Абдусаломи Абдухаким,

             Преподаватель-ассистент

Кафедры русского языка и литературы.

Тема: Место фольклора в творчестве Некрасова.

Ключевые слова: фольклор, сюжетная схема, фольклорная песня, народная речь, пословицы, поговорки;

Н.А. Некрасов очень интересовался фольклором. Из опубликованного каталога библиотеки Некрасова видно, что фольклористика занимала в ней центральное место. Кроме сборников Афанасьева, Гильфердинга и проч., там были и «Материалы для этнографии России», и «Труды сибирской экспедиции» и мн. др.

Источниками знаний фольклора у Некрасова были не только книжные, но и жизненные наблюдения. Вот что об этом пишет К. Чуковский: «Когда мы ссылаемся на книжный источник тех или других его крестьянских стихов, мы не должны забывать, что  помимо книжных источников он мог заимствовать эти стихи из какой-нибудь песни, прибаутки, поговорки, пословицы, услышанной им либо в детстве, либо во время его деревенских скитаний». [1,  333]

Стремясь к наиболее полному и всестороннему изучению народа, Некрасов, естественно, не мог ограничиться данными своего личного опыта, почерпнутыми в двух-трех губерниях (Ярославской, Костромской).

Он постоянно пытался расширить, укрепить, углубить этот опыт при помощи всех доступных ему литературных источников, благо в тогдашних фольклористических сборниках был очень богато представлен олонецкий, вологодский, архангельский, тульский, рязанский фольклор.

Некрасов не был бы народным поэтом, если бы не проявил живейшего интереса к этим правдивым свидетельствам о духовных и творческих силах народа, живущего в менее знакомых ему областях.

Не было, кажется, в ту эпоху писателя, который изучал бы с таким неутомимым и большим  вниманием сборники Даля, Афанасьева, Рыбникова и использовал бы в таком обильном количестве содержащиеся там материалы о русском народе.

Эти сборники были для Некрасова настольными книгами, и он черпал из них, как из богатейшей сокровищницы, не только десятки и сотни драгоценных народных речений, но порою целые фабулы, целые сюжетные схемы.

Но, изучая творческую работу Некрасова над добытыми из этих источников песнями, пословицами и другими произведениями народной поэзии, мы никогда не должны забывать, что, сколько бы фольклорных материалов ни заимствовал оттуда Некрасов, все эти заимствования были бы убоги, бесплодны и шатки, если бы они не опирались на прочный фундамент его огромного личного опыта. Личный опыт дал ему точное знание подлинных крестьянских стремлений и чаяний. Личный опыт помог ему выработать надежный критерий для идейной оценки тех или иных материалов фольклора, в которых, как мы ниже увидим, нередко заключалась тенденциозная ложь, привнесенная (зачастую невольно!) тем или иным собирателем.

Некрасов подошел к изучению этих книжных источников уже зрелым поэтом, со сложившимся мировоззрением, с твердо установленным отношением к народу, подошел не как подражатель или робкий подделыватель, а как уверенный и взыскательный мастер.

Именно потому, что Некрасов был идейно близок народу, фольклор никогда не был для него фетишем. Поэт распоряжался им совершенно свободно, творчески подчиняя его своим собственным — некрасовским — идейным задачам, своему собственному — некрасовскому — стилю, ради чего и подвергал его, в случае надобности, решительной и энергичной трансформации, по-новому переосмысляя его.

Николай Алексеевич так творчески использовал материалы фольклора, и это ему потрясающе удавалось, потому что Некрасов сам был народным поэтом, он вместе с народом, с ними заодно мог создавать подлинные народные пословицы, загадки, песни, поговорки. И создавал их так, что та словесная ткань, взятая из других источников, в которую Некрасов вводил фольклоризмы, никак не отличались от созданных им.

Речь крестьян и народа с самого детства была знакома Николаю Алексеевичу, потому что он сам неоднократно бывал в русских избах. То есть Некрасов изучал простой язык народа на практике, а не только по книжным источникам, поэтому он очень хорошо знал народно поэтические образы, мышление народа и народную эстетику.

Свои детские годы Некрасов провел в Гришневе, где он много времени проводил с крестьянами, благодаря которым он познал великолепие народной речи. Эта речь была ему близка по духу и впоследствии стала его собственной.

Есть произведения Некрасова, которые и по содержанию, и по теме весьма далеки от устного народного творчества, но и в них часто присутствует фольклор.  Вот это присутствие очень трудно заметить, потому что в этих произведениях, куда тексты фольклора входят как основной элемент, они не являются отдельной категорией речи и не контрастируют с речью поэта. Наоборот, они очень крепко сливаются с ней, что потом очень трудно отличить, где заканчивается голос Некрасова, а где начинается голос самого народа.

Для примера можно взять хотя бы произведение Николая Алексеевича "Песни о свободном слове". Это юмористический отзыв на журнальную тему - жанр, который очень далек от устного народного творчества. Но в "Песнях" есть впрочем, такие строчки стиха:

Друг! ты стоишь на рогоже,

Но говоришь ты с ковра... [2, 23]

Это несомненно фольклор. Но это будет затруднительно заметить тому, кто не читал сборник В.И.Даля, и не вычитывал такие народные пословицы:

Лежит на соломе, а говорит с ковра.

На рогоже сидя, о соболях не рассуждают. [3, 102]

Но в тексте произведения Некрасов так сливает эти крестьянские пословицы, поговорки с авторской речью, что их крайне трудно распознать.

При использовании фольклорного материала Некрасов ставит перед собой несколько различных целей и задач. Во-первых, устное народное творчество является элементом народного быта и используется в произведениях Николай Алексеевича именно для полного и развернутого показа настоящей жизни крестьян. Во-вторых, использование фольклора в произведении делает его более доступным для народа и крестьянских масс.

Николай Алексеевич по-своему, по-особому подразделял и классифицировал фольклор. Когда он встречал среди устно народных материалов, какую-либо народную песню, поговорку или пословицу, Некрасов, прежде всего, представлял себе, из какого круга крестьянского народа она могла бы исходить.

К различным видам этих фольклоров Некрасов относился по-разному. Главной целью в фольклоре Некрасов видел, прежде всего, то, что материалы фольклора выражали силу народного революционного протеста, и он яро боролся с проявлениями патриархальной мягкотелости крестьянства.

В качестве примера можно привести четыре приема в работе Некрасова над материалами фольклора, которые очень четко проявились в его произведениях.

Во-первых, Некрасов во всех своих сборниках очень кропотливо искал редкие, раскиданные по различным страницам проявления народного крестьянского негодования, недовольства и гнева, которые были вызваны реальной действительностью. И практически не внося в них никаких изменений, сосредоточивал их в своих произведениях.

Во-вторых, Некрасов выбирал те фольклорные тексты, которые не совпадали с реальностью, т. е были скрашены и подслащали суровую правду. Затем он полностью переделывал эти тексты так, что они уже были правдивыми и справедливо отображали реальные факты.

В-третьих, Николай Алексеевич выбирал такие разнообразные фольклорные образы, которые уже существуют и изменял их вид так, чтобы они как- либо могли бы помочь в революционной борьбе.

В-четвертых, он, опираясь на дух народа и фольклора, сам сочинял гениальные фольклорные песни, которые были проникнуты чувством ненависти к существовавшей несправедливости, тем самым призывая людей к революции.

В своем первом методе Некрасов выискивал в фольклористических сборниках уже существующие народные песни, причитания, поговорки, пословицы, которые неоспоримо свидетельствовали о нарастании народного гнева, и заострял на них внимание в своей эпопее, но вносил в этот материал только то, что усиливало экспрессию.

Важно отметить то, что Некрасов в своих произведениях очень редко использовал элементы сказки, а ведь в них множество фольклорно-народных элементов, различной фантастики, которую можно часто встретить во многих  русских народных сказках.

Среди произведений народной поэзии было немало таких, которые многими своими чертами резко противоречили реальной действительности, и вследствие этого Некрасов не считал возможным использовать их для осуществления своих боевых задач.

Прежде чем ввести эти материалы фольклора в поэму, ему предстояло очистить их от множества нежелательных примесей, искажавших реальную правду.

В таком очищении традиционной народной поэзии и заключался второй метод его работы над фольклорными текстами.

Каковы были эти отвергаемые Некрасовым примеси, можно видеть хотя бы из «Свадебных песен», собранных П. Н. Рыбниковым в конце пятидесятых годов. Песни записаны в беднейших уездах беднейшей в то время Олонецкой губернии, но если вслушаться в них, то покажется, что дело идет не о задавленных нуждою, закабаленных крестьянах, а о каких-то богачах и вельможах, окруженных блистательной роскошью, ворочающих грудами золота. Невеста, например, в этих песнях поет о гостях, приехавших в ее избу на телегах или в деревенских дровнях:

У моей-то нонь у маменьки

Полон двор карет наехано,

Полны горницы сидят гостей. [4,  21]

Крестьянские телеги или сани в столь торжественный день получают пышное название карет. Точно так же крестьянская изба в этих песнях почти никогда не зовется избою, а либо горницей, либо светлицей, либо теремом, либо «хоромным строеньицем», либо «палатой грановитоей».

Все признаки убогого крестьянского быта в этих обрядовых песнях систематически отстраняются один за другим.

В русских обрядовых песнях художественный гений народа выразился во всей полноте.

Следы увлечения Некрасова обрядовыми народными песнями можно найти в его поэме «Мороз, Красный нос» (1863), где приводится надгробной причитание родственников умершего Прокла:

Сплесни, ненаглядный, руками,

Сокольим глазком посмотри,

Тряхни шелковыми кудрями,

Сахарны уста раствори!

(II, 175)

Там же — сочувственные отголоски свадебных обрядов:

Веди навстречу проворно —

Пава-невеста, соколик-жених! —

Сыпь на них хлебные зерна,

Хмелем осыпь молодых!..

(II, 187)

Но, восхищаясь красотою и поэтичностью этих обрядовых песен, Некрасов начисто отверг их фантастику, направленную на то, чтобы скрыть, затушевать, приукрасить хоть на самое короткое время нищенски убогую жизнь крестьян.

Не ритуала искал он в фольклоре, но живого свидетельства о быте родного народа. Поучительно следить, как, встречая в фольклорных источниках те или иные «ритуальные» тексты, он переводит их в бытовой, реалистический план. Это случилось, например, с фольклорными песнями, посвященными торжественному омовению невесты накануне венчания и брачного пира.

Таков был его второй метод художественной обработки фольклора: извлекать из устного народного творчества подлинную правду о русском крестьянстве, отвергая те пышные выдумки, которыми оно пыталось приукрасить свою скорбную жизнь.

Но, выбрасывая из этих песен условно-обрядовое, изготовленное по старинным канонам, не соответствующее истинным фактам о тяжком крестьянском житье, Некрасов в то же время в большом изобилии извлекал из них все жизненное, все, что свидетельствовало о духовной красоте, человечности, нравственной силе и стойкости «всевыносящего русского племени», то есть выискивал в этих песнях то самое, что впоследствии, через несколько лет, дало ему право воскликнуть:

Золото, золото —

Сердце народное.

Некрасов проверял показания песни подлинными фактами крестьянского быта и, если приходил к убеждению, что в песне эти факты приукрашены, что действительность не такова, какою она представлена в песне, вносил в эту песню свои коррективы, дабы она не противоречила жизненной правде.

Так поступил он с обрядовыми свадебными песнями, вычеркнув из них фантастические «кареты», «терема», «жемчуга» и «брильянты». Так поступил он с песней «Отдал меня батюшка не в малую деревню», отбросив ее бойкую концовку, из которой можно сделать совершенно неправильный вывод, будто женщина, которую честят людоедицей, имеет полную возможность постоять за себя и отплатить своим обидчикам. Так поступил он с песней «Спится мне, младешеньке, дремлется», в концовке которой представлен слишком уж идиллический случай, противоречащий прочно сложившимся нравам тогдашней деревни.

Некрасов переделывал официально признанные солдатские песни. Его песня «Солдатская» тоже является антитезой тех песен, которые печатались под этим заглавием в тогдашних песенниках и фольклористических сборниках.

Конечно, в солдатском фольклоре было много героических песен (о Суворове, Кутузове), но Некрасов противопоставлял свою «Солдатскую» тем якобы фольклорным фальшивкам, которые с давних времен навязывались солдатской массе дворянскими писателями и военным начальством в качестве обязательного казарменного репертуара. Тем самым он выступил против ревнителей «казенной народности», одно время полновластно хозяйничавших в русской фольклористике. Цель этих официозных «народолюбцев» заключалась в приспособлении фольклора к нуждам феодального строя.

Некрасов использовал также пословицы и поговорки.

Есть, например, в сборнике Даля одна поговорка, льстящая сословному чувству дворян: «Бары кипарисовые, мужики вязовые». Кипарис — редкостное, ценное дерево, вяз — самое простое, заурядное. Кроме того, считалось, что из кипариса был сделан крест, на котором, согласно христианской легенде, распяли Иисуса Христа, и что вследствие этого, кипарис есть самое священное дерево христианского мира. А «вязовая дубина»— сердитая кличка крестьянина, бытовавшая в дворянской среде. Но Некрасов и эту обидную для крестьян поговорку, созданную по всем видимостям подхалимским лакейством, заставил служить своим, некрасовским, целям: он вложил ее в уста лукавого льстеца и пройдохи Климки Лавина, который самым бессовестным образом пресмыкается перед придурковатым помещиком и в то же время смеется над ним.

Всё ваше, всё господское,—

говорит этот плут сладким голосом, сохраняя в то же время потаенную «мужицкую» иронию:

Живем за вашей милостью,

Как у Христа за пазухой...

Куда нам без господ?

Бояре — кипарисовы

Стоят, не гнут головушки!

Над ними — царь один.

 А мужики вязовые —

И гнутся-то и тянутся,

Скрипят!  [3,33]

Так использовал Некрасов в своих политических целях враждебную им поговорку. Указав ту пошлую среду, в которой она родилась, он тем самым дискредитировал и унизил ее. Это—среда развращенных холопов, угодливых барских прихвостней, которых Некрасов неоднократно клеймил на страницах той же эпопеи.

Русский народ, как известно, создал мудрые изречения о величии и непобедимости правды, но есть где-то на задворках фольклористических сборников (например, у того же Даля) пословицы о житейских невыгодах правды, о преимуществах кривды и лжи.

Среди этих пословиц имеется и  такая:

«За правдивую погудку смычком по рылу бьют» [6, 153].

Некрасов ввел в поэму и эту пословицу, причем опять-таки счел необходимым отметить, что она чужда коренному крестьянству и что ею пользуется все тот же бахвал и бродяга, хотя сама по себе эта пословица не была похвалою кривде:

Нахвастает с три короба, А уличишь — отшутится

Бесстыжей поговоркою, Что за погудку правую Смычком по роже бьют» (III, 322)

Таков был один из методов борьбы Некрасова с враждебными ему фольклорными текстами: он влагал эти тексты в уста отрицательным своим персонажам, отколовшимся от трудового крестьянства, отпавшим от истинных народных устоев, и таким образом демонстрировал непричастность своей любимой «вахлачины» к этим стихам и пословицам.

Второй метод, применявшийся Некрасовым при использовании фольклорных источников, сводился к систематической борьбе с чуждыми революционной демократии идеями, образами, надеждами, верованиями, находившими в этих источниках свое выражение. Борьба велась очень разнообразными способами, но все они служили одной цели: придавали оппозиционную направленность тем элементам фольклора, которые являлись порождением крестьянской «мягкотелости» и «косности».

Третий метод работы Некрасова над фольклорными текстами заключался в переосмыслении таких материалов, которые сами по себе казались нейтральными, не имевшими отношения к происходившей тогда социальной борьбе. Подобных материалов было мало, так как каждый художественный образ (конечно, не сам по себе, но в сочетании с другими) отражает в себе тенденции определенного класса.

Поэтому в данном случае речь идет не столько о поэтических образах, сколько об отдельных словах, воспринятых вне всякого контекста.

Наиболее ярким примером такого переосмысления слов может служить та трагическая притча о трех петлях, которую в одной из глав «Крестьянки» рассказывает своей измученной внучке Савелий, богатырь святорусский.

Взяв из пословиц, песен или «потешных» стишков какую-нибудь краткую словесную формулу, казалось бы чуждую его идейным задачам, он подчинял эту формулу своей собственной некрасовской теме, наполнял ее другим содержанием, заставлял ее выражать те идеи, которые вполне соответствовали его революционно-демократическим принципам.

Так, например, он поступил с поговоркой, которая, в силу своей идейной нечеткости, могла иметь ряд применений, одинаково далеких от демократической тематики:

«Ему, как свинье, век на небо не глядеть» (Д, 36).

Поэт придал ей новый смысл, применив ее к представителям того «культурного» слоя, который чужд интересам крестьянства:

Разумной-то головушке

Как не понять крестьянина?

А свиньи ходят по земле —

Не видят неба век!..

(III, 198)

Характерно, что Некрасов очень скудно использовал сказочные элементы фольклора, ту многообразную фантастику, которая занимала такое заметное место во множестве волшебных русских сказок.

Правда, с первых же страниц поэмы «Кому на Руси жить хорошо» он ввел в ее текст большое количество образов, созданных народной фантазией: и сказочную говорящую птицу, и сказочную скатерть-самобранку.

Как велико было его мастерство в области сказочных элементов фольклора, можно судить по гениально воссозданному им образу «Мороза-воеводы» в поэме «Мороз, Красный нос». Но этот образ все же представлен им лишь как сновидение замерзающей Дарьи; в поэме он стоит особняком, на отлете, никак не сливаясь с ее прочими образами, относящимися к реалиям крестьянского быта.

Словом, хотя Некрасов и не отверг целиком сказочных элементов фольклора, он довел их в своем творчестве до минимума.

Решительнее всего Некрасов отверг обрядовые элементы фольклора, изобилующие традиционно-ритуальными словами и действиями. Всякий раз, когда ему случалось использовать в своей поэме какую-нибудь ритуальную песню, относящуюся к свадебным или похоронным обрядам, он переводил ее в лирический план, придавая ей эмоциональную силу непосредственного, свежего чувства.

И была в русской народной словесности еще одна сторона — чрезвычайно обширная, которая не нашла почти никаких прямых отражений в некрасовском творчестве. Я говорю о так называемых «старинах», богатырских былинах, изображающих подвиги Добрыни Никитича, Ставра Годиныча, Соловья Будимировича, Дюка Степаныча и других героев древнего эпоса.

В то время как, например, «баллады» А. К. Толстого, часто отражавшие реакционные позиции автора, нельзя и представить себе без Дюка Степаныча и Алеши Поповича, без опричников, баянов, тиунов, ушкуйников, заздравных ковшей, гуслей, панпырей, кольчуг, шишаков,— Некрасов ни разу не соблазнился этой стилизованной бутафорской архаикой, которая у               А. К. Толстого одновременно отдает и маскарадом и оперой.

И еще один — четвертый — элемент фольклора остался чужд некрасовскому творчеству: непонятные простонародные слова и речения, которыми любили щеголять как экзотикой сочинители «мужицких» повестей в шестидесятых и семидесятых годах, например Е. Данковский, Илья Селиванов, В. Лазаревский, Мартынов.

Изучая творчество Некрасова, исследовав его работу над теми материалами, которые были добытыми из источников, мы обязаны помнить: все фольклорные материалы, которые он заимствовал, были бы скудны, бесценны и неустойчивы, если бы они не укрепились огромным личным опытом великого писателя. Ведь именно литературный опыт посодействовал ему точно познать подлинные народные  стремления и чаяния крестьянства.

Литература:                                         

1.                           Чуковский К. Мастерство Некрасова. – М.,- Художественная литература. – 2002, 642 с.

2.                                    Некрасов Н.А. Кому на Руси жить хорошо. – М., - Л.: Детская литература, 1982. - 142 с.

3.                                     Даль В.И. Пословицы  русского народа. - М., 1936, №4, - 324 с.

4.   Рыбникова М. А.Русские пословицы и поговорки. - М., Академия наук СССР, 1961. - 230 с.

5.                            Розанова  Л.А.   Поэма  Н.А.Некрасова   «Кому   на  Руси   жить    

       хорошо».   -  М.,1970.

6.            Русская литература 19 века. Хрестоматия литературоведческих материалов. / Сост. В. И. Азбукин. В. Н. Коновалов/ Под ред. П. А. Николаева. – М., 1984.