Для недели чтения

Е. Пермяк

Волшебные краски

Один раз в сто лет, в ночь под Новый год, самый добрый из всех самых добрых стариков, Дед Мороз, приносит семь волшебных красок. Этими красками можно нарисовать все, что захочешь, и нарисованное оживет.

Хочешь — нарисуй стадо коров и потом паси их. Хочешь — нарисуй корабль и плыви на нем. Или звездолет и лети к звездам. А если тебе нужно нарисовать что-нибудь попроще, например стул, — пожалуйста. Нарисуй и садись на него.

Эти краски Дед Мороз приносит самому доброму из всех самых добрых детей. И это понятно. Если такие краски попадут в руки злому мальчику или злой девочке, они могут натворить много бед. Пририсуют человеку второй нос, и будет человек двуносым. Нарисуют собаке рога, курице — усы, а кошке — горб, и будет собака рогатой, курица — усатой, а кошка — горбатой.

Поэтому Дед Мороз очень долго выбирает, кому из детей подарить волшебные краски.

В последний раз он подарил их одному очень доброму мальчику. Самому доброму из самых добрых.

Мальчик очень обрадовался подарку и тут же принялся рисовать. Он нарисовал бабушке теплый платок, маме — нарядное платье, а отцу — охотничье ружье. Слепому старику мальчик нарисовал глаза, а своим товарищам — большую-пребольшую школу.

Но никто не мог воспользоваться нарисованным. Платок для бабушки был похож на тряпку для мытья полов, а платье, нарисованное матери, оказалось таким кособоким, пестрым и мешковатым, что она его не захотела даже примерить. Ружье ничем не отличалось от дубины. Глаза для слепого напоминали две голубые кляксы, и он не мог ими видеть. А школа, которую очень усердно рисовал мальчик, получилась до того уродливой, что к ней даже боялись подходить близко.

На улице появились деревья, похожие на метелки. Появились лошади с проволочными ногами, автомобили с кривыми колесами, дома с падающими стенами и крышами набекрень, шубы и пальто, у которых один рукав был длиннее другого… Появились тысячи вещей, которыми нельзя было воспользоваться. И люди ужаснулись:

— Как ты мог сотворить столько зла, самый добрый из всех самых добрых мальчиков?!

И мальчик заплакал. Ему так хотелось сделать людей счастливыми!.. Но он не умел рисовать и только зря извел краски.

Мальчик плакал так громко, что его услышал самый добрый из всех самых добрых стариков — Дед Мороз. Услышал, и вернулся к нему, и положил перед мальчиком новую коробку с красками:

— Только это, мой друг, простые краски. Но они могут тоже стать волшебными, если ты этого очень захочешь.

Так сказал Дед Мороз и удалился.

А мальчик задумался. Как же сделать, чтобы простые краски стали волшебными и чтобы они радовали людей, а не приносили им несчастье? Добрый мальчик достал кисть и принялся рисовать.

Он рисовал, не разгибаясь, весь день и весь вечер. Он рисовал и на другой, и на третий, и на четвертый день. Рисовал до тех пор, пока не кончились краски. Тогда он попросил новые.

Прошел год… Прошло два года… Прошло много-много лет. Мальчик стал взрослым, но по-прежнему не расставался с красками. Глаза его стали зоркими, руки умелыми, и теперь на его рисунках вместо кривых домов с падающими стенами красовались высокие, светлые здания, а вместо платьев, похожих на мешки, — яркие, нарядные одежды.

Мальчик не заметил, как стал настоящим художником. Он рисовал все, что было вокруг, и то, что еще никто никогда не видел: самолеты, похожие на огромные стрелы, и корабли, похожие на самолеты, воздушные мосты и дворцы из стекла.

Люди с удивлением смотрели на его рисунки, но никто не ужасался. Наоборот, все радовались и восхищались.

— Какие чудесные картины! Какие волшебные краски! — говорили они, хотя краски были самые обыкновенные.

Картины и вправду были так хороши, что людям захотелось их оживить. И вот настали счастливые дни, когда нарисованное на бумаге стало переходить в жизнь: и дворцы из стекла, и воздушные мосты, и крылатые корабли…

Так случается на белом свете. Так случается не только с красками, но и с обыкновенным топором или швейной иглой и даже с простой глиной. Так случается со всем, к чему прикасаются руки самого великого из самых великих волшебников — руки трудолюбивого, настойчивого человека.

Е. Пермяк

Смородинка

Танюша много слышала о черенках, а что это такое — не знала.

Однажды отец принес пучок зеленых прутиков и сказал:

— Это смородиновые черенки. Будем, Танюша, смородину сажать.

Стала Таня разглядывать черенки. Палочки как палочки — чуть длиннее карандаша.

Удивилась Танюша:

— Как же из этих палочек вырастет смородина, когда у них нет ни корешков, ни веточек?

А отец отвечает:

— Зато на них почки есть. Из нижних почек пойдут корешки. А вот из этой, верхней, вырастет смородиновый куст.

Не верилось Танюше, что маленькая почка может стать большим кустом. И решила проверить. Сама решила смородинку вырастить. В палисаднике. Перед избой, под самыми окнами. А там лопухи с репейником росли. Да такие цепкие, что и не сразу выполешь их.

Бабушка помогла. Повыдергали они лопухи да репейники, и принялась Танюша землю вскапывать. Нелегкая это работа. Сперва надо дерн снять, потом комья разбить. А дерн у земли толстый да жесткий. И комья твердые.

Много пришлось поработать Тане, пока земля покорилась. Мягкой стала да рыхлой.

Разметила Таня шнурком и колышками вскопанную землю. Все сделала, как отец велел, и посадила рядками смородиновые черенки. Посадила и принялась ждать.

Пришел долгожданный день. Проклюнулись из почек ростки, а вскоре появились и листочки.

К осени из ростков поднялись небольшие кустики. А еще через год они зацвели и дали первые ягоды. По маленькой горсточке с каждого куста.

Довольна Таня, что сама смородину вырастила. И люди радуются, глядя на девочку:

— Вот какая хорошая «смородинка» у Калинниковых растет. Настойчивая. Работящая. Черноглазая, с белой ленточкой в косе.

Е. Пермяк

Ужасный почерк

Говорят, что почерк человека зависит от его природы, от его характера. Есть даже специалисты, изучающие почерки, а затем по ним определяющие характер человека.

Я не знаю, как к этому следует относиться, но знаю, что почерк во многом зависит от самого человека.

Мой школьный товарищ, ныне большой ученый, рассказывал мне:

─ У меня был ужасный почерк, я не всегда разбирал на другой день написанное мною вчера. И это приносило множество неприятностей и огорчений не только мне, но и окружающим. Посуди сам, что происходит, когда получивший твое письмо не может разобрать очень многих слов? И я, будучи уже взрослым человеком, как-то задумался. Почему это произошло? И стал вспоминать все, почти с первых палочек и крючков, которые писал в первом классе. И оказалось, что писал я их очень торопливо и небрежно. Торопливо и небрежно писал я и потом. Недописывал слова. Не обращал внимания на буквы ─ мирился с каракулями. И когда мне делали замечания, я всегда прибегал к спасительной фразе: «Это у меня от природы, и я ничего не могу поделать со своим почерком».

А потом я стал размышлять о почерке в более широком понимании этого слова, о «почерке» привычек человека. О его небрежности в одежде, в еде, в мелочах поведения, начиная с умывания и чистки зубов вплоть до поведения в обществе, вплоть до безалаберности расстановки вещай, захламленности его комнаты. Ведь это тоже можно назвать, как я уже сказал, своеобразным его бытовым «почерком». И, размышляя так, я убедился, что человека, особенно школьника, можно научить, а иногда и заставить изменить все это, идущее от небрежности, от торопливости, а то и от безалаберного невнимания к так называемым мелочам вроде грязных ботинок, пятен на одежде и многого другого, что более свойственно, скажем, поросенку, нежели мальчику или девочке.

И я, будучи уже взрослым человеком, решил заняться своим почерком.

Не может быть, сказал я себе, что мне не под силу писать разборчивые и, по возможности, красивые буквы. И принялся усидчиво и тщательно бороться с тем, что приобрел в детстве.

Произошло неожиданное. Я стал писать не просто разборчиво, но и, пожалуй, приятно для других и для себя. И только иногда возвращавшаяся торопливость снова мешала мне, и я нещадно ополчался на нее и побеждал. И вот результат...

Мой старый школьный товарищ показал мне страницы рукописи своих ученых записок. Великолепные строки. Четкие буквы. Разборчивые слова. И я поверил, что можно исправить плохой почерк, и разуверился, что плохие почерки, подобно некоторым неизлечимым болезням, остаются безнадежно плохими.

Безнадежно плохим я считал и свой почерк. Считая так, я поймал себя на том, что, когда мне было необходимо написать не то что уж очень красиво, но достаточно хорошо, я это делал. Например, адреса на конвертах или очень ответственные деловые письма.

И что же вы думаете... Я убедился на своем опыте, что почерк, как и некоторые дурные привычки, вовсе не от природы человека, а от его разболтанности, бесхарактерности или даже лености.

Теперь я не верю и никогда не поверю ни одному мальчику или девочке, что они пишут неразборчиво или, того хуже, ужасно потому, что это якобы у них от природы. Не верьте и вы этому. И, если у вас не ладится с письмом, заставьте себя, как заставил мой школьный товарищ, переучить свой почерк терпением, неторопливым старанием, и вы наверняка скажете спасибо за этот добрый совет, который мне преподал мой товарищ. И еще несколько слов...

Еще несколько слов о том, что хороший почерк нужен не просто для красоты написанного. Он необходим тем, для кого нам приходится писать. Он сберегает читающему время, не заставляет терять его, разбирая каракули. Следовательно, разборчивый почерк не только наше, но и общественное дело.

Хочется верить, что вы и я не напрасно потратили время на рассказ об ужасном почерке, которого все-таки не бывает от природы – он возникает от нас, только от нас самих.

Е. Пермяк

Пичугин мост

По пути в школу ребята любили разговаривать о подвигах.

— Хорошо бы, — говорит один, — на пожаре ребенка спасти!

— Даже самую большую щуку поймать — и то хорошо, — мечтает второй. — Сразу про тебя узнают.

— Лучше всего на Луну полететь, — говорит третий мальчик. — Тогда уж во всех странах будут знать.

А Сема Пичугин ни о чем таком не думал. Он рос мальчиком тихим и молчаливым.

Как и все ребята, Сема любил ходить в школу короткой дорогой через речку Быстрянку. Эта маленькая речка текла в крутых бережках, и перескакивать через нее было очень трудно. В прошлом году один школьник не доскочил до того берега и сорвался. В больнице даже лежал. А этой зимой две девочки переходили речку по первому льду и оступились. Повымокли. И тоже крику всякого было много.

Ребятам запретили ходить короткой дорогой. А как длинной пойдешь, когда короткая есть!

Вот и задумал Сема Пичугин старую ветлу с этого берега на тот уронить. Топор у него был хороший. Дедушкой точенный. И стал он рубить им ветлу.

Нелегким оказалось это дело. Уж очень была толста ветла. Вдвоем не обхватишь. Только на второй день рухнуло дерево. Рухнуло и легло через речку.

Теперь нужно было обрубить у ветлы ветви. Они путались под ногами и мешали ходить. Но когда обрубил их Сема, ходить стало еще труднее. Держаться не за что. Того гляди, упадешь. Особенно если снег.

Решил Сема приладить перильца из жердей.

Дед помог.

Хороший мостишко получился. Теперь не только ребята, но и все другие жители стали ходить из села в село короткой дорогой. Чуть кто в обход пойдет, ему обязательно скажут:

— Да куда ты идешь за семь верст киселя хлебать! Иди прямиком через Пичугин мост.

Так и стали его называть Семиной фамилией — Пичугин мост. Когда же ветла прогнила и ходить по ней стало опасно, колхоз настоящий мосток перекинул. Из хороших бревен. А название мосту осталось прежнее — Пичугин.

Вскоре и этот мост заменили. Стали спрямлять шоссейную дорогу. Прошла дорога через речку Быстрянку, по той самой короткой тропинке, по которой ребята бегали в школу.

Большой мост возвели. С чугунными перилами. Такому можно было дать громкое название. Бетонный, скажем… Или какое-нибудь еще. А его все по-старому называют — Пичугин мост. И никому даже в голову не приходит, что этот мост можно назвать как-то по-другому.

Вот оно как в жизни случается.