Урок литературы "Женщины в жизни Блока" 11 класс

ЖЕНЩИНЫ  В ЖИЗНИ  АЛЕКСАНДРА  БЛОКА        Говорят,  с женщинами  Блоку не везло.  Объясняется  это   тем, что на   первом месте   у  поэта всегда была его МУЗА, и только на втором – женщина.  Поэтому его отношения с нежным полом всегда складывались трудно.  Одно  время в Петербурге ходила даже легенда о том, как две известные гетеры  поочерёдно  пытались соблазнить поэта. У них ничего не получилось. До самого  утра Блок  занимал  их разговорами на философские темы, читал стихи, а как  только за окном начинало сереть, поднимался с дивана  и со словами «Мадам,  утро! Извозчик ждет!»  выпроваживал  очередную гостью. Его жена  Любовь  Дмитриевна утверждала: «Физическая близость с женщиной для Блока с  гимназических лет – это платная любовь и неизбежные результаты – болезнь…  Не боготворимая любовница вводила его в жизнь, а случайная, безликая,  купленная на (одну ночь) несколько (часов) минут. И унизительные, мучительные страдания…» ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ  АЛЕКСАНДРА  БЛОКА Ксения Михайловна Садовская, до замужества Островская, родилась в 1859  году, в семье мелкого акцизного чиновника в Херсонской губернии. Семья  жила  бедно и едва сводила концы с концами: долги, нужда, бесконечные унижения. Но родители  Ксении  постарались дать дочери хорошее образование. Она училась сначала   в частной  женской гимназии в Одессе, потом ­ в Москве и  Петербурге.  У девочки был хороший голос, она собиралась стать артисткой, но  внезапная болезнь горла не дала ей закончить консерваторию.   И девушка из обедневшей семьи вынуждена была пойти на службу в  Статистический комитет, чтобы самой зарабатывать на жизнь. Своего будущего мужа она встретила на одном из спектаклей Мариинского  театра. Садовский  был довольно обеспеченным человеком и  в  то время  занимал  должность товарища министра. И когда он сделал ей предложение, она  не раздумывала: нищета надоела.     После рождения третьего ребёнка  статская советница  поехала в Южную  Германию лечить расшатанное здоровье.  И уж никак не рассчитывала встретить   здесь любовь. В ее­то годы! Тридцать восемь лет! О какой любви может идти  речь? Так если – только о легком, ни к чему не обязывающем, приключении.      Она, светская дама, говорунья и кокетка, наверное, желала развлечься,  заманить в омут огромных синих глаз кого ­ нибудь из скучающих щеголей. Но  уж никак не мальчика в гимназической тужурке, покорно носившего за матерью и теткой, с которыми он приехал на курорт, многочисленные книги, пледы, зонты и шали. Александру тогда только что исполнилось шестнадцать лет. Тетушка Блока,  писательница Мария Андреевна Бекетова вспоминала: «Она первая заговорила  со скромным мальчиком, который не смел поднять на нее глаз, но сразу был  охвачен любовью. Красавица всячески старалась завлечь неопытного мальчика».       Для неё это было курортное, ни к чему не обязывающее знакомство.   Высокая,  статная, оживленная, очень красивая и элегантная темноволосая дама  с тонким профилем, совершенно синими глазами и глубоким, вкрадчиво­ протяжным голосом  явно искала развлечений. Звали ее Ксенией Михайловной  Садовской.      Могла ли она знать, что готовит ей судьба?     Александр  ухаживал  неумело, но страстно, чем немало смущал Ксению  Михайловну. Юноша был горяч, постоянно  докучал  ей: каждое утро приносил  розы, молча, сопровождал даму, прячась в кустах, вздыхал и пытался поймать её  взгляд. Ксения Михайловна пыталась превратить эту  игру в шутку ­ то  приказывала ему быть смелее, то запрещала являться на глаза, то била зонтиком  по руке, то возвращала цветы и высмеивала его. Но в какой­то момент увлеклась  сама.  Шёпот пылкого юноши во время одиноких катаний на лодке  подействовал…  И она сдалась. Борьба с неистовым поклонником и собственным сердцем была  проиграна. Однажды Александр возвратился домой под утро, бледный и еще  более отчаянно влюбленный. И записал в своей книжке: Ночь все темней и благовонней, Все громче свищут соловьи, Все бесконечней, многотонней, Журчат незримые струи... За старой липой покрывало Мелькнуло, скрылось... Вот опять... И в лунном свете побежала Тропою тень ее порхать... В такую ночь успел узнать я, При звуках ночи и весны, Прекрасной женщины объятья В лучах безжизненной луны. И ещё: Сердце занято мечтами, Сердце помнит долгий срок, Поздний вечер над прудами, Раздушенный ваш платок... Именно в эти дни   был открыт первый лирический цикл  стихов Блока,  озаглавленный тремя буквами: «К.М.С». И впервые  ни одной строчки из этого  цикла он не прочитал матери.  Маменька встревожилась не на шутку. Она  нанесла утренний визит любовнице сына, кричала, хваталась за сердце, угрожала  «гнусной совратительнице молодого дарования» серной кислотой и даже  каторгой. Ксения Михайловна отреагировала неожиданно. Выслушала угрозы,  чему­то улыбнулась и… отворила дверь.    А дома мать  принялась устраивать сыну истерики с заламыванием  рук и  мольбами: «Капель, мне, Саша! Капель!» Но ничего не помогало. Сын впервые  был совершенно равнодушен ко всему на свете, кроме своей «синеокой  красавицы»,  которая  была на год старше  матери своего возлюбленного…     Александра Андреевна писала домой (не без ехидства): «Сашура у нас тут  ухаживал с великим успехом, пленил барыню, мать троих детей... Смешно  смотреть на Сашуру в этой роли. Не знаю, будет ли толк из этого ухаживания  для Сашуры в смысле его взрослости, и станет ли он после этого больше похож  на молодого человека. Едва ли». А сыну она цинично заявила: «Куда деться,  Сашурочка, возрастная физика, и, может, так оно и лучше, чем публичный дом,  где безобразия и болезни?»     В тот же день Сашу увезли домой. Он побежал к Садовской прощаться. И  подарил ей полуувядшую розу.  После этого  они не виделись почти восемь месяцев.  Причиной этого были   истерики Александры Андреевны, все время заглядывающей в дневник сына, в  семье Блока, семейная рутина и   давящий быт ­ в доме Садовских. Страшную жизнь забудем, подруга, Грудь твою страстно колышет любовь, О, успокойся в объятиях друга, Страсть разжигает холодную кровь. Наши уста в поцелуях сольются, Буду дышать поцелуем твоим. Боже, как скоро часы пронесутся... Боже, какою я страстью томим!.. Однако  несколько тайных встреч в Петербурге все же было.   Второе из дошедших писем Блока, посланное 10 марта 1898 года, начинается с  оправдания: «Если бы Ты, дорогая моя, знала, как я стремился все время увидеть Тебя, Ты бы не стала упрекать меня…» И дальше — с обезоруживающей  наивностью: «Меня удерживало все время опять­таки чувство благоразумия,  которое, Ты знаешь, слишком развито во мне и простирается даже на те случаи, когда оно вовсе некстати: у меня была масса уроков на неделе, а перед  праздниками все время приходилось уходить к родственникам».   Страсть разжигает  даже  холодную кровь! Так или иначе, они встречались — и,  как можно догадываться, почин в большинстве случаев принадлежал ей.  Появилась дуэнья­конфидентка — ее младшая сестра. Через нее передавались  письма, и она же деятельно старалась поколебать «чувство благоразумия»,  владевшее юным любовником. Но как не стремился Блок  скрыть свои отношения с Садовской,   о них стало  известно в его семье. На этот раз мать встревожилась не на шутку. Со слов  самой  Садовской  известно, что Александра Андреевна приехала к ней и взяла с  нее обещание, что она отстранит от себя потерявшего голову юношу.     Однако,  слова своего Ксения  не сдержала. Встречи продолжались. По  вечерам, в назначенный час он поджидал ее с закрытой каретой в условленном  месте. Были и хождения под ее окнами, и уединенные прогулки, сырые сумерки,  тихие воды и ажурные мостики Елагина острова, были и беглые свидания в  маленьких гостиницах. Все было… Именно в это время написаны стихи, в которых тема любви переплетается с  темой  Петербурга — города, полного тревог и тайн. Помнишь ли город тревожный, Синюю дымку вдали? Этой дорогою ложной Молча с тобою мы шли… Наша любовь обманулась, Или стезя увлекла — Только во мне шевельнулась Синяя города мгла. Их встречи  продолжались — до конца 1899 года, а переписка — до августа  1901­го. Переписка все больше приобретает характер выяснения отношений.  Бесконечно обсуждается вопрос о возвращении ее писем и фотографий. Он  посылает свои стихи, посвященные ей, цитирует любимого Фета, но она,  оказывается, не любит стихов и не верит им. Весной 1900 года  Садовская  из  Южной Франции зовет Блока в Бад ­ Наугейм, — он не может поехать «из­за  денег». Она пишет, что не принять деньги от нее — «преступление»; он отвечает, что принять их — «по меньшей мере, глубокая безнравственность». Вместо «Ты» и «дорогая Оксана» появляются «Вы» и «Ксения Михайловна».     Июльское письмо 1900 года — уже прощальное. Ксения Михайловна, как  видно, кляла судьбу за то, что они встретились. Блок отвечает: «Я не могу сжечь  все то, чему поклонялся… Но разве то, что я ничего не сжигаю, значит, что я  могу думать и чувствовать так же, как думал и чувствовал три года тому назад? В этом только смысле и можно обвинять судьбу, а не за то, что она столкнула  нас. Судьба и время неумолимы даже для самых горячих порывов, они оставляют от них в лучшем случае жгучее воспоминание и гнет разлуки».      Все кончилось, как и должно было кончиться между юношей, только что  вступившим в жизнь,  и женщиной, разменявшей  пятый десяток.     Последнее письмо Блока «многоуважаемой Ксении Михайловне» (13 августа  1901 года) холодно и почти небрежно. Он просит прощения, что не ответил на  три ее письма: «…впрочем, и оправдываться теперь как­то поздно и странно,  слишком много воды утекло, слишком много жизни ушло вперед и очень уж  многое переменилось и во мне самом и в окружающем… Мне приятно все  прошедшее; я благодарю Вас за него так, как Вы и представить себе не можете…  Я считаю себя во многом виноватым перед Вами».    Это было  последнее, решительное письменное объяснение. На этот раз  унижалась она, и, в конце концов, назвав юношу «изломанным человеком», она  проклянет свою судьбу за то, что встретила его.  Как выяснилось позже, для нее,  умудренной опытом кокетки, годившейся Блоку в матери, этот бурный роман  оказался единственным сильным чувством, растянувшимся на двадцать лет.      Больше они никогда не встречались и не обменялись ни единым словом.     Чувство, которое Александр питал к Садовской   не могло быть долговечным.  Тем более что на горизонте появилась Любочка Менделеева, женщина, с которой он – то постоянно влюбляясь и превознося до небес, то постоянно изменяя ей и  мучая ее, то терпеливо снося ее измены, – останется до самой смерти.  В июне 1909 года, в очень тяжелую пору своей жизни, Блок снова очутился в Бад ­ Наугейме на месте своей первой любви. Через двенадцать лет там почти ничего  не изменилось – изменился только он сам: Все та же озерная гладь, Все так же каплет соль с градирен. Теперь, когда ты стар и мирен, О чем волнуешься опять? Иль первой страсти юный гений Еще с душой не разлучен, И ты навеки обручен Той давней, незабвенной тени?.. В это время  был написан цикл «Через двенадцать лет» — одна из  драгоценностей любовной лирики Блока. Он снова, как наяву, услышал  гортанные звуки голоса своей давней подруги, почувствовал ее торопливые и жадные поцелуи. После получения им ложного слуха о смерти Ксении Садовской  он пишет: Жизнь давно сожжена и рассказана, Только первая снится любовь, Как бесценный ларец перевязана Накрест лентою алой, как кровь. И когда в тишине моей горницы Под лампадой томлюсь от обид, Синий призрак умершей любовницы Над кадилом мечтаний сквозит. Прошло еще немного времени — и  призрак   прежней любви снова склонился  над одинокой постелью поэта. Унесенная белой метелью В глубину, в бездыханность мою, Вот я вновь над твоею постелью Наклонилась, дышу, узнаю… Я сквозь ночи, сквозь долгие ночи, Я сквозь темные ночи — в венце, Вот они — еще синие очи На моем постаревшем лице! В твоем голосе — возгласы моря, На лице твоем — жала огня, Но читаю в испуганном взоре, Что ты помнишь и любишь меня. Больше никогда  А. Блока с Ксенией  Садовской не  встречался. А между тем она жила рядом с Блоком, в Петербурге. Поэзией не  интересовалась (слишком уж горьки были воспоминания), много времени  проводила за границей. Отношения с мужем становились все хуже. Взрослые  дети разъехались. Материальное положение пошатнулось.     После революции, похоронив мужа, Ксения Михайловна, еле живая от голода,  дотащилась до Киева, где жила замужняя дочь. Потом перебралась к сыну в  Одессу. В пути – нищенствовала. Чтобы как­то утолить голод, собирала в поле  колосья незрелой пшеницы.  В Одессу Ксения Михайловна приехала с явными признаками тяжелого, неизлечимого, душевного заболевания, и почти сразу  попала в лечебницу. Лечащий врач обратил внимание на то, что ее инициалы полностью совпадают с  именем, воспетым великим поэтом. Слово за слово выяснилось, что эта старая,  больная, раздавленная жизнью женщина, и есть – та самая «роза юга, уста  которой исполнены тайны, глаза ­ полны загадочного блеска, как у сфинкса…» Там, на скамеечке в больничном саду, она впервые услышала о посвященных ей  стихах.  Потом неудержимо разрыдалась. В 1925 году Садовская умерла. На одесском кладбище прибавился грубый  каменный крест. И тогда оказалось, что, потеряв решительно все, старуха сберегла единственное,  что считала самым ценным в своей жизни  — пачку писем, полученных больше  четверти века назад от  влюбленного гимназиста. В подоле юбки оказались   зашитыми двенадцать писем Блока, перевязанных розовой лентой, и засохшая  роза, по лепесткам которой совершенно невозможно было узнать ее прежний  цвет. И вот тут вспомнилось: «Жизнь давно сожжена и рассказана, Только первая снится любовь, Как бесценный ларец перевязана Накрест лентою алой, как кровь». ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА МЕНДЕЛЕЕВА  Практически с рождения они ходили одними дорогами, жили в одном доме,  отдыхали в соседних имениях. Внук ректора Петербургского университета А.Н.  Бекетова Александр Блок и дочь профессора Д.И. Менделеева Любовь  Менделеева буквально выросли в университете.    Судьба позаботилась о том, чтобы Александр и Люба познакомились ещё в  раннем детстве. Их отцы   служили в одном университете,  а маленьких Сашу и  Любу в колясочках   возили  по университетскому саду.  Повторная их встреча  произошла через 13 лет.  Люба  Менделеева родилась в Санкт­Петербурге в 1881 году.  После окончания  Бестужевских курсов брала уроки актёрского мастерства у актрисы  Александринского театра А. М. Читау. Недолго служила в театре В. Ф. Комиссаржевской, затем в театре Л. Б. Яворской и в провинциальных театрах.       В начале июня  1897 года семнадцатилетний Александр Блок приехал в  Боблово  (имение Менделеевых) – на белом коне, в элегантном костюме, мягкой  шляпе и щегольских сапогах. Позвали Любу – она пришла в розовой блузке с  туго накрахмаленным стоячим воротничком и маленьким черным галстуком,  строгая и неприступная. Ей было шестнадцать лет. Она сразу произвела  впечатление на Блока, а ей он, наоборот, не понравился: она назвала его  «позером с повадками фата». В разговоре, однако, выяснилось, что у них есть  масса общего: например, оба они мечтали о сцене.      В Боблове началась оживленная театральная жизнь: по предложению Блока  поставили отрывки из шекспировского «Гамлета». Он играл Гамлета и Клавдия,  она – Офелию. Во время репетиций Люба буквально заворожила Блока своей  неприступностью, величием и строгостью. После спектакля они пошли  прогуляться – впервые оставшись наедине. Именно эту прогулку оба вспоминали потом как начало их романа.  Этот вечер и эту прогулку  Блок позднее опишет в своих стихах: Странно: мы шли одинокой тропою, В зелени леса терялись следы, Шли, освещенные полной луною, В час, порождающий страсти мечты. Стана ее не коснулся рукою, Губок ее поцелуем не сжег... Всё в ней сияло такой чистотою, Взор же был темен и дивно глубок. Лунные искры в нем гасли, мерцали, Очи, как будто, любовью горя, Бурною страстью зажечься желали В час, когда гасла в тумане заря... Странно: мы шли одинокой тропою, В зелени леса терялся наш след; Стана ее не коснулся рукою... Страсть и любовь не звучали в ответ. По возвращении в Петербург   молодые люди встречались уже реже. Любовь  Дмитриевна стала постепенно отдаляться от Блока, считая  для себя  унизительной  влюбленность в этого «низкого фата».  Следующей осенью Блок   перестает бывать у Менделеевых. Любовь Дмитриевна отнеслась к этому безразлично.     В 1900 году она поступила на историко­филологический факультет Высших  женских курсов, завела новых подруг, пропадала на студенческих концертах и  балах, увлеклась психологией и философией. О Блоке она почти не вспоминала.  А он в это время увлёкся философией и различными мистическими учениями.   Блок  часто  в  одиночестве бродил по Петербургу в поисках Ее – своей великой  любви, которую он назовет потом Таинственной Девой, Вечной Женой,  Прекрасной Дамой… И случайно встреченная Любовь Дмитриевна естественным и таинственным образом слилась в его представлении с тем возвышенным  образом, который он искал, переполненный идеями Владимира Соловьева.  Однажды, будучи в состоянии, близком к мистическому трансу, он увидел на  улице Любу, которая шла от Андреевской площади к зданию Курсов. Он шел  сзади, стараясь остаться незамеченным.       Потом   произошла еще одна случайная встреча – на балконе Малого театра  во время представления «Короля Лира».   Он окончательно уверился в том, что  она – его судьба. Менделеева не была первой любовью Блока. Год назад у него случился  курортный роман с актрисой Ксенией Садовской, которая коварно соблазнила и  покинула романтично настроенного поэта. Именно ей он посвятил свои первые  стихи о Прекрасной Даме. С Менделеевой же Блок хотел сохранить чистоту,  возвышенность отношений. В противоположность Александру Блоку Любовь Дмитриевна была человеком  душевно здоровым, трезвым и уравновешенным. Ей всегда были  чужды   мистика, и  отвлеченные суждения  о жизни. По своему складу характера она  не могла понять  исканий  Блока,  сопротивлялась, когда  он пытался привить ей  свои понятия о  «неизведанном»,  часто повторяла: «Пожалуйста, без мистики!».  Из за его мистических настроений и вечных исканий чего­то  тайного и   непостижимого,  Любовь Дмитриевна  хотела   даже  порвать с ним всяческие  отношения. Не порвала. Он хотел покончить с собой. Не покончил.  Их  отношения становились всё холодней. Люба  вновь  суровая   и недоступная.  Блок сходил с ума. Были долгие прогулки по ночному Петербургу, сменявшиеся  периодами равнодушия и ссор. Так продолжалось до ноября 1902 года.     В ночь с 7 на 8 ноября курсистки устраивали в зале Дворянского собрания  благотворительный бал. Любовь Дмитриевна пришла с двумя подругами. На ней  было  красивое  голубом платье, выписанное из Парижа. Как только Блок  появился в зале, он, не раздумывая, направился к тому месту, где она сидела –  хотя она была на втором этаже, и ее не было видно из зала. Они оба поняли, что  это – судьба. После бала он сделал ей предложение. И она приняла его.        2 января он сделал официальное предложение семье Менделеевых. Дмитрий Иванович был очень доволен тем, что его дочь решила связать свою судьбу с  внуком Бекетова  его старого друга.  …Стоял теплый август 1903 гола. В старинной дворянской усадьбе Шахматово,  что под Москвой, буйным цветом расцвели огненные настурции и пурпурные  астры, как будто специально старались успеть к свадьбе Александра Блока и  Любови Дмитриевны Менделеевой, дочери создателя Периодической системы  элементов. Невеста была чудо как хороша в длинном белом платье со шлейфом,  а жених, казалось, сошел прямо со страниц модного английского романа: белая  шляпа, фрак, высокие сапоги ­ вылитый лорд Байрон!     Когда смолкла веселая музыка, дорогое шампанское было допито, а за  молодыми торжественно затворили дверь спальни, между ними произошел  странный разговор: «Любаша, я должен сказать тебе что­то очень важное», ­  начал Блок, нервно расхаживая по комнате.      ­ «Сейчас он снова признается мне в страстной любви! Ох уж эти поэты!» ­  подумала Люба, в изнеможении опустившись на брачное ложе и мечтательно  прикрыв глаза.     ­ «Ты ведь знаешь, что между мужем и женой должна быть физическая  близость? » ­ продолжал между тем новоиспеченный муж.     ­ «Ну, я об этом только немного догадываюсь», ­ залилась краской хорошо  воспитанная Люба.     ­ «Так вот запомни раз и навсегда: у нас этой самой «близости» не будет  никогда!» ­ вдруг жестко отрезал Блок. От неожиданности невеста вскочила.      ­ «Как не будет? Но почему, Сашура? Ты меня не любишь?»     ­ «Потому что все это темное начало, ты пока этого не понимаешь, но скоро...  Сама посуди: как я могу верить в тебя как в земное воплощение Вечной  Женственности и в то же время употреблять, как уличную девку?! Пойми,  плотские отношения не могут быть длительными!».       Молодая жена стояла ни жива, ни мертва, отказываясь верить своим ушам.  Что он говорит? А как же его стихи о прекрасной Незнакомке, в которой она  сразу узнала себя? Разве не ею он грезил? Разве сегодня в церкви их соединили не для того, чтобы они стали единым целым и больше никогда не разлучались?!     ­ «Я все равно уйду от тебя к другим, ­ уверенно подытожил Блок, глядя ей  прямо в глаза.     ­ И ты тоже уйдешь. Мы беззаконны и мятежны, мы свободны, как птицы.  Спокойной ночи, родная!».  Блок по­братски поцеловал жену в лоб и вышел из спальни, плотно затворив за  собой дверь. И Любовь Дмитриевна Менделеева пожалела, что в таблице ее отца  не нашлось места самому главному элементу ­ под названием «Любовь».   Жить  молодожёны стали во флигеле в Шахматове, а затем перебрались в  квартиру в Петербурге. Однако  молодая жена была разочарована. Брак оказался «условным». Блок настолько возносил  свою жену, свою Музу, что даже в  мыслях не мог представить с ней плотские отношения.  В своей любви стал  верным последователем соловьевского учения  о Вечной Женственности.  Реальный образ любимой девушки был им идеализирован и слился с   мистическим  представлением о  нерушимой платонической  любви.  Это  проявилось в его стихах, собранных потом в сборник «Стихи о Прекрасной  Даме». Такое слияние земного и божественного в любви к женщине не было  изобретением Блока – до него были трубадуры, Данте, Петрарка,  Соловьев  и  др. Но только Блоку удалось действительно соединиться со своей возлюбленной  – и на своем опыте понять, к какой трагедии это может привести.   Именно к этому времени относятся стихи Блока, посвящённые молодой жене: Мы встречались с тобой на закате. Ты веслом рассекала залив. Я любил твое белое платье, Утонченность мечты разлюбив. Были странны безмолвные встречи. Впереди ­ на песчаной косе Загорались вечерние свечи. Кто­то думал о бледной красе. Приближений, сближений, сгораний ­ Не приемлет лазурная тишь... Мы встречались в вечернем тумане, Где у берега рябь и камыш. Ни тоски, ни любви, ни обиды, Всё померкло, прошло, отошло.. Белый стан, голоса панихиды И твое золотое весло. «Отвергнута, не будучи еще женой…» ­ напишет потом Любовь Дмитриевна в  своих «И былях, и небылицах…» А потом: «В один из таких вечеров неожиданно для Саши и со «злым умыслом»  моим произошло то, что должно было произойти, — это уже осенью 1904 года».   «Злой умысел» увенчался успехом. После этого их отношения на время  изменились.   «С тех пор установились редкие, краткие, по­мужски  эгоистические встречи», ­ пишет Любовь Блок.      Но  ненадолго. Уже к весне 1906 года и эти редкие встречи прекратились.      Между тем дом их был по­прежнему полон гостей. Соловьев, Андрей Белый проводят в обществе Блока и его жены почти все время. Дружба между Блоком  и Белым начнется с явления почти мистического. «Мы встретились письмами, — вспоминал Белый, — я написал Блоку, не будучи с ним знаком; и на другой день  получил от него письмо; оказывается, он в тот же день почувствовал желание  мне написать… Наши письма скрестились в Бологом. Это было в декабре 1902  года». С тех пор они – «братья» и   практически не расстаются. Блок к этому времени в среде   своих друзей и знакомых  уже признан «великим  поэтом». Любовь Дмитриевна очаровала всех своей красотой, скромностью,  простотой и изяществом.      Андрей Белый дарит ей розы, Соловьев – лилии. Они, друзья, видят в Блоке  своего пророка, а в его жене – воплощение той самой Вечной Женственности.  Они просто преследуют Любовь Дмитриевну своим поклонением. Каждое ее  слово, каждый жест истолковываются, всему придается значение. Её наряды и  прически  обсуждаются в свете высоких философских категорий.      И однажды поклонение Любови Дмитриевне, как неземному, высшему  существу, сменяется у одного из «братьев», Андрея Белого, страстной любовью.  Андрей Белый (Борис Бугаев) берется «за дело» с неутомимостью настоящего  Дон ­ Жуана.  Он  водит   Любу в Эрмитаж, знакомит с интересными людьми,  выслушивает  ее жалобы на то, как испортила ее жизнь, навязываемая ей роль  Прекрасной Дамы. Роль поверенного женщины, в которую он на самом деле был  влюблен,  удавалась  Андрею  блестяще. Не корзины цветов, а целые «бугаевские  леса» каждое утро появлялись в гостиной четы Блок­Менделеева. Следом  появлялся сам Белый, садился к роялю, играл в честь хозяйки, блестяще  импровизировал, словом, кружил голову как заправский Дон Жуан, в то время  как Блок предпочитал проводить время вне дома – в ресторанах, в театрах, в  обществе актрис и дам полусвета.     Постепенно Любовь поддалась обаянию Белого, не на шутку заблудившись в  «бугаевском лесу». Отношения между Блоком, Любовью Дмитриевной и Белым  запутываются  все больше.  Люба чувствует  себя ненужной и покинутой. Однажды она чуть было не  решилась принять предложение Белого.  «В сумбуре я даже раз поехала к нему. Играя с огнем, уже позволила вынуть  тяжелые черепаховые гребни и… волосы уже упали золотым плащом… Но тут  какое­то неловкое… движение (Боря был немногим опытнее меня) —  отрезвило… и уже я бегу по лестнице, начиная понимать, что не так должна  найти я выход из созданной мною путаницы».      После этого случая она запретит Белому приезжать в Петербург, но будет  слать ему странные письма: «Люблю Сашу… Не знаю, люблю ли тебя… Милый,  что это? Знаешь ли ты, что я тебя люблю, и буду любить? Целую тебя. Твоя».      И сама, чуть позже, позовет его приехать… «Она потребовала, — рассказывал позднее Белый, — чтобы я дал ей клятву спасти ее, даже против ее воли. А Саша молчал, бездонно молчал. И мы пришли с нею к Саше в кабинет… Его глаза  просили: «Не надо». Но я безжалостно: «Нам надо с тобой поговорить». И он,  кривя губы от боли, улыбаясь сквозь боль, тихо: «Что же? Я рад». И… по­детски смотрел на меня голубыми, чудными глазами…. Я все ему сказал. Как  обвинитель… Я был готов принять удар… Нападай!.. Но он молчал…  И… еще  тише, чем раньше… повторил: «Что ж… Я рад…». Она с дивана, где сидела,  крикнула: «Саша, да неужели же?» Но он ничего не ответил. И мы с ней оба,  молча, вышли… Она заплакала. И я заплакал с ней… А он… Такое величие,  такое мужество! И как он был прекрасен в ту минуту»… В эти дни Блок пишет: Зимний ветер играет терновником, Задувает в окне свечу. Ты ушла на свиданье с любовником. Я один. Я прощу. Я молчу. Ты не знаешь, кому ты молишься — Он играет и шутит с тобой. О терновник холодный уколешься, Возвращаясь ночью домой. Но, давно прислушавшись к счастию, У окна я тебя подожду. Ты ему отдаешься со страстию. Всё равно. Я тайну блюду. Всё, что в сердце твоем туманится, Станет ясно в моей тишине. И, когда он с тобой расстанется, Ты признаешься только мне.                      Белый  ещё несколько раз пытается поговорить  с   Блоком, но  тот  отстраняется, предоставив решение жене. Она снова рвет с ним, снова мирится,  опять рвет… Белый пишет Блоку письма, в которых умоляет его отпустить  Любовь Дмитриевну к нему, Блок писем даже не вскрывает. В августе 1906  Блоки приезжают к Белому в Москву – в ресторане «Прага» происходит  тяжелый разговор, закончившийся сердитым бегством Белого. Он все еще  думает, что любим, и что только обстоятельства и приличия стоят на его пути.  Друг Белого, поэт и критик Эллис (Лев Кобылинский), подбил его вызвать Блока на дуэль – Любовь Дмитриевна пресекла вызов на корню. Когда Блоки из Шахматова переезжают в Петербург, Белый следует за ними. После нескольких  тяжелых встреч все трое решают, что в течение года им не следует встречаться –  чтобы потом попытаться выстроить новые отношения. В тот же день Белый  уезжает в Москву, а затем – в Мюнхен.      Во время его отсутствия   Любовь Дмитриевна  полностью избавляется от  своего  трудного увлечения. Осенью 1907 года они несколько раз встречаются –  и в ноябре расстаются окончательно. В следующий раз они встретятся лишь в  августе 1916 года, а затем – на похоронах Блока.        Казалось бы, пережив такую встряску, супруги могли выйти на новый  уровень отношений. Однако Блок по­прежнему отказывается видеть в  Менделеевой земную женщину со своими потребностями. Он влюбляется в кого  угодно: актрис, певиц, только не в жену.      Для Менделеевой также наступает время  самоутверждения.  Она уже давно  мечтает  стать трагической актрисой. Однако  Александр не видел в ней таланта. Она же, вопреки желанию мужа, поступила в труппу Мейерхольда и отправилась  с ней на Кавказ.      Во  время гастролей  она сходится с фатом и болтуном – Чулковым (ах, как  его за это возненавидит Белый! Этот смешной, жалкий человек получит то, чего  он, Андрей Белый, так и не смог добиться!). Потом место Чулкова займет начинающий актер Дагоберт. О своих увлечениях  она немедленно сообщает Блоку. Они вообще постоянно переписываются,  высказывают друг другу все, что у них на душе. Но тут Блок замечает в ее  письмах какие­то недомолвки…  Все разъясняется в августе, по ее  возвращении…     Она ждет ребенка. С Дагобертом к тому времени она давно рассталась. А  потому (впрочем, и потому, что просто ужасно боялась материнства) она долго  раздумывала, сохранить беременность или прервать ее. В конце концов, время,  когда еще можно было что­то предпринять, ушло.      И Блоки решают, что для них это будет их общий ребенок. Но «человек  предполагает»… Мальчик рождается в начале февраля 1909 года. Его называют  Дмитрием – в честь Менделеева. Он проживет только восемь дней.      После смерти ребёнка   жизнь для них превращается в ад. Они сходятся,  расходятся, находят новые увлечения, снова сходятся и снова расходятся. И все  расплачиваются и расплачиваются за сломанную семью терзаниями совести и  отчаяньем. В одном из своих писем Блок писал, что до встречи с ней в его жизни зияла  пустота. Она должна была оценить. Должна была. Но не смогла. Слишком  жизнерадостная, чтобы любить холод и смерть, она была ему опорой недолго.     Кто из них охладел первым, сейчас судить трудно. Но в 1914 году, когда Любовь Дмитриевна Блок, не выдержав бесконечных любовных метаний мужа,  отправилась на фронт санитаркой, общество  других женщин стало тяготить  Александра Блока. Он «страшно, безысходно тосковал по Любе».  Когда она вернулась, он, наконец, успокоился. Только перестал отпускать ее от  себя, будто компенсировал потерянные годы. «У меня женщин не 100­200­300 (или больше?), а всего две: одна ­ Люба, другая ­ все остальные», ­ дневниковая запись Блока.     А дальше была революция, продовольственные карточки, бойкот друзей,  голод, морозы, нищета. И все­таки в те годы Александр Александрович и  Любовь Дмитриевна были почти счастливы. Больше никаких недоразумений,  никаких измен.    Октябрьский переворот многое изменил в жизни четы Менделеева­Блок.  Новый строй оказался не для таких тонких натур, как  Блок. К тому же после  1917 года Блок уже серьезно болен. Менделеева, наоборот, полна энергии и  вполне освоилась в новых условиях: умеет доставать продукты и дрова,  организует чтение стихов мужа, чтобы заработать денег, ездит на гастроли,  заводит новых любовников. Если для него теперь окончательно ясно, что в его  жизни были «только две женщины – Люба и все остальные», то ей некогда  предаваться воспоминаниям, ей хочется брать от жизни все.    7 августа 1921 года Александра Блока не стало. После смерти мужа Любовь  уходит из театра, признавшись, наконец, самой себе, что таланта актрисы в ней  не было никогда. Через сцену она лишь хотела стать ближе Блоку, которого  всегда манили актрисы. В личной жизни Менделеева тоже навсегда опустила  занавес, приняв решение стать лишь вдовой великого поэта, которому так и не  смогла стать настоящей женой.     Если бы не болезнь Блока. Что за болезнь? Сердце? Неврастения? Истощение? «Он умер как­то «вообще», оттого что он был болен весь, оттого что не мог  больше жить», ­ сказал Ходасевич. Слова эти как нельзя лучше отражают истинное состояние поэта в последние  месяцы жизни.  Любовь Дмитриевна пережила его на 18 лет. НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА ВОЛОХОВА  В те дни, когда  отношения между Любовью Дмитриевной и Андреем Белым   окончательно расстроились и между   супругами должно было бы наступить  примирение  Блок влюбляется в Наталью Волохову – актрису труппы Веры  Комиссаржевской.  Волохова – эффектная брюнетка, на два года старше Блока.  Она была из тех женщин, что рождены для обожествления, для поклонения, для вдохновенной поэзии.     "Высокий, тонкий стан, бледное лицо, тонкие черты, черные волосы и глаза,  именно "крылатые", черные, широко открытые  "маки злых очей". И еще  поразительная улыбка, сверкавшая белизной зубов, какая­то торжественная,  победоносная улыбка. Кто­то сказал тогда, что ее глаза и улыбка, вспыхнув,  рассекают мглу"… (М.А.Бекетова). Все началось с постановки «Балаганчика». Еще до премьеры, до той самой скандально ­ знаменитой премьеры, Блок стал  пропадать в театральных уборных Веригиной, Волоховой, Екатерины Мунт.  Веселил, поддразнивал их. А однажды послал Волоховой розы со стихами,  которые привели ее в восторг и смущение.     А после премьеры «Балаганчика» устроили «Вечер бумажных дам», когда «все женщины нарядились в платья из цветной гофрированной бумаги».     Вечеринка эта была организована на квартире актрисы Веры Ивановой, сразу  после премьеры «Балаганчика». Гости «танцевали, кружились, садились на пол, пели, пили красное вино, как­то  нежно и бесшумно веселясь в полутемной комнате; в темных углах сидели пары,  вежливо и любовно говоря», – так описал тот «бумажный бал» Михаил Кузмин.  Дамы в маскарадных костюмах, мужчины – в черных полумасках…  И Наталья  Николаевна – высокая, черноволосая, в закрытом черном платье с глухим  воротником. Движения ее ровны и замедленны. И сама она вся – тонкая, гибкая,  с  победоносной улыбкой на ярко накрашенных губах.       С тех пор после спектаклей они шли бродить по пустынным улицам или  уносились в снежную даль на лихачах. Потом, разгоряченные  на морозе,  являлись в дом Блоков. Развеселая ватага людей Искусства, хмельная от счастья и свободы, вваливалась в гостиную, роняя на ковры комья хрусткого снега.  Бывало, они засиживались в гостях у Блоков до утра.      Вдохновленный Блок создал образ недоступной снежной маски и потом сам же страдал от того, что Наталья Николаевна приняла условия игры, страдал от  платонического характера их отношений. Она запретила Блоку сопровождать ее  на гастролях. Волохова не хотела в суете повседневности превращаться в  обычную женщину. Блок не понял ее и обиделся. Говорят, Блок сходил по ней с ума. Говорят, он готов был развестись в тот  момент с Любовью Дмитриевной и жениться на «своей Наташе».     Стихи, посвященные Н. Н. Волоховой, составили цикл «Снежная маска», в  предисловии к которому Блок писал: «Посвящаю эти стихи Тебе, высокая  женщина в черном, с глазами крылатыми и влюбленными в огни и мглу моего  снежного города». Кроме «Снежной маски», образ Н. Волоховой отразился в  цикле «Фаина», в пьесе «Песня Судьбы».   С ней связана большая часть  стихотворений 1907 года. СНЕЖНОЕ ВИНО И вновь, сверкнув из чаши винной, Ты поселила в сердце страх Своей улыбкою невинной В тяжелозмейных волосах. Я опрокинут в темных струях И вновь вдыхаю, не любя, Забытый сон о поцелуях, О снежных вьюгах вкруг тебя. И ты смеешься дивным смехом, Змеишься в чаше золотой, И над твоим собольим мехом Гуляет ветер голубой. И как, глядясь в живые струи, Не увидать себя в венце? Твои не вспомнить поцелуи На запрокинутом лице?                 Увлечение  Александра Блока было подобно снежной метели: почти весь цикл  «Снежная Маска» был написан за две недели: 3­го января — 6 стихотворений, 4­ го — пять, 8­го — три, 9­го — шесть... Сам ритм стихов был метельным  и   неровным.     Н. Волохова вспоминала: «Читая стихи, я невольно теряла грань реального и  трепетно, с восхищением входила в неведомый мне мир поэзии. У меня было  такое чувство, точно я получаю в дар из рук поэта необыкновенный, сказочный  город, сотканный из тончайших голубых и ярких золотых звезд».      И между тем… Сама Наталья Николаевна в своих воспоминаниях отмечала,  что любви, в сущности, и не было. Был «духовный контакт, эмоциональный,  взрывной момент встреч». Ни о каких «поцелуях на запрокинутом лице» и  «ночей мучительного брака» не могло быть и речи. «Это все одна только  литература», говорила Наталья Николаевна.     Веригина вспоминает, что Любовь Дмитриевна, тяжело переживавшая этот  роман своего мужа, пришла однажды к своей сопернице и прямо спросила —  может ли, хочет ли она принять Блока на всю жизнь, принять Поэта с его  высокой миссией, как это сделала она, его Прекрасная Дама?     «Наталья Николаевна говорила мне, что Любовь Дмитриевна была в эту минуту проста и трагична, строга и покорна судьбе. Волохова ответила «нет».  Так же просто и откровенно она сказала, что ей мешает его любить любовью  настоящей еще живое чувство к другому, но отказаться сейчас от Блока совсем  она не может. Слишком упоительно и радостно духовное общение с поэтом».   Было так или нет – кто знает? Но достоверно известно, что с тех пор Волохова  и любовь Дмитриевна подружились.  Завершился зимний сезон. Закончилась эта пленительная игра в любовь. Написан  цикл «Снежная Маска», сыграны роли, закрылся «балаганчик». Остались дружба двух женщин и Поэзия. Если проследить биографию Н. Волоховой по годам, то… Наталья Волохова родилась в 1878 году. В 1903 г. окончила школу Московского Художественного театра и была принята  на роли молодых героинь в Тифлисский театр, где на протяжении 2­х сезонов  играла в антрепризе Н. Д. Красова и В. Э. Мейерхольда.  В 1905 г. вернулась в Москву в Художественный театр. В 1906 г. по приглашению Веры Федоровны Комиссаржевской поступила на  службу в её театр в Петербурге. В этом же году познакомилась с Александром  Блоком. В 1909—1910 гг. работала в провинциальных театрах. В 1910 г. вышла замуж. С рождением дочери два года не играла на сцене,  посвятив себя её воспитанию. В 1915 г. в Казани, где Н. Волохова находилась на  гастролях, дочь умерла от скарлатины, после чего Н. Волохова надолго оставила  сцену. В 1920 году  в Московском драмтеатре  состоялась  последняя встреча  с А.  Блоком.   Она радостно пошла к нему навстречу – он молчаливо склонился к её  руке. Тут дали занавес, и артистка пошла на своё рабочее место, обещав  предстать перед другом в антракте.  Но заметно нервничавший Александр  Александрович ушел со спектакля. «Мне было очень больно. Я не понимала,  зачем он так поступил», ­ писала она в мемуарах. Ей показалось, что Блок  захотел оставить обоюдные чувства «под соусом вечности».  В 1921 году А. Блока  не стало. В 1920­х гг. играла в советских театрах (Московский драмтеатр). Умерла в 1966 году  в возрасте 88 лет. ЛЮБОВЬ АЛЕКСАНДРОВНА АНДРЕЕВА ­ ДЕЛЬМАС – КАРМЕН Так случилось, что они жили рядом, на самом краю города, в самом конце улицы, упиравшейся в мелководную речушку с грязными, размытыми, суглинистыми  берегами. Два дома – один ближе к реке, другой – чуть выше, служили пристанищем для  двух неприкаянных душ.  Одна – заблудившаяся в потемках надуманной «философии» душа поэта, другая  – душа неистовая и пылкая, душа актрисы и певицы. Дельмас – сценический псевдоним. Урожденная Тишинская. Любовь  Александровна приехала в Петербург из Чернигова. Поступила в консерваторию, блестяще прошла конкурс. Еще во время учебы исполнила партию Ольги из  «Евгения Онегина», потом, уже по окончании консерватории, пела в Киевской  опере, в петербургском Народном доме, вместе с Шаляпиным участвовала в  заграничном турне, пела в «Риголетто», «Пиковой даме», «Аиде», «Снегурочке», «Парсифале», «Царской невесте» и, наконец, в «Кармен». Ее называли «лучшей  Кармен Петербурга».  Она любила жизнь, в ней бушевала «буря цыганских страстей». Ее глаза сияли.  Разве могла она оставить равнодушным Поэта?     Была ли она хороша собой? Бог знает, теперь установить это трудно. У Блока  было свое представление о женской привлекательности, бесконечно далекое от  стандарта писаной красавицы. Все его женщины были не красивы, но прекрасны,  – вернее сказать, такими он сотворил их – и заставил нас поверить в его  творение. Однако вот впечатление стороннего наблюдателя (март 1914 года): «… рыженькая, некрасивая». Но какое все это имеет значение, если живет и будет  жить только дивный женский образ, созданный воображением поэта!» Да, в хищной силе рук прекрасных, В очах, где грусть измен, Весь бред моих страстей напрасных, Моих ночей, Кармен!.. А вот какой увидела ее М. А. Бекетова, тетка поэта: «…велика притягательная  сила этой женщины. Прекрасны линии ее высокого, гибкого стана, пышно  золотое руно ее рыжих волос, обаятельно неправильное, переменчивое лицо,  неотразимо влекущее кокетство… В этом пленительном облике нет ничего мрачного или тяжелого. Напротив – весь он солнечный, легкий, праздничный. От  него веет душевным и телесным здоровьем и бесконечной жизненностью.  Соскучиться с этой Кармен так же трудно, как с той, настоящей… Отношения  между поэтом и Кармен были самые лучшие до конца его дней». В марте 1914, увидев актрису в роли Кармен (одноимённая опера Ж. Бизе),  потрясенный А. Блок написал ей: "Я смотрю на Вас в „Кармен“ третий раз, и  волнение мое растет с каждым разом. Прекрасно знаю, что я неизбежно  влюблюсь в Вас... Ваша Кармен совершенно особенная, очень таинственная". Ещё не будучи представлен «лучшей Кармен», Блок часами простаивал у ее  подъезда. Посылал ей цветы и книги. Звонил ночами.  Поэт посвятил  ей  лирический  цикл  "Кармен".  Сама себе закон — летишь, летишь ты мимо,  К созвездиям иным, не ведая орбит,  И этот мир тебе — лишь красный облик дыма,  Где что­то жжет, поет, тревожит и горит!  И в зареве его — твоя безумна младость...  Все — музыка и свет: нет счастья, нет измен...  Мелодией одной звучат печаль и радость...  Но я люблю тебя: я сам такой, Кармен.                   А. Блок не пропускал ни одного спектакля и концерта с участием певицы.  Особенно он любил в её исполнении романс А. Бородина "Для берегов отчизны  дальней".  «Я – не мальчик, я много любил и много влюблялся, – писал поэт актрисе. – Не  знаю, какой заколдованный цветок Вы бросили мне, не Вы бросили, но я поймал.  Когда я увидел Вас без грима и совершенно не похожей на ту, на Вашу Кармен, я  потерял голову больше, чем когда я видел Вас на сцене…» Начались их нескончаемые прогулки по Петербургу, «и улицы, и темная Нева, и  Ваши духи, и Вы, и Вы, и Вы!» Ее концерты, опять незабываемая Кармен,  совместное выступление в зале Тенишевского училища, бесконечные, по многу  раз за день, телефонные разговоры. Блок записывает в дневнике: «Я ничего не чувствую, кроме ее губ и колен»; «Она приходит ко мне, наполняет  меня своим страстным дыханием, я оживаю к ночи…» Розы – страшен мне цвет этих роз, Это – рыжая ночь твоих кос? Это – музыка тайных измен? Это – сердце в плену у Кармен? Говорят, что после первой встречи   в 1914 году они почти не расставались. По  крайней мере, в течение нескольких месяцев.  Вместе выступали со сцены. Он читал стихи, она пела романсы. Те, кто видел их  вместе, утверждали, что они удивительно подходят друг другу. Ах, как она  хороша! Ах, как он задумчив и влюблен! Было ли так?      В 1918 поэт подарил на память певице экземпляр своей поэмы "Соловьиный  сад" с надписью: "Той, которая поёт в соловьином саду". Свидетельством  глубокой дружбы явилась шестилетняя (1914—1920) переписка между ними. За  несколько месяцев до смерти А. Блок вновь посвятил певице одно из последних  своих стихотворений.  …Любовь Александровна пережила поэта на полвека. После слияния театра  Музыкальной драмы с Народным домом она до 1922 года пела в организованном  на их основе Государственном Большом оперном театре, много гастролировала  по стране – по Сибири и Уралу, Башкирии. В Минусинском оперном театре  Андреева ­ Дельмас впервые выступила в качестве режиссера, поставив оперы  «Пиковая дама» и «Черевички». В 1933­м оставила сцену и занялась  педагогической деятельностью. Сначала преподавала в Музыкальном училище  при Ленинградской консерватории, а затем и в ней самой, где в 1938 году  получила звание доцента.     В годы Великой Отечественной Любовь Александровна вместе с мужем жила в Ленинграде, выезжала с концертными бригадами на фронт, выступала перед  бойцами. О страшном блокадном времени позднее написала воспоминания… Андреевой ­ Дельмас не стало в апреле 1969 года. И трудно сказать, помнили бы  сейчас эту прекрасную актрису,  если б не страсть Александра Блока, благодаря  которой и был написан всего за две недели замечательный цикл «Кармен»?