«Говорящие» фамилии в русской литературе

Калина Виктория Геннадьевна учитель русского языка и литературы МБОУ СОШ №7 село Чкаловское Приморского края «Говорящие» фамилии в русской литературе           Выдуманные   имена,   прозвища,   названия   титулов   в   качестве   средств типизации оказывают неоценимую помощь писателям, которые используют их как   самые   значительные   средства   типизации.   Например,   мастера   сатиры, стремясь заклеймить отрицательные образы, подбирают такие имена, которые с   самого   начала   изобличают   низменную   сущность,   низкий   общественный «рейтинг» этих  персонажей. Все это  играет значительную  роль  в  создании обобщенного образа сатирического типа.   Опираясь на внутреннюю форму слова, положенного в основу фамилии героя, писатели в эпоху классицизма именами­ награждали характеристиками. Положительные   герои     Милон, Правдолюбов, а отрицательные – Скотинин, Взяткин, Безрассуд. Пародисты переиначивали   фамилию   своего   литературного   противника   так,   что   она становилась средством насмешки.   звались Правдин, выразительными своих     героев        В художественном произведении собственные имена выполняют не только номинативно­опознавательную   функцию:   будучи   связаны   с   тематикой произведения, жанром, общей композицией и характером образов, они несут определенную стилистическую нагрузку, имеют стилистическую окраску.      В русской литературе объектом рефлексии собственные имена как особый лексический разряд впервые стали в художественной практике классицистов.           Любил   использовать   говорящие   фамилии   А.П.   Чехов.   Чего   стоят, например,   унтер   Пришибеев,   чиновник   Червяков,   актер   Унылов…   Одно чтение списка действующих лиц комедии Д. И. Фонвизина «Недоросль» дает прекрасное   представление   о   персонажах:   Вральман,   Скотинин,   Стародум, Простаков, Правдин, Цифиркин, Кутейкин (от «кутьи» — кушанье, которое едят на поминках и насмешливое название лица из духовного сословия). В комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума» многие фамилии героев также «говорящие», опирающиеся на внутреннюю форму слова: ­Тугоуховский он действительно   туг   на   ухо,   ходит   со   слуховой   трубкой;   —   Молчалин   не произносит лишних слов (в мои лета не должно сметь свое суждение иметь, да к тому же он помнит, что нынче любят бессловесных); — Скалозуб зубоскал, пошлый   остряк.   —   Фамилия   Фамусов   трактуется,   с   одной   стороны,   как знаменитый, известный (от фр. fameus), с другой — боящийся молвы (от лат. fame молва). Любой писатель тщательно продумывает, какие имена он может и должен включить в текст своего сочинения, особенно — имена действующих лиц, посредством которых обязательно выражает субъективное отношение к создаваемому персонажу, изображаемым характерам, типам личности.         Фонвизин   в   «Недоросле»   в   основном   использует   два   полюса с   Милоном, Правдиным, Стародумом и Софьей, имя которой, к слову, с греческого языка переводится как «премудрость», с одного и Скотининым, Простаковыми и Вральманом с другого. Но с говорящими именами у Фонвизина не так всё просто и однозначно.   Не все герои оправдывают свои имена. Об этом пишут   Пётр   Вайль   и   Александр   Генис:   «Фонвизина   принято   относить   к традиции   классицизма.   Это   верно,   об   этом   свидетельствуют   даже   самые поверхностные с первого взгляда детали: например, имена персонажей. Милон – красавчик, Правдин – человек искренний, Скотинин – понятно. Однако, при ближайшем   рассмотрении,   убедимся,   что   Фонвизин   классик   только   тогда, когда имеет дело с так называемыми положительными персонажами. Тут они ходячие идеи, воплощённые трактаты на моральные темы».           Не всех персонажей «Недоросля», исходя из их имён, можно отнести к положительным   или   отрицательным   героям.   Например,   Цыфиркин   и Кутейкин являются лексически нейтральными и говорят лишь о роде занятий наставников Митрофана.       Что же касается имени Митрофан (в буквальном переводе с греческого языка означает «являющий свою мать», т.е. похожий на свою мать), то с ним благодаря   фонвизинской   комедии   произошла   весьма   любопытная трансформация.   Прежде   лексически   нейтральное   имя   собственное   уже больше   двух   веков   считается   едва   ли   не   ругательством,   и   уж   во   всяком случае, Митрофанами у нас в России принято называть лентяев, недоучек и невежд. Говорящие имена в небольшом произведении Грибоедова 1818 года «Проба интермедии» не могут не обратить на себя внимание. Имена эти предельно незатейливы   и   почти   исчерпывающе   характеризуют   их   носителей­ актёров: Алегрин, Резвушков, Припрыжкин, Свисталова, Диезина.           Наибольший   интерес   в   творчестве   Грибоедова   в   использовании   им говорящих имён представляет комедия «Горе от ума». Н.М.   Азарова   совершенно   справедливо   относит   «принцип   «говорящих» фамилий к влиянию классицизма, разделяя их на три типа: 1) собственно говорящие, «которые сообщают об одной важной черте героя» (Фамусов, Тугоуховский, Репетилов, Молчалин); 2) оценивающие фамилии: Скалозуб, Хрюмина, Загорецкий, Хлёстова; 3) ассоциативные – Чацкий, указывающая на прототип главного героя драмы. Фамилия   «Чацкий»   несет   в   себе   зарифмованный   намек   на   имя   одного   из интереснейших людей той эпохи: Петра Яковлевича Чаадаева.      С какой же целью использует Грибоедов «говорящие» фамилии? Это не только дань господствующему на русской сцене классицизму, не только жанровая особенность комедии, но и яркая характеристика персонажа. И если имя собственное производится из нарицательного («Простаковы» от «простака», «Скотинины» от «скотины»), прямо и однозначно указывая на главную и единственную черту характера, то фамилии героев «Горя от ума» тоже часто «говорящие», но функция их иная, чем в классицизме: в фамилиях задан определенный круг ассоциаций, который в целом не упрощает, а наоборот, осложняет понимание характера, выявляя в нем новую грань. Такие имена, как Молчалин, не только сохраняют в себе первоначальное значение («молчать»), но и сами по себе являются потенциальными нарицательными именами: эта возможность реализуется уже в тексте: («Молчалины блаженствуют на свете!»; «В нем Загорецкий не умрет!»), а впоследствии в статье И.А. Гончарова «Мильон терзаний», где говорится, например, о «Чацких» во множественном числе. Мы можем рассматривать «молчалинство» как социальный и культурный феномен. Вместо системы амплуа и однозначных характеров с простыми «говорящими» фамилиями мы обнаруживаем в комедии Грибоедова систему социально и культурно обусловленных типов, изображаемых по принципу реалистической типизации и индивидуализации. Кроме того, можно заметить, что в комедии Грибоедова «говорящие» фамилии не только указывают на какой-то аспект характера героя, но еще и отсылают к теме человеческого общения — «говорение» (Фамусов от лат. – «молва»; Репетилов от франц. – повторять; Скалозуб – «скалить зубы»; и «слушание» (Тугоуховские), «молчание» (Молчалин). Значит, имена героев значимы не только по отдельности, но и все вместе: в совокупности они составляют важный символический ключ к пониманию проблематики «Горя от ума»: ведь это комедия о трудностях общения (именно поэтому сквозные мотивы в ней – глухота и непонимание). Такая глубокая символичность не свойственна «говорящим» фамилиям в классицизме. Грибоедов лишь формально сохраняет классические рамки, наполняя их психологическим и социально- психологическим содержанием     Виртуозным мастером в деле нарекания своих героев говорящими именами был и Н.В. Гоголь. В его драмах можно найти фамилии-прозвища: Держиморда, Яичница и Земляника. Гоголь мастерски обыгрывает и двойные фамилии, которые, к слову сказать, принадлежали исключительно знатным людям: Мусины-Пушкины, Голенищевы-Кутузовы, Воронцовы-Дашковы, Муравьёвы- Апостолы. Судья же из комедии «Ревизор» также носит двойную фамилию – Ляпкин-Тяпкин, которая едва ли свидетельствует о почтении автора к этому герою. Продолжая образование имён литературных персонажей с помощью иноязычных словообразовательных средств, Гоголь вводит в комедию доктора Гибнера, в больнице которого, как известно, все больные, «как мухи, выздоравливают». Много любопытного можно обнаружить также и в пьесе Гоголя «Игроки», где мнимые Кругель, Швохнев, Глов, Утешительный и Псой Стахич Замухрышкин объегоривают афериста-любителя Ихарёва. Забавно, что Псой Стахич оказывается Флором Семёновичем Мурзафейкиным, а Глов-старший на самом деле – Иван Климыч Крыницын. Впрочем, кто знает, может быть, эти имена – тоже вымышленные. В пьесе Островского «Гроза» нет случайных имен и фамилий. Тихоня, слабовольный пьяница и маменькин сынок Тихон Кабанов вполне оправдывает своё имя. Кличка его «маменьки» – Кабаниха давно переосмыслена читателями как имя. Недаром создатель «Грозы» уже в афише представляет эту героиню именно так: «Марфа Игнатьевна Кабанова (Кабаниха), богатая купчиха, вдова». Кстати, её старинное, почти зловещее имя в паре с Савелом Прокофьевичем Диким вполне определённо говорит и об их характерах, и об образе жизни, и о нравах. Интересно, что в переводе с арамейского имя Марфа переводится как «госпожа». Символический смысл имеют имена и фамилии и в пьесе «Бесприданница». Лариса – в переводе с греческого – чайка. Фамилия Кнуров происходит из диалектного слова кнур – боров, хряк, кабан. Паратов этимологически связан с прилагательным поратый – бойкий, сильный, дюжий, усердный. Вожеватов происходит от словосочетания «вожеватый народ», имеющего значение развязный, беспардонный. В имени, отчестве и фамилии матери Ларисы, Хариты Игнатьевны Огудаловой, значимым оказывается все. Харитами (от греческого харис – изящество, прелесть, красота) величали цыганок из хора, а Игнатами называли в Москве каждого цыгана. Отсюда и сравнение дома Ларисы с цыганским табором. Фамилия происходит от слова огудать — обмануть, обольстить, надуть. Юлий Капитонович Карандышев по контрасту имени и отчества с фамилией уже содержит в зерне образ этого человека. Юлий – имя знатного римского императора Цезаря, Капитон – от латинского капитос – голова, Карандышев – от слова карандаш – недоросток, коротышка, человек с непомерными и ничем не обоснованными претензиями. Так психологически многозвучные человеческие характеры вырисовываются уже с первых страниц пьесы. Если полистать произведения А.Н. Островского, можно найти много персонажей с говорящими именами. Это Самсон Силыч Большов, богатый купец, и Лазарь Елизарич Подхалюзин, его приказчик (пьеса «Свои люди – сочтёмся»); Егор Дмитриевич Глумов из драмы «На всякого мудреца довольно простоты», который действительно глумится над окружающими; актриса провинциального театра Негина из «Талантов и поклонников» и любитель деликатного обращения купец Великатов. Множество такого рода фамилий и у М.Е. Салтыкова- Щедрина: Перехват-Залихватский из «Истории одного города», Серпуховский-Догоняй, Урюпинский-Доезжай из «За рубежом», Пересвет-Жаба из «Сатир в прозе». Однако в данном случае мы имели дело с явлением скорее социальным, политическим, а уж потом – литературным. В полном же смысле пародийные имена и соответственно герои появляются в творчестве Козьмы Пруткова, созданного дружными усилиями А.К. Толстого и братьев Жемчужниковых. Можно предположить, что у драматургов позднейших эпох говорящие имена персонажей должны были измениться. Творчество Антона Павловича Чехова – яркое тому подтверждение. О том, как изменился унаследованный у классицистов приём, можно проследить по изумительному чеховскому рассказу «Лошадиная фамилия». «Лобовая атака» с бесконечными и вполне традиционными Уздечкиными, Жеребцовыми и Коренными, как известно, ни к чему не привела. «Лошадиной» фамилия специалиста по заговариванию зубной боли оказывается именно с ассоциативной точки зрения. Овсов – это задача со многими неизвестными. Это вам не примитив типа Кобылина и Лошадевича, поэтому мы, естественно, не можем согласиться с любителями парадоксов П. Вайлем и А. Генисом, которые в статье «Все – в саду» о творчестве Чехова писали: «В противовес долго сохраняющейся в русской литературе традиции крестить героев говорящими именами, фамилии в чеховских драмах случайны, как телефонная книга, но вместо алфавита их объединяет типологическое единство, которое автор вынес в название одного из своих сборников – «Хмурые люди». Фамилии Чебутыкин, Тригорин, Треплев даны Чеховым своим героям не случайно. Словечки типа «мерлихлюндия» и Чебутыкин – из одного ряда. То же можно сказать и о героях «Чайки» Константине Треплеве и его матери, тоже, кстати, по мужу Треплевой. Недаром же сын говорит о матери: «Имя её постоянно треплют в газетах, — и это меня утомляет». Кстати, сценическая фамилия Ирины Николаевны – Аркадина. Ну как тут не вспомнить пьесу «Лес» Островского. Таким образом, говорящие имена, в русской литературе проходят в своём становлении и развитии через ряд этапов. Наивные, несколько ходульные, почти одномерные имена типа Обдиралова и Добрякова сменяются более психологически сложными и обоснованными Молчалиными и Фамусовыми. В какой-то момент этот приём достигает своего пика, после чего становится объектом пародии. И, наконец, в конце 19 – начале 20 века говорящие имена трансформируются, ещё более усложняются, соотносятся с героями пьес сложными ассоциативными связями, но вовсе не исчезают из отечественной драмы, так как по природе своей обречены прямо или опосредованно называть, то есть, так или иначе характеризовать героев литературных произведений.