Разработка урока "Критика о романе "Обломов"

Н.А. Добролюбов «Что такое обломовщина?» 1.   Почему   Добролюбов   считает   главными   пороками   Обломова   его нравственное рабство, барство и неумение работать? 2. С каким чувством изображены критиком  эти черты Обломова?  Десять лет ждала наша публика романа г. Гончарова. Задолго до его появления в печати о нем говорили как о произведении необыкновенном. К чтению его приступили с самыми обширными ожиданиями. Но первая часть романа произвела неблагоприятное впечатление на многих читателей. Последующие части романа сгладили первое неприятное впечатление у всех, у кого оно было     Может показаться странным, что мы находим особенное богатство содержания в романе, в котором, по самому характеру героя, почти вовсе нет действия.     "Обломов" вызовет, без сомнения, множество критик. Поэтому нам кажется нисколько не предосудительным  заняться более общими соображениями  о содержании  и значении романа Гончарова, хотя, конечно, истые критики и упрекнут нас опять, что статья наша написана не об Обломове, а только по поводу Обломова.        Гончаров вам не дает и, по­видимому, не хочет дать никаких выводов. Жизнь, им изображаемая, служит для него не средством к отвлеченной философии, а прямою целью сама по себе. Ему нет дела до читателя и до выводов, какие вы сделаете из романа: это уж ваше дело. Ошибетесь ­ пеняйте на свою близорукость, а никак не на автора.        В  уменье   охватить   полный   образ   предмета,   отчеканить,   изваять   его   ­  заключается сильнейшая сторона таланта Гончарова. И ею он особенно отличается среди современных русских   писателей.   Он   ничем   не   увлекается   исключительно   или   увлекается   всем одинаково.     Лень и апатия Обломова ­ единственная пружина действия во всей его истории. Как же это можно было растянуть на четыре части! Но тем не менее в таланте Гончарова ­ это драгоценное   свойство;   чрезвычайно   много   помогающее   художественности   его изображения.     История о том, как лежит и спит добряк­ленивец Обломов и как ни дружба, ни любовь не   могут   пробудить   и   поднять   его,   ­   не   Бог   весть   какая   важная   история.   Но   в   ней отразилась русская жизнь, в ней предстает перед нами живой, современный русский тип, отчеканенный с беспощадною строгостью и правильностью;     Слово это ­ обломовщина; оно служит ключом к разгадке многих явлений русской жизни     Причина обломовской апатии ко всему заключается отчасти в его внешнем положении, отчасти в образе его умственного и нравственного развития.        От природы   Обломов   ­ человек,  как  и  все.  Но он  раб каждой   женщины,  каждого встречного, раб каждого мошенника, который захочет взять над ним волю. Он раб своего крепостного Захара, и трудно решить, который из них более подчиняется власти другого.        Все Обломову наскучило и опостылело, и он лежал на боку, с полным сознательным презрением   к   "муравьиной   работе   людей",   убивающихся   и   суетящихся   Бог   весть   из­за чего...    Обломов   не   есть   существо,   от   природы   совершенно   лишенное   способности   произвольного   движения.   Его   лень   и   апатия   есть   создание   воспитания   и   окружающих обстоятельств. Главное здесь не Обломов, а обломовщина.     Если б Илье Ильичу не лень было уехать из Петербурга в деревню, он непременно привел бы в исполнение задушевную свою идиллию. Людей обломовцы вообще презирают с их мелким трудом, с их узкими понятиями и близорукими   стремлениями.   В   отношении   к   женщинам   все   они   ведут   себя   одинаково постыдным образом.        Все обломовцы любят уничижать себя; но это они делают с той целью, чтоб иметь удовольствие быть опровергнутыми и услышать себе похвалу от тех, пред кем они себя ругают.     Сокровища были зарыты в натуре Обломова, только раскрыть их пред миром он никогда не мог        Обломовцы   сначала   спокойно   смотрят   на   общее   движение,   но   потом,   по   своему обыкновению, трусят и начинают кричать... "Аи, аи, ­ не делайте этого, оставьте, ­ кричат они, видя, что подсекается дерево, на котором они сидят. ­ Помилуйте, ведь мы можем убиться, и вместе с нами погибнут те прекрасные идеи, те высокие чувства, те гуманные стремления, то красноречие, тот пафос, любовь ко всему прекрасному и благородному, которые в нас всегда жили... Оставьте, оставьте! Что вы делаете?.."     В общественном сознании все более и более превращаются в Обломова. Нельзя сказать, чтоб превращение это уже совершилось: нет, еще и теперь тысячи людей проводят время в разговорах, и тысячи других людей готовы принять разговоры за дела. Но что превращение это начинается ­ доказывает тип Обломова, созданный Гончаровым.        В самом  деле,  изменилась  точка зрения на образованных  и хорошо рассуждающих лежебоков, которых прежде принимали за настоящих общественных деятелей.        Обломовка есть наша прямая родина, ее владельцы ­ наши воспитатели, ее триста Захаров   всегда   готовы   к   нашим   услугам.   В   каждом   из   нас   сидит   значительная   часть Обломова, и еще рано писать нам надгробное слово.     Одно в Обломове хорошо действительно: то, что он не усиливался надувать других, а уж так и являлся в натуре ­ лежебоком.     Обломовщина никогда не оставляла нас и не оставила даже теперь ­ в настоящее время, когда и пр. Кто из наших литераторов, публицистов, людей образованных, общественных деятелей, кто не согласится, что, должно быть, его­то именно и имел в виду Гончаров, когда писал об Илье Ильиче       Отдавая дань своему времени, г. Гончаров вывел и противоядие Обломову ­ Штольца. Но Штольцев, людей с цельным, деятельным характером, при котором всякая мысль тотчас же является стремлением и переходит в дело, еще нет в жизни нашего общества     Может быть, Ольга Ильинская способнее, нежели Штольц, к этому подвигу, ближе его стоит к нашей молодой жизни.        Ольга, по своему развитию, представляет высший идеал, какой только может теперь русский художник вызвать; из теперешней русской жизни. Она необыкновенной ясностью и простотой своей логики и изумительной гармонией своего сердца и воли поражает нас.        Долго и упорно, с любовью и нежною заботливостью, трудится она над тем, чтобы возбудить жизнь, вызвать деятельность в Обломове и продолжает свои отношения и любовь к нему, несмотря на все посторонние неприятности, насмешки и т. п. до тех пор, пока не убеждается в его решительной дрянности.     … Штольц не хочет "идти на борьбу с мятежными вопросами", он решается "смиренно склонить голову"... А она готова на эту борьбу, тоскует по ней и постоянно страшится, чтоб ее тихое счастье с Штольцем не превратилось во что­то, подходящее к обломовской апатии. Ясно, что она не хочет склонять голову и смиренно переживать трудные минуты, в надежде, что потом опять улыбнется жизнь. Она бросила Обломова, когда перестала в него верить; она оставит и Штольца, ежели перестанет верить в него. А это случится, ежели вопросы и сомнения не перестанут мучить ее, а он будет продолжать ей советы ­ принять их, как новую стихию жизни, и склонить голову. Обломовщина хорошо ей знакома, она сумеет различить ее во всех видах, под всеми масками, и всегда найдет в себе столько сил, чтоб произнести над нею суд беспощадный... Дмитрий Иванович Писарев «Роман И. А. Гончарова «Обломов»»  1. Какие противоречивые черты характера видит Писарев? 2. Прав   ли   критик,   утверждая,   что   двойственность   характера   Обломова   является   жизни   к неизбежной   принадлежностью   переходной   эпохи   от   старорусской   европейской?  Автор   задумал   проследить   мертвящее,   губительное   влияние,   которое   оказывают   на человека умственная апатия, усыпление, овладевающее мало­помалу всеми силами души, охватывающее   и   сковывающее   собою   все   лучшие,   человеческие,   разумные   движения   и чувства.   Эта   апатия   составляет   явление   общечеловеческое,   она   выражается   в   самых разнообразных формах и порождается самыми разнородными причинами; но везде в ней играет главную роль страшный вопрос: "зачем жить?  к чему трудиться?" ­­ вопрос, на который человек часто не может найти себе удовлетворительного ответа.  Это   ­­   обломовщина,   как   назвал   ее   г.   Гончаров,   это   болезнь,   развитию   которой способствуют   и   славянская   природа   и   жизнь   нашего   общества.   Это   развитие   болезни проследил в своем романе г. Гончаров.    Илья Ильич Обломов, герой романа, олицетворяет в себе ту умственную апатию, которой г. Гончаров придал имя обломовщины. Слово обломовщина не умрет в нашей литературе: оно   составлено   так   удачно,   оно   так   осязательно   характеризует   один   из   существенных пороков нашей русской жизни, что, по всей вероятности, из литературы оно проникнет в язык и войдет во всеобщее употребление. Посмотрим, в чем же состоит эта обломовщина. Илья Ильич стоит на рубеже двух взаимно противоположных направлений: он воспитан под влиянием обстановки старорусской жизни, привык к барству, к бездействию и к полному угождению   своим   физическим   потребностям  и   даже   прихотям;   он   провел   детство   под любящим,   но   неосмысленным   надзором   совершенно   неразвитых   родителей, наслаждавшихся в продолжение нескольких десятков лет полною умственною дремотою, вроде   той,   которую   охарактеризовал   Гоголь   в   своих   "Старосветских   помещиках".   Он изнежен  и  избалован,   ослаблен  физически   и  нравственно;  в  нем  старались,   для  его же пользы,   подавлять   порывы   резвости,   свойственные   детскому   возрасту,   и   движения любознательности,   просыпающиеся   также   в   годы   младенчества:   первые,   по   мнению родителей, могли подвергнуть его ушибам и разного рода повреждениям; вторые могли расстроить здоровье и остановить развитие физических сил. Кормление на убой, сон вволю, поблажка всем желаниям и прихотям ребенка, не грозившим ему каким­либо телесным повреждением, и тщательное удаление от всего, что может простудить, обжечь, ушибить или   утомить   его,   ­­   вот   основные   начала   обломовского   воспитания.   Сонная,   рутинная обстановка деревенской, захолустной жизни дополнила то, чего не успели сделать труды родителей   и   нянек.   На   тепличное   растение,   не   ознакомившееся   в   детстве   не   только   с волнениями действительной жизни, но даже с детскими огорчениями и радостями, пахнуло струей свежего, живого воздуха. Илья Ильич стал учиться и развился настолько, что понял, в чем состоит жизнь, в чем состоят обязанности человека. Он понял это умом, но не мог сочувствовать воспринятым идеям о долге, о труде и деятельности. Роковой вопрос: к чему   жить   и   трудиться?   ­­   вопрос,   возникающий   обыкновенно   после   многочисленных разочарований и обманутых надежд, прямо, сам собою, без всякого приготовления, во всей своей ясности представился уму Ильи Ильича. Этим вопросом он стал оправдывать в себе отсутствие   определенных   наклонностей,   нелюбовь   к   труду   всякого   рода,   нежелание покупать этим  трудом  даже  высокое  наслаждение,  бессилие,  не позволявшее  ему идти твердо к какой­нибудь цели и заставлявшее его останавливаться  с любовью на каждом препятствии, на всем, что могло дать средство отдохнуть и остановиться. Образование научило   его   презирать   праздность;   но   семена,   брошенные   в   его   душу   природою   и первоначальным воспитанием, принесли плоды. Нужно было согласить одно с другим, и Обломов  стал объяснять себе  свое апатическое равнодушие философским  взглядом на людей и на жизнь. Он действительно успел уверить себя в том, что он ­­ философ, потому что спокойно и бесстрастно смотрит на волнения и деятельность окружающих его людей; лень получила в его глазах силу закона; он отказался от всякой деятельности; обеспеченное состояние дало ему средства не трудиться, и он спокойно задремал с полным сознанием собственного достоинства. Между тем идут года, и с годами возникают сомнения. Обломов оборачивается назад и видит ряд бесполезно прожитых лет, смотрит внутрь себя и видит, что   все   пусто,   оглядывается   на   товарищей   ­­   все   за   делом;   настают   порою   страшные минуты   ясного   сознания;   его   щемит   тоска,   хочется   двинуться   с   места,   фантазия разыгрывается, начинаются планы, а между тем двинуться нет сил, он как будто прирос к земле, прикован к своему бездействию, к спокойному креслу и к халату; фантазия слабеет, лишь только приходит пора действовать; смелые планы разлетаются, лишь только надо сделать первый шаг для их осуществления. Апатия Обломова не похожа на тот тяжелый сон,   в   который   были   погружены   умственные   способности   его   родителей:   эта   апатия парализирует   действия,   но   не   деревянит   его   чувства,   не   отнимает   у   него   способности думать и мечтать; высшие стремления его ума и сердца, пробужденные образованием, не замерли; человеческие чувства, вложенные природою в его мягкую душу, не очерствели: они   как   будто   заплыли   жиром,   но   сохранились   во   всей   своей   первобытной   чистоте. Обломов   никогда   не   приводил   этих   чувств   и   стремлений   в   соприкосновение   с практическою жизнью; он никогда не разочаровывался, потому что никогда не жил и не действовал. Оставшись до зрелого возраста с полною верою в совершенства людей, создав себе   какой­то   фантастический   мир,   Обломов   сохранил   чистоту   и   свежесть   чувства, характеризующую ребенка; но эта свежесть чувства бесполезна и для него и для других. Он способен любить и чувствовать дружбу; но любовь не может возбудить в нем энергии; он устает любить, как устал двигаться, волноваться и жить. Вся личность его влечет к себе своею   честностию,   чистотою   помыслов   и   "голубиною",   по   выражению   самого   автора, нежностию чувств; но в этой привлекательной личности нет мужественности и силы, нет самодеятельности.   Этот   недостаток   губит   все   его   хорошие   свойства.   Обломов   робок, застенчив.   Он   стоит   по   своему   уму   и   развитию   выше   массы,   составляющей   у   нас общественное мнение, но ни в одном из своих действий не выражает своего превосходства; он не дорожит светом ­­ и между тем боится его пересудов и беспрекословно подчиняется его приговорам; его пугает малейшее столкновение с жизнью, и ежели можно избежать такого столкновения, он готов жертвовать своим чувством, надеждами,  материальными выгодами; оловом, Обломов не умеет и не хочет бороться с чем бы то ни было и как бы то ни было. Между тем в нем совершается постоянная борьба между ленивою природою и сознанием   человеческого   долга,   ­­   борьба   бесплодная,   не   вырывающаяся   наружу   и   не приводящая ни к какому результату. Спрашивается, как должно смотреть на личность, подобную Обломову? Этот вопрос имеет важное значение, потому что Обломовых много и в русской литературе и в русской жизни. Сочувствовать таким личностям нельзя, потому что они тяготят и себя и общество; презирать их безусловно тоже нельзя: в них слишком много   истинно­человеческого,   и   сами   они   слишком   много   страдают   от   несовершенств своей   природы.   На   подобные   личности   должно,   по   нашему   мнению,   смотреть   как   на жалкие,   но  неизбежные   явления   переходной   эпохи;   они   стоят   на   рубеже   двух   жизней: старорусской и европейской, и не могут шагнуть решительно из одной в другую. В этой нерешительности,  в этой  борьбе двух начал заключается  драматичность их положения; здесь   же   заключаются   п   причины   дисгармонии   между   смелостию   их   мысли   и нерешительностию действий. Таких людей должно жалеть, во­первых, потому, что в них часто бывает много хорошего, во­вторых, потому, что они являются невинными жертвами исторической необходимости.  А. В. Дружинин  "Обломов". Роман И. А. Гончарова 1. Прав   ли   Дружинин,   что   «Нежная,   любящая   натура   Обломова   вся озаряется через любовь»?  Наперекор всем препятствиям "Обломов" победоносно захватил собою все страсти, все внимание, все помыслы читателей.       Постараемся же, по мере сил наших, разъяснить до некоторой степени причину необыкновенного успеха "Обломова".        "Сон Обломова" не только осветил, уяснил и разумно опоэтизировал все лицо героя, но еще тысячью невидимых скреп связал его с сердцем каждого русского читателя. В этом отношении "Сон", сам по себе разительный как отдельное художественное создание, еще более поражает своим значением во всем романе.        Итак, "Сон Обломова" расширил, узаконил и уяснил собою многознаменательный тип героя,   но   этого   еще   не   было   достаточно   для   полноты   создания.   Новым   и   последним, решительным шагом в процессе творчества было создание Ольги Ильинской ­ создание до того счастливое, что мы, не обинуясь, назовем первую мысль о нем краеугольным камнем всей обломовской драмы, самой счастливой мыслью во всей артистической деятельности нашего автора. Без Ольги Ильинской и без ее драмы с Обломовым не узнать бы нам Ильи Ильича так, как мы его теперь знаем, без Ольгина взгляда на героя мы до сих пор не глядели   бы   на   него   надлежащим   образом.   В   сближении   этих   двух   основных   лиц произведения   все   в   высшей   степени   естественно,   каждая   подробность   удовлетворяет взыскательнейшим   требованиям   искусства   ­   и   между   тем   сколько   психологической глубины и мудрости через него развивается перед нами! Как живит и наполняет все наши представления  об Обломове  эта юная, горделиво­смелая  девушка, как  сочувствуем  мы стремлению   всего   ее   существа   к   этому   незлобивому   чудаку,   отделившемуся   от окружающего его мира, как страдаем мы ее страданием, как надеемся мы ее надеждами, даже   зная   и   хорошо   зная   их   несбыточность.   Г.   Гончаров,   как   смелый   знаток   сердца человеческого, с первых сцен между Ольгой и ее первым избранником, отдал большую долю   интриги   комическому   элементу.   Его   бесподобная,   насмешливая,   бойкая   Ольга   с первых   минут   сближения   видит   все   смешные   особенности   героя,   не   обманываясь нисколько, играет ими, почти наслаждается ими и обманывается только в своих расчетах на твердые основы характера Обломова. Все это поразительно верно и вместе с тем смело, потому что до сих пор никто еще из поэтов не останавливался на великом значении нежно­ комической стороны в любовных делах, между тем как эта сторона всегда существовала, вечно существует и выказывает себя в большей части наших сердечных привязанностей. Много раз в течение последних месяцев нам случалось слышать и даже читать выражения недоумения о том, "как могла умная и зоркая Ольга полюбить человека, неспособного переменить квартиру и с наслаждением  спящего после обеда", ­ и, сколько мы можем припомнить,   все   подобные   выражения   принадлежали   лицам   очень   молодым,   очень незнакомым   с   жизнию.   Духовный   антагонизм   Ольги   с   обломовщиной,   ее   шутливое, затрогивающее отношение к слабостям избранника объясняется и фактами и существом дела. Факты сложились весьма естественно ­ девушка, по натуре своей не увлекающаяся мишурой и пустыми светскими юношами своего круга, заинтересована чудаком, о котором умный Штольц рассказал ей столько историй, любопытных и смешных, необыкновенных и забавных. Она сближается с ним из любопытства, нравится ему от нечего делать, может быть вследствие невинного кокетства, а затем останавливается в изумлении перед чудом, ею сделанным.         Мы уже сказали, что нежная, любящая натура Обломовых вся озаряется через любовь ­ и может ли быть иначе с чистою, детски ласковой русской душою, от которой даже ее леность отгоняла растление с искушающими помыслами. Илья Ильич высказался вполне через любовь свою, и Ольга, зоркая девушка, не осталась слепа перед теми сокровищами, что   перед   ней   открылись.   Вот   факты   внешние,   а   от   них   лишь   один   шаг   до   самой существенной   истины   романа.   Ольга   поняла   Обломова   ближе,   чем   понял   его   Штольц, ближе, чем все лица, ему преданные. Она разглядела в нем и нежность врожденную, и чистоту   нрава,   и   русскую   незлобивость,   и   рыцарскую   способность   к   преданности,   и решительную неспособность на какое­нибудь нечистое дело, и наконец ­ чего забывать не должно ­ разглядела в нем человека оригинального, забавного, но чистого и нисколько не презренного в своей оригинальности.  Мы знаем, что время обновления упущено, что не Ольге дано поднять Обломова, а между тем, при всякой коллизии в их драме сердце наше, замирает от неизвестности. Чего мы не перечувствовали при всех перипетиях этой страсти, начиная хоть от той минуты, когда Илья Ильич, глядя на Ольгу так, как глядит на нее нянька Кузьминишна, важно толкует о том, что нехорошо и опасно видаться наедине, до его страшного, последнего свидания с девушкой и до ее последних слов: "Что сгубило тебя, нет имени этому злу!" Чего только нет в этом промежутке,  в этой борьбе света и тени, отдающей нам всего Обломова и сближающей его с нами так, что мы мучимся за него, когда он, охая и скучая, пробирается в   оперу   с   Выборгской   стороны,   и   озаряемся   радостью   в   те   минуты,   когда   в   его обломовском,   запыленном   гнезде,   при   отчаянном   лае   скачущей   на   цепи   собаки,   вдруг является неожиданное видение доброго ангела. Перед сколькими частностями означенного эпизода   добродушнейший   смех   овладевает   нами,   и   овладевает   затем,   чтоб   тотчас   же смениться ожиданием, грустью, волнением, горьким соболезнованием к слабому!         И в самом деле, окиньте весь роман внимательным взглядом, и вы увидите, как много в нем   лиц,   преданных   Илье   Ильичу   и   даже   обожающих   его,   этого   кроткого   голубя,   по выражению   Ольги.   И   Захар,   и   Анисья,   и   Штольц,   и   Ольга,   и   вялый   Алексеев   ­   все привлечены   прелестью   этой   чистой   и   цельной   натуры,   перед   которою   один   только Тарантьев может стоять, не улыбаясь и не чувствуя на душе теплоты, не подшучивая над ней и не желая ее приголубить. Зато Тарантьев мерзавец, мазурик; ком грязи, скверный булыжник сидит у него в груди вместо сердца, и Тарантьева мы ненавидим, так что, явись он живой перед нами, мы бы почли за наслаждение побить его собственноручно.  К счастию, в свете немного Тарантьевых и в романе есть кому любить Обломова. Всякий почти из действующих лиц любит его по­своему, а эта любовь так проста, так необходимо вытекает из сущности дела, так чужда всякого расчета или авторской натяжки!        После всего нами сказанного и выписанного, может быть, иной скептический читатель спросит нас: "Да за что же наконец Обломов так любим лицами его окружающими ­ и еще более,   за   что   именно   он   любезен   читателю?   Если   для   возбуждения   выражений   и   дел преданности достаточно есть и валяться по диванам, не делать никакого зла и сознаваться в   своей   житейской   неспособности,   да   сверх   всего   этого   иметь   несколько   комических сторон в своем характере, то значительная масса рода человеческого имеет право на нашу возможную привязанность! Обломовщина, как ни тяготей она над человеком, не может же вывести его из круга той вседневной, мелкой, насущной деятельности, которой, как всякий знает, всегда достаточно для выражения привлекательных сторон нашей натуры. Отчего же все подобные выражения натуры у Обломова исключительно пассивны и отрицательны? Отчего, наконец, он не совершает перед нами даже самого малого дела любви и кротости, хотя бы дела, которое может быть покончено без разлуки с халатом, ­ почему он не скажет приветного и задушевного слова хоть одному из второстепенных лиц, стоящих около него, хотя бы в награду за всю их преданность?" В таком замечании читателя отыскивается своя доля правды. Обломов, лучшее и сильнейшее создание нашего блистательного романиста, не принадлежит к числу типов, "к которым невозможно добавить ни одной лишней черты" ­ над   этим   типом   невольно   задумываешься,   дополнений   к   нему   невольно   жаждешь,   но дополнения  эти  сами   приходят  на  мысль,  и   автор  со  своей  стороны  сделал  почти   все нужное для того, чтобы они приходили.