ФИЛОСОФСКИЕ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ БИОЛОГИИ И МЕДИЦИНЫ

ЛЕКЦИЯ

ФИЛОСОФСКИЕ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ

БИОЛОГИИ И МЕДИЦИНЫ

Философия как первая форма теоретического знания

Важнейшими философскими вопросами биологии и медицины являются вопросы о сущности живого, о происхождении органического мира и целесообразности живого, о месте медицины среди наук о человеке, о сущности здоровья и болезни, а также проблема поиска конструктивных принципов построения теории медицины. До их рассмотрения следует в самом общем виде ответить на вопрос о взаимосвязи философии и частных наук. В истории философии долгое время существовали два взаимоисключающих решения этого вопроса. Одно из них возводит философию в ранг науки наук, которая полностью подменяет любую науку в решении её собственных теоретических проблем. Другое полагает, что наука -сама себе философия, и ни в какой особой философской науке не нуждается. Первое воззрение называется натурфилософией (от лат. natura - природа, миропорядок, вселенная), второе - позитивизмом (от лат. positivus - положительный, т.е. определённый, точный, в противоположность лат. universus - целый, общий, всеобщий). Оба эти воззрения равным образом, но по-своему игнорируют диалектику взаимосвязи философии и частных наук.

Натурфилософия не признает познавательно-теоретического содержания науки, считая её непричастной к постижению всеобщего. Пренебрегая мировоззренчески значимыми истинами науки, натурфилософия умозрительно истолковывает мир. Позитивизм отрицает объективное содержание как философских категорий, так и научных понятий, т. е. объективность всеобщего и общего. Отбрасывая философию как бесплодную схоластику, он уводит науку на путь схоластики экспериментаторства. Несостоятельность натурфилософии и позитивизма доказывается всей историей развития человеческого познания, не оставляющей сомнений в глубокой органической взаимосвязи между философией и частными науками.

Исторически философия складывалась как первая и в своё время единственная форма теоретического знания. Первые философы были и первыми математиками, физиками, врачами и т.д. Они выстраивали по-своему стройные картины мироздания, в которых «природа ещё рассматривается в общем, как одно целое» [11, с. 369]. Универсальное единство природы представлялось теоретически очевидным. Нераздельность философии с тем, что мы называем сегодня теоретической биологией и теоретической медициной, была обусловлена неразвитостью последних. Поэтому осмысление проблем сущности жизни и сущности человека длительное время носило по преимуществу натурфилософский характер. Пока учёные в той или иной отрасли знания не были в состоянии перейти к строго научному и систематическому изучению фактов, они сами вставали на позиции натурфилософии, сочиняя априори (доопытно) общие теории, а господствующей фигурой в науке, по словам В.И. Ленина, оказывался метафизик-химик, метафизик-биолог и т.д. [5, с. 141-142].Подтверждением тому являются не только натурфилософские по своему существу учения античных медиков Гиппократа и Асклепиада, но и теория теплорода в химии, преформизм в биологии и др.

Натурфилософские традиции исторически исчерпали себя к середине XX века, когда сложилась система фундаментальных отраслей естествознания и «когда диалектический характер процессов природы стал непреодолимо навязываться мысли и когда, следовательно, только диалектика могла помочь естествознанию выбраться из теоретических трудностей» [11, с. 368]. Однако процесс преодоления натурфилософии в сознании многих естествоиспытателей и врачей ассоциировался с ниспровержением всякой философии. Именно в это время и выдвигается формула: наука - сама себе философия. Но попытка подменить философию естествознанием обернулась возникновением позитивизма, который является одним из вариантов субъективно-идеалистической философии. Это еще раз свидетельствует о том, что естествоиспытатели лишь «воображают, что они освобождаются от философии, когда игнорируют или бранят её. Но так как они без мышления не могут двинуться ни на шаг, то в итоге они всё-таки оказываются в подчинении у философии, но, к сожалению, по большей части самой скверной» [11, с. 524-525].

Позитивизм не преодолён до конца и современной наукой. Он сохраняется в стремлении ряда учёных к чисто научному, а точнее, к специализированному эмпирическому исследованию. Но и эта установка не освобождает от философии ни учёного, ни науку, поскольку возводит в универсальный принцип научного познания эмпиризм и тем самым означает вполне определённую позицию. В глубоко специализированном научном познании материалистически толкуемый позитивизм (а именно так следует трактовать эту позицию) позволяет в лучшем случае удержаться на почве протокольно достоверной фиксации фактов, но уводит от источника новых идей и сеет неоправданные иллюзии о возможности решения всех научных проблем на острие эксперимента.

Безусловно, эксперимент является мощным и незаменимым средством научного исследования. Но когда в той или иной науке встаёт проблема теоретического синтеза, он отступает на задний план по сравнению с многоаспектным анализом понятийного аппарата данной науки. Проблема теоретического синтеза в одной отрасли знания влечёт за собой необходимость «приведения в правильную связь между собой отдельных областей знания» [11, с. 366]. А здесь эмпирические методы любой науки бессильны и поэтому, в конечном счете «именно диалектика является для современного естествознания наиболее важной формой мышления, ибо только она представляет аналог и тем самым метод объяснения происходящих в природе процессов развития, для всеобщих связей природы, для переходов от одной области исследования к другой» [11, с. 367]. Таким образом, построение теории в какой-либо науке не является частным делом этой науки.

Диалектико-материалистическая философия преодолевает крайности натурфилософии и позитивизма. В противоположность им она не подменяет собой науку, но и не скатывается до уровня некоего коллектора предуготовленных в науке представлений. Она не противопоставляет философское и научное знания, ибо, с одной стороны, сама представляет собой науку, имеющую свой собственный предмет, метод и теорию, с другой не считает частные науки философски бессодержательными, т. е. философия включает в себя науку в той мере, в какой наука включает в себя философию.

Выдвинутая и обстоятельно разработанная В.И. Лениным идея союза диалектико-материалистической философии и естествознания представляет собой открытую философией и адекватную науке форму их плодотворной взаимосвязи. В.И. Ленин считал не возможным творческое развитие материалистической диалектики вне и помимо осмысления истории развития отдельных наук и истории познания вообще. Он подчеркивал: «Правильность содержания диалектики должна быть проверена историей науки» [7, с. 316]. Вместе с тем он убедительно показал, что «без философских выводов естествознанию не обойтись ни в коем случае» [8, с. 31].

Невозможность обойтись без философских выводов не следует понимать таким образом, что наука делает такие выводы по всякому поводу или, наоборот, что они неизбежны только по чисто философским соображениям, и выходят за пределы науки. Философские выводы неизбежны для науки потому, что она не может обойтись без философского введения в неё, явного или неявного. Дело в том, что любая частная наука изучает более или менее ограниченный фрагмент объективной реальности. В решении глубоко специализированных задач, анализ которых ведётся посредством эмпирических методов, данную науку не может заменить никакая иная отрасль знания, не говоря уже о философии.

Однако в построении теории собственного предмета эта наука исходит не только из накопленного ею материала, а опирается на экспериментальные данные и теоретические принципы других наук. Вкруг заимствованных из других областей знания предпосылок теоретизации данной науки непременно входит ряд принципов философского материализма (например, принцип причинности), которые могут не осознаваться в качестве философских и восприниматься как очевидные условия научного знания вообще.

Непосредственной сферой взаимопроникновения философии и науки является теоретическая форма отражения объективной реальности. Диалектико-материалистическая философия призвана выявлять содержательно всеобщие формы бытия и познания. Успешно решая свои проблемы, она раскрывает тем самым всеобщие основания всякого знания и в рамках своей компетенции способна доказательно судить о степени объективной обоснованности любой научно-теоретической формы познания. При этом её принципы, выводы и оценки не навязываются науке извне как нечто чуждое ей. Они служат ответом лишь на те вопросы, которые выдвигаются самой наукой или логикой её исторического развития. В этих ответах материалистическая диалектика способна опережать достигнутый уровень развития науки (напр., ленинская идея о неисчерпаемости электрона), стимулируя дальнейший прогресс научного знания.

В эпоху научно-технической революции потребность в упорядочении и развитии взаимосвязи философии с естественными, общественными и техническими науками неизмеримо возрастает. В советской науке, общепризнанной являлась мысль, что естествознанию ни в коем случае не обойтись без философских выводов. Но на фоне сложившихся тенденций научно-технического прогресса проявлялось в некотором смысле буквальное и поэтому урезанное понимание этой ленинской мысли. Оно заключается в том, что наука, повседневно решая свои собственные проблемы, производит такой богатый материал, из которого могут последовать и философские выводы, а собственно философия призвана лишь обобщать последнее слово науки, т.е. суммировать науку и вторить ей. Подобные представления способствуют оживлению натуралистического (научно-эмпирического) мировоззрения, которое является материалистическим и включает в себя фрагментарные идеи диалектики.

Ленинский анализ сущности и причин кризиса в физике на рубеже XIX-XX веков убедительно доказал, что не всё материалистичное является строго, до конца и последовательно научным, ибо материализм может быть и не диалектическим. Этот анализ вскрыл тесную связь между философскими выводами естествознания и философским введением в него. Он не оставляет сомнений в том, что всякий материализм, кроме диалектического, способен привести (через чисто научные данные) к идеализму. Отсюда следует, что в эпоху научно-технической революции, когда отрасли знания обращаются к осмыслению и переосмыслению своих предметных оснований, сознательная ориентация на диалектико-материалистическое введение в науку является единственно продуктивной. Без разработки понятийно-теоретического аппарата на основе материалистической диалектики научно-техническая революция для ряда отраслей знания (в частности, для медицины) может оказаться не столько научной, сколько технической.

Таким образом, материалистическая диалектика, будучи всеобщей теорией развития природы, общества и познания, составляет мировоззренческую основу поступательного развития науки. Свою мировоззренческую функцию материалистическая диалектика выполняет на путях раскрытия всеобщего в специфическом. Эта функция реализуется в форме философско-теоретической (системно-мировоззренческой) интерпретации конкретного, специфического знания с включением его философски значимых положений в систему мировоззрения. Здесь происходит движение от частного научного к философскому знанию. Философская интерпретация научных данных нацелена на выработку и обоснование принципиально новых понятий и идей фундаментального порядка. Отсюда вытекает, что познание специфических закономерностей каждой науки оказывается в зависимости от познания всеобщих закономерностей. Ведь «кто берётся за частные вопросы без предварительного решения общих, тот неминуемо будет на каждом шагу натыкаться на эти общие вопросы» [6, с. 368].

Попытка обойти эти общие вопросы затрудняет адекватное познание специфических закономерностей, тормозит развитие науки, превращает её в груду разрозненных, хотя и весьма блестящих деталей. И лишь с уяснением всеобщих законов возможно строго научное толкование частного, специфического закона, понимание его сущности, места и роли во всеобщей связи явлений реального мира. Здесь речь идёт уже о движении от философского знания к частным наукам. Всеобщие законы и категории материалистической диалектики в данном случае приобретают характер методологических принципов, определяющих стратегию (но не тактику) научного познания. В этом движении от философского к частному научному знанию законы и категории диалектики должны гносеологически адаптироваться к объективно особенным по своему содержанию понятиям частных наук. Функция всеобщей методологии, которую выполняет материалистическая диалектика, не только не противопоставляется её мировоззренческой функции, но логически вытекает из неё и находится в неразрывной связи с ней. Диалектико-материалистический метод является незаменимым орудием научного познания, ибо именно он позволяет «постигать специфическую логику специфического предмета» [9, с. 325].

Сущность живого и философские аспекты проблем происхождения органического мира и целесообразности живого

Уже в глубокой древности люди задавали себе вопрос: в чём заключается сущность живого, и каково его происхождение? Поистине, чудесными представлялись совершенные в своём разнообразии создания живой природы. Поэтому первоначально сложился взгляд на наблюдаемый порядок в природе как на разумный, целесообразный, т.е. так или иначе обожествляющий природу. В противоположность этому взгляду ещё в рамках античной натурфилософии живые организмы мыслились возникшими естественным образом в результате соединения вечных и неизменных начал ‒ семян, элементов, атомов. С возникновением классического естествознания (XV век) сущность живого пытались исчерпывающе объяснить объективными законами механики, а также физики или химии. В медицине этого периода (XVI-XVIII века) господствовали концепции ятромеханики (ятрофизики) и ятрохимии. Сведение сложных законов жизнедеятельности к относительно простым законам механики, физики и химии именуется также механицизмом, который является характерной чертой домарксовского метафизического материализма.

Отправные принципы диалектико-материалистической стратегии в познании сущности живого были определены разработанной Ф. Энгельсом классификацией основных форм движения материи (механическая, физическая, химическая, биологическая и социальная). Преодолевая крайности механицизма и витализма, Ф. Энгельс даёт определение жизни: «Жизнь есть способ существования белковых тел, и этот способ существования состоит по своему существу в постоянном самообновлении химических составных частей этих тел» [11, с. 82]. Качественное своеобразие живого он связывает, прежде всего, с материальным носителем ‒ белком.

Но сам по себе химически чистый белок является неживым. Поэтому речь идет о том, что белок представляет собой «самый существенный носитель образования клеток» [11, с. 611]. Иначе говоря, белок есть материальный носитель образования органической целостности, и только органическая целостность обладает способностью самообновления своих составных частей и самостоятельной силой реагирования. Обобщение достижений химии в сфере синтеза органических веществ помогло Ф. Энгельсу сделать вывод, что жизнь должна была возникнуть химическим путём. Ф. Энгельс рассматривал возникновение жизни как длительный исторический процесс превращения химической формы движения материи в биологическую.

Диалектико-материалистическое введение к научно-аналитическому решению проблемы возникновения живого нашло своё воплощение в гипотезе А.И. Опарина, который изложил её основы в книге «Происхождение жизни» (1924). Им впервые разработана научная программа оригинальных модельных опытов с коацерватными каплями (или пробионтами) для объяснения возникновения и совершенствования обмена веществ. В современной науке существует ряд более или менее равноценных гипотез, объясняющих происхождение жизни на Земле. Все они объединяются общим методологическим подходом - сознательным или стихийным использованием диалектики.

Исследование биологических объектов как органически целостных систем неразрывно связано с анализом ещё одного фундаментального свойства живых организмов - их органической целесообразности, внутренней активности. Биологическая наука доказала возможность познания органической целесообразности на основе раскрытия её материальных причин, не прибегая к телеологическому постулату об идеальной внутренней цели, якобы направляющей и одухотворяющей живые организмы. Впервые это удалось сделать Ч. Дарвину. Он неопровержимо доказал, что органическая целесообразность формируется в результате эволюционного приспособления видов к условиям их существования.

Эта целесообразность относительна и, согласно дарвинизму, не выпадает из цепи материальных причин, но не укладывается в прокрустово ложе механистического детерминизма, признающего лишь необходимость и полностью исключающего случайность в причинно-следственных изменениях. Механистический детерминизм выражает отношения простейшей причинной связи, которая не может быть отброшена научным знанием вообще. Однако при анализе органической целостности механическая причинность оказывается недостаточной, ибо выступает лишь как одна из частных форм причинной связи. Прогресс биологии привёл к развитию понятия «детерминизм» до уровня диалектико-материалистического понимания причинно-следственных отношений. Переход к диалектическому пониманию органической детерминации был осуществлен Ч. Дарвином (хотя он делал это зачастую непоследовательно). Он исходил из признания объективного характера случайности и её диалектической связи с необходимостью.

Эта сторона дарвиновского учения была высоко оценена Ф. Энгельсом. Новый вид причинной связи, обнаруженный Ч. Дарвином, имеет в своей основе случайность как форму проявления необходимости (или необходимость, прокладывающую себе дорогу через массу случайностей). Именно такова природа той изменчивости организмов, которая зависит от специфических особенностей их внутреннего строения, и которая была названа Ч. Дарвином неопределённой изменчивостью. Случайный (не детерминированный непосредственно и однозначно внешними условиями) характер этих изменений не нарушает причинной закономерности эволюции. Закономерность, обнаруживающаяся в неопределённой изменчивости, имеет, однако, статический характер и не может быть заменена строго однозначной(динамической) закономерностью.

Исследования в области теоретической биологии показывают, что вопрос о потенциальных возможностях (и, следовательно, пределах) развития живой природы, встающий в связи с возникновением социальной формы движения материи, остаётся пока вне поля зрения ученых. Вывод очевиден: в современных исследованиях необходим учёт того места, которое занимает биологическая форма движения материи не только по отношению к низшей (химической), но и к высшей (социальной) форме. Этот наглядный пример лишний раз подчеркивает, что диалектика ‒ неотъемлемый и незаменимый компонент теоретизации науки.

Мировоззренческие и методологические проблемы медицины

Современная медицина представляет собой обширную и глубоко дифференцированную отрасль научного знания. В объекте её изучения - человеке - как в своеобразном фокусе сходятся все формы движения материи. Познавательные интересы медицины простираются от молекулярного и клеточного уровня морфофизиологии человека до социально-политических и правовых норм человеческого общежития. Широта познавательных интересов медицины беспредельна; со времени возникновения экспериментирующего естествознания она в своем теоретизировании исходила из принципов механики, физики и химии; со второй половины XX века медицина в своих теоретических установках рассматривается как ветвь биологии. Поэтому наиболее распространенные воззрения в сфере философских вопросов современной медицины исходят из принципа теоретической и методологической общности биологии и медицины. Однако основополагающие понятия медицины - здоровье, норма, болезнь, этиология, патогенез, нозологическая единица и др. – пересекаются или стыкуются с целым рядом понятий биологии, но по своему содержанию не сводятся к ним и не поглощаются ими. Таким образом, история и современное состояние медицинского знания выдвигают вопрос о научном статусе медицины.

Имеются все основания взаимосвязи медицины со смежными науками. Безотносительно к решению вопроса о научном статусе медицины можно с уверенностью утверждать, что она всегда была и всегда будет во взаимодействии со всем развивающимся комплексом естественных, общественных и технических наук. Несомненная взаимосвязь медицины с другими науками фактически определяется уже тем, что человек как объект медицины представляет собой высшее единство, связывающее в неразделимое целое, все пять основных форм движения материи.

Именно поэтому медицина, опираясь на известные закономерности низших форм движения материи, может разрабатывать методы диагностики и лечения болезней, основанные на принципах механики (например, баллистокардиография), физики (например, электрокардиография, различные методы физиотерапии) и химии (например, клинико-лабораторные анализы). Причём в разработке методов диагностики и терапии главная проблема заключается в раскрытии нормативно-физиологического или патологического значения механических, физических и химических свойств и процессов в организме, производных от закономерностей целостной жизнедеятельности.

И только медицина, а не механика, физика или химия, способна квалифицировать механические, физические и химические параметры целостной жизнедеятельности как причастные состоянию здоровья или состоянию болезни. При такой бесспорной связи медицины с механикой, физикой и химией никто, однако, на сегодня не утверждает её теоретическую общность с ними, хотя в своё время теоретическая медицина растворялась в каждой из них точно так же, как в настоящее время она теоретически объединяется с биологией.

Отношения медицины с биологией неизмеримо сложнее, чем с другими отраслями естествознания. Открывает проблему их взаимосвязи тот неоспоримый факт, что человек представляет собой живое существо. Чтобы понять реальные особенности жизнедеятельности человека, медицина не вправе пренебрегать прописными истинами биологии. Она не может не считаться с непреложным, хотя и не очень популярным на сегодня, положением эволюционной теории о том, что человек есть биологически невероятное существо. Это означает, что особенности его жизнедеятельности не выводятся непосредственно из биологических закономерностей и не являются их непрерывным продолжением.

Поначалу человек предстает как биологический объект, но далее следовало бы признать, что этот объект является биологически сложным, но не биологически сложившимся. Если исходить из принципа теоретической общности медицины и биологии, то сливаются в непрерывное единство биологические предпосылки антропосоциогенеза и его не биологически сложившийся результат. Абстрагируясь от истории становления человека, этот принцип объединяет биологию и медицину по наглядному срезу их тесного переплетения и отсекает при этом наиболее специфичные особенности как биологии, так и медицины.

Специалисты указывают, что биология встала на твёрдую почву науки в значительной мере благодаря тому, что «Дарвин разглядел принципиальные различия между физиологическим процессом изменения особей (индивидуальной изменчивостью) и историческим процессом изменения органических форм (историческими изменениями)» [4, с. 194]. Во второй половине прошлого века сформулирован чёткий до жёсткости методологический принцип запрета, согласно которому «сведение исторических закономерностей эволюции к физиологическим, методологически порочно» [3, с. 79].

Весьма характерно, что К. Маркс считал возможным рассматривать самое общее отличие «человека вообще» от животного именно «с физиологической точки зрения» [13, с. 366]. Сложившаяся в процессе развития трудовой деятельности телесная организация людей обусловливает их трудовое, а не приспособительное отношение к остальной природе. В этом смысле труд есть способ существования человеческой жизни. Процесс труда, по определению К. Маркса, «есть всеобщее условие обмена веществ между человеком и природой, вечное естественное условие человеческой жизни», т.е. процесс, без которого «не был бы возможен обмен веществ между человеком и природой, т.е. не была бы возможна сама человеческая жизнь» [12, с.195 и 51]. Труд есть естественная деятельность человека; он не существует вне взаимодействия между людьми и предполагает их совместно-разделённую деятельность, которая составляет основу общественно-исторических (социальных) закономерностей. В этом смысле правомерна постановка проблемы соотношения физиологического и социального в жизнедеятельности отдельного индивида.

Противоречивое же соотношение биологического и социального возникает и разрешается в процессе антропосоциогенеза. Антропофизиология, которая развивается на трудовом основании, содержит в себе биологические закономерности. Вероятно, именно поэтому медики не могут не вкладывать в биологическую терминологию физиологический смысл. Таким образом, медицина, изучая жизнедеятельность живого человеческого индивида, имеет дело с закономерностями антропофизиологии. Специфика последних не позволяет подменять их биологическими закономерностями и теоретически объединять биологию и медицину.

Теории патологии

Нередкое отождествление патологического процесса с общебиологическим позволяет именовать теорию патологии общебиологической теорией или считать её разделом общей биологии. Единственной объективно существующей предпосылкой слияния такой теории патологии с биологией является наличие у растений и животных отдалённых аналогов «жизни больного человека» в форме не приспособительных морфозов. Отдалённость этих аналогов состоит в том, что, будучи, по определению, не приспособительными, они соответствуют норме реакции вида.

Отсюда следует весьма простая строго биологическая истина, согласно которой биологически закономерно приспособленным является всё то, что живёт. На фоне таких истин приверженцы биологической сущности болезни вынуждены привязывать болезнь к биологическим закономерностям лишь неким отрицательным образом, например, трактуя её как нечто направленное против жизни. Однако это нечто, направленное против жизни, в строго биологическом понимании представляет собой ту же самую жизнь или даже форму утверждения жизни в том биологически закономерном отношении живого с живым, которое, в частности, с необходимостью предполагает, что жизнь одного вида подавляет жизнь другого вида (пищевая конкуренция, отношение хищник-жертва, паразитизм и т.д.).

Медицина же с античных времен не рассматривает болезнь как нечто, направленное против жизни. В болезни она видит закономерный способ сохранения жизнедеятельности в неблагоприятных условиях. Клиническая медицина не смешивает болезнь со здоровьем, физиологию с патологией. Подобного рода смешения различных состояний и процессов неизбежны на почве теории патологии, организуемой понятием «патологический процесс» в его биологической, а не в клинической интерпретации. Клиническая патология не исключает патологического процесса, но она строится на нозологической (или синдромной) определённости заболевания.

Понятие «теория» определяется как система взглядов, по какому-либо вопросу. В отличие от гипотезы как научного предположения или концепции как системы взглядов, то или иное понимание явления/проблемы, система взглядов теории уже подтверждена практикой и проверена временем, и, что немаловажно, принята определённой частью или всеми членами научного сообщества, а, при её жизненности и значимости, и вообще обществом. Не смотря настоль ёмкое определение в одной и той же отрасли науки теорий, как правило, несколько. Большая часть из них носит соподчиненный характер, отражая те или иные стороны целого.

Современное глубокое разделение целого на части в любой отрасли знаний, со специализацией, требующей постоянного их накопления «по горизонтали», на первый взгляд, вообще снимает необходимость у отдельного члена научно-практического (в медицине) сообщества присутствия понятия об общетеоретических знаниях. В самом деле, вся теоретическая часть медицины представлена фундаментальными знаниями в физиологии и патофизиологии, анатомии и патологической анатомии, химии, биологии, фармакологии, гистологии. Представители этих дисциплин в меру заинтересованности и более других, практических специалистов владеют знаниями других дисциплин. Чего не скажешь об их практической компетенции, им самим, в общем, то, не нужной. То же, с обратным знаком, относится к врачам. Анестезиологи владеют основами клинической фармакологии и патофизиологии, хирурги – анатомии и патологической анатомии и т.д. Известным фактом является перегруженность теоретическими предметами студентов медицинских вузов в первые три года обучения. Предметно-практическое преподавание в последующем резко снижает качество и количество обобщающих представлений, утрируя их до узко конкретных приложений. По окончании вуза обучение, уже самостоятельное, носит характер «постановки руки», перенятия штампов практической работы. Вопросам теории медицины места уже нет.

По роду своей деятельности, связанной со складом ума, общетеоретическими построениями занимаются представители так называемой теоретической медицины. Прежде всего – патанатомии и патофизиологии. Так, целлюлярная патология Р. Вирхова, сводившая всю патологию к патологии клеток, по определению Ю.П. Лисицина представляла собой: наиболее полное выражение солидаризма в медицине, подчеркивающего первостепенное значение в патогенезе твердых образований организма. Цитологические исследования как диагностические приёмы и средства проникновения в интимные структуры стали непременным атрибутом современной медицины и основой ряда теоретических построений.

Работы К. Бернара, И.М. Сеченова, И.П. Павлова заложили основы теории нервизма и кортико-висцеральной патологии, в полной мере сохраняющих своё научно-практическое значение до настоящего времени. Закономерным продолжением двух основных теоретических платформ стали работы на основе фактов молекулярной биологии и медицины, адаптационно-трофических процессов. Так, теория повреждений клеток свободными радикалами, процессами естественного метаболизма с возникновением атеросклероза, канцерогенеза легла в основу так называемой теории старения или теории «четырёх моделей медицины» В.М. Дильмана. Автором выделяется десять «нормальных болезней» (ожирение, сахарный диабет тучных, гиперадаптоз, климакс, атеросклероз, метаболическая иммунодепрессия, аутоиммунные болезни, гипертоническая болезнь, психическая депрессия и рак) как результат развития и взаимодействия экологических, генетических, онтогенетических (развитие организма) и инволюционных (аккумуляционных) факторов.

А.А. Алексеевым сформулирована соединительно-тканная теория биологии и медицины. Автор называет соединительную ткань, которая составляет 85% всей массы человеческого тела, двигателем и механизмом реализации эволюции в сложных живых системах, а интегрирующим заболеванием – соединительно-тканную недостаточность. Значимо, что речь идёт об энергоинформационной роли соединительной ткани. В основу общей теории медицины академика А.Д. Сперанского («Элементы построения теории медицины», 1934) легли общие закономерности адаптационно-трофических процессов в нервной системе.

Появление знания о нейроэндокринных взаимодействиях обусловили появление учения Г. Селье о стрессе и общем адаптационном синдроме – одном из самых ярких явлений теории медицины, теснейшим образом, определяющим его практическое применение. Развитием наших представлений уже на уровне психической жизнедеятельности, где в развитии заболеваний учитываются не только реакции неосознаваемого, но собственно психические процессы, ментально-эмоциональные проявления, стали теории, объединившиеся во фрейдистское (психоаналитическое) и психосоматические направления.

Все вышеперечисленные фундаментальные медицинские теории/концепции охватывали, прежде всего, внутренние процессы, происходящие в организме при взаимодействии с внешними факторами. Ещё более узки направления неогиппократизма и биотипологии, которые, с одной стороны, родились как ответ на технизацию и специализацию в медицине с разрушением целостного восприятия человека, а, с другой стороны, создавали и применяли на практике границы типажа человеческой личности на любом уровне.

Следует сказать, что такой подход не нов. В Аюрведе, Тибетской медицине, у Гиппократа, И.П. Павлова, В. Кречмера, М. Мартини, Н. Пенде мы находим классификаторский подход к определению типа личности с лечебно-профилактическими выводами. Идя ещё глубже, Э. Уильямс в работе «Биохимическая индивидуальность» (1960) на основе анализа и синтеза анатомического, биохимического и клинического материала, создаёт очередную классификацию, которая широкого признания не получила.

Не меньшее в количественном отношении теоретическое наследие представляют теории, так сказать, внешнего опосредования болезни, куда относят теорию социальной обусловленности здоровья и социобиологические концепции. Вообще не касаясь механизмов патогенеза заболеваний, они исследуют их несомненную взаимосвязь с социальными факторами. Поведенческая сторона, определяющая образ жизни индивидуума и сама являющаяся частью образа жизни, формирует наряду с внешне средовыми факторами, от экологических до политических, факторы риска здоровья, роль образа жизни и здорового образа жизни. Ряд социолого-биологизаторских теорий – теория этологии (К. Лоренц, Н. Тинберген, Н. Фриш), человеческой экологии (Р. Парк, Э. Бюргесс), социобиологии (Э.О. Уилсон) – переносят законы биологических сообществ на человеческую жизнь и ещё более опосредованы в вопросе о причинах и характере заболеваний. Наиболее общей и объединяющей теорией происхождения болезней является теория болезней цивилизации и социальной адаптации. Термин «адаптация» как процесс преодоления организмом неадекватных условий, не соответствующих свойствам организма, не менее популярен, чем «стресс». Дезадаптация как результат неадекватной адаптации (адаптации с нарушением жизнедеятельности) рассматривается как основа заболевания. Теория социальной адаптации от рождения была за рамками только медицинской, и в одном из первых трудов на эту тему («Болезни нашего общества» Э. Гюан, А. Дюссер) рассматривался целый спектр проблем, обусловливающих биологическую, природную, социальную, психологическую дезадаптацию.

Область решения проблемы лежит за пределами медицины, подпадая под известные нам законы развития цивилизации. Такие видные теоретики как Р. Дюбо и О. Тоффлер достаточно пессимистичны в своих прогнозах относительно тенденций развития дезадаптации. Ранее им в противовес, и в большей мере справедливо, звучали возражения теоретиков из стран соцлагеря, дружно строивших коммунизм без травм, болезней и пр. Теория географического детерминизма, конвергенции Т. Мальтуса (1798 г.) и в последующем неомальтузианцев имеет, пожалуй, самое отдалённое отношение к собственно медицине. Справедливый постулат о болезнях и вырождении членов общества как прямом результате увеличения его численности выше критической отметки справедлив, но более приложим, например, к экологии.

Академиком Ю.П. Лисициным и профессором В.П. Петленко сформулирована детерминационная теория медицины, в основу которой были положены принципы детерминации, отражения в живой системе. Основная цель построения детерминационной теории ‒ свести в единую систему все основные современные знания, накопленные в области медико-биологического исследования. Именно адаптивное реагирование как явление специфическое для организмов детерминационного отражения определено ими как базовое положение. Доктрина адаптивного реагирования – детерминационный фактор всегда специфично преломляется через внутренние системы. На этой платформе показалось возможным объединить представления о гомеостатическом, эволюционном, экологическом, адаптивном, психосоматическом детерминизме с описанием процессов формирования здоровья или болезни. Внешнее разнообразие всех освещённых концепций с оригинальностью представлений действительно нового, никак не предполагает их эксвизитности в системе взглядов. Теории по своей сути ассимилируют, плавно перетекают по мере накопления новых знаний в более широкие представления. Временной, исторический детерминизм какой-либо из них сменяется другим, расширение концептуального поля рождает представление, ассимилирующее, взаимодействующее с уже известными теориями. Парадоксальной особенностью всех фундаментальных теорий медицины является то, что, проясняя и увязывая теоретические вопросы, они ни слова не говорят о самом лечении. Определение медицины как системы наук и практической деятельности, направленной на сохранение и укрепление здоровья человека, продление его жизни, предупреждение и лечение болезней, не учитывает удельного веса наук о профилактике, здоровье и, собственно, лечении. Профилактикой здоровья, его укреплением занимаются все. На деле нормы гигиены, если иметь в виду освещённость, состав воздуха, норму квадратного метра жилья на человека, попираются повсеместно. Дело гигиенистов в руках каждого. Тоже – в вопросе об удлинении жизни. На деле и по большей части медицина представляет собой вопросы санологии и гигиены. Но, прежде всего, получение новых данных о строении и функции живого человека и разработка средств диагностики и лечения. Однако ни одна из теорий от целлюлярной до четырех моделей медицины, и от нервизма до теорий адаптации не анализирует лечебные подходы.

Таким образом, и сегодня отнюдь не устарело давнее положение И.В. Давыдовского о том, что в теории патологии «высшим, объемлющим понятием остаётся понятие болезни, или нозологической единицы, которая не только включает в себя те или иные симптомокомплексы и синдромы, но которая, кроме того, учитывает и всю сумму этиологических и патогенетических моментов» [1, с. 6]. Это высшее, объемлющее понятие составляет добротную основу для построения такой теории патологии, конструктивным принципом которой станет нозологический принцип, и которая не уведёт от необходимости доказательно ответить на вопросы, почему и как, «на каком законном основании существует гипертония, шизофрения, рак желудка и всё прочее, составляющее содержание предмета нозологии человека» [2, с. 135]. Ответов на подобные вопросы от концептуально-биологической теории патологии ждать не приходится, ибо, отбросив нозологический принцип, она не способна сколько-нибудь последовательно объяснить, почему «болезни как нозологические категории предстают социально-гигиеническими проблемами» [2, с. 125]. Теория болезни может быть создана лишь объединёнными усилиями представителей всего комплекса медико-биологических и других наук как результат высшего синтеза их достижений. Дать ответы на поставленные вопросы может лишь единая (общая, или целостная) теория медицины, которая «на сегодня» тоже не существует, но «вчера» о ней и речи быть не могло. Только в самое последнее время идея единой теории медицины выдвигается отдельными философами, исходящими, в частности, из того, что такая теория может быть построена только при условии, что медицина станет преимущественно профилактической.

Современные теории патологии в аспекте учения

В.И. Вернадского о ноосфере

Вне создания теории современной патологии нет решения фундаментальных проблем медицины. За фасадом фармацевтически нагруженных тенденций, обыденных разговоров о норме и патологии, экологии, здоровье, избыточной симптоматической терапии скрываются формирующиеся реактивные формы новых патогенезов. Настоящая проблематика и опасности современности (а в медицине сегодня это проблема эпидемии болезней цивилизации) связаны с тем, что созданное усилиями многочисленных специалистов общество, чрезмерно регулируемые системы, в которых, кажется, всё нормализовано, на самом деле очень неустойчивы и уязвимы. Человек в современной обстановке утратил способность сопротивляться факторам риска и обычным воздействиям. Фармакологическое гомеостатическое регулирование базируется на бесконечном повторении старых понятий развития патологии как реакции на повреждение.

Но не только внешняя угроза может нарушить равновесие организма, внутри системы зарождаются новые опасные тенденции (хронизация патологического процесса), патогенные ситуации, не прошедшие эволюционного отбора, перед которыми бессильны терапевтические воздействия, основанные на нормологической лечебной методологии в условиях слабо развитого теоретического базиса. Традиционные реактивность и резистентность как параметры организменного саногенетического нарушения нормы составляют переменные, входящие в уравнение жизнедеятельности. На этом уровне ещё нет кризиса, но развивающиеся не упорядоченные процессы в организме отражают механизмы здоровья и являются тенью его органической целостности. В последнее время аномалии приобретают весьма тревожный характер. Это не явные симптомы, а странный признак упадка, нарушений пока неизвестных механизмов патологии. Сегодня всё изобилие накопленных фактов освобождено для общепатологического синтеза и развития теоретической патологии.

В основе современной патологии лежит субклиническое воспаление. Саногенетические иммунные потенции организма, определяющие защиту от развития нозологических форм болезней цивилизации, и инфекционная иммунная реактивность являются дополнительными механизмами и понятиями. Так как иммунная система не может реагировать на своё, то посредством реакции на перекрёстные микробные структуры организм реализует участие в регуляциии ммунной функции, ограничении воспалительных процессов, антигенно-структурном гомеостазе, сохранении эндоэкологии, регенерации, контроле опухолевого процесса, старении.

В.И. Вернадский был убеждён, что научная мысль и коллективный труд объединённого человечества в будущем, несомненно, приведут к решению важнейших экологических проблем и согласию в человеческом обществе, в результате чего биосфера превратится в сферу человеческого разума – ноосферу. В подавляющем большинстве публикаций последняя рассматривается как реальное будущее не только состояния природы, но и человечества, как конечный результат научной мысли инаправленного на достижение этой цели человеческого труда, как стратегия выживания. Однако учение о ноосфере с самого начала несло в себе элементы утопии: в нём переплелись ценностные и бытийные подходы. Ценностные характеристики ноогенеза были однозначно положительными, а это не соответствует противоречивости базисных основ природы, диалектике жизни.

Человеческий разум может творить только технику, а потому структурным синонимом ноосферы можно считать техносферу (наукосферу, информосферу, интеллектосферу). Все эти искусственно выделяемые по разным признакам оболочки Земли противостоят природе: основное глобальное противоречие в судьбе человечества между естественным и искусственным, между природой и человеческой деятельностью. Становление ноосферы и возникновение угрожающего самому существованию рода людского кризиса – один и тот же процесс.

Ноосфера как реальность представляет собой искусственную среду, которая теснит биологическое бытиё. Научные знания выхолащивают всё новые и новые сферы возможностей сознания, по мере того как техника подавляет жизнь. Ноосфера как гармония – сциентистский аналог социально-политической утопии коммунизма и прочих, болееранних мечтаний о рае. В соответствии с духом времени он опирается на науку. Так к ней и надо относиться, хотя против утопий и надежд вообще нет смысла выступать. Они полезны в той мере, насколько, смягчая трагические реалии, помогают жить, как ожившие культы медицинских практик средневековья.

Уровень теоретического мышления – одна из существенных предпосылок успешных решений современных проблем медицинской практики. Успехам медицины часто приписывают абсолютную ценность, что препятствует возникновению мыслей о поиске других функций и эффектов современных медицинских возможностей. Эти вопросы заставляют возвращаться к вечным проблемам медицины для их переосмысления. В основе анализа новых возникших в медицине сложностей – эпидемии хронической неинфекционной патологии – лежит единство каузального, системно-структурного и эволюционно-генетического подходов.

Уникальность современных патологических процессов есть результат сложного отклика организма на простые жизненно важные факторы. В соответствии с принципом активности живых систем (Н.А. Бернштейн), организм не пассивно уравновешивается со средой, а постоянно сам создаёт условия нарушенного гомеостаза, связывая в нераздельном единстве внесение или углубление нарушений равновесия в окружающем мире и борьбу за их минимизацию. В настоящее время, когда накоплено достаточно много фактического материала о патогенезе конкретных болезней, необходимо теоретическое углубление анализа механизмов осуществления адаптационного процесса как причины смены современных форм патологии. Пока его сущность не будет осмыслена с позиций общей и теоретической патологии неизбежен этап множественности определений частных процессов, что в тенденции чревато плюрализацией представлений о его единой сущности.

Разработаны теоретические обоснования, проведены анализ экспериментальных, клинических результатов, интерпретация концепции провоспалительного генеза современной патологии и метаболических нарушений, лежащих в основе паттерна нарушений при развитии патологических процессов в условиях депрессии иммунной системы, вызванной несовершенством медицинских практик XX века. Показано, что как в условиях локального субклинического воспаления, так и при воздействии стресса, происходит развитие типовых форм дисбаланса обмена липопротеинов, глюкозы и инсулина, появление модифицированных атерогенных липопротеинов, белков острой фазы, гликолизированных белков и цитокинов.

Контроль частных патогенетических компонентов типового целесообразного реагирования не всегда приводит к желательным результатам саногенетического контекста гомеорезисной траектории здоровья. Терапевтическая компонента иммунной реактивности координирует паттерн метаболических изменений приспособительного характера, которые при хронизации патологического процесса выступают в роли детерминанты нозологических форм патологии. В результате жёсткого симптоматического контроля, который стал нормой современных возможностей медицины, понижаются пределы саногенетической активности организма. Конструктивный принцип достижения цели в медицине (здоровья) реализуется через эволюционный механизм типовых реакций патосаногенетического содержания. Новый взгляд на теорию современной патологии может выступить в роли индуктора программируемого результата в конечном итоге оздоровления современного человека.

Проблемы и загадки патогенеза болезней человека

Представления Л.А. Орбели о сущности патологического процесса как возвращения к пройденным эволюционным этапам развития встретило со стороны морфологических наук, давно использовавших исторический метод, сдержанное отношение из-за отсутствия в то время доказательств тканевой дедифференцировки при патологии.

Истинные мукоидизация бронхиального эпителия и энтеролизация желудочного эпителия при хронических воспалениях слизистых оболочек; спонгиозация компакты при флюорозе; эмбриональный тип кроветворения при мегалобластных анемиях; смена фенотипа эритроцитов с синтезом фетального гемоглобина при гипоксиях; реверсия фенотипов хондроцитов и фибробластов со сменой синтезируемого типа коллагена при ревматоидном артрите, деформирующем артрозе и любом склерозирующем процессе паренхиматозных органов; обратимая, без потери своей детерминированности дедифференцировка клеток нервной, мышечной тканей или гепатоцитов при экспериментальных исследованиях; нарушение принципа необратимости тканевой дифференцировки при неоплазиях с упрощением их строения и активацией механизма анаэробного гликолиза, свойственного низшим ступеням эволюционной развития; появление в крови взрослого человека при бронхолегочных опухолях в эндотелии их кровеносных сосудах и клетках стромы плацентарной щелочной фосфатазы, свойственной периоду эмбрионального развития бронхиального эпителия и эндотелия сосудов лёгких и костей; синтез клетками взрослого организма безотносительно к полу и состоянию беременности белков фетоплацентарного комплекса; синтез гормонов опухолями отнюдь не эндокринного происхождения, равно как и вызывающие эти феномены, перепрограммирование генома, дерепрессия генома при многочисленных патологиях – таков не полный, но достаточный перечень морфологических доказательств процесса рекапитуляции при патологии, снимающих запрет с распространения биогенетического закона на патологию и аргументирующих положение, что не только онтогенез, но и патогенез, повторяют филогенез.

Смена морфологических критериев диагностики на функциональные и нозологически обезличенные, проступающая в зарубежных терминологических нововведениях – хроническая обструктивная болезнь лёгких (ХОБЛ), хронические болезни почек (ХБП) – отодвигает сроки выявления пульмо- и нефропатий, поскольку начальные стадии заболеваний паренхиматозных органов не сопровождаются функциональными нарушениями в связи с морфологической избыточностью их организации. Иллюзия новаций возникает в связи с начавшегося со времён Дж. Морганьи – основоположника патологической анатомии – и продолжающегося до наших дней надуманного в медицине противопоставления морфологического («морфологизм»; «лечить болезнь, а не больного», концепция морфологического детерминизма) функциональному («функционализм», «лечить больного, а не болезнь», идея нервизма).

Однако две формы проявления жизни – морфологическая, как обязательное материалистическое условие существование живого, и функциональная, как способ проявления адаптивности живого условиям существования, не находятся в прямолинейной причинно-следственной зависимости, поскольку совершенствование адаптации может достигаться ценой морфологического упрощения. При патологии же структур, координирующих работу органов и объединяющих их в целостный организм, обеспечивающих адаптацию организма к условиям существования, основной принцип диагностики может быть функциональным, поскольку изменение деятельности регулируемых ими исполнительных паренхиматозных органов, по существу вторичное, совершается при сохранности морфологической структуры последних. Отсутствие взвешенной, интегральной оценки доли морфологического и функционального патологии указывает на кризисное состояние решения философских проблем в отечественной медицине, обозначенное ещё И.В. Давыдовским (1962), потерю ею профилактического направления и принципа индивидуального подхода к пациенту, что облегчает инвазию в неё зарубежных методологий [2].

Проблемы единой теории медицины

В ряду представлений, препятствующих пробуждению теоретического самосознания медицины, не последнее место занимает традиционное сведение теории медицины к теории патологии. Однако теория медицины не может исчерпываться теорией патологии, т.к. состав медицинской реальности входит не только болезнь, но и здоровье. Более того, искомая теория медицины будет заведомо несовершенной, если она предстанет в варианте теории болезни и здоровья, ибо здоровье с фактической и логической точек зрения является первичным по отношению к болезни. Поэтому единая теория медицины должна открываться теорией здоровья.

Теория патологии вне теории здоровья была, есть и будет описательной концепцией, не способной подняться выше эмпирического обобщения. С оформлением же теории здоровья теория патологии может стать логически выводимой (дедуктивной) теорией и, следовательно, способной не только объяснять наличную патологию «задним числом», но и доказательно предвидеть возможность возникновения того или иного заболевания. Если, например, ядром будущей теории здоровья окажется имеющееся в арсенале медицины понятие «должная норма», то из такой теории может выводиться, прогнозироваться и, следовательно, практически предотвращаться возможно должная патология. И единственно надежным гарантом корректной постановки проблемы здоровья являются воззрения клинической медицины.

Организованное нозологическим принципом клиническое мышление выводит к состоянию здоровья, не отождествляя его с болезнью. Оно предполагает генетическую связь болезни со здоровьем, да и со всем образом жизни индивида. Не следует забывать о том, что диагностические задачи клинической медицины не исчерпываются дифференциальным диагнозом болезней, а включают в себя и доказательный диагноз здоровья. В связи с этим следует отметить, что содействовать познанию явлений, наблюдаемых в клинике, призван не только обособившийся от неё раздел экспериментальной патологии, но и комплекс санитарно-гигиенических дисциплин с его ориентацией на познание нормативно-физиологических закономерностей.

Исторической предпосылкой формирования этих дисциплин послужила зародившаяся в недрах клинического мышления идея профилактики болезни. Историко-генетическая связь клинической медицины и гигиены настолько тесна, что при организационном обособлении последней (вторая половина XX века) клиницисты усматривали в ней лишь часть терапии. При этом необходимо должным образом оценить научную объективность и самокритичность клинического мышления, которое отдавало пальму первенства гигиене и профилактике болезней, отодвигая на второй план собственно лечебную медицину. Нетрудно проследить, как уже с конца XVIII века отечественные клиницисты выдвигали и развивали мысль о том, что лечебная работа не может искоренить болезни, победоносно спорить с недугами масс может только гигиена. Они связывали будущее медицины с медициной предупредительной.

Возникновение социалистического здравоохранения и организационное воплощение в нём принципа профилактики болезней не только положило начало этой будущей медицине, но и объективно способствовало осознанию её научно-теоретической самостоятельности. Принцип профилактики может стать конструктивным принципом разработки единой теории медицины. При этом он не отменяет, а сохраняет конструктивность нозологического принципа, ибо оба принципа взаимосвязаны. Их взаимосвязь легче показать, отталкиваясь от практики лечебной медицины. Восходящая к античной медицине идея профилактики болезней находит конкретное воплощение в открытии английским врачом Дженнером принципиальной возможности предупреждения оспы (которая ныне полностью ликвидирована на нашей планете). Это открытие стимулировало научный поиск средств предупреждения других инфекционных болезней. Достигнутые на этом поприще успехи доказали плодотворность идеи профилактики, воплотившейся в форме нозологически специфичных превентивных мероприятий.

Именно в этой форме принцип профилактики экстенсивно расширялся и переносился на наиболее распространенные неинфекционные заболевания (сердечно-сосудистые, онкологические, психические и др.). В научно-теоретическом плане важно подчеркнуть, что принцип профилактики здесь, безусловно, связан с нозологическим принципом и как бы подчинен ему. Эффект сохранения здоровья предполагается достижимым как суммарный результат предупредительных мероприятий против каждой нозологической единицы в отдельности. Однако медицине хорошо известно, что состояние здоровья не исчерпывается отсутствием болезни или совокупности болезней.

Поэтому принцип профилактики может развернуться в своей саногенетической полноте лишь тогда, когда ставится задача охраны здоровья здоровых людей. Для реализации саногенетического компонента принципа профилактики необходимо, прежде всего, раскрыть в научно-теоретическом плане предпосылки незаболеваемости. Данной проблеме медицина уделяет неоправданно малое внимание. Раскрытие механизмов незаболеваемости не может абстрагироваться от нозологического принципа и вместе с тем выводит к анализу тех особенностей наличного состояния здоровья, которые объясняют, почему при всех прочих равных условиях не возникает то или иное заболевание. Предметом научно-теоретического анализа здесь становятся закономерности сохранения или воспроизведения наличного здоровья, а принцип профилактики в рамках взаимосвязи с нозологическим принципом приобретает по отношению к нему ведущее значение. Точнее говоря, содержание принципа профилактики раскрывается во всей полноте, т к. оно действительно не исчерпывается только предупреждением болезней (нозологический аспект), а предполагает в идеале укрепление развитие здоровья (саногенетический аспект).

Разработка теории здоровья совершенно необходима для практического обеспечения идеала профилактики, т.е. для укрепления и развития здоровья. Конечно, такой идеал профилактики достижим лишь в отдалённой исторической перспективе. И, тем не менее, к нему необходимо стремиться, дабы не отдалить эту перспективу и поднимать наличную практику профилактики до теоретически обоснованного и принципиально достижимого уровня.

Принципиально достижимая полнота реализации идеала профилактики требует повсеместной установки на неуклонную нормативно-медицинскую рационализацию условий труда, быта и отдыха людей. Для этого недостаточно интуитивного или практического разумения, а необходима строго научная теория здоровья. Естественно, что реализовать будущую теорию здоровья возможно лишь в условиях общества, где забота об охране здоровья народа рассматривается как важнейшая социальная задача. В свою очередь, широта социальных позиций должна получить предметно-медицинскую конкретизацию в теории здоровья, а, следовательно, и в единой теории медицины.

Такая теория должна преодолеть традиции натурализма в общей патологии, с оправданием созерцательности теоретической мысли и практическим смирением перед стихией чисто природных закономерностей. Классики марксизма, однако, полагали, что имеющая место при существующих общественных отношениях физическая и интеллектуальная изуродованность индивидов «возникла исторически и точно так же историческим развитием может быть снова уничтожена» [10, с. 426]. Этот исторически обоснованный прогноз станет действительностью тем раньше, чем успешнее будет развиваться вся система отраслей медицины ‒ от медицинской генетики до медицинской этики. Но при этом для каждой отрасли медицины непременным мировоззренческим и методологическим введением должны служить социальные или социально-исторические измерения жизнедеятельности человека.

ЛИТЕРАТУРА

1. Давыдовский И.В. Врачебные ошибки // Советская медицина. -

1941. - № 3. - С. 6.

2. Давыдовский И.В. Проблема причинности в медицине. - М., 1962. -

С. 135.

3. Завадский К.М., Георгиевский А.Б., Мозелов А.П. и др. Ф. Энгельс

и дарвинизм // Вопросы философии. – 1970. - № 11. - С. 79.

4. История эволюционных учений в биологии / Под ред. В.И.

Полянского, Ю.И. Полянского. - М.-Л., 1966. - с. 194.

5. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 1.

6. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 15.

7. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 29.

8. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 45.

9. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 1.

10. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3.

11. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. т. 20.

12. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23.

13. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. II.