О стажировке начинающего юриста Генриха Павловича Падвы в городе Ржеве.

Большаков Константин Дмитриевич. 215 группа.

О стажировке начинающего юриста Генриха Павловича Падвы в городе Ржеве.

Мастер производственного обучения Огулин Николай Алексеевич.

Генрих Павлович Падва начал адвокатскую деятельность в бывшем Советском Союзе почти 50 лет назад. Окончил Московский юридический институт и Калининский педагогический институт. После окончания института работал в Калининской коллегии адвокатов. С тверской землей его связывает работа в таких городах, как Калинин, а также Торжок, Ржев, Лихославль и других районных центрах. В Калининской области началось становление Генриха Падвы как профессионала. За 17 лет практики в нашей области он стал опытным и высококвалифицированным адвокатом, стиль его работы служит примером новому поколению российских юристов.

В 1970 году Падве предложили работу в Москве, и он расстался с Тверью, где проработал без малого 20 лет, переехал в Москву и впоследствии стал одним из самых заслуженных адвокатов страны.

Одним из последних дел Генриха Падвы в Калинине стала защита женщины, обвиненной в убийстве. Полвека тому назад, в конце зимы 1968 года, в Калинине появился некто К. Он приехал в город на учебу из другого города, но после планировал остаться здесь на постоянное жительство, поэтому искал варианты междугороднего обмена. В бюро по обмену квартир ему дали несколько адресов, и после учебы К. ездил по городу, обсуждал варианты, смотрел квартиры, выбирал подходящую. Так он и познакомился с Антониной Т., проживавшей в двухкомнатной квартире на улице Орджоникидзе. Антонина совсем недавно разменяла пятый десяток, уже много лет она была вдовой, воспитывала двух несовершеннолетних детей и работала инженером в институте искусственных волокон. Коллектив там был исключительно женский, поэтому встреча с импозантным и уверенным в себе К. зажгла в ее сердце настоящую страсть.

Между Антониной и К. вспыхнул бурный роман. Во время судебного заседания Антонине пришлось рассказывать подробности их отношений, и она призналась, что любила К., что он неоднократно оставался у нее на ночь и обещал после того, как решит свои дела с учебой, переехать к ней навсегда. Можно ли осуждать одинокую женщину, которая влюбилась со всей силой поздней страсти? Их отношения продолжались больше года. Антонина не скрывала своего счастья. Во время следствия допросили ее коллег по работе, и все в один голос подтвердили: Антонина буквально порхала, рассказывая всем, как совсем скоро они с К. поженятся, будут жить вместе после того, как он переедет в Калинин. Она делилась планами на будущую жизнь, рассказывала, что оба они только и мечтают о том, чтобы поскорее осуществилась их мечта.

В марте 1969 года К. закончил учебу и должен был возвращаться в свой город. Перед отъездом он трогательно попрощался с Антониной и обещал писать. Но писем от него все не было и не было. Антонина переживала, страдала. В городе, где жил К., у нее была подруга, и она попросила узнать, что случилось. И подруга написала ей, что у К. есть семья, жена, и он совершенно не собирается разводиться. К. была в отчаянии. Трудно представить, что творилось в ее душе после того, как она узнала правду. Если для К., скорее всего, их роман был легкомысленным романтическим приключением, позволившим скрасить долгие месяцы учебы, для Антонины это была, скорее всего, настоящая любовь. Она посылала К. отчаянные письма, но ответа на них так и не дождалась.

А в октябре ее ожидал новый удар: Антонина узнала, что К. нашел подходящий обмен и переехал в Калинин вместе с женой. Об Антонине К. даже не вспомнил, не позвонил ей и не написал. Несчастная женщина впала в отчаяние. Ее коллеги, которые давали показания на суде, вспоминали, что она постоянно говорила о «Володе», утверждала, что на самом деле он ее любит, но подчиняется своей жене, которая стоит на пути их совместного будущего счастья. Одна из свидетельниц, которой Антонина чаще, чем другим, поверяла свои сердечные тайны, сказала, что Антонина выглядела так, словно сошла с ума. На самом деле психиатрическая экспертиза показала, что Антонина не страдала психическими расстройствами. С ума ее сводила невозможность быть рядом с любимым.

Доведенная до отчаяния женщина выяснила новый адрес, где теперь жил К. с женой. 25 ноября 1969 года она несколько часов дежурила у подъезда, дожидаясь К. Увидев ее, К. запаниковал. Он не ожидал встретить ее здесь. К. начал юлить, бормотать, потом сказал, что сейчас не готов обсуждать ничего, и назначил встречу на завтра. Антонина пришла на следующий день, но К. не дождалась. Пришла снова - и снова ее любимый от нее где-то спрятался (понятно, что решил исчезнуть на время и пересидеть эту упрямую бабу). Когда Антонина 29 ноября пришла снова и не дождалась К., она решилась подняться в квартиру, где жил К., и рассказать его жене (ее по странному совпадению тоже звали Антониной) всю правду об их отношениях.

Что произошло потом, мы знаем в сухом изложении судебного приговора: «Во время разговора с женой К. возникла ссора. К. нанесла Антонине Т. несколько ударов, разбила ей губу». После чего Антонину, как это принято говорить, «накрыло». Она стала бить жену К., вкладывая в свои удары всю ярость обманутой женщины, всю силу страсти, над которой надругался гнусный обманщик К. Всего она нанесла, как потом установили эксперты, более 50 ударов. Причем один из самых первых оказался смертельным, но Антонина продолжала избивать жену К., не замечая, что та уже мертва. Била ее головой о стену, о холодильник. На столе лежал молоток, Антонина схватила молоток и несколько раз ударила женщину по голове.

Сама Антонина на следствии сказала, что не помнит, что было дальше, но сыщики восстановили картину событий. Перед тем как уйти из квартиры, Антонина тщательно вымыла руки и одежду, на которой остались следы крови. Взяла молоток и свои туфли, на которых тоже оказалась кровь, сложила в пакет, обула чьи-то резиновые сапоги, стоявшие в коридоре, и ушла. Пакет по дороге выбросила. Сама Антонина ничего не помнила - ни как мыла руки (в раковине остались следы и ее отпечатки пальцев), ни как дошла домой. Но именно это помешало адвокату Падве доказать, что она действовала в состоянии сильного эмоционального волнения, аффекта. Судьи пришли к выводу, что в состоянии аффекта человек не может вести себя столь разумно и заметать следы преступления.

Через несколько часов вернулся К. и обнаружил свою жену зверски убитой. Прибывшие оперативники были поражены: вся кухня залита кровью, кровь попала даже в закрытые кастрюли на плите. Сам К. только трясся и не мог ничего сказать. Кому было выгодно убивать молодую женщину, которая к тому же совсем недавно переехала в Калинин? Милиция склонялась к выводу, что, возможно, убийство связано как-то с городом, откуда приехала убитая К. Эта версия считалась наиболее перспективной. Но буквально на следующий день все раскрылось.

Антонина, только вернувшись домой, пришла в себя и осознала, что она натворила. Она тут же отправилась в аптеку и купила несколько упаковок напотона, сильного снотворного. К счастью, ее дети вовремя увидели в мусорном ведре пустые упаковки из-под снотворного и позвонили в «скорую», Антонину оперативно доставили в отделение реанимации. А когда Антонина пришла в себя, первое, что она сообщила медсестре, дежурившей рядом с ее кроватью: «Я убила человека, звоните в милицию».

На суде К. не присутствовал. Он вообще, скорее всего, обменял квартиру и уехал из Калинина, поэтому Антонина больше его не видела. Судебная коллегия под председательством народного судьи Юрия Пушкина признала ее виновной в убийстве, совершенном с особой жестокостью и из низменных побуждений. Учитывая, что Антонина была матерью двоих детей и убитую видела впервые в жизни, ее приговорили к максимальному сроку - 15 годам заключения. Ее зимнее пальто, на котором так и остались следы крови, передали родственникам. А с самой Антонины взыскали стоимость медико-биологической экспертизы - 12 рублей. Как сложилась ее дальнейшая судьба, неизвестно.

О том, чем ещё запомнилась адвокату работа в нашей Тверской области можно узнать, прочитав его книгу «От сумы и от тюрьмы. Записки адвоката». В предисловии к своим воспоминаниям он спрашивает себя - «Отчего так грустно вспоминать, оборотившись к прошедшим десятилетиям, свои дела, работу свою, которой отданы вся страсть, все силы, помыслы и надежды? Откуда эта боль, эта щемящая тоска? Ведь мнилось все эти годы, что людей защищать, помогать им в спорах ли гражданских, в защите ли их прав в уголовных делах, что отстаивать их интересы, противостоять грозной обвинительной власти… Так почему же сейчас, когда о милосердии, о гуманности, о чести и достоинстве личности слышатся голоса не только адвокатов, почему же именно теперь так смутно на душе и горько вспоминать? Надо бы радостным быть, но «услужливая» память все чаще подсовывает из пережитого жуткие мгновения ожидания приговоров, когда наивная надежда еще едва теплится, еще чуть трепещет в сердце и… безжалостно, бессмысленно жестоко, немилосердно рушится провозглашенным приговором…»

В этой книге Генрих Павлович Падва в седьмой главе «Будни провинциального юриста» рассказывает, как он попал на стажировку в нашу область и в наш город Ржев.

 «…После института я по распределению уехал в Калининскую (ныне Тверскую) область. Система направления на работу распространялась тогда на весь Советский Союз, и отправить любого окончившего вуз могли из Москвы в любой город страны. Конечно, те, кто имел какие-то связи, блат или смог в институте начать карьеру в комсомольских, партийных органах, оставались в столице. У меня таких связей и возможностей не было.

Распределение шло несколько дней, и одним из первых, до меня, путевку в Калининскую область получил один мой товарищ, Юра Юрбурский. Он уговорил меня проситься туда же, вместе с ним. Поскольку о Москве для меня не могло быть и речи, я довольно легко согласился - Калинин близко от столицы, да к тому же я вспомнил, что мой друг Алеша Николаев рассказывал, какой это прекрасный город: на Волге, с уникальной планировкой и архитектурой замечательного архитектора Казакова…

Прямо накануне распределения я умудрится подраться: сдуру на улице полез на троих здоровых ребят - заведомо безнадежное было мероприятие. Меня здорово побили, причем изрядно пострадало лицо. Что было делать? Мы с моим другом Витькой Ковельманом (ныне Шаровым) придумали, что я попал в аварию, забинтовали меня, как только было возможно. Члены комиссии по распределению мне даже посочувствовали, а уж поверили этой сказке или нет - не знаю. А распределиться мне при этом предложили в Вологодский край.

Почему-то тогда мне это показалось жуткой тьмутараканью, чуть ли не Крайним Севером. Подписывать эту путевку я категорически отказался, ссылаясь на болезнь недавно овдовевшего отца, которого никак нельзя было оставлять одного, уезжая так далеко.

В комиссии по распределению заседал и директор нашего института Бутов, который, услыхав про папу, тут же выступил с репликой:

- Подумаешь, папа - у меня вот тоже папа.

Не знаю, откуда я набрался дерзости, возможно, помогли бинты, скрывавшие все лицо, но я ответил:

- Ну, так вот вы же никуда и не едете!

Этот мой бойкий ответ чрезвычайно понравился важному чиновнику из Министерства юстиции, который, видно, Бутова недолюбливал. Он громко расхохотался и предложил найти для меня «что-нибудь по приличнее». Тогда я попросился в Калинин и получил вожделенное распределение.

Забавно только, что мой приятель Юрка туда в итоге не поехал - его высокопоставленный отец сумел с помощью своих связей оставить его в Москве. Юрбурский оказался в Верховном суде РСФСР и даже стал секретарем Пленума ВС. К несчастью, его ждала трагическая судьба: довольно толковый и неплохой парень, Юра впоследствии покончил с собой.

Калинин оказался действительно прелестным городом, и я был им очарован. Меня впечатляло его историческое прошлое - Тверь ведь в свое время оспаривала у Москвы первенство среди русских городов, и Тверское княжество не уступало Московскому, а в какие-то периоды и превосходило его. С этим городом было связано немало известных имен. Вице-губернатором в Твери в свое время был М. Е. Салтыков-Щедрин, великий наш сатирик, а попечителем народных училищ Тверской губернии - один из творцов русского исторического романа И. И. Лажечников. Здесь он написал самый знаменитый свой роман - «Ледяной дом». Сохранилось здание гимназии, где он директорствовал, и многие другие дома на Советской, раньше Миллионной, улице, где когда-то были дворянское собрание, театр, путевой дворец императрицы и примыкающий к нему сад над Волгой.

Интересна была и сама планировка города, особенно «версальский трезубец», трехлучевая композиция улиц, сходящихся в одной точке. Такие улицы встречаются еще в Питере. И, конечно, совершенно очаровательная набережная, спроектированная Казаковым. Там я впервые в сознательном возрасте увидел Волгу.

Но в Калинине я оставался недолго. Никто меня на работу в этом славном городе не ждал, и я получил направление на полугодовую стажировку в Ржев. Только после этого я мог рассчитывать получить место уже постоянной работы.

Начало моей самостоятельной жизни после окончания института пришлось на знаменательный в жизни нашей страны год - год смерти Сталина. В стране происходили очень серьезные пертурбации, и почти накануне моего приезда в Ржев была объявлена амнистия, которую потом называли бериевской. Она была чрезвычайно широкой, освободили огромное количество людей, в том числе матерых бандитов, поэтому разгул преступности был невероятным. Стало просто страшно жить - особенно в маленьких городах. По оценкам историков, за два первых месяца после объявления амнистии в европейскую часть России из мест заключения нахлынуло более 700 тысяч вчерашних зэков, а число зарегистрированных преступлений с апреля по август 1953 года выросло более чем в два раза.

Ржев в этом смысле был особенно опасен, поскольку находился на 101-м километре, сразу за границей 100-километровой зоны вокруг Москвы, закрытой для лиц, ограниченных в правах. Я помню, что приехал к месту назначения ночью, и в вагоне все мне говорили, что идти в город в такой поздний час немыслимо, что надо переждать на станции. Но я и еще несколько отчаянных пассажиров этого поезда коротать ночь на вокзале, тем не менее, не захотели. И вот мы пошли по этому чужому, незнакомому городу, темному, практически без единого фонаря, с сохранившимися следами разрушений: Ржев был захвачен в войну немцами и сильно пострадал в ходе шедших за него боев. Несмотря на то, что путь мой до плохонькой местной гостиницы прошел вполне благополучно, впечатление от города, конечно, осталось какое-то зловещее.

В местной юридической консультации, куда у меня было направление, я нашел радушный прием. Надо сказать, что внешний облик местных адвокатов совершенно не вязался с тем образом представителя благородной профессии, который я видел в кино и встречал порой в жизни в Москве, - ничего похожего на беловоротничковую столичную элиту.

Заведующий консультацией Филиппенков имел вид неухоженного простого мужичка, женщины были ему под стать, и только один из адвокатов выделялся из этой простецкой среды: сухой, поджарый, аристократического вида, он походил скорее на англичанина (как я их тогда себе представлял). Говорил при этом томно, слегка растягивая слова и грассируя - как бы тоже, в соответствии со своим обликом, с небольшим иностранным акцентом. Одет же, однако, был бедно, костюм был сильно поношен и неопрятен.

Кстати, заведующий, когда я его поближе узнал, оказался чрезвычайно толковым, умным, знающим юристом, обладающим к тому же прекрасным, каким-то подлинно народным юмором и свободной речью.

 А «англичанин», некто Кустов, в свое время учился в Дерптском университете, был юристом с дореволюционным стажем, грамотным, но несколько несовременным человеком.

Женщины-адвокаты были довольно далеки от юриспруденции. Одну из них, Смирнову, назначили моим руководителем. Она была очень хорошим человеком, но мало что могла мне дать в профессиональном плане, хотя и искренне делилась всеми своими знаниями. Жаль, что их было так немного. Так что моими первыми наставниками стали только Филиппенков и Кустов - они хоть чему-то могли научить.     

Началась моя стажировка. Сказать по правде, вначале я практически ничего не умел. Помню, как впервые мне предложили написать заявление о взыскании алиментов. И хотя это вообще самое простое, что только существует в юриспруденции, я понятия не имел, как приняться за дело. Ни интернета, ни программ типа «Консультант» тогда и в помине не было, просто скачать готовую форму было неоткуда. Максимум, на что мог рассчитывать новичок вроде меня, - это раздобыть книжку-пособие «В помощь судье» и попробовать найти там какие-то образцы.

 Что-то мне показали, что-то объяснили мои наставники, но я понял, что надо лезть в законы и из них черпать понимание того, что и как надо делать. Кустов нашел для меня на своем чердаке старые, еще дореволюционные, книги по юриспруденции, которые я прочитал с большим интересом. Так, самообразовываясь, я постепенно начал кое-что соображать. К тому же я постоянно ходил в суд то с Филиппенковым, то с Кустовым, то со Смирновой, присутствовал на приеме ими граждан и познавал, таким образом, азы профессии.

Один урок, полученный от Филиппенкова, я запомнил на всю жизнь. Мы оба были в командировке в одном из близлежащих к Ржеву районов. Я чуть ли не впервые должен был самостоятельно защищать своего клиента.

И Филиппенков в обеденный перерыв, прямо перед началом наших выступлений в суде, от чистого сердца посоветовал мне выпить водки - мол, смелее будешь. После долгих колебаний я его все же послушался и выпил не то сто, не то сто пятьдесят грамм. Понятно, что для моего начальника, крепкого взрослого мужчины, это была ничтожная доза, а вот меня развезло. Наверное, сказалось еще и нервное напряжение. И вот надо выступать, а у меня язык заплетается. Честно говоря, не помню, как закончилось то дело, да и было оно совершенно проходное, моя роль в нем была формальной. Но урок я усвоил и с тех пор никогда в жизни не позволил себе перед выступлением ни грамма спиртного!

В Ржеве я одно время делил квартиру со своим тезкой, Генрихом Ревзиным, тоже адвокатом из Москвы. Мы, конечно, подружились. Неглупый, разбитной малый, он мало интересовался адвокатурой, хотя выступал неплохо благодаря хорошо подвешенному языку. Но ничего общего с серьезной защитой это не имело. Впрочем, у него к этому времени был уже некоторый практический опыт, и я мог чему-то у него поучиться. Хотя учил он меня, в основном, выпивать. И я оказался способным учеником!

С Генрихом мы ходили на танцы в Клуб железнодорожников и в какой-то еще, название я сейчас не помню. Домой с танцев можно было идти двумя путями: либо длинным, по улицам, либо значительно более коротким - но этот второй путь проходил по кладбищу. Несколько раз мы с моим товарищем ходили этим коротким путем и ничего не опасались. Но однажды я пошел по кладбищу один - а была уже ночь! - и внезапно услыхал какие-то загадочные шорохи, увидел таинственное мерцание огоньков и движение каких-то теней. Стало жутковато. Когда мы ходили с Ревзиным вдвоем, увлеченные разговорами, не замечали ничего вокруг, а одному мне неожиданно стало очень неуютно, особенно когда с деревьев с шумом да с криками «карр-карр» вдруг срывались вороны и галки.

Сначала я, было, решил больше не ходить этим путем в одиночку. Но потом устыдился своей слабости и принялся воспитывать волю и смелость. Несколько раз еще - без всякого удовольствия! - прошелся по этому кладбищу, а затем решил, что уже достаточно себя перевоспитал, и стал пользоваться только длинной дорогой.

По окончании стажировки меня «в поощрение» направили на самостоятельную работу в райцентр под названием Погорелое Городище.

Что касается моего тезки, то после того, как мы оба уехали из Ржева, наши пути разошлись. Я еще всего два-три раза видел Генриха в Москве, но его дальнейшая судьба мне не известна.

В послесловии автора к упоминаемой книге мы читаем следующие строки: «…Я - совершенно бесплановый человек. Более того - ненавижу планировать, потому что убедился: ничего из того, что я в своей жизни планировал, у меня не получалось. А вот по вдохновению - другое дело! Эта книга родилась у меня тоже по вдохновению, а вот по плану никак не давалась. Книга эта, как и я сам,  - беспорядочная. В ней нет ни строгой хронологической последовательности, ни жесткой структуры. На ее страницы выплеснулось многое из того, что хранилось в памяти: запахи родного дома, вкус маминых котлет, воспоминания о детских шалостях и серьезных обидах.

Я вспоминаю здесь и своих родных, и людей вроде бы случайных, но вот ведь оставивших почему-то и зачем-то след в моей памяти!»

Благодаря воспоминаниям Генриха Падвы мы можем взглянуть на Ржев 1953 года и узнать, кто в то время работал в местной юридической консультации. Это заведующий консультацией Филиппенков и некто Кустов, в свое время учившийся в Дерптском университете, который был юристом с дореволюционным стажем, грамотным, но несколько несовременным человеком, и адвокат Смирнова, которую назначили руководителем Генриха Падвы, она была очень хорошим человеком и искренне делилась всеми своими знаниями - о людях, «вроде бы случайных», но   живших когда-то в нашем городе, память о которых сохранил для читателей известный адвокат.

Источники:

1.      Газета МК в Твери  № от 28.02.2018: Владислав Толстов «Тверское дело Генриха Падвы: как Антонина убила Антонину».

2.      Генрих Падва: «От сумы и от тюрьмы. Записки адвоката»

Адрес книги: http://www.6lib.ru/books/ot-sumi-i-ot-tur_mi_-zapiski-advokata-213783.html

Скачано с www.znanio.ru