ФИЛОСОФИЯ

Вестн. Ом. ун-та. 2016. № 4. С. 85–87. 

УДК 101.2Делёз

М.Д. Купарашвили

                                     ФИЛОСОФСКИЙ СТИЛЬ ЖИЛЯ ДЕЛЁЗА

Статья предлагает анализ стилистики постмодернистского мышления, его цели, средства их достижения и результатов. Яркий представитель постмодернизма Жиль Делёз конструирует способ интенсивного философствования, который осуществляется через интеллектуальную диагностику времени. Философ-стилист достигает цели посредством шизофренического языка. Увлеченность формой стиля девальвирует смысл текста и множит безрезультативные рассуждения, иногда безупречные с точки зрения эстетики.

Ключевые слова: стилистика изложения текста, опыт интенсивного философствования, интеллектуальная диагностика, пространство мысли, эстетизм, «шизофренический язык».

Сегодня нет глобальных философских систем, принципиальные изменения произошли в отношении человека к миру. Всеобъемлющее переосмысление мира потребовало новые способы философствования. Основной смысл, цель нового стиля философствования предполагают разрушение традиционной структуры знака (понятия, суждения, имени, предложения), сомнения в его способности адекватно отражать предмет. Доказать принципиальную недостоверность функции точной передачи информации знаком Жиль Делёз стремится путем логического преобразования опыта интенсивного (напряженного) философствования. 

Пространство, в котором возникает опыт интенсивного философствования, связано с традиционным пониманием знака, репрезентирующего какое-либо явление. Создавая тернарную структуру с элементами: означающее (собственно знак), означаемое (концепт, смысловое содержание) и референт (реальный предмет), знак формирует обтекаемый, ограниченный и однозначный фундамент познания, понимания окружающей действительности. И, конечно же, такая структура всегда имела смысл, существовала только ради утверждения смысла.

Взамен этой традиционной структуры Делёз предлагает весьма неоднозначную, крайне подвижную и скользящую по предмету кватернарную структуру знака: 1 – денотация или индификация (выражение, обозначение, указание), 2 – манифестация (выражение себя, Я), 3 – сигнификация (значение) и 4 – смысл [1, с. 26–39]. Введение инстанции смысла четвертым структурным элементом знака стало необходимо не потому, что прежняя система его не имела, а наоборот, чтобы заменить его новым. Именно поэтому понадобилось разорвать порочный круг как устаревшего, «обросшего повседневной банальностью». По мнению Делёза, философствование в рамках этого круга обречено на неудачу, так как действительное событие ускользает от него. Только разрывая круг, разворачивая и раскручивая его, можно обнаружить отношение смысла как такового. Только благодаря этому смысл предстает перед нами во всей своей несводимости ни к чему, его генетическая сила оживляет априорную внутреннюю модель предложения (знака). Однако стоит ли недооценивать тот факт, что за счет этого порочного круга тернарной системы возникает однозначная определенность знака и тем самым создается убедительность, решимость и ответственность как высказывания, так и понимания. Все три элемента тернарной системы центрированы вокруг «объективной реальности», которая существует вне и независимо, тем самым она гарантирует некоторую безусловность, в этом случае система посылает в мир согласованное, цельное и непротиворечивое сообщение.

© Купарашвили М.Д., 2016

             86                                                                                                                      М.Д. Купарашвили  

Легко заметить, что в кватернарной системе отсчета исчезает «реальный предмет, предмет объективного мира». Он совершенно теряет актуальность, так как невозможность наблюдения и выяснения его «в-себе-бытия» – факт очевидный. Логика проста: так как мир не дан человеку непосредственно, то он не может быть критерием достоверности наших знаний. Введенный четвертым элементом «смысл» в равнозначном статусе с другими элементами уничтожает устойчивость структуры во всех значимых для человека измерениях, прежде всего, в нравственном. Ведь реальное имя и имя, обозначающее данную реальность, это разные вещи [1, с. 47]. А в предложенных трех состояниях сущности (1 – как означаемое, 2 – как на что указывает предложение в конкретном предмете, 3 – как смысл, как выраженное [1, с. 52–53]) на самом деле размывается значением самой сущности. Структура знака как инструмента познания здесь индифферентна всем бинарным различениям (хорошо–плохо, добро–зло, прекрасное–безобразное, истина–ложь). «Номинальные сущности» (идеальные объекты), которые и являются носителями смыслов, не имеют предметного заземления и потому могут позволить себе роскошь безразличия. Вслед за стоиками Делёз утверждает, что смысл безразличен к универсальному, единичному, общему, частному, личному, коллективному, ко всем оппозициям, так как все они модусы предложения, а не аспекты смысла, выражаемого предложением [1, с. 53]. Неслучайно кватернарная система знака им сравнивается с лентой Мёбиуса. Если окружность имеет реальное ограничение и топологический запрет непрерывным образом попасть из внешней стороны во внутреннюю, тем самым допуская параметры конечности, то лента Мёбиуса позволяет непрерывное скольжение из внутренней во внешнюю сторону и обратно, рассыпаясь в сложные конфигурации, причудливо связанные между собой и принципиально не имеющих никаких ограничений. 

Такими образом, никакое ограничение для кватернарной системы знака просто не существует, она не связана с предметной определенностью, не зависит от объективного обозначения (указания, выражения), допускает альтернативное значение, служит средством самовыражения и самопрезентации через введение однократного смысла, который не обременяется ни объективным основанием, ни критерием ценностей, ни даже элементарной гарантией безопасности сущности человека. 

В этом контексте достойны внимания исторические опыты обращения к инстанции смысла. К проблеме смысла обращались исключительно в безвыходных, т. е. переходных, ситуациях, чтобы разомкнуть закрытое пространство мысли, убрать шоры, совершить трансцензус, уйти от автоматизма. По словам Делёза, четвертое измерение открыли стоики. После, в XIV в., его переоткрыл Оккам, а еще раз оно было переоткрыто в XIX в. философом и логиком Мейнингом. Открытие стоиков предлагало ревизию платонизма. Логика Оккама была направлена на снятие проблемы универсалий. Мейнинг боролся с гегелевской логикой и породившей ее традицией. Соответственно, Делёз борется за чистоту философской мысли, против «диктатуры рассудка».

 Каждое открытие обнаруживает, что смысл, который выражен в предложении – бестелесен. Он представляет собой сложную сущность, которая располагается на поверхности вещей и не сводима ни к чему иному, он – чистое событие, присущее предложению и обитающее в нем. Смысл не сводим ни к предложению, ни к термину, ни к объекту, ни к положению вещи. Стоики обобщили это и сделали заключение: смысл – «нейтральное» место. Ему безразличны единичное, универсальное, общее, личное, безличное и т. д.

Чтобы найти новые основания смысла Делёз предлагает создать иную стилистику изложения, принципиально иные способы обнаружения (репрезентации, переоткрытия) существующих вещей и явлений, чтобы они снова могли существовать. «Две вещи сопротивляются стилю: гомогенный язык, и напротив, когда гетерогенность настолько велика, что она оборачивается безразличием, беспричинностью… Стиль существует, когда слово высекает молнию, вспышка которой освещает даже отдаленные окраины языка» [2, с. 183–184]. С одной стороны, подчеркивается настоятельная необходимость внесения смысла в знак на понятном современнику языке, чтобы разглядеть его содержание, а с другой – к слову предъявляется требование быть сверхвпечатляющим, чтобы привлечь к себе внимание в собственном эстетическом качестве, за которым смысла не разглядеть. 

И здесь приходится особо обратить внимание на то, что смысл действительно является характеристикой пространства. Он – пространственное измерение значения предмета, связан с его прочтением в данном пространстве, контексте, в конкретных координатах, иногда весьма широких (эпохальных). Целесообразно вспомнить и то, что в постмодернистской традиции смысл не открывают, не обнаруживают – его выстраивают, конструируют, реконструируют, объективируют (Р. Ингарден, Х.Р. Яусс, В. Изер). Это связано с вынесением смысла из предметного мира. Он становится атрибутом языка, текста, знака. Их форма, модус и грамматика определяют качество смысла. 

При смене традиционных средств выражения философ-стилист, как человек, находящийся в состоянии мысли, может занимать две позиции: или резонировать по поводу уже поставленного диагноза, или же отважиться на опыт интеллектуальной диагностики. Делёз считает, что для того чтобы отважиться на опыт интеллектуальной диагностики, необходимо быть художником, творцом, которого, вслед за Ницше, он называет «клиницистом цивилизации», приравнивая его к врачу-симптомологу. Художник максимально рискует, экспериментируя на себе, и этот риск дает ему права на диагноз. Философу необходимо взять на себя риск творца и тогда появится возможность мыслить этим опытом, войти в это событие, а не делать его объектом «незаинтересованного» созерцания, которое разрушает опыт. Философ должен наблюдать объект изнутри. Растворяясь в предмете для обнаружения родника смысла, Делёз опирается на доиндивидуальное, безличное состояние, которое нельзя определить как поле сознания. При помощи метода интеллектуальной диагностики (и заимствуя семиотические теории Стои) Делёз конструирует понятие шизофренического языка, противопоставляя его поэтическому языку, структурирующего «слова-страсти» и «словадействия». По мнению Делёза, в обоих случаях язык является знаком, лишенным смысла. То есть это язык, знак, который сливается либо со страстью, либо с действием. 

Для выражения результативного опыта необходимы экстраординарные средства, нормативный язык не способен их выразить, отсюда примат «шизофренического языка», он характеризуется безумным соскальзыванием ряда обозначаемого на ряд обозначающего. При помощи этого действия Делёз стремится получить подспудный смысл, который возникает глубоко внутри, далеко от поверхности, как результат действия подсмысла. По его мнению, от бессмысленности, которая процветает на поверхности, подсмысл должен отличаться наличием смысла. На деле соскальзывание физически уничтожает эти ряды, они оба исчезают, остается только интеллектуальная игра, так как огромное значение приобретает не столько концепция, сколько манера, стиль изложения, способ ее аргументации, что представляет собой интеллектуальную игру в буквальном смысле. Об исчезнувших означаемом и означающем речь уже не идет, они не актуальны и скучны. Игра оказывается самодовлеющим явлением. Она направлена на себя и получает наслаждение от наблюдения за самим процессом своего «саморазвертывания», претендует на интеллектуальный эстетизм мысли. В жертву эстетизму приносится содержание, т. е. смысл. Ради создания мелких эффектов привлекаются эпатаж, эротика, остроумие, театральность. В новом контексте быть истинным – это всего лишь представить форму возможности предложения как такового. А форм много: логическая, геометрическая, алгебраическая, физическая, синтаксическая, моральная, трансцендентная.

Такая установка на нарратологическую игру становится необходимой чертой постмодернистской практики. Она получила ее в наследство от Ницше и Хайдеггера. «Свободная игра активной интерпретации» становится условием свободы интерпретирующего сознания. Претендуя на демонстрацию живой мысли, презирая записанные истины, интенсивное философствование соблазняется сугубо эстетическим наслаждением сомнительного характера, которое приносит схоластическая практика непосредственного самонаблюдения и самолюбования в акте мышления и наррации. Так происходит смена способа распознавания текста. Текст эстетизируется, приобретает исключительно эстетические особенности: иносказательность, метафоричность, аллегоричность, ассоциативность. Любой текст становится вымышленным. Блестя и переливая миллиардами оттенков и разнозначений, он надежно уводит от главного события знака – его смысла.

Таким образом, опыт интенсивного философствования видит состояние отсутствия смысла, пытается его восстанавливать в иных вербальных выразительных формах, способных производить впечатление на окружающих. Интеллектуальная диагностика через «шизофренический язык» пытается достучаться до собеседника, вовлекая его в процесс сотворения смысла, и находит такое количество смыслов, вполне легитимных, имеющих право на существование, что смысл теряет себя, исчезает вовсе. Остаются лишь приятные ощущения эстетического достоинства от самой процедуры поиска.

ЛИТЕРАТУРА

[1] Делёз Ж. Логика смысла. М. : Академия, 1995. [2] Делёз Ж. Переговоры. СПб. : Наука, 2004.