Урок к юбилею графа НН. Мурввьева -Амурского

Мусхелов Е.С.

Н.Н. Муравьеву-Амурскому

Умом и волею могучей

Нашел Востока ты предел,

И сквозь веков немые тучи

Величье россов проглядел.

            Ты там, на грани отдаленной,

            Родное знамя водрузил.

            Заветной мыслью вдохновленный

            Великий план осуществил.

Твоим гонимы обаяньем,

Народы шли с родной земли,

С надеждой смелой, упованьем

В твой край бестрепетно пришли.

             Народы те, как стражник рая,

             Ты охранял святым мечом…

             В глуши безжизненного края

             Проснулась жизнь и бьет ключом.

В горах, степях, могучих борах

Твердили русские уста…

Дышала Русь, молясь в соборах,

И имя славилось Христа…

            И там, где прежде труд полезный

            Не пробуждался никогда,

            Теперь проходит путь железный,

            Растут селенья, города!..

И Русь могучею стопою

С благословенья твоего

Стоит над Родиной другою

Во славу трона своего.

            Великий муж! Бессильно время

            Бороться с именем твоим:

            Его хранит младое племя

            И будет век гордиться им!

Капитана Дьяченко

 Встал в бронзе, как живой, на яростном утесе

 В руках – пекинский пакт с подзорною трубой,

 У ног шумит прибой, и ветер хмарь уносит

 Над гордо поднятой седою головой.

Как верно отразил великий Опекушин

 Твой благородный нрав с возвышенным челом!

 Амурский покоряли край не пушки,

 А светлый разум с праведным трудом.

11 августа 1809 года в Петербурге, в семье царедворца и знатного дворянина Николая Назарьевича Муравьева и его жены Екатерины Николаевны, урожденной Мордвиновой, родился первенец Николай Николаевич Муравьев. Муравьевы - род, известный с ХV века, причем с самого начала связанный с большой государственной политикой.

Детство провел Николенька в селе Покровском - на левом берегу Невы, по Шлиссельбургскому тракту. Здесь, по выходе в отставку, поселился его отец - флотский офицер Николай Назарьевич. Родители Николая Николаевича - Николай Назарьевич и Екатерина Николаевна - стремились дать детям хорошее домашнее воспитание. Екатерина Николаевна была весьма образована. Она рано умерла. После ее смерти десятилетний Николай Муравьев был отдан в частный пансион. В пансионе он готовился к поступлению в Петербургский университет. Однако учиться в университете ему не пришлось: Николай Назарьевич выхлопотал для своего сына право воспитываться в привилегированном Па жеском корпусе.

Это закрытое учебное заведение, учрежденное в России еще Екатериной II, давало детям дворянской аристократии соответствующее военное образование. Муравьев успешно окончил Пажеский корпус в 1827 году и по выходе из него сразу же был зачислен в офицеры лейб-гвардии Финляндского полка. С этого момента началась военная карьера Муравьева. Уже через год он в составе своего полка принял участие в войне. Это была война с Турцией, владевшей в то время всем западным побережьем Черногоморя, включая территорию нынешней Болгарии. Прапорщику Муравьеву было тогда 18 лет.

В апреле 1828 года прапорщик Муравьев в составе гвардейского корпуса, которым командовал младший брат императора великий князь Михаил Павлович, выступил в свой первый военный поход. Муравьев в этом походе участвовал в осаде крепости Шулела и во время штурма ее оказался в числе первых, бросившихся в ров и взошедших навал.

За храбрость его наградили орденом и произвели в чин поручика. После завершения военных действий Муравьев вернулся в свой полк в Петербург. Через год он получил новую награду - орден Владимира четвертой степени с бантом и золотой шпагой с надписью "За отвагу". В турецком походе Муравьев заболел особой местной лихорадкой. Болезнь вынудила его подать в отставку.

В 1833 году Муравьев, в чине штабс-капитана, оставил военную службу. Следующие пять лет он провел в имении отца в Виленской губернии.

Но Муравьеву с его пылкой натурой не сиделось в деревне: мирные сельские занятия не удовлетворяли его. Поэтому в начале 1838 года он поехал на Кавказ.

Кавказская или, как тогда называли, "Действующая", армия привлекла к себе наиболее активные натуры, которым было душно в центре страны, превращенной в одну огромную николаевскую казарму. Командовал Кавказским корпусом генерал Головин. Несмотря на разницу в возрасте, их связывала тесная дружба. Однако, Муравьеву недолго пришлось служить с Головиным. Муравьев был тяжело ранен на пути к укрепленному замку Ахульго. Затем, после излечения, его назначили начальником Черноморской береговой линии. На этом посту Муравьев проявил себя деятельным и способным руководителем. В частности, много было сделано им для укрепления русского Черноморского побережья.

Ведущий 5

В 1841 году Муравьев был произведен в генерал-майоры. Но из армии ему все таки пришлось уйти в 1844 году, и на этот раз навсегда. Обострившаяся болезнь потребовала серьезного лечения и Муравьев уехал за границу. По возвращении оттуда его причислили к министерству внут ренних дел, откуда он вскоре был назначен тульским военным и гражданским губернатором.

В 1844 году Муравьев уехал подлечиться на воды, а на обратном пути заглянул в Париж. Впечатлениями от этого «вселенского Вавилона» он, однако, быстро пресытился. «Довольно уже я покатался и насмотрелся в этой знаменитой Европе, — с неким раздражением писал путешественник домой, — лучше двумя неделями раньше возвратиться».

В последние свои дни в Париже Муравьев мыслями был уже в России, и вдруг — нечаянная встреча в одном из домов его парижских знакомых. Он влюбился. Катрин де Ришемон принадлежала к родовитой семье с фамильным замком в городе По близ одноименной реки. У генерала Муравьева не было за душой ничего из того, что полагалось положить к ногам красивой девушки: ни фамильных драгоценностей, ни капитала, ни поместья, ни своего дома. Кстати сказать, до конца своих дней ничем из этого списка Николай Николаевич так и не обзавелся и всегда жил в съемных квартирах. Средством к существованию всегда было лишь жалованье, а потому с выходом в отставку нехватка денег стала для него особенно ощутимой.

Взвесив все эти обстоятельства, Муравьев не посчитал себя вправе предложить мадемуазель де Ришемон руку и сердце и из Парижа уехал, так и не объяснившись.

Но уже на следующий год положение изменилось: Муравьев был назначен генерал-губернатором в Тулу. В Париж немедленно полетело письмо, в котором он писал, что мечтает видеть Катрин своей женой. В ответ он получил долгожданное «да».

Все дальнейшее происходило с головокружительной быстротой. Недавнее вступление в должность не давало Муравьеву возможности для поездки во Францию и представления семейству невесты, но любви свойственно сметать на своем пути все формальности, и Катрин сама приехала в неведомую ей Россию.

Счастливый жених сообщает о ней родным: «милая, прекрасная, умная…» и добавляет: «Я счастлив». Катрин принимает православие, и вслед за этим они венчаются в церквушке маленького сонного Богородицка, по крыши заваленного снегом. Это произошло 17 января 1847 года. С этого дня Катрин де Ришемон стала Екатериной Николаевной Муравьевой.

Спустя месяц родня получила от молодожена письмо: «Катенька моя теперь в классе русского языка». А еще через пару месяцев Муравьеву довелось сопровождать проезжающего по Тульской губернии императора Николая I.

В избе старосты села Сергиевское император предложил ему налить две рюмки водки и, подняв свою, произнес: — Поздравляю тебя, генерал. Отныне ты — губернатор Восточной Сибири. Край громадный, забот там невпроворот. Крепко на тебя надеюсь…

Вернувшись в Тулу, Муравьев первым делом прошел в гостиную жены: — Мы едем в Сибирь, Катенька. Собирайся… Екатерина Николаевна уже достаточно хорошо понимала по-русски.

Ведущий 6

Изумление общества по поводу назначения Муравьева начальником одной из самых обширных областей России в первую очередь было связано с его совсем не «губернаторским» возрастом. На тот момент ему едва исполнилось 38 лет. «Мальчишка», — узнав об этом, пробасил губернатор Западной Сибири.

Не последнюю роль в назначении Муравьева сыграла великая княгиня Елена Павловна, продолжавшая следить за карьерой своего бывшего камер-пажа. Организаторские способности генерала, проявленные в армии, были известны и Николаю I. Произвела на него впечатление и записка, поданная Муравьевым уже в должности тульского начальника. Главное содержание ее составляла мысль о необходимости уничтожения крепостного права как явления, не только провоцирующего бунты и беспорядки, но и мешающего стране развиваться. Император, как раз в эти годы предпринявший попытку расшевелить дворянскую инициативу в решении крестьянского вопроса, еще более утвердился в мысли, что Муравьева необходимо использовать на трудном государственном поприще. Восточная Сибирь — край ссыльных, край золотопромышленников, край оголтелой коррупции и беззакония — являлась своеобразной волчьей ямой даже для бывалого государственника. Молодой генерал показался ему «крепким орешком». И император не ошибся.

В начале 1848 года новый губернатор с супругой прибыл в Красноярск. Торжественной встречи не получилось. Более того, она приобрела скандальный характер: хлеб-соль от местного купечества, людей «своекорыстных», новый губернатор принять отказался, и означать это могло только одно — «со мной шутки плохи». Встречающие все поняли и зловеще затаились.

Первый свой визит губернаторская чета нанесла ссыльным декабристам С.Г. Волконскому и С.П. Трубецкому. Это обстоятельство дало ход первому же доносу в Третье отделение. Последующее эпистолярное наследие подобного толка, главным героем которого неизменно становился генерал-губернатор, могло бы составить целую библиотеку.

Ведущий 7

Но все равно — «муравьевское время» началось. Ему суждено было продлиться без малого 14 лет и стать совершенно особым периодом в истории Сибири — ни до, ни после ничего подобного уже не повторялось.

Исследователи преобразовательной деятельности Муравьева на посту генерал-губернатора будут неизменно изумляться ее размаху: она охватила практически все области управления и общественной жизни огромного края. Недаром уже современники Муравьева говорили, что этот человек стоит целого Комитета министров, и называли его «Петром Великим Восточной Сибири». С той только разницей, что Петр был самодержец, сам себе голова, Муравьев же все 14 лет находился между молотом и наковальней. Слишком во многом он должен был действовать в рамках предписаний и согласований с Петербургом, с одной стороны, а с другой — ломать сопротивление местной оппозиции, тех некоронованных сибирских королей, которые не собирались сдавать без боя ни финансовой, ни какой иной своей власти.

Все 14 лет Муравьев будет бороться с обкрадыванием государства. Забегая вперед, скажем: коррупцию и взяточничество ему искоренить не удалось, зато удалось заставить местную олигархическую верхушку вспомнить, что существуют и государственная власть, и законы, с которыми придется считаться.

Самым ожесточенным временем борьбы стали первые годы губернаторства Муравьева. По вверенному его заботам краю прокатилась целая череда судебных процессов, направленных на пресечение преступной финансовой деятельности местных золотопромышленников. Был поставлен заслон противозаконной переправке намытого золота в Китай. Муравьев вообще ратовал за создание единой государственной золотодобывающей компании. Его усилия на этом поприще встретили ярое сопротивление не только местных, но и столичных чиновников, привыкших к «сибирской мзде».

Но тем не менее в отдалении от Петербурга Муравьев использовал все возможности, чтобы расправиться с местными божками.

К подобной категории, например, относился клан купцов Кандинских, у которых в должниках на положении рабов ходило пол-Сибири. В одно прекрасное утро дом главы семейства «№ 1-й гильдии купца и коммерции советника» был оцеплен солдатами. Ревизоры, получившие строгие инструкции, засели за работу. Начет, сделанный Кандинским за укрытие налогов, оказался огромен. Дальше — больше. Губернатор распорядился «не признавать долги свыше 10 р. 50 к., не зафиксированные документально».

Это был хитроумный и очень верный со стороны Муравьева ход — ни долговых расписок в частности, ни практики письменного оформления взятого кредита в целом Сибирь еще не знала.

Ведущий 8

Конечно, действия губернатора с точки зрения законности вызывали немало вопросов — и современники, и исследователи более позднего времени неоднократно упрекали Муравьева в превышении власти. Cам же он, окунувшись в клоаку беззастенчивого воровства, не видел иного выхода из положения, как познакомить казнокрадов с политикой «крепкой руки». Предание военному суду, заключение в острог, запрещение вести торговлю, негласный полицейский надзор — подобные меры испытали на себе многие «короли» Восточной Сибири.

По мере того как между ними и губернатором крепла стена глухой вражды, его авторитет среди простого люда, напротив, становился все прочнее. О нем шла слава, что он-де «всегда и во всем стоит за бедного и слабого против сильного». Муравьев действительно не раз подчеркивал, что не верхушка, в которой налицо были сепаратистские отношения, а именно народная масса является в Сибири истинной опорой верховной власти. Неудивительно, что в скором времени его начали обвинять в стремлении к дешевой популярности. Но факт оставался фактом: четыре раза в неделю двери губернаторского дома распахивались для простолюдинов. Чинно, соблюдая очередность, входили в губернаторскую приемную крестьяне, казаки, инородцы. Жалобы и просьбы принято было подавать в письменном виде, но чаще дело решалось прямо на месте. Муравьев терпеть не мог канцелярщины и волокиты, видя в них гибель всякому делу.

Хлопотами Муравьева перед Петербургом были осуществлены изменения в административно-территориальном устройстве края — восточносибирские земли были выведены из состава Иркутской губернии и получили самостоятельность, что пошло им на благо. С именем Муравьева связан подъем науки и просвещения на сибирской земле. Как писали свидетели этого, «маленьких ребятишек всех без исключения стали учить грамоте». Публичные лекции, воскресные школы, литературные вечера, приглашение артистов из Центральной России — все это, не виданное ранее, происходило по инициативе и при полной поддержке губернатора. Стоял Муравьев и у истоков либеральной печати, от которой впоследствии сильно досталось и ему самому.

Спустя 30 лет после появления в крае Муравьева казак Кирик Богданов в своих воспоминаниях писал, что изменений в самой атмосфере жизни невозможно было не заметить: «...все Забайкалье ожило. Всем нашлась работа и служба; жизнь совершенно изменилась».

Сама фигура генерал-губернатора, казалось, призывала к одному: «честная работа не покладая рук». Его собственная энергия расценивалась окружающими как «необычайная»: «с 6 часов утра уже начинались занятия, и к этому времени должен был явиться дежурный чиновник». Муравьев и сам не раз говорил, что его пост требует «чрезвычайных физических усилий, здоровья необыкновенного, непомерной деятельности».

Ведущий 9

Муравьеву шел тогда 38-ой год. За плечами у него остался боевой опыт русского офицера, впереди открывалась административная деятельность. Начинался новый, богатый событиями период его жизни. Карьера Муравьева шла по восходящей. К нему благоволил министр внутренних дел, человек во многих отношениях замечательный и влиятельный при дворе. Проверка городов и уездов постепенно проясняла картину, появлялись идеи, формировался круг единомышленников. Муравьев готовился принять в Туле императора. Это произошло около семи часов утра 5 сентября 1847 года на почтовой станции Сергиевской. Государь объявил Муравьеву о назначении его на должность исполняющего обязанности генерал-губернатора Восточной Сибири. Управленческий аппарат Восточной Сибири был расшатан и засорен до такой степени, что богатейшая окраина вместо того, чтобы давать государственной казне доход, стала приносить сплошные убытки. Нужен был решительный и энергичный человек, самостоятельный в своих действиях, чуждый бюрократическим традициям петербургских канцелярий. Таким был Н. Н. Муравьев.

Так началось тринадцатилетнее генерал-губернаторство Муравьева в Восточной Сибири. Он стал в Сибири центром притяжения прогрессивных элементов.

Муравьев искал людей с идеями, полезными краю. В конце сентября 1847 года в Петербурге Муравьев знакомится с молодым флотским офицером Невельским. Молодой флотский офицер Геннадий Невельской поделился мыслью об исследовании устья Амура, с тем чтобы завладеть амурским лиманом и таким образом открыть России свободный выход к Тихому океану. Слова капитана произвели на Муравьева потрясающее действие. Вот это размах! Он сразу же оценил широкие перспективы подобной затеи. Полудикий, словно погруженный в спячку Дальний Восток оживет с началом судоходства на Амуре! Муравьев горячо поддержал Невельского и до отъезда в Сибирь постарался продвинуть в правительственных инстанциях этот вопрос. Муравьев понимал, что Дальний Восток без судоходного Амура обречен на прозябание, а Сибирь без широкого выхода к океану, то есть без Дальнего Востока, представляет собой "завязанный мешок".

29 января 1849 года в Петербурге был создан "Комитет по морской экспедиции для исследования устьев Амура". Невельскому было разрешено заниматься исследованием устья Амура и Сахалина.

В мае 1849 года Муравьев выехал на Камчатку, чтобы осмотреть огромные подведомственные ему территории. Это был первый губернатор, побывавший в этих местах. Здесь же Муравьев встретился с Невельским, который доложил губернатору о своих открытиях.

Ведущий 10

Но Петербург в лице всесильного канцлера Нессельроде изолированность Сибири как раз устраивала. Век за веком она служила «глубоким мешком, в который спускались социальные грехи и подонки в виде ссыльных, каторжных». С присоединением амурского края, с выходом к океану дно этого «мешка» оказывалось распоротым…

Но не только «утечки» неблагонадежного элемента опасался Нессельроде. Его тревожило то, что, дав ход «амурскому делу», можно было не угодить Европе, к которой он относился куда более трепетно, чем следовало бы канцлеру России. Поэтому императору о предложениях Муравьева докладывалось весьма критично: «Он поссорит нас с Европой»…

Понимая это, Муравьев был вынужден добиваться личных встреч с Николаем I. «Время не ждет, Ваше Величество! Иностранные державы могут опередить нас: Россия должна восстановить свое присутствие на Дальнем Востоке».

На слове «восстановить» Муравьев делал особый упор. Еще в 1649—1653 годах землепроходец Ерофей Хабаров со своими казаками совершил ряд походов в Приамурье и составил «чертеж реке Амуру». Часть оставшихся из отряда Хабарова основала здесь небольшую военную крепость — Албазин. Заметив активность русских, маньчжуры тоже заинтересовались «ничейными» землями. Стычки продолжались три десятка лет. Горстка казаков, не получая достаточного подкрепления, не могла противостоять значительно превосходящей силе маньчжур. В конце концов начались переговоры, итогом которых стал вынужденный отход казаков с Амура. Албазин с его невысокими крепостными стенами, как материальное доказательство присутствия русских, был срыт. Таким образом, граница России с Китаем в отсутствие твердых ориентиров оказалась неопределенной, а земли неразграниченными. Так прошло два столетия.

Муравьев с завидным упорством преодолевал остервенелое сопротивление управляемого Нессельроде Особого комитета по «амурскому вопросу», созданного в Петербурге. Обвиненный во всех смертных грехах, в жажде орденов и славы, он добился-таки еще одной встречи с императором.

Глядя на невысокого, задиристого, с дьявольским блеском в глазах «просителя за Амур», Николай I сдался:

— Ну, смотри, Муравьев, чтобы и не пахло пороховым дымом! Головой ответишь...

Ведущий 11

В январе 1854 года генерал-губернатор вернулся к себе с бумагой, подтверждающей его полномочия на ведение переговоров с пекинским трибуналом по вопросу о границе.

Муравьеву необходимо было выиграть время. Двухвековое затишье сменилось активностью, которую проявляли на Дальнем Востоке Англия, США и Франция. А потому губернатор начал заселять приамурские земли раньше, чем начались переговоры с Пекином. Цель была ясна и понятна: поставить и Китай, и Европу перед фактом уже имеющей место российской колонизации. Когда по берегам дымят избы и кричат русские младенцы, многие вопросы отпадают сами собой.

Поначалу в Приамурье согласились переселиться сибиряки, привлеченные большими льготами. За ними потянулись новоселы из центральных областей России. Особой симпатией Муравьева пользовались казаки. Эти люди безропотно, стоически приняли на себя все тяготы освоения новых российских земель, обрекли и себя, и семьи на жизнь, полную испытаний. Именно казакам Россия, обретая дальневосточные рубежи, во многом была обязана их незыблемостью.

...Для обывателя слово «сплав» ассоциируется с бревнами, несущимися в бурном потоке. Нечто иное подразумевало оно в «амурской эпопее» Муравьева. Сплав — это переселение, движение народа на новые места, решимость занять территорию. И не груда бревен — целая флотилия из пароходов разного размера, баржей, плотов, вместительных лодок, растянувшаяся на несколько верст, тащила на себе переселенцев, скарб, строительные материалы, домашний скот, зерно для посева, муку.

Первый такой сплав состоялся в 1854-м и более походил на армейский обоз, везший кроме прочего и пушки, и боеприпасы, и амуницию. Это было необходимо не только для охраны первых поселений, но и для строительства крепостей и застав по всему левому, русскому (чего в результате переговоров только еще предстояло добиться), берегу Амура. Так возникли укрепления, ставшие в будущем городами-форпостами России на Дальнем Востоке: Хабаровск, Владивосток, Благовещенск…

Слайд 7

Ведущий 12

Много раз Николаю Николаевичу Муравьеву приходилось доказывать чиновникам, что устье Амура свободно, что Приамурье должно принадлежать России. Муравьев начал подготовку сплава по Амуру. И 14 мая 1854 года генерал-губернатор отдал приказ начать сплав. Муравьев сам возглавил флотилию. Пройдя по Шилке, 18 мая флотилия вошла в Амур, а еще через два дня подошла к бывшему Албазинскому острогу. 14 июня экспедиция была уже у Мариинского поста. Путь по Амуру был открыт. Значение первого сплава неоценимо, поскольку им утверждалось фактическое признание Амура русской рекой.

14 мая 1855 года по Шилке двинулся второй сплав. На плотах ехали солдаты с грузом для старых постов, а также переселенцы, которые должны были основать на новой земле Приамурья первые русские села. К концу 1855 года в низовьях Амура уже было пять русских сел: Иркутское, Богородское, Михайловское, Ново-Михайловское и Сергеевское. Амурская земля начала обживаться русскими людьми.

Каждый сплав подготавливался как крупная военная операция. Что же говорить о первом! Муравьев был вездесущ: он вникал в детали строительства специальных кораблей, искал и находил инвесторов, готовых под гарантии государства вложить деньги в новое дело — и находил таковых. Сотни проблем, неувязок, неожиданных препятствий — хоть умри, предстояло решить к назначенному дню. Многие считали манеру Муравьева не слишком доверять другим и все перепроверять самому слабой чертой его как администратора. Но мог ли быть другим он, хорошо сознававший, сколь велика его ответственность, равно как и цена его ошибки?

«Небольшого роста, нервный, подвижный, — писал о Муравьеве Иван Александрович Гончаров, — ни усталого взгляда, ни вялого движения... Какая энергия! Какая широта горизонтов, быстрота соображений, неугасающий огонь во всей его организации, воля, боровшаяся с препятствиями!»

Свидетельства очевидцев переносят нас в майское утро 1854 года, которого большая страна, быть может, и не заметила. Тем же, кто ждал сигнала к отплытию, казалось, что едва ли не вся Россия тронулась с места и пошла на восток вслед за никогда не оставлявшей ее мечтой.

Ведущий 13

 «День был чудный, солнце ярко освещало берега Шилки; и хребты, и долины, озаренные его светом, казалось, радовались тому, что происходило на реке. Около четырех часов утра пробили тревогу. Из лагеря вышел Муравьев со своей свитой, и все мы двинулись к берегу... После церковного служения генеральская лодка подняла на мачте флаг. Все стали по лодкам, скомандовали отвал… Впереди всех понеслась лодка Муравьева, а за нею все прочие суда. Запестрели перед нами берега Шилки, оглашаемые громкими криками «ура!». С берега и реки… Великолепна была Шилка в эту светлую минуту! Гордо катились воды ее: ей, казалось, нравилась, полюбилась свежая флотилия, которая неслась перед ее берегами к свежему делу. Заводская пушка приветствовала нашу флотилию; горные пади вторили ей, и все население Шилки кидало шапки на воздух при крике «ура!». Это было восторженное, единодушное, радостное приветствие, предзнаменование благого исхода новому пути. По излучине реки в этом месте, на две с лишком версты, растянулась флотилия. Впереди ее открывала плавание высокая мачта с генеральским флагом».

Во время плавания Муравьев постоянно был начеку. Спящим его в те дни не видели. По примеру «хозяина» и штаб Муравьева, в полном составе сопровождавший флотилию, обязан был бодрствовать. «Ночью непременно должно наблюдать своим глазом», — внушал тот своим подчиненным. Его, напряженно вглядывающегося во тьму и то и дело грозящего кого-то «зарыть в землю» за нерадивость, видели в те дни многие.

Спустя четыре дня новоселов уже несли вперед воды Амура. Значение того дня, когда на его берега высадились семьи казаков, трудно переоценить. За этим «большим новосельем» уже явственно проступало событие куда более масштабное — Российская империя навечно отмечала свои восточные рубежи.

Все первые четыре сплава были осуществлены под непосредственным руководством Муравьева. Отсутствие губернатора во время пятого объяснялось причиной более чем уважительной — он сидел за столом переговоров с китайцами.

Слайд 8-11

Ведущий 14

Муравьев был настойчив в укреплении военных постов на Дальнем Востоке. 9 сентября 1855 года состоялись переговоры генерал-губернатора с китайскими уполномоченными, на которых он выдвинул два основных требования: Во-первых, границей между Россией и Китаем должна быть река Амур. Во-вторых, плавание по Амуру должно быть свободным для обеих сторон.

Присоединение Амура произвело сильное впечатление не в одной Сибири. Оно, конечно, поднимало вновь вопрос о государственном значении Сибири. Этот всеобщий подъем особенно усилился, когда стало известно о подписании Айгунского трактата. Заключение этого трактата - крупнейшая государственная заслуга Муравьева. Во время переговоров с китайцами Муравьев проявил себя тонким и дальновидным дипломатом.

В мае 1858 года в небольшом китайском городке Айгуни генерал-губернатором Муравьевым была одержана блестящая победа. Переговоры шли шесть дней  и закончились 16 мая 1858 года подписанием договора. Таким образом, практическое присоединение Приамурья приобрело юридическую силу. Обширная территория с удобным приморским берегом стала законной собственностью русского государства.

В ознаменование этого важного события Усть-Зейский пост был переименован в город Благовещенск. Муравьева же за успехи в переговорах в Айгуне возвели в графское достоинство с прибавлением к фамилии -Амурский.

Китай признал полное право русских на земли по рекам Амур и Уссури. Отторгнутые в 1689-м громадные пространства, сосредоточившие в себе богатейшие природные ресурсы и исключительно удобную береговую линию, стали неотъемлемой собственностью России. Самое же примечательное состояло в том, что подобное беспрецедентное «приобретение» свершилось без всякого применения вооруженной силы, без единого выстрела. Именно этот факт сделал дальневосточную эпопею Н.Н. Муравьева одной из самых замечательных страниц в российской истории.

Слайд 1-13

Ведущий 15

Близлежащее к Айгуни русское укрепление УстьЗейск первым встретило возвращавшегося с благой вестью генерал-губернатора. Здесь был отслужен благодарственный молебен, после чего Муравьев продиктовал приказ по войскам. Но то было, по существу, обращение ко всем, кто приложил руку к великому делу «собирания земли русской».

«Товарищи! Поздравляю вас! Не тщетно трудились мы: Амур стал достоянием России! Святая православная церковь молится за вас! Россия благодарит»…

В память этого события Усть-Зейск был переименован в Благовещенск.

Как никто другой, Муравьев знал, какой ценой оплачена эта победа. Он отдавал должное главным действующим лицам грандиозной эпопеи, развернувшейся на Амуре. Нехватка продовольствия, суровый климат, болезни, оторванность от Большой земли оборачивались тяжелейшими испытаниями, опороченным веком людей. И надо было верить в свое предназначение выполнить задачу, которую равно считали своей и генерал-губернатор, и перебравшийся на Амур воронежский пахарь, и шедшая вслед за мужем ставропольская казачка.

Не о том ли писал польский историк Валишевский, отнюдь не обремененный симпатией к России: «Сила России и тайна ее судьбы заключается в том, что она всегда имела волю не обращать внимания на траты, когда дело шло о достижении поставленной цели»?..

В августе 1858 года ввиду исключительных заслуг перед государством Николай Николаевич Муравьев императорским указом был возведен в графское Российской империи достоинство с наименованием графом Муравьевым-Амурским.

В 1860 году число казачьих станиц на Амуре составляло шесть десятков, на Уссури — двадцать три. А Муравьев думал уже не о селах — о городах, соединенных между собой железными дорогами, о свободной беспошлинной торговле для экономической независимости края, о тихоокеанском флоте, о пограничных заставах. Он никогда не был мечтателем: все перечисленное было заложено именно при участии Муравьева, чтобы получить в дальнейшем уже бесповоротное развитие.

Муравьева продолжал волновать вопрос о судьбе острова Сахалина. В 1855 году, по представлению Муравьева, Российско-Американской компании было разрешено занять остров на тех же основаниях, на каких она владела другими землями, с тем, чтобы не допускать на Сахалин иностранцев. Летом 1860 года Муравьев посетил Сахалин. По пути заехал в Японию и, выяснив, что японцы на остров не претендуют, начал заселять Сахалин. Особенно старался он побыстрее заселить морское побережье вблизи корейской границы.

В том же 1860 году Муравьев подготовил и отправил несколько морских экспедиций, одна из которых основала Владивосток.

Слайд 14

Ведущий 16

Разумеется, генерал-губернатор стал легендарной фигурой. Недаром появилась станица Екатерино-Николаевская, соединившая в своем названии имена удивительной супружеской пары Муравьевых. Не только сам губернатор, но и его супруга была личностью необыкновенной, которой судьба и жизнь уготовила необыкновенную.

Пусть в Красноярске Екатерина Николаевна имела лучший в городе особняк — с парадным залом, зеркалами и библиотекой, пусть, окруженная всеобщим почетом, считалась «первой дамой» Восточной Сибири — по сути она вполне могла именоваться боевой подругой своего супруга, переносившей все выпавшие на его долю испытания и опасности.

Екатерина Николаевна старалась ступать шаг в шаг со своим неугомонным мужем. Как ни отнекивался Муравьев, делать было нечего — ему пришлось взять жену в экспедицию на Камчатку. Не каждому мужчине это предприятие было по силе, но Катенька дала мужу клятву «безропотно переносить все трудности». В воспоминаниях людей о той экспедиции запечатлены сцены, когда бедная жена, дрогнув, плакала от усталости, не надеясь ни на какое снисхождение со стороны мужа. Но проходило время, и горечь обид забывалась: генерал-губернаторшу снова видели то во главе собачьей упряжки, то среди участников очередного сплава. А ведь длилось такое путешествие на плотах и лодках от трех до шести месяцев. Не одна тысяча километров, пройденная в самых трудных условиях, была на счету у Екатерины Николаевны. О супруге губернатора писали: «Жена Николая Николаевича, француженка, не меньше его отличалась гуманностью, добротой и простотой. Она избегала пользоваться его выдающимся положением в Сибири... Со всеми в городе Е.Н. Муравьева была очень внимательна и обходительна». Кстати, именно к ней как к последней инстанции бросались искать защиты, провинившись перед грозным губернатором. Он же просто не умел говорить Екатерине Николаевне «нет». По словам его сослуживца Б.В. Струве, «он был в нее влюблен безумно». А потому неизбежное, казалось, наказание всегда смягчалось, а порой и отменялось вовсе.

Обаятельной, всегда оживленной и элегантной, как истинная парижанка, запомнилась сибирякам Екатерина Николаевна. А ведь для нее, как чудом залетевшей сюда из теплых краев птахе, суровый климат был губителен. Это стало ясно сразу, а потому тяжелые экспедиции ей приходилось чередовать с поездками в Европу на лечение. У Муравьевой стало резко ухудшаться зрение. Врачи запретили ей смотреть на снег, слепивший глаза, — тот самый русский снег, который она так полюбила. Она ощущала себя дочерью России. Окружающие, слыша ее речь, часто про себя удивлялись: французы для нее были «они», русские — «мы»…

Ведущий 17

В 1861 году граф Муравьев-Амурский, в очередной раз не поладив с петербургским начальством, вышел в отставку. Ему было 52 года.

В конце января того же года Иркутск прощался с генерал-губернатором. Его провожал весь город: «Тут были и мундиры, и ремесленники со значками, и фраки, и сюртуки, и крестьяне, прибывшие из окрестных деревень, и инородцы, и казаки».

«Когда я протиснулся сквозь толпу к экипажу графа, — писал очевидец, — я слышал только следующие слова, произнесенные инородцами: «Мы тебя, граф, не забудем! Не забудь и ты нас»… Тронулись повозки; все стояли без шапок».

Чем объяснить отставку Муравьева? Прежде всего, тем, что умный, беспокойный и настойчивый администратор пришелся, как говорят, "не ко двору", не подошел российской государственной машине. Он слишком много хотел. От проектов Муравьева "правительственные сферы" отмахивались, как от надоедливых мух. Да и сам энергичный и деятельный Муравьев не мог не почувствовать свое полнейшее бессилие. Даже для пореформенной России он был слишком беспокойным и излишне "патриотическим" человеком.

Вот почему после своей отставки в 1861 г. полный сил и энергии он не вернулся на государственную службу, хотя его до конца жизни интересовали дела на Амуре. Он пер вый поднял вопрос о строительстве железной дороги, связывающей край с Европейской Россией.

…Следующие 20 лет, живя с Екатериной Николаевной во Франции, Муравьев-Амурский все ждал, что о нем вспомнят на родине. «В Россию меня не зовут, — с горечью писал он, устав считать бесцельно уходящие годы, — даже говорят, там совсем не желают скорого моего возвращения».

В 1877 году, когда начиналась Русско-турецкая война, на пороге 70-летия боевой генерал Муравьев «явился в Петербург, чтобы предложить себя правительству, но уехал ни с чем»… На этом была поставлена последняя точка в его отношениях с официальным Петербургом.

Слайд 15

Ведущий 18

Связь же с той землей, которой было отдано сердце, не прекращалась до последнего дня. Муравьев оставался в курсе всего, что происходило в Сибири и Приамурье: в письмах он дает преемнику мудрые советы, предостерегает от ошибок. Те из его сподвижников, которые оставались «на местах», свидетельствовали: «...не было почти ни одного сколь-нибудь важного или показного для края дела, в котором бы не проявлялось участие графа Муравьева». Любая задержка корреспонденции вызывала в Париже едва завуалированное беспокойство: «Мне любопытно было бы знать, что у вас в Иркутске делается». Он подумывал о дальневосточной земле как о месте последнего упокоения. Она же его не забывала — сибирские вояжеры неизменно проведывали «своего графа», доставляя священные для него дары — байкальского омуля, китайские яблоки…

Граф Муравьев-Амурский скончался 18 ноября 1881 года. Екатерина Николаевна поставила в изголовье его могилы на Монмартрском кладбище вытесанный из камня большой православный крест.

В 1990 г. его прах был перевезен в г. Владивосток.

Ведущий 19

Зайцев Владимир

Вечное

 Когда апрель объявит хмуро

 Ненастных дней весны подсчет,

 Меня к весеннему Амуру

 С особой силою влечет.

                      Блестит подошва тротуара,

                      Ласкает кожу свитерок,

                      А по Амурскому бульвару

                      Снует зеленый ветерок.

 Деревья салютуют маю,

 Земными соками полны.

 И снова я тебе внимаю,

 Живой язык речной волны.

                    А вот она, восстав из праха,

                    С моим рассудком на пари,

                    Изящная фигурка графа

                   Крылатым ангелом парит

В просторе бирюзово-синем.

 Бронзоволикий, кто же он:  

 Явление былой России,

 Хранитель прожитых времен?

                За ним и вширь, и вдаль рядами

                 Года полутора веков,

                 Запечатленные трудами

                 Моих несчетных земляков,

 Создавших эту панораму

 На свой пригляд, на свой резон.

 От Иннокентьевского храма,

 Плывет к Амуру перезвон.

                   Живи с молитвою и в силе

                   От сил своих, а не Кремля,

                   Дальневосточная Россия,

                   Благословенная земля

 Для всех, кому пределы эти

 Не дальний, а родимый свет.

 Земля. Канун тысячелетья.        

 Немолчный плеск волны. Рассвет.