Статья "Анализ сборника А. А. Ахматовой "Вечер"

НАЧАЛО ПУТИ. СБОРНИК "ВЕЧЕР". Практически   все   исследователи   отмечают   такую   особенность   лирики Ахматовой, как контрастность: Так, Е. Долбин пишет: "Поэзия Ахматовой жила   контрастами.   В   лирическую   ткань   врывались   поединки   характеров. Резкими чертами обозначались их различия и противоположности"1.  Из этого следует, что на протяжении  своего развития, лирическая героиня Ахматовой   обладала   одной   чертой,   которая   нашла   отражение   во   всех вышеупомянутых сборниках – противоречивостью. Однако эти противоречия как бы ведомы двумя стихиями, которым принадлежит лирическая героиня – это   любовь   земная,   страсть,   и   стихия   творчества,   которая   предполагает внутреннюю свободу, холодный ясный ум, стремление к высшим мирам.  В первом сборнике "Вечер" лирическая героиня предстает читателю в разных воплощениях, например, кроткой девой, мудро созерцающей гармонию мира:  Я вижу все, я все запоминаю, Любовно­кротко в сердце берегу… Она находится в предвкушении, насколько прекрасны могут быть отношения между   мужчиной   и   женщиной,  и   какое   это   счастье   –  любить.  В   сборнике "Вечер" это счастье ассоциируется у нее не только с возлюбленным, но и с домашним очагом. Там уютно и тепло, там ждут, любят, там нет тернистых дорог:  Синий вечер. Ветры кротко стихли.  Яркий свет зовет меня домой.  Я гадаю: кто там? – не жених ли, Не жених ли это мой?. .  Здесь каждый символ что­то говорит, и даже фраза "ветры кротко стихли" наводит   на   мысль   о   какой­то   душевной   тишине,   в   которой   пребывает лирическая героиня, ведь ветер – символ духовного и творческого поиска, свободы, а здесь мы видим эти начала в героине кроткими, стихнувшими, еще не заявившими о себе в полную силу.  1 Добин Е. Поэзия Анны Ахматовой. – Л., 1968. Она   еще   пока   безропотно   принимает   судьбу,   прося   у   нее   только   самой малости – "…дайте только греться у огня…" Она как будто еще не понимает, насколько испепеляющим может быть этот огонь! Известно, что огонь – символ страсти, любви. И уже в первом сборнике стихотворений "Вечер" лирическая героиня выбирает для себя именно эту ношу, это страдание – любить, ведь слово страсть дословно переводится со старославянского как страдание. Но в "Вечере" у лирической героини еще есть относительная свобода от этого страдания, она пока еще может молиться "оконному   лучу",   и,   несмотря   на   то,   что   иногда   сердце   у   нее   бывает "пополам", у нее еще есть выбор не распасться в зеркальных отражениях на множество   двойников   –   масок.   Пусть   она   еще   наслаждается   цельностью, тишиной, согласием с музой. Пусть она пока отдает предпочтение "роману" платоническому, "роману с поэтическим гением", носителем которого в ее сознании   является   Александр   Пушкин.   Она   так   и   называет   его   ­   "мой мраморный двойник". Преодолевая века, она  встречается  с ним, "смуглым отроком", в Царском селе, любовно наблюдает, как он бродит по аллеям и грустит у берегов. И это светлое чувство не мучает лирическую героиню, как будет потом испепелять любовь земная.  У нее есть высокий покровитель из мира искусства, требованиям которого она готова   безропотно   подчиняться   –   ее   Муза.   Муза­сестра   указывает единственный возможный путь для лирической героини – творчество, во имя которого надо отречься от всего, даже от кольца, символа личного счастья:  Муза­сестра заглянула в лицо, Взгляд ее ясен и ярок.  И отняла золотое кольцо, Первый весенний подарок… Лирическая героиня как будто знает свою судьбу заранее: она отдаст должное человеческим   чувствам,   любви,   но   никогда   не   будет   принадлежать   им полностью:  Знаю: гадая и мне обрывать  Нежный цветок маргаритку. Должен на этой земле испытать  Каждый любовную пытку.  И все же в ней еще нет тех сил, чтобы отречься от земного без боли, и она страдает:  …не хочу, не хочу, не хочу Знать, как целуют другую.  В этом стихотворении (Муза, 1911) интересен момент кольцевой композиции. Вначале "ясен и ярок" взгляд у сестры­Музы, а в конце лирическая героиня говорит:  Завтра мне скажут, смеясь, зеркала:  "Взгляд твой не ясен, не ярок…" Тихо отвечу: "Она отняла Божий подарок".  Получается,   что   лирическая   героиня   приносит   личное   земное   счастье   в жертву искусству, Музе, отдавая все живое и яркое в себе Слову. Интересно здесь и упоминание о зеркалах – по сути, это дверь в тонкие миры, в том числе   и   в   мир   вдохновения,   в   мир   гения.   Следует   отметить,   что   многие исследователи подчеркивали важность этого символа в поэзии Ахматовой – зеркала. Так, Валентин Корона в работе "Поэзия Анны Ахматовой:  поэтика автовариаций" посвящает отражающим символам, в том числе и зеркалам, в лирике Ахматовой интересную главу:  "С   архетипом   зеркального   отражения   связан   целый   комплекс   идей,   таких, например, как существование двойников, прозрачность границ, возможность мгновенного переноса в пространстве и времени и т.п., а главное – разделение мира на "этот и тот".  Границы в мире лирической героини не только прозрачные, но и  "твердые", т.е. обладают теми же свойствами, что и поверхность зеркала. Твердость и прозрачность   границы   означает,   что   она   проницаема   для   взгляда,   но непроницаема для тела.  Переход через прочные и прозрачные границы сопровождается изменением состояния того, кто их пересекает. Лирический герой, попадая в небесный мир,   превращается   в   райскую   птицу:   "И   когда   прозрачно   небо,   /   Видит, крыльями   звеня...",   а   лирическая   героиня,   пересекая   границу   Сада, преображается  "телесно"  и  "душевно":  "Как   в  ворота   чугунные   въедешь, / Тронет тело блаженная дрожь, / Не живешь, а ликуешь и бредишь / Иль совсем по­иному живешь.. ". Пересечение любой границы в мире лирической героини равнозначно переходу в иной мир.  Лирическая героиня понимает, что уготованный ей путь – не из легких, она предвидит лишения на этом пути:  Ах, пусты дородные котомки, А на завтра голод и ненастье!  (Под навесом темной риги жарко, 1911)  Однако   сойти   с   этого   пути   для   нее   ­   означает   смерть.   В   стихотворении "Хорони, хорони меня, ветер! " лирическая героиня словно прогнозирует: а что   с  ней   станет,  если   она   выберет   такой   желанный   для   нее   путь   земной страсти,   любви?   Прогноз   этот   неутешительный,   она   обращается   к   ветру, символу свободы, так:  Я была, как и ты, свободной, Но я слишком хотела жить.  Видишь, ветер, мой труп холодный, И некому руки сложить.  Последняя фраза подчеркивает суетность мирских наслаждений: часто земная любовь предает, и человек остается одиноким. Стоит ли менять свободу и дар творчества на такой трагический исход?  И все же эта тропа так желанна, что трудно пересилить себя и отказаться от земного счастья, поэтому иногда лирическая героиня в преддверии земной любви не спит по ночам: ее терзают сомнения.  Я эту ночь не спала,  Поздно думать о сне…  Создается ощущение, что в лирической героине происходит тяжелая борьба. Между чем? Скорее всего, между жизнью и вечным.  Еще подспудно, подсознательно, она выбирает второе, а настоящей большой любви боится. За всем этим стоит страх перед катастрофой личной свободы, катастрофой творчества. Она готова убить свою любовь – и она это делает, лишь   бы   не   кануть   в   чувства   навсегда.   Сколько   раз   лирическая   героиня хоронила своих возлюбленных?  Слава тебе, безысходная боль!  Умер вчера сероглазый король.  Это   в   "Вечере".   Сероглазый   король   –   единственная,   сокровенная   любовь, любовь на века. Такая любовь, если положить ее на чашу весов, едва ли не перевесит и свободу, и восторги творчества. Здесь выбор за героиней, и она выбирает свободу, а возможность самой большой земной любви умирает и превращается в боль.  Позднее   Ахматова   напишет   еще   одно   стихотворение,   вошедшее   в  сборник "Белая   стая",   в   котором   ее   единственный   светлый   жених   окажется   на смертном   одре,   измученный   жестокой   судьбой   и   нелюбовью   лирической героини.  Пронзительная   сила   этого   стихотворения   заключается   в   том,   что вдруг   становится   ясно,   что   крест   отречения   от   любви   несет   не   только лирическая   героиня,   но   и   тот,   от   которого   она   усилием   воли   смогла отказаться. Получается, что ее твердость, ее выбор стали приговором для Него.  Совершив   отреченье   от   земной   истинной   любви,   лирическая   героиня   А. Ахматовой начинает свое служение искусству, Музе, миру гениев. Однако тоска по пятому измерению (так она назвала любовь) приводят ее к тому, что она начинает в любовь играть, не ведая еще, куда ее может завести подобный маскарад.  В игре своей она, конечно же, бесподобна. Страстная любовница, неверная жена,   Золушка,   канатная   плясунья   –   арсенал   ее   масок   действительно впечатляет.   Она   способна   жестом,   словом,   взглядом   добиться   своего, присушить:  И как будто по ошибке я сказала: "Ты…" Озарила тень улыбки милые черты. Далее она разъясняет нам, что подобные умышленные оговорки – своего рода наживка, от которой "всякий вспыхнет взор", и понятно, что она такими вот приемами владеет виртуозно. Ради чего? Ради игры. Влюбила в себя, а сама любит не более чем сестринской любовью.  Нет, конечно, она увлекается, и порой сильно: "я сошла с ума, о мальчик странный! ", она отдает должное силе любви:  Любовь покоряет обманно Напевом простым, неискусным… То змейкой, свернувшись клубком, У самого сердца колдует, То целые дни голубком На белом окошке воркует… Но …верно и тайно ведет От радости и от покоя… …страшно ее угадать!  И конечно она страдает из­за любви: "... память яростная мучит, // Пытка сильных – огненный недуг! " Однако она способна побеждать этот недуг, она с гордостью может сказать любимому:  Сердце к сердцу не приковано,  Если хочешь – уходи.  Много счастья уготовано Тем, кто волен на пути.  Она способна забыть прежнее, какую бы боль это ей не причиняло:  Кто ты: брат мой или любовник, Я не помню, и помнить не надо.  Поражает та степень свободы, которую лирической героине удается отстоять в отношениях, она любит, но не принадлежит, и это типично мужская черта в ее характере: "Муж хлестал меня узорчатым, // Вдвое сложенным ремнем. // Для тебя в окошке створчатом // Я всю ночь сижу с огнем". И еще: "Меня покинул в новолунье // Мой друг любимый. // Ну так что ж! " Создается ощущение,   что   ей   нравится   балансировать   между   дозволенным   и недозволенным в отношениях: "Пусть путь мой страшен, // пусть опасен. // Еще страшнее путь тоски". О какой тоске идет речь? О тоске по Настоящей любви: "Но сердце знает, сердце знает, // что ложа пятая пуста! " Интересно отношение поэтессы к числу пять: мы уже писали о том, что она называла любовь "пятым измерением" (в энциклопедии символов сказано: "Число пять связывали… с любовью, чувственностью…2"), а здесь мы понимаем, что пятая ложа   –   отнюдь   не   место   в   театре,   а,   скорее,   место   в   сердце   для   Него, Сероглазого   короля,   и   оно   пустует,   потому   что   лирическая   героиня совершила   отречение   от   Любви   ради   свободы,   а   страсть   и   другие   забавы сердца – это всего лишь забавы, это игра.  2 Энциклопедия символов. Сост. Рошаль В.М. –М.: Сова, 2006. – С. 56