Разработка для урока или внеклассного занятия по "серебряному веку" (11 класс)

«Sub rosa» (« втайне») (11 класс) «Как много тайн хранит любовь…» (Н.Гумилев) Самая блистательная мистификация «серебряного века» Занятие элективного курса по поэзии «серебряного века» Автор разработки: Гун Л.И. На доске: 1) Запись темы занятия.                   2) Портреты:  Н.Гумилева, М.Волошина, между ними находится портрет Черубины де Габриак, до определенного времени закрытый листом белой бумаги.  (Портреты расположены рядом или над эпиграфами и составляют треугольник)                   3)Эпиграфы:                                    Я буду ждать, я буду верить,                                    Что там, где места смертным нет,                                    Другие приобщатся чуду,                                    Увидя негасимый свет.                                                Черубина де Габриак  И мы до сих пор не забыли,                                     Все видеть, все понять, все знать ­ Хоть нам и дано забывать                                        Невольник жизни дольней ­ богомольно То время, когда мы любили,                                    Целую край одежд твоих. Мне больно Когда мы умели летать.                                            С тобой гореть, еще больней уйти.         Николай Гумилев                                              Не мне и не тебе елей разлуки                                                                                     Излечит раны страстного пути:                                                                                     Минутна боль – бессмертна жажда муки!                                                                                                  Максимилиан Волошин                     4) Мистификация – намеренное введение в обман и заблуждение. Начало.   Учитель   (после   чтения   темы   ):  Мы   сегодня   будем  говорить   о   необычном явлении в поэзии « серебряного века». Давайте со стихов, с тайны поэзии и начнем.             Анализ стихотворения «Цветы» : Цветы живут в людских сердцах;                                 В ветвях лаврового куста Читаю тайно в их страницах                                         Я вижу прорезь черных крылий, О ненамеченных границах,                                           Я знаю чаши чистых лилий О нерасцветших лепестках.                                          И их греховные уста. Я знаю души, как лаванда,                                             Люблю в наивных медуницах Я знаю девушек – мимоз,                                               Немую скорбь умерших фей, Я знаю, как из чайных роз                                             И лик бесстыжих орхидей В душе сплетается гирлянда.                                         Я ненавижу в светских лицах.                                         Акаций белые слова                                         Даны увядшим и забытым,                                         А у меня, по старым плитам,                                         В душе растет разрыв­трава. Аналитическая беседа:                           ­ Как поняли стихотворение?                           ­ Какие изобразительно­выразительные средства увидели?                           ­ Какие ассоциации возникли?                           ­ Чем понравилось стихотворение?                           ­ Какова его идея?                           ­ Как вы думаете, кто его написал: мужчина или женщина? Почему?                           ­ Что­нибудь говорит вам имя: Черубина де Габриак? Вступительное   слово   учителя:  Имя   Черубины   де   Габриак   вошло   в   русскую   поэзию стремительно и победно, но слишком быстро, увы, стало легендой, зажило собственной 1 жизнью в разделе мистификаций «серебряного века». И отделилось от самой поэтессы – Елизаветы Ивановны ДМИТРИЕВОЙ (в замужестве ВАСИЛЬЕВОЙ). М.Цветаева в очерке «Живое о живом» эти месяцы 1909 года назвала «эпохой Черубины де Габриак». Цветаева писала   о поэзии   Черубины  как  о предшественнице  своей   и  поэзии  Ахматовой.  Другой известный поэт «серебряного века» И.Анненский был в восторге от стихов Черубины и в статье «О современном лиризме» (журнал «Аполлон»,1909,№3) писал: «…оказывается, что Она все знает, что Она все передумала (пока мы воевали то со степью, то с дебрями), это рано оскорбленное жизнью дитя – Черубина де Габриак.            Имя, итальяно­испано­французское, мне ничего не говорит. Может быть, оно даже только девиз… Мне лень брать с полки Готский альманах. Да и зачем? Старую культуру и хорошую  кровь   чувствуешь.   А кроме   того,  эта  девушка,   несомненно,  хоть  отчасти,   но русская.   Она   думает   по­русски…».   Как   много   интригующего,   правда?   А   мы,   как оказывается, об этой поэтессе ничего не знаем. И.Анненский умер внезапно, он так и не узнал тайны Черубины, а мы с вами узнаем сегодня!            Но прежде чем мы будем говорить о самой мистификации, давайте познакомимся с действующими лицами, имена их на доске. С одним из них мы уже хорошо знакомы. С кем? (С  Гумилевым). Тогда – с двумя другими. Сообщения учащихся:            1.  Максимилиан Александрович ВОЛОШИН (материал для биографии Волошина можно найти сейчас в библиотеках, поэтому здесь он дается только тезисно).   Родился в 1877 г. в Киеве. Предки со стороны отца – Запорожские казаки. После смерти отца в 1881 г. с матерью приехал в Москву, учился в гимназии. 1893 г. – приезд в Коктебель (Крым), который стал духовной родиной Волошина. Окончил Феодосийскую гимназию,   Московский   университет   (юридический   факультет).   Любовь   к   поэзии привила   мать,   образованнейшая   женщина.   Писать   стихи   начал   с   12   лет.   Много занимался самообразованием: читал, путешествовал, посещал лекции в Берлинском университете,   Сорбонне.   Увлекался   мистицизмом,   оккультизмом,   писал   акварели (Крымские пейзажи). В дни революции старался спасать людей: и белых, и красных («Быть Человеком, а не Гражданином»).   Дом   в   Коктебеле   собирал   до   400   человек   одновременно.   После революции поэта травили, унижали, не печатали. Семья жила в невероятной нужде. Современники   говорили,   что   Волошин   обладал   энциклопедической   эрудицией,   но   по характеру оставался « большим ребенком». М.Цветаева: «Француз культурой, русский душой и словом, германец духом и кровью».            2. Елизавета Ивановна ДМИТРИЕВА.    Родилась 31 марта 1887 г. в Петербурге в небогатой дворянской семье. Была очень болезненным ребенком: «С 7 до 16 лет почти все время лежала – туберкулез и костей, и   легких…».   (Из   «Автобиографии»).   Вследствие   болезни   хромала.   Из­за   болезни   – одиночество в детстве, любимый герой – Дон Кихот. Увлекалась мистикой.                       Получила хорошее образование: закончила в 1904 г. гимназию с медалью, поступила   в   Женский   императорский   педагогический   институт   по   двум специальностям:   средневековая   история   и   французская   средневековая   литература. Одновременно   слушала   лекции   в   Петербургском   университете   по   испанской литературе   и   старофранцузскому   языку.   Некоторое   время   училась   в   Париже,   в Сорбонне. В 1911 году вышла замуж за инженера­мелиоратора Всеволода Николаевича Васильева и уехала с ним в Туркестан.             Много путешествовала: Германия, Швейцария, Финляндия, Грузия… В 1921 г. была арестована вместе с мужем, затем последовала высылка из Петрограда: «… потому   что   мы   –   дворяне».   Жили   в   Екатеринодаре,   совместно   с   С.Маршаком работала над пьесами для детского театра. В июне 1922 г. возвратились в Петроград. 2 Работала   в   литературной   части   ТЮЗа,   занималась   переводами,   служила   в Библиотеке Академии Наук.. Умерла в 1928 году (был 41 год). Слово учителя:  Итак, первичное знакомство с героями состоялось. Теперь нам нужно ответить еще на один вопрос: Как, когда, где, по какой причине пересеклись их жизненные­ пути, какова история их отношений? Сначала были Гумилев и Дмитриева… Сообщения учащихся: 1.  Июнь 1907 г. – познакомились в Париже. Первое впечатление Е.Дмитриевой: «Он был еще совсем мальчик, бледное, манерное лицо, шепелявый говор, в   руках   он   держал   небольшую   змейку   из   голубого   бисера,   Она   меня   больше   всего поразила»            1909 г. – отношения продолжились уже в Петербурге Лето 1909 г. – приехали вместе в Коктебель к Волошину. Здесь Гумилев в очередной и последний раз сделал ей предложение   выйти   за   него   замуж.   Любовный   треугольник   распался   с   отъездом Гумилева.                         Осень   1909   г.   –   окончательный   разрыв   отношений.   Из­за   Дмитриевой состоялась дуэль Гумилева с Волошиным.             Апрель 1910 г.­ Гумилев обвенчался с А.Ахматовой и сохранил к Черубине до конца дней  чувство   ненависти,  в  которое перешла  его  любовь.  А  в  ее  стихах  образ Анатолия   Гранта   (парижский   псевдоним   Гумилева)   навсегда   остался   образом утраченного возлюбленного.             2.Из «Исповеди» Черубины: « В первый раз я увидела Н.С. в июне 1907 г. в Париже в    мастерской  художника  Себастиана  Гуревича,  который  писал   мой  портрет.  Мы говорили   о   Царском   Селе,   Н.С.  читал   стихи  (они   мне   очень   понравились)   .   Через несколько   дней   мы   опять   все   втроем   были   в   ночном   кафе.   Маленькая   цветочница продавала большие букеты пушистых белых гвоздик. Н.С. купил для меня такой букет.                   Больше я его не видела. Но запомнила. Запомнил и он. Весной уже 1909 г. в Петербурге   я   была   в   большой   компании   на   какой­то   художественной   лекции   в Академии   художеств,­   был   М.А.Волошин,   который   казался   тогда   для   меня недосягаемым   идеалом   во   всем.   На   этой   лекции   меня   познакомили   с   Н.С.,   но   мы вспомнили друг друга. Это был значительный вечер моей жизни. Мы много говорили с Н.С. об Африке, почти в полусловах понимая друг друга. Он поехал меня провожать, и тут же сразу мы оба с беспощадной ясностью поняли, что это «встреча» и не нам ей противиться.                      «Не смущаясь и не кроясь я смотрю в глаза людей, я нашел себе подругу из породы   лебедей»,­   писал   Н.С.   на   альбоме,   подаренном   мне.   Мы   стали   часто встречаться. Писали стихи, ездили на «Башню», возвращались на рассвете, Много раз просил меня Н.С. выйти за него замуж, никогда не соглашалась я на это. Те минуты, которые я была с ним, я ни о чем не помнила, а потом плакала у себя дома, металась. В   нем   была   железная   воля,   желание   даже   в   ласке   подчинить,   а   во   мне   было упрямство – желание мучить. Воистину он больше любил меня, чем я его. Он ревновал, ломал мне пальцы, а потом плакал, целовал край платья.              В мае мы поехали вместе в Коктебель. Я звала его «Гумми», не любила имени Николай, а он меня, как зовут дома меня – «Лиля» ­ «имя, похожее на серебряный колокольчик»,­ так говорил он. В Коктебеле все изменилось. Здесь началось то, в чем больше всего виновата я перед Н.С. Судьбе было угодно свести нас всех троих вместе: его,   меня   и   М.Ал.   –   потому   что   самая   большая   моя   в   жизни   любовь,   самая недосягаемая ­ это был М.Ал..              Если Н.С. был для меня цветение весны, мальчик, мы были ровесники, но он всегда казался мне младше, то М.А. для меня был где­то вдали…Была одна черта, которую   я   очень   не   любила  в   Н.С.­   его   неблагожелательное   отношение   к   чужому творчеству, он всегда бранился, над всеми смеялся,­ а мне хотелось, чтобы он тогда 3 уже был «отважным корсаром», но тогда он еще не был таким. Он писал тогда «Капитанов» ­ они посвящались мне. Вместе каждую строчку обдумывали мы.             Но он ненавидел М.А. – мне это было больно очень. Я думала, что М.А. любит меня, любит уже давно. К нему рванулась я вся, от него я не скрывала ничего. Он мне грустно   сказал:   «Выбирай   сама.   Но   если   ты   уйдешь   к   Гумилеву,­   я   буду   тебя презирать.» Выбор уже сделан был, но Н.С. все же оставался для меня какой­то благоуханной, алой гвоздикой. Мне все казалось: хочу обоих, зачем выбор! Я попросила Н.С. уехать, не сказав ему ничего. Он счел это за каприз, но уехал. А я до осени жила лучшие дни моей жизни. Здесь родилась Черубина.» Учитель:  О взаимоотношениях творческих людей лучше всего говорят стихи. Давайте послушаем, как эта история отразилась в стихах.  Н.Гумилев  (Черубине де Габриак)                          Черубина де Габриак Твой лоб в кудрях отлива бронзы,                                Да, целовала и знала Как сталь, глаза твои остры,                                          Губ твоих сладкий след, Тебе задумчивые бонзы                                                 Губы губам отдавала, В Тибете ставили костры.                                              Греха тут нет. Когда Тимур в унылой злобе                                         От поцелуев губы Народы бросил к их мете,                                              Только алей и нежней. Тебя несли в пустыне Гоби                                            Зачем же были так грубы На боевом его щите.                                                        Слова обо мне? И ты вступила в крепость Агры,                                    Погас уже четыре года Светла, как древняя Лилит,                                            Огонь твоих серых глаз. Твои веселые онагры                                                       Слаще вина и меда Звенели золотом копыт.                                                  Был нашей встречи час. Был вечер тих. Земля молчала,                                       Помнишь, сквозь снег над порталом Едва вздыхали цветники,                                                Поэтической розы цветок? Да от зеленого канала,                                                     Как я тебя обижала,­ Взлетая, реяли жуки.                                                        Как ты поверить мог?                                                                                                     5 ноября 1925 г. И я следил в тени колонны Черты алмазного лица.                                                                   * * *  И ждал, коленопреклоненный,                            «Когда выпадет снег»,­ ты сказал и  В одежде розовой жреца.                                                                          коснулся тревожно                                                                                  Моих губ , заглушив поцелуем слова. Узорный лук в дугу был согнут,                          Значит, счастье ­ не сон. Оно здесь. Оно И, вольность древнюю любя,                                                                        будет возможно. Я знал, что мускулы не дрогнут                                  Когда выпадет снег. И острие найдет тебя.                                                                                 Когда выпадет снег. А пока пусть во взоре Тогда бы вспыхнуло былое :                                                                                          томящем Князей торжественный приход,                          Затаится, замолкнет ненужный порыв, И пляски в зарослях алоэ,                                    Мой любимый! Все будет жемчужно – И дни веселые охот.                                                                                              блестящим,                                                                                          Когда выпадет снег. Но рот твой, вырезанный строго,                                 Таил такую смену мук,                                         Когда выпадет снег, и как будто опустятся Что я в тебе увидел бога                                                                                                       ниже И робко выронил свой лук.                                  Голубые края голубых облаков,­ 4 И я стану тебе, может быть, и дороже,  Толпа рабов ко мне метнулась,                                                                                        и ближе, Теснясь, волнуясь и крича,                                             Когда выпадет снег. И ты лениво улыбнулась                                                             Стальной секире палача.                                                               1907 г.  Париж         Сб. «Жемчуга»                                                                        * * *                                                                                     Это было не раз, это будет не раз,       В нашей битве, глухой и упорной: Как всегда, от меня ты теперь отреклась,       Завтра, знаю, вернешься покорной. Но зато, не дивись, мой враждующий друг,         Враг мой, схваченный темной любовью, Если стоны любви будут стонами мук,        Поцелуи – окрашены кровью. Учитель: Теперь давайте узнаем, как складывались отношения Дмитриевой и Волошина. Сообщения учащихся:    1909 г. – знакомство  в  Петербурге.  Она участвует  во  всех значительных событиях литературной жизни Петербурга: вечера на «башне» у Вяч. Иванова,   посещает   художественные   и   поэтические   лекции.   М.Волошин   вспоминал: «Лиля писала в это лето милые, простые стихи.» … Лиле в то время было 19 лет, Это была маленькая девушка с внимательными глазами и выпуклым лбом. Она была хрома от рождения, с детства привыкла считать себя уродом. В детстве от всех ее игрушек отламывалась одна нога, так как ее брат и сестра говорили: «Раз ты сама хромая, у тебя должны быть хромые игрушки».                        Летом 1909 г. Лиля Дмитриева жила в Коктебеле. Она была студентка университета,   Кроме   того,   была   преподавательницей   в   приготовительном   классе одной из петербургских гимназий       Учитель  : А стихи, посвященные друг другу? Их гораздо меньше, но они тоже есть! Почему   меньше?   Просто   увлечены   (оба!)   были   другим.   Чем?   Об   этом   позже.   Сначала стихи.  Максимилиан Волошин                                                       Черубина де Габриак        Ел. Дмитриевой                                                     Золотая ветвь К этим гулким, морским берегам,                                                            Моему учителю Осиянным холодною синью,                           Средь звездных рун, в их знаках и названьях, Я пришла по сожженным лугам,                     Хранят свой бред усталые века, И ступни мои пахнут полынью.                      И шелестят о счастье и страданьях                                                                             Все лепестки небесного венка. Запах мяты в моих волосах,                             На них горят рубины алой крови; И движеньем измяты одежды;                         В них, грустная, в мерцающем покрове, Дикой масличной ветвью в цветах                  Моя любовь твоей мечте близка. Я прикрыла усталые вежды.                                                                             Моя любовь твоей мечте близка, На ладонь опирая висок                                   Во всех путях, во всех ее касаньях, И с тягучею дремой не споря,                         Твоя печаль моей любви легка, Я внимаю, склоняясь на песок,                       Твоя печаль в моих воспоминаньях. Кликам ветра и голосу моря…                        Моей любви печать в твоем лице,                                                                             Моя любовь в магическом кольце     Сонет №13                                                    Вписала нас в единых начертаньях. Сочилась желчь шафранного тумана. Был стоптан стыд, притуплена любовь…      Вписала нас в единых начертаньях 5 Стихала боль. Дрожала зыбко бровь.             В узор судьбы единая тоска; Плыл горизонт. Глаз видел четко, пьяно.      Но я одна, одна в моих исканьях,                                                                             И линия Сатурна глубока… Был в свитках туч на небе явлен вновь          Но я сама избрала мрак агата. Грозящий стих закатного Корана…                Меня ведет по пламеням заката И был наш день­ одна большая рана,              В созвездье Сна вечерняя рука. И вечер стал ­запекшаяся кровь.                      Вплела мечту о белом Иордане. В тупой тоске мы отвратили лица.                  Вплела мечту о белом Иордане , В пустых сердцах звучало глухо «Нет!»         О брачном пире в Галилейской Кане О белизне небесного цветка,                            Но есть провал в чертах моей судьбы. И, застонав, как раненая львица,                      Я вся дрожу, я вся ищу мольбы…                                                                               Но нет молитв о звездном океане.­ Вдоль по камням влача кровавый след,            Ты на руках ползла от места боя,                     Но нет молитв о звездном океане…                   С древком в боку, от боли долго воя.               Пред сонмом солнц смолкают голоса…                      1909                                                    Горит венец на слезном Эридане,                                                                               И Вероникой веют волоса…                                                                               Я перешла чрез огненные грани,                                                                               И надо мной алмазная роса.                                                                               И наших дум развернутые ткани.                                                                                И наших дум развернутые ткани,                                                                                И блеклых дней широкая река                                                                                Текут, как сон, в опаловом тумане.                                                                                Пусть наша власть над миром велика,                                                                                Ведь нам чужды земные знаки власти,                                                                              Наш узкий путь, наш трудный подвиг страсти                                                                               Заткала мглой и заревом тоска.                                                                                Заткала мглой и заревом тоска                                                                                Мою любовь во всех ее сверканьях;                                                                                Как жизни нить мучительно­тонка,                                                                                Какая грусть в далеких очертаньях!                                                                                Каким бы мы ни предавались снам,                                                                                Да сбудется завещанное нами                                                                                Средь звездных рун в их знаках и названьях.                                                                                Средь звездных рун в их знаках и названьях,                                                                                Моя любовь твоей мечте близка,                                                                                Вписала нас в единых начертаньях                                                                                В созвездье Сна вечерняя рука.                                                                                Но нет молитв о звездном океане,                                                                                И наших дум развернутые ткани                                                                                Заткала мглой и заревом тоска.   Учитель:  Все   началось   с   отъездом   Гумилева.   Помните,   Дмитриева   назвала   в   своей «Исповеди»  эти дни лучшими в своей жизни. Что же произошло? Сообщения учащихся: 1. Осень 1909 г. – Дмитриева и Волошин приехали в Петербург. Редактором   журнала   «Аполлон»   был   Сергей   Константинович   Маковский.   Ему   и отправили   письмо   «таинственной   аристократки»   с   ее   стихами.   Расчет   Волошина оказался точным: использовать темы и сюжеты, не разработанные еще в литературе 6 Петербурга:   мифическая   поэтесса   была   аристократкой,   страстной   католичкой, причем в ее католицизме был мотив преступной, едва ли не плотской любви к Христу, рассеяны   испанские   мотивы,   множество   намеков   на   красоту   Черубины,   ее таинственный затворнический образ жизни, любовные переживания. Все дополнялось телефонными   звонками,   инсценированными   приездами­отъездами   в   Париж   и   т.д. Рецензенты высоко оценили ее стихи, а Маковский и вся редакция «Аполлона» были влюблены в нее.             2. Воспоминания Марины Цветаевой: « В редакцию «Аполлона»  пришло письмо. Острый   отвесный   почерк.   Стихи.   Женские.   В   листке   заложен   не   цветок,   пахучий листок, в бумажном листке – древесный листок. Адрес: «До востребования. Черубина де Габриак.»                                                                               В редакцию «Аполлона» через несколько дней пришло другое письмо – опять со стихами,   и   так   продолжали   приходить,   переложенные   то   листком   маслины,   то тамариска, а редакторы  и сотрудники  «Аполлона» как начали, так и продолжали ходить как безумные, влюбленные в дар, в почерк, в имя – неизвестной, скрывавшей лицо.              Где­то в Петербурге, через ров рода,  богатства, католичества, девичества, гения, в неприступном, как крепость, но достоверном – стоит же где­то!­ особняке жи­ вет девушка, эта девушка по воскресеньям поет в костеле – ее слушают. Увидеть ее нельзя, но не увидеть ее – умереть.             И вот началась эпоха Черубины де Габриак. Влюбился весь «Аполлон» ­ имен не надо,­ перестал спать весь «Аполлон», стал жить от письма к письму весь «Аполлон», захотел увидеть весь «Аполлон». Их было много, она – одна. Они хотели видеть, она – скрыться.»             3. М.Волошин: « Маковский был чрезвычайно аристократичен и элегантен. Лиля – скромная, не элегантная и хромая, удовлетворить его не могла, и стихи ее в редакции были   отвергнуты,   Тогда   изобрели   псевдоним   и   решили   послать   стихи   письмом ( написано было на французском языке). Бумага была в траурной рамке, запечатана черным сургучом. На печати был девиз : «Vae vicitis!» («Горе побежденным!» Все это случайно нашлось у подруги Лили. От стихов Маковский был в восхищении. Написал ответ  на французском языке, просил присылать все, что написано. На другой день Маковский получил целую тетрадь стихов.» Учитель: Наверное, уже пришло время узнать, как же Елена Дмитриева стала Черубиной де Габриак, то есть, как возник этот необычный псевдоним. Сообщения   учащихся:      М.Волошин:   «Габриак   был   морской   черт,   найденный   в Коктебеле на берегу, против мыса Мальчин. Он был выточен из корня виноградной лозы и имел одну руку, одну ногу и собачью морду с добродушным выражением лица. Он жил у  меня в кабинете… пока не был подарен мною Лиле… Имя ему было дано в Коктебеле. Мы долго рылись в чертовских святцах и, наконец, остановились на имени «Габриах». Это был бес, защищающий от злых духов…»     Имя   же   «Черубина»   родилось   уже   по   ходу   мистификации:   «…для аристократичности черт обозначил свое имя первой буквой, в фамилии изменил на французский лад окончание и прибавил частицу «Де»: Ч. де Габриак. Впоследствии «Ч» было раскрыто. Мы долго ломали голову, ища женское имя, начинающееся на Ч, пока, наконец. Лиля не вспомнила об одной Брет­Гартовской героине (рассказ Брет Гарта «Тайны   Телеграфного   Холма»).   Она   жила   на   корабле,   была   возлюбленной   многих матросов и носила имя Черубина.              1922г., из письма Дмитриевой: «Я иногда стала думать, что я – поэт. Говорят, что надо издавать книгу. Если это будет, я останусь «Черубиной», потому что меня все так понимают и потому что все же корни мои в «Черубине» глубокие…»       7 Учитель:  Кстати,  стихотворение  «Цветы»,  которое мы  с  вами   вместе  читали  в  самом начале, ­ одно из опубликованных в журнале «Аполлон», а написано оно в ответ на букет, присланный Маковским. В телефонном разговоре Маковский сказал, что он по почерку умеет определять судьбу: « Отец Черубины ­ француз, мать – русская, она воспитывалась в монастыре. «Таким образом,­ как пишет Волошин,­ были получены ценные сведения из биографии Черубины.»   Ученица   читает стихотворение Черубины де Габриак:  Замкнули дверь в мою обитель                    Но блеск венца и пурпур трона Навек утерянным ключом;                           Не увидать моей тоске, И Черный Ангел, мой хранитель,                И на девической руке ­ Стоит с пылающим мечом.                           Ненужный перстень Соломона.                                          Не освятят мой темный мрак                                          Великой гордости рубины…                                          Я приняла наш древний знак –                                          Святое имя Черубины.                             Учитель:  Переписку   Черубины   с   Маковским   вел   Волошин.   По   вечерам   Маковский показывал Волошину им же написанные письма и восхищался. Ответы Черубине составлять помогал   Маковскому   тоже   Волошин.   Маковский   был   очарован   Черубиной.   Переписка становилась все более оживленной, и это было все более сложно. Наконец, Волошин и Дмитриева решили перейти на язык цветов: вместо писем посылали цветы. Если Маков­ ский   затруднялся   расшифровать   символику   какого­либо   цветка,   он   звал   на   помощь Волошина. А ответ писал в виде стихов,   по­французски. И требовал свиданий. « Лиля назнача­ ла в многолюдном месте: «Сердце вам подскажет, Вы увидите меня». Маковский ехал, считал,   что   узнавал   ее   в   какой­нибудь   шикарной   даме»   (Волошин).   Подозрения   в мистификации   были,   но   подозревали   самого   Маковского,   который   был   в   нее   страстно влюблен. Была   сочинена   двухнедельная   поездка   Черубины   в   Париж   за   шляпкой.   В   отсутствие Черубины Маковский жутко страдал. Так, что И.Анненский сказал: «Ну нельзя же так мучиться. Ну поезжайте за ней, отыщите ее в Париже.»  В это время с Маковским  по телефону   разговаривала   «княгиня   Дарья   Владимировна»   ­   подруга   Дмитриевой   Лида Брюллова, которая приготовляла его к мысли о пострижении Черубины в монахини. Затем, после   «возвращения   из   Парижа»,   Черубина   «заболела»   воспалением   легких.   Теперь Маковскому   ежедневно   звонил   по   телефону   «дворецкий   Черубины»     и   сообщал   о состоянии здоровья.            В эти же дни произошла последняя встреча с Гумилевым и ее последствия. Давайте откроем и эту тайну.      Сообщения учеников: «Я вернулась совсем закрытая для Н.С., мучила его, смеялась над ним, а он терпел. И все просил выйти за него замуж. А я собиралась выходить за М.А. Почему я так мучила Н.С.? Почему не отпускала его от себя? Это не жадность была, это была тоже любовь, Во мне есть две души, и одна из них, верно, любила одного, другая – другого. О, зачем они пришли и ушли в одно время! Наконец Н.С. не выдержал,   любовь   ко   мне   уже   стала   переходить   в   ненависть.   В   «Аполлоне»   он остановил меня и сказал: «Я прошу вас последний раз – выходите за меня замуж». Я сказала: «Нет!» Он побледнел: «Ну, тогда Вы узнаете меня». Это была суббота. В понедельник ко мне пришел Гюнтер и сказал, что Н.С. на  «Башне» говорит Бог знает что обо мне. Я позвала Н.С. к Лидии Павловне Брюлловой, там же был и Гюнтер. Я спросила у Н.С.: говорил ли он это? Он повторил мне в лицо. Я вышла из комнаты. Он уже ненавидел меня. Через два дня М.А. ударил его, была дуэль. Через три дня после дуэли я встретила его. Мы оба отвернулись друг от друга. Он ненавидел меня всю жизнь и бледнел при одном моем имени. Больше я его никогда не видела.  8 Вот и все. Но только теперь, оглядываясь на прошлое, я вижу, что Н.С. отомстил мне больше, чем я обидела его. После дуэли я была больна, почти на краю безумия.   Я   перестала   писать   стихи,   лет   пять   я   даже   почти   не   читала   стихов. Каждая ритмическая строчка причиняла мне боль. Передо мной стояло всегда лицо Н.С. и мешало мне быть поэтом. Я не смогла остаться и с М.А. В начале 1910 г. мы расстались, я не видела его до 1917 г.            Я не могла остаться с ним, и моя любовь и ему принесла муку. А мне? До самой смерти Н.С. я не могла читать его стихов, а если брала книгу – плакала весь день. После смерти стала читать, но и до сих пор больно. Я была виновата перед ним, но он забыл, отбросил и стал поэтом, Он не был виноват передо мной, очень даже, оскорбив меня, он еще любил, но моя жизнь была смята им – он от меня и стихи, и любовь.             Две вещи в мире для меня всегда были самыми святыми: стихи и любовь. И это было платой за боль, причиненную Н.С.: у меня навсегда были отняты и любовь, и стихи. Остались лишь призраки их…»  Н.Гумилев                Я не буду тебя проклинать,                      Все свершилось, о чем я мечтал Я печален печалью разлуки,                      Еще мальчиком странно­влюбленным, Но хочу и теперь целовать                        Я увидел блестящий кинжал Я твои уводящие руки.                              В этих милых руках обнаженных.    Ч. де Габриак                         Памяти Анатолия Гранта Как­то странно во мне преломилась                       Как любили мы город наш серый, Пустота неоплаканных дней.                                   Как гордились мы русским стихом… Пусть Господня последняя милость                        Так не будем обычною мерой Над могилой пребудет твоей!                                  Измерять необычный излом. Все, что было холодного, злого,                              Мне пустынная помнится дамба,­ Это не было ликом твоим.                                       Сколько раз, проезжая по ней, Я держу тебе данное слово                                      Восхищались мы гибкостью ямба И тебя вспоминаю иным.                                        Или тем, как напевен хорей. Помню вечер в холодном Париже,                         Накануне мучительной драмы… Новый Мост, утонувший во мгле…                      Трудно вспомнить…Был вечер…И вскачь Двое русских, мы сделались ближе,                      Над Канавкой из Пиковой Дамы Вспоминая о Царском Селе.                                   Пролетел петербургский лихач.  В Петербург мы вернулись – на север.                  Было сказано слово неверно… Снова встреча. Торжественный зал.                      Помню ясно сияние звезд…   Черепаховый бабушкин веер                                  Под копытами гулко и мерно Ты, читая стихи мне, сломал.                                 Простучал Николаевский мост. После в «Башне» привычные встречи,                  Разошлись…Не пришлось мне у гроба Разговоры всегда о стихах,                                     Помолиться о вечном пути, Неуступчивость вкрадчивой речи                         Но я верю – ни гордость, ни злоба И змеиная цепкость в словах.                                 Не мешали тебе отойти. Старших метров мы чтили законы                       В землю темную брошены зерна, И смеялись над вольным стихом,                         В белых розах они расцветут…  Мы прилежно писали канцоны,                            Наклонившись над пропастью черной, И сонеты писали вдвоем.                                       Ты отвел человеческий суд. Я ведь помню, как в первом сонете                      И откроются очи для света!   9 Ты нашел разрешающий ключ…                          В небесах он совсем голубой. Расходились мы лишь на рассвете,                       И звезда твоя – имя поэта,­ Солнце вяло вставало меж туч.                             Неотступно и верно с тобой. Учитель:  Закончилась   история   отношений   Черубины   и   Гумилева.   Распался   любовный треугольник. Подходила к концу и история с мистификацией. Вы же понимаете, что долго это продолжаться не могло. Как и чем все это закончилось? Сообщения   учащихся:  В   общей   сложности   все   продолжалось   меньше   года. Продолжению игры очень мешала влюбленность Маковского, который все настойчивее требовал встречи. С каждым разом все труднее было придумывать причины отказа. Однажды Маковскому сказали, что Черубина очень тяжело больна, при смерти. Но он  был  в   таком  отчаянии,  кричал,  что  не   переживет  ее   смерти,  что  покончит  с собой… И Волошин и Дмитриева решили, что Черубине, если и суждено умереть, то не сейчас. На заседании Общества ревнителей русского стиха, во время доклада Вяч. Иванова, Маковского позвали к телефону. Через несколько минут Маковский вернулся с радостным лицом и сообщил Анненскому: «Она будет жить!» Дмитриева сидела в нескольких шагах от него…            Как вспоминает Волошин, так накопилась целая галерея мифических личностей. Например,   кузен   Черубины,   к   которому   Маковский   страшно   ревновал:   он   был португалец, атташе при посольстве, его звали дон Гарпия ди Мантилья. Только слепая влюбленность Маковского не разоблачила эту нелепицу. Маковский пытался выследить Черубину:   вместе   с   другом   они   объехали   все   дачи   на   Каменном   острове.   Самой Дмитриевой уже                                                           начал мерещиться ее двойник. Появилось и другое: Маковский начал получать письма от Черубины, написанные не Дмитриевой и Волошиным. Но все решилось само собой.             В конце 1909 г. от Михаила Кузмина Маковский узнал правду, познакомился с Елизаветой Дмитриевой. Ошарашены были все. Вместо прекрасной Черубины… Черубина де Габриак                   КОНЕЦ                                                                           С.Маковскому Милый рыцарь Дамы Черной                             Храбрый рыцарь! Вы дерзнули Вы несли цветы учтиво,                                      Приподнять вуаль мой шпагой… Власти призрака покорный,                                Гордый мой венец согнули Вы склонялись молчаливо.                                 Перед дерзкою отвагой.                                       Бедный рыцарь! Нет отгадки,                                       Ухожу незримой в дали…                                       Удержали вы в перчатке                                       Только край моей вуали.            После разоблачения мистификации появилось мнение, что стихи писал Волошин. Но   это   не   так.   Вот   что   писал   сам   Волошин:   «В   стихах   Черубины   я   играл   роль режиссера и цензора, подсказывал темы, выражения, давал задания, но писала только Лиля.». А вот  мнение М.Цветаевой  (из очерка «Живое о живом»): «Нет обратнее стихов, чем Черубины и Волошина. Ибо он, такой женственный в жизни, в поэзии своей – целиком мужественен, то есть голова и пять чувств, из которых больше всего – зрение. Поэт – живописец и ваятель, поэт – миросозерцатель, никогда не лирик как строй души. И он так же не мог написать стихов Черубины, как Черубина – его. Но факт, что люди были знакомы, что один из них писал и печатался давно, второй – никогда, что один – мужчина, другой – женщина…»             Вслед за разрывом с Гумилевым она рассталась и с Волошиным. Этот разрыв напрямую был  связан с творческим  и духовным  кризисом  после мистификации. Из письма Волошину от 15 марта 1910 г. : «Макс, слушай, и больше я не буду повторять этих слов: я никогда не вернусь к тебе женой, я не люблю тебя. Макс, мой милый, видишь, так много я ждала от моей любви к тебе, такого яркого, такого ведущего, но 10 ты не дал. Я ждала раньше всего, что ты научишь меня любить, но ты не научил. Ты меня обманул. Это не упрек, ты сам не знал, я слишком многого хотела и слишком мало умела сама. Виновата я , если бывают виноватые. Я стою на большом распутье. Я ушла от тебя. Я не буду больше писать стихи. Я не знаю, что я буду делать. Макс, ты выявил во мне на миг силу творчества, но отнял ее от меня навсегда потом. Пусть мои   стихи   будут   символом   моей   любви   к   тебе.   Я   сказала   всё.   А   за   этот   год   я благодарю тебя. Ты отрезал меня от прошлого. Прощай, Макс.» Но переписка их с перерывами продолжалась до 1928 года – года ее смерти. Учитель:  Письмо к Волошину от 26 мая 1916 г.: « У меня странная душа, Макс, и никто, кроме тебя, не приоткрывал ее. Тебе это просто было дано, потому что ты имел ключи: искусство.   Черубина   для   меня  никогда  не   была   игрой   …   Черубина   поистине   была рождением; увы! мертворождением…»             В тот день, когда Маковский позвонил ей, они увиделись,  Черубина ­ Дмитриева будто бы сказала ему: «Сегодня, с минуты, когда я услышала от вас, что всё открылось, с этой минуты я навсегда потеряла себя: умерла та единственная, выдуманная мною «я», которая позволяла мне в течение нескольких месяцев чувствовать себя женщиной, жить полной жизнью творчества, любви, счастья. Похоронив Черубину, я похоронила себя и никогда уже не воскресну…»  Да, закончился ослепительный, но короткий век Черубины де Габриак. А жизнь 23­летней Елизаветы Дмитриевой, как вы уже знаете, не закончилась, но это уже другая история. Лет через 6 она вернулась в поэзию, но это были уже другие стихи, совсем другой женщины…                                                                             А «самая блистательная мистификация «серебряного века»», как называют эту удивительную историю литературоведы и называли современники, на этом закончилась! Вопросы для итоговой беседы: 1.Чем для вас была интересна эта история? 2. Что вам в ней понравилось? Не понравилось? 3. Каково ваше отношение к подобного рода мистификациям? Имеют ли они право на существование? 4.   Как   вы   думаете,   была   ли   счастлива   Черубина   де   Габриак?   А   Дмитриева?   Другие действующие лица этой истории? Почему? 5.  А.Толстой   назвал   Черубину   «одной   из   самых   фантастических   и  печальных   фигур   в русской литературе». Прокомментируйте эпитеты Толстого. 6. Хотите ли вы увидеть портрет этой женщины? Какой вы ее представляете? Примечание:   когда, в какой момент открывать на уроке портрет Дмитриевой, учитель может решить сам. Но мне кажется, что лучше это сделать именно в конце урока, так как это поможет сохранить интерес, интригу до конца… ЛИТЕРАТУРА : 1. И.Гарин. Серебряный век.: В 3 т. Т 1, 2.   – М,: ТЕРРА, 1999. 2. Гумилев Н.С. Стихотворения и поэмы. – Л.: Сов. Писатель, 1988. 3. «Sub  rosa»: Аделаида Герцык, София Парнок, Поликсена Соловьева, Черубина де Габриак. – М.: «Эллис Лак»,1999. 4. Глоцер   В.И.   Публикации   в   ж.   «Новый   мир»,   №12,   1988.   В   этом   журнале представлены также стихи Черубины, документы, связанные с нею. 5. Елисеева Т.Г. Создадим портрет Художника (о М.Волошине). В ж. «Русский язык и литература в средних учебных заведениях УССР.  № 3­4, 1993 6. Цветаева М. Живое о живом. Собр. Соч.: В 7 т. Т.4.                                                                  11