. С июля по ноябрь 1941 года в Сибирь прибыли 322 промышленных предприятия.

15 августа 1941 года на станцию Юрга прибыл первый эшелон с эвакуированным оборудование из Ленинграда. 8 декабря 1941 года прибыл эшелон с эвакуированным оборудованием, рабочими и инженерно-техническими работниками с Новокраматорского машзавода. Прибывшее оборудование с «Большевика» г. Ленинграда и из Краматорска и послужило материальной основой закладки завода.

Так начиналась славная история промышленного гиганта. И ковали эту историю простые крестьянские мальчишки и девчонки, которым было в то время по 16-17 лет. Собранные со всех уголков Западной части Советского Союза, они, испытав на себе тяготы военного лихолетья, построили завод, а вместе с ним и мой родной город. Подростки заменили ушедших на фронт и с доблестью выстояли, выжили, стали живыми легендами моего времени.

Следующие странички моей работы посвящены им, молодым и прекрасным жителям Юрги 40-х-50-х годов.

Из воспоминаний участников тех далеких лет.

 

А начну я эту страничку моей повести с Гимна Юргинского машиностроительного завода, который появился в дни празднования 60-летнего юбилея в 2003 году. Музыка написана Л. Большаниным, слова Б. Бурмистрова

 

У нас одна история с тобой,

Сибирская притомская земля.

Одной с тобой мы связаны судьбой,

Мой город,   мой завод, моя семья,

Станочник, инженер и сталевар —

Главней профессий не найдешь в Юрге

И в этом есть, наверно, Божий дар-

Творить во имя жизни на земле.

 

17-летними девчонками в составе отряда молодых рабочих прибыли на станцию Юрга Сыч Клавдия Ивановна и Разумовская Антонина Андреевна. 18 суток тащился состав по великой матушке-России, 18 суток – путь в неизвестность, чтобы как-то скоротать время в пути – сочинили песню и всю дорогу ее пели:

Эх, война, проклятая война,

Сколько горя ты нам принесла,

Школу ФЗО открыла,

И Юргой нас наградила,

Эх, зачем нас мама родила!

 

Вспоминает Сыч Клавдия Ивановна.

 

Осенью 1941 года нас, девчонок, повезли в Унтервальский район, в немецкие села, немцев уже переселили в Сибирь, остались дома, где нас и поселили, До холодов мы работали в колхозе и ждали, когда нас увезут назад, домой, но за нами не приезжали. И тогда мы решили пешком по снегу, по грязи, идти домой. Шли почти весь день. Мокрые, грязные, голодные мы остановились у одной бабуши. Она нас обсушила, накормила, а утром мы двинулись дальше. Но нерадостное было возвращение домой. Уже стали приходить поезда с раненными, отводились на отдых войска. Молоденькие мальчишки набивались в дом, человек по 10-12. располагались на полу, рядом с железной печкой, которая топилась углем. Так каждые три дня: одни приходили, другие уходили. Так нам их было жало. А в 1942 году объявили мобилизацию, мне тогда было всего 16 лет. Собрали нас молодых, смотреть страшно, дети, кое-как одеты, у кого за плечами котомки с сухарями, у кого-то узелок. Отправили нас в Энгельс, там формировали ФЗО, а, оттуда в Новосибирск, тогда еще не было Кемеровской области. 18 суток ехали в товарнике. Спали на соломе. Зароемся туда, как поросята, холодно уже было, кормили только на больших станциях, маленькие –то проезжали. Вот привезли нас в Новосибирск, а оттуда сюда, в Юргу. Приехали ночью, холод жуткий. А мы-то, почти раздетые, обовшивели все, нас ветром сдувало. Построили нас строем, и повели на 5 участок, это там, где сейчас районная больница. Поселили нас в бараки, там только нары двухэтажные были. А через месяц нас на 1-ый участок повели, там уже в других бараках стали жить.

В первое время мы с мастерами ходили в цеха, знакомились с работой. В это время уже достраивали 23-ий цех – механический, 59 цех - ремонтный, 31 цех – инструментальный. А 10-ый цех – металлургический начал работать под открытым небом. Люди, как жуки копались, торопились побыстрее   продукцию   выпускать. А в 1943 году и пушки были готовы к выпуску. Работали по 12 часов. В этом же году нам построили общежитие. «Отряд молодых рабочих» - так нас величали. Была у нас воспитательница – тетя Саша, так многие ее называли. Ларек работал, там хлеб мы покупали (пайку свою 700 грамм). А хлебушек- то, какой он был?! Не поймешь из чего! Мы его общипывали и съедали за один заход.

Не дай Бог, чтобы когда-то вернулось то время!

 

 Историческая справка.

12 ноября 1942 года. Юрга – поселок районного центра Юргинского района Новосибирской области.

 

Дороги войны. Но ним шли не только солдаты, дети тоже. Четверо и пятая мама. Старшей – 17, младшей -1,5 годика. Негде сушить пеленки, негде сесть, негде приготовить что- нибудь покушать.

А вокруг -  кромешный ад. Переполненная баржа, взрывы снарядов, крики и плач детей. Кто успел, того тут же сразу отправляют по Волге, а в воздухе вой от немецких бомбардировщиков.

 

Рассказывает Ефимова Елена Андреевна (запись воспоминаний сделана за 2 месяца до смерти):

 

В семье нас было четверо. Самая старшая - я, мне в 1942 году исполнилось 17 лет. Отца уже забрали на фронт, а нас эвакуировали в Саратовскую область, в город Калинин, теперь он называется Тверь.

Что успели взять с собой? Мама хорошо шила. Была у нас машинка швейная. Так мама ее с собой взяла. Мы в эту машинку вцепились. Па на переправе что творилось! Немец бомбил страшно. Разгонят его, а он опять снова утюжит. Грузили нас быстро, чтобы успеть, пока нет самолетов. А если не успевали, то отправляли вниз по Волге. Стон, плач. Дети уже на барже, родители еще на берегу, а он – с неба. Никогда не забуду! Плыли по Волге сквозь бомбежку.

Приехали мы на станцию Мокроус, это там, где была Немецкая Поволжская республика. Немцев уже куда-то на восток отправили.  Дома большие, туда нас поселили. Я пошла работать трактористкой, а мама поварихой. А через 2 месяца пришла мне повестка, девчат и мальчишек по деревням собирали, чтобы ФЗО открыть. Собрали нас в Энгельсе, там сборный пункт был, а потом уже сюда отправили. Ехали долго, холодно уже было. Приехали в Юргу ночью. Нас выгрузили, построили строем, и повели в столовую. Накормили нас и - в бараки… Тогда всего два барака было. Зашли, а там только нары двухэтажные. До места работы – 7 км пешком. Что еще тогда было? Баня была, мы все грязные, завшивленные были.  Она была на 1-ом участке. Нас туда водили мыться. «Темп» еще был, это где мы после работы собирались, танцевали под гармошку, кто-то гитары приносил. Было весело.

Что носили? Да фуфайки, все промасленные, затвердевшие, вот наша одежда. Менялись с девчонками, у кого что было.

Как жилось в барах? Страшно! Столько крыс было! Мы с девочками дежурили. Боялись, что загрызут. На ночь ставили таз с шелухой от семечек. Ляжем, свет задуем, а они изо всех щелей, визжат, грызутся. А мы деревянными тапочками - в них. Разбегутся, а мы свет не выключаем, боимся.

Через 6 месяцев я стала слесарем, начала работать в 23 цехе. Мы выпускали морские пушки. Ох, и громадными они были! Работали по 16-18 часов. А паек получали – 700 грамм. Мы с подружкой засунем его за пазуху, щиплем его, пока за работой. Глядь, а его уже нет. Удивляешься: где же, неужели съели?! А иногда съедим норму за месяц, да еще несколько дней захватим следующих. А потом голодные ходим. Дадут нам иногда талоны в столовую, мы там наедимся, да каша-то была, одна труха, наедимся ее, вроде сытые. А чуть… и опять есть хочется. Страшное время было. Да и сейчас не лучше. Дай Бог, чтобы вы никогда не испытывали того, что испытали мы.

 

Историческая справка.

 

Граница поселка простиралась с севера от лога Бурлачихи, в настоящее время это грязный, вонючий ручей, появившийся благодаря стараниям автолюбителей, которые пораспихали свои гаражи на берегах некогда бурлящей и светлой речки, сильно заросшей черемухой, к югу  до железнодорожной ветки, с запада от электростанции, в настоящее время там находится здание мебельной фабрики к востоку до бани, в настоящее время, хотя здание обветшало, но баня работает и пользуется большой популярностью среди горожан разного возраста. Главной улицей поселка считалась улица, которая называется Ленинградской, протяженностью 200мот электростанции до бани.

 

16- летним мальчишкой в составе отряда молодых рабочих на станцию Юрга прибыл Жиздюк Петр Дмитриевич.

Вот что он рассказал:

 

Мне было 16 лет. Когда меня вызвали в сельсовет и вручили повестку в школу ФЗО. Собрали нас, мальчишек и повезли в город Энгельс, где собирали таких же. Через несколько дней нас загрузили в теплушки и отправили на восток. Выехали мы 22 октября, а приехали 12 ноября. Снег – по колено! Ночь. Нас построили и повели месту жительства. На 5-ом участке было всего 2 барака, называлось это место «Старый сиблаг», говорят, что до нас здесь жили заключенные. Разместили нас на двухъярусных нарах. В бараке стояла бочка, вода там была, умывались, тут же печка. Топили, чем придется, но холодно было. Спали не раздеваясь. 

Была у нас комендантом тетя Саша, говорили, что ее муж вместе с Калининым на станке токарном работал. Жили мы дружно. Друг с другом не враждовали. Работали по 18 часов, иногда ночевали на рабочем месте. Вот радости –то было, когда нам премию вручили- патефон. Мы его в Красный уголок поставили, это в клубе «Темп», там танцевали. А когда патефона не было, танцевали под гармошку, потом, позже появился баян. Мы друг друга знали в лицо. Вечером гуляли парами по улице Ленинградская, это летом, а зимой в клубе собирались. 19 марта 1943 года нас пустили на завод. 4 месяца мы обучались на территории завода, но в цеха нас не пускали. Это уже когда мы более-менее научились в руках инструмент держать, тогда нас туда отправили. Выпускали мы тогда береговые пушки- Б2ЛМТ, это была первая продукция, позже стали выпускать пушки на танк Т-34. В цехе висела карта, где мы отмечали флажками продвижение наших войск. Вот так мы работали и жили.

 

Историческая справка.

В декабре 1942 года были сданы в эксплуатацию и заселены 3 каркасно-засыпных дома в квартале №8, в настоящее время там располагается пельменная и эта улица носит имя космонавта Леонова, а также был сдан   шлакоблочный дом на 24 квартиры, шесть кракасно-засыпных дома в квартиле № 7, 2 шлакоблочных дома в квартале № 17. сданы в эксплуатацию в каркасно-засыпном бараке квартала № 8 амбулатория и больница на 50 мест

 

В составе отряда молодых рабочих прибыла в 1942 году в поселок Юрга и Разумовская Антонина Андреевна.

Вот что она рассказала:

 

Я родилась в 1926 году, в Саратовской области, Федоровском районе, селе Семеновка. О войне узнали по радио. А отца и старшую сестру почти сразу забрали в трудовую армию.

А мне в 1942 году пришла повестка – Саратов, в ФЗО. Перебираясь через Волгу по мосту, попали под бомбежку. Как перебрались, до сих пор не помню. Собрали нас много молодых девчонок и мальчишек, поселили в общежитие, мы там пробыли 5 дней, а потом нам объявили, что отправляют в Сибирь. Что для нас была Сибирь? Да мы о ней и ничего не знали. Сибирь да Сибирь. Прибыли в Юргу 17 ноября 1942 года. Высадили нас, построили, а холод, повели на 5 участок, там бараки были. А внутри только нары.

 Я выбрала себе специальность электромонтера. 6 месяцев мы учились, а потом вышли самостоятельно работать. Мы ремонтировали станки, их сюда присылали из Москвы, Ижевска… Уставали страшно, работали по 16-18 часов. Чтобы съездить сфотографироваться в Тайгу, надо было брать разрешения. Работали мы дружно. Лентяев было мало. Время суровое было. За любое нарушение могли судить. А мы ребятишками были, домой хотели. Кто-то убегал, их ловили, а потом судили по законам военного времени.

С нами немцы работали. Старший был хороший мужчина. Он нам все объяснял. Умный был, все в руках ладилось, а второй моложе был, он на станке работал. Ох, и злой же он был, нас русских обзывал свиньями, ненавидел, а иногда дрался с нами, специально портил детали. Потом его быстро убрали из цеха. А то, что в то время выпускали на заводе, пусть муж расскажет.

 

Из рассказа Ивана Алексеевича Разумовского:

 

Сюда приехал в 1946 году после демобилизации. А что выпускал завод в то время, это уже не секрет.

Пушки 2ЛМ, Б-24, минометы, 134мм. Морские пушки, Б-34, они шли на подводные лодки и крейсера. А каждый месяц выпускали по 18 штук. А пушечка эта метров 130 длиной. Отправляли на Балтику и Черное море. А позже, в 60-х годах, выпускали космическую продукцию, стаканами называлась наша продукция. Это была очень ответственная и напряженная работа, и мы понимали, что любая наша ошибка будет стоить многих других жизней. И поэтому не уходили с работы, пока все до ума не доводили. А сейчас сами знаете, что завод умирает, из 20 тысяч рабочих, которые работали когда-то на нем, сейчас чуть больше 4-х осталось. Нам ветеранам обидно, что такой гигант из одних рук в другие передается. Мы же видим, как все это разбазаривается, растаскивается, разворовывается. Неужели мы только ради этого столько лет проработали, что бы так бессовестно кончилось.

 

Историческая справка.

Цель создания жилищного поселка заключалась в создании жилищных условий для проживания рабочих и строителей машиностроительного завода и других предприятий.

 

Три ордена: орден Красной звезды, орден Красного знамени и орден Знак Почета сверкали на груди этого седовласого человека. К сожалению, Григорий Федорович ушел из жизни совсем недавно, не успев даже прочитать все, что было написано. Старшее поколение все быстрее и быстрее уходит из жизни, и надо успеть записать все, что они знают и помнят.

Войну встретил Григорий Федорович Медведев 24 июня 1941 года в составе военно-десантных войск в Киеве. Житомир … Нашу оборону прорвала танковая колонна. Задача – остановить любой ценой. В течение 4-х дней длился этот кошмар. Смешались земля и небо. Четыре дня!  Семьдесят танков осталось на том поле. А молодому командиру артиллеристов после боя вручили орден Красной звезды.

И еще один эпизод вспоминал Григорий Федорович:

 

Наша разведка донесла, что у нас в тылу появились немцы. Нам поставили задачу: найти и уничтожить! Дали направление, и мы двинулись. По данным разведки до предполагаемого места десантирования фашистов оставалось километров десять. Мы остановились в километре от деревни, краю картофельного поля. Вдруг вылезает мальчонка и кричит: «Дяденька, в деревне немцы!» Мы быстренько перегруппировались – и в бой. Всех до одного уничтожили. А если бы не тот мальчонка? Скорее всего, мы бы попали в ловушку, кто знает, остались бы живы или нет. Что было самое страшное? Война – это страх на всю оставшуюся жизнь. Но самое страшное, когда в чистом поле на тебя падает металл. Вжимаешься в матушку родную землю и думаешь, чтобы только пронесло.

А еще страшно было, когда по мосту через Днепр переправлялись беженцы, а их на бреющем полете, немцы расстреливали. Стреляли почти в упор. А мы ничего поделать не могли. Стояли и смотрели на это. До сих пор у меня перед глазами этот мост с телами убитых и расстрелянных людей.

А в сентябре меня ранило. На край противотанковой щели упала бомба. Взрыв. Очнулся в госпитальной палате. Врач говорит: «Ногу отрежем, иначе гангрена». Четыре госпиталя прошел. Ранения были очень сильные. Последний раз в Красноярске лежал. Вышел, пошел работать по специальности. Я по образованию горный мастер. Затем поступил в Томский Государственный Университет. Закончил физико-математический факультет. Направлен был в Златоуст, а через год, в декабре 1949 года, приехал в Юргу. Работал в ОКБ конструктором, затем старшим инженером, руководителем группы, начальником бюро. В мае 1983 года ушел на пенсию.

На фронте мы ждали помощи от тыла, знали, что наш рабочий класс сделает все, чтобы приблизить час Победы. Как нужна была помощь тыла: боевые пушки, самолеты, танки… Особенно в первые месяцы войны, ведь в первые дни войны практически вся наша военная мощь была практически уничтожена. Так что наш Юргинский машиностроительный завод стал одной из основных баз по выпуску боевого оружия.

«Здравствуй мать! Прими привет от дочки. Пишет дочь тебе издалека. Я жива, но жизнь моя разбита, одинока, нищенски, грустна» Эти строчки были написаны в те далекие годы. Их автору сегодня почти восемьдесят. Баранова Антонина Степановна в ту далекую пору была лишь ученицей 6-го класса.

 

Вот что она вспоминает:

 

В 1941 году из нашего района вывезли всех немцев, а нас, учеников, отправили работать в эти села. Когда мы туда приехали, то увидели жуткую картину: коровы ревут, их не доили уже неделю, собаки воют, есть хотят. Нам трем девушкам, дали доить по 20 коров, а они не даются и по-русски ничего не понимают. Наревелись мы вдоволь, кое- как их раздоили. А руки после этого гудели, страсть! Потом потихоньку приноровились, привыкли. В 1942 году нас увезли в Сибирь. На станции стоял крик… родители плакали, а мы криком кричали, да куда ж убежишь, знали, что и наказать за это могут. Собрали нас в Энгельсе, а сюда в Сибирь, через дом ехали. Родители несколько дней ждали этого поезда. Поезд стоял всего несколько минут, а потом двинулся дальше. Здесь, в Юрге, отмечали мое 16-летие. Четыре месяца мы учились, а потом в 21 цех пошли. Все делали молотком, по специальности я техник-ремонтник. Работали поскольку ноги выстаивали. Начали строить 22 цех, яму под фундамент копали, холодно, костер разведем, погреемся и дальше...

Письма домой писали, ревом ревели. Подружки задумали домой убежать, мы их прятали, а потом ночью посадили их на станции Юрга на поезд, чтобы их никто не видел. До дома они доехали, а там их уже взяли и судили, дали пять лет за дезертирство.

 

Историческая справка.

В июне 1942 года Исполком принимают решение №258 «О приеме и размещение прибывающих из Ленинграда эвакуированных граждан» Эвакуированные были размещены в здании средней школы №1, народного суда, в конторе железнодорожного буфета, в заезжем доме. В связи с тем, что в здании школы №1 были размещены учащиеся Ленинградского механического техникума, дети школы приступили к занятиям с 1 ноября. Исполком принимает решение «О правлении учебного года». Техникум же переводят в каркасно-засыпной барак на второй участок, бедующий центр города.

 

А это рассказ о своей судьбе Рябоваловой Розы Владимировны:

 

Я родилась и жила в Ленинграде. Когда началась Великая Отечественная война, я училась на 3-м курсе Ленинградского военно-механического техникума. Начались бомбежки, блокада, голод. Мы еле передвигались, опухли от голода. У меня почти все умерли, а нас, совсем отощавших, ветром сдувало, по Ладожскому озеру, по Дороге жизни вывезли на Большую землю. Как ехали, страшно вспоминать. Был уже март, лед тонкий, смотри того, как машина под воду уйдет, полыньи, вода по льду течет. Нас последних вывезли из блокадного Ленинграда. От страха я до сих пор почти ничего не помню. Очнулась только в теплушке. В Юргу мы приехали в начале мая 1942 года. Нас немного подкормили, чтобы мы уже были похожи чуть-чуть на людей, а спустя некоторое время мы продолжили свое обучение. На базе нашего техникума был создан Юргинский механический техникум. Первое время, конечно, было не до учебы, мы постоянно хотели есть. Да и в барах, куда нас поселили, было холодно и неуютно, ведь их строили на скорую руку, потому что сюда постоянно прибывали новые и новые рабочие. В январе 1944 года я окончила техникум и была направлена на Юргинский машиностроительный завод в отдел главного технолога на должность техника-технолога.

Наш отдел размещался в деревянном бараке, все службы находились в одной большой комнате. Там работали в основном кадровые инженеры, эвакуированные из Ленинграда, Краматорска, Сталинграда и Москвы. Начальником технологического бюро был М.И. Райкин, брат известного артиста А.И. Райкина. Это был человек огромной души, и я до сих пор храню в своем сердце добрые воспоминания об этом человеке. После войны он вернулся назад в Ленинград на «Большевик», откуда во время войны он был эвакуирован.

Работали мы по 10-12 часов в сутки, жили дружно, люди замечательные были. Я помню один комический случай. Когда мы заканчивали учебу в техникуме, нам тоненьким и хрупеньким девчонкам, выдали огромные мужские сапоги, 46-го размера, из красной свиной кожи. И вот представьте, я раненько утречком в этих ботинках буквально заползаю в комнату. Я носила 36 размер обуви, а тут 46-ой! Конечно, надо мной посмеивались, и когда такое чудо увидел Б.И. Райкин, он подозвал меня к себе, расспросил о моей жизни в Ленинграде и здесь, в Юрге. С огромным огорчением посмотрел на мои ноги. А утром следующего дня я получила талон на брезентовые туфли и отрез на платье. Этого я никогда не забуду. В столовую ходили далеко на пристань, это примерно там, где магазин был, а сейчас я не знаю, что там. Вот тащишься туда, чтобы хоть немного голод заглушить. А грязь была такая, что порой приходилось привязывать бечевкой обувь, чтобы не потерять ее в жиже грязи. А ужин привозили на лошадке прямо на работу.

Все доставали свои ложки, миски, кружки и ели прямо на рабочем месте. Вот так мы и жили, дружно, друг друга никогда не обижали. А война окончилась, кто-то уехал, а я вот осталась здесь жить.

 

Заключение.

 

Воспоминания юношей и девушек заслуживают большего внимания, чем то, которое до последнего времени уделялось этой теме. Почему? Действительно, воспоминания написаны на основе лишь нескольких встреч с людьми. По моим данным к 1 января 1942 года завод уже насчитывал 925 работников, молодых специалистов. Я только встретилась с восьмью из такого большого количества работников машиностроительного завода. Остальные вновь остались в забвении и тени. Большая часть первых работников при первой же возможности вернулись на свои предприятия, где они работали до войны, а это Ленинградский завод «Большевик» и «Баррикады» из Сталинграда, многих уже нет в живых и даже когда я делала свои записи на диктофон, то я еще не знала, что некоторые из них скоро уйдут из жизни.

История тыла — пока еще «белое пятно» в истории Великой Отечественной войны. Сейчас самое главное не обойти вниманием тех, кто рядом: своих бабушек, дедушек, соседей, знающих про то время не по фильмам и по книгам, а прошедших через все испытания тыла.

Не буду отрицать, что к определенным праздникам появляются небольшие заметки об этих людях, к ним приходят с поздравлениями, а в остальное время они живут сами по себе. Конечно, сейчас у нас в городе есть несколько отрядов молодых людей, которые помогают пожилым по хозяйству: очищают от снега дворы, копают грядки на огородах, помогают собирать урожай.

Люди, про которых я рассказала, впервые открыто и спокойно говорили о пережитом и о своих друзьях, до этого они считали себя обычными трудягами, на которых никто не обращает внимания. Одним словом, обычные люди, не герои.

Я сделала попытку собрать неизвестные ранее материалы трудовых подвигов 16- 17 летних девчонок и мальчишек в глубоком тылу. А еще попыталась самостоятельно написать отдельные странички из истории моего родного города, о которых я даже раньше не догадывалась. Да, в нашей семье очень много говорили о машиностроительном заводе, потому что большая часть жизни города связана с ним. Кода я была еще маленькой, то я всегда хотела попасть на завод и посмотреть, что там делают.

Повесть написана по воспоминаниям молодых парней и девчат начала 40-х годов. Их воспоминания помогают восстановить в полном объеме истинную историю развития нашего города, помогает нам представить жизнь молодых людей, наших прабабушек и прадедушек в то время, помогают понять их мир, взгляды на настоящее сегодня. Воспоминания — бесценная, богатая, но в то же время очень лаконичная летопись родного города, которая всегда лишь немного открывает белые пятна прошлого.

 

Путь наш до Берлина, между прочим, был, друзья, не легок и не скор…

 

Все дальше от нас уходят события военных лет, все реже на парад Победы приходят ветераны, и уже почти не слышен звон медалей, идущих по улицам города. Что остается их потомкам? Память! Память о неистовой вере в нашу Победу, память о великих сражениях и ратном подвиге, как на фронте, так и в тылу.

Праздник Победы отгремел, а в записях, на бумаге, остались десятки воспоминаний о самом главном и простом - о нашей Победе и победителях.

И мой рассказ тоже о победителе -  Прокопии Семеновиче Усольцеве, человеке очень соромном и немногословном. Это интервью мы записали полностью только с третьего раза. Не сразу смог Прокопий Семенович совладать с волнением, воспоминания тревожили старые раны.

Вот бы чего, казалось, героического может совершить рядовой водитель - крути и крути баранку своего автомобиля. Но это только на первый взгляд. А ведь сколько за плечами Прокопия Семеновича страшных тяжелых боев, когда рядом гибли товарищи, и патронов раз, два и обчелся, а фашист все наваливается и наваливается, ему, молодому сибирскому мальчишке, не то чтобы за баранку держаться, а дух некогда перевести. В памяти десятки населенных пунктов, которые брались с неимоверным трудом и огромными потерями, страшные дороги войны, по обочинам которых – обугленные остова машин, танков, останки убитых солдат, как советских, так и фашистских.

Вот что рассказал нам Прокопий Семенович о том времени, о своей семье, о тяготах, которые легли на детские хрупкие мальчишеские плечи, когда из большого села Алаево на войну ушли все мужики и в селах остались только дети да бабы и о войне, которая тоже прошлась по его судьбе огненной полосой:

 Вот рассказ Прокопия Семеновича

Родился я в большой крестьянской семье в селе Алаево Юргинского района Томской губернии в 1926 году. Рано начал работать, тогда на селе все так жили, помогать надо было. Я всего-то три класса школы окончил, время такое было тяжелое.  Да и семью кормить надо было десять душ в семье: три брата, а остальные девчонки, мал – мала – меньше. Вот и поучиться мне не пришлось. Отец сказал: «Хватит, поучился, пора за работу», вот и вся моя учеба на этом и кончилась, хотя я очень хотел дальше учиться, но не пришлось.

Да детства-то у меня, почитай, не было. Посадили меня на трактор, мне лет двенадцать от роду было, с утра и до поздней ночи я с него и не слазил. Трактора-то тогда были - одно название. Мы больше времени под ним проводили, чем на нем. Намаешься за день, руки к вечеру дрожат, ни ног, ни спины не чувствуешь, лицо – в мазуте, выползаешь из-под него – черный, грязный, и за руль, землю пахать надо, хлеб сеять. Мы еще мальчонками бегали, но дисциплина у нас строгая была. Знали, что за невыполнение плана и наказать могут. Вот так и жили.

Когда война началась, все мужики на фронт ушли, мы за старших в селе остались. Когда мужики уходили, крик у сельсовета стоял, бабы в голос кричали, детишки им подвывали, а мы, пацаненки, в стайку сбились, руки в кулаки сжали да слезы глотали.

То лето было жаркое, хлеб стоял стеной. Вот мы в полях и жили. Соберет мать узелок с едой и мне в руки. А я бегом в поле, хлеб убирать надо. Работа была адская, торопились хлебушек убрать. И бабы, и ребятишки в поле с утра и до ночи. Каждый колосок, считай, на счету был. Хлеб-то почти сразу весь забирали на нужды армии, дома оставались крохи, нужда была страшная. К весне в поле за «тошнотиками» ходили, это картошка, которая в поле оставалась на зиму, да и то крохи, выбирали же все под чистую, каждое зернышко на счет было. Наберешь немного этой картошки, мать потом нажарит, вот и вся еда. Но тошнило от этих лепешек сильно, потому что гнилая картошка была, вот «тошнотиками» и прозвали эту стряпню.

Похоронки в село почти сразу же стали приходить. Боялись этих писем, почтальоншу ждали со страхом: что там, в сумке, письмо, что, жив и воюет, или бумага похоронная. После таких писем село замирало, тишина жуткая стояла. Соседи собирались у дома погибшего, да все понимали, что не сегодня, так завтра, и ты получишь такую же весточку. Мать ночами стояла перед образами, молила, чтобы нас эта беда миновала, чтобы отец и старшие братья домой живыми вернулись. Вера в Бога такая была, силу людям давала, молилось, конечно, большинство, но никто никуда не доносил, знали, что без этой веры не выдюжить. Старший брат Александр погиб, а отец и еще один брат раненные вернулись домой, в Алаево.

17-ти лет меня забрали в армию. Приехал военный, собрали нас, молодежь, у сельсовета. Матери черные стояли, у многих уже мужья и старшие сыновья погибли, вот и нас стали подгребать. Загрузили в телегу и в Юргу, на станцию, там военкомат был. Я очень хотел пойти в танкисты, но не взяли, сказали, что образования маловато. Вот я и попал в пулеметчики. Нас забрали в самые тяжелые времена, был ноябрь 1943 года, мы слушали сводки с фронта, радио единственное было у сельсовета, и знали, что наши войска несут большие потери, да с трудом двигаются вперед, фашисты еще сильное сопротивление оказывали. Да к этому времени мужики, покалеченные с фронта, стали возвращаться. Мало их было, кто без рук, кто без ног, а кто и слепой, и контуженный вернулся. Вот и рассказывали они нам о том, что на фронте творится и чего натерпелись они за два года.

Попал я в Винницкую область. Бои там страшные шли. Бомбили постоянно, немец-то он аккуратный был: бомбил по расписанию. Вот вожмешься в эту землю и думаешь: чтобы только не попало. А бомбы воют, этот вой в землю тебя так и вжимает. Молодые мы были, считай мне только восемнадцатый шел, и таких как я много было. Кто бесшабашный был, тот сразу же погибал, а те, кто поосторожней был, тот как-то приспосабливался. Леса после бомбежек горели сильно, вместо воздуха - копоть да дым, а еще в атаку идти надо, приказ командира, а когда немец после бомбежки на тебя прет, а у тебя патронов раз, два и обчелся, вот тогда и дух некогда перевести. Ходили в рукопашную, кто кого: или он тебя, или ты его, а убивать всегда страшно. Идешь в бой, а у самого только мысли, чтобы не ранило, не задело.

Позже я уже за баранку машины сел. Поколесил по дорогам. Наши тогда уже фашистов погнали, мы только за ними поспевали. Порой едешь по дороге, где только бои кончились и волосы дыбом. Фашисты ведь никого не жалели, ни детей, ни женщин. Вот по такой дороге продвигаешься, а она вся трупами усыпана, вместо деревень - выжженная пустота. Все подчистую выжигали. Кто оставался в живых, в лесах прятались, потом на пепелища возвращались. Едешь мимо таких, а они серыми холмиками на месте пожарища сидят, из стороны в сторону качаются. Подойдешь, тронешь такого человека, а он на тебя пустыми глазами взглянет и опять качается. Насмотрелись на горе людское с лихвой.

Дороги войны – страшные дороги. Сидишь за баранкой, а рядом автомат, кто знает, откуда немец вынырнет. Стали их гнать, они по лесам и побежали. А еще страшнее, когда по обочинам и немцы и наши вперемешку грудами лежат, приказ ведь был: не отступать, брать населенные пункты любой ценой, вот и шли на смерть. Где руки, где ноги, а где просто голова, танки покореженные, машины сгоревшие, копоть, гарь.  Это в песне поется, что пуля – дура. В жизни-то совсем другое. Сколько парней полегло от этой пули.

Конечно, по дому скучал, хотел домой скорее вернуться. Весточку из дома получишь, а сердце ноет. Мать пишет, что в деревне мужиков по пальцам пересчитать можно, и те калеки, что младшие босые, одни чуни на всех, что голодно, что от зари до зари в поле, на коровах пашут, а чаще сами в ярмо впрягаются. Про друзей погибших тоже из писем узнавали. Прочитаешь, что кто-то из ребят погиб, и как бритвой по сердцу кто полоснул. Это я уже потом узнал, что домой с моего призыва вернулось всего 3 человека, да и те израненные.

Младшие про фашистов выспрашивали: страшные они или нет? Мать просила беречь себя, не высовываться, осторожничать, в обиду себя не давать. И в каждом письме: когда же будет Победа? Ждали, когда мы победим.

Вот я вспоминаю Константина Константиновича Рокоссовского.  Наш солдатский генерал был. Константин Константинович часто в нашей части останавливался. Мы в это время уже в Польше стояли. Любили его солдаты за внимание и доброту. Не брезговал за стол сесть с нами, солдатами, отведать, чем нас кормят. Возмущался, если ему предлагали отдельный столик и отдельное питание, поэтому, когда он приезжал, дежурные уже знали, что сядет вместе с солдатами за стол и будет кушать вместе с ними.

 Про дом разговаривали, про жизнь довоенную, о будущем спрашивал, мы-то ребята еще молодые были, только войну и видели, в мирной жизни и девушку-то многие поцеловать не успели. В те времена с этим строго было. Вот и мечтали, что домой вернемся, девушку хорошую найдем, семью создадим, детей нарожаем, мирно жить будем, и войны никогда не будет.

Рокоссовский был настоящий командир, не в пример нонешним. Подтянутый, пуговицы все застегнуты, и от нас такой же порядок в одежде требовал, мы тут же, ежели что не так, старались на глаза не попадаться, не любил он нерях. Некоторые начальники его не очень любили, справедливый был, за простого солдата – горой. Наши ждали его прихода. Тут же в столовой молодежь собиралась, про положение на фронте спрашивали, вопросы задавали про Москву, про то, как там дома, в России.

А еще примета была, ежели Рокоссовский приехал, значит ждать наступления. Сам лично все проверял, с молодыми разговаривал, особенно с теми, кто в пополнении прибыл, молодежь тогда всё необстрелянная шла, собирали их скопом, два-три месяца на обучение, и на фронт. Чего с такого возьмешь? Вот и поднимали боевой дух такими беседами.

Дедовщины у нас не было, да и война шла. Это сейчас разгильдяйство пошло – никто ни за что не отвечает, и никто никому не подчиняется.  А тогда командир на день раз десять остановит, проверит, все ли в порядке, как портянки у новобранцев намотаны, мы ведь за день километров шестьдесят могли намотать, а если дороги разбитые, то сутками из машины не вылазили. Да и мы друг другу помогали, кто добрым советом, а чаще помогали делом. У нас всегда с собой что-нибудь было – сухарь, кусочек сахара. Делились и этим. Бои порой сутками шли, а в распутицу да по размытым дорогам кухня могла и неделю не подойти. Да и патроны порой сутками не подвозили, вот и старались обстрелянные молодых вперед не пускать, хотя были такие, что вперед рвались. Но они быстро погибали, в первых же боях. Трусов и предателей среди нас не было. В бой шли за Родину, тогда это было святое.

Для меня война закончилась в Польше, под Прагой, там был расквартирован наш полк. День был теплый, солнечный. Утром рано 9 мая стрельба началась. Мы повыскакивали из блиндажей, сразу оборону стали принимать, думали, что фашисты атаку начали, тогда их по лесам много бродило, иногда ротами на наши части выходили. Вот мы и подумали, что такая рота на наше расположение вышла. Командир кричит: «Отставить! Победа!!!»

В первые минуты никто не поверил, думали, что ошибка, а потом радости было! Шапки в воздух кидали, друг друга качали, наконец-то война кончилась, домой поедем, по дому стосковались, по земле.

Вернулся домой в родное село Алаево в 1950 году. На трактор сел, землю надо было поднимать, работали и днем, и ночью. За время войны истосковались по работе. А потом, через 3 года в Юргу переехал, пошел работать на Юргинскую автобазу водителем и проработал там до пенсии более тридцати лет.