НЕОПРАГМАТИЗМ УИЛЛАРДА ВАН ОРМАН КУАЙНА

Министерство просвещения Российской Федерации

Нижнетагильский государственный социально-педагогический институт (филиал) федерального государственного автономного образовательного учреждения

высшего образования

«Российский государственный профессионально-педагогический университет»

Факультет психолого-педагогического образования

Кафедра психологии и педагогики дошкольного и начального образования

НЕОПРАГМАТИЗМ УИЛЛАРДА ВАН ОРМАН КУАЙНА

Реферат по дисциплине

«История и философия науки»

Направление подготовки 44.04.01 Педагогическое образование

профиль «Педагогическая психология»

Оценка: ______________                                       Исполнитель:

                                                                                 Перминова А.В.

Дата: ________________                                       студентка группы 205 мПП

Подпись: _____________                                      Преподаватель:

                                                                                 Хохлова Л.В.

                                                                                 доцент кафедры

                                                                                 гуманитарных и социально-

                                                                                 экономических наук, к.п.н.

Нижний Тагил

2022

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Аналитическая философия является одной из наиболее влиятельных направлений современной западной философии, в центре внимания которой находятся анализ языка, понимаемый как источник к философскому исследованию мышления и знания. Данный «лингвистический поворот» в той или иной мере характерен также для такого рода философских направлений как феноменология, герменевтика, структурализм. В отличие от классики, современная философия уже не полагает допустимым абстрагироваться от логико-лингвистического аспекта философских проблем. Вместо традиционного осуществления философского анализа путем определения понятий, аналитический подход ориентирует на соответствующее использование языка: в начальный период развития аналитической философии – формального, а затем и естественного. Аналитическая философия подразумевает традицию систематического применения аналитико-языковых методов при решении различных, в том числе и философских проблем посредством их четкой репрезентации, адекватного соотнесения вербального, реального и последовательного преодоления возникающих в данных случаях трудностей. Таким образом речь идет об аналитико-языковом понимании природы и задач философии в общем. Аналитическая точка зрения исходит из того, что язык обуславливает все сферы многообразной деятельности человека и представляет интерес не только в качестве средства передачи некоторого содержания, но и как самостоятельный объект исследования, необходимый компонент любого рационального дискурса.

Аналитическая философия в общей сложности не представляет собой единой теории, принимаемой всеми многочисленными школами философии анализа. Единственной объединяющей аналитиков на начальном этапе развития аналитической философии установкой была уверенность в возможности решения (или элиминации) философских проблем с помощью анализа языка – искусственного или естественного, а термин «аналитическая философия» использовался и используется для обозначения различных школ англоязычной и немецкоязычной философии, принявших логическую технику философского анализа («логический атомизм», «логический позитивизм» или «логический эмпиризм» и др.). Метафизика как ложное учение, лишенное смысла с точки зрения логических норм языка, устраняется, и анализ проявляется как «анти-метафизика». К тому же сама по себе антиметафизическая направленность не оказалась ни доминирующей, не решающей. В целом, не смотря на исходные манифесты Рассела, аналитическое движение привлекло авторов, исходящих из разных установок, но все же заинтересованных в аналитической методологии, использовавшейся в разных областях философии. Общим условием, которое объединяет всеобщую совокупность под единым наименованием «аналитической философии», на сегодняшний день считается наличие некого стиля аргументации и письма в качестве рабочего способа философствования, который влияет на постановку целей и задач философии.

В результате, в основе аналитической философии положены некие принципы, благодаря которым приобретаются собственные особенные и ставшие уже традиционными для данного течения философской мысли аспекты стиля. В первую очередь это является склонностью к лаконичности, детальности и углублению в поисках тонких отличий; применение языков, которым характерна терминологическая ясность и определенность, а также схем и формализмов. Подобная аргументация отличается строгостью, способностью контроля и перепроверки, если каждый шаг рассуждения обоснован, как бы напоминая математическое вычисление. Во-вторых, данная склонность считать философию всеобщим предприятием, в основе которого лежит способность определять единую почву обсуждения и договоренностей посредством возвращения к признанным языковым моделям (например, к модели языка, характеризуемой еще Лейбницем). Данные аспекты указывают на особое значение логики в данном соглашении и самоопределении аналитической работы. Философы-аналитики уверены, что проведенная ими работа приложима к реальным и конкретным объектам и ситуациям ради достижения истины, а не к метафизическим фантомам в виде «бытия», «сущности», и, к тому же, отнюдь не к трансцендентным объектам, которыми так увлечены континентальные философы.

Шаг за шагом «аналитическая философия» прекращала являться единым обозначением некой группы философских школ и направлений и становилась определенным стилем философского мышления. Во второй половине ХХ века все основные разделы философии – от философии природы до философии человека, истории, социальной жизни, религии и искусства – были охвачены данным стилем. Аналитическая философия как стиль мышления основывается языковым подходом к проблемам различных областей знания. Последние десятилетия происходит заметный переворот аналитической философии к прикладным областям исследования; быстро развивается аналитически ориентированная философия права, экономики, образования, политики. При этом специалисты стараются одолеть стереотипный образ философии как консервативной и исключительно академической дисциплины, отделенной от процессов социально-культурной жизни. Для новейшей аналитической философии не свойственно вынесение широких программ или теоретических манифестов, как это было свойственно, к примеру, логическим позитивистам 20-х – 30-х гг.

Таким образом, можно говорить о двух смыслах употребления понятия «аналитическая философия». Аналитическая философия в узком смысле являются доминирующим направлением в современной философии. Античная философия в широком смысле квалифицируется как определенный стиль философского мышления, который связан с методологическим аспектом ее программы. В методическом понимании аналитический подход подразумевает, чтобы каждое выдвигаемое положение было строго обосновано с точки зрения ясности предпосылок: правомерности формулируемого вопроса; однозначности используемых терминов; логичности рассуждения; предпочтение доказательной аргументации идей перед их эмоциональным воздействием; соотнесения посылок и выводов; осторожное отношение к широким философским обобщениям, абстракциям и спекулятивным рассуждениям. Можно утверждать о значительном различии аналитической философии от традиционного рационализма. В аналитической философии устанавливается запрет на предельно широкие, основанные на интуитивной вере, семантически неточные обобщения. В частности, акцент на аргументированности, мастерстве доказательства составляет главный признак аналитического стиля философствования.

Неопрагматизм - ретроспективная философская интерпретация прагматизма, концептуальное оформление. Переосмысливая историко-философский статус аналитической программы в современной западной философии, ученые отмечают, что именно исторически обусловленные трансформации языка позволяют человеку с достаточной степенью эффективности взаимодействовать с окружающей действительностью. Поскольку любой отдельно взятый тип языка являет собой результат случайной фиксации некоторых характеристик конкретного исторического времени, постольку обычно в обществе параллельно сосуществуют различные типы дискурсов.

1. Понятие неопрагматизма

Неопрагматизм - как философское течение включает различные концепции американской философии, в которых используются те или иные теоретико-методологические и социальные идеи Чарльза Пирса, Уильяма Джеймса, Джона Дьюи и др. Уход классического прагматизма с главной философской сцены, последовавший после смерти Дьюи (1952), не означал забвения прагматических идей. В 1950-60-е они начинают проявляться в тех или иных концепциях в сочетании с новыми идеями и методами, в первую очередь - предложенными логическим и лингвистическим анализом. Уже у Сидни Хука, главного адепта прагматизма, прагматический метод дополняется техникой логического анализа, посредством которой он исследовал отношение между логикой экспериментального исследования и этикой демократии.

Самым видным представителем прагматической ветви аналитической философии был Уиллард ван Орман Куайн. Ученый перевел все философские вопросы на языковый и интертеоретический уровень; вопрос о существовании каких-либо объектов имеет смысл только в рамках языка теории, постулирующей их существование. Как логические, так и эмпирические предложения должны проверяться не по одному, и не ситуативно, как это было у Дьюи, а как части целостной теоретической системы, в рамках которой они имеют свой смысл. Речь может идти только об оправдании всей системы, а оно может быть только прагматическим. Во многих отношениях взгляд Куайна на эволюцию, организацию и функционирование структуры науки (включая аналитические истины) близок взгляду Дьюи: никакая концептуальная схема науки не защищена от ревизии под давлением прагматического интереса и имеет более эффективное предсказание будущего.

Методологический прагматизм и релятивизм в отношении онтологических схем разделял также философ науки и языка Нельсон Гудмен. Пластический характер реальности, о котором говорил еще Джеймс, Гудмен представляет в форме многообразия систем символов и языков. Бессмысленно искать подлинную природу объектов, поскольку не существует адекватного онтологического языка, описывающего реальность. Объекты, считающиеся реальными (классы, числа, атомы, камни) могут существенно различаться в зависимости от нашего описания. Различия между «теоретическими» и «фактуальными» сущностями зависят от наших целей и характера применяемых теорий. Реальность есть не что иное, как то, что принимается за истину в любой из множества лингвистических и символических систем. Таким образом, если различие состоит в способах говорения о случайно выбранных объектах, наше решение должно быть прагматическим.

Философ-аналитик Дональд Дэвидсон видит ошибку Куайна (так же, как Дьюи и Мида), в том, что язык (и концептуальные схемы) у него выступает чем-то третьим между сознанием и нейтральной реальностью. Философ предлогает отбросить идею языковой конвенции как посредника между сознанием и природой, так как язык имеет отношение не к отражению реальности, а к социальной коммуникации. В духе Дьюи он утверждает, что истина строится не на основе общезначимого критерия, а на принципе доверия к носителям языка концептуальных схем.

Хилари Уайтхолл Патнэм внимательно изучал прагматизм, написал книгу по данному направлению, опираясь на заслуги Джеймса. Философ извлек для себя большое количество стимулирующих идей. Разочаровавшись в результатах собственных доказательств научного реализма, он обратился к прагматически ориентированному взгляду на реализм, который он называет «внутренним реализмом». Опираясь на ряд результатов математической теории множеств, он утверждает, что даже идеальная научная теория мира совместима с потенциально бесконечным числом моделей. Не имеет смысла считать одну модель более истинной, нежели в согласии с его новым «естественным реализмом» (или «прямым реализмом»), философ предлагает заменить категорию «истина» понятием «пригодность».

Возросший в последние десятилетия интерес к наследию классического прагматизма во многом обязан Ричарду Рорти, хотя он и подверг его весьма вольной интерпретации. В отличие от философов-аналитиков, выбирающих из прагматизма отдельные идеи, он предлагает по-новому посмотреть на ницшеанские мотивы Джеймса, на историцизм Дьюи и на общий для этих мыслителей антифундаментализм с точки зрения их пионерского вклада в постмодернизм. Основные атаки Рорти направлены против фундаментализма и «идеологии Истины» с ее посылкой о возможности демаркации мнения и знания. Опираясь на релятивистские результаты философов-аналитиков (Н. Гудмена У Куайна, У Селларса, Д. Дэвидсона), Рорти отвергает образ философии как теоретико-аргументативной деятельности. В прагматизме Джемса и историцизме Дьюи, с его точки зрения, содержались более правильные подходы, нежели у сменивших их аналитиков. Невозможность подведения под знание фундамента означает, по Рорти, исчезновение почвы под ногами не только философии, но и науки. Последняя не описывает реальность, а с помощью метафорических картин приспосабливается к ней; ее язык успешен только для прагматических целей предсказания и контроля. В предложенном Рорти постмодернистском варианте роль философии ограничена «коммуникативным разговором» и «литературной критикой». Идеологию объективизма и истины, доминировавшую в западной культуре, Рорти предлагает заменить этноцентристской идеологией солидарности с верованиями своего сообщества. Работы Рорти послужили своего рода мостом между дьюевской либеральной демократией и постмодернистским антифундаментализмом.

В отличие от философии, в общественных науках, теориях права и демократии, в теориях образования интерес к идеям классического прагматизма, прежде всего к Дьюи, никогда не угасал в США, хотя и не всегда был ровным. Наиболее жизнеспособными оказались идеи Дьюи о движении к демократии через коммунальные формы жизни («демократия снизу») и через образование-как-исследование.

2. Биография Уилларда ван Орман Куайна

Уиллард ван Орман Куайн (1908-2000), родился в городке Акрон (Огайо) в семье предпринимателя и школьной учительницы. В 1930 году получил степень бакалавра в Оберлинском колледже, затем (1931—1932) продолжил образование в Гарвардском университете под руководством А. Н. Уайтхеда.

В 1932—1933 годах предпринял поездку в Европу (Вена, Прага, Варшава), где познакомился с членами Венского кружка (Мориц Шлик, Курт Гёдель, Рудольф Карнап, Альфред Айер, Альфред Тарский). В 1933 году вернулся в Гарвард. С 1934 года Куайн в течение многих лет работал над одной из центральных проблем Венского кружка — вопросом о роли логики в обосновании математики. В 1940 году он встречал в Гарварде бежавших от нацистов Альфреда Тарского и Рудольфа Карнапа. В 1941 году получил звание доцента. С 1942 года участвовал во Второй мировой войне в качестве шифровальщика на американском морском флоте, разгадывая шифры немецких подводных лодок.

В 1948 году стал профессором Гарвардского университета и второй раз женился. В 1953 году предпринял поездку в Оксфорд. В 1978 году ушёл на пенсию. В 1993 году получил премию Рольфа Шока в области логики и философии. В 1951 году руководит написанием диссертации известного американского логика, математика и философа, Уильяма Крейга.

3. Философия Уилларда ван Орман Куайна

Уиллард ван Орман Куайн – профессор Гарвардского университета, на протяжении своей философской деятельности большое количество времени занимался проблемами аппарата формальной логики, он всегда был внимателен также и к эпистемологическим и онтологическим аспектам логических исследований. Именно данная работа привела его к проблеме языкового значения и к переносу акцента с формальных языков на естественные языки.

Основной целью работы по логике Куайна является строгость в логических доказательствах и проверках, унификация и упрощение логических обозначений и устранение ненужных понятий и допущений. Куайн постоянно находился в поисках алгоритмически разрешающих процедур для тех областей логики, которые допускают такие процедуры. Он переживал о отсутствии алгоритмических проверяющих процедур для всех разделов теории квантификации и большей невозможностью даже полуалгоритмических процедур доказательства для элементарной теории чисел, доказанной Геделем. Однако это до некоторой степени компенсируется тем фактом, что отдельные области математики допускают разрешающие процедуры и что существуют методы, устанавливающие возможность или невозможность доказательств. Поиски Куайном единообразия в логической символике проявились в утверждении, что квантор существования всегда следует интерпретировать одинаково, в его попытках найти разумные способы переформулировки в квантифицируемых терминах модальных высказываний и высказываний, выражающих позицию говорящего, например стремление или уверенность; и еще более существенно в попытке преодолеть сложность символики теории типов Рассела, которую он впервые предпринял в своих «Новых основаниях математической логики», а затем уточнил в «Математической логике». Куайн предложил способы замены свойств, используемых даже в «Рrincipia mathematica» и в работах Карнапа, концептуальными классами. В действительности он предпочел бы пойти еще дальше и построить логику на номиналистской основе, если бы это можно было сделать в достаточно удобной форме. Но философ признает, что чисто номиналистская логика, если она возможна, была бы крайне неудобна и что в важных областях математики нельзя совсем обойтись без понятия класса.

Появление в 1951 году его статьи «Две догмы эмпиризма», содержавшей критику ряда основополагающих неопозитивистских идей, усилило в США интерес к новым тенденциям в аналитической философии, привнесло в последнюю элементы прагматизма. Куайн подверг критике противопоставление аналитических и синтетических суждений и редукционизм к атомарным высказываниям, которые рассматривались вне широкого контекста.

Куайн в полной мере уверен в способности современных логических методов пролить свет на философские проблемы, причем не только на семантические и логические, но и на традиционные онтологические. Обычный язык, конечно, остается фундаментальным средством окончательного разъяснения, но для целей «творческого аспекта» философского анализа обычному языку недостает той точности и свободы от вводящих в заблуждение предположений, которой можно достигнуть на пути современных методов квантификации. Среди этих философских проблем, которые Куайн рассматривает со своей логической точки зрения, проблемы аналитичности, онтологии и истины.

В философии математики Куайн придерживался позиций крайнего номинализма. Он ставил вопрос о возможности выразить все естественные науки на языке, в котором идёт речь только о конкретных предметах, а не о классах, свойствах, отношениях и т. п. Куайн допускал возможность использования абстрактных понятий лишь в тех случаях, когда они служат вспомогательным средством, то есть когда окончательный результат не содержит самих этих абстракций. Куайн испытал влияние не только неопозитивизма, но и прагматизма и бихевиоризма.

Куайн доказывает, что «концептуальная схема» языка определяет структуру онтологии. При экспликации онтологической проблематики на языке экстенсиональной логики он формирует свой знаменитый тезис: «Быть — значит быть значением связанной переменной». Предпочтение одних онтологических картин другим объясняется сугубо прагматическими мотивами. С этим связан и тезис «онтологической относительности», в соответствии с которым наше знание об объектах, обусловлено теми научными теориями, которые мы используем. «Сущее как таковое» вне поля устанавливающих его языка и теории немыслимо.

Онтологическая проблематика замыкается на проблему переводимости языков (естественных или искусственных). Но «радикальный перевод», по Куайну, является принципиально неопределённым, ибо предложения любого языка способны обозначать самые разные объекты, и способ их референции (указания на объекты) остаётся «непрозрачным» (неясным). В своей философии Куайн широко использовал данные лингвистики, антропологии, бихевиористской психологии (критикуя при этом психологический ментализм). Язык рассматривался им как важнейшая форма человеческого поведения, а наука — как один из путей приспособления организма к окружающей среде. Куайн ввёл понятие «стимульного значения» — совокупности внешних стимулов, которые вызывают согласие или несогласие с произносимой фразой, и в этой связи исследовал проблему синонимии как тождества таких значений для говорящих на одном языке.

4. Проблема аналитичности

Различие между аналитическими и синтетическими высказываниями до недавних пор многими философами-эмпиристами было принято как эпистемологически основное. На момент критики Куайном данное различие фактически считалось аксиомой. По мнению Куайна, при ближайшем рассмотрении, оно является минимально обоснованным. Верно, конечно, что такие примеры подстановок в логические законы, как «ни один неженатый человек не женат», можно принять, не обращаясь к конкретным фактам, однако то, что содержится в данном высказывании – скорее логическая истина, чем аналитичность. Главный вопрос связан с теми считающимися аналитическими высказываниями, которые могут не являться логическими истинами, но могут быть превращены в них путем замены одних синонимов другими – например, замены «холостяк» на «неженатый человек» в утверждении «Ни один холостяк не женат». Главная трудность заключается в понятии синонимии, которое нуждается в разъяснении не меньше, чем само понятие аналитичности. Для выяснения понятий синонимии и аналитичности бесполезно обращаться к процедуре определения, так как определение само зависит от синонимии. От взаимозаменяемости salva veritate также мало пользы, так как в высказывании «"Холостяк" содержит меньше десяти букв», конечно, нельзя заменить «холостяк» словами «неженатый человек», не изменяя истинностного значения. Вероятно, требуемые подстановки возможно сделать в случае высказывания «все холостяки и только они необходимо являются неженатыми людьми», но в данном случае предполагаются понятия познавательной синонимии и аналитичности. Во всяком случае, в экстенсиональном языке, в котором любые два предиката, истинные для одних и тех же объектов, взаимозаменяемы salva veritate, подобная взаимозаменяемость не является гарантией познавательной синонимии. Нет также никакой гарантии того, что экстенсиональное совпадение терминов «холостяк» и «неженатый человек» основано на значении этих выражений, а не на случайном факте, также как это имеет место для экстенсионального совпадения понятий «существо, имеющее сердце» и «существо, имеющее почки». Редко выдвигаются попытки спасти синонимию и аналитичность, обращаясь к семантическим правилам искусственных языков, но подобное обращение рассматривает данные понятия как нередуцируемые и имеет минимум ценности с точки зрения действительного языкового поведения.

Чаще всего проводились попытки определить аналитическое высказывание в терминах верификационной теории значения как высказывание, которое «подтверждается чем угодно». Данная точка зрения выглядит правдоподобно, так как истинность высказываний зависит, вероятно, от различимых языковых и неязыковых компонентов. Но известно, что полное подтверждение любого индивидуального высказывания невозможно, и «бессмысленно и является корнем многих бессмыслиц говорить о языковом и фактическом компонентах истинности какого-либо индивидуального высказывания».

5. Проблема онтологии

По мнению Куайна, предварительным условием плодотворного обсуждения вопроса о том, что существует, или даже о том, каким образом установить, что существует, является выяснение того, каким образом люди приходят к утверждению существования чего-либо. Философы зачастую предполагают, что употребление единичных терминов уже равносильно утверждению о существовании того, что названо этими терминами. Так, например, когда кто-то говорит о Джоне или льве, или же о Пегасе, считается, что он предполагает существование того, о чем говорит. Таким образом, можно утверждать, что в высказываниях типа «Пегас не существует» скрыта по меньшей мере идея Пегаса как имеющего если не реальное существование (ехistenсе), то хотя бы идеальное существование (essenсе). Но дело в том, что речь идет не о существовании, а о принятии идеальных сущностей (essenсе), которое ведет к различного рода затруднительным вопросам об их размерах, положении, сходстве и прочее. Возможно все же утверждать, что Пегас существует по меньшей мере в значении, но, хотя и приходится иногда говорить о значимости (осмысленности) или о сходстве значений, из этого ничего не следует относительно «промежуточных сущностей, именуемых значениями». Путаницы, возникающей при употреблении единичных терминов, для которых нельзя обнаружить соответствующей реальности, возможно по большей части избежать с помощью Расселовой теории дескрипций, которая сначала переводит предложения, содержащие собственные имена, в предложения, содержащие определенные дескрипции, а уже эти предложения, в свою очередь, в квантифицированные предложения, не содержащие ни имен, ни определенных дескрипций. Таким образом, путем расширения данной процедуры избавиться от всех единичных терминов и, таким образом, доказать, что употребление таких терминов вовсе не связано с любыми онтологическими допущениями. Если путаница, содержащаяся в единичных терминах, устранена, то употребление квантифицированных переменных недвусмысленно и вполне беспристрастно свидетельствует о принятой онтологии. Как зачастую утверждает Куайн, любая теория по существу признает те и только те объекты, к которым должны иметь возможность относиться связанные переменные, чтобы утверждения теории были истинными. Фактически данный ход, изоморфный назначению пропозициям истинностного значения.

Некоторые философы, в том числе Карнап, считают, что квантификация не связана ни с какими онтологическими допущениями. Но даже если действительно можно разом, волюнтаристски отделаться от онтологических допущений, содержащихся в употреблении имен, путем простой перефразировки согласно требованиям теории дескрипций, то все равно нет никакого метода сравнения, позволяющего избежать выбора онтологии, который поневоле происходит, когда что-либо берется в качестве значения связанной переменной в истинном высказывании, и едва ли можно избежать ответственности за допущение существования «некоторых видов», если говорить, например, что «некоторые зоологические виды скрещиваются».

Гораздо более важным, чем вопрос о том, как происходит выбор онтологии, является, конечно, совершенно другой вопрос о том, как его обосновать. По данному поводу Карнап и другие логические эмпиристы утверждают, что в данном случае имеются две различные группы вопросов. Одна состоит из внешних вопросов, или вопросов, касающихся концептуальной схемы вторая состоит из внутренних вопросов, или вопросов о том, каковы факты в этой концептуальной схеме. Ответ на первую группу вопросов прагматический, в терминах языковых решений; ответ на вторую группу научный, в терминах исследования наблюдений. В действительности, ввиду трудности установления какого-либо удовлетворительного различия между аналитическим и синтетическим никакой дихотомии внешних и внутренних вопросов провести нельзя. Карнаповский проект проведения этой дихотомии путем использования различных видов символов – это не более чем техническая процедура, не имеющая адекватного логического или фактического обоснования; а так называемые внешние вопросы относятся к тому же «континууму», в который входят внутренние вопросы. Если бы марсиане должны были беседовать с нами на языке науки, предназначенном выразить все факты науки, но не использующем метафизические термины, содержащиеся в нашей науке, мы были бы вправе требовать, чтобы такой язык включал в себя высказывания о всех истинах, сформулированных в нашем научном языке, но не имели бы права требовать, чтобы их язык определял границы между концептуальной схемой и фактом или между аналитическим и синтетическим, как это делает наш язык.

Куайн выделяет три основных утверждения для обоснования онтологических и прочих высказываний:

1. Во-первых, что все виды высказываний следует обосновывать в основном одним и тем же образом.

2. Во-вторых, что в действительности следует обосновывать не отдельные высказывания, а целые системы высказываний.

3. В-третьих, что обоснование в своей основе всегда является прагматическим.

Что касается первого из этих утверждений, то идеи, на которых оно основано, уже были достаточно охарактеризованы. Нельзя провести четкого различия между аналитическими и синтетическими, внешними и внутренними или языковыми и неязыковыми высказываниями; и невозможно провести никакого принципиального различия между критериями, которым следует подвергать различные высказывания.

Что же касается второго утверждения, то говорить вообще об «эмпирическом содержании отдельного высказывания» – это в лучшем случае заблуждение, поскольку высказывания о внешнем мире предстают перед судом чувственного опыта не в отдельности, а как единое целое. В самом деле, совокупность утверждений является хотя и не самой прямой, но удобной системой для связывания данных опыта между собой. Эта система содержит много пробелов и сталкивается с опытом лишь на периферии. В случае возникновения противоречий остается широкая возможность выбрать, какие высказывания системы сохранить, а какие пересмотреть. Естественно, мы предпочитаем пересматривать то, что меньше всего нарушает систему, и поэтому стремимся отдать предпочтение, с одной стороны, тем высказываниям, которые наиболее близки к опыту, а с другой стороны тем общим логическим и математическим принципам, которые в этой системе наиболее фундаментальны.

Критерий, в терминах которого должна обосновываться сама система, является прагматическим. Некоторые философы, в том числе Льюис в «Разуме и мировом порядке» и Карнап в «Эмпиризме, семантике и онтологии», применяют прагматические критерии к концептуальной схеме, а не к ее содержанию; но в действительности все наши понятия основаны на прагматических соображениях. Физические объекты концептуально вносятся в ситуацию как удобные промежуточные понятия, сравнимые эпистемологически с вымышленными объектами – например, литературными героями; с точки зрения эпистемологической обоснованности физические объекты и боги или литературные персонажи отличаются только по степени, а не по существу. Аналогична ситуация для атомных и субатомных объектов или материи и энергии; и математические классы, и классы классов также эпистемологически могут быть расценены как мифы на равном основании с физическими объектами, богами, литературными персонажами и тому подобные. Куайн не указывает, каким же должен быть в деталях предлагаемый прагматический критерий, но, скорее всего, он имеет в виду осуществление целей науки, то есть успешное продвижение исследования в каждом случае от одной совокупности опытных данных к другой.

4. Проблема истины

Обоснование по существу прагматично, выделим какие виды сущностей в действительности обосновываются. С негативной стороны Куайн питает антипатию к так называемым значениям. Верно, что выражения значимы (осмысленны) и что они означают нечто, но идти дальше и говорить, что, следовательно, выражения имеют значения, представляет собой попросту введение лишних сущностей без необходимости. Ощущаемая потребность в обозначаемых сущностях в значительной степени вызвана неумением провести различие между значением и референцией, выражающееся, например, в том, что хоть и «вечерняя звезда» и «утренняя звезда» вовсе не сходны по значению, они указывают на одну и ту же звезду. Действительно, большинство того, что существенно отличает значение от отнесения, связано с контекстом «сходны по значению», а большая часть остального содержится в таких терминах, как «значимый» и «осмысленный». Таким образом, нет необходимости в подставных «промежуточных сущностях», называемых «значениями», и предполагаемая объяснительная сила таких сущностей совершенно иллюзорна. Значения как идеи, с точки зрения Куайна, не важны для науки о языке, и сказать, что значения имеют идеальное, а не реальное существование, значит вносить чрезвычайную сложность и путаницу в логические обозначения и онтологические рассуждения.

Если же говорить о позитивной стороне, то прагматически обоснованными оказываются такие сущности, как обычные физические объекты, которые, хотя отчасти и похожи на литературных персонажей, они обладают гораздо большей объяснительной силой. Сюда же следует отнести объекты науки на атомном и субатомном уровнях, которые вводятся для того, чтобы сделать законы макроскопических объектов и в итоге законы опыта более простыми и удобными в обращении. Таким же образом можно вводить математические объекты, стремясь при этом сводить к минимуму допускаемые абстрактные сущности. Физические объекты не обязательно непрерывны во времени или в пространстве, но состоят из совокупностей движений частиц. Сам опыт – это то, с чем должна согласовываться концептуальная схема в целом, а язык – необходимое орудие опыта.

В том, что было сказано по поводу взглядов Куайна на аналитичность и онтологию, подразумевается интерпретация истины, которая, признавая наличие в истине весьма значительного условного элемента, отвергает попытки Карнапа и других сделать очень большой класс истин чисто условным, конвенциональным.

В широком же смысле истина должна определяться в соответствии со здравым смыслом как некоторого рода соответствие действительности или отражение мира, такое, что высказывание «Джеймс болеет» следует считать истинным в точности при тех обстоятельствах, при которых Джеймса следует считать больным. К сожалению, однако, высказывания о физических объектах нельзя подтвердить или опровергнуть путем прямого сравнения с опытом, а высказывания, которым мы приписываем истинность или ложность, очень часто сложным образом переплетены с детально разработанными концептуальными схемами, вместе с которыми они обосновываются или отвергаются. Для того чтобы некоторые решающие части концептуальной схемы хотя бы временно считать бесспорными и облегчить переход от одной части системы к другой, часто бывает удобно формализовать эти решающие части в виде постулатов и определений, и такая формализация действительно часто облегчала прогресс науки. При этом большинство математических истин можно рассматривать как введенные по определению сокращения логических истин, а те, которые не поддаются такой трактовке, легко ввести в систему с помощью нескольких дополнительных постулатов. Большую часть физики можно аналогично рассматривать как формальную систему, и современная философия все больше стремится делать упор на условный элемент за счет интерпретационного в самых различных науках.

Все же существуют пределы полезности формализации. Любая концептуальная схема, чтобы быть пригодной для использования, должна ориентироваться на наблюдения. Во всяком случае, физические соглашения должны выбиваться в соответствии с опытом наблюдений и подлежат изменению, если оказывается, что этого требует опыт. Даже элементарную логику едва ли можно свести к чистому соглашению, так как если логика даже косвенным образом происходит из конвенций, то для ее вывода из этих конвенций уже нужна логика. По мнению Куайна, в общем невозможно получить даже наиболее элементарную часть логики исключительно с помощью явных применений заранее установленных конвенций; так как логические истины, число которых бесконечно, должны быть заданы общими конвенциями, а не по отдельности, и логика нужна хотя бы для того, чтобы применить общие конвенции к отдельным случаям. Из того, что результаты законодательного постулирования являются – пусть даже всегда являются – результатами произвольного постулирования, еще не следует, что они тем самым истинны произвольно, и, если постулаты однажды были заданы, пусть даже произвольно, дальнейшее использование их происходит в терминах дискурсивного постулирования, которое фиксирует не истину, но лишь некоторое упорядочение истин. Ни одна из истин, известных нам, не является чистым соглашением или чистым фактом. Вместе они образуют, по знаменитой, достойной Шекспира, метафоре Куайна, бледно-серую ткань, в которой черное идет от факта, а белое от конвенции, но не видно ни одной полностью белой или черной нити.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Большинство современников считают Куайна крупнейшим философом послевоенного периода. Определенно, натурализм данного философа является апофеозом натуралистического духа, который является настолько характерным для аналитической философии последних пятидесяти лет. Современники отмечают, что Куайн очистил и расширил область применения натуралистического духа. Заметно влияние Куайна проявилось и в более частных случаях: во многих выдвинутых и развитых им доктринах, подхваченных затем великим множеством других философов; во множестве поставленных им вопросов, которые обсуждаются и в настоящее время; и в предложенных им методах, которые с тех пор находятся в общем пользовании. Большое влияние продолжает оказывать его философский стиль и его концепция о том, как необходимо философствовать. Особого упоминания заслуживает доказанность Куайном ценности и пользы формальной логики для аналитической философии.

Также, как и о многих знаменитых философах, о Куайне можно утверждать, что сторонников его идеи больше, чем противников. Многие идеи Куайна подверглись основательной и хорошо аргументированной критике. Даже если философы, несогласные с Куайном, не давали себе труда обосновать свою критику, они чувствовали себя обязанными как-то обозначить свое несогласие.

Несколько учеников Куайна заслуженно сами стали крупными и самостоятельными философами. Два ярчайших примера — Дональд Дэвидсон и Дэвид Льюис. Дэвидсон, в частности, являлся настоящим послушником Куайна. Несмотря на то что у самого Дэвидсона было множество чрезвычайно важных идей, все они имели смысл, укладываясь в широкие рамки философии Куайна, и несогласие Дэвидсона с учителем — каким бы ярким и поучительным оно ни было — касалось только деталей. Случай Льюиса, пожалуй, сложнее. Он прославился философским тезисом, радикально несовместимым со взглядами Куайна. По мнению Льюиса, помимо нашего актуального мира, существует бесконечное множество возможных миров — бесконечное множество пространственно-временных космосов, как-то связанных с нашим миром, но никак от него не зависимых. По меньшей мере в одном отношении этот взгляд не соответствует философии Куайна, ибо тезис этот не имеет смысла без различения необходимо истинного и условно истинного.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И ИСТОЧНИКОВ

1. Аналитическая философия: учеб. пособие / А. Л. Блинов и др.; под ред. М. В. Лебедева и А. З. Черняка. - Москва: Изд-во Российского ун-та дружбы народов, 2006. - 621, с.; 22 см.;

2. Боррадори, Дж. Американский философ: Джованна Боррадори беседует с Куайном, Дэвидсоном, Патнэмом и др. / Пер. с англ. — М.: Дом интеллектуальной книги, 1998.

3. Виноградов, Е. Г. Виллард Куайн: портрет аналитического философа XX века // Вопросы философии. — 2002. — № 3. — С. 105—117.

4. История философии в 2 т. Том 2: учебник для вузов / А. С. Колесников; под редакцией А. С. Колесникова. — 2-е изд., перераб. и доп. — Москва: Издательство Юрайт, 2023. — 301 с. — (Высшее образование) — Текст: электронный // Образовательная платформа Юрайт [сайт]. — URL: https://urait.ru/bcode/514428 (дата обращения: 12.12.2022).

5. Казаков, А. Ю. Проблема значения в философии Уилларда Куайна: Автореф. дис. канд. филос. наук / Уральский гос. ун-т. — Екатеринбург, 1993.

6. О. А. Назарова. Куайн // Новая философская энциклопедия : в 4 т. / пред. науч.-ред. совета В. С. Стёпин. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Мысль, 2010. — 2816 с.

7. Самсонов, В. Ф. Критический обзор философии Уилларда Куайна // Вопросы философии. — 1983. — № 3. — С. 120—126.

8. Самсонов, В. Ф. Философский анализ гипотезы Куайна о неопределённости перевода. — Челябинск: Челяб. дом печати, 2006.

9. Спасов, Д. Уиллард Куайн и «философия логики» // Вопросы философии. — 1973. — № 7. — С. 101—108.

10. Эпистемология У. Куайна: Науч.-аналит. обзор / Л. А. Боброва. — М.: ИНИОН, 1997.

Скачано с www.znanio.ru