Государственное автономное профессиональное образовательное учреждение
«Казанский музыкальный колледж имени И.В.Аухадеева»

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

МЕТОДИЧЕСКИЙ ДОКЛАД

 

 

«Традиции и современность»

 

 

 

 

 

 

 

 

Выполнила:

преподаватель высшей квалификационной категории

Мартынова Наиля Тахиржановна

                                                

                                                                                                                   

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Казань 2018 г

Традиции и современность

 

1. Традиции и современность

 

Исторический путь, пройденный народом, откладывается в его социальной памяти и формирует традиционные установки его культуры. Сила традиции придает этим установкам стабильность и сохраняемость в течение долгого времени. Поэтому они кажутся заложенными в народе «от века». Их иногда называют «особенностями народной души» и именно их чаще всего имеют в виду, когда говорят о «национальном характере». Такие традиционные установки складываются и в русской культуре.

 

Установки русской культуры

Установки, характерные для русской культуры	Противоположные установки
·                    Коллективизм ·                    Бескорыстие, духовность, непрактичность ·                    Экстремизм, гиперболизм ·                    Фетишизация государственной власти, убеждение в зависимости от нее всей жизни граждан ·                    Русский патриотизм	·                    Индивидуализм ·                    Расчет, утилитаризм, практическая активность ·                    Умеренность, «теория малых дел» ·                    Ограничение прав государства, независимость частной жизни от властей ·                    Космополитизм

 

Оглядываясь из современности назад в поисках черт, характерных для русской культуры на протяжении многих веков и сохраняющихся у нее доныне, можно по-разному обобщать исторический материал. Однако выводы, к которым приходят исследователи, во многом совпадают. В таблице приведены основные черты и духовные ориентации, господство которых в русской культуре более или менее единодушно признается различными авторами.

Установки, приведенные в левом столбце таблицы играют в русской культуре весьма существенную роль. Это не значит, что ими исчерпывается специфика и что противоположные установки в ней полностью отсутствуют. Они являются доминирующими. Рассмотрим их подробнее.

Коллективизм вырабатывался как культурная норма, требовавшая подчинения мыслей, воли и действий индивида требованиям социальной среды. Эта норма складывалась в условиях общинной жизни и патриархального быта русского крестьянства. Она, с одной стороны, способствовала организации крестьянского труда и всего уклада деревенской жизни (решение вопросов «всем миром»), а с другой – получала одобрение со стороны власть имущих, поскольку облегчала управление людьми. Коллективистская ориентация поведения русского человека отражается во многих народных пословицах: «Один ум хорошо, а два лучше», «Один в поле не воин», «На миру и смерть красна». Индивидуализм, уклонение от сотрудничества, противопоставление себя коллективу, даже просто нежелание поддержать общение (например, со словоохотливым случайным попутчиком) воспринимаются как неуважение, высокомерие, чванство. Так вести себя «не принято», это «бескультурье», которое порицается общественным мнением. Антиколлективизм подвергается осмеянию в басне Крылова «Лебедь, Рак и Щука»; гоголевский Тарас Бульба отрекается от впавшего в индивидуалистический грех сына; душевный крах терпят одиночки, противопоставившие себя обществу: Онегин у Пушкина, Печорин у Лермонтова, Раскольников у Достоевского.

Россия не пережила Ренессанс, внесший струю гуманизма в ев­ропейскую культуру, и идея уникальности, самоценности человеческой личности хотя и высказывалась, но никогда не привлекала к себе особого внимания в русской культуре. Гораздо более частым мотивом было стремление «быть как все», «не выделяться». Групповая сплоченность снимала проблему индивидуальной инициативы. Растворение личности в коллективе, в массе порождало безответственность за свое поведение, за личный выбор и участие в совместном действии. Лишь к концу XX в. мысль о том, что индивидуализм имеет не меньшую социальную ценность, чем коллективизм, постепенно проникает в русскую культуру. Но и сейчас наше общество с большим трудом осваивает такие понятия, как «права человека» и «свобода личности», а личная инициатива, требуемая рыночной экономикой то принимает уродливые формы дикого мошенничества, то вызывает не менее дикое сопротивление со стороны приверженцев принципа «не высовывайся» (в форме поджогов и убийств фермеров, например).

Бескорыстие, возвышение духовности, осуждение склонности к приобретательству, накопительству, скопидомству всегда одобрялись в русской культуре (хотя далеко не всегда служили фактически нормой жизни). Почитались юродивые, отшельники, укротители плоти, бессребреники и вообще все, кто пренебрегал мирскими благами ради высших духовных идеалов. Альтруистическая жертвенность, аскетизм, «горение духа» отличают исторических и литературных героев, ставших образцами для целых поколений: – Сергия Радонежского и отца Аввакума в народных преданиях, старца Зосимы и князя Мышкинй у Достоевского, а также властителей дум русской интеллигенции – философов XIX в.                    Н. Федорова и В. Соловьева. Безусловно, высокая духовность русской культуры связана с православно-христианским культивированием святости и несет в себе религиозное начало.

Первенство духа над «плотью» и обыденностью оборачивается в русской культуре презрительным отношением к житейскому расчету, «мирской суетности», «мещанской сытости». Это, конечно, не значит, что русским людям вообще чужд практицизм. Стремление к материальным благам, поведение вовсе не редкость в России. «Деловые люди» в ней, как и всюду, ставят, во главу угла деньги. Однако в традициях «русской культуры деловитому экономическому мышлению не придается особой ценности. «Мелочным расчетам» противопоставляются «широкие движения души». Поощряется скорее не разумная предусмотрительность, а действие «на авось».

Стремление к высотам духовного совершенства подчас выливается в нереальные благие мечтания, высокопарные интеллигентские словопрения о «вечных святынях», за которыми стоят «милая сердцу» практическая беспомощность, бездеятельность и попросту лень. Русская культура более склонна признать прелесть восточной пассивности, чем достоинства западного активизма, практицизма и деловитости. Это находит отчетливое выражение, например, у Гончарова: авторские и читательские симпатии отдаются больше ленивому, но благородному Обломову, чем энергичному, но чуждому сентиментальных эмоций Штольцу. В душе русского человека сочувствие вызывают бесшабашные удальцы, пропойцы, бомжи, готовые жить впроголодь, только бы не брать на себя тягот систематического труда. Знаменитый вопрос «А ты меня уважаешь?» строится на предпосылке, что уважение завоевывается не делами, а исключительно душевными качествами, которые совсем не обязательно должны проявляться в выдающихся поступках.

Обширность просторов России и многочисленность ее населения на протяжении многих столетий постоянно сказывались на русской культуре, придавая ей склонность к экстремизму, гиперболизму. Эта склонность проявлялась в том, что всякий замысел, всякое дело на фоне громадных по сравнению с соседними странами российских масштабов становились заметными и накладывали свой отпечаток на культуру только тогда, когда приобретали достаточно большой размах, зачастую лишь если доводились до крайности. Людские ресурсы, природные богатства, разнообразие географических условий, величина расстояний позволяли осуществлять в* России то, что было невозможно в других государствах. Соответственно и проекты привлекали внимание, когда отличались грандиозностью.

·        Гиперболичны были вера и преданность крестьян царю-батюшке;

·        национальные амбиции и неприязнь ко всему иностранному у московского боярства и духовенства;

·        деяния Петра I, задумавшего построить за несколько лет большой столичный город на пустынном болотистом берегу моря и превратить огромную отсталую страну в передовую и могучую державу;

·        увлечения российской знати XVIII-XIX вв. строительством дворцов и усадьб, французским;

·        языком и зарубежными модами; достигшая глубочайшего психологизма у Толстого и Достоевского русская литература;

·        особенности русской интеллигенции (социального слоя, подобного которому не было больше нигде) с ее мучительным ощущением «горя от ума», возвышенными духовными устремлениями и житейской непрактичностью;

·        безудержно фанатичное принятие идей марксизма, вылившееся в уникальный социальный эксперимент, который дорого обошелся русскому народу;

·        неподдельный народный энтузиазм и неправдоподобно наивная шпиономания времен сталинизма;

·        «громадье» планов, «поворотов рек», «великих строек коммунизма» и т.п.

·        Та же страсть к гиперболизму и экстремизму проявляется и ныне – доходящем до нелепостей выпячивании своего богатства «новымии русскими»;

·        в беспредельном разгуле бандитизма и коррупции; в наглости финансовых «пирамидосозидателей» и невероятно большом количестве их доверчивых жертв;

·        в удивительных для страны, прошедшей войну с фашизмом, буйных вспышках фашистско-нацианалитических настроений, и т.д.

 

Экстремизм воспринимается русским человеком как культурная, норма. Даже люди робкого характера, в жизни не рискующие впадать в крайности, обычно с восторгом говорят о «русском размахе», воспетом в общеизвестном стихотворении А. К. Толстого:

Коль любить, так безрассудку, Коль грозить, так не на шутку, Коль ругнуть, так сгоряча, Коль рубнуть, так уж сплеча.

Коли спорить, так уж смело, Коль карать, так уж за дело, Коль простить, так всей душой, Коли пир, так пир горой!

Такой «размах» проявляется в склонности занимать крайние позиции при решении различных (а в особенности сложных и неясных) вопросов и в нелюбви к компромиссным решениям. Чехов в этой связи отмечает: «Между: есть бог и нет бога» лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец. Русский же человек знает какую-нибудь одну из этих крайностей, середина же между ними ему неинтересна, и она обыкновенно не значит ничего или очень мало».

Одно из самых ощутимых по своим последствиям проявлений в русской истории быстрый переход от одной крайности к другой; прямо, противоположной. Удивительно скорая (не в пример западноевропейским варварам раннего Средневековья!) христианизация Руси – и еще более скорое, всего лишь за пару десятилетий после 1917 г., превращение почти всех в атеистов, а затем – в течение одного десятилетия – увеличение роста числа верующих. Не столь давнее всенародное признание коммунистических идеалов – и нынешнее их осмеяние. Быстрое строительство социализма – и молниеносный рывок назад к «рыночной экономике». Такое инверсивное бросание из крайности в крайность то и дело ставит страну на грань раскола, и опасностью его нельзя пренебрегать и сегодня.

Поскольку самодержавная государственная власть на протяжении всей истории России была главным фактором, обеспечивавшим сохранение единства и целостности огромной страны, постольку неудивительно, что в русской культуре эта власть фетишизировалась, наделялась особой, чудодейственной силой. Сложился культ государства, оно стало одной из главных святынь народа. Государственная власть представлялась единственной надежной защитой от врагов, оплотом порядка и безопасности в обществе. Отношения власти и населения по традиции понимались как патриархально-семейные: «царь-батюшка» – глава «русского рода», облечен­ный неограниченной властью казнить и миловать своих «людишек», а они – «дети государевы» – обязаны исполнять его повеления, потому что иначе род придет в упадок. Вера в то, что царь хоть и грозен, но справедлив, прочно укрепилась в народном сознании. А все, что противоречило этой вере, толковалось как результат зловредного вмешательства посредников – царских слуг, бояр, чиновников, обманывающих государя и искажающих его волю. Века крепостной зависимости приучили крестьян к тому, что их жизнь подчиняется не закону, а произвольным решениям властей, и надо «идти на поклон» к ним, чтобы «найти правду».

Вместе с тем всесилие властей ставило развитие духовной культуры общества в зависимость от них. Искусство, литература, наука обслуживали их интересы. Прославление их было социальным заказом художникам, и они выполняли этот заказ. Верноподданнические мотивы пронизывали культуру сверху донизу. И протесты против самовластия и произвола чиновников так или иначе тоже исходили из признания их фактического всемогущества. Таким образом, фетишизация власти была культурным фоном российской действительности.

Октябрьская революция сменила тип власти, но не отменила ее фетишизацию, которой она была окружена. Более того, партийная пропаганда взяла этот культ на вооружение и придала ему новую силу. Сталин изображался «отцом» народа, «корифеем науки», наде­ленным необычайной мудростью и прозорливостью. Развенчание его после смерти не изменило общего тона восхваления мудрости «коллективного руководства» и его «единственно верного ленинского курса». Дети на праздниках благодарили «Центральный Комитет КПСС и Советское правительство» «за счастливое детство». Вожди прославлялись подобно святым, а их изображения ВЬШОЛНЯЛИ роль своего рода икон. Лозунги типа «Слава КПСС!» были неотъемлемым элементом убранства улиц. Разумеется, многие скептически воспринимали весь этот парад. Но и недовольные властью опять-таки возлагали на нее полную ответственность за беды общества.

Фетишизация государственной власти остается установкой об­щественного сознания и в нынешней России. Представление, что правительство настолько всесильно, что от него зависят и счастье, и несчастье населения, по-прежнему повсеместно царит в народных массах. Правительство у нас в ответе за все: его ругают за несоблюдение законов, невыплату зарплаты, дороговизну, разгул бандитизма, грязь на лестничных клетках, распад семей, распространение пьянства, наркомании и венерических болезней. И не исключено, что за рост экономики и благосостояния (а рано или поздно он произойдет!) тоже станут благодарить президента, депутатов, министров, губернаторов и мэров. Выработанная историей культурная традиция не сдает свои позиции в одночасье.

С культом власти и государства исторически связан и особый характер русского патриотизма. Сложившаяся в культуре установка органически соединяет любовь к родине – родной земле, природному ландшафту, с любовью к отечеству – государству. Русский солдат воевал «за веру, царя и отечество»: само собой разумелось, что это вещи неразрывно связанные.

Но дело не только в этом. Вековое существование России в религиозном противостоянии языческому Востоку и католическому Западу не прошло даром. Окруженный со всех сторон «иноверцами», русский народ (в отличие от западноевропейских, не испытавших этого) выработал ощущение своей единственности, уникальности, исключительной несхожести с другими народами. На ложившись, это ощущение, мессианские идеи оформили русский патриотизм как культурный феномен, который не исчерпывается «любовью к отеческим гробам», но предполагает особую историческую судьбу России, особые отношения ее со всем человечеством и обязанности перед ним. Таким образом, патриотизм наряду со своим «внутренним» содержанием приобретает еще и «внешнее» дополнение.

Нетрудно понять, что это подготовило культурную почву, на которой произошло быстрое распространение в российском обществе марксистских представлений о великой исторической миссии России, которой суждено после Октябрьской революции возглавить движение всего человечества к коммунизму. «Советский патриотизм», включающий в себя гордость за свою державу как «маяк человечества», явился прямым наследником русского патриотизма. «Братская помощь» Советского Союза другим странам представлялась нелегким, но почетным бременем – выполнением обязательств, выпавших на долю нашей страны вследствие ее исключительной роли в истории человечества.

Традиционные установки русской культуры сложились в условиях доиндустриального общества. Переход страны к индустриальному развитию в некоторой степени поколебал, но не разрушил их. При социализме они даже окрепли: специфика индустриального общества, построенного на социалистических началах, состояла в том, что оно реставрировало определенные черты феодально-крепостнической организации социальных отношений, и советская идеология охотно поддерживала соответствовавшие этой организации культурные традиции.

Крушение социализма стало тяжелым испытанием для культуры. Дело не только в связанном с ним катастрофическом падении государственной финансово-материальной поддержки учреждений культуры, образования и науки – переход к рыночной экономике потребовал существенных изменений в самой системе культурных норм, ценностей и идеалов. Индустриальное общество, а тем более постиндустриальное, к которому России предстоит двигаться, стремится сбросить с себя груз устаревших, доиндустриаль-пых установок.

Современная русская культура находится на перепутье. В ней происходит ломка стереотипов, которые сложились в досоветские и советские времена. По-видимому, нет никаких оснований полагать, что этот процесс затронет специфическое ядро культуры – ее коренные ценности и идеалы. Однако призывы к «возрождению» русской культуры в том виде, в каком она существовала в прошлом, утопичны. Переоценка ценностей уже идет. Результаты социологических исследований показывают, что в сознании русских людей сегодня сталкиваются противоречивые нормы и стереотипы поведения. Расшатываются вековые традиции, и пока трудно сказать, что из них устоит, а что падет жертвой на алтарь нового расцвета русской культуры.

 

2. Культурные традиции и инновации

 

Традиции сопровождают человечество на протяжении всей его ис­тории. Они являются важнейшими элементами его онтогенеза и филогенеза. Роль и функции традиций в обществе и отношение к ним человека служат показателем культурного развития, социальных, политических и идеологических ориентации того или иного сообщества.

Слово «традиция» восходит к латинскому traditio, переводимому обычно существительными «передача», «предание». Исходя, из его этимологии термин можно определить как совокупность формальных процедур хранения и передачи определенного содержания, предназначенных для регулировки механизмов наследования. В социологии под традицией понимают набор элементов социокультурного наследия, передающийся от поколения к поколению и сохраняющийся в определенных сообществах или социальных группах в течение более или менее длительного периода времени. Традиции охватывают объекты наследия (ценности самого разного порядка), процессы передачи этого наследия от поколения к поколению, а также процедуры и способы наследования. В качестве традиций могут выступать определенные общественные установления, поведенческие нормы, ценности, идеи, обычаи, ритуалы, отдельные предметы. Традиции присутствуют практически в любом проявлении социальной жизни, однако значимость их в разных ее областях неодинакова: в одних сферах, например в религии, они имеют принципиальный характер и выражаются в нарочито консервативной форме, в других, например в современном искусстве, их присутствие минимально. Определенные традиции функционируют во всех социокультурных системах и являются необходимым условием их жизнедеятельности.

Изучение традиций в гуманитарном знании имеет более чем двухвековую историю. Первая попытка осмыслить сущность этого явления и определить его значение в культуре была предпринята на рубеже XVIII-XIX вв. фольклористикой. Большое значение традициям придавал великий немецкий философ Ф.В. Шеллинг в своей «философии мифа». Для Шеллинга понятие мифа, обретавшее характер парадигмы, было тесно связано с возможностями сохранения и передачи традиции на протяжении многих поколений. Не менее популярной в XIX столетии была теория «заимствования», объяснявшая универсальность многих мифологических комплексов и традиций прямым влиянием одной культуры на другую. Из гуманитарных наук, наиболее часто обращавшихся к фактическому культурному материалу и делавших акцент на традиции, необходимо в первую очередь назвать культурную антропологию. Следует отметить, что в своем становлении как научная дисциплина культурная антропология была тесно связана с идеями эволюционизма, где традициям уделялось первосте; пенное внимание. Э. Тайлор, Дж. Дж. Фрэзер, а также их оппоненты в лице представителей «функциональной школы» Б. Малиновского и «школы исторической этнологии» Ф. Боаса внесли! немалый вклад в изучение традиционных обществ. Кульминацией данного направления можно считать структурную антропологию К. Левистросса. В социологии понятие традиции появилось несколько позже – в рамках этой науки утвердилось преимущественное представление о ней как о коммуникативном механизме, действие которого предполагает ориентацию индивида на некритически, поверхностно и механически усваиваемые им социальные нормы. В «понимающей социологии» М. Вебера понятие традиции! применялось для обозначения одного из типов действия, противоположного по своему характеру действию «рациональному», основанному на рационально-критическом усвоении норм и правил.

Много внимания исследованию традиции в XX в. уделяли представители различных направлений философского знания. Так,                  Э. Гуссерль, родоначальник феноменологии, обращался к проблеме  традиции, связывая ее решение с основной задачей своего «феноменологического проекта» – новым обоснованием научной рациональности. По мнению философа, содержание традиции не дано заранее, оно должно быть, развернуто в процессе ее актуализации, реализации в действительность. Учреждение же традиции задаете лишь самое общее направление, не исключающее индивидуальную активность познающего субъекта. Понятие традиции приобрело ключевое значение в герменевтике Г. Гадамера. По мысли философа, понимание, происходящее на пересечении деятельности интерпретатора-читателя и автора текста, становится возможным только благодаря существованию традиции. Принадлежность к традиции оказывается онтологической, т.е. бытийственной, характеристикой субъекта, гарантирующей ему возможность понимания. В философии науки оно было выдвинуто на первый план в теории «научных революций» Т. Куна и в «методологическом анархизме»         П. Феиерабенда. первого понятие традиции в науке практически совпадало с понятием парадигмы, определяющей в какой-либо эпохе характер представлений о мире. У второго традиция и научная рациональность рассматривались как равноправные способы обоснования знания об окружающей действительности. При этом современное преимущество науки обусловливалось чисто внешними, часто случайными, либо целенаправленно политико-идеологическими факторами и представлялось не имеющим рационального обоснования.

Понятие Понимание традиции в культурологии совпадает с традиции в социологическими и – шире – с научногумани-культурологии тарными трактовками этого понятия, но в то же время имеет свою специфику. При осмыслении традиции в научный оборот вводится категория наследия – комплекса культурных объектов, процессов, способов функционирования, репертуара ценностных ориентиров, подлежащих сохранению (культивации) и репродуцированию в последующем в более или менее аутентичном виде. В качестве традиции может выступать вся совокупность культурных форм, как институализированных, так и неинстиктуализированных. Богатство, существовавших и существующих культурных эпох в значительной степени обусловлено многообразием соответствующих культурных традиций. Основой научного изучения традиций следует признать не абстрактный, а конкретно-всеобщий уровень исследования, когда оригинальность и своеобразие культурно-исторических явлений рассматриваются в контексте типологических особенностей культурной эпохи.

Культурная эпоха при всем своем своеобразии, наличии субкультурных и контркультурных образований обладает рядом общих черт, что позволяет трактовать ее как некое монолитное образование. Но любая культурно-историческая эпоха не остается неизменной на протяжении длительного периода: в недрах старой всегда зарождается новая. С момента возникновения ведущих идей новой культурной эпохи до времени гибели старой могут пройти столетия. Так, идеи христианства зародились на рубеже двух эр, а борьба между ранним христианством и античной традицией продолжалась не только до его принятия Римом, но и в последующие столе­тия – вплоть до VI в. Длительность периода смены культурно-исторической эпохи объясняется в данном случае тем, что христианство находилось в диссонансном отношении к античности. Известны и резонансные отношения последующих эпох к предыдущим – эпоха Просвещения, например, была резонансной по отношению к рационализму XVII в. – процессы смены культурных ориентации происходили при этом значительно быстрее. Новая эпоха может лишь в каком-то отношении оказаться резонансной к старой, являться продолжением одних ее характеристик и резко контрастировать, диссонировать ей в других отношениях. Так, эпоха Возрождения была резонансной ко многим идеям и ценностям христианства, но в то же время диссонировала ему, выдвинув на первый план идею человеческого достоинства – основу гуманистической традиции всей последующей европейской культуры.

Традиции, образно говоря, образуют «коллективную память» общества и культуры, тот «резервуар» нетленных образов, к которым обращаются из поколения в поколение члены той или иной социальной группы. Тем самым обеспечиваются самотождественность и преемственность в развитии отдельных индивидов и целых сообществ. Социальная и групповая дифференциация оказывает существенное влияние на интерпретацию и использование культурных традиций. Один и тот же свод культурно-ценностных ориентиров по-разному может пониматься в зависимости от особенностей конкретной группы, характера ее деятельности, места в системе общественного разделения прав и обязанностей. Естественно, что представители высших слоев общества, наделенные безграничными правами и несметными богатствами, будут трактовать, например, десять христианских заповедей иначе, чем их сограждане из социальных низов, «униженные и оскорбленные». Вроде бы в обоих случаях перед нами одна и та же традиция, но реализация ее в повседневности, в конкретных шагах и поступках людей будет различаться. Не менее важно и то, что культурная традиция по-разному проявляется в различные исторические периоды или двести лет тому назад необходимость и возможность построения демократического общества понимали совсем не так, как мы их понимаем сегодня.

В дифференцированных обществах существует множество временных ориентации, устремлений на ту или иную историческую эпоху, рассматриваемую в качестве подлинно традиционной и образцовой. Это является одной из главных причин множественности и противоречивости традиционных культурных форм и их интерпретаций. Отдельные субкультурные образования считают «золотым веком» одну эпоху – они возвращаются к ней вновь и вновь и пытаются реализовать основные постулаты того времени в своей повседневности. Другие субкультуры сознательно «равняются» на иную. Например, на всем протяжении советского периода истории России по-разному относились к традициям российско-императорской эпохи. Официальное отрицание многих – но далеко не всех – традиций этого времени, сознательное их игнорирование контрастировали с уважительным, порой сентиментально-умилительным от­ношением к ним на повседневно-бытовом уровне, где они воспринимались как синонимы правильности, благородства, честности, искренности и пр. То же можно наблюдать и в сегодняшней жизни. Социальный вектор изменился, и современная Россия нарочито пренебрегает большинством традиций советского времени, тем не менее это не всегда вызывает поддержку у всего населения: нормы и правила советской социокультурной традиции и в изменившихся условиях поддерживаются и воспроизводятся.

Каждое поколение людей, получая в свое распоряжение определенную совокупность традиционных образцов, не просто воспринимает и усваивает их в готовом виде. Оно непременно осуществляет их собственную интерпретацию и выбор, наделяет конкретным смыслом, ценностно окрашивает. Одни элементы социокультурного наследия принимаются, в то же время другие отвергаются, признаются пагубными или ложными. Поэтому традиции могут быть как позитивными, так и негативными. Позитивный полюс определяется совокупностью, того, что из наследия предков принимается, воспроизводится, реализуется в жизни последующих поколений. В негативные традиции включаются те объекты, процессы, действия, нормы и ценности культурного наследия, которые признаются не­нужными, требующими искоренения.

Индивидуальное соотнесение индивидуальности и традиции – является один из аспектов взаимодействия человека со средой, выражающий сложный и противоречивый характер жизненных ориентации его деятельности. В качестве субъекта культуры человек может быть характеризован с позиций общего и особенного, т.е. и как представитель некоей социокультурной совокупности, и как неповторимая автономность. Проявление индивидуальности теснейшим образом связано со свободой выбора и самоопределения. Между тем внешняя, нормативная сторона человеческой деятельности во многом определяется характером социальной и культурной организации общества. В значительной степени процесс социализации и инкультурации личности основывается на традиции. Именно традиция выступает тем культурным каноном, который предлагается усвоить и реализовать индивиду в его жизни. Таким образом, она представляет собой форму коллективного опыта и означает факт наследования. Через нее индивид подключается к групповой памяти, укореняется в прошлом, что позволяет ему ориентироваться в настоящем.

Передавать, транслировать от поколения к поколению можно только стереотипно организованный опыт – некоторые типические нормы, ценности, модели поведения, навыки организации жизни, коммуникативные стандарты, – ибо такое усвоение базируется на подражании образцу. Однако становление субъекта культуры не исчерпывается усвоением коллективного социокультурного опыта, но связано и с выработкой им собственных норм и представлений. Выделение человека из социальной общности происходит благодаря осознанию им своей индивидуальности, неповторимости, уникаль­ности. Нередко случается, что традиция из образца для подражания превращается в механизм принуждения: традиция и индивидуальность вступают в конфронтацию друг с другом, что становится трагедией как отдельного человека, так и целых групп.

Противоречия между традицией и индивидуальностью находят! выражение, в частности, в конфликтах «отцов» и «детей», повторяющихся едва ли не на всем протяжении развития человечества. В конкретно-исторических условиях они могут принимать очень болезненный характер. Однако существовали в прошлом и существуют до сегодняшнего дня культуры, признающие высшей ценностью свое наследие в целом независимо от того, какие родовые этнокультурные, конфессиональные, идеологические, политические традиции и как именно положены в их основу и считаются традиционными. Такие культуры тяготеют к замкнутости и обособленности так как ориентированы на чуть ли не дословную репродукцию определенных социокультурных образов, стабильное их воспроизведение Я вопреки любым изменениям. Значение индивидуального начала в таких моделях сведено к минимуму. Можно выделить различные типы традиционализма. Крайними проявлениями этой тенденции следует считать добровольное подчинение своего установленным нормам и полное растворение в групповых формах культурной деятельности и различные варианты группового насилия, когда индивид под давлением силовых методов вынужден подчиняться традиции, идеологически возведенной в разряд неукоснительной догмы.

Культуры, как уже отмечалось, до сего дня сохраняются культуры, делающие акцент в своем развитии не на традиции изменении, опирающемся на творческий потенциал индивидуальностей, а на сохранении установившегося, из века в век повторяющегося культурного порядка. Такие культуры называются традиционными. Идеальный общественный стереотип в них относится к прошлому. Настоящее же трактуется как череда репродукций, максимально приближенных к запечатленному и уже получившему многократную реализацию в культуре канону. Обычно считается, что подобная культурная установка была свойственна человечеству на ранних этапах его развития. В качестве наглядного примера приводятся первобытные, как их часто именуют, социокультурные образования.

Однако считать традиционные культуры отсталыми, «неразвитыми», «примитивными» несправедливо. К. Леви-Стросс, великий! французский этнолог, культур-антрополог, лингвист, философ и исследователь дописьменных культур, в своих многочисленных работах прекрасно продемонстрировал, что человек традиционного общества обладает теми же духовно-физическими характеристиками, что и современный европеец, и ничуть не уступает последнему. Его интеллектуальные ресурсы столь же богаты и многогранны. Культура таких сообществ не менее богата и разнообразна, чем европейская технократическая культура XX столетия. Отличается же она от последней прежде всего тем, что в ней запечатлен иной опыт отношения природного и культурного, структурным принципом которого-выступает точная репродукция, по возможности дословное воспроизведение однажды найденных, удивительно удачных и удобных, оптимальных для среды обитания культурных моделей. Представитель традиционной культуры в процессе своей жизнедеятельность просто извлекает из совокупного «культурного архива» предусматриваемый для тех или иных конкретных обстоятельств определенный шаблон и. воспроизводит его без всяких колебаний. В таких обществах на все случаи жизни существуют уже готовые поведенческие и смысловые стереотипы. То, что не укладывается в них, либо отвергается, либо игнорируется, выпадая полностью или частично из «культурного зрения».

Возможность проявления индивидуального в традиционной культуре минимальна. Почти все дисциплинарно-символические пространства настроены на жесткую фиксацию заданных стереотипов, на максимальную аутентичность их реализации в каждом последующем случае. Внешне такие культуры могут находиться практически в неизменном состоянии, их современные представители могут так же чувствовать, испытывать те же желания, так же реагировать на явления окружающей действительности, что и те, кто жил в них 200 или 300 лет назад. Шаблоном, по которому выкраиваются поступки, речь, фантазии во всех сферах жизни, обычно выступает мифология. Мифологическое мышление и «наука конкретного» яв­ляются ментальными инвариантами традиционных культур.

Смена социального уклада еще не означает переориентации тра­диционности на инновационность: культуры Древнего Египта, древних восточных цивилизаций, европейского Средневековья также в большей степени ориентировались на воспроизведение установленных норм. Личностная активность субъектов культуры была сведена в них к минимуму.

Под инновацией в культурологии понимаются механизмы формирования новых культурных моделей самого разного уровня, которые создают предпосылки для социокультурных изменений. Способность общества к адаптации к изменяющимся условиям, которая делает возможным эффективное разрешение непосредственно стоящих перед обществом и человеком конкретных проблем, вырабатывается в ходе исторического развития. Очень часто новые культурные формы, прежде чем стать общепринятыми, вырабатываются в тех видах культурной деятельности, в которых не реализуются насущные потребности конкретного сообщества. Тем не менее именно в них отражается способность всей культуры вообще и каждого отдельного человека в частности отражать действительность, трансформировать свои поступки согласно возникающим изменениям, вносить) элемент новизны. Инновации напрямую зависят от индивида, о его способностей к творческой активности, а также от возможно­стей общества воспринимать, интегрировать и адаптировать результаты такой активности.

Антитезой традиционным, или ориентированным на традиции, культурам можно считать культуры, активно поддерживающие ин новации. Выработка нового в таких сообществах всячески поддерживается, возникающие в индивидуальном сознании идеи и культурные формы распространяются в обществе, внедряются в повседневность, что создает возможность для социокультурных трансформаций и в итоге обеспечивает прогресс в культурном развитии. Даже сами процедуры распространения, принятия или неприятия, модификации, институционализации могут являться инновационными процессами, выступать механизмом провоцирования и поддержания новых форм. Культура Европы – Нового времени и современная – носит отчетливо выраженный инновационный ха­рактер. Европейское общество в целом, так же как и отдельный его представитель, ориентировано на обновление, выработку новых куль­турных форм. Причем этот процесс все более ускоряется. Традиции, традиционность зачастую сознательно игнорируются, что провоцирует утрату индивидуальной и коллективной культурной идеи этичности и создает реальную угрозу стабильности существования всего человеческого сообщества.

Соотношение между традицией и новацией зависит от конкретно-исторических условий и связано с динамикой становления личностного, индивидуального начала в культуре. В целом можно говорить, что развитие человеческого общества сопровождалось все большим обособлением человека, обретением им свободы и независимости от диктата традиции. Тем не менее процесс индивидуализации, развития индивидуальной активности, не был прямолинейным и неизменно поступательным. Эпохи доброжелательного отношения к индивидуальности сменялись периодами, когда к проявлениям уникальности относились с подозрением: за одними социальными группами признавались «права личности», другим же, напротив, в них полностью отказывалось; в одних видах культурной деятельности стимулировался поиск новых форм, в других – запрещался.

Характерным примером сложности процесса индивидуализации в человеческой истории может служить европейское Средневековье. Достаточно стойким является убеждение, что средневековая культура – это культура «безмолвствующего большинства», которой было свойственно тотальное невнимание к проявлениям уникальности. Действительно, момент традиционализма играл в ней существенную роль. В средневековом искусстве мы часто сталкиваемся с анонимностью. Творец художественной реальности предпочитал «скрываться». Тем не менее история сохранила массу очень выразительных персонажей общества этой эпохи. Разумеется, чаще всего речь шла о представителях высших слоев – политических и государственных лидерах. Но сам по себе факт показателен: не личность вообще отвергалась. Личности – да еще какие – были, просто не каждый человек обладал правом на проявление индивидуальности.

Повсеместная переориентация с традиционности на инновационность началась в Европе в Новое время. Первые образцы «всесторонне развитой» и самодостаточной, творчески активной личности дало Возрождение. Ренессанс сделал ставку на развитие именно индивидуальных особенностей человека, на максимальное раскрытие его потенций, не отрицая тем не менее и позитивности продолжения традиции.

Индивидуализация не была единственной тенденцией развития новоевропейской культуры. Параллельно и всегда в диалоге развивалась, по разному преломляясь, и традиционалистская установка. Сквозь всю культуру Нового времени проходит оппозиция Разума, персонифицировавшего в себе ориентацию на индивидуально-творческое начало, и Истории, в которой в первую очередь предусматривалось действие традиции как гарантии преемственности поступательного развития, страховавшей его от срывов. Сторонники апологии традиции ссылались на ценность коллективного опыта, настаивали на необходимости закрепления и продолжения тех от­крытий, позитивность которых уже была подтверждена поколениями прежде живших людей. Их противники отрицали безоговорочное повиновение прошлому, делая акцент на праве индивида проявлять свою творческую активность.

Традиционное и инновационное выступают пределами действия противоположных начал. Обществу, культуре необходимо хранить социальную память. Для этого стандартизируется коллективный опыт, насаждаются его образцы. В то же время как реакция на давление со стороны традиции развивается и реакция, отстаивающая возможности добровольного и суверенного избрания индивидуальностью собственного пути. Такое поведение человека непременно рано или поздно приводит к конфликту с нормативно установленными представлениями. Если процесс самоопределения индивида не ограничить традицией, он грозит целостности и стабильности всего общества, всей культуры. В целях самосохранения общество начинает бороться самоуправством путем стандартизации, ритуализации, усреднения опыта, насильственного внедрения стереотипных культурных норм; Способ разрешения этого противоречия заключается в синтезе, снимающем каждую из выделенных крайностей, конкретно-исторически примиряющем обе противоположные тенденции.

И традиции, и инновации равно необходимы культуре для прогрессивного развития. Обе тенденции имманентны, т.е. внутренне присущи, культуре как таковой. Выдвижение на первый план одно и игнорирование другой чревато катастрофами и срывами. От тог насколько удается согласовывать и реализовывать обе позиции, за, висит успешность культурной эволюции.

 

3. Культурная модернизация

 

Слово «модернизация» французского происхождения: modern – новейший, то есть современный. В культурологии слова с корнем «модерн» употребляются для обозначения большого круга разнообразных явлений. Отметим несколько значений, получивших широкое распространение.

Во-первых, понятием «модернизм» объединяется весь комплекс авангардных явлений в культуре первой половины XX в. Наиболее активно им пользовались в советской эстетике и искусствознании. Модернизм являлся объектом не столько научного анализа, сколько всеобъемлющей критики или даже огульной брани с позиций консервативной линии в традиционной культуре по отношению ко всему новаторскому. При таком подходе под модернизмом понимались самые разные течения и направления художественной практики, часто очень несхожие между собой, механически и формально объединявшиеся в одно целое лишь благодаря общей негативной установке к традиционным для новоевропейской культуры художественным опытам, открытому заявлению об их неприятии. Модернизм критиковали за отход от традиции (в том виде, в каком она понималась в XIX в.), за антиреализм, эстетство, пессимизм, формализм, за демонстративное пренебрежение «партийным принципом в искусстве» и пр.

Во-вторых, термином «модерн / модернизм» обозначают одно из главных направлений европейской культуры середины XIX – начала XX в. В таком контексте модерн / модернизм (вместе с декадансом / декадизмом и символизмом) выступает в виде специфического культурно-исторического комплекса, обладающего и стилистическим, и идеологическим внутренним единством. Модерн рубежа XIX-XX вв. может считаться последней по времени монологичной культурно-исторической эпохой с отчетливо выраженной системой иерархически-ценностных установок, проявлявшейся во всех сторонах человеческой деятельности.

В третьих, в последнее время повсеместно используется термин «постмодерн / постмодернизм». В рамках культурологии под постмо­дернизмом понимается широкое культурное течение последних тридцати лет XX в. В орбиту постмодернизма попадают философия, эстетика, искусство, гуманитарные науки, повседневная практика. Постмодерн можно считать своеобразной реакций на новаторство модерна. Авангардистской установке художественного модерна на новизну в постмодерне противостоит стремление включить в современное искусство весь опыт мировой художественной практики путем его цитирования. Постмодернистская эстетическая позиция состоит в отказе от жёсткости и замкнутости концептуальных построений, сознательном игнорировании практики бинарного противопоставления, ставке на маргинализацию, открытость, безоценочность и дестабилизацию любых, прежде всего классических, культурно-ценностных ориентации.

В-четвертых, под модернизацией часто понимают сложные и разнообразные процессы, связанные с трансформациями в культуре (или в культурах). С этой точки зрения, культурная модернизация – это изменения инновационного характера, которые происходят в культурном образовании любого порядка. Модернизации, новациям противостоят обратные тенденции – «консервация» и «традиционность» («традиционализм»). В любой культуре прошлого и настоящего присутствуют оба момента. При поступательном развитии культуры реализуются и консервативно-традиционные устремления, и модернистско-инновационные. Однако в различных конкретно-исторических условиях они проявляются по-разному: в одни эпохи акцент на консерватизм сводил к минимуму всякие инновационные! проекты, в другие, напротив, последние начинали преобладать.

В пятых, модернизация может иметь более узкий и конкретный смысл по сравнению с предыдущим значением: обозначать уже не изменения, происходящие в любую историческую эпоху, а только те, что совершаются в наше время, на протяжении последних 50 лет, и связаны в первую очередь с современными требованиями и нормами. Другими словами, модернизация культуры – это процесс приведения того или иного конкретного социального образования в соответствие с современными нормативными, т.е. с ценностными, представлениями о формах и методах культурной практики, доминирующими в человеческом сообществе сегодня. Как многие понятия культурологии, термин «модернизация» в этом значении пришел из социологии, где он связывается в первую очередь с теориями модернизации.

Теории модернизации, наряду с теориями индустро-модернизации реального общества и конвергенции, входят в число наиболее влиятельных в настоящее время направлений западной «социологии развития». Концентрируя внимание на проблемах развивающихся стран, вопросах превращения их из традиционных или аграрных в экономически развитые, представители теорий модернизации предлагают рассматривать в качестве основного механизма социального развития процесс «осовременивания» общества. Важнейшим моментом этого процесса они Я считают изменение общественных структур – экономических, социальных, политических. Это необходимо для налаживания эффективного функционирования производства.

На первоначальной стадии – в 50-е – 60-е гг. XX в. – представители теорий модернизации настаивали на том, что отвечающее интересам развитых капиталистических стран влияние на социальные процессы в развивающихся странах можно осуществлять только путем увеличения экономической «помощи»: передачи странам «третьего» мира современных технологий и государственных инвестиций. Однако действительность продемонстрировала несостоятельность подобных проектов. Внедрение новых технологий не вело к положительному результату: «отсталые» страны ничуть не приблизились к передовым. Более того, нововведения вызывали отрицательные последствия. «Помощь» оборачивалась усилением внутренних социальных противоречий и неравенства, что в свою очередь приводило к снижению – а не увеличению, как ожидалось! – темпов экономического развития, росту безработицы, нищеты и в итоге т.к. возрастанию социальной напряженности и взрыву. От этого страдали не только страны «третьего» мира, но и сами «благотворители»: дестабилизационные процессы в мире усиливались, угрожая глобальным общемировым срывом.

В более поздних концепциях модернизации акцент был перенесен на самостоятельное, вне экономического контекста, изучение социокультурных и политических факторов развития. Опираясь на теоретические положения классиков социологической мысли М. Вебера и Т. Парсонса, сторонники концепций «запаздывающей» модернизации утверждали, что прямое и формальное заимствование «рациональных» социально-экономических моделей наиболее промышленно развитых стран, не подкрепленное социальными институтами, другими социокультурными структурами, соответствующими качествами человека, работника, приводит к «иррациональному индустриализированному обществу», которое поглощает во много раз больше ресурсов, чем имеет социальной «отдачи». В основе этих рассуждений лежало представление о приоритетности капи­талистической социально-экономической модели и западной рационально-индивидуалистической культуры. Они представлялись эталоном, некой универсальной моделью, не имеющей ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем каких-либо влиятельных и исторически-прогрессивных альтернатив. Этим обусловливалась поверхностная и однозначно-пренебрежительная оценка многообразных путей развития обществ переходного типа как «запаздывающих», «тупиковых», «фрагментарных», «неправильных» и пр.

В культурологии теория модернизации в первую очередь связывается с именем американского политолога, исследователя-аналитика широкого гуманитарного склада, директора Института стратегических исследований при Гарвардском университете С. Ф. Хантингтона. Работы ученого «Политический порядок в изменяющихся обществах» (1968 г.) и «Кризис демократии» (1975 г.) легли в основу! «неоконсервативной волны» середины 70-х-80-х гг. XX в. В них Хантингтон указывает на опасности, возникающие из-за нарушения баланса между правящими институтами и оппозицией, подчеркивает важность защиты устоев западной политической культуры от нападок экстремистских движений. Особый интерес для культурологии представляют исследования Хантингтоном цивилизационных процессов. Ученый отдает предпочтение цивилизационному подходу и предлагает выработать новую парадигму теоретического анализа и прогнозирования общемирового порядка рубежа XX-XXI столетий. Он полагает, что деление мира в период «холодной войны» на страны «первого» (Запад), «второго» (социалистический лагерь) и «третьего» мира больше не отвечает реальности. Гораздо существеннее сгруппировать страны по иному принципу – в основу следует положить политические и экономические системы, рассмотренные с точки зрения их культуры и цивилизации. Цивилизация, в понимании Хантингтона, – наивысшее культурное образование, объединяющее людей в единое целое и гарантирующее им культурную самобытность. Анализируя складывающуюся в мире ситуацию, ученый отмечает, что долгое время существовавшее расхожее мнение, согласно которому модернизация и экономическое развитие способствуют укреплению однородности всего человечества и в итоге порождают общую современную культуру, оказалось неверным.

Действительно, вопреки всем прогнозам, невзирая на громогласно заявленную ставку на глобализацию, вопреки всевозможным технологическим ухищрениям, которые, как казалось, должны были сделать людей во всех уголках земли более или менее похожими, общества и культуры не изменились, народы резко противостоят друг другу. Различия, которые проявились в последнее время с особой яркостью, разделяют современный мир на «традиционные» и «современные» культуры (цивилизации).

Традиционные различие традиционных и современных культур и современные основывается прежде всего на различии домини-культуры формирующих систем отношений между людьми. Если в традиционном обществе человек на протяжении всей своей жизни ориентируется на приписываемые ему, от рождения статусы, то в современных о нем судят не по тому, к какой категории от принадлежит от рождения, а по тому, чего он достиг собственными усилиями. При контакте в традиционный обществах важны пол партнера, возраст, место, занимаемое им в общей социальной иерархии. Он воспринимается в первую очередь как член семьи, рода, общины и только во вторую – как партнер по конкретному взаимодействию. В современных же обществах в партнере выделяется только сторона, важная с точки зрения разворачивающегося в данный момент взаимодействия, все остальные отступают на задний план. Соответственно, социальные группы в традиционных обществах обладают высокой сплоченностью, ибо индивиды рассматриваются как полноценные личности, а не просто как взаимозаменяемые элементы некоего образования, созданного для достижения конкретной цели. Профессиональные различия не слишком велики, род деятельности не воспринимается как «профессиональный тип». В современных обществах определяющим моментом выступают достаточно высокая социальная мобильность групп в рамках избранной профессии и высокоразвитая профессиональная структура с узкой специализаций. Сплоченность групп как социально-психологическая характеристика очень слаба. Люди входят в них только как функционально-профессиональные типы, и потому они взаимозаменяемы. В современных культурах человек не более, чем тип, функция, за исключением все более суживающегося пространства интимных отношений, в то время как в традицион­ных он почти всегда, в любом месте: и на работе, и дома, является «уникальной личностью», с которой необходимо считаться.

Для того чтобы усилия по модернизации традиционных обществ имели успех, необходимо коренным образом переориентировать всю систему взаимоотношений между людьми. Экономическая и политическая модернизация, не подкрепленная социокультурной, как показал опыт, обречена на провал. Но изменить систему межличностных отношений, передававшуюся веками от поколения к поколению, гораздо сложнее, для этого потребуется намного больше времени и сил. Просто модернизировать и оснастить по последнему слову западной техники производство недостаточно. Тем не менее мост из «отсталости» в «современность» лежит только через модернизацию. С. Хантингтон называет девять главных характеристик мдернизации:

·        революционность: модернизация предполагает радикальные изменения, тотальную смену всех институтов, систем, структур общества и человеческой жизни;

·        комплексность: она не сводится к какому-то одному – экономическому, технологическому, художественно-дизайнерскому и пр. – аспекту человеческой и общественной жизни, но охватывает общество целиком;

·        системность: изменение одного фактора в общей социокультурной системе невольно порождает определенные изменения к других факторах. В результате совершается комплексный системный переворот;

·        глобальность: зародившись в Европе, модернизация приобретает сегодня глобальный размах – все страны, все народы, все культуры ныне либо стали уже современными, либо двигаются в этом направлении;

·        протяженность во времени: хотя темпы развития сегодня и неизмеримо выше, чем в прошлые века, в силу того что радикальные изменения должны коснуться межличностных отношений, модернизация потребует времени, измеряемого жизнью по крайней мере двух поколений;

·        ступенчатость: все общества в процессе модернизации неизбежно проходят одни и те же стадии, но каждое в отдельности начинает движение со своей ступени, в зависимости от того, на какой стадии оно находится и когда начинается модернизация;

·        унифицирующий характер: традиционные общества – различны, современные в основных своих структурах – одинаковы;

·        необратимость: невзирая на все задержки, частичные отступления, снижение темпов развития и пр., начавшаяся модернизации «обречена» на успех;

·        прогрессивность: хотя на пути модернизации многих людей ждут страдания, в конечном счете все это окупится результатом. Модернизированное современное общество неизмеримо более культурно, чем традиционное, оно гарантирует человеку материальное благополучие и личную безопасность.

 

Таким образом, культурная модернизация – это, по мнению ее идеологов, путь, по которому человечеству уготовано идти в «светлое будущее». Однако в настоящий момент различия между народами, культурами или, по Хантингтону, цивилизациями все еще существенны. В ближайшем будущем именно эти различия будут играть определяющую роль в развитии всего человеческого сообщества.

Конфликты Цивилизационная идентичность, согласно Хантинг между культурами тону, уже сегодня играет первостепенную роль (цивилизациями) Еще большее значение она приобретет в будущем, когда мир станет формироваться в значительной степени под влиянием взаимодействия нескольких крупнейших цивилизаций. Возможные столкновения глобального характера будут происходить не между нациями и государствами, как прежде. Сегодня изменилась сама природа конфликтов: конфликт наций уступил место конфликту идеологий. Ныне уже не государ­ственные границы разделяют людей, а национальная идентичность. Она-то и ляжет в основание соперничества. Столкновения между нациями и группами, принадлежащими к разным цивилизациям, станут доминирующим фактором политики.

На сегодняшний день существует семь или восемь крупных цивилизаций, принципиально не схожих друг с другом: западная, конфуцианская, японская, исламская, индуистская, православно-славянская, латиноамериканская и, возможно, африканская. Именно «разломы» между этими культурными идентичностями и определят линии конфронтации. Окончание «холодной войны» означало конец политико-идеологического раздела Европы. Полуторавеков период истории завершился. Зато вновь обозначилось культурное различие между западным христианством, с одной стороны, и православием и исламом – с другой. На смену «железному занавесу» пришел «бархатный», или идеологический, который может стать причиной кровавых военных конфликтов. Яркий пример тому – события в Югославии последнего десятилетия. Поток эмигрантов в развитые страны Западной Европы привел к всплескам расизма в Италии, Франции и Германии. Исторические столкновения между мусульманами и индусами проявляются сегодня не только в противостоянии стран-наций Пакистана и Индии, но и в конфликтах внутри Индии между индусами и мусульманами. Израиль уже не одно десятилетие живет практически в состоянии гражданской войны между палестинцами и евреями. Этот затяжной конфликт приобретает все больший размах. Еще один яркий пример: Чеченская республика, где уже более десяти лет полыхает гражданская война, конец которой, судя по всему, в ближайшем будущем не предвидится. Примеров усиливающегося противоборства между цивилизациями, культурными идентичностями бесконечно много. Особенно неспо­койно в странах, населенных большим числом народов, относящих себя к разным цивилизациям, этносам, культурам.

Различия между цивилизациями настолько существенны, что ведут к реальным столкновениям, жертвам, насилию. Тому существует несколько причин. Цивилизации отличаются друг от друга историей, языком, традициями, культурным опытом и, что едва ли не самое важное, религией. Эти различия фундаментальны. Можно быть наполовину французом и наполовину арабом, но невозможно одновременно поклоняться и Иисусу Христу, и Аллаху. Не стоит забывать, что столкновения на религиозной почве в истории человечества носили самый кровавый характер. Взаимодействие народов разных цивилизаций не приводит к выработке некоего «культурного эсперанто», но, как показал опыт, ведет к росту цивилизационного самосознания, к тому, что различия между цивилизациями осознаются в полной мере. Идеологическая доктрина США о том, что следует рассматривать их страну в качестве своеобразного «общего котла», в котором сплавятся в нечто единокультурное различ­ные «продукты»-культуры, потерпела крах. «Дружбы народов» в США так же не получилось, как и в СССР: представители разных цивилизаций продолжают жить достаточно обособленно друг от друга и далеко не мирно.

Процессы экономической модернизации, происходящие во всем мире, размывают традиционные практики идентификации людей. В силу этого ослабевает роль нации-государства как источника идентификации. Образуются «лакуны», которые чаще всего заполняются различными фундаменталистскими идеологиями. Сегодня существует не только исламский фундаментализм, но и христианский, буддистский, индуистский, причем фундаментализм поддерживают отнюдь не «отсталые» слои общества – чаще всего это молодые люди, квалифицированные специалисты из средних классов, даже элита. Немалую роль играет и усиление экономического регионализма. В основании многих сегодняшних межгосударственных союзов любого профиля лежит именно культурно-религиозная схожесть.

Конфликты цивилизаций разворачиваются на двух уровнях: на микроуровне групп, проживающих вдоль «линий разлома» между цивилизациями, и на макроуровне стран, относящихся к разным цивилизациям. Но самый большой разлом, обозначившийся уже сегодня, – между Западом и остальным миром. Сегодня западная цивилизация, несомненно, находится на вершине мирового могущества. Военные конфликты между западными странами немыслимы. Военно-экономическая мощь Запада не имеет равных. Все проблемы мировой политики практически единолично решает блок Западных держав (под руководством США). Естественно, такое состояние не продлится вечно. Признаки упадка западной культуры, девальвации западной системы ценностей мы можем наблюдать уже в наши дни как внутри самих западных стран, так и за их пределами. Страны, которые по соображениям культуры или влас­ти не хотят или не могут присоединиться к Западу, вступают в конкуренцию с ним, наращивая собственную экономическую, военную и политическую мощь, используя, в том числе, и современные технологии, привнесенные из западных стран. Технологическая, экономическая и даже политическая модернизация, которая прекрасно уживается с традиционными, «несовременными», ценностями и культурами, не определяет их, а, напротив, определяется ими.

В ближайшем будущем – и с этим соглашаются практически все сторонники культурной модернизации – единая цивилизация не возникнет. Напротив, разногласия усилятся. Это потребует от Запада не только поддержания экономической и военной мощи на уровне, необходимом для защиты его интересов от натиска других цивилизаций, но и неминуемо подтолкнет его к более глубокому осознанию их религиозных и культурных основ. В этих условиях особое значение обретают поиск путей к сосуществованию различных цивилизаций, выявление элементов общности западных и иных культурных опытов. Поверхностная идеология, которой, к сожалению, чаще всего руководствуются политики, утверждает, что западная цивилизация универсальна и годится для всех народов. Действительно, очень многое из западной культуры сегодня стало «своим» едва ли не на всем Земном шаре. Но тем не менее западные представления о мире и о человеке фундаментально отличаются от тех, что присущи другим цивилизациям. Как показывают сравнительно-социологические исследования последнего времени, значимость, например, ценностных установок, имеющих первостепенную важность в Западном мире (индивидуализма, либерализма, конституционализма, прав человека, равенства, свободы, верховенства закона, демократии, права беспрепятственного передвижения людей и идей, свободного рынка, конкуренции и пр.) значительно менее важны в стальном мире. Подчас они могут полностью отрицаться либо трактоваться совсем не так, как в западных странах.

Таким образом, культурная модернизация – это очень сложный и многообразный процесс. Он включает множество спорных и неодноз­начных вопросов, ответы на которые может дать только время.

 

 

 

4. Традиционная и инновационная культуры

 

Всякая культура сочетает традиции и новации. Традиции воплощают в себе консервативное начало. Они обеспечивают стабильность общественного порядка, без них в обществе воцарился бы хаос. Благодаря новациям развиваются общество и культура, расширяются горизонты познания и духовного мира людей, улучшаются условия жизни. Соотношение между традициями и новациями в культуре складывается по-разному. Традиционная культура характеризуется доминированием традиционности над новаторством. В инновационной культуре, наоборот, новаторство доминирует над традиционностью.

Следует иметь в виду, что типология отличается от классификации: классификация охватывает все без исключения объекты исследуемой области, тогда как в типологии выделенные типы объектов не обязательно исчерпывают все их множество.

Отличительной чертой традиционной культуры является не­укоснительное следование воспринятым от предшествующих поколений образцам поведения – обычаям, ритуалам, способам и приемам деятельности. Эти образцы усваиваются с детства от старших. Подражание и послушание – важнейшие условия, обеспечивающие их сохранение и трансляцию от поколения к поколению. С этим связано обязательное для традиционного общества почитание старейшин, которые выступают как хранители накопленного социального опыта, учителя и судьи, чьи решения и указания должны беспрекословно выполняться.

Традиционной культуре присущ высокий уровень нормативности, которая охватывает все стороны жизни людей. Она устанавливает множество различного рода запретов – табу, которые не подлежат обсуждению и рациональному обоснованию. Индивид живет по заданным канонам и полностью зависим от них. Непреодолимость таких канонов обеспечивается их сакрализацией – принятием как священных, божественных установлений. Религиозно-мифологические представления, освящающие обычаи и образцы поведения, – необходимый компонент традиционной культуры: когда над умами людей властвует вера в сверхъестественные силы, которым нельзя не подчиняться, не допускается критическое отношение к множеству правил, норм, запретов, имеющих иррациональный характер и не поддающихся рациональному истолкованию. Люди даже не помышляют отступить от принятых норм поведения, а если кто-то и осмеливается, то общество немедленно карает его или же он ждет наказания от богов. Общественное мнение имеет огромную силу. В сознании людей господствует коллективистский и конформистский дух, в котором видится проявление воли богов («глас народа – глас Божий»).

Все, что нарушает «заветы отцов и дедов», встречает в обще­ствах с традиционной культурой настороженность и опаску, поэто­му для таких обществ характерны ксенофобия (неприязнь и нетерпимость ко всему чужому, иноземному, пришедшему из другой культуры) и осуждение любых попыток творчества, направленного на обновление традиционных норм жизни и деятельности. Понятно, что традиционная культура ставит преграды всяким переменам в образе жизни и мышления людей. Закономерным следствием этого является устойчивость быта, житейской психологии, хозяй­ственного уклада, форм социального устройства. Общество веками остается почти неизменным.

Инновационная культура, в противоположность традиционной, восприимчива к новациям и динамична. Оно не озабочена бережным сохранением идущих от прошлого традиций и легко допускает разного рода отступления от них. Это ведет к ослаблению нормативности культуры, размыванию шкалы жизненных ценностей, появлению разнообразных девиаций поведения, которые не встречают особого негодования в обществе. В результате расшатывается мораль, происходит падение нравственности.

Вместе с тем коллективистское начало уступает место индиви­дуализму. Личность обретает автономию и получает возможность более или менее самостоятельно определять свои жизненные цели, идеалы, формы и средства деятельности. Одной из важнейших ценностей становится свобода личности. Либеральное отношение общества к нестандартным формам мышления и поведения создает условия для развития различных форм творчества, результаты которого получают социальное признание и входят в жизнь. В этих условиях происходит интенсивное развитие искусства, науки, техники. Творческие личности – художники, поэты, ученые – пользуются авторитетом и уважением.

В инновационной культуре высоко ценятся знания, образованность, критичность и самостоятельность мышления. Распространяется вера в мощь человеческого разума. Перемены в обществе не пугают, а, скорее, наоборот, радуют людей. Стремление к новому – один из важнейших факторов, стимулирующих развитие производства и потребления в обществе.

В культурологической концепции А. С. Ахиезера различие между традиционной и инновационной культурами (он называет их традиционным и либеральным типом цивилизации) связывается с особенностями мышления людей. При столкновении альтернативных идей (порядка – хаоса, любви – ненависти, оптимизма – пессимизма и т.п.) люди,ищут выхода либо путем инверсии – принятия одной из этих альтернатив, либо путем медиации – поиска пути к их сочетанию и синтезу. Инверсивное мышление оперирует лишь готовыми решениями и находится под влиянием эмоций. Медиативное же мышление сопряжено с творческими усилиями по созданию новых идей, с помощью которых преодолевается односторонность альтернативных позиций. Инверсивная логика мышления нацеливает человека на «ценность воспроизводства», вращение в одном и том же кругу понятий, непримиримость к чужому мнению и борьбу со всем, что выходит за рамки привычных коллективных установок. Она доминирует в традиционных культурах. Медиативная логика, наоборот, настраивает на «ценность прогресса», изменение первоначально занятых позиций, учет иных мнений, анализ и обобщение различных взглядов, их творческое развитие, приводящее к формированию новых смыслов. Она характерна для инновационных культур. Результатом медиации является то, что Ахиезер вслед за Бердяевым называет срединной культурой, т.е. культурой, рождающей смысловое поле, в котором открывается возможность найти новое решение проблемы, несводимое к старым, крайним полюсам. В ко­нечном счете вся культура развивается как продукт медиации – срединная культура, преодолевающая ограниченность ранее сложившихся культурных форм.

Следует напомнить, что в типологии культуры речь идет об идеальных типах. Реальные, исторически существовавшие общества не обязательно полностью и в точности обладают всеми чертами, которые характерны для какого-либо из них. Далеко не всегда можно однозначно отнести конкретную культуру к традиционному или к инновационному типу. Но во многих случаях для этого имеются достаточные основания.

Общей тенденцией истории человечества является движение от традиционной культуры к инновационной. Архаическая культура первобытных обществ была традиционной. Она и не могла быть иной: слишком мал еще был арсенал средств, с помощью которых люди вели борьбу за существование, и драгоценные крупицы опыта предков, который дал им возможность устоять в этой борьбе, необходимо было бережно сохранять и использовать, чтобы выжить. Архаические родоплеменные культуры были невероятно устойчивы – они существовали в почти неизменном состоянии в течение тысячелетий. Даже в XX в. этнографы находили в Африке, Австралии, Южной Америке, Океании племена, сохранившие первобытный образ жизни. Традиционными были и культуры, возникшие в государствах Древнего мира: Египте, Китае, Индии, Малой Азии.

Культура средневековой ЕвроНы (включая Россию) также носила традиционный характер. Однако эпоха Возрождения ознаменовала поворотный пункт европейской истории. С ее приходом в западных странах началось формирование инновационной культуры. В Новое время религия потеряла прежнюю власть над умами людей. Возникло свободомыслие, изменилось отношение общества к творческой деятельности.

Срединной культурой называют также «ядро культуры» – в отличие от крайностей, т.е. девиаций, отклонений от общепринятых норм, в которые впадают отдельные индивиды и группы людей. В этом смысле она сближается с «культурой повседневности», которая удерживает людей в границах «нормального» образа жизни.

Фильмы, искусство, науку, технику. Это привело к существенным сдви­гам во всех областях общественной жизни. К XX столетию инно­вационный тип культуры стал господствующим в Западном мире. Об этом свидетельствовало широкое распространение здесь таких его признаков, как научно-техническая революция, постоянно ускоряющиеся темпы развития производства, быстрая смена художественных стилей, непрерывное обновление условий повседневной жизни, калейдоскоп капризов моды, лихорадочная погоня за новшествами во всех областях жизни. В наши дни черты традиционной культуры еще можно обнаружить у народов, по тем или иным причинам не воспринявшим достижения современной цивилизации. Во многом продолжают оставаться традиционными культуры стран Востока и ряда мусульманских государств. По имеющимся прогнозам в XXI в. будет происходить дальнейшее развитие инновационной культуры, связанное с техническим прогрессом средств информации и коммуникации, совершенствованием биотехнологий, открытиями в области генной инженерии, химии, энергетики и т.д.

 

 

 

 

 

 

Список литературы

 

1.     Арьес Ф: Ребенок и семейная жизнь при старом порядке. Екатеринбург, 1999.

2.     Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. В 3 т. М.,,1991.

3.     Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура сред­невековья и Ренессанса. М., 1965.

4.     Бердяев Н. А. Судьба России. М., 1990. С. 31.

5.     Данилевский Н. Н. Россия и Европа. М., 1991.

6.     Ионин Л. Г.Социология культуры. М., 1996/

7.     Клакхон К. Зеркало для человека. Введение в антропологию. СПб., 1998.

8.     Коржевская Н. Социальные институты как общественное явление (социологический аспект). Свердловск, 1983.

9.     Лакан Ж. Инстанция буквы в бессознательном, или Судьба разума после Фрейда. М., 1997.

10. Леви-Стросс К. Неприрученная мысль //К. Леви-Стросс. Перво­бытное мышление. М,, 1994.

11. Лотман ТОМ. Семиосфера. СПб., 2001.

12. Лотман Ю. М. Семиосфера. СПб., 2001.

13. Мид М. Культура и мир детства. М., 1988.

14. Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки (любое издание).

15. Соломоник А. Язык как знаковая система. М., 1992.

16. Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992.

17. Тойнби А. Постижение истории. М., 1996. – 9. Шпенглер О. Закат Европы. М., 1993.

18. Хантингтн С. Столкновение цивилизаций? //Полис. 1994. № 1.

19. Чехова. А. П. Публикации. М.1960. С. 36).

20. Эриксон Э. Г. Идентичность: юность и кризис. М., 1996.

 

21.