Урок литературы на тему : " Новаторство поэзии И.Ф. Анненского"

  • Разработки уроков
  • doc
  • 02.03.2018
Публикация на сайте для учителей

Публикация педагогических разработок

Бесплатное участие. Свидетельство автора сразу.
Мгновенные 10 документов в портфолио.

В результате освоения учебной дисциплины обучающийся должен знать: - содержание изученных литературных произведений; - основные факты жизни и творчества писателей-классиков XIX - XX вв.; - основные закономерности историко-литературного процесса и черты литературных направлений; - основные теоретико-литературные понятия. В результате освоения учебной дисциплины обучающийся должен сформировать следующие компетенции: ОК 1. Понимать сущность и социальную значимость своей будущей профессии, проявлять к ней устойчивый интерес. ОК 2. Организовывать собственную деятельность, выбирать типовые методы и способы выполнения профессиональных задач, оценивать их эффективность и качество. ОК 3. Принимать решения в стандартных и нестандартных ситуациях и нести за них ответственность. ОК 4. Осуществлять поиск и использование информации, необходимой для эффективного выполнения профессиональных задач, профессионального и личностного развития. ОК 5. Использовать информационно-коммуникационные технологии в профессиональной деятельности. ОК 6. Работать в коллективе и в команде, эффективно общаться с коллегами, руководством, потребителями. ОК 7. Брать на себя ответственность за работу членов команды (подчиненных), за результат выполнения заданий. ОК 8. Самостоятельно определять задачи профессионального и личностного развития, заниматься самообразованием, осознанно планировать повышение квалификации. ОК 9. Ориентироваться в условиях частой смены технологий в профессиональной деятельности.
Иконка файла материала Урок литературы вводный19.doc
Урок литературы. Новаторство поэзии И. Ф. Анненского (1856—1909) Цель   урока:  дать   представление   об   особенностях   поэзии   и   познакомить   с личностью поэта. Оборудование: портрет И. Ф. Анненского, сборники его стихов.  Методические приемы: лекция учителя, аналитическая беседа. Ход урока I. Слово учителя о поэте И. Ф. Анненский родился в Омске, в семье крупного чиновника. Но почти вся его жизнь   прошла   в   Петербурге   и   в   Царском   Селе,   где   после   окончания   университета   он преподавал в гимназиях и на Высших женских курсах древние языки, античную литературу и   русскую   словесность,   был   директором   Царскосельской   гимназии.   Свои   стихи   начал печатать очень поздно, вначале 1900­х годов. Он выступал также как литературный критик. Его   статьи,   впоследствии   собранные   в   две   «Книги   отражений»,   отличаются оригинальностью трактовок и последовательностью этических и эстетических позиций. Известность   И.   Ф.   Анненскому   как   поэту   принесла   его   вторая   книга   стихов «Кипарисовый ларец», вышедшая посмертно в 1910 г. В отзывах на эту книгу говорилось, что большинство ее стихов — «жемчужины безупречного совершенства», подчеркивалось, что круг идей поэта «остр и нов», отмечалось, что «Анненский близок к Чехову», потому что в своих стихах он психологически достоверно отражает «мелочи и уколы жизни». И.   Анненского   пытались   «сделать   своим»   символисты,   называли   своим наставником акмеисты. «Что же в русской поэзии предварял, предзнаменовал собой Анненский? И что он для   нас   теперь?   Великий   дилетант?   Педагог­классик   в   целлулоидном   воротничке, поздновато загрезивший о музах? — спрашивает современный исследователь творчества поэта Борис Евсеев и отвечает, — Ни то, ни другое. Во­первых, он обновил весь русский стих. Обновил, может, незаметно для себя. Он менял не форму стиха — наполнение. Он привел с собой сотни небывалых эпитетов, а поэта узнают не по рифме, не по ритму, а, как льва по когтям, — по эпитету. Он сделал метафоры конкретикой, а конкретику жизни — символом.   Он   изменил   прихотливый   внутренний   ритм   и   рисунок   русского   стиха.   И, наконец, он увидел весь сумрак и ужас, который всем нам в нашем веке предстоял». «Поэты говорят обыкновенно об одном из трёх: или о страдании, или о смерти, или о красоте», — писал И. Анненский в одной из статей. Эта формула верна, прежде всего, по отношению   к   его   собственному   поэтическому   миру.   Он   особенно   любил   в   искусстве трагическое   начало   и   острее   своих   современников   реагировал   на   любые   проявления жизненной дисгармонии. Подлинно трагическое мироощущение не имеет ничего общего с позицией тотального всеотрицания реальности, напротив, трагизм возможен лишь в том случае,   если   жизнь   принимается   человеком   как   драгоценный   дар,   как   безусловная ценность. Лишь тот, кто по­настоящему ценит красоту природы, искусства, человеческого общения,   способен   остро   переживать   ее   хрупкость,   конечность,   незащищенность   от враждебных ей сил. Мотивы страдания и смерти именно потому столь значимы в лирике Анненского, что они рождены опытом болезненного переживания быстротечности счастья и красоты. Страдание и красота для него — две стороны одной медали. «...Его страдающий человек страдает   в  прекрасном  мире,   овладеть   которым   он   не   в   силах».   Высший   вид   красоты Анненский видел в искусстве слова, являвшемся для него главным оправданием жизни. По своему мировоззрению и поэтическому стилю Анненский — символист.  Но символы для него — не средство познания «непознаваемого», как для других символистов, не брюсовские «ключи тайн», но образы, способные передать психологическое состояниечеловека. Символы в поэзии Анненского улавливают и образно закрепляют соответствия между жизнью души и ее природно­бытовым окружением. Поэтому взгляд поэта устремлен не   в   заоблачные   дали,   но   направлен   на   земное   существование   человека.   Вяч.   Иванов называл символизм Анненского «земным» или «ассоциативным»: «Поэт­символист этого типа   берет   исходной   точкой   в   процессе   своего   творчества   нечто   физически   или психологически   конкретное   и,   не   определяя   его   непосредственно   часто   даже   вовсе   не называя, изображает ряд ассоциаций, имеющих с ним такую связь, обнаружение которой помогает многосторонне и ярко осознать душевный смысл явления, ставшего для поэта переживанием, и иногда впервые назвать его — прежде обычным и пустым, ныне же столь многозначительным его именем». Современные исследователи часто говорят о поэтическом стиле Анненского как о психологическом  символизме.   Источниками   символизации   для   поэта   часто   служили конкретные детали современной ему цивилизации (крыши домов, плиты тротуара, перрон железнодорожного   вокзала,   станционный   сторож)   или   подробности   камерного   быта (маятник, балкон, рояль, скрипка и т. п.). Эти и подобные им вещные образы присутствуют в стихах Анненского не столько в виде подробного описания предметов, сколько в форме переменчивой мозаики отдельных черточек, пунктирно обозначающих объект изображения. Эта   особенность   изобразительной   манеры   Анненского   напоминает   об импрессионизме и сближает поэта со старшими символистами. В пейзажных зарисовках импрессионистический   стиль   Анненского   проявляется   в   использовании   разнообразных оттенков   цвета,   во   внимании   к   изменчивым,   едва   уловимым   состояниям   природы, отражающим летучие внутренние состояния личности. С импрессионистическим  стилем принято   связывать   и   исключительное   внимание   поэта   к   звуковому   потоку   стиха, культивирование   изысканных   благозвучий,   многообразных   по   форме   фонетических повторов, разнообразных способов ритмического обогащения стиха. В   основе   композиции   как   отдельных   стихотворений   Анненского,   так   и   его сборника лирики «Кипарисовый ларец» — принцип соответствий, сцепленности всех вещей и явлений.  Читателю  предлагается  своего рода поэтический  ребус:  нужно угадать, как связаны между собой попавшие в поле зрения лирического героя вещи с его настроением. Однако   такая   композиционная   структура   не   имеет   ничего   общего   со   стремлением мистифицировать,   озадачить   читателя   (как   это   было,   например,   в   ранних   стихах   В. Брюсова).   Дело   в   том,   что   лирический   герой   сам   погружен   в   сложные   раздумья   о «постылом   ребусе   бытия»,   он   будто   разгадывает   собственные   ощущения,   не организованные логически. Потому так велика в стихах Анненского роль умолчания, когда поэт   дает   «нам   почувствовать   несказанное»;   потому   стихотворение   часто   строится   на сложном узоре иносказаний (метафор и перифразов). Индивидуальность лирического стиля Анненского сказалась и в разнообразии его поэтической лексики. Наряду с традиционной для поэзии лексикой он использовал такие разнородные лексические ресурсы, как философская терминология и «будничное» слово; галлицизмы (заимствования из французского; особенно любимо поэтом слово «мираж») и просторечные обороты («ну­ка», «где уж», «кому ж» и т. п.). По масштабам лексического обновления поэзии новаторство Анненского может быть сопоставлено с достижениями его великого предшественника Н. Некрасова. Новизна   поэтического   стиля   Анненского,   сказавшаяся   прежде   всего   в «заземлении»   символистских   абстракций,   замене   отвлеченных   понятий   их   вещными эквивалентами, придании символу качеств предметного слова, — эта новизна обусловила промежуточное положение поэта между поколениями символистов и акмеистов. В поэзии Серебряного   века   Анненский   сыграл   роль   посредника   между   символизмом   и постсимволистскими   течениями   (его   наследие   стало   одним   из   источников   поэтических стилей А. Ахматовой, О. Мандельштама, В. Маяковского).II. Чтение и анализ стихотворения «Смычок и струны» 1. Слово учителя. Стихотворение «Смычок и струны» (1909), по свидетельству мемуаристов, было одним из самых любимых созданий И. Ф. Анненского. Будучи по возрасту намного старше всех других поэтов новых течений, он не любил демонстративных проявлений эмоций и обычно хорошо скрывал свои чувства под маской академической корректности. Однако, принимаясь   за   чтение   «Смычка   и   струн»,   поэт   не   мог   сохранить   будничного   тона, присущего ему при декламации собственных стихов. «...Надрывным голосом, почти переставая владеть собой, произносил Анненский: «И было мукою для них, что людям музыкой казалось...» — вспоминал С. Маковский. Очевидно,   цитируемая   мемуаристом   строчка   воспринималась   самим   автором   как эмоциональная кульминация, как смысловое ядро стихотворения. 2. Чтение стихотворения. 3. Беседа. — Какова композиция стихотворения «Смычок и струны»? (Внешне   стихотворение   сочетает   в   себе   признаки   рассказа   в   стихах   и драматического   диалога   (сам   Анненский   называл   свои   стихотворения   «пьесами»). «Повествовательный»   план   этой   лирической   пьесы   намечен   пунктиром   глаголов совершенного   вида:   «зажег...   взял...   слил...   не   погасил...   нашло».   Интересно,   что субъект   этой   череды   действий   обозначен   предельно   общо,   неконкретно:   сначала неопределенным местоимением «кто­то» а в финале — существительным «человек», почти столь же неопределенным в контексте произведения». Восприятию читателя или   слушателя   предлагается   лишь   событийная   рамка,   как   бы   минимальная сюжетная мотивировка звучащего в «пьесе» диалога.) — Каков психологический смысл названия стихотворения? (В   качестве   вещных   знаков   психологических   отношений   в   нем   использована вынесенная в заголовок пара «Смычок и струны». Конкретность, вещественность этих предметов   контрастирует   с   крайней   зыбкостью   человеческого   присутствия. Происходит   своеобразная   инверсия   отношений   между   субъектом   и   объектом: психологические   качества   —   способность   чувствовать,   думать,   страдать   — переносятся на предметы. Сигнал этого переворота отношений — метафорическое использование слова «лики» по отношению к скрипке. «Два желтых лика, два унылых» при   этом   ассоциируются   прежде   всего   с   двумя   деками   скрипки:   желтый   лак   их поверхности тускло отражает свет зажженных свечей. Однако благодаря импрессионистической, летучей манере «портретирования» однозначной   связи   между   словом   лики   и   конкретной   деталью   не   возникает: ассоциативно   оно   связывается   и   с   главными   «действующими»   лицами   лирического события — смычком и струнами, и — шире — с любыми двумя тянущимися друг к другу существами.) — Каков сюжет стихотворения? (Лирический сюжет сосредоточен на двух связанных между собой предметах, но сами предметы истолкованы символически, вовлечены в психологическое движение и   потому   сигнализируют   о   мире   человеческих   отношений.   Этому   способствует   и форма   драматического   диалога,   разворачивающегося   в   центральной   части стихотворения.) — Как название стихотворения связано с диалогом центральной части?(«Реплики»   драматического   диалога   фонетически   и   ритмически   виртуозно имитируют   прикосновение   смычка   к   струнам.   Особенно   выразительны   звуковые повторы в словосочетаниях «нас надо» и «ты та ли, та ли»: словарное значение этих слов будто растворяется в самой звуковой имитации игры на скрипке. Во второй и третьей  строфах   заметно  преобладание   одно­  и  двусложных  слов:  прерывистость слов   противодействует   ритмической   инерции   четырехстопного   ямба,   насыщает строку сверхсхемными ударениями. Неровная, синкопическая пульсация этих строф как нельзя лучше соответствует возвратно­поступательным движениям смычка и в то же время передает сложный характер отраженных в стихотворении движений души. Миг   переживаемого   счастья   неотделим   от   импульса   боли,   рождаемого сознанием   того,   что   счастье   мимолетно.   Мгновение   гармонии   —   будто кратковременный мираж на фоне темного бреда повседневности. Но стремление к гармонии неустранимо, даже если оно чревато гибелью, как не устранима роковая связь музыки и муки — таковы смысловые ассоциации, рождаемые движением стиха.) — Как человек в мире Анненского преодолевает свое одиночество? (Человек   в   поэтическом   мире   Анненского   жаждет   преодолеть   свое одиночество, стремится к слиянию с миром и с родственными ему душами, но вновь и вновь  переживает  трагические   разуверения  в   возможности   счастья.   Прежде   всего потому, что не может отрешиться от бремени собственного сознания. Присутствие обращенного на себя гамлетовского  сознания передано в первой строфе интонацией недоумения   и   самоиронии.   Череда   тревожных   вопросов,   звучащих   во   второй   — четвертой строфах, поддерживает картину мучительной работы сознания.) — Могли бы вы выделить внутренние мотивы этого стихотворения? (Раздельность   и   слитность   становятся   двумя   внутренними   мотивами анализируемого   стихотворения.   Момент   предельного   напряжения   между   этими мотивами   приходится   на   последние   два   стиха   четвертой   строфы.   Они   связаны между   собой   контрастной   парой   утвердительного   «да»   и   противительного   «но». Полярность   взаимодействующих   сил   отразилась   и   в   грамматической   оппозиции совершенного и несовершенного вида: моменты звучащей музыки переданы формами несовершенного вида (ластились, трепе тали, отвечала, держалось, пели), в то время как   «событийная»   рамка   стихотворения   воплощена   в   формах   совершенного   вида, поддерживающего семантику конечности и разъединения.) — Каковы яркие стороны форы стихотворения? (Самая   яркая   сторона   формы   «Смычка   и   струн»   —   его   фонетическая организация.   Исключительное   внимание   к   звуковому   составу   слов,   к   изысканным благозвучиям, ассонансам и аллитерациям — общее свойство символистской поэзии. Но даже на этом общесимволистском фоне акустические качества стиха Анненского выделяются   высшей   степенью   выразительности.   Во   многом   благодаря   тому,   что звучание его лирики неотторжимо от движения смысла.) — Охарактеризуйте значение гласных «о» и «у» в звуковом ансамбле стиха. (Первостепенная   роль   в   звуковом   ансамбле   стихотворения   принадлежит гласным «о» и «у» (ударным в словах заголовка). Характерно, что логические акценты впервой   строфе   приходятся   именно   на   те   слова,   в   которых   ударными   гласными попеременно   оказываются   эти   два   звука   («тяжелый,   темный»,   «мутно­лунны», «столько», «струны». Ассонансы на «о» и «у» составляют пунктирный звуковой узор всего стихотворения и создают ощущение мучительно рождающейся гармонии, будто отбрасывая друг на друга свои фонетические тени. Благодаря двум сольным звуковым партиям   стихотворение   движется   к   своей   эмоциональной   кульминации   в предпоследней   строфе.   Она,   эта   кульминация,   подготовлена   рифмой   «довольно   —больно» и последним в стихотворении всплеском фонетической активности звука «о» в цепочке слов «Смычок все понял». На этом звуковом фоне итоговое сопряжение слов «музыка» и «мука» производит впечатление траурного контраста, поддержанного в финальной строфе семантикой слов «свечи» и «черный бархат». Разнозвучие «о» и «у», как двух неслиянных голосов, тем выразительнее, что логика лирического сюжета заставляет взаимодействовать носителей этих голосов — смычок и струны. Предметная семантика резко противоречат фонетике. В то время как   логика   ситуации   напоминает   о   том,   что   обязательным   условием   звучания является взаимодействие, слияние, — фонетическое несходство двух голосов будто противится   этой   логике.   Реальный   эпизод   игры   на   скрипке   (точнее,   его   звуковая имитация)   в   третьей   и   четвертой   строфах   отмечен   новой,   нейтральной   по отношению   к   взаимодействующим   голосам   оркестровкой:   наиболее   ответственные слова связаны ассонансом на «а» и аллитерацией на «т» и «л» («ты та ли, та ли»; «ластились», «ластясь, трепетали»). Это и есть краткий миг мечты, мимолетного миража,   разрушаемого   вернувшимся   сознанием:   понимание   восстанавливает разнозвучие.) — Какую роль в произведении выполняют многоточия? (Чередой   многоточий   в   тексте   стихотворения   подчеркнуто   возвращение   к исходной ситуации одиночества, раздельности. Сигнализируемые ими паузы готовят к финальной картине рассветной тишины.) III. Слово учителя «С   каждым   днем   в   искусстве   слова   все   тоньше   и   все   беспощадно­правдивее раскрывается индивидуальность с ее капризными контурами, болезненными возвратами, с ее тайной и трагическим сознанием нашего безнадежного одиночества и эфемерности. <...> Не то я, которое противопоставляло себя целому миру, будто бы его не понявшему, а то я, которое жадно ищет впитать в себя этот мир и стать им, делая его собою (И. Анненский. Что такое поэзия. 1903.) IV. Практикум по поэзии Анненского Задание. Поэт пишет о лирическом «я», «которое жадно ищет впитать в себя этот мир   и   стать   им,   делая   его   собою».   Попробуйте   объяснить   эту   мысль,   перечитывая названные выше стихотворения. Прочитайте отрывок из письма И. Анненского близкой знакомой: «Любите ли Вы стальной колорит, но не холодный, сухой, заветренно­пыльный, а стальной — только по совпаденью — влажный,  почти парной, когда зелень темней от сочности, когда солнце еще не вышло, но уже тучи не могут, не смеют плакать, а дымятся, бегут,   становятся   тонкими,   просветленными,   почти   нежными?   Сейчас   я   из   сада.   Как хороши эти большие гофрированные листья среди бритой лужайки, и еще эти пятна вдали, то оранжевые, то ярко­красные, то белые... Я шел по песку, песок хрустел, я шел и думал... Зачем не дано мне дара доказать другим и себе, до какой степени слита моя душа с тем, что не она, но что вечно творится и ею, как одним из атомов мирового духа, непрестанно создающего очаровательно­пестрый сон бытия? Слово?.. Нет, слова мало для этого... Слово слишком грубый символ... слово опошлили, затрепали, слово на виду, на отчете... Поэзия, да: она выше слова». (И. Анненский. Из письма к А. В. Бородиной. 25 июня 1906.) Не правда ли, письмо похоже на стихотворение в прозе? Но это всего лишь письмо, одно из многих, которые написаны поэтом, и оно свидетельствует о напряженном духовном бытии поэта, о глубине его отношения к миру. Задание. Сопоставьте текст письма со стихотворением «Мучительный сонет».Мучительный совет Едва пчелиное гуденье замолчало, Уж ноющий комар приблизился, звеня... Каких обманов ты, о сердце, не прощало Тревожной пустоте оконченного дня? Мне нужен талый снег под желтизной огня, Сквозь потное стекло светящего устало, И чтобы прядь волос так близко от меня, Так близко от меня, развившись, трепетала. Мне надо дымных туч с померкшей высоты, Круженья дымных туч, в которых нет былого, Полузакрытых глаз и музыки мечты, И музыки мечты, еще не знавшей слова... О, дай мне только миг, но в жизни, не во сне,  Чтоб мог я стать огнем или сгореть в огне! автора? —  Что сближает письмо и стихотворение? Как и в чем их объединяет позиция —  Что привносит в текст поэтическая интонация, музыка поэтического слова? Найдите в стихотворении все словесные повторения, переносы их из строки в строку. — Как они помогают передать душевное состояние лирического героя? Поэзия Анненского ассоциативна. Литературовед Л. Гинзбург так пишет об этом: «Он действительно любит намеки, «недосказы», и поэтому опускает звенья поэтической логики. Но эти звенья почти всегда восстановимы: Полюбил бы я зиму,  Да обуза тяжка… От нее даже дыму  Не уйти в облака. Эта резанность линий, Этот грузный полет, Этот нищенски синий И заплаканный лед! Какая   верность   взгляда,   и   какой   твердой   рукой   это   написано!   Но   почему, например, лед — нищенски синий? Какова здесь логика эпитета? Зима — обуза, с нею трудно.   Лед   —   синий,   обнаженный,   лишенный   покрова;   нищ   тот,   кто   всего   лишен, предоставлен холоду. Синева льда сцеплена с нищенством. Дальнейший ход ассоциаций: нищенский — заплаканный. Но лед заплакан, вероятно, еще и потому, что местами подтаял и на нем проступает вода. Тяжесть и холодная обнаженность окончательно осмысляются в единстве со второй частью стихотворения». Задание.  Прочитайте   остальные   три   четверостишия   стихотворения   «Снег»   и попытайтесь показать единство двух его частей, о котором говорит ученый. Объясните дальнейшую цепь ассоциациативных образов. В   отличие   от   «старших   символистов»   К.   Бальмонта   и   В.   Брюсова, поэтизировавших   в   некоторых   своих   стихах   внерассудочный   эмоциональный   порыв,Анненский не может отказаться от мучительного «света сознания». «Быть самим собой невозможно   без   того,   чтобы   не   приносить   страдание   другому,   —   пишет   об   этической рефлексии   Анненского   современный   исследователь.   —   Столкнулись   два   высших,   в понимании   Анненского,   закона   жизни:   закон   свободы   личности   закон   добра.   Это столкновение остается в его поэзии неразрешенным».

Посмотрите также