Тема жизни и смерти в творчестве Леонида Андреева

Тема жизни и смерти в творчестве Леонида Андреева «Придет время, я нарисую людям  потрясающую картину их жизни» Леонид Андреев Литературная слава Леонида Андреева (1871­1919) — прозаика, драматурга, критика, журналиста — росла стремительно.  Многие   критики  безоговорочно   признавали   его   талант,   называя   «звездою первой величины». Вопрос жизни и смерти занимал очень многих русских писателей. Особенно ярко   он   выражен   в   произведениях   Ф.   М.   Достоевского   и   Л.   Н.   Толстого,   но   в христианском плане.  Андреев   пытается   выстроить   свою   концепцию   человека,   снова   и   снова возвращается  к  вопросу,  что  же  в нем  доминирует,  в  чем смысл  жизни,  что  есть истина. Вечные вопросы он задает  себе, своим друзьям: «Смысл жизни, где он?», «...кому сочувствовать, кому верить, кого любить?». Он всю жизнь пытается найти ответы в своих персонажах. Рассказы Андреева невеселы. К смеху он совсем не склонен. Возможна лишь легкая улыбка.  Кто   бы   ни   был   его   герой,   он   не   прост,   у   каждого   «свой   крест»,   каждый страдает. Жизнь у Андреева вне смерти немыслима – движение к смерти идет от «колыбели к могиле».  Тема   смерти   в   рассказах   Андреева   –   центральная   («Большой   шлем», «Молчание», «Рассказ о семи повешенных», «На реке», «Жили­были», «Красный смех» и другие). Смерть ­ страшно. Но еще страшнее, когда люди добровольно меняют жизнь на   смерть   («Молчание»,   «Рассказ   о   семи   повешенных»).   В   рассказах   Андреева   мы можем увидеть, как умирают люди, что они думают и чувствуют, когда приближаются к смерти. Страх смерти и страх жизни – две составляющие творчества Андреева. Для   доказательства   выше   сказанного,   остановимся   на   «Рассказе   о   семи повешенных» и повести «Красный смех» ­ они противоположны друг другу, но в них наиболее ярко представлена тема смерти. «Рассказ   о   семи   повешенных»  ­   это   психология   всех   приговоренных   к смертной казни. Смерть и человек в рассказе рассматривается как единое целое. Не важно, кем являются эти люди, кем они были, что сделали – все равны перед смертью. Важно, как они ее встречали. Пять террористов, с, казалось бы, светлой мыслью – изменить мир к лучшему, приходят к совершенно противоположному решению – убить министра, которого не считают за человека.  «На суде все пятеро были спокойны, но очень серьезны и очень задумчивы: так велико было их презрение к судьям, что никому не хотелось лишней улыбкой   или   притворным   выражением   веселья   подчеркнуть   свою   смелость.   Ровно настолько были они спокойны, сколько нужно для того, чтобы оградить свою душу и великий предсмертный мрак ее от чужого, злого и враждебного взгляда».  Все,   кроме   Василия   Каширина,   героически   готовились   к   смерти.   Таня Ковальчук «смерть представляла себе постольку, поскольку предстоит она, как нечто мучительное, для Сережи Головина, для Муси, для других, — ее же самой она как бы не касалась совсем». Тогда как «Василий Каширин, весь состоял из одного сплошного, невыносимого ужаса смерти и такого же отчаянного желания сдержать этот ужас и не показать его судьям. С самого утра, как только повели их на суд, он начал задыхаться от учащенного  биения сердца; на лбу все время капельками выступал пот, так же потны и холодны были руки, и липла к телу, связывая его движения, холодная потная рубаха. Вокруг себя он ничего не видел, голоса приносились к нему как из тумана, и в этот же туман посылал он свои отчаянные усилия ­ отвечать твердо, отвечать громко. Но, ответив, он тотчас забывал, как и вопрос, так и ответ свой, и снова молчаливо и страшно   боролся.   И   так   явственно   выступала   в   нем   смерть,   что   судьи   избегали смотреть на него, и трудно было определить его возраст, как у трупа, который уже начал разлагаться. По паспорту же ему было всего двадцать три года».  Он наиболее явственно чувствует разницу между жизнью прежней и жизнью настоящей – жизнью перед смертью: «Он уже не идет куда хочет, а его везут, — куда хотят... Он уже не может   выбрать   свободно:   жизнь   или   смерть,   как   все   люди,   и   его   непременно   и неизбежно умертвят». Шестой   приговоренный   к   смертной   казни,   Иван   Янсон,   «совершил   весьма сложное покушение на вооруженный грабеж, на убийство и на изнасилование женщины. Сделал он это как­то удивительно просто (...) по виду был совершенно равнодушен. (…)  Когда был объявлен приговор: к смертной казни через повешение, Янсон вдруг заволновался. Он густо покраснел и начал завязывать и развязывать шарф, точно он душил   его.   Потом   бестолково   замахал   руками   и   сказал,   обращаясь   к   тому   судье, который не читал приговора, и показывая пальцем на того, который читал: ­ Она сказала, что меня надо вешать. Меня не надо вешать».  Из всех возможных чувств остается только страх смерти. Седьмой   ­   Михаил   Голубец,   по   кличке   Мишка   Цыганок,   он   же   Татарин. «Последним преступлением его, установленным точно, было убийство трех человек и вооруженное ограбление; а дальше уходило в загадочную глубину его темное прошлое. Были   смутные   намеки   на   участие   его   в   целом   ряде   других   грабежей   и   убийств, чувствовались позади его кровь и темный пьяный разгул. С полной откровенностью, совершенно искренно, он называл себя  разбойником и  с иронией относился  к тем, которые по­модному величали себя «экспроприаторами». О последнем преступлении, где запирательство не вело ни к чему, он рассказывал подробно и охотно, на вопросы же о прошлом только скалил зубы и посвистывал: ­ Ищи ветра в поле!» Все семнадцать дней пролетели для него так быстро, как один ­ как одна неугасающая   мысль   о   побеге,   о   воле   и   о   жизни.   «Точно   в   пьяном   угаре,   роились, сшибались и путались яркие, но незаконченные образы, неслись мимо в неудержимом ослепительном вихре, и все устремлялись к одному ­ к побегу, к воле, к жизни». Но под   конец,   чем   ближе   к   казни,   стремительность   разорванных   образов   становилась невыносимою. «Вдруг тихонько, в землю, забормотал: ­   Голубчики,   миленькие...   Голубчики,   миленькие,   пожалейте...   Голубчики!.. Миленькие!..» Рассказ построен на контрасте героев, их чувств, их отношений к жизни и смерти:  «Так  люди  приветствовали  восходящее  солнце».  Последнее  предложение  в рассказе и вечное противоречие жизни и смерти в творчестве Андреева. Повесть  «Красный   смех»  ведется   от   лица   неизвестного   рассказчика   и проникнута безумием и ужасом, именно так начинается повесть, на фоне кровавых красок. Повесть – это отклик на события Русско­японской войны и в первоначальном варианте имела название «Война» ­ это образец экспрессионизма.  Андреев изображает войну как абсолютную бессмысленность. «И тут впервые я   почувствовал   это.   Я   ясно   увидел,   что   эти   люди, молчаливо шагающие в солнечном блеске,  омертвевшие  от  усталости  и  зноя, качающиеся и падающие, что это безумные. Они не знают, куда они идут, они не знают, зачем это солнце, они ничего не знают. У них не голова на  плечах,  а странные и страшные шары». Они сходят с ума от увиденного, от постоянно преследовавшего их красного смеха: «Я узнал его, этот красный смех. Я искал и нашел его, этот красный смех. Теперь я понял, что было во всех этих изуродованных,  разорванных,  странных телах. Это был красный смех. Он в небе, он в солнце, и скоро  он  разольется по всей земле, этот красный смех!»  Примечательно то, что автор не дает имен своим героям – это и не нужно, на войне, так же как и перед смертью все равны. А война в повести «Красный смех» ­ это смерть. Красный смех и цвет повсюду: война, кровь, раны, опасность, пожар, ужас, смерть… Это ад на земле, в душах каждого солдата. От него невозможно избавиться даже   за   пределами   войны.   Люди   живут   в   постоянном   страхе   смерти   и   смерть   из достигает: «Взгляни, что там! ...  За окном в багровом и неподвижном свете стоял сам Красный смех.» Многие критики скептически относились к повести Андреева «Красный смех». Например,   Максимилиан   Волошин   говорил,   что   «Он   крови   этой   сам   не   видел (…)прочел о пролитой крови в газетах и был естественно и глубоко потрясен …» Он, бесспорно,   сгущал   краски, изображая   человека   на   войне,   считая   всех   безумцами, которые бессмысленно и жестоко истребляют  не только друг друга, но «весь этот мир»:  «Мы  разрушим все: их здания, их университеты и   музеи;   веселые   ребята, полные  огненного   смеха,   ­   мы   попляшем   на   развалинах.     Отечеством     нашим     я объявлю сумасшедший дом; врагами нашими и сумасшедшими ­ всех тех, кто еще не сошел с ума; и когда, великий,  непобедимый,  радостный,  я  воцарюсь  над  миром, единым его владыкою и господином, ­ какой веселый смех огласит вселенную! ­ Красный смех!» «На   всем   лежит   печать   разрушения   и   смерти»   –   в   этом   идея   Леонида Андреева. Какой бы не была жизнь, она непременно идет рука об руку со смертью. Библиографический список: 1. Айхенвальд Ю.И. Леонид Андреев Из книги: Силуэты русских писателей. В 3 вып. М., 1906 ­ 1910; 2­е изд. М., 1908 – 1913.  2. Воровский В.В. Леонид Андреев. – М., «Звено». – 1910. 3. Михайловский Н.К. «Рассказы» Леонида Андреева. Страх жизни и страх смерти. 4. Русский язык в школе. – 2001. – № 4. – С. 62­66. 5. Андреев Л. Рассказ о семи повешенных. Изд­во АСТ, 2002. 6. Андреев Л. Красный смех. Изд­во  АСТ, 2002.