Сценарий спектакля для школьного театра "Дом на Божедомке"

Елена Сапрыкина

 

Дом на Божедомке

 

Сцены из жизни семьи Ф.М. Достоевского

 

Действующие лица

 

Фёдор Михайлович Достоевский, русский писатель

 

Михаил Андреевич Достоевский, врач Мариинской больницы для бедных, отец писателя

 

Мария Достоевская, мать писателя

 

Их дети:

Михаил, 14 лет

Фёдор, 13 лет

Варвара, 11 лет

Андрей, 9 лет

 

Няня Алёна Фроловна

 

Ванечка Умнов, юноша, друг Михаила и Фёдора

 

Григорий Васильев, дворовый человек

 

Уличные торговцы

 

 

 

Действие происходит в Москве в 1833-34 гг. в квартире Михаила Достоевского, врача Мариинской больницы на Божедомской улице.

 

 

 

 

 

 

 

 

Сцена 1

На сцене темно. Медленно светает. На стульях сидят неподвижно лицом друг к другу писатель Фёдор Михайлович Достоевский и он же в детстве - Федя Достоевский. Звучит музыка. Фёдор Михайлович встаёт, идёт к краю сцены.

Фёдор Михайлович: Самое раннее моё воспоминание связано с домовой церковью: представляется её расписной свод над полукруглым иконостасом. Мне было чуть более двух лет, я помню, как мать причащала меня, и в это время голубок пролетел из одного окна в другое. Такие воспоминания выступают всю жизнь как бы светлыми точками из мрака, как бы вырванным уголком из огромной картины, которая вся погасла и исчезла, кроме этого только уголочка.

Федя Достоевский, как бы проснувшись, встаёт, подходит к Фёдору Михайловичу.

Федя: А вы кто?

Фёдор Михайлович: Я – это ты. Только в будущем. Я русский писатель Фёдор Михайлович Достоевский.

Федя: Писатель? Я что, тоже буду писателем?

Фёдор Михайлович: Непременно. Человек есть тайна, её надо разгадать и ежели будешь разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время. Я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком.

(Обращаясь к зрителям) Мой отец был доктором в больнице для бедных в Москве, на Божедомке. Там я каждый день мог видеть во дворе, на лестнице бедных и нищих, которые сбирались к больнице, сидели и лежали, ожидая помощи. Я происходил из семейства русского благочестивого. С тех пор, как я себя помню, я помню любовь ко мне родителей. Идея непременного и высшего стремления в лучшие люди (в буквальном, самом высшем смысле слова) была основной идеей отца и матери наших…

Отходит в глубь сцены вместе с Федей. Затем уходит.

Сцена 2

Комната в квартире Михаила Андреевича Достоевского. «Кобальтовая» гостиная. Дети Михаил и Фёдор стоят возле стола, за которым сидит отец. Младший Андрей неподалёку сидит на стуле, рисует.

Отец: Так-то, дети. Продолжим. Dies diem docit. Михаил, что это означает?

Миша опускает голову.

Отец(с раздражением): Не помнишь. Плохо, очень плохо. Осенью Вас ждёт пансион. У Чермака не забалуешь. Ты эдак собираешься учиться там? Позор на мою седую голову! А ты, Фёдор, что же, не подскажешь брату?

Фёдор молчит, делая Мише знаки глазами.

Отец: Я не верю, что ты не знаешь.

Фёдор: Я... Я забыл, папенька.

Отец: Ты так говоришь из солидарности с братом.

Андрей (радостно): А я знаю, папа, ты вчера это говорил. Это фраза означает - День учит день. Вот!

Отец: Молодец! Стыдитесь, ваш младший брат усвоил урок, хотя я его не учил. А вы... (разочарованно) Эх, молодёжь.

В это время Миша из-за спины грозит Андрею кулаком.

Входит маменька.

Мама: Ну что, Ломоносовы, обедать собираетесь? Папеньке пора отдыхать скоро. Он с шести утра на ногах.

Отец: Погоди, не тереби нас, дорогая. Итак, день учит день. Что же? Что это значит?

Фёдор: Это значит, что твои уроки пригодятся нам в будущем.

Отец: Хорошо. А ты, Миша, что думаешь?

Миша: Я думаю, что сегодня надо постараться как можно больше узнать...

Отец: Почему сегодня?

Мама: Потому что завтра... праздник! И дети пойдут на прогулку в Марьину рощу.

Дети: Ура!

Дети бросаются к матери. Все радуются. Отец встаёт, ходит по комнате.

Отец: Моя любовь к вам побеждает иногда даже самые строгие правила. Но учтите! Завтра на прогулке продолжим занятия. А теперь - вперёд, к обеду.

 

Сцена 3

Улица Божедомская. На прогулке М. Достоевский  и дети: Михаил, Фёдор, Варвара, Андрей.

Андрей: Мы идём в Марьину рощу?

Отец: Да. Помните, как надо себя вести?

Варя: Не шуметь, не бегать.

Фёдор: Не толкаться.

Андрей: А что же тогда вообще делать?

Варя: Не умничай. Посмотри вокруг. Что за красота!

Отец: Кстати, мальчики, вы открывали новые учебники, которые я вам подарил?

Михаил: Я посмотрел «Ручную математическую энциклопедию» и «Таблицы логарифмов», но… кажется, ничего не понял.

Отец: Ещё бы! Вот для этого-то я и отправляю тебя и Фёдора в пансион Чермака. Это лучший пансион в Москве, и вы скоро убедитесь в этом. А вообще, ты не запомнил даже и названия книги. Оно звучит так: «Таблицы логарифмов простых чисел и тригонометрических линий».

Фёдор: А я просмотрел «Политическую историю» Кайданова, и кое-что понял!

Отец: Я не сомневаюсь! Главное, что вы должны запомнить – это то, что вам придётся пробиваться в жизни самим. Смотрите, вот этот маленький росток пробил камень и тянется к солнцу. Так и вы должны. Ваш отец не вечен. Я много работаю, но мои силы и мой опыт будут доступны вам только до поры до времени. Вы должны сами учиться жить, иначе погибнете.

Варя: Что ты такое говоришь, папа? Ты всегда будешь рядом!

Отец: Нет, дочка. Я врач, и не могу смотреть на жизнь сквозь розовые очки. А теперь присядем. Я хочу сегодня, как бы мысленно, пролистать «Ручную энциклопедию».

Фёдор: И это снова будет геометрия?

Отец: А что? Прекрасная идея. Смотрите, вот там, где мы повернули на Ширяевский переулок. Ну, вон тот поворот. Посмотрите же! Этот переулок с нашей Божедомской улицей, если посмотреть сверху, или начертить на карте, составит прямой угол. Вот так. (Чертит палочкой на песке).

Андрей: А как же посмотреть сверху? Я залезу на дерево! (Бежит к дереву, пытается залезть на ветку)

Отец: Ну, что ты, Андрей. Ты понял слишком буквально. Слезай. Я сказал это в математическом смысле... А геометрически "посмотреть сверху" - это совсем не значит - влезть на дерево.

Фёдор: А Институтский переулок? Там, где всегда стоит часовой?

Отец: Тоже составит прямой угол с Божедомской.

Михаил: Вот здорово! Они все прямые?

Отец: А вот пойдёмте дальше, посмотрим.

Идут к краю сцены. Появляется торговка квасом, она несёт кувшины со стаканами.

Торговка квасом: Подходи, попробуй квасу ядрёного! Квас клюквенный! Квас лимонный! На копейку - стаканчик, на полтинник - штоф! Квас ядрёный! Клюквенный, лимонный и яблочны-ы-ый!

Варя: Папенька, я лимонного хочу кваску!

Андрей: И яблочного!

Появляется второй торговец - клюквенник - с подносом, на котором стоят блюдечки с клюквой и мёдом.

Клюквенник (разливает в блюдца мёд): Мёд течёт - мёд бежит. В жаркий день - освежит. Владимирская, крупная, отборная, самая холодная клюква! (повторяет несколько раз)

Фёдор: Что, правда холодная клюква?

Клюквенник: Смотри, мил человек - лёд в лукошке-то!

Фёдор: И правда!

Отец покупает детям угощение.

Отец: А вот и Трифоновская улица.

Фёдор: А мы шли по Институтскому переулку.

Варя: Это будет совсем не такой угол, как прежде. Смотрите, там, где пролетела сейчас большущая бабочка!

Михаил: Где два мужика из кабака вышли?

Варя: Ну уж не знаю, откуда они вышли. Но угол точно очень широкий.

Отец: Правильно. Он больше. Институтский переулок при повороте на Трифоновскую улицу составит тупой угол.

Андрей: А какие ещё бывают углы?

Отец: Острые. Они меньше, чем прямой угол. Предоставляю вам самим найти, в каком месте дорожки образуют острый угол.

Идут молча, внимательно глядя по сторонам.

Варя: Мы идём по Трифоновской и сворачиваем в Орловский переулок.

Фёдор: Ну, какой же это острый? Это опять тупой угол.

Отец: Верно. А что, если пойти в обратном направлении: с той стороны Трифоновской повернуть на Орловский?

Михаил: Тогда будет точно острый! Как ножичек!

Варя: А я ещё нашла! Вот. Ласточки! Ласточки!

Фёдор: Замечательные птицы. Сказочные.

Варя: Да нет же, нет, не в этом дело.

Андрей: А в чём же?

Варя: У них хвостики с острыми углами. Вот, опять пролетела над нами. Как низко!

Фёдор: Няня Алёна Фроловна говорила нам, что будет дождь, если они летают низко.

Андрей: Ура! Остроугольный дождик будет. Я такого никогда не видел.

Отец: Молодцы. Да, но мы с вами действительно удалились от цели нашего путешествия. И действительно может пойти дождь. Так идёмте же скорее в нашу любимую Марьину рощу!

Все уходят. Фёдор Михайлович появляется на краю сцены. С другой стороны – Федя Достоевский.

Фёдор Михайлович (обращаясь к Феде): Мне жаль бедного отца! Странный характер! Ах, сколько несчастий перенёс он! Горько до слёз, что нечем его утешить… А знаешь ли? Папенька совершенно не знает света… Прожил в нём 50 лет и остался при своём мнении о людях, какое он имел 30 лет назад. Счастливое неведение! Но он очень разочарован в нём. Это, кажется, общий наш удел.

 

Сцена 4

Няня Алёна Фроловна сидит в детской, вяжет. Рядом Андрей на полу играет в солдатики. Михаил рисует, Фёдор и Варя листают толстенную книгу.

Андрей: А во что вы, няня, в детстве играли?

Няня: Как во что? В куклы, батюшка.

Варя отрывается от книги, подбегает к няне.

Варя: В какие же куклы, нянюшка?

Няня: Мать мастерила, из тряпочек, ниток, верёвочек. Я их спать укладывала, песни им пела, сказки сказывала.

Андрей: Такие, как нам? Про Бову-королевича?

Няня: И такие, и этакие, как придётся…

Андрей: А сейчас расскажи что-нибудь.

Слышен странный шум за окном. Фёдор бросается к окну.

Фёдор: Арестантов ведут! Наверное, в нашу больницу. Один, два, три… Еле идут.

Михаил: Бедные люди.

Фёдор: Бедные…

Андрей: А папа их всех вылечит.

Варя: Что толку, они ведь арестанты… Могут на каторге и умереть. Нет сил даже в окно смотреть. И вы не смотрите.

Фёдор: Это почему же?

Няня: Пусть поглядят, коли охота. От тюрьмы да от сумы не зарекайся. (Достаёт из кармана коробочку, нюхает табак). Я ребятки, не смотрите, что такая толстая, болею шибко. Наверно, чахоткою (кашляет). Порою кажется, совсем исчезаю.

Варя (подходит к ней, обнимает): Нянюшка, ну, полно тебе. Папа тебе давеча кровопускание делал.

Няня: То-то и оно, слабость какая. Скоро ведь нам в Даровое ехать, на всё лето. Надо мне здоровья-то набираться. И вы хоть там побегаете, по лужкам-то. Ишь, засиделись за книжками своими.

Андрей: Я очень, очень хочу в Даровое! Прямо дни считаю.

Михаил: А ты считать-то умеешь? Или только по пальчикам?

Няня: Ну не надо смеяться, он ведь маленький. А ты уж учишься. Идите-ка поближе, вот я вам сейчас про Еруслана Лазаревича сказку скажу…

Дети присаживаются поближе. Няня снова нюхает табак.

Няня: В некотором царстве, в некотором государстве…

Звонок колокольчика, шум за дверью.

Няня: Ах-ты, Господи, батюшки-светы. Кто это к нам пожаловал. Пойду открою.

Выходит из комнаты.

Голос няни: Мария Фёдоровна, голубушка! Сюда, сюда скорее. Ах, что же это?

Появляются маменька и папенька. У папеньки в руках перо и листы бумаги. Дети приближаются к краю сцены.

Мама: Что случилось?

Отец: Почему ты кричишь? Кто пришёл? Кому это вздумалось отвлекать меня от моей работы над скорбными листами?

Входят няня и дворовый человек Григорий Васильев, весь оборванный, в лаптях, с испачканным сажей лицом.

Отец (указывая на Григория): Что это? Посмотрите, что это?

Дети в испуге отходят в глубь сцены. Григорий молчит.

Мама: Ты что, Григорий? Почему в таком виде?

Григорий (кланяется): Не велите гневаться, матушка. Из деревни пешком сто вёрст шёл. Третьего дня вотчина сгорела-с.

Отец (хватаясь руками за голову): Каков подарок к Светлому дню! Всё пропало.

Мама (падает на колени перед иконой, крестясь): Матушка Богородица, спаси нас. Мы по миру пойдём.

Маменька плачет, садится на диван. Отец бегает по комнате взад-вперёд, что-то бормочет, крестится время от времени.

Мама: Няня, уведите детей. Дети напуганы.

Няня уводит младших и возвращается. Миша и Федя прячутся за стульями.

Григорий: Всё дотла, матушка. Всё погорело. И избы, и амбар, и скотный двор…

Мама: Ах… А семена?

Отец: А яровые? А скот?

Григорий: Всё, всё, батюшка. И скот, и яровые, и даже один мужик – Архип.

Мама (всплескивая руками): Боже! Не продолжай, хватит. Иди, иди, умойся.

Григорий уходит. Няня подходит к матери.

Няня: Успокойся, ну, тише, тише. Всё пройдёт.

Мама: Да как же, нянюшка. Мы погибли. Детям учиться надо. Что нам теперь делать? Мы разорены. На кого рассчитывать?

Няня: Вы ведь знаете, я вольная, из мещанок. Детей всех, семерых у вас взращиваю, всех выхаживаю, денег брать не буду. А знаете что…

Подходит к краю сцены.

У меня и жалованье за много лет не трачено, рублей пятьсот в ломбарде скоплено. На старость, думала. А, всё одно!  

Подходит к матери ближе.

Няня (почти шёпотом): Коли надо вам будет денег, так уж возьмите мои, а мне что, мне не надо…

Дети подбегают к матери и няне. Отец машет рукой, в слезах уходит.

Дети: Не плачь, маменька! И мы помогать будем.

Мама: Спасибо, нянюшка. Бог поможет. Так сами и справимся.

Фёдор Михайлович сидит за письменным столом.

Фёдор Михайлович: Теперь я думаю вот о чём: можно ли подобное проявление святости отнести к общему свойству народа? В народе есть чрезвычайно много рассказчиков и рассказчиц о житиях святых. Я сам в детстве слышал такие рассказы, даже в острогах у разбойников, и разбойники слушали и воздыхали».

 

 

Сцена 5

Спустя два года. Михаил и Фёдор в комнате. Михаил сидит с книгой, задумавшись. Фёдор ходит по комнате.

Фёдор: И всё-таки Пушкин выше. Он превзошёл даже и Жуковского! Вот послушай – я выбрал это: Песнь о вещем Олеге.

(читает)

Твой конь не боится опасных трудов;

Он, чуя господскую волю,

То смирный стоит под стрелами врагов,

То мчится по бранному полю.

И холод, и сеча ему ничего…

Но примешь ты смерть от коня своего.

(поворачиваясь к Михаилу)

Это предсказанье кудесника. Чудно, прекрасно написано. Замирает сердце…

 

Михаил: И что же? Сбылось предсказанье?

 

Фёдор: Ещё как сбылось!

(продолжает читать)

Вот едет могучий Олег со двора,

С ним Игорь и старые гости,

И видят – на холме, у брега Днепра,

Лежат благородные кости;

Их моют дожди, засыпает их пыль,

И ветер волнует над ними ковыль.

Князь тихо на череп коня наступил

И молвил: «Спи, друг одинокий!

Твой старый хозяин тебя пережил:

На тризне, уже недалёкой,

Не ты под секирой ковыль обагришь

И жаркою кровью мой прах напоишь!

Так вот где таилась погибель моя!

Мне смертию кость угрожала!»

Из мёртвой главы гробовая змея

Шипя между тем выползала;

Как чёрная лента, вкруг ног обвилась,

И вскрикнул внезапно ужаленный князь.

 

Михаил: Да, это сильно. Но в пансионе не изучают Пушкина. Ты же знаешь. Стоит ли и учить?

Фёдор: Я выбрал это и точка. Думаю, Пушкина ещё настигнет великая слава.

Михаил: А я буду читать Шиллера «Граф Габсбургский».

Фёдор: Ну, конечно, в переводе Жуковского! Хочешь получить высший балл?

Михаил: Не совсем так. Мне просто нравится этот перевод.

(читает)

И смело ударил певец по струнам,

И голос приятный раздался:

«На статном коне по горам, по полям

За серною рыцарь гонялся;

Он с ловчим одним выезжает сам-друг

Из чащи лесной на сияющий луг,

И едет он шагом кустами.

Вдруг слышат они, колокольчик гремит;

Идёт из кустов пономарь и звонит,

И следом священник с дарами.

 

Фёдор: А ритм тот же, что у Пушкина.

Слышны шаги. Входит маменька.

Мама: Ну, что же, дорогие мои, вы готовы ли продекламировать выученное? Надеюсь, вы не забыли, что летний экзамен на носу.

Михаил: Нет, мы ещё не совсем готовы.

Мама: Ну, что же, тем лучше. Вечером придёт папа, и тогда уж вы почитаете нам. Мне интересно, что же вы выбрали?

Михаил: «Граф Габсбургский» в переводе Жуковского.

Мама: Что ж! Очень хорошо. Это моя любимая вещь. А ты, Фёдор. Надеюсь, не обошёл великого поэта своим вниманием?

Фёдор: Как раз обошёл. Я вообще думаю, что Жуковский сегодня несколько устарел.

Мама: Как ты можешь так говорить. Ведь это лучший поэт современности!

Фёдор: Я так не считаю.

Мама: Ну, и кто же по твоему мнению теперь вышел на широкую поэтическую дорогу?

Именно сегодня, в 34 году девятнадцатого столетия?

Фёдор: Александр Пушкин.

Мама (задумчиво): Ты говоришь, Пушкин?

Фёдор: Да, я говорю – Пушкин. Я выучил «Песнь о вещем Олеге».

Мама: Что ж, это твоё право. Но всё же – для экзамена… Лучше было бы выбрать Василия Андреевича Жуковского, как это сделал твой брат.

Немного помедлив, уходит.

 

Варя вбегает в комнату.

Варя: Мальчики! Там пришёл ваш друг Ванечка Умнов.

Михаил: Так пусть идёт сюда.

Варя: А можно кое-что уточнить? Он вместе с вами учится в пансионе?

Фёдор: Да, только он двумя классами старше.

Варя: Вот как! Потому он такой важный! (шёпотом) Идёт.

Входит Ваня Умнов. В руках у него листы бумаги, свёрнутые в трубочку.

Ваня: Глядите, что я достал.

Варя старается увидеть издалека.

Михаил: Варя, выйди, это не для девчонок!

Варя обиженно вздыхает, уходит.

Ваня: Слушайте же. Это новая сатира Воейкова «Дом сумасшедших». Смотрите, как он о них, обо всех этих знаменитостях…

(читает)

Чудо!- Под окном на ветке

Крошка Батюшков висит

В светлой проволочной клетке;

В баночку с водой глядит,

И поёт он сладкогласно:

«Тих, спокоен сверху вид,

Но спустись на дно – ужасный

Крокодил на нём лежит».

Михаил: Здорово! А про Жуковского есть?

Ваня: Есть и про Жуковского, и про  Греча, и про Булгарина, и про Шишкова.

Фёдор: Оставь почитать. Где ты это взял?

Ваня: Переписал у одного приятеля. Оставлю ровно на один день. Только смотрите – никому. Это запрещённое.

Михаил: А что будет, коль найдут?

Ваня: На каторгу упекут, как декабристов, понял?

Фёдор: Дай мне, я спрячу.

Ваня: Ну ладно, мне пора. До понедельника!

Ваня уходит.

Михаил: Погоди, не прячь рукопись, давай прочтём дальше.

Склоняются над текстом, смеются. Тихо входит папенька.  Мальчики его не видят. Он подходит ближе.

Отец: Как идёт подготовка к экзамену, господа?

Мальчики в испуге вскакивают.

Отец: Что это у вас? Стихи?

Фёдор: С-стихи, папенька.

Отец (берёт рукопись): Что за стихи? Что? Что такое? Этот ужасный писака Воейков!

Откуда он у вас? Ну, говорите же!

Михаил: Кажется, мы нашли на улице. Третьего дня, когда возвращались из пансиона.

Отец: На улице? Такое – на улице?

Фёдор: У ворот больницы. Там ещё солдат какой-то бродил и прачка с бельём…

Отец: Я вот вам покажу прачку с бельём!

Дети отступают назад.

Отец: Говорите, где взяли эту мерзость. (кидает рукопись на пол, вытирает руки) Я не могу даже держать это в руках. Вы что не понимаете, что этот автор – наш враг. Жуковского, Шишкова… да что там, на самого государя замахнулся! Он покусился на самое святое. На совесть нашу. Надежду нашу! Веру нашу. Вырастете – поймёте, что я был прав.

(С отвращением берёт рукопись, уходит)

Михаил: Ух, я испугался! А ты?

Фёдор: Ну, допустим, на каторгу мы не угодили… Хотя, и мне не по себе. Знаешь, я думаю, в чём-то отец прав. Хотя…

Вбегает Варя.

Варя: Что с папенькой? Это вы его расстроили.

Фёдор: Нет, это мир страшных литераторов его расстроил.

Варя: Кстати, о литераторах. Я узнала сегодня, что «Евгений Онегин» наконец-то полным изданием вышел, вся поэма в одной книге.

Михаил: Где ты её видела?

Варя: Не скажу, не скажу!

Фёдор: Скажи, я туда побегу, мне очень нужно.

Варя: Не скажу, не скажу.

Фёдор: Ну не вредничай.

Варя: А вы скажите, кто папеньку расстроил!

Фёдор: Скажи, где ты видела эту книгу? У меня только первая глава есть, маленькая брошюрка. Поэма страшно  интересная. Понятная, наша, будто сам написал! Скажи, где ты её видела, в каком магазине – у Кольчугина? Или у Ширяева?

Варя: В Санкт-Петербурге. Она там вышла. Мне тётя Александра сказала. Побежишь туда пешком?

Фёдор (обиженно): И побегу, только не сейчас.

Михаил: Слушай, не мешай нам заниматься.

Садятся за столы, открывают книги.

Варя (декламирует из «Евгения Онегина»):

Мы все учились понемногу

Чему-нибудь и как-нибудь.

Образованьем, слава Богу,

У нас не мудрено блеснуть…

 

Сцена 6

Фёдор Михайлович сидит за столом, пишет. В глубине сцены стоит Федя Достоевский. Фёдор Михайлович поднимает голову, говорит в зрительный зал.

Фёдор Михайлович: Речь моя о Пушкине (её сейчас готовлю) будет произнесена 8 июня 1880 года в торжественном заседании Общества любителей русской словесности, при многочисленной публике.

Что такое для меня Пушкин?

Федя: Мать моя умерла, когда мне было пятнадцать лет, в феврале 1837 года, почти в одно время с Пушкиным. И если бы я не носил тогда траур по матери, я бы носил его по Пушкину. «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа», - так говорил Гоголь.

Фёдор Михайлович (подходя к Феде) Прибавлю от себя: и пророческое явление.

(Берёт Федю за руку, вместе они подходят к краю сцены). Да, в появлении его заключается для всех нас, русских, нечто бесспорно пророческое. Все эти сокровища искусства и художественного прозрения оставлены нашим великим поэтом как бы в виде указания для будущих, грядущих за ним художников, для будущих работников на этой же ниве. Положительно можно сказать: не было бы Пушкина, не было бы и последовавших за ним талантов.

Федя: И Вас бы не было (то есть нас)?

Фёдор: Не это главное. Не было бы Пушкина, не определились бы, может быть, с такою непоколебимою силой наша вера в нашу русскую самостоятельность, наша сознательная уже теперь надежда на наши народные силы, а затем и вера в грядущее самостоятельное назначение в семье европейских народов.