Статья Критики о русских писателях

Пустовалова Елена Акрамовна

учитель русского языка и литературы

ГБОУ «СШ № 27 г.о. Мариуполь»

Критики о русских писателях

Мы решили рассмотреть статью критика С.Н. Булгакова «Чехов как мыслитель». Автор статьи  признает А.П. Чехова наравне с великими писателями русской литературы Л.Н. Толстым и Ф.М. Достоевским. В  своей работе С.Н. Булгаков стремится выявить особенность философского мышления А.П. Чехова, что само по себе необычно, ведь многие критики отказывались рассматривать творчество писателя в данном аспекте.

Публичная лекция «Чехов как мыслитель», прочитанная Сергеем Николаевичем Булгаковым в 1904 г. сначала в Петербурге, в Тенишевском училище, а затем в Ялте, — это первая  попытка рассмотреть творчество Чехова в философской концепции. Об этом говорит название лекции, позже оформленное в виде статьи.

В своей лекции о Чехове С.Н. Булгаков размышляет  о духовных исканиях русской интеллигенции в литературе. Статья «Чехов как мыслитель» была написана в то время, когда критик пересматривал  свои прежние принципы и нуждался  в опоре на  духовность русской литературы. В своей лекции «Иван Карамазов (в романе Достоевского «Братья Карамазовы») как философский тип» (1901), которая предшествовала статье о Чехове, Булгаков отметил, что в России недостаточно развита  классическая философская мысль, и потому литература берет на себя постановку и решение философских проблем. Русский писатель, по словам С.Н. Булгакова, представляет собой философа-практика, который ставит вечные метафизические вопросы, но воплощает их не в теоретических трудах, а в художественных образах. «До сих пор мы, русские, — пишет Булгаков, — мало чем обогатили мировую философскую литературу, и единственным нашим оригинальным философом остается пока Влад. Соловьев. Однако если мы не имеем обширной и оригинальной научной литературы по философии, то мы имеем наиболее философскую изящную литературу; та сила мысли нашего народа, которая не выразилась в научных трактатах, нашла для себя исход в художественных образах, и в этом отношении в течение XIX века, по крайней мере второй половины его, мы в лице Достоевского и Толстого, даже Тургенева, в меньшей степени и Чехова — идем впереди европейской литературы, являясь для нее образцом». Эту же идею Булгаков повторяет в работе о Чехове: «Вдохновенному взору художника открываются такие тайны жизни, которые не под силу уловить точному, но неуклюжему и неповоротливому аппарату науки, озаренному свыше мыслителю-художнику иногда яснее открыты вечные вопросы, нежели школьному философу, задыхающемуся в книжной пыли своего кабинета». С позиции автора, главная суть русской философии — решение этических проблем. Он отмечает как достоинства, так и недостатки русской философии: «...из всех великих проблем философии излюбленной нашей проблемой является этическая. Этическая проблема, например, составляет все содержание философии гр. Толстого, этой типично русской философии. В этом ее жизненность, в этом и ее полная метафизическая слабость. Исходя из этической проблемы, в особенности ею ограничиваясь, трудно построить цельное и ценное философское или метафизическое мировоззрение». Однако Булгаков, разбирая творчество русских писателей, сам следует одностороннему этическому подходу в философии. Герои русской литературы находятся  перед вечной проблемой добра и зла. Особенностью русского характера Булгаков считает муки совести. Эта черта, по мнению  автора, становится основной для героев русской литературы. Именно своею совестливостью Иван Карамазов  близок и понятен русской интеллигенции: «Иван есть русский интеллигент, с головы до ног, с его пристрастием к мировым вопросам, с его склонностью к затяжным разговорам, с постоянным самоанализом, с его больной, измученной совестью. В последнем признаке я вижу самую яркую и характерную черту русской интеллигенции, черту, много раз отмеченную в литературе: в известном смысле можно сказать, что вся наша художественная литература и добрая часть публицистической прямо или косвенно говорят об этой болезни совести. Признаюсь, я люблю и ценю эту черту русской интеллигенции, отличающую, на мой взгляд, ее от западноевропейской. Она придает ореол нравственного мученичества и чистоты, она исключает самодовольство и культурную буржуазность, она одухотворяет».

Больная совесть — национальная русская черта, считает Сергий Булгаков, потому что «между идеалом и действительностью, между требованием совести и разума и жизнью у нас лежит огромная пропасть, существует страшный разлад, и от этого разлада мы и становимся больны. Идеал, по самому своему понятию, не соответствует действительности, он ее отрицает; но степень этого несоответствия может быть различна, и в России это несоответствие измеряется разницей в несколько веков, ибо, тогда как интеллигенция идет в своих идеалах в ногу с самой передовой европейской мыслью, наша действительность в иных отношениях на много веков отстала от Европы». Эти суждения С.Н. Булгакова напрямую связаны с идейной составляющей его статьи о Чехове.

Стоит сказать, что Булгаков отмечает универсальность характеров героев Чехова. Мыслитель и художник в понимании Булгакова — человек с «больной» совестью. «Мыслитель и художник должны страдать вместе с людьми для того, чтобы найти спасение или утешение». Чехова Булгаков называет вдумчивым «экспериментатором», но при этом не «холодным регистратором жизни, а мыслителем, сердце которого болит и любит и истекает от сострадания». Для Булгакова, который искал  в русской литературе духовную и нравственную силу, было важно указать на то, что Чехов обладал талантом «человеческим». Чехова он видит не столько как новатора, сколько как продолжателя великой традиции русской литературы, и потому, защищая его от критиков, обвинявших в безыдейности, ставит в один ряд с «великими гуманистами»: «Наша литература выставила ряд великих гуманистов, мы имеем Достоевского, Толстого, Гаршина, Гл. Успенского, и к их почетному лику достойно причтется имя Чехова».

Таким образом, главный посыл  работы Булгакова о Чехове сводится к дискуссии об идеале в творчестве писателя, которая развернулась в 80—90-е годы XIX века. По словам Булгакова, идеализм Чехова в том, что сила Добра одерживает победу над изображаемой писателем реальностью, в которой живут «все эти хмурые, нудные люди, чудаки, отвратительные пошляки, гнусные эгоисты, претенциозные бездарности». То есть идеал автора и есть тот свет, при котором можно узреть хорошее и дурное. Особый акцент критик делает на гуманизме Чехова, его исключительном внимании к «нищим духом, духовным калекам, слепорожденным, паралитикам и расслабленным, неудачникам и побежденным в жизненной борьбе».

 В своей статье критик приводит неожиданное сравнение Чехова и Байрона. Булгаков называет их «певцами мировой скорби». «Как и у Байрона, — пишет Булгаков, — основным мотивом творчества Чехова является скорбь о бессилии человека воплотить в своей жизни смутно или ясно сознаваемый идеал; разлад между должным и существующим, идеалом и действительностью, отравляющий живую человеческую душу». Но сравнение это приводится для противопоставления русского писателя  и английского поэта. Английский поэт и русский писатель, с точки зрения Булгакова, — антиподы, потому что «одного занимали исключительно судьбы сверхчеловека, высших экземпляров человеческой природы, другого — духовный мир посредственности, неспособной даже стать вполне человеком».

Из противопоставления Чехов - Байрон вытекает  другое противопоставление: Чехов — Ницше. Они, как считает Булгаков, «относятся между собою примерно как огонь и вода или жар и лед, взаимно исключая друг друга». Однако критик не углубляет и не развивает это сравнение.

Разрыв между действительной жизнью и идеалом, «существующим и должным» не приводит, по мнению Булгакова, Чехова к пессимизму, который «убивает всякую жизнедеятельность». В отличие от пессимиста  Шопенгауэра и «зоологического сверхчеловека» Ницше, настроение Чехова представляется ему «в высшей степени жизнедеятельным». Любопытно, что героям, которые потеряли прежние идеалы и разочаровались в жизни, как, например, профессор из «Скучной истории», Булгаков противопоставляет других персонажей Чехова, призывающих работать, делать добро. Это дает ему основание назвать писателя «оптимопессимистом», «видящим торжество зла, призывающим к мужественной и активной борьбе с ним, но твердо верящим в победу добра».

Таким образом, если критики-современники вменяли Чехову в вину отсутствие идеалов и гражданской позиции, идентифицируя писателя с героем «Скучной истории» и другими его «хмурыми» персонажами, то Булгаков находит жизнеутверждающий пафос в произведениях Чехова, сливая голос писателя с теми героями, которые в определенные моменты жизни и под воздействием тех или иных обстоятельств приходят к осознанию того, что вечные идеалы справедливости  и красоты направляют человеческую жизнь «и, по-видимому всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле». Приводя эту известную цитату из любимого рассказа Чехова «Студент», Булгаков недвусмысленно заключает: «Трудно здесь определить, где кончается студент и начинается сам автор».

         Мысли студента в момент высокого озарения, а также финалы «Дяди Вани» и «Трех сестер» приводят Булгакова к предположению, что вера Чехова в добро в основе своей религиозна. «Религиозная вера в сверхчеловеческое Добро дает опору для веры и в добро человеческое, для веры в человека. И, несмотря на всю силу своей мировой скорби, скорби о человеческой слабости, Чехов никогда не терял этой веры, и за последнее время она все жарче и жарче разгоралась в нем. Правда, по свойству таланта и всего душевного склада Чехова, взор его всегда оставался устремлен больше на отрицательные стороны жизни, чем на положительные, больше на ее плевелы, чем на пшеницу».

Не вызывает сомнений, что Булгаков справедливо отметил умение Чехова понимать и передавать красоту и поэзию религиозного чувства. Булгаков прав в том, что Чехов тосковал по идеалам, которых не находил в жизни. Однако Чехов нельзя поставить в ряд русских писателей, которые, возвышаясь над действительностью, ведут читателей к идеалу — единству правды, добра и красоты. Чехов — писатель новой эпохи — рубежа веков, когда прежняя система ценностей рушится  и происходит осознание, что правда, добро и красота не являются триединством. Сам Чехов осознавал свою принадлежность  к другому поколению писателей.

 Подводя итоги, следует отметить, что С.Н. Булгаков увидел в А.П.Чехове мыслителя, чего не хотели замечать предшествующие критики. Он показал, что талант Чехова в большей степени устремлен к отрицательным сторонам жизни. Однако критик старается найти в его творчестве нравственный оптимизм, идеалы, следуя традиции русской литературы и критики.

Отклики на творчество Чехова актуальны и сегодня, так как в оценках современников писателя проявился весь диапазон существовавших мнений о литературе на рубеже веков.

ЛИТЕРАТУРА

1. Булгаков С.Н. Чехов как мыслитель // А.П. Чехов. Pro et contra. — СПб. 2002. — С. 540.

2.Булгаков С.Н. Иван Карамазов (в романе Достоевского «Братья Карамазовы») как философский тип // Булгаков С.Н. Сочинения в двух томах. Избранные статьи. М. Наука. 1993.
3.  Одесская М.М. С. Н. Булгаков - литературный критик. Статья о Чехове и полемика об идеалах / Одесская М.М. – Текст: электронный // Вестник РГГУ = RGGU Bulletin : Ежемес. науч. журн. /– 04/2010 . – N 8(51) . – С. 33-46.