Стилевой гротеск Татьяны Толстой (на материале рассказа "Ночь")

Стилевой гротеск Татьяны Толстой (на материале рассказа "Ночь") В современной отечественной литературе гротеск зачастую является не просто творческим приемом, к которому обращается писатель, но своего рода призмой, сквозь которую автор воспринимает окружающий мир. Ярким тому свидетельством   может  служить   творчество   Т.Толстой.  В  ее  произведениях гротеск становится одним из важных принципов организации художественной структуры, определяет характер стиля писательницы.   Цель   данного   доклада   ­   исследование   основных   форм   стилевого гротеска в новеллистике Т.Толстой. Критики не раз обращали внимание на виртуозное мастерство стиля писательницы, однако интересующий нас аспект не   становился   еще   предметом   анализа.   Конкретным   материалом   изучения является рассказ "Ночь" из ее сборника "Любишь ­ не любишь" [1; 105­115] как   показательный   пример,   свидетельствующий   о   богатых   возможностях гротеска.   Излюбленная   форма   повествования   в   рассказах   Т.Толстой ­несобственно­прямая   речь,   поток   сознания   героя.   В   этом   случае   стиль служит ярким средством создания характера, способом его самораскрытия. В плане интересующей нас проблемы важно, что в новеллистике писательницы, как   и   вообще   в   русской   литературе,   тяготеющей   к   постмодернистской эстетике,   повествование   зачастую   организуется   точкой   зрения   героя­ маргинала,   нередко   это   юродивый,   дурачок,   странный   человек.   Данное обстоятельство уже создает предпосылку для гротеска, который разрушает привычные   представления,   сближает   несоединимое,   является   источником странных метаморфоз.    В   рассказе   Т.Толстой   "Ночь"   повествование   организовано   точкой зрения   взрослого   человека,  который   сознает   себя   маленьким.  Для   ребенка свойственно восприятие себя и матери как центра мироздания, все остальные для него ­ чужие. Пространство родного гнезда ограничено рамками комнаты, где   живут   двое   ­   мать   и   ее   немолодой   слабоумный   сын.   Гротесковая амбивалентность проявляется уже на уровне имен героев: Алексей Петрович и   Мамочка.   Первое   ­   имя   взрослого,   так   принято   называть   человека, достигшего определенного возраста. А Мамочка ­ имя из детства, то есть в нем   выражена   точка   зрения   ребенка.   Но   парадоксальность   ситуации заключается   в   том,   что   взрослый   Алексей   Петрович   чувствует   себя маленьким, и Мамочка воспринимает его именно таким, играет по правилам, которые заданы ее слабоумным сыночком.    Детскость   сознания   определяет   и   характер   лексики,   обилие   слов   с уменьшительно­ласкательными  суффиксами. Например: "Алексей Петрович раскрыл   глазки   (…)   Сквознячок   овевает   лысину   Алексея   Петровича, отросшая   щетина   покалывает   ладошку"   [3;   105].   Гротесковый   эффект   в данном случае рождается благодаря все тому же парадоксальному сочетанию взрослого и детского: "глазки" и "лысина", "щетина" и ладошка".   Детское мышление носит образно­предметный характер, абстрактное восприятие ему не свойственно. Поэтому в рассказе Т.Толстой и рождаются такие, к примеру, неожиданные сравнения: "Как пахнет клей! Мягко, кисло, глухо,   как   буква   "Ф""   [3;   109].   Ребенку,   открывающему   для   себя   мир, свойственно   воспринимать   его   всеми   органами   чувств.   Причем   нередко звуковое, вкусовое восприятие наиболее адекватно передает его ощущения. Т.Толстая   обыгрывает   в   стиле   эту   особенность   детского   мировосприятия, используя,   в   частности,   и   звукоподражания:   "Мамочка   заснула   в   кресле, всхрапывает,   булькает   щеками,   свистит:   п­щ­щ­щ­щ…,   Алексей   Петрович тихо­тихо   берет   две   коробочки.   Осторо­ожно,   на   цы­ыпочках,   тупу­тупу­ тупочки ­ идет к кровати..." [3; 109]. Но Алексей Петрович, хотя и сознает себя   маленьким,   все   же   взрослый   человек,   поэтому   даже   в   приведенном примере   заметно   совмещение   двух   точек   зрения   ­   ребенка   и   взрослого, который как бы говорит от лица ребенка.    Стиль рассказа "Ночь" отличается эмоциональной выразительностью. Т.Толстая   стремится   передать   перепады   настроений   героя:   маленький   и робкий Алексей Петрович может вдруг превратиться в разъяренного грозного разбойника. Это напоминает игру, когда ребенок надевает на себя различные маски, воображая себя взрослым, страшным и грозным. При этом он явно преувеличивает   свою   разъяреннность,   как   делают,   когда   хотят   напугать понарошку. Отсюда и рождается гротесковый эффект. Так, увидев однажды в корзине   для   мусора   растерзанную   коробочку,   одну   из   тех,   что   он   клеил, Алексей   Петрович   впал   в   страшный   гнев:   он   "сверкает   глазами,   брызжет слюной,(…)он  может   задушить,  разорвать  в  клочья!  Кто  это   сделал?!   Кто посмел это сделать?! Выходи, а ну! Засучивает рукава: где он?!” [3; 109].  Точка зрения ребенка в рассказе дополняется точкой зрения Мамочки. Это также привносит свои нюансы в стиль. Вот, например, начало рассказа. Здесь   возникает   образный   ряд   из   сказок   и   снов,   которые   снятся   Алексею Петровичу,   и   одновременно   ощущается   Мамочкин   наигранный   оптимизм, обращенный к своему сыночку: "Утром Мамочка Алексея Петровича громко­ громко   зевает:   ура,   вперед,   новое   утро   прыщет   в   окно;   кактусы   блещут, трепещет занавеска; захлопнулись ворота ночного царства; драконы, грибы и страшные   карлики   снова   провалились   под   землю,   жизнь   торжествует, герольды трубят: новый день! новый день! ту­ру­ру­ру­у­у­у!"  Литература  1. Бахтин М. Творчество Ф.Рабле. ­ М., 1965.  2. Толстая Т. Любишь ­ не любишь. ­ М., 1997.  3. Толстая Т. Рассказ «Ночь» 4.  Прохорова  Т.Г.  Стилевой  гротеск  Татьяны  Толстой (на материале рассказа "Ночь")   5.  Т.Г.Прохорова // II Международные Бодуэновские чтения: Казанская лингвистическая   школа:   традиции   и  современность   (Казань,  11­13  декабря 2003   г.):   Труды   и   материалы:   В   2   т.   /   Под   общ.   ред.   К.Р.Галиуллина, Г.А.Николаева.– Казань: Изд­во Казан. ун­та, 2003.– Т. 2.