ТОТ У КОГО УЧАТСЯ...

ТОТ У КОГО УЧАТСЯ... Сологубовская Лариса Владимировна,  учитель русского языка и литературы  средней школы №34 г.Минска Советского района , 1,5 лет стажа, БГУ, член профсоюзного комитета Пропасть, в которую ты летишь, — ужасная пропасть, опасная.  Тот, кто в нее падает, никогда не почувствует дна. Он падает, падает без конца.  Это бывает с людьми, которые в какой­то момент своей жизни стали искать то, чего им не может дать их привычное окружение.  Вернее, они думали, что в привычном окружении они ничего для себя найти не могут. И они перестали искать.  Перестали искать, даже не делая попытки что­нибудь найти.  Д.Д. Сэлинджер  Открытия. Найти новое в банальном, яркое в уже как будто прочитанных книгах. Мы никогда не знаем, что нас ожидает, когда ребенок поворачивает к нам голову, не можем предугадать, что скрывает за собой задумчивая улыбка подростка. Они казались такими понятными, даже примитивными… Ведь я все это сама пережила не так давно. «Дисциплина!» ­ говорила я себе, входя в класс по утрам. «Они должны соблюдать дисциплину и учить предмет». Я верила в себя, ведь меня же к этому   готовили.   Я   применяла   советы   известных   педагогов,   вбивала   в лохматые головы своих учеников такие объемные знания. Но туда ничего не хотело вмещаться. Какая­то бесплодная вечная борьба. Я была гладиатором, а они – моими львами. А толпа из орфографических правил, стихов известных поэтов,   избитых   истин,   педагогических   манифестов   постоянно   кричала: «Давай! Ты можешь!» А что было за этим «давай»?! Сейчас бы я сказала, что это отсутсвие опыта.   Я   входила   в   класс   не   к   людям,   а   к   условным   объектам,   детально препарированным в учебниках по педагогике. Это не целиком моя вина: во время обучения в университете на занятиях по методике преподавания только и было разговоров, что дети должны, обязаны знать предмет, мой предмет. У меня сложилось впечатление, что мой предмет самый важный, что без знания русского языка и литературы детям никак не прожить, что я должна всеми правдами   и   неправдами   заставить   ребят   учить,   заучивать   правила,   читать произведения. За этими условными «учащимися» я не видела людей. Я не принимала,   что   они   могут   быть   грустными,   иногда   грубыми,   иногда занудными, время от времени надоедливыми… людьми. Огранизовав жесткий контроль,   я   не   принимала   во   внимание,   что   литература   может   показаться кому­то   скучной,   ненужной,   пустой   тратой   времени,   что   язык   может   не поддаваться, хотя по математике ребенок отличник. Мне казалось, что это лень и ее можно преодолеть с помощью внушений и наказаний. Я требовала от них правильных ответов на мои вопросы, но не понимала, что правильных ответов нет. Детей   не   существует.   Существуют   люди,  которые   хоть   и   прожили   на земле   меньше   лет,   чем   я,   но   уже   имеют   свою   точку   зрения,   пусть   и неустойчивую.   Эти   люди   индивидуальны,   у   каждого   свои   задатки   и   свои интересы,   разные   требования   и   запросы   в   жизни.   И   эти   маленькие   люди терпеливо выполняли мои требования, но я не понимала, почему урок, хорошо выверенный методически, не приносил мне да и детям, я думаю, морального удовлетворения, почему не было той отдачи, которой мне хотелось. Двойки меня   злили,   приводили   в   раздражение:   «Мол,   бьюсь,   бьюсь…А   толку никакого!! Хоть плачь…» Ответ мне подсказал Василий Великий, который писал: «Насильное обучение не может быть твердым, но то, что с радостью и весельем входит, крепко западает в души внимающим». Теперь мне понятно, что каждая двойка по контрольной работе наполовину моя. Это я не хотела учиться ­ учиться учить интересно.  Если   речь   идет   о   языке,   то   здесь   присутствует   хотя   бы   внутренняя детская мотивация: «Язык нужно будет сдавать и как выпускной экзамен, и для поступления». А что делать с литературой в наш замечателый 21 век? Так уж сложилось, что начинала я свою педагогическую деятельность с 9, 10, 11 классов, когда дети перестают принимать твое мнение за оприори, когда они все   подвергают   тщательной   критике   и   разбору,   когда,   не   смущаясь, спрашивают, зачем им весь этот «бред». Тогда встает вопрос, как сделать так, чтобы после школы в каждом классе было хотя бы по пять читающих детей, а остальные имели представление о классиках русской литературы, не путали названия произведений, их авторов, ориетировались в тексте, могли назвать главных   героев,   проблематику   произведения.   Как   не   отпугнуть   и   в   то   же время не распустить?  И дети сами подсказали мне ответ: нужно научиться их любить, любить всех без разбору, всех таких разных, но таких особенных. Ключик к обучению и воспитанию так прост, что взрослому человеку и не придет в голову. Хотя как   говорил   Сковорода:   «Любить   человечество   легче,   чем   сделать   добро родной матери». Действительно, человечество любить очень просто ­ люби и все, а когда из этого человечества выделяется 20 маленьких человек, которые смотрят каждый день тебе в глаза, которые хотят или не хотят учиться, но желают знать, когда у каждого своя важная идея в голове и ею необходимо с кем­то поделиться. А у тебя свои проблемы в голове… Вот тогда понимаешь, что любить  каждого своего ученика очень сложно. Где найти учителя любви? Любви в христианском  ее значении, любви, которая возвышает, окрыляет? Как ни парадоксально, но «учителя» каждый день передо мной. Только дети умеют преданно, бескорыстно, искренне любить, моментально прощать обиды, переступать через них и жить дальше, ничем не смущаясь. Когда любишь, то принимаешь   их  мнение,  понимаешь,  откуда  беруться  те   или  иные   выводы. Ребенок,   видя,   что   его   мнение   учитывается,   что   оно   важно,   начинает стараться   в   свою   очередь   понять   тебя,   узнать   лучше   предмет,   произвести впечатление. Они как радары любви и искренности, если не ощущают данных чувств, то бунтуют тем или иным способом. Их бунт как лакмусовая бумажка, как   тест   на   человечность,   на   компетентность.   Это   самые   непредвзятые экзаменаторы,   самые   неподкупные   судьи,   самые   одаренные   «учителя».   К сожалению,   взрослея,   мы   теряем   простоту   и   непосредственность,   научены умалчивать  и пристраиваться, что ведет так или иначе к разрыву слов и дел. И первым, кто прореагирует на подобный факт, будет ребенок.     Воспринимать страдания как опыт, а новое как данность. Испытывать сумбурные, но яркие эмоции. Любить первый раз, первый раз быть преданным. Учиться отстаивать свою точку зрения, обожать жизнь до безумия и глупо верить в собственное бессмертие.   Чему   они   меня   научили?   Видеть   в   них   людей.   Это   не запрограммированные   роботы,   бездумно   впитывающие   информацию   и   с благодарностью   кланяющиеся   при   встрече.   Это   живые   люди,   которых   я научилась любить. Моя главная задача – не дать этим людям слишком далеко зайти в их поисках. Я должна ловить их на краю пропасти, в которую они могут упасть.