«Великий дуэт. Рудольф Нуреев и Марго Фонтейн» доклад

 «Великий дуэт. Рудольф Нуреев и Марго Фонтейн»

Если говорить о том, что противоположности сходятся, лучшего примера, чем Рудольф Нуреев и Марго Фонтейн не найти. Они никогда не были любовниками, но на протяжении многих лет, с того самого счастливого дня, когда они впервые танцевали вместе и до того печального, когда смерть разлучила их, они нежно друг друга любили.

Эта была идеальная любовь – не омраченная изменами, непониманием и недоверием, эта любовь никогда не становилась слабее и не утрачивала новизны, она была опалена страстью безрассудной и неиссякаемо, страстью к балету. 
 В тот день, когда юная и дикая весна в образе Нуреева ворвалась в жизнь Марго, в ее сердце давно уже царила тихая и теплая золотая осень. Ей было 42 года, возраст более чем почтенный для танцовщицы, она продолжала танцевать, но уже несколько лет готовилась к тому, чтобы уйти. «Я уйду после сорока», — заявляла она поклонникам, но, когда тебе исполняется 40, ты понимаешь, что не можешь просто взять и бросить все.

Марго устраивала благотворительный концерт в пользу Королевской академии танца и подбирала танцовщиков. Она хотела пригласить Галину Уланову, но та не смогла приехать и тогда подруга Марго Колетт Кларк заговорила с ней о другом русском – о Нурееве. 
— Он производит большую сенсацию, — сказала Кларк, — И будет блистательным дополнением к списку участников.
  

Рудольф пишет в автобиографии, что сама Фонтейн позвонила ему в Копенгаген, приглашая участвовать в концерте. Марго отрицает это — по ее словам, Рудольфу от ее имени звонила Колетт.

На Нуреева имя прима-балерины Лондонского королевского театра произвело магическое действие, он не мог отказать ей, но он изложил свое условие. 
— Смогу ли я вместе с Марго станцевать «Призрак Розы»? – спросил он.
Возмущению Фонтейн не было предела:  «Я его в глаза не видела!» – говорила она Колетт, — Ко всему прочему, ему всего лишь 23 года!
— Он просто великолепен, ты должна взглянуть на него, — убеждала ее подруга.

Марго была настроена весьма скептически, и не дала своего согласия танцевать с Рудольфом, тем более, что у нее уже был партнер. Тем не менее, она пригласила Нуреева в Лондон, чтобы обсудить план выступлений. 
Впервые они встретились в доме Марго на Терлоу-Плейс, куда Нуреев приехал сразу из аэропорта. Первое время Рудольф держался напряженно и скованно, Марго всячески старалась развеселить его и почувствовала невероятное облегчение, когда он, наконец, улыбнулся какому-то ее замечанию. 
— Я и не знала, что русские умеют смеяться, — сказала она ему, — когда мы были на гастролях в России, все русские казались ужасно серьезными.

Когда Марго увидела танец Нуреева – тот согласился-таки танцевать не с ней, а с Розеллой Хайтауэр — сомнения оставили ее. Лучшего танцовщика она в жизни не видела. Танцевать с ним было бы, должно быть, очень интересно! Тем не менее, когда чуть позже Нинетт де Валуа, директор королевского балета, пригласившая Нуреева танцевать в своей труппе, предложила Марго стать его партнершей, она не сразу решилась. 

— Не буду ли я в сорок два года выглядеть рядом с ним – двадцатитрехлетним, как овца, танцующая с ягненком?
Она сама могла бы ответить на этот вопрос, но искушение было слишком велико.

Они танцевали «Жизель», и это выступление, по мнению многих, стало лучшим из всех выступлений Марго за двадцать пять лет после дебюта.
Разве такое возможно — танцевать в сорок два лучше, чем в восемнадцать?
В танце Марго открылось что-то новое, что-то невероятное и совершенно неожиданное. Это была уже совсем не та «Жизель», к которой все привыкли, благодаря Нурееву она полностью преобразилась.

«Чувственный пыл Нуреева стал идеальным контрастом выразительной чистоте Фонтейн, рождающейся из нетронутых запасов страсти и воздушной грации. – пишет Диана Солуэй, — Когда они танцевали вместе, казалось, их энергия и музыкальность имеют один источник. Когда Марго, ближе к концу балета, баюкала на руках голову Нуреева — Альберта, лежавшего на грани смерти, зал абсолютно затих, опасаясь нарушить момент». 

Когда Нуреев и Фонтейн вышли на поклон, их встретили невиданными овациями. Их вызывали двадцать три раза! Пока зал рукоплескал, Марго вытащила из букета красную розу на длинном стебле и подарила Рудольфу, а тот упал на одно колено, нежно взял ее руку и осыпал поцелуями. Публика была в экстазе. Чудо совершилось. В тот день на балетном небосклоне вспыхнула новая звезда – одна на двоих.

 «Фонтейн упивалась густой смесью власти, искусства и блеска, в которую погрузилась ее жизнь с Тито. Она встречалась с Кастро, с Черчиллем и с королем Иордании Хусейном, отправлялась в круизы с давним приятелем Тито Аристотелем Онассисом и его любовницей Марией Каллас. Жонглируя двумя карьерами, она старательно несла обязанности супруги посла», — пишет Диана Солуэй. Сохранилась ли где-то в глубине ее души юношеская любовь к красивому мальчику, или она полюбила его снова — уже таким, каким он стал семнадцать лет спустя, или, как полагали ее знакомые, всего лишь уговорила себя в том, что любит его, факт остается фактом – Марго действительно любила своего мужа. Любила всем сердцем, всем своим существом, как и всякая влюбленная женщина, видя всегда в предмете обожания только хорошее и не замечая плохого.

Друзья Марго терпеть не могли Тито, изо всех сил стараясь быть с ним любезными только ради любви к ней. Даже Руди Нуреев, который никогда не отличался терпением, всегда был вежлив с Тито, не желая расстраивать Марго, что еще раз доказывает, что он безмерно уважал ее. Тито же называл Рудольфа «этим сумасшедшим русским», нарочно при нем отзывался пренебрежительно о балете и заводил разговор о политике, которая Рудольфу была совершенно не интересна. Нарочно ли он провоцировал Нуреева, или это происходило само по себе, от злобы и ревности, неизвестно. Ясно одно – Тито не мог просто так смиряться с тем, что сердце его жены принадлежит не только ему одному. Но смириться пришлось.

Марго и Рудольф были идеальной парой. Их партнерство, может быть, являлось самым удачным за всю историю балета. Рудольф обладал невероятной способностью вдохновлять на подвиги. В нем было столько энергии, что ее хватало не только для него самого, но и для окружающих. Он танцевал на грани невозможного и подталкивал к тому же Марго. Когда она падала от усталости и говорила: «Я больше не могу», он говорил ей в ответ: «Можете! Я знаю, что можете!» И она вставала и делала невозможное. У Марго было только два выхода – делать так, как он говорит, или оставить балет. Она не могла оставить балет, а потому ей пришлось соответствовать Рудольфу, постоянно, день за днем совершать подвиг, делать невозможное.

Марго танцевала и удивлялась – она и не знала, что у нее столько сил, она и не подозревала, что в столь преклонном для балерины возрасте ее техника так крепка, так точна. С Рудольфом Марго легко перешагнула предел, которого достигла в пике своей карьеры. Марго сбросила как минимум десяток лет, в танце она полностью преображалась, она становилась Жизель, Одеттой, Джульеттой, и никто никогда глядя на нее не вспоминал, что она давно уже не девочка. Кроме нее самой никому не приходила в голову ассоциация «овца и ягненок»,она сама перестала о ней вспоминать.

В кассах росли очереди, пресса захлебывалось от эмоций, зрители дежурили у служебного входа в надежде получить автограф и визжали от восторга, завидев обоих танцовщиков. Раньше такого с ней не было никогда! «… Когда они вдвоем на сцене смотрят друг на друга, улыбаются друг другу, плачут, прощают или глядят в лицо смерти, все прочее бледнеет, и кажется, будто во всем мире осталось лишь два человека, — писал в «Нью-Йорк геральд трибьюн» Уолтер Терри, — Вчера вечером зрители встали и визжали – именно визжали – полчаса. Перед ними явилось величие, и они это знали».

Рудольф действительно дал Марго очень много, но и она, в свою очередь, дала ему не меньше. Она была идеальной партнершей, какую только он мог пожелать, когда он выходил из себя, злился, кидался различными предметами и орал, она соблюдала ледяное спокойствие.

Рудольфа боялись все, начиная от танцовщиков, заканчивая директорами труппы, Марго всегда смотрела ему прямо в глаза, всегда вежливо улыбалась – сломать ее, вывести из себя, не по силам было даже ему. «У Марго была стальная спина и воля, — говорила ее подруга Мод Гослинг, — И эти качества оставались важнейшими при работе с таким партнером, как нервный и возбудимый Рудольф».

В апреле 1964 года Марго и Рудольф отправились на гастроли в Австралию, перед этим Марго летала в Панаму провести несколько дней с Тито, который начал новую политическую компанию. Нежной встречи не получилось, Тито был слишком занят политикой. В растрепанных чувствах Марго полетела в Сидней и полностью погрузилась в работу. После окончания гастролей Рудольф поехал в Копенгаген к Эрику Бруну, а Марго торопилась в Майами на встречу с мужем, который обещал непременно прибыть на день ее рождения. Однако по прибытию в Майями Марго выяснила, что муж все еще в Панаме, слишком занят выдвижением своей кандидатуры в Национальную ассамблею. Горя желанием увидеть мужа, Марго сама полетела В Панаму, и — как и следовало ожидать – появилась весьма не кстати. Тито был поглощен выборами и не уделял жене никакого внимание. Марго скучала, чувствовала себя заброшенной и очень скоро улетела в Штутгард на следующий тур выступлений с Нуреевым. 

Это случилось восьмого июня 1964 года. Марго и Рудольф находились в английском городе Бате на открытии ежегодного музыкального фестиваля Иегуди Менухина, где они должны были выступать, когда жена Менухина, балерина Диана Гулд, подбежала к ним, отвела Марго в сторону и прошептала, что в Тито стреляли. Он жив, и находится в больнице.
 Налетели газетчики и друзьям едва удалось увести от них совершенно потерявшуюся Марго. Джоан Тринг пыталась дозвониться в Панаму, что было совсем не просто, но, в конце концов, ей удалось добыть свежие новости. Как только она попыталась рассказать их Марго, у той случилась истерика, она схватилась за голову, закричала и побежала по коридору в пустой танцевальный зал. Там Рудольф и Джоан и нашли ее рыдающую, скорчившуюся в кресле. Рудольф обнял ее и попытался успокоить, но прошло целых четыре часа, прежде чем Марго позволила Джоан рассказать ей о страшных событиях в Панаме.

На следующий день Марго улетела в Панаму. Не заезжая в гостиницу, она сразу из аэропорта отправилась в больницу. Тито лежал привязанный к какому-то узкому столу, он был парализован и не мог даже пошевелить головой. В отверстие в его горле была вставлена трубка, через которую он дышал, внутривенно ему вводили лекарства и глюкозу.

Стрелял некий Альфредо Хименес, подкарауливший машину Тито на перекрестке. Хименес был соратником и правой рукой Тито. Существовало несколько версий, почему вдруг он решился убить своего друга.

Спустя несколько дней после покушения к Тито вернулся дар речи и Марго решилась перевезти его в Англию, в очень хорошую клинику Соук Мэндвил. Уже через две недели после этого Марго снова вышла на сцену. Она работала как сумасшедшая, выматывая себя до последнего предела, после этого она отправлялась в больницу дежурить у постели Тито.

От кровати мужа Марго бежала на репетиции, танцевала и снова бежала в больницу. Она танцевала великолепно, как всегда, никто из зрителей не замечал ее переживаний, никто не знал, чего ей стоит сейчас та обычная магия танца, к которой все привыкли. Спустя какое-то время Марго пришлось оставить Тито, чтобы поехать на гастроли в Ливан. «Реальная жизнь часто казалась гораздо более нереальной, чем сценическая, — вспоминала она, — я ясно понимала свою собственную личность, только изображая какой-нибудь выдуманный персонаж».

Тито умер в ноябре 1989 года от рака толстой кишки. Марго в то время был уже семьдесят один год, и она сама была тяжело больна, — у нее был рак яичников. Марго жила на своей ферме в Панаме, покидая ее только для того, чтобы посетить врача. Она была еще жива, но уже не жила. Жизнь кончилась в тот момент, когда она перестала танцевать. Марго ушла со сцены в конце семидесятых. Какое-то время она еще участвовала в особенно выгодных ангажементах вместе с Нуреевым, но большую часть времени она проводила на ферме. Она старалась из последних сил, но время неумолимо двигало ее к финалу. Звучали последние аплодисменты… Занавес вот-вот должен был упасть.

Рудольф регулярно звонил ей, а когда Марго легла в больницу, то часто посещал ее, несмотря на то, что лечебные учреждения навевали на него жуткую тоску. Он сам был уже давно болен, и его жизнь катится к закату.
К 1990 году Марго перенесла уже несколько операций и теперь была практически прикована к постели.
Она выглядела такой слабой и несчастной, что у Рудольфа наворачивались на глаза слезы. Он пытался вести себя с нею так, как привык, как сама она привыкла, не позволяя ей расслабляться и покоряться болезни.
— Ты должна делать со своим телом то, чего тебе не хочется делать, — убеждал он ее, заставляя вставать с постели, передвигаться без палочки и без всякой посторонней помощи. И Марго подчинялась, как когда-то она делала невозможное только потому, что он с уверенностью говорил ей «ты можешь!»

Марго никогда не узнала, что Рудольф оплачивал многие ее больничные счета, потому как ее собственных средств совсем не осталось. Потом пошли с молотка драгоценности, а 30 мая 1990 года торжественный бенефис в ее честь принес двести пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, направленные в трастовый фонд для поддержки Марго до конца ее дней.

За день до бенефиса Джейкоб Ротшильд устроил в своем доме прием для Рудольфа, Марго и Керубины де Ариас, ухаживавшей за мачехой. Когда пришло время спускаться к обеду, Марго поняла, что не в состоянии спуститься с лестницы и Рудольф отнес ее вниз на руках.

Марго умерла 21 февраля 1991 года. Она похоронена в одной могиле с Тито. Рудольф не был на похоронах Марго. Он знал, что должен был поехать, но не смог себя заставить посмотреть на нее мертвую. Вместо того, чтобы лететь в Панаму, он отправился в свой дом на острове Сен-Бартельми, где заперся от всех, играл Баха и плакал. Плакал по Марго и по себе. Небо было ясным, и синим, солнце светило так же ярко, как всегда, и волны теплого моря с тихим шелестом набегали на берег, но смерть уже стояла рядом и тяжело дышала в затылок. В тот день Рудольф впервые услышал ее дыхание.