Цикл рассказов о патриархах РПЦ

Районные православные чтения Никон  Патриарх­реформатор  Казакова Н. Ю. Учитель истории  МОУ СОШ № 10 2007 г.   п. Радуга  Русский церковный и государственный деятель, патриарх Русской православной церкви в  1652­1667 гг. Никон  (в миру Никита Минов) родился в 1605 г. в с.  Вальдеманова  (Княгинского уезда, Нижегородской губернии) ­ ныне село Вельдеманово Перевозского  района Нижегородской области.     В детстве много вытерпел от ненавидевшей его мачехи и рано приучился полагаться  только на самого себя. Случайно попадавшие в его руки книги пробудили в нем жажду  знания, и он юношей ушел в Макарьев Желтоводский монастырь. Через несколько лет 19­  летним он стал священником в своем селе (по другим данным, в соседнем с его родиной  селе),, а оттуда перешел, по просьбе пленившихся его служением московских купцов, в  Москву.     Потрясенный смертью всех своих детей, он убеждает жену уйти в монастырь, а сам на  Белом озере, в Анзерском скиту, принимает монашество под именем Никона. По другим  данным,  он постригся в монахи  Соловецком монастыре.  В 1642 г.   Никон переходит в  Кожеозерскую пустынь и вскоре становится с 1643 г.  игуменом Кожеозерского  монастыря.  Царь Алексей Михайлович. Рисунок из книги «Титулярник». 1672.      Энергичный и смелый игумен с 1646 г. обратил на себя внимание  царя Алексея  Михайловича, по желанию которого вскоре назначается архимандритом московского Новоспасского монастыря. В том же году был поставлен архимандритом Новоспасского  монастыря в Москве и примкнул к влиятельному «Кружку ревнителей благочестия».     В 1648 г. уже митрополит Новгородский. В Новгороде Никон приобретает широкую  популярность своими проповедями, заботами о церковном благочинии и  благотворительностью. Во время бунта 1650 г. он с риском для собственной жизни  пытается преданием проклятью и личными увещаниями восстановить порядок. С этого  времени царь в письмах своих к Никону уже начинает называть его «возлюбленником своим и содружебником».      В 1652 г. Никон перевозит в Москву из Соловецкого монастыря мощи святого  митрополита Филиппа, замученного Грозным. Во время этой поездки умирает в Москве  патриарх Иосиф, и Никон избирается его преемником. Царя и патриарха связывала  настоящая дружба. Еще  будучи новоспасским архимандритом Никон каждую пятницу  ездил к царю во дворец, и они подолгу засиживались за откровенной беседой; царь и сам  нередко навещал архимандрита. По установившемуся в Москве ранее порядку, церковное  управление находилось под постоянным и непосредственным надзором государственной  власти: царь назначал и смещал патриархов, созывал духовные соборы, направлял их  деятельность, даже изменял их решения, а иногда и сам издавал церковные законы. Никон  считал такой порядок ненормальным и находил необходимым освободить церковь от  господства над ней светской власти, даже вовсе устранить ее вмешательство в церковные  дела. В то же время он представлял себе организацию церковной власти по аналогии с  государственной и вместо царя хотел видеть во главе церкви патриарха, облеченного  такими же неограниченными полномочиями. Может быть, предвидя свое избрание и  возможность борьбы в дальнейшем, он и торжественное перенесение мощей святого  Филиппа устроил для того, чтобы примером из жизни Грозного предостеречь своего  царственного друга от нового конфликта между царской и духовной властью. Упорными  отказами от звания патриарха Никон заставил царя на коленях умолять его принять  патриарший сан и дал согласие лишь после того, как все присутствовавшие в церкви, в том  числе царь и бояре, поклялись, что будут во всем беспрекословно слушать его как  «архипастыря и отца верховнейшего».      Когда Никон стал Патриархом, царь иногда целые дни проводил с ним в его загородных  монастырях. Впечатлительные и порывистые, с преобладающими практическими  наклонностями, и с очень развитыми эстетическими вкусами, они тем больше могли давать  друг другу, что за одним чувствовалось преимущество житейского опыта и решительного характера, за другим ­ душевной мягкости и чуткости. Выдвинутый царем, Никон и в  глазах общества являлся желательным кандидатом на патриарший престол, ввиду важных  задач, стоявших тогда перед церковной властью. Большую тревогу среди преданных церкви людей вызывали тогда общая распущенность нравов, отражавшаяся и на духовенстве, и  разнообразные погрешности в богослужебном чине. Еще при патриархе Иосифе, в видах  упорядочения церковной жизни, образовался в Москве кружок ревнителей, с царским  духовником  Вонифатьевым во главе, получивший большое влияние на церковные дела.  Воззрения ревнителей разделял и Никон, сблизившийся лично с некоторыми из них. В духе  их воззрений он действовал на Новгородской кафедре, и его кандидатура в патриархи  встретила с их стороны энергичную поддержку. Сам царь, примыкая к ревнителям в общей  постановке задачи, на способ ее осуществления имел, однако, особый взгляд, так как  склонен был придавать церковной реформе политическое значение. Воскрешая забытую  идею о Москве, как центре вселенского православия, — идею, предполагавшую  подчинение московскому государю всего православного Востока, и вместе с тем имея в  виду прочнее закрепить за Москвой присоединявшуюся к ней Малороссию, Алексей  Михайлович считал необходимым тесное единение русской церкви с греческой и  малороссийской, а оно, по его мнению, могло быть достигнуто путем согласования русской церковной практики с греческими образцами. Это задание, несомненно, было поставлено  будущему патриарху и принято им, причем Никону пришлось изменить свой  первоначальный отрицательный взгляд на православие греков. Со своей стороны, и Никон  приносил на патриарший престол собственную программу, далеко выходившую из рамок  обрядовых вопросов.   Весной 1653 г. он  начал проведение церковных реформ. Первым важным распоряжением  Никона и вместе с тем началом реформы было предписание  «творить в церкви» вместо  «метаний на колену» поклоны «в пояс» и креститься «тремя персты». Это распоряжение,  ничем не мотивированное и шедшее в разрез с постановлением Стоглавого собора, вызвало  резкий протест среди наиболее энергичных представителей тогдашнего духовенства  (Неронов, Аввакум, Логгин и др.), принадлежавших к числу «ревнителей», но не  допускавших насильственной ломки старинного православного обряда. Расправившись  своей властью с своими прежними друзьями — одних отправив под начало, других  подвергнув расстрижению, — Никон дальнейшие свои мероприятия решил проводить уже  не единолично, а через духовный собор. Созванный им в 1654 г. собор объявил, согласно  указаниям патриарха, целый ряд русских церковных чинов «нововводными», а русские служебники, их содержавшие, испорченными и подлежащими исправлению «против старых  харатейных (т. е. русских же) и греческих книг». Этим своим постановлением собор в  принципе признал возможным заблуждение для самой русской церкви в ее богослужебной  практике и непогрешимым образцом для нее провозгласил практику церкви греческой, с  той лишь оговоркой, что этот образец дан не в новых, а в старых греческих книгах.  Принятые собором положения задевали национальное чувство русского человека,  привыкшего видеть в своей церкви единственную опору правой веры  и благочестия; но для Никона они являлись исходными пунктами всей реформы, и потому  он настаивал на их признании, подвергнув суровому наказанию выступившего на соборе с  возражениями коломенского епископа Павла. Образ действий Никона усилил  сопротивление его противников. Соглашение между ними стало тем менее возможным, что  обе стороны выходили, по существу, из одинаковых принципиальных взглядов: по  недостатку богословского образования обе придавали обрядам существенную важность в  деле веры, не различая их от догматов, и потому не могли сойтись на компромиссе. Желая  опереться в завязавшейся борьбе на высший авторитет, Никон, согласно с соборным  постановлением, предложил на решение константинопольского патриарха Паисия спорные  вопросы церковной практики (27), касавшиеся, главным образом, обрядовых особенностей  русской церкви. Паисий в ответной грамоте, разъясняя действительное значение обряда,  давал понять законность обрядовых различий между поместными церквами, но Никон не  оценил этой мысли греческого патриарха и истолковал его ответ как полное одобрение  своим начинаниям. Намеченная программа стала им осуществляться еще до получения  грамоты Паисия. В 1655 г. переведен был, при содействии приезжавшего тогда в Москву  антиохийского патриарха Макария, греческий служебник, содержавший значительные  отклонения в чинах от старых русских, и представлен созванному в том же году собору,  членами которого и был формально одобрен, одними ­ из подобострастия, другими  ­ из  страха перед Патриархом. Вслед за тем исправлены были и другие церковные книги,  причем в отступление от соборного постановления 1654 г. за основу принимался  справщиками текст новых греческих книг, изданных в Венеции, и только проверялся, где  было можно, по старым спискам. Сам Никон, не зная греческого языка, не мог руководить  книжным исправлением; по мнению (довольно спорному) Н. Ф. Каптерева, он думал, что  оно производится по старым греческим книгам. Зато он лично изучал, на примере бывших в Москве греческих иерархов, греческие церковные чины и обряды и, соответственно своим  наблюдениям, исправлял русскую церковную практику. По мере того как расширялся круг нововведений, росло и противодействие реформе. Избрав с самого начала средством  реформы власть патриарха, Никон вынужден был идти по этому пути все дальше и дальше.  Захваченный своим темпераментом борца, он все охотнее применяет крутые меры, нередко теряя самообладание: чтобы больнее, например, поразить своих противников, он предает  торжественному проклятию особенно ревниво отстаивавшееся ими двоеперстие; усиливает репрессии по отношению к отдельным лицам; на возражения, даже на ссылки из жизни  святых, отвечает иногда грубыми несдержанными выходками. Сам процесс борьбы  начинает заслонять перед ним ту задачу, из которой борьба возникла. Положение  становится трагическим, когда Никон теряет уверенность в правильности начатого дела.  Ход реформы и вызванные ею споры заставляют Никона глубже вдуматься в обрядовую  сторону веры и постепенно изменяют его взгляды на этот предмет. В 1658 г. он уже  открыто признает равноправность старых и новых, русских и греческих книг и обрядов,  заявив, например, Неронову о служебниках: «обои­де добры (старые и новые), все­де  равно, по каким хочешь, по тем и служишь». Исправление книг и обрядов по греческим  образцам, принятым в южнославянских странах, служило укреплению церковно­ политических связей России с этими странами, находившимися под турецким игом;  унификация культа подчиняла церковь общегосударственной системе централизации.  Однако значительная часть русского духовенства выступила против нововведений, в  церкви возник раскол. Патриарх и светская власть преследовали раскольников, среди  которых были и бывшие единомышленники Никона по «Кружку ревнителей благочестия».  Никон  даже начинает допускать двоеперстие наряду с троеперстием. Но с этим вместе  исчезал предмет, за который поднята была борьба, и перед Никоном оставался только  голый факт вызванных реформой раздражения и ненависти. В одном лишь отношении  реформа могла дать ему удовлетворение: если не по замыслу, то в исполнении, она была  делом церковной власти, и светская власть являлась только пособницей патриарха. Но как  раз в критическое для Никона время перелома ему наносится удар и с этой, принципиально наиболее важной для него, стороны. Никон хорошо понимал, что его власть в церкви  держалась на дружбе к нему царя. По отношению к его главной задаче это значило, что он  должен был создать для церкви независимое от царской власти положение, пользуясь в то  же время поддержкой этой самой власти. Не видно, чтобы Никон искал опоры в обществе  или, по крайней мере, в церковной иерархии; против такого предположения говорило бы  уже давление, которому подвергались с его стороны созывавшиеся им духовные соборы.  Скорее можно думать, что Никон рассчитывал обеспечить независимость церкви путем укрепления своей личной независимости. Такой смысл могла иметь обнаруженная им  хозяйственная предприимчивость: Никон сильно расширил патриаршую область припиской к ней земель, принадлежавших другим кафедрам (14 монастырей и около 500 приходов), и,  сверх того, из купленных им и пожалованных царем земель составил значительные личные  владения, в пределах которых завел обширное хозяйство и устроил три  монастыря  (Воскресенский, Иверский и Крестовый), обстроенные подобно крепостям. Это был своего  рода удел, где патриарх являлся полным государем. На время Никон достиг своей цели: он пользовался в церкви неограниченными полномочиями. Царь предоставил на полное его  усмотрение назначение епископов и архимандритов; воля патриарха была фактически  последней инстанцией во всех церковных делах. Царь не решался даже ходатайствовать  перед ним об отмене того или другого решения: «я боюсь патриарха Никона — говорил он; может случиться, что он отдаст мне свой посох и скажет: возьми его и правь сам монахами  и священниками; я не мешаю тебе в управлении воеводами и воинами, зачем же ты идешь  мне наперекор в управлении монахами и попами?» Вся патриаршая область была изъята и в гражданских делах из ведения Монастырского приказа. «Государевы царевы власти уже не  слышать» — характеризовал создавшееся в церкви положение один из противников Никона (Неронов).      Никон имел значительное влияние на царя Алексея Михайловича, активно участвовал в  решении политических вопросов. В частности он склонял царя к прекращению войны с  Польшей и выступал за борьбу со Швецией в Прибалтике. Неудача в борьбе за выход к  морю была поставлена в вину патриарху. Рост недовольства в придворных кругах  произволом и властностью Никона вызвали охлаждение отношений между царем и  Никоном, который стремился использовать реформу для укрепления церковной  организации и усиления власти патриарха, с тем чтобы освободить церковь из­под опеки  светской власти. Власть патриарха казалась еще более прочной и обширной вследствие  огромного значения, каким он пользуется в государственных делах. Во время польско­ литовских походов (1654 ­1656) Алексея Михайловича Никон оставался заместителем  царя в Москве. К нему на утверждение поступали важнейшие государственные дела,  причем в формуле приговоров имя Никона ставилось на месте царского: «святейший  патриарх указал и бояре приговорили». От государева и своего имени он объявляет  распоряжения приказам и рассылает грамоты к воеводам по делам гражданского и даже  военного управления. Бояре ежедневно обязаны были являться к патриарху на совет; по  словам Павла Алеппского, «опоздавшие на прием бояре должны были ждать в сенях, иногда на сильном холоде, пока патриарх не давал им особого приказа войти»; при входе в  палату, они должны были кланяться ему в землю, сначала все вместе, и потом еще раз­—  каждый в отдельности, подходя к благословению. С согласия царя, Никон и в официальных документах начинает в это время называться великим государем. Он сохраняет свое  влияние на государственные дела и во время бытности царя в Москве. При ближайшем его  участии, например, и, вероятно, даже по его мысли, проведена была кабацкая реформа в  1652 г., предпринятая в целях морального оздоровления народа и бывшая целым  переворотом в финансовой политике Московского Государства. Современники  приписывали также влиянию Никона объявление войны Швеции. Словом, как выразился  близкий к царю духовник его Вонифатьев, «царь государь положил свою душу и всю Русию на патриархову душу». Блестящее положение Никона оставалось, однако, простой  случайностью и не могло быть прочным, потому что создавало порядок, противоречивший  свойствам московского самодержавия. Никон представлял себе отношение царской и  патриаршей власти в общем строе государственной жизни как соправительство двух  равноправных сил: царь и  патриарх, говорилось в предисловии к служебнику 1655 г. ­ «два великие дара»,  «премудрая двоица», которую «Бог избра в начальство и снабдение людем своим»; у  обоих ­ одно «желание сердец их», внушаемое Богом, но у каждого ­ своя  преимущественная сфера деятельности, куда не должен непосредственно вмешиваться  другой. Молодой царь из дружбы к Никону принял подобное разграничение, но не остался  при нем навсегда. Сам Никон, несомненно, дал толчок развитию политического  мировоззрения Алексея Михайловича, раскрывая перед ним в беседах идею самодержавия в его теоретическом обосновании и в практическом применении, хотя бы только в сфере  государственного управления. Со временем царь должен был уяснить себе в  принципиальной постановке, а не в свете личных отношений к Никону, вопрос о  взаимоотношении царства и священства. И в этом случае против Никона оказались и  русская история, передавшая царю господство над церковью, и воззрения окружавшей  Алексея Михайловича среды. Выдвинув тезис «священство выше царства», он пытался  противопоставить власть патриарха власти царя. Ненавидевшие Никона бояре старались  повлиять на царя путем «шептания» и клеветы; в том же направлении действовало, своими жалобами на грубость и жестокость патриарха, духовенство. Все это подготовило  существенную перемену во взглядах Алексея Михайловича, и не случайно из всех  московских царей он является самым ярким и самым вдумчивым идеологом самодержавия, для которого царь земной есть подлинное отображение царя небесного.  Когда эта перемена обозначилась, бояре искусно создали обстановку для разрыва. Разрыв  произошёл в 1658 г., когда Никон, оставив патриаршество, уехал в основанный им в  Подмосковье Новоиерусалимский Воскресенский монастырь, рассчитывая, что царь будет просить его вернуться. Но Алексей Михайлович не стал кланяться строптивому  патриарху, приказав ему оставаться в монастыре.   История разрыва такова. В июле 1658 г. царем давался в честь приехавшего в Москву  грузинского царевича Теймураза обед. Никон, вопреки обычаю, не был приглашен, а  посланного им ко дворцу патриаршего стряпчего князя Мещерского окольничий Б.М.  Хитрово, распоряжавшийся церемонией, оскорбил, ударив палкой, причем на протест  Мещерского, сославшегося на поручение от патриарха, ответил: «не дорожися  патриархом!» Никон увидел в этом вызов и настаивал, чтобы царь немедленно дал ему  удовлетворение, но в ответ получил лишь обещание рассмотреть дело. Избегая личного  объяснения с Никоном, царь после того перестал присутствовать на патриарших службах  и однажды через князя Ю. Ромодановского объяснил Никону свое отсутствие гневом на  него за то, что тот «царское величество пренебрег и пишется великим государем».  Ромодановский при этом добавил, что царь почтил патриарха титулом «как отца и  пастыря», а он, Никон, «того не уразумел, и потому впредь писаться великим государем  не должен». Для Никона было еще возможно примирение, но теперь оно означало бы с его  стороны отказ от главной его цели, и Никон выбрал другое: в т от же день, по окончании  богослужения, он заявил народу, что оставляет патриаршество, и уехал в свой  Воскресенский монастырь. Впоследствии, объясняя свой поступок, он говорил: «от  немилосердия ево царева иду с Москвы вон, и пусть ему, государю, просторнее без меня».  В течение года Никон не обнаруживал желания возвратиться и даже дал благословение на  избрание нового патриарха. Созванный для обсуждения его дела в 1660 г. собор и  постановил избрать нового патриарха, а Никона, как самовольно оставившего кафедру,  приговорил лишить архиерейства и священства. Царь, ввиду возражений Епифания  Славинецкого, не утвердил соборного приговора, и дело осталось в неопределенном  положении. Эта неопределенность, особенно тягостная для Никона при его нетерпеливом  порывистом характере, заставили Никона поколебаться в своем решении. Он пробует  примириться с царем и, встретив с его стороны твердый отпор, начинает явно  безнадежную борьбу. Терпя на каждом шагу поражения, он окончательно утрачивает  душевное равновесие. Не раз еще он просил царя «перемениться» к нему «Господа ради», старается вызвать в его памяти подробности былой близости, жалуется на свое тяжелое  положение, даже дважды делает попытку добиться личного объяснения; но в минуты  гнева, углубляясь в вопрос о соотношении властей и теперь уже категорически отдавая  первенство духовной власти перед светской («священство всюду пречестнейше есть  царства»), подвергает резкой критике образ действий царя. «Царь превозносится славой  мира сего, принимая в сладость безумные глаголы окружающих: ты Бог земной!»; он  «восхитил церковь и достояние ее все в свою область беззаконно», возлюбил церковь, «яко же Давид Уриеву жену Вирсавию и тешится харчем ее со всем домом». В том же тоне  Никон отзывается об Уложении и самыми мрачными красками изображает положение  народа под управлением царя. Особенно поразило Никона, когда царь передал на суд  ненавистных патриарху «мирских властей» его земельную тяжбу с соседом Боборыкиным: в порыве гнева он произнес по этому поводу клятву в такой двусмысленной форме, что ее  с одинаковым основанием можно было отнести и к Боборыкину, и к самому царю. Между  тем царь, по мысли находившегося тогда в Москве газского митрополита Паисия  Лигарида, решает собрать к 1662 г. новый собор, с непременным участием восточных  патриархов; но так как ввиду их отказа приехать в Москву пришлось послать к ним новые  настойчивые приглашения, то собор был отсрочен до 1666 г. Эта задержка в ходе дела  подала московским друзьям Никона надежду уладить миром его распрю с царем. Один из  них, боярин Никита Зюзин, письмом уверил Никона, что царь желает примирения с ним и  что он не встретит препятствий к возвращению на престол. Ночью, 1 декабря 1664 г.  Никон приехал прямо на утреню в Успенский собор. Оказалось, что он был введен в  заблуждение: от царя, созвавшего среди ночи совет, пришло требование, чтобы Никон  немедленно ехал назад. Возможно, что Никона ободряло в этом последнем его шаге и  личное отношение к нему Алексея Михайловича, который не переставал оказывать своему бывшему другу знаки внимания, посылал ему разные подарки, просил благословения и  неизменно подчеркивал, что гнева на патриарха не имеет. 2 ноября 1666 г. прибыли в  Москву патриархи александрийский Паисий и антиохийский Макарий, и вскоре созван  был собор, которому предстояло судить Никона. Главным обвинителем на соборе был сам  царь, со слезами на глазах перечислявший разнообразные «вины» бывшего патриарха.  Собор признал Никона виновным в произнесении хулы на царя и на всю русскую церковь,  в жестокости к подчиненным и в некоторых других проступках. Церковный собор 1666­ 1667 гг., подтвердив проведенные Никоном реформы, снял с него сан патриарха. Никон  был сослан в Ферапонтов Белозерский монастырь. Жизнь в Ферапонтовом монастыре сложилась для Никона, особенно в первое время,  очень тяжело. Помимо материальных лишений, его удручал крепкий надзор, под которым  его держали. К нему не допускали никого из посетителей; даже дорога, проходившая  вблизи монастыря, была, по распоряжению из Москвы, отведена, в предупреждение  соблазна. С течением времени положение Никона улучшилось. Царь не раз присылал ему  значительные подарки, запретил излишние стеснения, предоставил доступ посетителям.  Никон приветливо встречает всех приходящих, делится с бедняками своими средствами,  оказывает больным медицинскую помощь, и скоро монастырь наполняется толпами  богомольцев, привлекаемых именем патриарха. Молва о нем доходит до южной окраины  государства, где в это время поднимается разинское движение; сам Разин шлет в  Ферапонтов монастырь своих агентов, приглашая Никона прибыть в свой стан.  Встревоженное правительство производит следствие и, хотя не находит доказательств  виновности Никона, снова усиливает надзор за бывшим патриархом. Отношение самого  царя к Никону до конца остается, впрочем, благожелательным. Перед смертью царь  послал просить у Никона отпустительную грамоту и в своем завещании просил у него  прощения.      После смерти Алексея Михайловича наступает в жизни Никона самое тяжелое время.  Враждебно относившийся к нему патриарх Иоаким поднимает против него целое дело по  разнообразным обвинениям, явившимся результатом ложных доносов. Никон без суда и  следствия, переводится в более тяжелое заключение — в Кирилло­Белозерский  монастырь, где он прожил с июня 1676 г. по август 1681 г.  Царь Федор III Алексеевич. Гравюра. Около 1800 года. Царь Федор Алексеевич, под влиянием тетки своей Татьяны Михайловны и Симеона  Полоцкого, решается под конец, несмотря на упорное сопротивление патриарха Иоакима,  перевести Никона в Воскресенский монастырь, а вместе с тем ходатайствует перед  восточными патриархами о разрешении Никона и о восстановлении его в патриаршем  достоинстве. Разрешительная грамота уже не застала Никона в живых, он скончался на  пути в монастырь  в Ярославле 17 августа 1681 г. и был погребен в Воскресенском  монастыре как патриарх. Литература     Заозерский А..  «Никон» ­ статья  из «Нового энциклопедического словаря Брокгауза и  Ефрона» (1911 –1916).  В. Г. Шварц. «Вешний поезд царицы на богомолье при царе Алексее Михайловиче».  1868 год. Третьяковская галерея. НОВОИЕРУСАЛИМСКИЙ МОНАСТЫРЬ (Воскресенский Новоиерусалимский  мужской монастырь) ­ монастырь близ г. Истры Московской области. Основан в  1656 г. патриархом Никоном, как подмосковная патриаршая резиденция. Закрыт в  1919 г., в 1920 г. в зданиях Новоиерусалимского монастыря открылся  Художественно­исторический и краеведческий музей с 1935 — Московский  областной краеведческий музей.  В 1941 г. немецко­фашистские захватчики разграбили коллекции музея, взорвали и  сожгли архитектурные памятники.  После войны начались многолетние восстановительные и реставрационные работы, музей был вновь открыт с мая 1959 г.. Новоиерусалимский монастырь.  Елизаветинская башня. 1690­1694 годы. Общий вид Новоиерусалимского монастыря в середине XIX в. Воскресенский собор до войны Новоиерусалимский монастырь до разрушения. Новоиерусалимский монастырь. Трапезная палата. Архитектор М. Казаков. XVII­XVIII вв. В. Шварц. Вешний поезд царицы на богомолье при Алексее Михайловиче. 1868.Государственная Третьяковская галерея