ДАНИИЛ - ГОСУДАРСТВЕННЫЙ МУЖ И ПРОРОК

ДАНИИЛ И СЛУЖИТЕЛЬ ВААЛА  В стенах Вавилона ­ из глины и меди Кумир был, по имени Вил, И чтил его царь Антиох и вельможи,  Не чтил же один Даниил Он молвил:  ­ “Я верую в Бога живого”! Но царь отвечал: ­ “Не живет, Ты думаешь, Бог наш? Ужели не знаешь, Как ест он и сколько он пьет? С закатом приносят ему ежедневно ­ (Свидетель ­верховный мой жрец) ­ Мер двадцать муки  и вина  в изобильи  И жертвенных сорок овец”! Жрецы же сказали: ­ “О, царь, запечатай Печатью державною храм, И если, сюда возвратившись с рассветом,  Увидишь воочию сам, Что жертва святая не принята богом­ Тогда обреки нас мечу, А если же ложен извет Даниила ­ Его ты предашь палачу”. И царь согласился. Когда ж удалились ­ Сам царь с Даниилом взошел, И слуги последнего пеплом во храме  Усеяли мраморный пол. А ночью служители Вила, их жены ­ За данью обычной пришли Путем потаенным, ­ но явственно след их Остался везде на пыли! И так Астиагу  служителей Вила С зарею открылся обман, И пали они от руки Даниила, И был сокрушен истукан. Н. Григорович ДАНИИЛ  Впал Израиль в прегрешение, И его Бог наказал, Но ему все ж в утешение Чудо­отрока послал. Был тот мал, но вскоре гордостью Стал народа своего, С нелюдской всегда он твердью Не боялся ничего. Не страшны ему мученья,  Он один был тверже всех ­ Всюду громом обличения Поражать готовый грех, Он не знал соблазнов мертвенных, По завету все творя, И не жег огней он жертвенных У чужого алтаря. От беды его ­ любимого Всемогущий Бог хранил, И опорою родимого Стал народа Даниил.                  Ал. Лавров              ДАНИИЛ    В дни плена, полные печали, На вавилонских берегах Среди врагов мы восседали В молчанье горьком и слезах: Там вопрошали нас тираны, Почто мы плачем и грустим. “Возьмите гусли и тимпаны И пойте ваш Ерусалим” Нет! Свято нам воспоминанье О славной родине своей; Мы не дадим на посмеянье Высоких песен прошлых дней! Твои, Сион!  оне прекрасны, В них ум  и звук любимых стран! Порвитесь, струны сладкогласны, Разбейся, звонкий мой тимпан! Окаменей, язык лукавый,  Когда забуду грусть мою, И песнь отечественной славы Ее губителям спою. А Ты, среди огней и грома Нам даровавший свой закон, Напомяни сынам Эдома День, опозоривший Сион, Когда они в весельи диком Убийства, шумные вином, Нас оглушали грозным криком: “Все истребим, всех поженем!” Блажен, кто смелою десницей Оковы плена сокрушит, Кто плач Израиля сторицей На притеснителях отмстит! Кто в дом тирана меч и пламень И смерть ужасную внесет И с ярким хохотом о камень Его младенцев разобьет! Н. Языков  ДАНИИЛ ВО РВУ ЛЬВИНОМ Четыре долгих дня на дне глубоком рва Томились голодом четыре грозных льва, И сквозь железную решетку их темницы Струилися лучи последние денницы Кровавым отблеском. Отчаянье и гнев Терзали пленников, и их могучий рев, Пугавший путника, был слышен издалека. Тоской и голодом терзаяся жестоко, Они металися; от блеска их зрачков, От рева грозного их диких голосов,  Казалось, задрожать готовы были своды. В былые времена, боясь своей свободы Лишиться и спеша укрыться от врагов, Пещеру вырыли лесные великаны, И сводом ей служил небес лазурный свод. Но царь Ассирии плитами грунт песчаный Задумал вымостить, и прежний их оплот Он приказал затем пещерой сделать львиной. Их было четверо. Кой­где скелет звериный Иль человеческий у темных стен белел И, попираемый ногами их, хрустел. Среди окрестностей Гоморры, Где лишь песок встречают взоры ­ Бродил когда­то первый лев,       И оглашал могучий рев Царя зверей ее просторы. Никто из лап его живым  Не уходил, и львом степным  Он был  ­ могучим львом пустыни. В стране, где блещут небеса И где Евфрат струится синий ­ Второй когда­то родился. Ему дремучие леса Приютом были. Близ Евфрата Когда являлся он ­ объято Смертельным ужасом ­ кругом Бежало все. С большим трудом Его поймали. Беспощадный К  своей добыче, кровожадный ­ Он был могучим львом лесов. Пугавший мирных пастухов И их стада, ­ высот нагорных, Отвесных круч, ущелий черных, Властителем был третий лев. Четвертый, чей ужасный гнев Был беспощадней урагана ­ Когда­то жил у океана. Он не рычал, но только пасть Раскрыв свою, зевал угрюмо, Весь поглощен какой­то думой, И, людям отданный во власть, Не голода он знал мученья, Но только скуку и презренье ... Вокруг него другие львы Теснилися. Следя за птицей Среди небесной синевы ­ Они метались по темнице, Огнем светились их зрачки И страшны были их скачки. Но вдруг открылася решетка их тюрьмы. У входа, втолкнутый какими­то руками, Явился человек, наедине со львами Оставшийся в тюрьме, средь наступившей тьмы. И львы голодные, пришельца не терзая, Который бледен был и саваном одет, Как старцы мудрые, сошлися на совет, О брошенной для них добыче рассуждая. И молвил лев степей: “Когда явился он, Я словно ощутил пустыни дуновенье И солнечных лучей  увидел отраженье, Сиянием своим заливших небосклон; С ним все увидел я, чего лишен отныне. Я знаю, он пришел из глубины пустыни”. И лев лесной сказал: “Когда­то близ моей  Пещеры день и ночь я слышал шум ветвей. Мне голос пришлеца напомнил тихий шорох Ветвей в вечерний час и песни соловьев. Заката кроткий блеск сияет в этих взорах. И к нам явился он из глубины лесов”. И молвил горный лев: “Он чист, как снег Ливана ­ Явившийся меж нас нежданно человек, И он величествен, как царственный Казбек. Не знает страха он, и злобы, и обмана,  И ясным кажется его спокойный взор. Я знаю, к нам сюда явился он из гор. Но лев, который жил в стране у океана, Чей голос заглушал порывы урагана, Сказал: “Живя в близи пучины темных вод, В ней отраженными и солнечный восход Я видел, и закат, и сумрак ночи звездной. У моря я сжился и с вечностью, и с бездной.  Не зная имени пришельца ­ у него Во взоре я небес увидел отраженье. И знаю, что его приводит Божество” Когда настала ночь, неся успокоенье, Тюремщик, подойдя к пещере львиной, был Невольно поражен и замер в изумленьи. В вечернем сумраке спокойно Даниил Стоял среди тюрьмы, задумчивый и строгий, И львы простертые ему лизали ноги. О.Чюмина   ТРОЕ В ОГНЕННОЙ ПЕЧИ.  Кто, дерзнув указом пренебречь,  Под напевы арфы и тимпана, ­ Не падет к подножью истукана ­ Будет ввергнут в огненную печь. И, любовью к Богу пламенея,  Заповедь Всевышнего храня,  Были в море  лютого огня Ввергнуты три смелых иудея. Видит царь с волнением в чертах,  Как  в горниле пламени и дыма Все они проходят невредимо И с хвалою Богу на устах. И вскричал в смятении великом: “Не троих ли бросили туда? Кто же он, четвертый, светел ликом, В пламени ходящий без вреда?” И, бледнея, он воскликнул снова, К устью печи приближаясь сам: “Выйдите! повелеваю вам, Знающим лишь Господа живого”. И, завет Господень сохраня, Верою святою пламенея, Невредимо из среды огня Вышли три отважных иудея.  И сказал им царь: ­ “Благословен Ваш Господь, Вам ангела пославший И в горниле раскаленных стен Чудною прохладой обвевавший. Он велик, и милостив, и строг.  Кто дерзнет изречь ему хуленья ­ Будет мной казнен без сожаленья, ­ Он один ­ воистину есть Бог”.                                Н. Григорович.