Тема: История развития этикета

Тема: История развития этикета

Этикет в эпоху Античности

   Сознательное культивирование правил, определяющих внешние формы поведения – этикета, ряд исследователей относит к периоду Античности (Древняя Греция и Древний Рим). Именно в это время наблюдаются первые попытки специального научения людей красивому поведению.

Главное для древних греков было – жить разумно, просто по заветам предков и законам государства, избегать излишеств и крайностей. Иначе говоря, важнейшими принципами, определявшими их стратегию поведения, были принципы «разумности» и «золотой середины».

В реальной жизни античного общества этот принцип «разумной меры» не всегда удавалось соблюдать, осо­бенно в период Римской империи. Жизнерадостность, стремление к благу и удовольствиям, присущие антично­му человеку, нередко перерастали в излишества в при­еме пищи, увеселениях и т. п., о чем существует немало исторических свидетельств. Так, например, Светоний повествует о том, что римский император Клавдий «до еды и питья был жаден во всякое время и во всяком месте... От стола он отходил не раньше, чем отяжелев и взмокнув, и тут же ложился навзничь, чтобы во сне ему облегчили желудок, вставив перышко в разинутый рот. А император Вителлий устраивал «пиры по три раза в день, а то и по четыре — за утренним завтраком, дневным завтраком,   обедом   и   ужином;   и   на   все   его  хватало, так как всякий раз он принимал рвотное. ...Са­мым знаменитым был пир, устроенный в честь его при­бытия братом: говорят, на нем было подано отборных рыб две тысячи и птиц семь тысяч. Но сам он затмил и этот пир, учредив такой величины блюдо, что сам называл его «щитом Минервы градодержицы». Здесь были смешаны печень рыбы, фазаньи и павлиньи мозги, языки фламинго, молоки мурен, за которыми он рассылал корабли и корабельщиков от Парфии до Ис­панского пролива. Не зная в чревоугодии меры, не знал он в нем ни поры, ни приличия — даже при жертвоп­риношении, даже в дороге не мог он удержаться; тут же, у алтаря, хватал он и поедал чуть ли не из огня куски мяса и лепешек, а по придорожным харчевням не брезговал и тамошней продымленной снедью, будь то хотя бы вчерашние объедки». Но наибольшей неуме­ренностью и неприличностью нрава отличался Калигу­ла, который в роскоши и увеселениях превзошел самых безудержных.

Культура этого периода была замкнутой мужской культурой. Женщины считались существами низкими по развитию, поэтому они не допускались к культурно-по­литической, гражданской жизни общества. Философ Фалес (а по некоторым источникам — Сократ) даже гово­рил, что он «...за три вещи благодарен судьбе: во-первых, что он человек, а не животное; во-вторых, что он мужчи­на, а не женщина; в-третьих, что он эллин, а не варвар».

Личностным образцом того времени был образец мужского типа поведения, благородного человека, ге­роя, несущего в себе единство нравственных, граж­данских, эстетических черт. Благородство связывалось прежде всего с аристократическим происхождением. Благородного мужчину должна была отличать красивая речь и учтивость. «Имеется в виду не какая-нибудь ри­торика, но речь, отличающая верхние слои общества от простонародья». Именно культура речи на протяжении следующих столетий была одним из наиболее ярких проявлений этикетной культуры человека, своеобразной «этикеткой», подчеркивающей его классовую и культур­ную принадлежность.

Учтивость проявлялась во всем: учтивый человек не стремился  выйти на первый  план,  вел себя сдержанно, проявлял тактичность по отношению к гостям, не зада­вал лишних вопросов.

Благородный человек «щедр и широк по натуре, соблюдая, однако, середину между плебейским швырянием денег на ветер и мелочной привязанностью к деньгам. Сам он оказывает благодеяния, но принимать их стыдится». Кроме того, он избегает резких движений и говорит спокойно.

Но все же главная отличительная черта благородного человека — это  забота  о  чести,   стремление   к  славе и почестям.

В условиях беспрерывных войн военный успех и во­енная доблесть оказывались естественным путем к славе. Вместе с тем безудержное стремление к первенству и славе нередко принимало извращенные и даже коми­ческие формы. Достаточно вспомнить исторический анекдот о том, как Алкивиад отрубил хвост своей соба­ке, чтобы привлечь к себе внимание афинян. Или более трагический пример истории с Геростратом, который поджег храм Артемиды Эфесской с целью прославиться. И это ему вполне удалось, его имя стало нарицательным.

Отличительной чертой аристократа является презрение физическому труду,   как   и   к любому платному занятию. В мирное время он любит  ро­скошные обеды, пение, музыку, свежесть одежд, сладо­страстные бани и мягкое ложе.

Описанный образ представителя этого праздного аристократического класса противопоставлялся типу простака (или, как его еще называли, «неотесанного»), который контрастно оттенял черты благородного человека. Ученик Аристотеля Феофраст изобразил его  в своем произведении под названием «Характеры» сле­дующим образом: «А неотесанный вот какой человек. ...Сапоги носит непомерно большие и выше колен, так что видна его нагота. На улицах города ничто его не удивляет и не поражает, и только когда увидит быка, осла или козла, то останавливается и внимательно раз­глядывает. Доставая что-нибудь из кладовой, он тут же наестся и хлебнет неразбавленного вина... Завтракает на ходу, задавая корм скотине... В бане он поет и сапоги подбивает гвоздями».

Личностный образец благородного человека постепенно изменялся, трансформировался.

Уже в эпоху Римской империи высшие слои общества приходят к необходимости выделиться, занять особое положение в обществе и подчеркнуть его с помощью особой этикетной атрибутики  в одежде, украшениях, в оформлении застолий и поведении за трапезой и так далее, закрепив все это в особых правилах приличия. Так начинают складываться основы этикетного поведения.

Этикет в эпоху Средневековья

По-иному предстает перед нами этикет в эпоху средневековья, когда он формируется и существует в своем классическом виде.  Большинство исследователей истории культуры относят возникновение этикета как сложившейся нормативной системы именно к этому времени.

Наиболее интересными и важными в этом плане яв­ляются два последних этапа средневековья: его расцвет (XI — XV вв.) и позднее средневековье (XVI век и первая половина XVII вв.) — период разложения феодализма и зарождения буржуазного общества.

В Средневековом обществе 3ападной Европы была жесткая иерархия. Общественное сознание той эпохи представляло его состоящим из трех разрядов — «моля­щихся, воюющих и работающих». Но постепенно класс феодалов стал расширяться за счет незнатных воинов (рыцарей). К XI в. в Западной Европе сложилось особое сословие - рыцарство, которое в XII —XV вв. достигло своего расцвета. Сами рыцари считали себя «цветом мира», высшим слоем общества, создавшим свой образ жизни, свой кодекс морали и нравов. Они сформировали особые нормы и ценности, позволившие им отделиться от неблагородных, простолюдинов.

Ядро рыцарского кодекса чести составляла верность своему сеньору. Предательство и вероломство считались для рыцаря тягчайшим грехом и влекли за собой исключение из военно-аристократической корпорации, которую и представляло собой рыцарство.

От рыцаря ожидалось, что он будет постоянно забо­титься о своей славе. Это было связано с тем, что в культуре рыцарства чрезвычайно важна была внешняя сторона. В жизни рыцаря многое было сознательно вы­ставлено напоказ. Рыцарь постоянно стремился к пер­венству, к славе, к известности, которые все время тре­бовали своего подтверждения все новыми и новыми испытаниями,   подвигами.   Рыцарь не мог спокойно слушать о чужих успехах и стремился к тому, чтобы о его подвигах и любви знал «весь христианский мир» («славный рыцарь печального образа» Дон-Кихот).

При этом следует отметить, что непременным свой­ством рыцаря, как человека благороднорожденного, должна была быть щедрость, прежде всего по отноше­нию к тем, кто прославлял при дворах подвиги рыцаря. Эти люди всегда могли рассчитывать «на хорошее угоще­ние и приличные случаю подарки перед отправлением в дальнейший путь». От рыцаря требовалось, не торгуясь, дарить любому то, что он просил в качестве платы. Лучше разориться, чем прослыть скупцом. Первое - только на время, ведь принятие дара обязывает воздать за него сторицею. Скупость же ведет к потере звания, положения, к исключению из общества».

Ориентация рыцарской культуры на внешнее прояв­ление выражалась в том, что в качестве рыцарских до­бродетелей подчеркивались красота и привлекатель­ность.   Отсюда  и   внешний  блеск   культуры   рыцарства, особое внимание к ритуалу, атрибутике, символике цве­та, предметов, манерам. Красоту рыцаря должны были подчеркивать дорогие одежды, богато украшенные зо­лотом и драгоценными камнями. Одежда точно указы­вала  на социальную категорию и положение носившего ее человека. Носить не ту одежду, которая подобает человеку по его рангу, означало совершить грех горды­ни или, наоборот, падения. Особое внимание в этом плане уделялось аксессуарам -  головным уборам и перчаткам, которые точно указывали ранг.

От рыцаря требовались учтивость, умение сочинять или хотя бы читать стихи, играть на каком-либо музы­кальном инструменте. Он должен был быть развитым и физически, поскольку от него постоянно требовалась довольно большая физическая сила — иначе он просто не смог бы носить доспехи, которые весили 60— 80 кг. Отличительной чертой рыцаря была безусловная вер­ность своим обязательствам по отношению к равным себе, поэтому среди рыцарей были широко распростра­нены различные рыцарские обеты, клятвы, соглашения, которые сопровождались специальными жестами. При этом рыцарским клятвам и обетам придавался характер публичности.

Обязанностью рыцарей была и забота о сиротах, вдовах и вообще забота о слабых. Но все же главным составляющим рыцарского кодекса было отношение к врагу и к женщине.

Одним из безусловных требований к рыцарю было мужество. Боязнь быть заподозренным в трусости, в недостатке мужества диктовала и соответствующие формы поведения рыцаря в бою: рыцарь в доспехах не имел права отступать; нельзя было убивать противника сзади; убийство безоружного врага покрывало рыцаря позором; следовало предоставлять противнику по возмож­ности равные шансы (если противник упал с коня, ры­царь тоже слезал с коня, чтобы уравнять шансы) и т. д.

Все эти правила, обязательные в сражении, диктова­лись уважением к противнику, гордостью и, наконец, гуманностью. Главным для рыцаря была не сама побе­да, а поведение в бою, причем независимо от того, был ли этот бой настоящим сражением или рыцарским тур­ниром, приобретшим особую популярность и пышность в XII—XIV вв., когда на них собирались рыцари со всех концов Европы.

Ну и  наконец,   одной  из важнейших обязанностей рыцаря была влюбленность в прекрасную даму. Любви придавалось исключитель­ное значение. Она должна была облагораживать рыца­ря, вдохновлять его на подвиги. Чтобы завоевать благо­склонность своей возлюбленной, рыцарь должен был демонстрировать самоотречение, преданность, самоот­верженность в служении. Вместе с тем отношение рыцаря к женщине зависе­ло от того, кем она была: дамой благородного проис­хождения или простолюдинкой. Заботливость и обожа­ние, разумеется, могли относиться только к даме из своего сословия. Изысканно ухаживая за женщиной, оказывая ей всевозможные знаки внимания и любви, рыцарь тем самым подчеркивал свою принадлежность к миру избранных, свое отличие от «деревенщины». Такой тип любовных отношений с Прекрасной Да­мой получил название «куртуазной любви» (от старофранц. - двор») — изысканно вежливой, утон­ченной, любезно-галантной.

В  этот исторический период доблесть и добродетель заключались не в том, чтобы быть человеком нравствен­ным, гармоничным, по-своему уникальным и непохожим на других, но, напротив, в том, чтобы соответствовать жестким образцам, стандартам, авторитетам, подчинять свою индивидуальность типичному, а личное поведе­ние — строгим правилам обычаев и этикета, которые ста­новились все более формализованными.

Одной из особенностей данного этапа развития культуры, повлекшего за собой значительные изменения в нормах поведения людей, явилось то, что эта культура предполагала не просто хорошую материальную основу жизни господствующего сословия, но богатство и рос­кошь как условия праздной жизни двора. Эта жизнь была ориентирована на пиршества и развлечения и объективно требовала изменения системы норм, ре­гламентирующей нравы двора.

Ответом   на  эти  социальные  потребности  и  явился этикет, организующий поведение придворных таким об­разом, чтобы возвеличить царствующую особу и утвер­дить придворную иерархию. Само понятие «этикет» обозначало строго установленный порядок и формы об­хождения при дворе монарха. Впервые это слово было использовано в этом значении на одном из пышных и изысканных приемов у короля Людовика XIV, где го­стям были предложены карточки с перечнем правил поведения. От французского названия карточки «этикет­ка» произошло и само понятие «этикет».

Назначение этикета ограничивалось узким кругом людей, принадлежавших к высшему сословию обще­ства, и за пределы этого сословия не выходило.

Этикет задавал стандарты и каноны не только пове­дения, но и всего образа жизни дворянства, приводя его к «общему знаменателю»: надо было «вести себя как все», и «жить как все», и чтобы «все было как у всех».

Главным мерилом человека в это время становится честь — понятие, которое как бы объемлет собой весь моральный кодекс светского феодала: «утратить честь равно утратить жизнь».

Законом чести следовали неукоснительно. Даже при совершении казни дворянина строго принималась во внимание честь, которую следовало воздавать рангу и званию этого человека. Вот как, например, была обставлена казнь главнокомандующего армии Сен-Поля: «Эшафот, воздвигнутый для него, украшен богатым ковром, на котором вытканы лилии: подушечка, которую ему подкладывают под колени, и повязка, которой ему завязывают глаза, из алого бархата, а палач еще ни разу не казнил ни одного осужденного». Таковы были привилегии жертвы — знатной особы.

Существовало только одно слово, которое нельзя было нарушать дворянину — «клянусь честью» (хотя при отступлении от этой клятвы честь могла быть вос­становлена дуэлью). Был только один долг, который должен был быть обязательно уплачен — долг карточ­ный, называемый долгом чести; остальные долги можно было вовсе не платить — рыцарская честь от этого со­вершенно не страдала.

При этом чувство чести было настольно обострен­ным, что нарушение этикета считалось смертельным оскорблением. Правда, задетую честь можно было до­статочно легко восстановить. Для этого кодекс рыцар­ской чести предусматривал несколько вариантов дейст­вий, описанных в книге А. Шопенгауэра «Афоризмы житейской мудрости».

Во-первых, публично нанесенное оскорбление могло быть публично взято назад. Можно было извиниться, после чего оскорбления считались как бы не нанесен­ными и честь дворянина не страдала (независимо от того, насколько искренни были эти извинения).

Во-вторых, самым надежным и радикальным средст­вом была дуэль. С ее помощью можно было скоро и вполне восстановить оскорбленную честь. Если ос­корбитель не принадлежит к сословию, исповедующему кодекс рыцарской чести, и преступил однажды против нее, то при оскорблении словом, а тем паче действием приходится прибегать к серьезной операции: убить его тут же на месте, если есть при себе оружие, или не позже чем через час — и честь спасена.

В-третьих, если дуэль по каким-то причинам затруд­нительна или нежелательна для оскорбленного, то для него есть еще один выход: если оскорбитель был с ним груб, то надо поступить по отношению к нему еще гру­бее: «если при этом ругани недостаточно — можно из­бить его; для спасения чести в таких случаях существу­ет ряд рецептов: пощечина исцеляется ударом палки, эти последние — плетью: для лечения ударов плети иные рекомендуют, как отличное испытанное средст­во,— плевок в лицо» .

Таким образом, основным принципом, составляю­щим ядро всего кодекса рыцарской чести, был принцип «кулачного права» (прав тот, кто грубее и сильнее).

Отчасти, видимо, этими суровостями законов чести объясняется то настойчивое стремление знати следовать формальностям этикета, букве этикета буквально всегда и во всем, что нередко превращалось в своеобразное соревнование в учтивости: порой по четверти часа дли­лись пререкания о том, кому в том или ином случае должно быть предоставлено первенство.

Во многом суровая строгость этикета того времени может быть объяснена и тем, что этикет в ту пору слу­жил специфическим способом самосохранения высшего сословия, которое по отношению к другим слоям обще­ства было совсем не многочисленным. Этикет выступал особой знаковой системой, с помощью которой проис­ходило обособление дворянства от более «низких» куль­тур — крестьян и городского населения.

Этикет представлял собой очень сложную, детализи­рованную и разветвленную систему норм и ценностей, зачастую многозначную и запутанную, усвоить которую без специального обучения было невозможно. Многочисленный штат специалистов-профессионалов сопровождал любые этикетные проявления: церемониймейстеры следили за ус­тановленным порядком совершения каких-либо торже­ственных действий при дворе; многочисленные учителя этикета (гувернеры, учителя танца и т. п.) обучали де­тей правилам хорошего тона; специальные должностные лица следили, контролировали, напоминали о законах света и правилах приличия.

Сложность этикета проявлялась и в многочислен­ной этикетной атрибутике, обрамлявшей этикетные ситуации.

Этикет в Новое время

XVII век, отмеченный первыми революциями европейского масштаба, открыл Новое время, которое про­должалось вплоть до начала XX столетия.

Своеобразие и проблемы эпохи не могли не отра­зиться на содержании, особенностях функционирова­ния и развития этикета, который чутко реагировал на социально- культурные изменения времени.

В это время господствующей формой в обществен­ном сознании становится научное познание, на которое были сориентированы все другие формы человеческого сознания и поведения. Наука, знания стали рассматриваться как высшая ценность. Этикет в этой связи рассматривался как своеобразный инструментарий. С его помощью происходит сдерживание человеческих аффектов (чувств, эмоций, состояний сильного возбуждения), неуместных в обществе.

Кстати, в более мягкой форме, эти черты бесстраст­ности сохраняются и в современных английских прави­лах приличий, в которых открытое, раскованное прояв­ление чувств считается признаком невоспитанности. «Слова «держи себя в руках» — поистине можно на­звать их первой заповедью. Чем лучше человек умеет владеть собой, тем, на их взгляд, он достойнее. В радо­сти и в горе, при успехе и при неудаче он должен со­хранять «жесткую верхнюю губу», то есть оставаться не­возмутимым хотя бы внешне, а еще лучше — если и внутренне. С детских лет в англичанине воспитывают способность к самоконтролю. Его приучают спокойно сносить холод и голод, преодолевать боль и страх, обуз­дывать симпатии и привязанности. Ему внушают, что человек должен быть капитаном собственной души».

Существенной особенностью эпохи Нового времени явилась идея личностного начала человека, его авто­номности. В центре вни­мания эпохи оказался индивидуальный человек, его личностные качества. Человек стал рассматриваться как обладающий свободой воли автономный субъект своей собственной деятельности: «Человек — кузнец своего счастья!»

Отношение к человеку как к самоценности нашло свое выражение и в том, что в это время на первый план в ряду моральных ценностей выдвигается ценность человеческого достоинства. Идеалом добропорядочности становится «человек, который всем обязан самому себе». Человек в этом мире предстает как человек-одиночка, который только ради собственной выгоды (пользы) и безопасности вынужден считаться с окружающими людьми и учитывать не только свои, но и чужие инте­ресы, вкусы, пристрастия и т. д.

Этикет в это время становится и средством достиже­ния успеха как в бизнесе, так и в частной жизни. Владение правилами хорошего тона было тем сред­ством, которое позволяло занять определенное положе­ние в обществе, составить удачную партию в браке и т. д. Особенно это относилось к женщинам. Для них до­статочно было научиться производить нужное впечатле­ние — воплощенной женственности и хороших манер, чтобы завоевать популярность в светском обществе, за­нять в нем достойное место и в конечном счете удачно выйти замуж, что, по сути, и являлось главной жизнен­ной задачей каждой девушки.

Эту особенность этикета хорошо раскрыла в своем романе «Унесенные ветром» М. Митчелл через образ Скарлетт, которая «готова была всегда казаться скром­ной, уступчивой и беспечной, раз эти качества столь привлекательны в глазах мужчин. Что мужчины находят в них ценного, она не понимала... Она просто знала: если она поступит так-то и так-то или скажет то-то и то-то, мужчины неминуемо отзовутся на это таким-то или ка­ким-то весьма для нее лестным образом. Это было как решение простенькой арифметической задачки...».

Вопросам этикетного воспитания девушек уделялось очень много времени. С этой целью в дом, где подра­стали  юные леди,  как правило,  нанимали пожилую даму, хорошего происхождения и хорошего воспитания, привыкшую вращаться в хорошем  обществе,  которая должна была заниматься образованием и воспитанием девочек и сопровождать их при выездах в свет.

При этом требования приличий, относящихся к по­ведению леди, были очень строгими. Все это нашло свое отражение в формировании но­вого образца эпохи — джентльмена. В Европе воспитан­ный человек издавна обозначался словом «джентльмен». Оно появилось в Англии и уже оттуда распространилось по всему миру.

История этикета в России

В России, не пережившей классического европей­ского средневековья, культура этикета распространи­лась значительно позднее, чем в Западной Европе, - в первой половине XVIII в.

Но  предшествовавшие  этикету формы  регламента­ции,  подкрепленные обычаями и  нормами православ­ной  морали,   были достаточно  широко   представлены в среде высших слоев России в XVI - XVII вв.  Убедительным  примером  тому служит «Домострой» - свод правил поведения, получивший свою законченную фор­му к середине XVI в. Этот кодекс поведения, представлявший собой «обрядник всего, что делать и как жить». Устанавливал  строгую  иерархию  в  отношениях   между людьми  и требовал точного соблюдения определенных циклов в организации жизненных процессов как семьи, имения, так и города, государства. Это был своего рода сценарный план проведения жизненно важных семей­ных и общественных действий. «Домострой» охватывал практически все стороны жизни дворян, помещиков. В нем подробно излагались наставления по воспитанию детей, ведению хозяйства, приготовлению пищи, при­ему гостей, свадебным ритуалам, торговле и т. Д.

Сами названия глав этой книги говорят за себя: «Как с домочадцами угощать благодарно приходящих в дом твой», «Наказ ключнику на случай пира», «Как детей учить и страхом спасать», «Как жене с мужем со­ветоваться каждый день и обо всем спрашивать: и как в гости ходить, и к себе приглашать, и с гостями о чем беседовать» и т. д. Да и сами наставления достаточно красноречивы: «Есть и пить вам во славу Божию, не объедаться, не упиваться, пустых речей не вести», «Ког­да перед кем-то ставишь ты еду и питье и всякие яства или же перед тобою поставят их, хулить не следует, говоря: «это гнилое», или «кислое», или «пресное», или «соленое», или «горькое», или «протухлое», или «сырое», или «переварено», или еще какое-нибудь порицание высказывать, но подобает дар Божий — любую «еду и питье» — похвалить и с благодарностью есть», «Когда пригласят тебя на пир, не упивайся до страшного опь­янения и не сиди допоздна, потому что во многом пи­тии и в долгом сидении рождается брань и свара и дра­ка, а то и кровопролитие».

Глава семьи по «Домострою» был неограниченным владыкой домочадцев, которым, при их неповиновении хозяину, советовалось «сокрушать ребра». Весь этикет домашней жизни практически сводился к повиновению тем правилам и распоряжениям, которые исходили от главы дома. И это вполне соотносилось с общим строем общественной и культурной жизни России той поры. Неограниченная власть мужчины — хозяина дома — со­ответствовала духу феодальных отношений, когда кня­зю, боярину приписывалась роль «отца» своих поддан­ных.

Формирующиеся светские приличия в этот период истории России очень часто смешивались с существую­щими религиозными нормами. Пожалуй, в наибольшей степени это проявилось в отношении общества к жен­щине, которая считалась существом «двенадцать раз не­чистым» и всегда опасным. И «чем женщина моложе и красивее, тем она опаснее и больше заслуживает про­клятья». Поэтому, чтобы уменьшить зло и удалить опасность, женщину старались держать взаперти. При­чем в большей степени это касалось женщин высшего класса. «Помещение боярыни, -  по свидетель­ству К. Валишевского, - находится в глубине дома. В него ведет особый вход, ключ от которого находится у боярина. Это своего рода тюрьма. Сюда не может проникнуть никакой мужчина, хотя бы он был самым близким родственником. Окна женского помещения выходят во двор, обнесенный высоким забором и защи­щенный таким образом от нескромных взглядов. Обык­новенно там имелась часовня или молельня, где женщина молилась. В церковь она ходила только в большие праздники, и при этом ее окружают большими предосторожностями... По правилу жена не должна была показываться пред гостями мужа. Но делалось ис­ключение, когда хотели оказать почтение избранным гостям. Среди пира происходила церемония, на которой как бы отразились рыцарские понятия Запада. По знаку хозяина боярыня спускалась по лестнице из своего те­рема, одетая в лучшие свои наряды, с золотым кубком в руке. Коснувшись его своими губами, она потом по­давала его каждому гостю. Затем становилась на почет­ное место и принимала от них поцелуи».         

Такие затворнические приличия терема приводили к тому, что стоило девице сказать несколько слов чужому мужчине, не родственнику, чтоб навсегда потерять до­брое имя. Даже то излишне усердное употребление кос­метики (румян, белил и т. п.), которое было характерно в ту пору, объяснялось стремлением спрятать то, чего не следует показывать,— естество, телесность женщины.

Жизненный уклад в России начал резко меняться в бурную эпоху Петра I (1672—1725), насыщенную зна­чительными событиями. Поставив своей задачей европеизацию всего уклада жизни в России, Петр I стал с невиданным размахом вводить различные новшества в повседневную жизнь и быт российского дворянства.

Петр I преследовал три главные цели: приобщение русской женщины к общественной жизни по примеру западных стран; приучение высших классов русского общества к формам обхождения, распространенным в Европе; и, наконец, слияние различных классов и их смешение с иностранцами. Как известно, последняя цель не была достигнута — русские дамы упорно стре­мились выбирать своими кавалерами только соотече­ственников. Зато две другие были во многом реализо­ваны.

Реформы, проведенные Петром, вскоре сказались на быте дворянства, который стал значительно отличаться от быта прежних поколений. Молодые люди -  отпры­ски вельмож, высших чиновников и офицеров - пол­учили возможность обучаться в учебных заведениях, где они овладевали светскими приличиями (умением расто­чать улыбки и быть предупредительными с дамами и старшими), учились танцам, фехтованию, искусству красноречия и т. д. Обучению юношества во многом способствовало создание специальных руководств и на­ставлений, где подробно разъяснялось, как надлежит себя вести в обществе в тех или иных ситуациях.

Бесспорно, ведущее место среди этих наставлений занимала книга под названием «Юности честное зерцало, или Показания к житейскому обхождению. Собранное от разных авторов», которая была напечатана в Санкт-Петербурге в 1717 г. Считается, что автором-составителем этой книги был друг, сподвижник Петра I генерал-фельдцейхмейстер Я.В.Брюс, прослывший в народе русским Фа­устом. Впервые изданная при Петре, она впоследствии много раз переиздавалась.

Книга была предназначена для светского воспитания юношей дворянского сословия. Особенностью этого пособия было то, что заимствованные из европейского этикета правила были конкретизированы и дополнены применительно к отечественной действительности и су­ществовавшим в России нравам.

Среди многочисленных советов в ней содержались наставления следующего характера:

ü  «у родителей речей перебивать не надлежит, не следует им прекословить... но ожидать пока они выговорят.   Часто  одного дела  не  повторять,   на стол,   на скамью или на что иное не опираться и не быть подобным деревенскому мужику, который на солнце валяется, стоять должно прямо»;

ü  «отрок должен быть весьма учтив и вежлив, как в словах, так и в делах: на руку не дерзок и не драчлив. Также, встретив знакомого, за три шага должен шляпу приятным образом снять, а не мимо прошедши и назад оглядываясь приветствовать его. Ибо вежливым быть на словах, а шляпу держать в руках неизбыточно, а похва­лу, достойно. И лучше когда про кого говорят: он вежливый, смиренным и молодец, нежели когда скажут про которого, он есть спесивый болван»;

ü  «рыгать, кашлять и подобные такие грубые действия в лице другого не чини, или чтобы другой дыхание и мокроту желудка, которая восстанет, мог чувст­вовать, но всегда либо рукой закрой, или отворотя рот на сторону, или скатертию, или полотенцем прикрой, чтоб никого не коснуться и тем сгадить»;

ü  «и сие есть немалая гнусность, когда кто часто сморкает, яко бы в трубу трубит, или громко чихает, будто кричит, и тем в прибытии других людей, или в церкви детей малых пугает и устрашает»;

ü  «еще же зело непристойно,  когда кто  платком или перстом в носу чистит, яко бы мазь какую мазает, а особливо при других честных людях»;

ü  «младые отроки должны всегда между собой говорить  на  иностранных  языках,  дабы тем  навыкнуть могли: а особенно когда им что тайное говорить случится, чтобы слуги и служанки дознаться не могли  и чтобы можно было их от других не знающих болванов распознать».

Особенностью этой книги было и то, что последние разделы ее были посвящены девицам, которым надле­жало иметь значительно больше добродетелей, нежели юношам: смирение, трудолюбие, милосердие, стыдли­вость, бережливость, верность, чистоплотность и т. д. Причем у девиц особенно ценилось умение краснеть, что являлось признаком нравственной чистоты и сми­рения.

Эта книга, безусловно, сыграла огромную положи­тельную роль в развитии культуры этикета в среде российского дворянства. Но в немалой степени этому спо­собствовали и другие, предпринятые Петром I культур­ные акции, в частности введение новых покроев платья, париков, бритье бород и т. д.

«Борода составляла для Петра предмет особой, отча­сти личной, ненависти,— пишет К. Валишевский.— Она олицетворяла в его глазах все привычки, заветы, предрассудки, предназначенные им к искоренению». Поэтому Петр боролся с бородами беспощадно. Известно, что в 1704 г., произво­дя в Москве обзор штата своих крупных и мелких чиновников, он даже велел наказать плетьми Ивана Нау­мова, отказавшегося обрить бороду. Эти действия Петра влекли за собой много эмоциональных переживаний у мужчин, привыкших веками носить бороды не только как знак мужского достоинства и красоты, но и как ес­тественную защиту лица от суровых российских моро­зов. Некоторые, принужденные Петром расстаться со своей бородой, даже завещали положить ее с собой в гроб, чтобы после смерти предстать перед святителем в благообразном виде. Разрешение носить «волосатое украшение» выдава­лось лишь ограниченному кругу лиц, за что им прихо­дилось уплачивать налог до ста рублей в год и носить на виду выдававшуюся при взносе денег бляху с надписью: «Борода — лишняя тягота».

Эмоциональная напряженность, сопровождавшая ре­формы Петра I, была связана и  с той прямолинейно­стью, с которой он решал многие, требующие деликат­ности вопросы. Так, одновременно с ликвидацией бород царь решил укоротить и женские одежды, и, если юбка превышала установленную длину, ее всенародно обрезали, нисколько не щадя стыдливости женщин.

Правила этикета внедрялись Петром I соответствую­щими  указами,  содержащими  угрозы  наказания за их невыполнение. (И в этом отношении, как и в Европе, этикет имел силу закона.) Изданный 29 августа 1699 г.Указ предлагал населению сбрить бороды и начать но­сить европейское платье -  французское или венгер­ское. Образцы установленного платья были расклеены по улицам. Бедным  людям давалась временная отсрочка для донашивания старой одежды, но с 1705 г. все были обязаны носить новое платье под страхом штрафа или даже более сурового наказания. Петр I обучал своих придворных различным премудростям этикета с таким же усердием, как офицеров военному искусству. Он со­ставил инструкцию, которой должны были руководст­воваться в Петергофе.

Этикет в России в это время формируется по запад­ному образцу, заданному придворной культурой Фран­ции, Голландии и других стран. Этикет приобретает светский, открытый характер, во многом противоречащий моральным нормам православ­ной церкви. Меняется отношение к красоте. Признается ценность внешней красоты, порою в ущерб красоте нравственной, содержательной. Признается идея о том, что  красота должна приносить радость,  удовольствие. А для этого она должна быть открытой, доступной глазу.

В послепетровское время, когда Российское государство и его ведущее сословие - дворянское - были уже достаточно крепкими, когда боярские нравы были пре­одолены, в России установился период относительно спокойной, размеренной и выстроенной в западноевро­пейской  манере жизни дворянства.  

Законодателем роскоши и блеска господствующего класса стал императорский двор. У Петра I не было двора в собственном смысле это­го слова, поскольку те средства, которые предназнача­лись на содержание государя, его семьи и дома, он ассигновал на общие нужды государства. Вследствие этого различные службы, которые должны были состав­лять часть царского двора, были распущены вместе с целым штатом придворных чинов и служителей. Только в конце царствования Петра I им были введены не­сколько новых придворных должностей на европейский лад. Но и тогда лица, которые занимали эти должно­сти, исполняли их всего несколько раз в год в особо торжественные дни.

После смерти Петра в этом отношении все измени­лось самым решительным образом. Изобилие и роскошь русского двора изумляли даже французов, которые, ка­залось бы, были привычны к блеску версальского дво­ра. Чтобы быть при царском дворе на хорошем счету, требовались огромные расходы на платья, украшения, кареты и т. п. Иначе можно было просто затеряться в пышной раззолоченной толпе, наполнявшей дворцо­вые апартаменты.

Дворянство, особенно его высшие, наиболее состоя­тельные слои, возводили пышные городские и загород­ные дворцы, парки, триумфальные арки и т.д. Ими тратились огромные средства, и не столько для удовлетворения своих утонченных вкусов, сколько из стремле­ния подчеркнуть свое особое положение. Вещи подчер­кивали престиж, выступали «этикеткой».

Влияние западноевропейской, особенно француз­ской культуры на российский быт и нравы значительно усилилось. В Санкт-Петербурге и Москве появились французские модистки, парикмахеры, воспитатели-гу­вернеры, открывались модные французские лавки и ма­газины. В этих магазинах можно было купить все, что соответствовало последним модным вкусам: разноцветные шляпки, золотые и серебряные украшения, ленты, румяна, кружева, перчатки, кисеи, ис­кусственные цветы, украшения для платьев и шляп и т. д. И в то же время строгий этикет предписывал каждо­му сословию свой стиль в одежде.

Французские пансионы, особенно в годы, предшест­вовавшие войне 1812г., росли как грибы после дождя, в большинстве из них ученики с голоса заучивали французские фразы. Все это нередко приводило к по­верхностному усвоению как языка, так и самой культу­ры. В результате в дворянском обществе возникли спе­цифические типы — петиметры и кокотки (кокетки).

«Петиметр» (от фр. - «щеголь») — вели­косветский кавалер, воспитанный на французский ма­нер (как правило, французом-гувернером). Все русское для него существовало только в качестве предмета для насмешки и презрения.  Русский язык он презирал как язык крепостных, да и вообще о своей родине ничего знать не хотел. Современники называли их «вертопра­хами».

«Кокетка» (кокотка) (от фр.  - великосветская дама, воспитанная также по-французски. Ее главной целью было понравиться своими манерами, поведением, туа­летами кому-либо, и в первую очередь мужчинам, вы­звать к себе интерес. Для этого кокетки часами прово­дили время у зеркала: белились, румянились, сурмили брови, наклеивали мушки и т. п. Особенно ценилось в этой среде умение со вкусом и модно одеться, вести светскую беседу, грациозно ходить, изящно кланяться, манерно улыбаться и строить глазки, принимать комп­лименты. Подражая француженкам, их этикету будуара, кокетки принимали своих гостей лежа в постели среди груды подушек.

В то же время пробивается и противоположный образ -  идеального дворянина, человека «комильфо» (от  фр.  - «как нужно, как следует быть). Он  мало чем отличается от западноевропейского образца дворянина. Для него добродетель необходима прежде всего для того, чтобы отличиться перед другими. Он занят прежде всего собой и собственным отражением в  глазах окружающих.

Используемые материалы сети Интернет

1.      https://vplate.ru/etiket/istoriya/

2.      https://wlooks.ru/etiket/istoriya/

3.      https://bstudy.net/619010/estestvoznanie/istoriya_vozniknoveniya_etiketa

4.      http://www.ref.by/refs/68/33077/1.html

5.      https://obuchonok.ru/node/349

Скачано с www.znanio.ru