Курс лекций. История картин. ЧЕХОВ И ЛЕВИТАН История изобразительного искусства. ДХШ.

Муниципальное бюджетное учреждение дополнительного образования   «ДШИ Починковского  района» Курс лекций. История картин.  ЧЕХОВ И ЛЕВИТАН История изобразительного искусства. ДХШ. Разработчик: преподаватель художественного отделения                         МБУ ДО «ДШИ      Починковского района»                          Казакова Инна Викторовна 2017 ЧЕХОВ И ЛЕВИТАН История одной дружбы Мастерская художников "Будильника". В центре стоит И.И.Левитан, правее, за столом - Николай Чехов (из журнала "Будильник", 1885 г.). С рисунка Г.Симова На Новодевичьем кладбище в Москве, где погребены многие известные писатели и художники, как до революционного периода, так и советского времени, можно видеть два скромных, рядом стоящих, памятника. На одном начертано имя великого русского писателя Антона Павловича Чехова (1860 – 1904), на другом – имя замечательного художника­пейзажиста Исаака Ильича Левитана (1860 – 1900). Близость их могил, вернее памятников, неслучайна. Когда в 1941 году Московский горсовет   постановил   перевезти   останки   художника   Левитана   с   Дорогомиловского еврейского кладбища на Новодевичье, то искали место для него где­нибудь поблизости от   могилы   Чехова,   чтобы   таким   образом   подчеркнуть   близость   двух   больших художников, бывших в большой дружбе и при жизни. Дружба   между   Чеховым   и   Левитаном,   двумя   примечательными   личностями,   была интересной   и   продолжительной.   Она   началась,   когда   оба   были   еще   молодыми,   и длилась до конца столь короткой жизни художника и чуть более продолжительной – великого писателя. В.Серов "Портрет И.И.Левитана" 1891 г.  Из сохранившихся писем Левитана к Чехову можно понять, с какой любовью и заботой относился Исаак Ильич к своему другу, каким участием проникнуты его дружеские строки. Так в одном из писем читаем: «Любезный друг. Очень прошу тебя: пусть заботы о деньгах тебя не беспокоят, все будет в порядке, а ты оставайся на юге и поправляй свое здоровье. Дорогой мой, коли нет охоты работать, так и не делай ничего, не перегружайся!» И в другом письме читаем: «Дай мне твою руку. Чувствуешь ли ты, как я крепко ее пожимаю?!» Чехов со своей стороны тоже весьма ценил талант Левитана, будучи абсолютно уверен, что он «лучший русский пейзажист», и что «до такой изумительной простоты и ясности мотивов, которых Левитан достиг в последнее время, еще никто до него не подымался, и кто знает, поднимется ли кто после него». Чехов с величайшей деликатностью и терпеливостью относился к своему нервически неуравновешенному другу. Потому что  Левитан, невзирая на  свою  исключительную веселость,   вместе   с   тем   был   человеком   нелегкого   нрава,   с   частыми   внезапными переходами от воодушевления к меланхолии и даже состояния депрессии. Надо   помнить,   что   у   Левитана   была   очень   тяжелая   юность.   Кроме   материальной нужды, он в течение долгих лет подвергался как еврей преследованиям со стороны царских властей. Все это – нужда и бесправие – не могло не отразиться на характере художника. Вот как пишет об этом Константин Георгиевич Паустовский в своей замечательной повести «Исаак Левитан»; (процитируем несколько важных мест из повести): «Левитан был выходцем из гетто, лишенный прав и будущего, выходцем из Западного края – российской стороны захудалых еврейских местечек, чахоточных ремесленников, черных синагог, тесноты и скудости…» …В   1879   году   полиция   выслала   его   из   Москвы,   —   замечает   К.Г.Паустовский,   — Вышел­де   «Указ»   от   царя,   запрещающий   евреям   проживать   в   «старинных   русских городах». Левитану было тогда 18 лет. «Бесправие преследовало Левитана всю жизнь. В 1892 году его вторично выслали из Москвы,   хотя   он   был   уже   художником   со   Всероссийской   славою.   Ему   пришлось скрываться   во   Владимирской   губернии,   пока   друзья   не   добились   отмены   высылки Левитана. Он   был   безрадостен,   как   безрадостна   была   история   его   народа,   его   предков.   Он дурачился   в   Бабкине   (летней   усадьбы   Чеховых   —   Л.Ф.),   увлекался   девушками   и красками, но где­то в глубине сознания постоянно жила мысль, что он отверженный, «парий», сын расы, испытывающей гонения. Иногда   эта   мысль   целиком   завладевала   Левитаном.   Тогда   начинались   приступы болезненной хандры. Она усиливалась от недовольства своими работами, от сознания, что   рука  не  в  силах   передать   в  красках   то,  что   давно   уже   создало   его   свободное воображение. Когда   приходила   хандра,  Левитан   бежал  от   людей.  Они   казались   ему   врагами.  Он становился груб, дерзок, нетерпим. Он со злобой соскабливал краски со своих картин, прятался, уходил с собакой Вестой на охоту, но не охотился, а без цели бродил по лесам… Два раза во время припадков хандры Левитан стрелялся, но остался жив. Оба раза его спасал Чехов» (К.Паустовский. "Близкие и далекие". Москва, 1967, стр. 75, 80­81) Сам Левитан не склонен был об этом говорить. О своих родителях, о семье, о своих детских   годах   Исаак   упрямо   и   непреклонно   (как   свидетельствуют   в   своих воспоминаниях его близкие) никому и никогда не хотел рассказывать. Людям его среды трудно было его понять. Во время приступов меланхолии, когда он бежал от людей, многие   строили   предположения,   пытаясь   объяснить   его   состояние   случайными проявлениями   характера   художника.   И   только   Чехов,   умный   и   проницательный, улавливал глубокие и серьезные причины левитановских приступов. Он как­то сразу замечал и с радостью подчеркивал, когда Левитану удавалось освободиться от своего тяжелого настроения. Так, однажды знакомясь с его картинами, написанными в Плесе (городке   художников   на   берегу   Волги),  он   немедленно   сообщает   ему:   «Ты   знаешь, Исаак, на твоих картинах даже улыбка появилась!» Понятно, с таким нелегким человеком как Левитан не всегда легко было найти общий язык. Но дружба их, тем не менее, прошла все испытания, потому что возникла не в результате   лишь   личных   симпатий,   а   была   замешана   на   высоких   духовных устремлениях этих двух художников, на близости и общности взглядов на жизнь и на искусство. В их творчестве можно отыскать немало сходных элементов, выраженных каждым из них по своему в своих работах: прозе и живописи. Им обоим, и Чехову, и Левитану, выпало жить и творить в мрачный период тяжелой  политической реакции в России конца ХIХ века. И обоим художникам пришлось  испытать на себе давящую длань царского режима, пресекавшего попытки  прогрессивного движения, малейшие проявления свободомыслия в литературе и  искусстве. Большая часть русской интеллигенции болезненно искала пути творческого  самовыражения и выхода из тупика в эту эпоху. Эти страдания, томление духа и  блуждания интеллигенции Чехов с необычайной художнической силой выразил в целом ряде своих рассказов, и особенно в своих пьесах. А Левитан нашел в природе ту  нежную красоту, силу и возвышенность, которые он напрасно надеялся найти в  окружающей его человеческой среде. В его пейзажах, как считают, нашли отражения  мечты о лучшей красивой и свободной жизни. В чем­то близок и художнический язык  Чехова и Левитана – простой, ясный, глубоко поэтичный и конечно, правдивый. Объединяет эти два имени и общность ощущений и восприятия природы, и глубина  психических эмоций, которые пробуждали в двух художниках русские ландшафты,  нашедшие отражения в сложнейших поэтических образах в их произведениях. Что еще  характерно для творчества обоих, что почти всегда в чистых звуках радости слышатся и печальные отзвуки, а облако печали как бы окаймлено серебряной стежкой света во  взгляде на красоту природы. * * * В молодости, будучи учеником Московской школы ваяния и зодчества, в 70­е годы,  Исаак встретился и подружился с Николаем Чеховым, братом писателя. Дружба со  временем окрепла, и когда в 1879 году Левитан написал картину «Осенний день.  Сокольники», то Николай по просьбе друга нарисовал в центре композиции фигуру  одинокой женщины, печально бредущей по аллее осеннего парка. Картина эта, впрочем, сыграла решающую роль в творческой судьбе Левитана. Короткое время спустя знаток и ценитель искусства Павел Третьяков приметил эту  картину на выставке ученических работ, и, высоко оценив ее, купил для своей галереи  (будущей Третьяковской галереи в Москве, – прим. пер.) Этого было достаточно,  чтобы привлечь внимание мира искусств к молодому незнакомому пейзажисту.  Картина послужила его первым общественным признанием как художника. Николай стал часто приглашать Левитана к себе домой, познакомил со своей семьей, и  со временем стал близким человеком в их доме. Однако дружба с Антоном Чеховым началась несколько лет спустя, в середине 80­х  годов, когда семья Чеховых жила в поселке художников под Москвой – в Бабкино.  Левитан, живший недалеко от них, довольно часто навещал своих соседей, и все лето  они весело проводили время. Мария Павловна, сестра Чехова, в своих воспоминаниях рассказывает: «Оба молодых  человека были неиссякаемым источником различных забав и шуток. С тех пор Исаак  Ильич стал большим другом всей нашей семьи и часто бывал у нас в гостях, где бы мы  ни жили. Антон Павлович и Левитан очень ценили талант друг друга. Особенно их  сближала любовь к природе». В   начале   девяностых   годов   дружба   Чехова   и   Левитана,   подверглась   большому испытанию.   Состояло   оно   в   следующем.   Левитан   был   вхож   в   дом   некой   семьи Кувшинниковых.   Софья   Кувшинникова   была   известна   в   Москве   как   любительница музыки и живописи. Сама неплохо рисовала и считалась ученицей Левитана. Ее муж, врач по призванию, спокойный, добросердечный и молчаливый человек был занят своей работой,   мало   принимал   участие   в   вечерах,   которые   его   жена   устраивала   для художников и писателей. Он также терпеливо относился к тому, что его жена каждое лето, несколько лет подряд, вместе с Левитаном ездила в различные места на Волге рисовать с натуры. Но злые языки начали все больше сплетничать о том, о чем лучше было бы помолчать. Чехов,   очевидно,   Кувшинникову   не   очень   жаловал,   и   вся   история   была   ему   не   по сердцу. В конце концов он не удержался и написал рассказ «Попрыгунья», в котором нетрудно   было   угадать,   кто   его   герои   –   симпатичный   доктор   Дымов,   его легкомысленная жена и художник Рабовский… Когда рассказ появился в печати (1892), Софья Кувшинникова страшно оскорбилась. Левитана это тоже очень задело, и он не на шутку обиделся на Чехова. Поговаривали даже, что он собирается вызвать Чехова на дуэль… Как  рассказывает  Мария  Павловна  в своих мемуарах,  Чехов  пытался  все это  дело обратить в шутку, и когда Левитан пришел к нему с гневом и претензиями, он по своему обычаю, добродушно ответил, что Левитан ошибается. «Моя героиня в рассказе молода и красива, а Софья Петровна ведь не столь молода, да и не столь красива…» Но Левитан не мог успокоиться. Двое друзей в течение долгого времени не встречались, не разговаривали, и для обоих эта размолвка была явно неприятна. Особенно переживал этот «глупый раздор» Исаак Левитан. И когда добрые друзья решили покончить с этой ссорой, Исаак Ильич неожиданно в один прекрасный зимний день, вместе с одной общей знакомой приехал в Мелихово, где Чехов жил тогда. Когда сани подъехали к дому, Антон с сестрой вышли их встречать; два художника крепко и миролюбиво пожали друг другу руки и сразу же заговорили о чем­то интересном, о свежепрочитанных книгах, о выставках и прочем, так как будто ничего не случилось… Обида улетучилась, словно ее и в помине не было. Иначе и быть не могло. Ведь, по правде   говоря,   в   основе   их   дружбы   лежало   глубокое,   верное   чувство   и   взаимное творческое влечение. Исаак   Левитан   долгие   годы   страдал   от   сердечной   болезни,   которую   старался   не замечать, и мало кто об этом знал. В конце 1896 года состояние его ухудшилось. Но он все   еще   не  хотел  лечиться.  Тогда   его   встревоженные  друзья   обратились   к  Чехову, жившему в тот период в Мелихово: «Антон Палыч, только вы один можете его спасти!» Чехов, как известно, сам врач, пришел к Левитану и начал обследовать больного друга. В своем дневнике Чехов записал: «У Левитана расширенная аорта… Превосходные этюды и страдальческая жажда жизни». Болезнь быстро прогрессировала, и спустя два месяца Чехов снова записал в своем дневнике: «…Вечером был у профессора Остроумова; он говорит, что «Левитан не может избежать смерти». Вскоре   Антон   Павлович,   сам   тяжело   больной   (туберкулез   легких),   вынужден   был уехать на юг. Он поселился в Ялте, на берегу Черного моря… А болезнь Левитана все больше подтачивала его здоровье. Он чувствовал, что долго не протянет, и все же отважился на дальний и трудный для сердечника путь – из Москвы в Ялту.   Можно   представить   себе:   вот   он   идет   по   Ялте,   опираясь   на   палку.   Тяжело дышит, длиннополое пальто пригибает его к земле, все мысли больного художника о скорой   смерти.   Но   совершилось   чудо:   нежный   климат   и   южное   солнце,   и   теплая атмосфера   чеховского   дома   благотворно   подействовали   на   его   организм.   Друзья встретили вместе Новый год и новое столетие в кругу чеховской семьи. Позже Левитан возвратился в Москву бодрым и окрепшим. В одном из последних писем к Чехову он пишет: «Это удивительно, как мое пребывание в Крыму поставило меня на ноги. Еще до сих пор я работаю с тем самым зарядом». Но Чехов знает, как безнадежно болен Левитан. Он не может найти покоя, и в одном из писем к О.Л.Книппер (будущей жене) пишет: «Что делает Левитан? Меня страшно терзает неизвестность. Если вы что­то знаете, напишите мне, прошу вас». Чехов часто обращается и лично к Левитану, с беспокойством справляясь о его самочувствии. Но эти письма его не сохранились. Когда Левитан умер (в июле 1900 г.), родственники его после   похорон   обнаружили   в   письменном   столе   Левитана   большую   пачку   писем   с запиской, в которой он просит, чтобы все письма после его смерти были сожжены. К сожалению, старший брат Левитана, Адольф Ильич, исполнил его желание. Антон Чехов тяжело пережил преждевременную смерть друга. А о том, как бездарно обошлись   с   наследием   художника,   он   как­то   пожаловался   в   беседе   с   одним журналистом: «Как мало ценят и мало хранят дорогие левитановские вещи. Просто стыдно. А ведь это такой огромный, глубокий, своеобразный талант. Это талант свежий и сильный, что должно было произвести переворот в искусстве. Да, рано, рано Левитан умер». Как известно, Чехов ненадолго пережил Левитана. Всего четыре года спустя он умер на заграничном курорте. Дом Чехова в Ялте теперь превращен в музей. Посетители часто останавливаются в кабинете писателя перед камином, на котором как будто вставлена небольшая картина «Скирды сена в лунную ночь». В каталоге музея можно отыскать и следующие описания создания этой картины Левитана. Когда Левитан в декабре 1899 г. приехал в гости к Чехову в Ялту, они по вечерам сидели в его кабинете и Чехов жаловался другу на то, как тяжело ему жить в Ялте, далеко   от   природы   северного   края,   как   сильно   он   скучает   по   ландшафтам среднерусской равнины. Левитан обратился тогда к сестре Чехова, Марии Павловне, и попросил принести ему кусок картона. Он вырезал необходимый ему формат картонки, приладил   ее   к   камину   и   тут   же   нарисовал   на   ней   луг   с   леском   на   заднем   плане, несколько скирд сена, освещенных лунным светом. На стенах кабинета висят еще и другие картины Левитана: «Река Истра», «Охота», «Дуб и березка» — подарки художника, сделанные в разные годы… Два великих художника своей дружбой вписали замечательную страницу в историю русского искусства. (А, может, и в историю мировой культуры, – прим. пер.).