Женский голос русской поэзии (анализ стихотворения Анны Ахматовой)

Женский голос русской поэзии (анализ стихотворения Анны Ахматовой) Одно из самых удивительных стихотворений  Анны Ахматовой содержит всего семь строк. Намёк на увлечения Н. Гумилёва экзотикой подтекстом даже не назовёшь. Рифмы обнаруживаются с трудом. Стихотворный размер отсутствует вообще – перед нами почти разговорная речь. Ни эпитета, ни сравнения, ни метафоры… Да уж и стихи ли это? ОН ЛЮБИЛ… Он любил три вещи на свете: За вечерней пенье, белых павлинов И стёртые карты Америки. Не любил, когда плачут дети, Не любил чая с малиной И женской истерики. …А я была его женой. Надо перечитать этот текст несколько раз, чтобы понять, откуда эта щемящая боль, что за драма скрыта за такими простыми словами. Надо признать, что в стихотворении на самом деле восемь строк (а жаль, потому что число «семь» само по себе очень символично: «семьЯ»), ведь есть ещё и название. Слова «Он любил», таким образом, прочитываются дважды. Первый раз крупными буквами с многоточием после них. Краткость этого стихотворения создаёт поразительный эффект: оно схватывается взглядом целиком, и к третьему или четвёртому чтению мы наконец­то замечаем симметрию. В первом многоточии не недосказанность, а просто пауза, перерыв. Второе многоточие в начале последней строки возвращает нас к первому. И части предложения   воссоединяются.   Теперь   это   предложение   с   противопоставлением:   «Он любил, а я была его женой». Скажете, что эти части как­то «не состыкованы». Но герои драмы тоже не состыкованы. Он любит что­то, а Она не может Ему это дать, а то, что Она может дать, Он не любит. Эти два человека – два разных мира, две разных сущности, живущие рядом в мучительном противоборстве. Их жизнь складывается неправильно, как и то предложение, которое мы восстановили. Слова названия повторяются в начале первой строки, и мы вынуждены прочитать их два раза подряд. Своеобразная анафора. Так же, дважды, повторится потом «не любил». В каком­то из чтений обнаруживается, что стихотворение состоит из одной строфы в 6   строк   (ведь   последняя   строка   ему   и   принадлежит,   и   не   принадлежит).   И   система рифмовки – аг, бд, ве. Строфа распадается на две части. В первом предложении Его мир, в котором всё стройно, неслучайно, во втором – Её, но в Его восприятии – этого не любил Он.   Здесь   всё   сумбурно,   и   рифмы   звучат   слабым   эхом,   ведь   жизнь   героини   только отражение образа героя. На её долю остаётся только одно существительное, да кое­какие мелочи: местоимения, союз, глагол связка в прошедшем времени.  Вечная   несправедливость,   вечное   превосходство   мужчины.   Его   мир   главный.   Он законодатель.   Замечаю   в   его   облике   духовность,   возвышенность,   индивидуальность. Вечерние песнопения, белые павлины и карты Америки, «стёртые» ­ значит, старинные, настоящие.   Налицо   все   признаки   романтического   героя,   не   признающего   обыденности, буржуазного стандарта, приземлённости. В Нём очень сильно мужское начало. А Она всего лишь женщина и воплощает в себе повседневность, кухню, житейские заботы: плач детей, чай с малиной.  Ей и хотелось  бы удержать любимого, отсюда «истерики»,  но это ещё больше Его отталкивает. Симметрично употреблён и союз «и». Один раз при упоминании стёртых карт Америки, второй – как раз перед «женской истерикой». А какая между ними пропасть! «Не…», «Не…» От   героини   осталась   только   тень.   Тень   за   спиной   Возлюбленного,   Божества, Господина… Впрочем,   может   ли   понять   всю   возвышенность   его   души   героиня,   такая   земная, простая, обыкновенная? Похоже, что она смирилась со своей ролью. Лирическая героиня – да, поэт Анна Ахматова – нет. Она бунтует, но по­женски коварно и лукаво. Посмотрите, какими словами вводится в ткань стихотворения понятие о его мире: «три вещи». Что скрыто за словом «вещь»? Предмет обихода, то, что можно потрогать, взять, потерять, купить, продать, поменять… Ахматова всего двумя словами (очень тонко, намёком)   снизила   образ   героя,   дала   повод   усомниться   в   его   возвышенности,   принять «павлинов» и «карту Америки» за маску, за красивую позу. Теперь и слово «павлины» звучит иначе, двусмысленно. Это всего­навсего экзотика, как для африканца наш серый воробей. А «плач детей» ­ это не вещь, это сама жизнь.   И «чай с малиной» ­ символ домашнего очага, любви и ласки.  И почему мужчины не любят женской истерики, в общем­ то, понятно. Ведь причиной, виной этой истерики являются они сами. А чувство вины для них непереносимо.  При  многократном прочтении  странные рифмы  второй  части обретут своё место, станут   не   эхом,   а   голосом   –   настойчивым,   упрямым.   И   начнёт   проявляться   истинный подтекст: «на свете» ­ «дети». Вот так исподволь торжествует женское начало. «Чем бы дитя ни тешилось – лишь бы не плакало», ­ говорит русская пословица. Роль женщины – хранить   очаг   (пока   Он   путешествует,   воюет,   торгует…)   и   нянчить   это   взрослое   дитя, потакая его капризам.  На   месте   издателя   я   напечатала   бы   последнюю   строчку   симметрично   заглавию   – большими буквами. О Нём сказано многое, но Мужем Он не назван. О Ней – почти ничего, но Она названа Женой. Стихи Анны Ахматовой – это действительно женский голос поэзии, который звучит от имени всех женщин, восстанавливая в этом мире даже не справедливость и равноправие, а мудрость и равновесие.