Русская православная старообрядческая церковь в Первой мировой войне

Русская православная старообрядческая церковь в Первой мировой войне.

С начала Первой мировой войны вместе со всем населением Российской империи с патриотической стороны выступили и старообрядцы. Так, нижегородский старообрядческий епископ Иннокентий послал императору телеграмму с выражением верноподданнических чувств.  А в августе 1915 г. в Москве прошел освященный собор старообрядческой христовой церкви, служители которого обратились с особым посланием: «Отцы и дети, братья и сестры, старые и малые - все до одного обязаны в это тяжкое время отдать все свое достояние и даже жизнь свою за спасение отечества». Помимо самих воинов - старообрядцев, участвовавших в боях, к  1916 году в армии  также служило и 10 старообрядческих священников. Клир и прихожане Русской православной старообрядческой церкви разделили с Отечеством все тяготы и страдания Первой мировой войны. Центром и средоточием всей, в том числе и военной, старообрядческой жизни была архиепископия на Рогожском кладбище в Москве. Владыка Иоанн в начале войны оставил свою резиденцию и предоставил ее для нужд лазарета, содержавшегося на пожертвования. Жертвовали всем: деньгами, одеждой, бельем.

Иереи Белокриницкой иерархии следили за нахождением в лазаретах Москвы воинов-старообрядцев, о чем писали в канцелярию архиепископии. Даже не полностью сохранившиеся донесения позволяют установить места расположения лечебниц и представляют Москву как один большой лазарет.

Так, 17 декабря 1914 г. иерей Михаил Волков - настоятель храма во имя Покрова Божией Матери Замоскворецкой общины - писал: «В моем ведении находится до десяти лазаретов...». Тогда же священник Самуил Иванович  Рогов из храма Тихвинской царицы Небесной на Хавской ул., д. 23/12 писал архиепископу Иоанну и епископу Александру, возглавлявшему канцелярию: «Лазаретов в нашем районе 8». Шестого января 1915 г. священноиерей Самсон Семенович Веревкин сообщал адреса лазаретов, которые он посещал, в том числе лазарет в доме Назаровых в Рыкуновом переулке, лазарет в Потребительском союзе, в Малом Переведеновском и др.

На фронтах сражалось множество старообрядцев. Под ружье, сменив книги на винтовки, встали почти все начетчики. Казак Иван Васильевич Попов в мирной жизни был учителем знаменного пения и числился в 32-й сотне Оренбургского казачьего полка. С первого дня войны был на фронте. За храбрость в боях был награжден серебряной медалью.

Сразу после объявления манифеста о вступлении России в войну Владимир Павлович Рябушинский - представитель известной династии, автор труда «Старообрядчество и русское религиозное чувство» и ряда других, был допущен к несению службы «на собственных автомобилях» при штабе корпуса. В дальнейшем, до ранения ружейной пулей в грудь навылет 16 июля 1915 г., он участвовал во всех боях в составе этого корпуса. После выздоровления вернулся в действующую армию. Выполнил ряд сложных секретных операций, был отмечен многими наградами. Находился на службе до 9 февраля 1918 г.

Старообрядец Белокриницкого согласия Алексей Григорьевич Белов из Нижегородской губернии, подпрапорщик кавалергардского государыни императрицы Марии Федоровны полка к началу 1916 г. был ранен 18 раз, 4 раза находился на излечении в госпиталях. За боевые подвиги был награжден георгиевскими крестами всех четырех степеней и имел две георгиевские медали за храбрость.

Однако в мирской жизни старообрядцы, несмотря на закон о вероисповедных свободах, подвергались дискриминации. Как отмечал старообрядческий историограф Федор Ефимович Мельников, «когда старообрядцы кровью и жизнью и всеми средствами защищали свою родину, им отказывали в праве поступления в военные училища и даже в получении звания "прапорщика запаса"». Выпускникам Чистопольской школы прапорщиков предложили перейти в синодальную церковь. Не согласившихся отправили на фронт простыми солдатами. Только после многочисленных ходатайств старообрядцев стали допускать к получению офицерского звания. Все учащиеся старших курсов старообрядческого богословско - учительского института после дополнительных прошений были допущены сдать экзамены на прапорщиков запаса при Московском военном округе, и в таком звании они отправились на театр военных действий.

Однако в ходе мировой войны на старообрядцев обратили внимание. Так, для обустройства военно-полевой жизни как воинов, так и более 10 священников Белокриницкой иерархии, духовно окормлявших «солдатиков», на Северном, Западном, Юго-Западном, Черноморском и Кавказском фронтах под главенством архиепископа Иоанна (Картушина), а затем Мелетия (Картушина) была создана Комиссия по ходатайствам. Впервые старообрядческий священник Димитрий Смирнов участвовал еще в Русско-японской войне, но тогда это был единичный факт. Во время Первой мировой войны стала создаваться настоящая система духовного окормления воинов старообрядческого исповедания, учитывающая его особенности. И в материалах Комиссии, и в письмах и отчетах священников с передовой практически нет описания сражений и подвигов, но перед нами предстают повседневные будни, праздники, торжественные богослужения, парады. Комиссия занималась распределением священства по фронтам, их перемещением, обустройством военно-полевой жизни. Так, значительное время не было священника на Румынском фронте, выделенном из Юго-Западного. По положению к священнику должны были быть приставлены псаломщики и денщики. Последние утверждались по одному на двух иереев, что вызвало неудобства для иереев.

Важнейшим вопросом было разрешение старообрядцам сохранять бороду. Такие запросы поступали неоднократно. Ответ протопресвитера Георгия Щавельского, направленный на имя главы Комиссии старообрядческого епископа Петроградского и Тверского Геронтия (Лакомкина), свидетельствовал, что «на основании статьи 855 кн. VII Свода военных постановлений 1889 г. изд. второе, нижним чинам не возбраняется ношение бороды». Также отмечалось, что отдельные случаи принуждения к бритью бород  будут  рассмотрены  особо. Тем не менее  и в дальнейшем было немало жалоб на нарушение этого постановления. В письме от 27 февраля 1917 г. уже упоминавшийся мной иерей Северного фронта Димитрий Мартинианович Смирнов, ставший первым военным священником еще в годы Русско-японской войны, писал владыке Александру: «Относительно стеснения в войсках, многие заявляют, что их принуждают брить бороду. Это мне заявляли в 28-м корпусе 1-й Кавказской дивизии, и в других. Некоторые говорили, что ставят под винтовку за ослушание бритья бороды... А начальник штаба Кавказской дивизии просил меня сказать проповедь о том, чтобы брили бороды старообрядцы для того, чтобы при надевании маски (противогазов) плотнее прилегала к телу. Я, конечно, возражал, тогда он предложил хотя бы с боков и под бородой убрать волосы. Я думаю со своей стороны, не следовало бы предпринимать каких-либо мер об этом, ибо с Вашей стороны сделано все нужное».

Владимир Макаров - старообрядческий деятель, начетчик, публицист и историк, автор истории Рогожского кладбища, сообщал, что «10 января 1917 г. по 3-й армии, в состав которой входит управление интенданта, в коем я состою делопроизводителем, отдан приказ не понуждать старообрядцев брить бороды, со ссылкой на ходатайство Ваше и владыки Александра. С нами, видимо, все-таки считаются!». А 7 февраля 1917 г. также на имя епископа Геронтия поступило донесение из Главного управления Генерального штаба, где, казалось, разрешались насущные проблемы - исключалась возможность каких-либо стеснений в отношении традиционного внешнего вида старообрядцев. Вопрос о денщиках также был разрешен «в благоприятном смысле».

Владыке Геронтию в Комиссии принадлежала значительная роль. Он писал: «Дел ужасно много. Один за всех: и за послушника, и за письмоводителя, и за секретаря. Простите за небрежность. Нередко устаю, но вспоминаю слова Марковны - «Доколе?». «До гроба», - ответил ей св. Аввакум. Стало быть, и нам пока есть время и возможность делать благое дондеже время имамы».

Его соратником, основным исполнителем, автором воззваний и иных документов, исходящих из архиепископии, был другой епископ - Рязанский и Егорьевский Александр (Богатенков). Он обладал огромным опытом работы по организации канцелярии, типографии, учебных заведений, был знатоком древнерусского пения. Именно он составлял прошения и запросы, вел значительную переписку по самым разным вопросам как со священниками, так и с прихожанами. Так, иерей Кавказского фронта Кондратий Петрович Пушечкин настойчиво писал на Рогожское кладбище о необходимости походной церкви по примеру Западного и Северного фронтов: «Без Церкви нам, Владыко Святый, очень плохо. При удобном месте отслужить бы Обедню средь отсутствующих от дорогой Родины, и защитникам Отечества было очень приятно». К вопросу о походной церкви он возвращается и в дальнейшем. Однако получает известие, что «это не нужно, и мы должны жить в глубоком тылу».

Но, с точки зрения иерея, выгодно и лучше жить на позициях. Повседневную жизнь старообрядческого иерея на фронте описывает священник Западного фронта Алексей Михайлович Журавлев в письме на Рогожское кладбище: «Настоящим долгом считаю сообщить вам о моей деятельности на фронте. 4 декабря выехал на фронт передовых линий, где пробыл до 29 декабря. В это время я проехал на конях 363 версты, из этого числа 60 верст я проехал верхом. Был в передовых окопах, где подвергался неприятельскому орудийному обстрелу, и пришлось проехать верхом во весь карьер на лошади верст около пяти, пока не скрылись за гору от места неприятельских позиций, которые не преминули по нам сделать несколько выстрелов». Деятельность отца Алексея была высоко оценена старообрядцем Белокриницкого согласия, 28-го Донского казачьего полка Акиндином Леонтьевичем Фроловым, писавшим владыке в 1916 г.: «В один из дней декабря месяца с/г. по внушению самого Господа Бога, нас воинов под неприятельским обстрелом посетил передовые окопы занимаемые полком на расстоянии от врага 400-500 шагов обожаемый от. Алексей Михайлович Журавлев. <...> Я первый удостоился получить благословение, после которого я чувствую себя так легко, так хорошо. Я готов теперь ко всему. Пусть со мной случается все - я готов».

Священник Кавказского фронта Кирик Георгиевич Мущинин, как и другие иереи, был обеспокоен отсутствием необходимой богослужебной литературы: «Присланные Вами книги все роздал нашим доблестным воинам старообрядцам. Больше роздал казакам кубанцам и донцам. Очень благодарны и рады казаки, что Вы не забываете их, находя здесь в непроходимых заоблачных горах. Конечно, канонов надо бы за сто, но и за это спаси Христос. Многие утеряли нательные кресты, если соблаговолите, то пришлите». В другом письме о. Кирик писал: «Я посетил бригаду донских казаков, которые усиленно меня просили посетить их и во время Святого великого поста и встретить вместе с ними день святого Христова Воскресения. Со своей стороны я дал им согласие, но беда в том, что у меня с собою нет службы Святой Пасхи. Обращаюсь с покорнейшей просьбой, не найдется ли службы Вербному Воскресенью, благоволите выслать... письменное слово Божие». Однако 5 сентября 1917 г. о. Кирика исключили из штата. Командование решило, что достаточно одного священника при армии. На деле священников было недостаточно. Недоставало и походных церквей, а надежды на получение церкви не было никакой.

В феврале 1917 г., несмотря на прошения архиепископии, пришел окончательный и отрицательный ответ из Главного штаба: «Сооружать походную церковь в настоящее время очень трудно и дорого. Вы должны находиться ближе к передовым позициям, или в лазаретах в тылу, а не проживать в одном месте (к слову, именно об этом и писал о. Кондрат в письмах). Возить же церковь неудобно всюду. Готовых походных храмов сейчас нет, все розданы, вновь же не сооружают. Итак, трудитесь и молитесь, как дозволяет общество». Не имея походных церквей, священники и воины молились где придется. Так, иерей Афанасий Милованов писал на Рогожское кладбище: «Встречали Св. Пасху в Риге, собирали войско Северного фронта всех корпусов, помолились в храме Матвея Сидоровича Кузнецова, певчих было 30 человек, а всего - 185».

Интенсивную переписку как общего характера, так и личную, вел настоятель Севастопольской старообрядческой общины священник Иаков Никулин. Община в Севастополе стала быстро расти в связи с присутствием большого числа старообрядцев во флотских экипажах. Постоянной заботой иерея Иакова было добиться от штаба командующего Черноморским флотом и Севастопольским гарнизоном, чтобы старообрядцы были беспрепятственно отпускаемы для слушания богослужения в старообрядческий моленный дом на ул. Екатерининской, 100. О необходимости увольнения низших чинов приходилось напоминать неоднократно. Беспокоило священника и употребляемое часто оскорбительное устоявшееся выражение «австрийское священство», которое он требовал заменить на «белокриницкое». Малые размеры моленной не вмещали всех желающих молиться. Отец Иаков постоянно обращался в архиепископию на Рогожское кладбище и к жертвователям, убеждая начать строительство храма. Он хотел дать духовную пищю возможно большему числу христиан-старообрядцев - жителей Крыма. Отец Иаков надеялся, что ему разрешат свободно, хотя бы во время Великого поста, объезжать Ялту, Феодосию, Керчь. Военное командование соглашалось расширить влияние отца Иакова, но требовало от него большей сановитости, внешней солидности, поскольку он представлял архиепископию богатейшей Москвы и окормлял христиан могущественного русского флота. Но у него было скромное облачение. Он называл его мишурным, не носил наперсный крест, на что ему не раз указывало командование. Отец Иаков решается обратиться на Рогожское кладбище с просьбой выслать ему все необходимое. Архиепископ Мелетий направил благословение: «Благоговейному протоиерею Иакову Никулину. Сим назначаю Вас, о. протоиерей, Благочинным над всем побережьем Черного и Азовского морей и надеюсь, что Вы оправдаете мое к Вам доверие, и примите все зависящие от Вас меры, чтобы доблестные наши воины, защищающие "даже до крове" Святую Русь, а равно и наши братья-старообрядцы, разбросанные по берегам Черного и Азовского морей, не оставались без удовлетворения их духовных нужд и без пастырского о них попечения». Несколько дней спустя отец Иаков узнал, что «облачение парчовое выпросили у отца Варфоломея», собирались приобрести наперсный крест и скуфью. Стремительно развивающиеся события не способствовали налаживанию духовной жизни старообрядчества на фронте и привели отца Иакова к следующему заключению. В письме к епископу Александру от 28 ноября 1917 г. он сообщал: «Пишу со слезами. Не буду описывать то, что и у Вас Бог попустил, это всеобщее несчастье наше и всего нашего дорогого Отечества. Боже! Спаси нашу Русь Святую!». Все сказанное свидетельствует, что духовное напутствие было важнейшим для воинов-старообрядцев.

Проникновенно звучат слова послания 1916 г. из Москвы от имени всех старообрядческих епископов: «Будем же непоколебимо верить, что Всемогущий Господь победит, сокрушит и развеет, как прах под ногами нашими, всех супостатов и врагов нашей дорогой Родины. Но, надеясь на Бога, мы должны напрягать все наши силы для избавления Отечества от вторгшегося в его пределы врага, должны неизменно укрепиться в решимости смело и мощно довести войну до спасительного конца».

В 1914-1917 гг. старообрядцы Ржева, как и другие граждане Отечества, воевали на фронтах Первой мировой войны. В числе 10 армейских священников исполнял требы для воинов-старообрядцев на Западном фронте иерей Андрей Попов, который в 1920 г. стал настоятелем Покровского храма в Ржеве, а 12 сентября 1942 г. на пороге храма был убит немецким солдатом. В марте 1917 г. группа старообрядцев г. Ржева «решила увековечить имена и подвиги павших воинов-старообрядцев, для чего решила устроить в г. Ржеве “памятник-церковь”, в котором будут вписаны имена павших в бою и скончавшихся от ран и болезней воинов и в котором будут возноситься вечные заупокойные молитвы за упокой души их». Однако грозные грядущие события не позволили этому проекту воплотиться в жизнь.

В то тревожное время возносили молитвы за своё Отечество и старообрядцы волею судьбы оказавшиеся на чужбине. Они всем сердцем поддерживали своих соотечественников и стойко переносили все тяготы военного времени. Как пример такой самоотверженной жертвенности можно привести разорение женского старообрядческого монастыря Спаса и Святой Троицы, находившийся в Восточной Пруссии близ села Экертсдорф (Войново). Краткая хроника этого разорения приведена в статье протоиерея Георгия Бирюкова  «Старообрядческий монастырь Спасителя и Святой Троицы в годы Первой мировой войны».

1 августа 1914 года Германия объявила войну России. С началом Первой мировой войны в европейских странах отмечался всплеск патриотизма и  национализма. В старообрядческом монастыре Спаса и Святой Троицы, находившемся в Восточной Пруссии близ села Экертсдорф (Войново), находилось гражданское население русского происхождения. Отношение германских властей к насельникам этого монастыря было крайне подозрительно. Монашенки - старообрядки подверглись целому ряду гонений и преследований, а сам монастырь полному разорению.

Ещё в 30-е годы XIX века русские переселенцы основали более десятка деревень на территории Восточной Пруссии. Центром русской колонии стало село Войново (наименование Экертсдорф присвоили ему немецкие власти), рядом с которым располагались Свигнайло, Иваново, Замочек, Ладное Поле и другие русские поселения. В период от основания русской колонии до Первой мировой войны на Мазурах действовало шесть небольших старообрядческих монастырей. Наиболее известный из них - Войновский монастырь в честь Спасителя и Святой Троицы, расположенный в двух километрах от околицы Войново. В этом монастыре подвизались какое-то время Павел Прусский, Константин Голубов и другие заметные в русской истории духовные лица. 

Численность русского населения в окрестностях Экертсдорфа достигала временами 3000 человек, но в конце XIX века часть старообрядцев вернулась в Россию. К 1914 году в районе компактного проживания русских в Восточной Пруссии проживало около тысячи человек: 700 старообрядцев и 300 единоверцев. Старообрядцы были первоначально беспоповцами федосеевского (старо-поморского) толка, но к началу ПМВ они перешли в поморский толк. Единоверцы входили в состав Российской греко-кафолической православной церкви, но соблюдали старые обряды. Русская колония жила сельским хозяйством: земледелие, рыболовство. Большой доход имели от своих яблоневых садов. Славились как искусные плотники. Купеческая прослойка в среде прусских старообрядцев не сложилась. 

К началу ПМВ русские колонисты успели достаточно глубоко интегрироваться в германское общество. Они имели германское гражданство, паспорта, хорошо владели немецким языком. Дети, в том числе и девочки, учились в германских школах. Мужчины призывались на военную службу. Служили в частях 1-го армейского корпуса. Первоначально старообрядцы отказывались от военной службы, но, когда им было разрешено носить бороды, согласились служить в прусской армии. Боевые качества военнослужащих из числа русских старообрядцев оценивались высоко, командование 1-го армейского корпуса неоднократно этот факт подчёркивало. С началом ПМВ все русские были переведены из состава 1-го корпуса либо на Западный фронт, либо в тыловые части. Митрополит Евлогий (Георгиевский) отмечал, что старообрядцы воевали на Итальянском фронте. 

Войновский монастырь изначально был создан как мужской, но после отъезда в Россию Павла Прусского и его соратников был воссоздан в качестве женского. Организатором этого женского монастыря Спасителя и Святой Троицы стала Анастасия Соколова (ум. 1904 г.), настоятельница небольшого женского монастыря на Майдане близ Войново. Главным занятием монахинь этой обители было обучение детей из старообрядческих поселений религии. В монастырь на Майдане ударила молния, и все его постройки сгорели во время пожара. Удалось спасти только иконы и иное движимое имущество. Энергичная настоятельница решила продать принадлежащий монастырю участок земли на Майдане и купить постройки Войновского монастыря, опустевшие после отъезда в Россию Павла Прусского, и организовать новый женский монастырь. К тому времени строения Войновского монастыря принадлежали старообрядцу Ульяну Словикову (1847-1923 гг). 

Стоимость построек оценивалась германскими властями сравнительно невысоко: 40 тысяч марок. Но и после продажи участка на Майдане средств на покупку не хватало. Анастасия Соколова съездила в Россию и попросила помощи у богатых старообрядцев, купцов и фабрикантов. В помощи ей не отказали, и строения старого Войновского монастыря были выкуплены. В новый монастырь стали приезжать из России желающие принять монашество, среди них - инокиня Евпраксия (Елена Петровна Дикопольская), ставшая следующей после Анастасии игуменьей. Из России же стали поступать пожертвования, причём не только финансовые. Так, было привезено большое количество древних икон и богослужебных книг. Одежда и продукты прибывали иногда целыми вагонами. Богатый купец Тихонкин из Казани подарил монастырю серебряное паникадило высотой 3,5 метра на 32 свечи, четыре колокола, отлитых в Ярославле, и построил дом для монахинь. Наконец, на средства старообрядческого миллионера и мецената Василия Кокорева  в  монастыре  был  построен  новый каменный храм, внешним видом напоминавший немецкую лютеранскую церковь, но отличавшийся православным крестом на колокольне и луковкой с восьмиконечным же крестом на гребне крыши. 

Войновский монастырь Спаса и Святой Троицы не получил такого духовного значения, какое имел во времена Павла Прусского. Однако материальное положение обители к началу ПМВ было очень крепким. В 1913 году в монастыре проживало 65 человек, из них около 40 инокинь и послушниц. Все они были русскими по национальности. Часть из них не имела германского гражданства. При обители жили 14 девочек-сирот, в том числе 6 - из России. В монастыре жили два старца-наставника, отец Киприян и отец Макарий, также прибывшие из России. Отцы наставники проводили в обители положенные богослужения, принимали исповеди, наставляли в вере. Только в случае отсутствия в монастыре наставника его обязанности могла выполнять игуменья.  

Динамичное развитие монастыря было оборвано началом Первой мировой войны. Уже в начальный период германские власти проявили большую подозрительность по отношению к обители, имевшей обширные связи с Россией. Отцы Киприян и Макарий, не имевшие германского гражданства, непосредственно перед началом боевых действий выехали в Россию, и монастырь остался без наставника. Действия германских гражданских и военных властей в отношении Войновского монастыря после официального объявления Германией состояния войны с Россией выглядят неадекватными. Шпиономания превзошла все разумные пределы. 

В ночь с 1 на 2 августа 1914 года в монастырь прибыл начальник местной полиции с 50-ю вооруженными жандармами и понятыми из числа местных жителей. В течение всей ночи и утра прусские жандармы искали в монастыре русских шпионов. Искали в кельях монашек, в шкафах, под кроватями, в коровниках, в сараях, в подвалах.  В поисках спрятанного оружия копали землю в подозрительных местах. Утром обитатели монастыря собрались на молебен в храме. Ничего не найдя, жандармы удалились. В полдень 3 августа в монастырь прибыло 4 жандарма. Они снова искали шпионов и копали землю. Все обитатели монастыря были собраны в одно помещение, опрошены, пересчитаны и переписаны.  

Представители различных органов власти словно соревновались между собою в поисках русских шпионов. Утром 4 августа в монастырь явился местный лесничий Кунц с вооружёнными людьми. Обитель была в очередной раз тщательно обыскана. Искали конкретно наставников -  Киприяна и Макария. Обнаружив в монастыре единственного мужчину - старца Якова, работавшего при конюшне, связали его и увели. Лесничий ругался, угрожал перестрелять всех обитателей монастыря, а саму обитель взорвать.  

В 10 часов вечера 4 августа в монастырь явились 50 германских солдат. Обитатели монастыря опять были собраны в одно помещение, а обитель снова была тщательно обыскана, уже в четвёртый раз. В полночь всем жителям монастыря было приказано собраться и ехать на подводах в Руцану Ниду. Прибывшие в пять утра в Руцану Ниду обитатели монастыря были помещены под стражу и содержались в течение дня без пищи и воды. Затем насельницы монастыря были перевезены в Алленштайн и содержались там под стражей до конца сентября 1914 года, т.е. до разгрома армии Самсонова и вытеснения из Восточной Пруссии армии Ренненкампфа. В конце сентября монахини и послушницы были возвращены в монастырь под надзор местных властей.  

Монастырь Спаса и Святой Троицы к моменту их возвращения оказался разорён. В его окрестностях размещались германские солдаты полка Шельвитца. При их деятельном участии местные немцы - жители окрестных селений, вывезли из монастыря всё, что могли: мебель, инструменты, продукты, в том числе запасы мёда, одежду, увели коров и коней. По сути дела, в монастыре были оставлены только предметы православного культа, но и они подвергались осквернению. Была уничтожена богатая библиотека духовной литературы, в том числе много древних книг.  

На этом испытания монастыря не закончились. Германское командование запланировало проведение в феврале 1915 года операции по окончательному изгнанию русской армии из Восточной Пруссии. Готовилась т.н. «Зимняя битва на Мазурах». В обстановке шпиономании германскими тыловыми властями было принято решение снова вывезти подозрительных русских монахинь подальше от линии фронта. На этот раз высылке подверглись не все обитатели монастыря, а только не имевшие германского гражданства. Правда, решение об этом было объявлено в самый последний момент. На 25 февраля был назначен сбор всех обитателей монастыря с целью вывоза в глубину германской территории. Для конвоирования монахинь был прислан небольшой военный отряд. Офицеры, им руководившие, внезапно объявили, что увезут из монастыря не всех, а только 17 монахинь и послушниц, имевших российское гражданство. Сборы сопровождались элементами устрашения: отъезжавших собрали в одно помещение, поставив у входа аж трёх вооружённых караульных солдат. Монастырь в очередной раз обыскали. В список интернированных безжалостно были включены 80-летняя больная старица и несколько сирот-девочек. Нельзя понять, чем они могли угрожать германской армии.

Пятнадцать вёрст до ближайшей железнодорожной станции монашек везли на телегах. Затем на поезде они были доставлены в городишко Цинтен (ныне - Корнево Багратионовского района Калининградской области). Местом содержания монахинь выбрали пансионат Вальдшлосс, находящийся в лесу неподалёку от города. Здесь они содержались под надзором. Регулярно монахини должны были являться в городской полицейский участок, где их проверяли по списку. Продовольственный паёк был весьма скуден: полфунта хлеба в день.  

В пансионате монахинями была оборудована молельня в одном из номеров на втором этаже (номер 15). В этой молельне ежедневно проводились все положенные монастырские богослужения. Некоторое неудобство вызывали жалобы проживавших на первом этаже пансионата немцев на громкие, по их мнению, молитвы. Поэтому иногда богослужения приходилось проводить шёпотом. Они были довольно продолжительные в связи с наступившим Великим постом. Несколько раз в Цинтен по каким-то причинам ссылали из Экертсдорфа (Войново) дополнительные группы монахинь и послушниц (по две-три инокини или послушницы). В самом Войновском монастыре в это время разместилось до 150 германских солдат и рабочих, которые привели помещения обители в непотребный вид. От курения несколько раз происходили небольшие пожары.

Несмотря на успешное для Германии завершение «Зимней битвы на Мазурах», группа монахинь Войновского монастыря продолжала оставаться в Цинтене. Видимо, высокое германское начальство про них просто забыло, а местные власти без распоряжений свыше ничего менять не хотели. Так монахини и продолжали жить в пансионате Вальдшлосс под Цинтеном. Отпраздновали Вербное Воскресенье, Пасху. 19 мая похоронили скончавшуюся сестру Варсонофию. 23 мая отпраздновали день Святой Троицы. Похоронили скончавшуюся сестру Енафу. 29 июня было развлечение: ходили на вокзал смотреть на императора Вильгельма, проезжавшего в поезде из Алленштайна в Кенигсберг. Поезд остановился в Цинтене на 5 минут, и император выступал перед собравшимся народом с речью.  

Летом 1915 года условия жизни несколько облегчились. Монахини занялись сбором ягод и грибов, а также заготовкой торфа. Жители Цинтена, присмотревшись к монахиням, убедились в их полной безвредности для великой Германии и стали относиться к интернированным инокиням вполне дружелюбно. А в августе Экертсдорф (Войново) проездом посетил наследник германского престола в сопровождении генерала Гинденбурга. Пользуясь случаем, игуменья монастыря попросила вернуть из Цинтена своих монахинь. Наследник с Гинденбургом удивились услышанному и, посовещавшись, решили, что Войновский монастырь Спаса и Святой Троицы не представляет более серьёзной опасности для Германской империи. Посему они распорядились сосланных в Цинтен монахинь вернуть. 2 сентября по н. ст. это приказание было исполнено. В самом Экертсдорфе по распоряжению Гинденбурга солдаты и рабочие также оставили монастырские помещения.

В последующий период ПМВ монастырь жил своим укладом, преодолевая обычные трудности военного времени. Время от времени кто-либо из родных обитателей монастыря погибал на фронте где-нибудь во Франции, сражаясь за Германскую империю. Монахини и послушницы, приехавшие из России, переживали за военные неудачи Российской империи. Представители местной полиции регулярно проверяли их наличие по списку.

Все подозрения германских властей относительно Войновского монастыря, так ярко проявившиеся в начале войны, не оправдались. Монастырь отнюдь не являлся шпионским гнездом и не готовил подрывной работы против германской армии. В течение всей войны обитатели монастыря сохраняли полную лояльность по отношению к германским властям. Мировоззрение обитателей монастыря, конечно, не совпадало с мировоззрением мирских властей. Непонятное может вызывать подозрение. Любопытный пример: инокиню Анафролию (Анну Яковлевну Плюшкину 1886 г.р.), уставщицу Войновского монастыря, начало ПМВ застало на побывке у родителей в России, в Самарской губернии. Вопреки смертельной опасности, она перебралась через линию фронта и возвратилась в свой монастырь, в котором жила до своей смерти в 1969 году. Война между Россией и Германией была для неё бедой, она желала прекращения этой войны, но вряд ли она страстно желала победы какой-нибудь стороны. Главным для неё было личное спасение. Это был человек, действительно покинувший мир.  

Остро переживая сообщения германской пропаганды об одержанных победах и взятии в плен десятков и сотен тысяч русских, сочувствуя и реально помогая русским военнопленным, сёстры монастыря в то же время не высказывали пожеланий о победе в войне России. Причиной этого является то обстоятельство, что старообрядцы изначально воспринимали российскую государственную власть как чуждую. К началу ПМВ такое отношение к власти не было преодолено, несмотря на значительное увеличение прав старообрядцев после 1905 года. Это прискорбное обстоятельство стало одним из факторов, ослаблявших Российскую империю и приведших в конечном итоге к неудаче в войне.

Сам Войновский монастырь был сильно подорван военным разорением. Восстановить хозяйство до прежних масштабов уже не удалось. Более того, после ускоренной войной революции в России прекратилась финансовая помощь от российских старообрядцев, купцов и фабрикантов. Прекратился и поток из России желающих принять монашеский постриг. В 1925 году в монастыре жило только 12 инокинь и 12 послушниц. В 1939 году - 7 инокинь и 10 послушниц. Монастырю принадлежало 30 га земли, в хозяйстве было 8 коров, 3 лошади. Но это была только тень довоенного расцвета Войновского монастыря.

Литература:

1.     Известия Иркутского государственного университета 2017. Т. 19. С. 99-105. Е. А. Агеева. Московские старообрядцы в Первую мировую войну. Из истории Рогожского кладбища.

          Онлайн-доступ к журналу: http://isu.ru/izvestia

2.     https://cyberleninka.ru/article/n/moskovskie-staroobryadtsy-v-pervuyu-mirovuyu-voynu-iz-istorii-rogozhskogo-kladbischa

3.     Алексей Юрьевич Рябцев - член Церковного совета Рогожской старообрядческой общины в Москве, капитан 1 ранга. Староверы на воинской службе.

4.     Новостной портал Эксклав.  Протоиерей Георгий Бирюков. Статья  «Старообрядческий монастырь Спасителя и Святой Троицы в годы Первой мировой войны».

5.    

Скачано с www.znanio.ru