Кризис в психологии

КРИЗИС В ПСИХОЛОГИИ

1.      Кризис в психологии.  Ранние этапы (Брентано, Ланге)

О наличии кризиса или серьезных методологических трудностей писали в последние годы В.П. Зинченко, О.К. Тихомиров, А.В. Брушлинский, И.П. Волков и др. Кризис в психологии зафиксирован и зарубежными авторами: Л.Гараи, М.Кечке (1997), М.Коул (1997) и др. Складывается определенное и устойчивое впечатление, что факт кризиса – явно методологического – налицо. Сразу вспоминается знаменитый “открытый кризис” в психологии, описанный и проанализированный К. Бюлером (1927) и Л.С. Выготским (1982), К. Левином (1931) и С.Л. Рубинштейном (1935, 1940). Есть ли связь этого кризиса с современным? Когда впервые возникли кризисные явления в психологии?

Удивительно, но датировка возникновения кризиса совпадает с датой возникновения научной психологии. Вот что писал об этом в книге, изданной в 1914 году знаток психологии и прекрасный методолог Н.Н. Ланге: “Кто знаком с современной психологической литературой, с ее направлениями и тенденциями, особенно в отношении принципиальных вопросов, не может, мы думаем, сомневаться, что наша наука переживает ныне тяжелый, хотя и крайне плодотворный, кризис. Этот кризис, или поворот (начало которого можно отнести еще к 70-м гг. прошлого столетия), характеризуется, вообще говоря, двумя чертами: во-первых, общей неудовлетворенностью той прежней доктриной или системой, которая может быть названа, вообще ассоциационной и сенсуалистической психологией, и, во-вторых, появлением значительного числа новых попыток углубить смысл психологических исследований, причем обнаружилось, однако, огромное расхождение взглядов разных психологических направлений и школ” (Ланге, 1996, с.69). Н.Н. Ланге определил признаки кризиса: реально работал критерий “огромного расхождения” (“отсутствия общепринятой системы в науке”) – если оно существует, то психология не имеет “основы”, “фундамента”, позиции по отношению, к которым у большинства психологов должны совпадать.

Видимо, Н.Н. Ланге в датировке кризиса был точен. Франц Брентано в “Психологии с эмпирической точки зрения” (1874) писал: “Не столько в разнообразии и широте мнений, сколько в единстве убеждений испытывает сегодня психология острую нужду. И здесь мы должны стремиться приобрести то же, чего – одни раньше, другие позже – уже достигли математика, физика, химия, физиология; нам нужно ядро признанной всеми истины, которое в процессе взаимодействия многих сил затем быстро обрастет новыми кристаллами. На место психологий мы обязаны поставить психологию” (Брентано, 1996, с.11). Мы думаем, под этими словами в конце второго тысячелетия могли бы подписаться многие современные научные психологи.

Эта работа не ставит задачи специального историко-психологического исследования возникновения и развития методологии психологической науки, поэтому ограничимся прослеживанием лишь отдельных моментов. Методологические вопросы вынуждены были затрагивать очень многие психологи. Традиционное для психологии обилие школ и подходов к изучению той или иной конкретной проблемы стимулировало обращение внимания на собственно методологические вопросы науки. На наш взгляд, особое внимание методологическим вопросам уделялось в России (а затем в СССР). Возможно, это связано с некоторыми особенностями российской ментальности – стремлением непременно “дойти до самой сути”, а не довольствоваться прагматическими следствиями. В силу известных обстоятельств после Октябрьского переворота 1917 года для российской психологии актуальной стала разработка методологии на определенных философских основах. Повышению внимания к методологическим вопросам способствовало обострение кризиса в мировой психологической науке.

Книга Н.Н. Ланге “Психология” (1914), в которой открыто говорилось о кризисе в психологии, послужила своего рода “сигналом”: свои “диагнозы” начали давать многие психологи. Хотя, исторической справедливости ради, следует отметить, что о кризисе в психологии писали и до Ланге: французский последователь В.М. Бехтерева Н. Костылев опубликовал в 1911 году в Париже книгу под названием “Кризис экспериментальной психологии” (Kostyleff, 1911). Еще в конце позапрошлого столетия махист Рудольф Вилли написал книгу о кризисе в психологии (Willy, 1899). В любом случае приоритет в постановке диагноза принадлежит все же Ф. Брентано: он сумел разглядеть симптомы кризиса практически в момент рождения научной психологии. Впрочем, куда важнее другое: с тем, что кризис есть, согласны практически все. Что касается трактовки причин и смысла психологического кризиса, то здесь наблюдается привычное для психологической науки многообразие взглядов и позиций.

Сколь ни интересен анализ кризиса в психологии, данный Н.Н. Ланге, не будем на нем останавливаться. Его работа была очень популярна (во всяком случае, в России) и, в известной степени, стимулировала появление новых “диагнозов”. Действительно, кризис вступил в открытую фазу. Особенно остро он переживался в отечественной психологической науке в двадцатые годы, поскольку на мировой психологический кризис “наложилась” специфика социокультурной ситуации: произошедшие в стране радикальные изменения требовали “революций”, “реформ” и “перестроек” в науке и, в частности, в психологии. А любую перестройку, как известно, куда проще начинать, если известно, чем обусловлен кризис, вызвавший ее к жизни.

Ф. Брентано (1838-1917) начал свою деятельность в качестве католического священника, оставив ее из-за несогласия с догматом о непогрешимости папы и перейдя в Венский университет, где стал профессором философии. Первый труд Брентано был посвящен психологии Аристотеля. В незавершенной работе "Психология с эмпирической точки зрения" (1874) Брентано предложил новую программу разработки психологии как самостоятельной науки, противопоставив ее господствовавшей в то время программе Вундта.

Главной для новой психологии он считал проблему сознания. Чем отличается сознание от всех других явлений бытия? - В его активности и постоянной направленности на объект. Для обозначения этого непременного признака сознания Брентано предложил термин “интенция”.

Новая психология, по мнению Брентано, должна стать наукой об актах сознания. Описывая и классифицируя формы этих актов, Брентано приходил к выводу о том, что существует три основных формы: акты представления чего-либо, акты суждения о чем-либо как истинном или ложном и акты эмоциональной оценки чего-либо в качестве желаемого или отвергаемого. Вне акта объект не существует, но и акт, в свою очередь, возникает только при направленности на объект.

Брентано решительно отвергал принятую в лабораториях экспериментальной психологии процедуру анализа. Он считал, что она извращает реальные психические процессы и феномены, которые следует изучать путем тщательного внутреннего наблюдения за их естественным течением. Безусловно, очевидными он считал лишь психические феномены, данные во внутреннем опыте, тогда как знание о внешнем мире носит вероятностный характер.

Утвердив принцип активности, Брентано стал пионером Европейского функционализма. Это было направление, которое противостояло так называемому структурализму в психологии, лидером которого выступил Вундт. Против взгляда на сознание как устройство “из кирпичей и цемента” выступили функционалисты и их последователи. У Брентано учились и под прямым воздействием его идей находились многие психологи.

Идеи Брентано повлияли на Кюльпе и его вюрцбургскую школу. В числе обучавшихся философии в Вене у Брентано был 3. Фрейд. В его учении понятие Брентано об интенции преобразовалось в версию "прикованности" психической энергии к внешним объектам (включая собственное тело индивида).

2.      Открытый кризис в психологии (Л.С.Выготский «Исторический смысл психологического кризиса»; С.Л.Рубинштейн).

В начале 10х гг. психология вступила в период открытого кризиса, который продолжался до середины 30х гг. Он явился показателем роста науки, необходимости смены прежних представлений новыми знаниями. По мнению Л.С. Выготского (далее Л.С.В.), это был кризис методологических основ психологии: психология переросла возможности, которые предоставляла ей существовавшее субъективно-идеалистическое представление о психике. Кризис центрировался на проблеме кризиса (А.Н. Ждан). На Западе источником кризиса явились запросы практики: в каждой области обнаруживались противоречия в старой психологической теории. Возникали новые психологические направления (бихевиоризм, психоанализ, гештальтпсихология, французская социологическая школа, понимающая психология). Каждое из этих направлений выступило против основных положений традиционной психологии. Причем каждое направление критиковало только 1 аспект. «В основе этих направлений стоят открытия новых фактов,» - пишет Л.С.В., опираясь на которые исследователи строят новые теории и пытаются их распространить на всю психологию. Затем эти направления стали распадаться под влиянием внутренних противоречий и взаимной критики – выполнение роли общепсихологической теории не под силу ни одной из них. Л.С.В.: все эти теории слишком ограничены и не могут выйти за пределы кризиса. Проблема этих подходов в том, что они все исходят из старого понимания сознания, в их основе «отрыв сознания от деятельности, в которой преобразуется предметный мир» (Рубинштейн С.Л.). Задача – изменить понимания сознания, объяснить условия его порождения и функционирования. Это требует новых методологических основ. Именно по этому пути шло разрешение кризисных проблем в отечественной психологии. Западная психология пошла по пути методологического плюрализма.

Статья Л.С.В. «Исторический смысл психологического кризиса» целиком посвящена причинам кризиса и путям выхода из него.

Смысл кризиса в том, что существует 2 психологии – естественнонаучная, материалистическая и спиритуалистическая. Главная движущая сила кризиса – развитие прикладной психологии:

1. Практика – мерило истинности; каждая теория должна выдержать проверку практикой.

2. Практика перестраивает всю методологию науки.

3. Психотехника толкает к разрыву и оформляет реальную психологию. Психотехника направлена на практику.

Вывод: причина кризиса = его движущая сила, следовательно, она имеет методологическое значение. Причина эта – развитие прикладной психологии. Она делает психологию естественной наукой. Во главу угла становятся практика и философия.

Что еще говорит Выготский?

Нам нужна общая психология (наука о понятиях, изучает то общее, что присуще всем объектам рассмотрения). Имя нашей науке – психология. Нашей науке нужен свой особый научный язык. Главная наша проблема – отсутствие МЕТОДОЛОГИИ.

            3. История и современное состояние (Юрьевич – системный кризис)

Было время, когда почти все фундаментальные психологические труды начинались с сетований о том, что психологическая наука переживает глубокий кризис. Затем к его перманентным симптомам привыкли, и они перестали восприниматься в качестве критических. В результате высказывание У. Макгайра "неизвестно, был кризис или нет, хорошо, что он кончился" [18; 19] прозвучало в конце 70-х гг. точным выражением самочувствия дисциплины, постоянно живущей в состоянии кризиса, привыкшей к нему и поэтому воспринимающей его как норму. Но сейчас разговоры о кризисе возобновились, причем звучат они в еще более драматичной тональности, нежели тогда, когда Л.С. Выготский писал свой небезызвестный труд "Исторический смысл психологического кризиса".

Неудовлетворенность психологов, в особенности отечественных, состоянием своей дисциплины может показаться кокетством, поскольку на фоне общего положения российской науки психология благоденствует и, даже если бы и переживала кризис, другие дисциплины могли бы ей позавидовать, ибо, по образному выражению бывшего министра российской науки В.А. Фортова, ее нынешнее состояние - это уже не кризис, а кома [2]. Более того, в нашем обществе психология, наряду с социологией и политологией, оказалась в положении пирующих во время чумы: на фоне остановленных реакторов, парализованной системы научных коммуникаций, массовой утечки умов за рубеж и других проявлений развала российской науки наблюдаются лавинообразный рост численности психологических учреждений и психологов, большой спрос на их услуги, массовый исход в психологию представителей профессий, не вписавшихся в то, что у нас называется рыночной экономикой, а также другие явления, свидетельствующие не о кризисе, а о расцвете этой области знания.

Подобная парадоксальная на первый взгляд ситуация диктует необходимость различать два вида кризиса науки. Основываясь на науковедческой традиции дифференцировать ее когнитивную и социальную составляющие, можно утверждать, что и кризис науки тоже может быть когнитивным и социальным, а отечественная психология если и переживает, то в основном когнитивный, а не социальный кризис - кризис представлений о том, как следует изучать и объяснять психологическую реальность, а не кризис социального статуса и материального положения психологов.

Что воспринимается психологами, не удовлетворенными состоянием своей науки, в качестве основных симптомов ее кризиса? Во-первых, все то, что беспокоило их прежние поколения: отсутствие единой науки, дефицит устойчивого знания, обилие альтернативных моделей понимания и изучения психического и т.д. Во-вторых, углубляющийся раскол, говоря словами Ф.Е. Василюка, "схизис" между исследовательской и практической психологией [1]. В-третьих, конкуренция со стороны пара науки, возникновение пограничных (между наукой и не-наукой) систем знания и другие подобные явления.

Кризис естественнонаучности

О том, чем психология отличается от "благополучных" (не в современной России) наук, написано достаточно много, что, впрочем, мало содействует их сближению. В этой дисциплине отсутствуют общие правила построения и верификации знания; различные психологические школы или, как их называл А. Маслоу, "силы" представляют собой "государства в государстве", которые не имеют ничего общего, кроме границ; психологические теории даже не конфликтуют, а, как и парадигмы Т. Куна, несоизмеримы друг с другом; то, что считается фактами в рамках одних концепций, не признается другими; отсутствует сколь-либо осязаемый прогресс в развитии психологической науки, ибо обрастание психологических категорий взаимно противоречивыми представлениями трудно считать прогрессом, и т.д. [12]. В 70-е гг. большие надежды возлагались на появление некоей единой и универсальной психологической теории, которая будет принята всеми психологами, покончит с эклектизмом пониманий психического и объединит психологическую науку подобно тому, как средневековые монархи объединяли свои страны, ломая сопротивление удельных феодалов (этот образ часто использовался в психологической литературе того времени). Наиболее перспективными в данном плане считались разработанные в социальной психологии теории каузальной атрибуции и справедливого обмена, не скрывавшие своих честолюбивых притязаний на постепенное перерастание в единую психологическую теорию. Однако надеждам не суждено было сбыться: перспективные теории не объединили психологическое "государство", а породили новые "феодальные вотчины", в результате чего психология сейчас еще более мозаична и непохожа на точные науки, чем двадцать или пятьдесят лет назад.

Неудачные попытки походить на эти науки вызвали стремление обосновать исключительность психологии. Ее методологическое самоопределение, как правило, строится на использовании куновского понятия "парадигма", получившего в ней куда более широкое распространение, чем все прочие методологические категории, такие, как исследовательская программа (И. Лакатос), тема (Дж. Холтон), исследовательская традиция (Л. Лаудан) и др. В результате применения к психологии соответствующего понятийного аппарата сформировались три позиции относительно ее методологического статуса, порождающие три различных видения ее состояния и перспектив. Первый диагноз поставил сам Т. Кун, считавший, что в психологии, как и в других гуманитарных дисциплинах, настоящая парадигма еще не сформировалась, и это - допарадигмальная область знания. Согласно второй позиции, еще недавно доминировавшей среди психологов, в этой дисциплине существует несколько парадигм, соответствующих основным психологическим теориям, таким, как бихевиоризм, когнитивизм и психоанализ, и, соответственно, психология - мультипарадигмальная наука. В основе отождествления психологических теорий с парадигмами лежал тот факт, что они представляют собой нечто большее, чем теории: каждая из них не только объясняет психологическую реальность, но также задает свои правила ее изучения и интерпретации фактов, т.е. выполняет основные парадигмальные функции (хотя и не весь их набор), и поэтому если задаться целью выделить в психологии парадигмы, то к их числу было бы уместнее отнести позитивистскую и гуманистическую психологию, а когнитивизм, бихевиоризм и психоанализ охарактеризовать как метатеории. Согласно третьей позиции, концепция Т. Куна, возникшая как результат обобщения истории естественных наук, вообще неприменима к психологии, которая является не мультипарадигмальной или допарадигмальной, а внепарадигмальной областью знания.

Преобладающее сейчас определение методологического статуса психологии на основе третьей позиции позволяет ей наконец то преодолеть комплекс непохожести на точные науки. Преодолению этого комплекса, имевшегося у психологии на протяжении всей ее истории, способствует и то, что в современном обществе психологическое знание востребовано не меньше, чем естественнонаучное: в наше время в России, например, психотренинг, психологическое обеспечение маркетинга и политических компаний, а также другие подобные услуги "покупают" куда охотнее, чем открытия естествоиспытателей. Но переориентация методологической рефлексии психологов на самобытность психологической науки, избавляя ее от комплексов, одновременно содействует и нарастанию ощущения кризиса, ибо привычная методологическая почва под ногами, цементированная ориентацией на точные науки, стала уплывать.

Эта почва становится еще более зыбкой ввиду того, что для психологии основной эталон научности традиционно сводился к естественнонаучности, а естественные науки сами переживают радикальное переосмысление своих методологических оснований, что выражается в утверждении постнеклассической (в терминах В.С. Степина) науки с такими ее признаками и отличиями от предшествовавшей - классической и неклассической - науки, как легализация субъектной обусловленности познания, включение ценностей в основания научного знания и т.д. [10]. Это означает, во-первых, добровольное "размягчение" естественной науки, традиционно считавшейся "жесткой" - в отличие от гуманитарных дисциплин, причислявшихся к "мягкой" науке, движение первой в направлении второй; во-вторых, частичную легализацию естествознанием того, что науки о человеке традиционно и безуспешно пытались элиминировать с помощью копирования естественнонаучной методологии - субъектной обусловленности1 и ценностной нагруженности познания; в-третьих, деуниверсализацию западной науки, признание и ассимиляцию ею тех способов познания, которые характерны для других систем познания, например для традиционной восточной науки. Разумеется, подобные трансформации естественнонаучной методологии в самой естественной науке не могли не проявиться в ослаблении ее позиций в психологии.

Следует подчеркнуть, что к тому же попытки копирования в психологии естественнонаучной методологии к самой этой методологии имели весьма отдаленное отношение и были основаны на позитивистских мифах о ней. Эти мифы, в общем, сводятся к шести основным заблуждениям: 1) научное знание базируется на твердых эмпирических фактах, 2) теории выводятся из фактов (и, следовательно, вторичны по отношению к ним), 3) наука развивается посредством постепенного накопления фактов, 4) поскольку факты формируют основания нашего знания, они независимы от теорий и имеют самостоятельное значение, 5) теории (или гипотезы) логически выводятся из фактов посредством рациональной индукции, 6) теории (или гипотезы) принимаются или отвергаются исключительно на основе их способности выдержать проверку эмпирическим опытом [20]. И большинство исследований в психологии базировалось на подобном образе науки, который М. Махони не без оснований назвал "сказочным" [17].

В действительности теории обладают достаточной независимостью от фактов и, более того, сами определяют, что считать таковыми; принимаются и отвергаются под влиянием не эмпирического опыта, а социальных обстоятельств; научное знание не строится посредством рациональной индукции; процесс познания мало напоминает беспристрастное "чтение книги природы", а находится под большим влиянием особенностей познающего субъекта и т.д. Новый образ научного познания, оформившийся в трудах таких исследователей естественных наук, как Т. Кун, И. Лакатос, П. Фейерабенд, У. Селларс, Ст. Тулмин, М. Полани, постепенно проникает и в саму науку, вытесняя ее позитивистский образ и отменяя соответствующую методологию. Это отражается и на гуманитарных дисциплинах, где позитивистская модель получения знания, позаимствованная у точных наук (вернее, почерпнутая из мифов о них), тоже трещит по швам. И в самом деле, зачем следовать эталонам познания, принятым, например, в физике, если, во-первых, сами физики им не следуют, во-вторых, отклонение от этих эталонов не мешает им успешно и, самое главное, "объективно" познавать физическую реальность?

4. Отрицание кризиса (Мироненко, Двойнин)

Если посмотреть на состояние психологии, как его описывают современные российские методологи, то общий “диагноз”, который при этом вырисовывается – кризис психологической науки. В отечественных методологических дискуссиях последних 20 лет тема кризиса, выйдя на передний план, продолжает оставаться стержневой и постоянно обсуждается на страницах научных изданий. Указываются разные симптомы кризиса: разрыв психологической теории и практики, отсутствие единой объяснительной модели психической реальности и методологический “беспредел”, легализация парапсихологии и проникновение в науку псевдонаучных знаний и многое другое.

При этом отмечается, что кризис затрагивает не одну из сторон психологии, а носит системный характер. В.А. Мазилов выделяет три уровня психологического кризиса: 1) кризис роста (связанный с естественным развитием науки); 2) кризис статуса (определяется флуктуациями между естественно-научной и герменевтической методологией); 3) кризис коммуникации (связан с неадекватной трактовкой предмета психологии).

Многие психологи в попытках охватить действительные масштабы кризиса идут дальше и предлагают смотреть на состояние психологии шире: в русле общенаучных тенденций, обозначившихся к концу XX – началу XXI века. Выясняется, что кризис общенаучен и связан с переоценкой идеалов научного знания, влиянием постмодернизма, появлением так называемой постнеклассической рациональности, в том числе в гуманитарных науках. Многочисленные критические сентенции психологов нередко “приправляются” утверждениями о том, что психология находится в кризисе перманентно.

Справедливости ради надо сказать, что не все отечественные ученые воспринимают состояние психологии как остро кризисное. Так, В.Л. Данилова указывает, что раздробленность мировой психологии имеет давнюю историю, а потому сейчас назвать эту ситуацию кризисной вряд ли возможно [15]. В.Е. Клочко полагает, что если развитие психологического знания представить в виде закономерной смены парадигм, то тогда нет никакого разрыва «между прошлым, настоящим и будущим науки, субъективное ощущение которого столь упорно преследует психологов, убеждая их в существовании “перманентного кризиса” науки» [19, с. 166]. М.С. Гусельцева пришла к выводу о том, что “в кризисе находится не психологическое знание, а позитивистское (упрощенное и унифицированное) представление о развитии человека и его внутреннем мире” [14, с. 23]. А по некоторым линиям своего развития, например, что касается многообразия психологической литературы и количества проводимых исследований, психология, несомненно, переживает ренессанс. Но даже такой весьма сдержанный оптимизм в постановке “диагноза” современной психологической науке вызывает возмущение некоторых психологов: “Да какой там ренессанс?! Временами кажется, что не осталось науки как таковой”

Однако при всей привычности российского психолога к метафоре кризиса применительно к характеристике состояния психологии нельзя игнорировать связанные с ней противоречия. Во-первых, в советскую эпоху оценки отечественными психологами кризисного состояния мировой психологии относились, по сути, к зарубежной психологии – “идеалистической”, “эклектичной”, “заблуждающейся” в вопросах природы психики и человека. При этом противопоставление ей советской психологии: материалистической, строящейся на едином фундаменте марксистско-ленинской философии и соответствующей методологии – давало отечественным психологам в их реальной деятельности впечатление идейной стройности, цельности и общности. “Всплеск” критических диагнозов, ставящихся отечественными учеными психологии, примерно совпадает с социально-историческими трансформациями в нашей стране в 1990-е годы. Во-вторых, несмотря на предлагаемые российскими психологами варианты решений кризиса в психологии, достичь договоренностей в методологических вопросах и значимо продвинуться в воплощении выдвинутых идей даже в рамках отечественной психологии пока не получается.

В-третьих, с позиции системного подхода, кризис есть острое (а не хроническое) состояние любой системы, которое делает невозможным ее дальнейшее развитие без радикальных внутренних качественных преобразований (или преобразований внешних связей) и угрожает системе или ее частям распадом. Правомерно ли при этом утверждать, что психология находится в кризисе перманентно? И можно ли сказать, что ей угрожает распад, при всей нерелевантности ее отдельных частей?

По мнению некоторых зарубежных ученых, с точки зрения объема активности психологов, распространенности психологии в социальных сферах, профессионального статуса, количества публикаций, психология продуктивна и успешна, однако находится в кризисном состоянии в том, что касается качества психологической деятельности, связи науки с решением жизненных задач [54, 68]. К. Зальцингер (K. Salzinger) пишет о том, что если в психологии и есть кризис, то он заключается в переориентации психологов с занятий реальной наукой в плоскость организационной активности: увеличения количества публикаций, заработной платы, поиска грантов и т.п.

Исследователи Дж.Г. Бауэр (G.H. Bower) [55], Р.А. Диксон (R.A. Dixon) [57], Р. Дж. Келли (R.J. Kelly) [61], У. Найссер (U. Neisser) [66], Т. Зиттен с соавт. (T. Zittoun et al.) [79] полагают, что фрагментация психологии есть ее здоровая дифференциация в процессе развития. Ощущения кризиса нет, а сама психология самодостаточна, социально отзывчива и находится в расцвете

*В цитируемой работе В.А. Кольцова справедливо отмечает, что ответы на эти вопросы в современной науковедческой литературе опираются на анализ состояния кризиса мировой психологии конца ХIХ – начала ХХ в. в работах К. Бюлера, Н.Н. Ланге, С.Л. Рубинштейна, Л.С. Выготского, М.Г. Ярошевского, А.Н. Ждан и других отечественных и зарубежных ученых. В качестве основных «симптомов» кризиса в часто цитируемой работе А.В. Юревича (2005, с. 251–252) указаны: · отсутствие единой, общеразделяемой теории;

· разобщенность на психологические «империи», такие как когнитивизм, психоанализ, бихевиоризм и т. п., каждая из которых живет по своим собственным законам;

· отсутствие универсальных критериев добывания, верификации и адекватности знания;

· некумулятивность знания, объявление каждым новым психологическим направлением всей предшествующей ему психологии набором заблуждений и артефактов;

· раскол между исследовательской и практической психологией;

· расчлененность целостной личности и «недизъюнктивной» психики на самостоятельно существующие память, мышление, восприятие, внимание и другие психические функции;

·различные «параллелизмы»: психофизический, психофизиологический, психобиологический, психосоциальный, которые психология осознает как неразрешимые для нее «головоломки»

Принято выделять следующие периоды кризиса (Ждан (ред.) История психологии, 1992, с. 6):

· период возникновения кризисной ситуации: третья четверть 70-х гг. ХIХ в. – первое десятилетие ХХ в.;

· период открытого кризиса: начало 10 – середина 30-х гг. ХХ в.;

· период «затухания» борьбы школ: с конца 30-х гг. ХХ в., окончание не определено. Возникновение кризиса в психологии явилось непосредственным следствием введения экспериментального метода В.Вундтом, ассоцианистическая система которого была наиболее распространенным направлением в европейской психологии второй половины ХIХ в.

5. Кризис репликации

По статье:

Недавно было выражено значительное беспокойство по поводу предполагаемой неспособности исследователей воспроизвести свои исследования. Некоторые исследователи — и даже некоторые методологи — рассматривают репликацию как решение нынешнего кризиса уверенности в надежности и достоверности результатов исследований, опубликованных в литературе.

Как указывали Аронсон, Эллсуорт и Гонсалес (1990), существуют разные типы репликации, и все они полезны: (а)буквальная репликация - тот же исследователь проводит новое исследование точно так же, как и в исходном исследовании; (б)оперативная репликация- другой исследователь пытается воспроизвести оригинальное исследование, используя точно такие же процедуры (также называемые прямой репликацией); и (с)систематическое повторение — другой исследователь проводит исследование, в котором сохраняются многие черты первоначального исследования, но некоторые аспекты (например, тип испытуемых или используемые меры) изменяются (это также называется концептуальной репликацией). Систематические повторения более распространены, а также более информативны, чем буквальные и оперативные повторения, потому что они проверяют обобщаемость результатов по различным типам субъектов, мер и т. д

Комментарии по поводу вопроса переживает ли психология кризис репликации:

Нет.

• Не все открытия психологической науки не могут быть воспроизведены. В психологии есть много, очень много легко воспроизводимых открытий—например, различные когнитивные предубеждения, такие как отвращение к потере.
• Более того, большая часть того, что не удалось воспроизвести в психологической науке, была сделана по меньшей мере десять лет назад.
• Кроме того, большинство ученых-психологов, с которыми я работаю, удостоверяются, что все их выводы повторяются, прежде чем публиковать новый набор результатов. Я делаю то же самое.

Так много психологической науки продемонстрировало свою воспроизводимость и продолжает раскрывать ценные результаты (например, какие психологические факторы предсказывают решения, способствующие и подрывающие жизнь во время пандемии COVID-19).^[1]

Наконец, именно стандартные методы психологии в первую очередь выявили сбои репликации. Поэтому, поскольку вы считаете, что в психологии есть какие-либо достоверные доказательства сбоя репликации, вы должны (под страхом противоречия) думать, что научные методы психологии заслуживают доверия.

Да, по-моему, это правда. Кризис репликации (также называемый кризисом воспроизводимости и кризисом воспроизводимости) - это продолжающийся методологический кризис, в ходе которого было обнаружено, что многие научные исследования трудно или невозможно воспроизвести или воспроизвести. Кризис репликации наиболее серьезно затрагивает социальные науки и медицину.

Когда начался кризис репликации? Область психологии начала считаться с воспроизводимостью примерно в 2010 году, когда особенно сомнительная статья утверждала, что предоставляет доказательства “предвидения” или способности воспринимать события в будущем.

Согласно превосходной статье Маттиаса Хавенаара, M.Sc., М. Фил. (кантаб.) вот некоторые из причин этого кризиса (цитируется дословно из статьи):

Фактор кризиса репликации № 1: Допуск статистической значимости слишком низок: В медицинских исследованиях неписаное правило состоит в том, что статистическая значимость 5% приемлема. В то же время только в 2017 году было опубликовано 35 000 новых публикаций по РКИ. Это означает, что, основываясь на простой статистике, значительное количество публикаций окажутся ложноположительными. Более того, поскольку проведение клинических испытаний обходится дорого, большинство исследований на самом деле являются небольшими и недостаточно мощными.

Фактор кризиса репликации #2: Наши стимулы делают нас предвзятыми: жесткая конкуренция, сильные стимулы к публикации и коммерческий интерес непреднамеренно привели как к сознательной, так и к бессознательной предвзятости в научной литературе. И чем выше личная заинтересованность в той или иной области, тем сильнее, скорее всего, будет предвзятость. Например, исследование мета-анализов антидепрессантов показало, что мета-анализы, спонсируемые промышленностью, в 22 раза реже сообщали об предостережениях, чем те, которые проводились независимо. К сожалению, академические публикации не намного лучше. Из случайной выборки из 1000 рефератов Medline 96% сообщили о значительных значениях p. Это ясно показывает стремление академической системы публиковать положительные результаты.

Фактор кризиса репликации № 3: "Отрицательные" результаты " никогда не публикуются: Подсчитано, что 50% проведенных клинических исследований никогда не публикуются. Виновник кроется как в структуре стимулирования академической системы, так и в фармацевтической промышленности. Во-первых, у исследователей есть стимул публиковать результаты, которые являются как можно более захватывающими. Незначительные результаты вряд ли помогут вам продвинуться вперед. Во-вторых, очень немногие журналы принимают статьи с "нулевыми" результатами, что затрудняет публикацию таких статей. В дополнение к академической системе у фармацевтических компаний мало стимулов представлять документы с доказательствами того, что их препарат не сработал. Они предпочли бы держать это при себе. Таким образом, "неудачи" остаются в основном неопубликованными.

Фактор кризиса репликации № 4: Система экспертной оценки нарушена: Процесс экспертной оценки предназначен для изучения документов о потенциальных недостатках. Но с увеличением числа опубликованных работ потребность в рецензентах резко возросла. Для участия исследователей в экспертных оценках существует мало карьерных стимулов. Из-за этого научным журналам становится все труднее находить компетентных рецензентов. Поэтому нередко статья рассматривается только одним или двумя рецензентами. Время, затрачиваемое на рецензирование, часто ограничено, и по этой причине рецензенты нередко упускают важные недостатки.

Фактор кризиса репликации № 5: Мошенничество и "p-взлом": К сожалению, случаи мошенничества в клинических исследованиях все еще время от времени появляются в новостях. Одним из наиболее печально известных случаев является клиническое исследование антидепрессанта пароксетина, проведенное в 2001 году. Компания сообщила, что препарат безопасен для лечения подростков, но, как выяснилось, неопубликованные исследования той же компании также показали, что препарат повышает риск суицидального поведения. Более изощренной формой мошенничества является p-хакерство. P-взлом-это манипулирование данными или методами анализа таким образом, чтобы был достигнут необходимый уровень значимости. Исследователи из Магденбурга показали, что из выборки из 1177 клинических испытаний 7% сообщили о значении p-первичной конечной точки буквально чуть менее 0,05, что является явным признаком p-взлома.

Фактор кризиса репликации № 6: Мало стимулов для раскрытия данных и методов: Наконец, в настоящее время у исследователей мало стимулов для обмена наборами данных, протоколами или методами анализа. Это делает невозможным воспроизведение анализов без повторного клинического исследования, но это дорого и расточительно. Хотя в большинстве журналов с высокой отдачей действуют правила раскрытия данных, эти правила редко применяются. Сегодня очень немногие исследователи охотно делятся своим исходным набором данных.

*Считается, что кризис репликации в психологии восходит к началу 2010-х годов. Именно в этот период выявлены многочисленные случаи мошенничества с участием соответствующих авторов; например, социальный психолог Дидерик Стапель сфальсифицировал результаты различных публикаций.

Мета-анализ, проведенный Макелом, Плюккером и Хегарти (2012), показал, что только около 1% психологических исследований, опубликованных с начала 20 века, являются копиями предыдущих исследований. Это очень низкий показатель, поскольку он убедительно свидетельствует о том, что многие выводы, полученные в результате отдельных исследований, не могут считаться окончательными.

Количество успешных независимых репликаций также невелико., около 65%; с другой стороны, более 90% исследований, проведенных исходной исследовательской группой, подтверждают гипотезы. С другой стороны, работы с отрицательными результатами также особенно редки в психологии; То же самое можно сказать и о психиатрии.

Решения кризиса исследований

Кризис воспроизводимости в психологии и науке в целом не только ставит под угрозу результаты большого количества исследований, но также может приводят к легитимации гипотез, которые не подтвердились с необходимой строгостью. Это может привести к широкому распространению неверных гипотез, что изменит развитие науки.

В настоящее время существует множество экономических интересов (и других, связанных с престижем), которые способствуют продолжению кризиса репликации. Пока критерии публикации исследований и распространения их результатов в основных средствах массовой информации будут носить монетаристский характер, ситуация вряд ли изменится.

Большинство предложений, которые были сделаны, чтобы помочь разрешить этот кризис, связаны с строгая методология на всех этапах, а также с участием других членов научного сообщества; Таким образом, цель будет заключаться в усилении процесса «коллегиального обзора» и в попытке содействовать усилиям по тиражированию.

Скачано с www.znanio.ru