Урок-панорама "Другое искусство"

Урок­панорама «Другое искусство»     Сентябрьскими вечерами 1960 года москвичи, проходившие по площади Маяковского, могли  слышать доносившиеся с подножия памятника великому пролетарскому поэту странные слова: Это – я,             Призывающий к правде и бунту, Не желающий больше служить,  Рву ваши чёрные путы, Сотканные из лжи. Видишь, как вечера тьма Жуёт окровавленный стяг. И жизнь страшна, как тюрьма, Построенная на костях… Не нужно мне вашего хлеба, Замешанного на слезах. И падаю, и взлетаю В полубреду, в полусне. И чувствую, как расцветает человеческое во мне!    Это читал свой «Человеческий манифест» молодой поэт Юрий Галансков.  «И вообразите себе, ­  вспоминает известный диссидент Владимир Буковский, ­ что всё это происходит в центре Москвы,  под открытым небом, в той самой Москве, где ещё семь­восемь лет назад за такие слова, сказанные  шёпотом, влепили бы десять лет без всяких разговоров». Литературные вечера под открытым небом  стали отличительной чертой жизни столицы времён «оттепели». Ни литераторы, сменявшие друг друга на ступеньках постамента, ни люди, пришедшие их послушать, ещё не подозревали, что они стоят у  истоков нового общественного движения, которое вскоре назовут «диссидентским». Что же это за движение – «диссидентство» и  вследствие чего оно возникло?  «ОТТЕПЕЛЬ»,  условное название, закрепившееся за периодом второй половины 1950­х — начала 1960­х гг.,  связанного с реформами Н. С. Хрущева. Впервые было введено в 1954 в повести И. Г. Эренбурга,  которая так и называлась. Признаки «оттепели» наметились уже после смерти Сталина, но ее зримым  началом стал ХХ съезд КПСС (1956). С этого времени советское общество перестало быть  политически монолитным, в нем стали развиваться различные идейные течения, заметно ослаб  контроль компартии за жизнью людей и состоянием умов, но главное ­ стал постепенно исчезать страх. Ограниченная свобода вызвала энтузиазм интеллигенции, особенно молодежи, которая позднее  составила целое поколение общественного движения, известное как «шестидесятники».  В то время считалось, что для советского человека законом являются идеологические установки  партии и правительства. Предполагалось, что советскому человеку и без дополнительных разъяснений должно быть понятно: общаться с иностранцами без дозволения начальства ­ по меньшей мере  предосудительно; слушать зарубежное радио ­ нелояльно; писать картины в манере, отличной от  социалистического реализма, а тем более, выставлять их на всеобщее обозрение ­ акт "идеологической диверсии"; публиковаться за границей без спроса ­ преступление. Попытки даже известных писателей  выйти за эти рамки считались недопустимыми. Так, в 1957 на Западе был опубликован роман Б. Л.  Пастернака «Доктор Живаго» (одновременно был принят к публикации в «Новом мире», но не  напечатан), который описывал события революции и Гражданской войны с общечеловеческих, а  небольшевистских позиций. В 1958 Пастернак был удостоен Нобелевской премии (в основном за  роман «Доктор Живаго»). В СССР Пастернак был объявлен антисоветчиком, началась его травля, под  давлением властей он был вынужден отказаться от премии. Вскоре он заболел и безвременно ушёл из жизни. Как видите, несоблюдение этих норм грозило нарушителю крупными неприятностями, а если  нарушение было особо злостным или нарушитель особо упорствовал в своих заблуждениях, его могли  и арестовать. Но появились люди, которые «сделали гениально простую вещь ­ в несвободной стране  стали вести себя как свободные люди и тем самым менять моральную атмосферу и управляющую  страной традицию…» (Андрей Амальрик) Этих людей прозвали «диссидентами», что в переводе с  латинского означает «несогласный». Первые ростки сопротивления были непосредственно связаны с  литературой.     Я уже говорила, что у памятника Маяковскому проходили громкие чтения стихов. Вот как  описывает собиравшуюся там публику и царившую на чтениях атмосферу: «Это было время, когда  свобода творчества, проблемы искусства и литературы стали центральными в жизни общества и  самыми большими революционерами оказались художники­нонконформисты, поэты­«формалисты» и  т. д. Произошло это по вине властей, не желавших признавать за людьми свободу творчества и всем  пытавшимся навязать свой соцреализм. Народ здесь подбирался разный… Боролись мы за конкретную свободу творчества, и не случайно многие из нас влились в движение за права человека». Далеко не  все из них считали себя политическими оппозиционерами ­ просто собственную личную,  профессиональную и гражданскую независимость они ценили выше, чем благополучие; готовы были  платить за эту независимость достаточно высокую цену, вплоть до тюрьмы. Поначалу таких  нонконформистов было немного, однако, благодаря Самиздату и зарубежным радиостанциям их  имена становились широко известны. Один из них – Юлий Даниэль. Даниэль Юлий Маркович (Николай Аржак) 1925­1988 гг. Писатель, переводчик. Родился в Москве. Из школы ушел на фронт, воевал на 2­м Украинском и 3­м Белорусском фронтах,  был тяжело ранен, по ранению демобилизован, признан инвалидом. Окончил Московский областной  педагогический институт.  Печатал стихи и переводы на русский язык поэзии народов СССР, в  Детгизе готовилась к печати историческая повесть "Бегство". В 1958 за рубежом была опубликована  повесть Даниэля «Говорит Москва», затем еще несколько прозаических произведений. Печатается за  границей под псевдонимом Николай Аржак. Осенью 1965 года арестован вместе с Андреем Синявским и в феврале 1966 года осужден на пять лет.  Процесс над двумя «отщепенцами, оборотнями, перевертышами, двурушниками и изменниками  родине», как их называла услужливая пресса и угодливые братья по писательскому цеху, явился  уникальным почти во всем:   ­ суд хотя бы частично был открытым – кроме негодующих представителей рабочих, крестьян и  советской, главным образом, творческой интеллигенции, в зал смогли попасть люди с риском для себе  делавшие записи, которые затем легли в основу “Белой книги по делу А. Синявского и Ю. Даниэля”.  Произведение составлено в 1966 году Александром Гинзбургом, вскоре поплатившегося за это  лагерным сроком;   ­ подсудимые, едва ли не впервые в нашей истории, не признали себя виновными и открыто  отстаивали  свое право  как на инакомыслие, так и на открытое его выражение в любой форме, в том  числе и печатании своих произведений за границей;  ­ как в суд, так и в прессу было посланы десятки писем в поддержку подсудимых, причем авторы  писем открыто называли себя, за что многие в последствии, так или иначе, пострадали.  Отбыв полностью срок, Ю. Даниэль работал сначала в Калуге, затем в Москве. Печататься мог только анонимно, под псевдонимом Ю. Петров. В конце 50­х, начале 60­х годов за границей под псевдонимом Николай Аржак опубликованы   “Говорит Москва”, “Руки”, “Человек из Минапа”,  “Искупление”. Первые публикации на родине: “Цена метафоры или преступление и наказание Синявского и Даниэля” Москва, СП “Юнона”, 1990.  «Независимость – лучшее качество, лучшее слово на всех языках»   И. Бродский   (1940 – 1996 гг) Наше время ­ планетарное время ­ выразило Бродскому свое признание с необычайной щедростью. Такого множества высочайших наград и почетных званий при жизни не получал ни один поэт; кажется, и близкого к такому не было. Лауреат Нобелевской премии, лауреат премии фонда Макартура  для  гениев, почётный доктор множества европейских университетов, кавалер ордена Почётного легиона.  Российских наград и российских званий Бродский не получил. Он прожил в России 32 года, за  границей  ­ 23. Он родился в великой империи, а умрёт, когда её уже не будет на карте мира.       Иосиф Бродский родился 24 мая 1940 г. в Ленинграде. В 1955 году, в неполные шестнадцать лет,  закончив семь классов и начав восьмой, Бродский бросил школу и поступил учеником фрезеровщика  на завод «Арсенал». Это решение было связано как с проблемами в школе, так и с желанием  Бродского финансово поддержать семью. Безуспешно пытался поступить в школу подводников. В 16  лет загорелся идеей стать врачом, месяц работал помощником прозектора в морге при областной  больнице, анатомировал трупы, но в конце концов отказался от медицинской карьеры. Кроме того в  течение пяти лет после ухода из школы Бродский работал истопником в котельной, матросом на  маяке, рабочим в пяти геологических экспедициях. В то же время он очень много и хаотично читал,  начал изучать английский и польский языки. По собственным словам, Бродский начал писать стихи в восемнадцать лет. «Пилигримы»,  «Памятник Пушкину», «Рождественский романс» — наиболее известные из ранних стихов  Бродского. Для многих из них характерна ярко выраженная музыкальность.    Советская власть забеспокоилась. Бродский живёт не так, как учит партия, не пишет ей хвалебных  од.  В 1963 году в газете «Вечерний Ленинград» появилась статья «Окололитературный трутень»,  подписанная Лернером, Медведевым и Иониным. В статье Бродский клеймился за «паразитический  образ жизни». 13 февраля 1964 года Бродского арестовали по обвинению в тунеядстве. 14 февраля у  него случился в камере первый сердечный приступ. С этого времени Бродский постоянно страдал  стенокардией, которая всегда напоминала ему о смертности. Два заседания суда над Бродским были  законспектированы Фридой Вигдоровой и составили содержание распространявшейся в самиздате  «Белой книги». Судья: Ваш трудовой стаж? Бродский: Примерно… Судья: Нас не интересует «примерно»! Бродский: Пять лет. Судья: Где вы работали? Бродский: На заводе. В геологических партиях… Судья: Сколько вы работали на заводе? Бродский: Год. Судья: Кем? Бродский: Фрезеровщиком. Судья: А вообще какая ваша специальность? Бродский: Поэт, поэт­переводчик. Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам? Бродский: Никто. (Без вызова). А кто причислил меня к роду человеческому? Судья: А вы учились этому? Бродский: Чему? Судья: Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят… где учат… Бродский: Я не думал… я не думал, что это даётся образованием. Судья: А чем же? Бродский: Я думаю, это… (растерянно)… от Бога… Судья: У вас есть ходатайства к суду? Бродский: Я хотел бы знать: за что меня арестовали? Судья: Это вопрос, а не ходатайство. Бродский: Тогда у меня нет ходатайства.   По решению суда Бродский был отправлен в судебную психушку, где три недели он подвергался  издевательским экспериментам, но был признан психически здоровым и трудоспособным. Бродский  был приговорён к максимально возможному по указу о «тунеядстве» наказанию — пяти годам  принудительного труда в отдалённой местности. Он был сослан в Коношский район Архангельской  области.   В конце 1964 года письма в защиту Бродского были отправлены Д.Д.Шостаковичем, С.Я.Маршаком,  К.И.Чуковским, К.Г.Паустовским, А.Т.Твардовским, Ю.П.Германом. По прошествии полутора лет  наказание было отменено под давлением мировой общественности. 12 мая 1972 года Бродского вызвали в ОВИР ленинградской милиции и поставили перед выбором:  эмиграция или «горячие денёчки», то есть тюрьмы и психбольницы. К тому времени Бродскому уже  дважды приходилось проводить по несколько недель в психиатрических больницах, что было для него намного страшнее тюрьмы и ссылки. 4 июня Иосиф Бродский навсегда покидает Родину. Сначала  Европа, затем – Америка, где он возглавит библиотеку Конгресса. На вопрос «Кем вы себя  ощущаете?» он отвечал: «Я гражданин Америки, но я русский поэт». Бродский  работал в должности приглашенного профессора на кафедре славистики Мичиганского  университета: преподавал историю русской литературы, русской поэзии XX века, теорию стиха. В  1981 переехал в Нью­Йорк. Не окончивший даже школы Бродский работал в общей сложности в  шести американских и британских университетах, в том числе в Колумбийском. Продолжая писать на  английском языке, получил широкое признание в научных и литературных кругах США и  Великобритании.    С началом перестройки в СССР стали публиковаться стихи Бродского, литературоведческие и  журналистские статьи о поэте. В 1990­х годах начали выходить книги. В 1995 Бродскому было  присвоено звание Почётного гражданина Санкт­Петербурга. Последовали приглашения на родину.  Бродский откладывал приезд: его смущала публичность такого события, чествования, внимание  прессы, которыми бы сопровождался его визит. Одним из последних аргументов было: «Лучшая часть  меня уже там — мои стихи».  Мотив возвращения и невозвращения присутствует в его стихах 1990­х  годов, в частности, в стихотворениях «Письмо в оазис» «Мы жили в городе цвета окаменевшей  водки…»  Бродский умер во сне от инфаркта в ночь на 28 января 1996 г. в Нью­Йорке. Похоронен в одном из  любимейших городов — Венеции — на кладбище острова Сан­Микеле.( «Рождественский романс»).    Бульдозерная выставка» — одна из наиболее известных публичных акций неофициального  искусства в СССР; выставка картин на открытом воздухе, организованная московскими  художниками­авангардистами 15 сентября 1974 года на окраине города в лесопарке Беляево, у  пересечения Профсоюзной улицы и улицы Островитянова. Была жестоко подавлена властями с  привлечением большого количество милиции, а также с участием поливочных машин и бульдозеров,  отчего и получила своё название.     С 30­х годов XX века официально поддерживаемым направлением искусства в Советском Союзе  был исключительно социалистический реализм. Все иные формы искусства были загнаны в подполье и  зачастую становились объектом преследования со стороны властей. Одной из попыток вырваться из  подполья на более широкое обозрение и была выставка в Беляево. Группа художников, не входивших в официальные советские художественные союзы и организации,  договорилась показать свои работы всем желающим на опушке Битцевского лесопарка. Инициаторами показа выступили: коллекционер А. Глезер и 13 художников (О. Рабин — основной  лидер нонконформизма, В. Воробьев, Ю. Жарких, В. Комар, А. Меламид, Л. Мастеркова,В. Немухин,  Е. Рухин, Рабин А. (сын Рабина О.), В. Ситников, И. Холин, Б. Штейнберг, Н. Эльская). На месте к ним присоединилась еще одна группа живописцев: Л. Бажанов, С. Бордачев, Э.Зеленин, Р.  Заневская, К. Нагапетян, В. Пирогова, А. Тяпушкин, О. Трипольский, М. Федоров­Рошаль и многие  другие, чьи имена и численность установить не представляется возможным. Теперь только ленивый не  заявляет о своем участии в этой выставке.    Выставка была разбита на месте, принадлежащем лесопарку Беляево. Присутствующие включали  примерно 20 художников и группу наблюдателей, которая состояла из родственников и друзей  художников, а также журналистов Западных информационных агентств. Картины были развешены на  импровизированных стойках, изготовленных из деревянного мусора. Однако несмотря на небольшой размах события, оно весьма серьёзно было воспринято властями.  Примерно через полчаса после начала выставки к месту её проведения была направлена большая  атакующая группа, включающая три бульдозера, водомёты, самосвалы и около сотни переодетых  милиционеров, которые стали теснить художников и собравшихся зрителей; часть картин была  конфискована и сожжена на костре.  Формально всё выглядело, как гневная спонтанная реакция  группы работников по благоустройству и развитию лесопарка, возмущённых против оскорбления  своих пролетарских чувств. Однако никогда не отрицалось, что наряд на работу они получили от КГБ.    Нападавшие ломали картины, избивали и арестовывали художников, зрителей и иностранных  журналистов. Очевидцы вспоминают, как Оскар Рабин был фактически протащен через всю выставку,  повиснув на ноже ковша бульдозера. Художников увозили в участок, где заявляли: «Стрелять вас  надо! Только патронов жалко…». После этого события, вызвавшего громкий резонанс в зарубежной прессе, советские власти  вынуждены были уступить и официально разрешили проведение подобной выставки на открытом  воздухе в Измайлово двумя неделями позже, 29 сентября 1974 года. Новая выставка представляла  работы уже не 20, а более чем 40 художников, длилась 4 часа и привлекла по разным данным около  полутора тысяч человек. Участник выставки — известный график Борис Жутовский — отмечал, что  качество картин на вернисаже в Измайлово было несравнимо ниже, чем на первой разгромленной  выставке в Беляево, из­за того, что там были выставлены только лучшие работы, многие из которых  были уничтожены. Впоследствии, преимущественно в зарубежных СМИ, четыре часа в Измайлово  часто вспоминали как «полдня свободы». Выставка в Измайлово в свою очередь дала дорогу для  других выставок нонконформистов, которые имели важное значение в истории русского современного искусства.    Вскоре с организаторами «бульдозерной выставки» расправились. В начале 1975 года оказался  изгнан из страны А. Глезер. В 1977 г. вынужден был покинуть родину Ю. Жарких, погиб при  невыясненных обстоятельствах во время пожара в своей мастерской Е. Рухин. А Рабин, первым  предложивший своим товарищам идею выставки под открытым небом, в 1978 году был лишён  советского гражданства. Ныне многие участники «бульдозерной выставки» на Западе признаны  выдающимися мастерами.   ВЫСОЦКИЙ Владимир Семенович (25 января 1938, Москва — 25 июля 1980, там же), русский  поэт, автор и исполнитель песен на собственные стихи, актер. Он не вошёл, а буквально ворвался в  искусство в начале 60 –х годов. Тогда все увлекались искусством бардов, сами поэты пели песни на  свои стихи. Высоцкий был уникальной личностью. Он создавал и пел песни всем своим сердцем, всей  своей больной совестью.    Трудно сказать, что сформировало Высоцкого именно таким, каким он был. Казалось, его детство и  все последующие годы были вполне благополучными. Он родился в семье офицера и какое­то время  после войны жил с отцом и мачехой в Германии. Затем переезжает  в Москву к матери, заканчивает  школу  и поступает в технический вуз. Но очень скоро понял, что его истинное признание в другом. Высоцкий выдержал конкурс в школу­студию МХАТ и после её окончания стал работать в  Московском драмтеатре им. Пушкина. Потом, когда в 1964 г. открывается Театр драмы и комедии на  Таганке под упр. Ю. Любимова, молодой актёр пришёл туда и проработал там до конца жизни. Он вскоре становится одним из ведущих его актеров, демонстрируя мощную экспрессивную манеру игры, участвует в поэтических спектаклях. Прошло немного времени, и зрители пошли в театр «на  Высоцкого». Они ночами стояли за билетами, чтобы посмотреть актёра в роли Галилея, Хлопуши,  Гамлета. Своей игрой Высоцкий ниспровергал все каноны, его герои жили на сцене, боролись и  страдали. Фактически ни один спектакль, поставленный Ю. Любимовым, не обходились без песен  Высоцкого – остропублицистических, сатирических, драматических. Он писал их не только для своего театра, но и для других театров и для кинофильмов. В 1967 на экраны выходит фильм С. С  Говорухина и Б. В. Дурова «Вертикаль» с участием Высоцкого как актера и автора­исполнителя песен о горах, впервые широко «показавший» его стране и сильно способствовавший росту его  популярности. Но в кино он сделал меньше, чем в театре.   Со всей уверенностью можно сказать, что главную популярность Высоцкому принесли не фильмы, а  песни, которые расходились в записях по всей стране и за её пределы. Люди переписывали их,  запоминали несложные мелодии и пели сами под гитару, у костров, на студенческих вечеринках.  Объяснение такой всенародной любви к песенному творчеству Владимира Высоцкого содержится в  словах Аллы Демидовой, актрисы Театра на Таганке, которая говорила, что в его творчестве каждый  узнавал себя. Он жил в своём времени, чувствовал его, пел о нём. («Поэты ходят пятками по лезвию  ножа и режут в кровь свои босые души…»)    Поскольку Высоцкий пел о времени и  о себе, темы его песен были всегда злободневны. В них много  сатиры, иногда откровенной издевки и даже злости, но ещё больше надрыва, страдания. Вокруг имени  Высоцкого всегда ходило много слухов и легенд ещё и потому, что зрителям и слушателям трудно  было поверить, что сам он никогда не воевал, не летал в космос, не был шахтёром или не сидел в  тюрьме, ­ ведь всё, о чём он пел, было так убедительно, как будто автор пережил это сам.     В номере газеты «Советская Россия» появилась статья Г. Мушты и А. Бондарюка под названием «Во имя чего поет Высоцкий?». Вот отрывок из этой статьи: «Мы очень внимательно прослушали,  например, многочисленные записи песен московского артиста В. Высоцкого в авторском исполнении,  старались быть беспристрастными. Скажем прямо: песни, которые он поет с эстрады, у нас сомнения  не вызывают и не о них мы хотим говорить. Есть у этого актера песни другие, которые он исполняет  только для избранных. В них под видом искусства преподносятся обывательщина, пошлость,  безнравственность. Высоцкий поет от имени и во имя алкоголиков, штрафников, преступников, людей  порочных и неполноценных. Это распоясавшиеся хулиганы, похваляющиеся своей безнаказанностью… Во имя чего поет Высоцкий? Он сам отвечает на этот вопрос: «ради справедливости, и только». Но на  поверку оказывается, что эта справедливость — клевета на нашу действительность...» (песня)   И вот такие песни стали у нас в стране опасными. Во всяком случае, так считали люди у власти.  Высоцкому не разрешали устраивать вечера в больших  залах, и он пел в небольших аудиториях НИИ,  Домах культуры. Но люди как­то узнавали о его выступлениях и шли, ехали туда отовсюду. Часто он  пел не переставая по нескольку часов, забегая за кулисы только для того, чтобы сорвать с себя свитер  и наскоро вытереть лицо. В конце вечера его голос уже хрипел, но слушатели требовали ещё и ещё  песен, и он пел…   Конечно, такая жизнь «в подполье» угнетала артиста. Он чувствовал, что может сделать ещё больше,  чем сделал в театре, кино, песенном творчестве, но приходилось постоянно буквально прорываться  сквозь запрет, доказывая право художника работать в полную силу своего таланта. Он этого права так  и не получил. Певец как будто чувствовал, что долго ему не жить. Поэтому он и спешил, хотел успеть  сделать побольше.  Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее! Умоляю вас вскачь не лететь. Но что за кони мне достались привередливые! И дожить – не успел, и допеть – не успеть! («Высоцкий был поэт – со своей темой, своим голосом. В нём много было… от природы, от бога, это  разрывало его. Страдание было главным в его творчестве, страдание и способ его выражения… Он  был очень одарённый человек»)