Участник Великой Отечественной войны Александр Ильич Фетисов.

Участник Великой Отечественной войны Александр Ильич Фетисов.

В газете «Октябрь» №№49-51 от 7 мая 2019г. и №№52-54 от 15 мая 2019г. опубликованы заметки Вадима Мальцева под общим названием «Доброволец» об участнике Великой Отечественной войны Александре Ильиче Фетисове. Из его воспоминаний о военной поре и его участии в военных действиях нам стало известно следующее.

Александр Ильич Фетисов родился 1 декабря 1924 года в селе Ильинское Тарусского района. Мать Мария Ивановна Фетисова (Тавырикова) - колхозница, отец Илья Ильич - финансист тарусской сберегательной кассы. В семье было семеро детей (два брата и пять сестёр), где Александр был вторым после сестры Екатерины.

К лету 1941 года Саша успел закончить девятый класс. Учёба в старших классах подразумевала и какую-то ответственность - школьники быстро взрослели, а на каникулах включались в работу наравне со взрослыми.

Июнь 1941 года был спокойным и солнечным. 22 июня Саша решил пойти на рыбалку - близ Ильинского омута у него было прикормленное местечко. Рыба в этот жаркий день клевала знатно, и улов, как он и предполагал, оказался на редкость крупным.

С гордостью прихватив ведёрко с рыбой, он помчался домой. Есть чем похвастать, да и уха наверняка будет наваристой. Но, к его удивлению, дома никого не было. Что случилось? Едва он начал разбираться, как в дом вбегает мать - вся в слезах. И кричит: «Война!»

Люди были в тревоге. Многие сразу стали готовиться - запасались продовольствием, прятали одежду и ценные вещи по тайникам. В основном их делали вблизи от дома. Сначала выкапывалась яма, туда помещался сундучок со всем, что представляло ценность для владельца. Как правило это были продовольственные продукты, тёплые вещи. Потом ямка закапывалась, а тайник посещали только в исключительных случаях.

С июля по август 1941 года 2500 жителей Калужской области отправились на строительство третьего Ржевско-вяземского оборонительного пояса. Среди них было около сотни тарусян, добиравшихся до места назначения от станции «Тарусская».
Укрепления начали строить близ села Морозово (Морозовка). Ширина противотанкового рва доходила до шести метров, глубина же составляла около трёх с половиной метров. Копали «навскидку» - рядами перебрасывая землю наверх. О технике можно было и не мечтать, при этом норма выработки составляла четыре куба на человека, независимо от возраста и пола копавших. Когда рвы были готовы, отряды землекопов перебросили за 50 километров - в деревню Бурцево.

По окончании работ в знак особых заслуг за проявленный трудовой подвиг калужанам выдали красное знамя. Последовала команда «Разойтись!»

«По дороге домой наш эшелон чуть не разбомбили, - вспоминает Александр Ильич, - Но нам повезло: поезду дали «зелёную улицу», и мы быстро проскочили опасный участок. Когда проезжали через Ржев, увидели дымящиеся руины. В этот момент тяжёлое предчувствие приближающейся опасности охватило каждого из нас».

Перед приходом немцев Таруса как бы погрузилась в молчание, но жизнь продолжалась. Снова Саша пас скот и днём и ночью, чтобы не заснуть. Жгли костры, перекрикиваясь с остальными пастухами.

«Незадолго до прихода врага из окружающих сёл стали приходить жители, - продолжает Александр Ильич. - У нас был склад с зерном, и его разрешили разбирать всем желающим. Люди нагружали свои заплечные мешки и спешили по домам. В городе позволили брать всё, что могло быть полезным. Например, в Тарусском ДОСААФ я взял мелкокалиберную винтовку и принёс домой. Сделать это было несложно, так как перед оккупацией во многих организациях просто не было сотрудников. Кто ушёл на фронт, а кто за Оку - к нашим. Правда, патронов к ней не было, но всё равно винтовка могла пригодиться. У меня была цель - учинить расправу над фашистами».

Свою винтовку Александр завернул в тряпку и спрятал в доме, под полом, за балкой - авось, пригодится! Правда она так и не пригодилась: при обыске её не нашли, а когда село освободили, он сдал её нашим.

Немцы въехали в Ильинское на лошадях, на мотоциклах. Грабить начали сразу. В основном брали еду, резали кур, поросят, уводили коров. Сразу установили комендантский час, за нарушение которого расстрел!

«Мы все были дома, когда они вошли, - продолжает свою историю ветеран. - Нас загнали на полати, осмотрели весь дом, проверили пристройку. Всё, что понравилось, забрали.

Посмотрели на отца: пятидесятилетний мужчина может быть опасен! Достали верёвку, сделали петлю и набросили ему на шею. Второй конец верёвки перекинули через балку и хотели подтянуть, как вдруг бабушка Матрёна Акимовна, мать отца с воплями бросилась к ним. Встала на колени, кричит: «Не вешайте его, повесьте меня! Пусть он живёт - у него много детей, их нужно кормить!» Чем-то фрицев это задело - отца оставили в покое.

Через несколько дней появились вновь - на этот раз пришли за мной. Входят в дом два автоматчика, уставились на меня и говорят: «Рус зольдат, ком ауф шиссен!» То есть, на расстрел!

Умирать не хотелось. Жизнь закончилась, так толком и не начавшись. Вытащили меня на улицу и повели на площадку. Я, конечно, испугался, сосредоточился, и вдруг выдаю: «Ихь бин нихьт зольдат, ихь бин шуллер нойн кляссе!» (Я не солдат, я - ученик девятого класса!) И тут же на немецком прочитал им стихотворение Гейне «Лореляйн».

Смотрю - удивились, отошли в сторону, стали совещаться. Вдруг забросили автоматы за плечи и потопали прочь, ничего не сказав мне. А я тихонько им в след, тоже на немецком: «Убирайтесь к чёрту!»

К счастью, они меня не услышали, а я помчался домой! Дома мама в истерике, все в слезах - меня уже и не чаяли увидеть живым. Родителей успокаивали соседи, и тут вваливаюсь я! Радость была такая, будто заново родился!»

После того, как отобрали всё продовольствие, выжить было непросто. Люди иногда шли на крайние меры. Александр Ильич хорошо помнит один такой случай. «Однажды многодетная мать шла мимо комендатуры. Видит - лежит на подоконнике буханка хлеба. Она её схватила и убежала. Позднее пропажу заметили, стали собирать население по команде. Как собрали - начали допытываться: кто взял? Мы стояли в окружении автоматчиков, молчали.
За такое «преступление» полагался расстрел - об этом нам сказал переводчик. Виновнику было предложено сознаться, остальным - выдать его. Прошло два часа, и поняв, что мы никого выдавать не собираемся, немцы посовещались и приняли такое решение: собрать всё, что есть у населения, тщательно проверив каждый дом, но предварительно жители должны сами отдать что-то. Что мы могли отдать? Грабежи продолжались постоянно, и уже практически ничего ни у кого не осталось. Но жить надо - порылись в доме, нашли припрятанную бутылку самогона. Отец решил отнести её - это нас и спасло. Смотрим - из каждого дома что-то несут - засохшую краюху хлеба, несколько картофелин или немного зерна. Люди отдали последнее, лишь бы остаться в живых».

Упоминает Александр Ильич и о расстрелах. Всего в районе за период оккупации было расстреляно 86 человек. Не примени он хитрость, о которой упомянуто выше, стал бы 87-м. Первыми в расстрельные списки попадали коммунисты и комсомольцы. Следом за ними шли любые активисты - даже не состоящие в партии, подростки призывного возраста. Откуда фашисты узнали, кто есть кто? Пособников хватало! В первую очередь это были уголовники и часть репрессированных за различные экономические преступления. Некоторые просто хотели отомстить за прошлые обиды соседям.

19 декабря 1941 года всё закончилось. В село вошли наши! Это были сибиряки, в бушлатах, все очень усталые, измождённые. Население выбежало на улицы - встречать освободителей. Впервые за несколько месяцев лица людей светились счастьем, но долго наши войска не стали задерживаться - деревню очистили и пошли дальше.

Сразу после освобождения начались восстановительные работы. Школы, медицинские пункты, библиотеки были разграблены. В некоторых зданиях немцы устроили конюшни, а с книгами особо и не церемонились - пошли на растопку. Постепенно всё привели в порядок и жизнь стала налаживаться».
Всё чаще Александр вместе с друзьями «штурмовал» двери  военкомата с просьбами отправить их на фронт - в душах ребят клокотала ненависть после пережитого. Однажды военком собрал вояк и объявил им: «Вы не подлежите призыву, так как не подходите по возрасту. Но кончится война, придёт и ваш черёд». Эта мысль многим пришлась не по нраву - просьбы продолжились, но теперь ребята просились на фронт именно добровольцами. Военком подумал немного, и дал «добро». Так в марте 1942 года 15 старшеклассников были мобилизованы.

«Сбор был назначен у военкомата. После перенесённой оккупации душа у меня клокотала, - продолжает Александр. -  Хотелось мстить за унижения, за всё то, что фашисты сделали с моим городом, деревней, моей школой.

На дорогу мама дала мне несколько сухарей, картофелин и крестик. Сказала: «Береги, сынок, этот крестик, может, он тебя спасёт! Он был со мной всё время, пока позднее куда-то не подевался в госпитале.

Объявили построение, и наш строй направился к деревне Петрищево. Оттуда до Кондрова шли пешком, где нас определили в 185-й запасной стрелковый полк.

В Кондрово прошли курс начальной военной подготовки, приняли присягу. На местном полигоне мы учились обращаться с оружием, изучали теорию, а в конце марта каждый получил специальность миномётчика, пулемётчика или стрелка.  Так я стал миномётчиком.

После обучения мы направились в сторону Юхнова. Остановились в 16 километрах от города, на берегу реки Угра, близ деревни Павлово.  Мы попали в 740-й стрелковый полк, 217-й стрелковой дивизии 49-й армии генерала Захаркина. Противоположный берег реки был под контролем врага».

Боевое крещение Александр принял здесь же. Миномётный расчёт состоял из трёх человек - все земляки. Евгений Куракин наблюдал за передвижением противника, Вася Никитин заряжал, Александр подавал команду «Огонь!» -  вместе ходили в одну школу, вместе пришлось и воевать: «Когда начиналась перестрелка, Куракин влезал на дерево, выбирал себе обзор и подавал нам команды. После каждого выстрела миномётная точка меняла своё местоположение, чтобы не получить ответный «подарок».

Обычно немцы сначала проводили разведку. Вражеские разведывательные самолёты мы называли «Рамы» -  уж больно были похожи на обычные рамы. Немецких миномётчиков кликали скрипачами - вой их мин очень походил на звуки разлаженной скрипки.  Однажды, вслед за «рамами», прибыли бомбардировщики. Один из них сбросил однотонную бомбу, которая угодила в одно из укреплений. Бомба пробила слой земли, накат брёвен в несколько рядов и убила всех, кто находился в это время в блиндаже -  погибло двенадцать человек, в том числе командир полка подполковник Лаптев и комиссар Богомолов.

В начале апреля 1942 года поступил приказ -  форсировать реку и перейти в наступление.
Немецкий берег был крут, да и переправлялись мы на виду, но действовали в тёмное время суток и так быстро, что это стало залогом нашего успеха - враг был выбит. Для противника наша операция стала сюрпризом, а мы закрепились на отвоёванных позициях и основательно врылись в землю - строили блиндажи, рыли окопы. Чтобы выбить нас противник предпринял несколько контратак, но мы устояли.

Наш миномётный расчёт, к счастью, не понёс потерь! Мы всё также были вместе -  три друга тарусянина, и часто мечтали о том, как втроём пройдём вместе всю войну, да видно не судьба. Василия Никитина вскоре забрали - потребовался человек для обслуживания «Катюш», остались мы вдвоём. К концу третьего месяца был ранен и Женя Куракин - сбил его снайпер с сосны. Ранение не слишком опасное, но при падении он повредил ногу. Так я остался один. Наш миномётный расчёт распался, пришлось мне переквалифицироваться в автоматчики.

20 августа нашу дивизию перебросили под Сухиничи - противник прорвал оборону на реке Жиздра, пытался взять город. Помню, как мы совершили ночной марш-бросок. С марша сразу вступили в бой - в течении двух недель освободили несколько деревень, вытеснили немцев за реку.  В первом бою освободили деревню Колодези. В ней была старинная церковь, в колокольне которой закрепился немецкий пулемётчик. Этот пулемётчик перебил много наших, пока его не снял снайпер.

По окончании боя, снова стали укрепляться. Я получил задание - сопровождать сапёров, вместе со своей группой обеспечить их защиту во время проведения работ по разминированию территории».

 «Нас постоянно предупреждали, чтобы мы поменьше высовывались до наступления - работали немецкие снайперы. Но Жиздра манила -  в реке плавало очень много глушёной рыбы, а скудные запасы кухни не позволяли нам питаться своевременно. Некоторые, соблазнившись, пытались набрать рыбы и часто гибли под пулями снайпера. Но всё же рыба поступала, и изредка у нас на обед была уха.

Перед наступлением нам выдали по сто грамм спирта для храбрости, и мы пошли в атаку. Жиздру форсировали, погнали немцев. Во время наступления я оказался близ соснового бора. Подходим мы с ребятами к немецким укреплениям, прячась за деревьями. Неожиданно нас заметили - стали бить из миномёта. Этот бой закончился ничем - врага мы не смогли выбить.

Начали отходить на свои позиции, смотрю - на берегу лежит наш солдат. Оказался земляк, из Истомино -  Царёнков Григорий. Спрашиваю: «Гриша, что с тобой?» Он говорит: «Ранило меня в живот, болит сильно». Смотрю - побежали к нему санитары. Мы ему помогли, чем могли, и пошли дальше.

Позднее, от истоминских родственников я узнал, что он попал в калужский госпиталь и там умер.

Под Сухиничами мы стояли до 25 ноября 1942 года».

К этому времени Александра зачислили в отряд быстрого реагирования. В качестве подкрепления, их перебросили под Ржев, в деревню Сычёвка. Так он оказался в бригаде шестого   Сибирского  Сталинского добровольческого стрелкового корпуса (командующий  С.И. Поветкин). А ведь совсем ещё недавно, здесь же, он строил оборонительные рубежи между деревнями Бурцево и Морозово!

В часть прибыли промокшие, в обмотках вместо обуви. Сбросили новичкам с машины несколько пар промёрзших валенок - всё, что есть, но и на том спасибо! С обувью вопрос решили, но бушлатов или тулупов для них не хватило - так и остались в полусырых шинелях.

Начиналась вторая Ржевско-Сычёвская операция, под кодовым названием «Марс».

«Под нашим контролем находилась полоса в километр шириной, - продолжает Александр Ильич, - этот участок необходимо было удержать, а заодно выбить оттуда врага. Мы были на открытой местности, в низине, и находились под постоянным обстрелом - нас била артиллерия, обстреливали из пулемётов и миномётов, были частые авианалёты, оборону постоянно прорывали вражеские танки. Немцы же занимали хорошо укреплённую высоту, оборудованную дотами и дзотами.

Кроме всего прочего, у нас было очень плохое снабжение! Еду доставляли полностью замёрзшую -  её мы разогревали у подбитых горящих танков, и только тогда можно было поесть. У танков мы и грелись, но всё это делали ночью, чтобы не попасться на глаза фрицам.

Стычки происходили ежедневно, и они сильно подтачивали наши силы. Жертв было много - иногда казалось, что мы попали в настоящую мясорубку».

Одолеть противника тогда не удалось. Когда началось наступление, измученные и замёрзшие, они были уже почти как трупы. В атаку пошли сильно ослабевшими, да ещё после очередного авианалёта: «Чтобы уберечься от сильного обстрела, я прыгнул в окоп, оказавшийся на нашем пути. Вместе со мной там оказался командир отряда Нурханов  - сибиряк из Абакана или Тайшета. Неожиданно рядом разорвался снаряд, и нас завалило землёй. Что было дальше - не помню, так как сильно контузило. Наступила ночь. Силы постепенно оставляли меня. Рядом лежал и стонал раненый в грудь Нурханов».

Александру повезло -  стоны раненого Нурханова услышали санитары, подбиравшие раненых. Когда Нурханова начали откапывать, Александра нашли, как говорится, «за компанию», случайно. Парня на время оставили -  занялись сначала командиром. Расстелили плащ-палатку, уложили Нурханова на неё и принялись обрабатывать раны.

Александр лежал рядом, терпеливо дожидаясь своей очереди. Ни рук, ни ног он не чувствовал, только с удивлением глядел на снег, с необычной яркостью переливавшийся при свете полной Луны - значит жив!

Вспоминая с благодарностью своего командира, Александр Ильич впоследствии неоднократно пытался его найти. Но точный адрес затерялся во время боя, а все попытки завязать переписку окончились неудачей - Нурханов куда-то пропал. Так и не встретил он своего друга больше никогда.

Раненого Александра схватили за руки и за ноги - потащили прямиком в землянку, где был оборудован медпункт. Уложили на стол, стали отогревать, но чем больше он возвращался к жизни - тем сильнее мучила боль.

«Чувствую - дела мои плохи, - продолжает Александр, -  погрузили меня на сани, отправили в тыл. Весь процесс проходил как бы в тумане, помню, что очнулся уже в Москве, в Тимирязевской академии, где размещался госпиталь. Вокруг -  раненые, стоны, медсёстры, сбившиеся с ног. На соседней койке лежал офицер. Однажды, он говорит мне: «Оставляю свой пистолет, присмотри за ним, а мне нужно пойти на перевязку». В этот момент я решил застрелиться, чтобы покончить с адскими болями. Но, собравшись, я устыдился и отогнал эту мысль прочь и больше к ней не возвращался никогда. В госпитале было много обмороженных - всех тяжелораненых отправляли в глубокий тыл. Так я попал в Кемеровскую область, в посёлок Тырган, что близ Прокопьевска. Здесь мне под наркозом удалили пальцы ног, а на руках - фаланги, так как началась гангрена.
Лечение заняло четыре месяца - за это время я перенёс несколько операций. Никогда не забуду тех самоотверженных врачей и медсестёр, которые ухаживали за ранеными, сутками не отходя от больничных коек. Через четыре месяца начал снова учиться ходить. Постепенно оживали руки и ноги. Дни тянулись  очень медленно. Хорошо, что при госпитале была большая библиотека, а ведь я очень любил читать книги! Смотрю - много раненых и потяжелее, чем я. Стал читать книги им, особенно тем, кто лишился зрения».

5 мая 1943 года Александру присвоили вторую группу инвалидности и комиссовали. Отправился он домой с тяжестью в душе - кому теперь такой нужен? Но спасла воля к жизни и обещание данное самому себе - во что бы то ни стало обязательно дожить до победы! Доехал до Тулы, потом на перекладных до станции Узловая, откуда до дома было рукой подать. Домашние встречали со слезами, с радостью  -   это ничего, что потерял все пальцы, но ведь остался жив!

Для Александра началась мирная жизнь, но долгое время он считал себя бесполезным, потерянным для общества. Однажды принял решение - пойти по стопам своей сестры Екатерины и тут же поступил в Тульский педагогический институт.
Как-то раз, во время занятий, студентам объявили об окончании войны. Победа! По понятным причинам к наукам в этот день не возвращались - гуляли по городу, веселились, не обошлось и без боевых ста грамм.  Закончив обучение в институте, Александр Ильич устроился преподавателем в школу села Истомино, а через три года стал завучем. Позднее пять лет работал в школе села Парсуки, после чего вновь вернулся в школу села Истомино, но уже директором. Здесь же работал ещё 35 лет, пока не вышел на пенсию. Личную жизнь устроил поздно - только в 1960 году. Елизавета Леонтьевна стала его верной спутницей на всё отпущенное им время.

Прошли десятилетия, давно нет любимой супруги - остался Александр Ильич один. Но если годы постепенно подточили здоровье, духом он до сих пор крепок, как в далёком 1942 году, когда отправился добровольцем на фронт.

Имеет памятный знак «ветерану 49 армии ВОВ», «Ветеран 217 стрелковой дивизии», медаль «За победу над Германией» награждён указом Президиума Верховного совета СССР от 9 мая 1945 г. вручена 21 июля 1946 г. Тарусским военкоматом. Орден Отечественной войны 1 степени.  Уд. Г № 006882 № ордена 685300.

Источник:

1.     газета «Октябрь» №№49-51 от 7 мая 2019г. и №№52-54 от 15 мая 2019г., заметки Вадима Мальцева под общим названием «Доброволец»

2.    

3.